Донесение генерального консула Амбургера генерал-адъютанту графу Паскевичу от 22-го марта 1829 года, № 55. — Нахичевань.

Сегодняшнего числа получил я от курьера его высокостепенства каймакама, через которого он уведомляет меня, что Мамед-Мирза выедет из Тавриза 27-го числа сего месяца. Каймакам, который должен следовать с Мамед-Мирзою, пишет мне, что желал бы ехать чрез Нахичевань для свидания со мною, а отсюда чрез Салварти в Карабаг; в случае же, если сия дорога завалена снегом, то просит меня прибыть в Тавриз для переговоров о ценах хлеба, который персидское правительство взялось поставить в Аббас-Абад. Я не могу изъяснить сие желание каймакама, ибо о ценах упомянутого хлеба с Фет-Али-ханом, который был Аббас-Мирзою назначен, об оных трактовать еще в Тавризе условился и сам каймакам согласился на оные, как вдруг известие об убиении нашего полномочного министра, прибывшее в тот самый день, в который должно было заключить контракт, заставили каймакама переменить свое мнение. Потом опять каймакам писал ко мне, что пшеница и ячмень будут поставлены в Аббас-Абад по ценам установленным, о чем честь имел донести вашему сиятельству за № 49. Приглашение же меня в Тавриз могу только приписать желанию каймакама иметь во мне залог собственной своей безопасности. Причина также нелепа, как и цель и может только водвориться в рассудок персиянина. Из писем же англичан ко мне видно, что каймакам до такой степени боится путешествия в Тифлис, что он представился больным. [167]

По предписанию вашего сиятельства, полученного через переводчика Ваценко, сообщил я немедленно каймакаму, чтобы его высочество Мамед-Мирза следовал через Карабаг, для избежания по эриванской дороге находящихся карантинов. На предложение же каймакама отвечал я, для избежания могущего возникнуть подозрения, что, имея поручение от вашего сиятельства в Нахичеванской области, не могу выехать отсюда до окончания оного.

При таких обстоятельствах вашему сиятельству может быть угодно будет предписать мне возвратиться в Тавриз и обязанность моя повиноваться; но какою личною безопасностью можно пользоваться в земле, коей государь, если не сам причинил смерть нашего министра, то по крайней мере был равнодушным зрителем оной, и который даже не думает оправдаться казнию убийц г-на Грибоедова. Дела наши в Персии требуют частых настояний и с какою уверенностью можно при настоящих обстоятельствах оные употреблять. Если же не обращать внимания на частые кривизны персидского правительства, то контраст между нынешним поведением нашим и прошедшим будет слишком велик.

Смерть г. Грибоедова осталась ненаказанною, это более еще подаст повод к неистовству против нас и при малейшей твердости поведения можно подвергнуться, если не опасности, то по крайней мере личного оскорбления и в таком случае возможно ли соблюсти достоинство России?

Моя обязанность была вашему сиятельству о сем донести; впрочем, я надеюсь, что вы отдадите справедливость мне, что я никогда не отговаривался от возложенных на меня обязанностей, и что даже в самом болезненном состоянии исполнял оные с ревностью, ниже обременял начальство своего какими-либо просьбами насчет личных выгод, хотя я и находился 10 лет почти беспрерывно в Персии, ни разу не был в отпуску и только однажды с поручением ездил в Петербург, почему имею надеяться, что меня в нехотении или нерадении к службе со справедливостью обвинять не можно. [168] Искренность персиян не можно почесть достаточным залогом личной безопасности могущих находиться в Персии российских чиновников.

О чем вашему сиятельству честь имею донести.

Там же.