Рапорт г.-л. Вельяминова барону Розену от 26 мая 1832 г. № 60.

(От руки. Для полного выяснения всех обстоятельств этого дела, с настоящим рапортом г.-л. Вельяминова печатается переписка его с корпусным командиром с октября по декабрь 1831 года)

На предписание в. в. от 6-го числа прошлого апреля месяца № 255 относительно подробного описания набега, произведенного Кази-Муллою на Кизляр 1-го ноября прошедшего года. честь имею донести.

Возвращаясь после взятия 19-го октября 1831 г. селения Чир-юрта, с 24-го октября начал я получать известия, что Кази-Мулла [91] бросился к чеченцам и вызывает ко всеобщему вооружению. За сим получено сведение, что Кази-Мулла, собрав значительное скопище, перешел Сунжу и хребет гор, отделяющих оную от Терека. Сие движение угрожало опасностью некоторым станицам Гребенского войска и Моздокского казачьего полка. Посему 27-го октября выступил я с отрядом из укрепления Таш-кичу к Старому Юрту. Между тем Кази-Мулла успел учинить нападение на небольшую чеченскую деревню Новый Юрт, угнал жителей оной и требовал, чтобы жители значительной чеченской деревни Старый Юрт переселились на Сунжу. Получив о сем сведение, я отправил вперед кавалерию, которая 28-го числа октября прибыла к Старому Юрту, куда на другой день пришел и весь отряд.

В ожидании обозов, следовавших по левому берегу реки Терека, простоял при Старом Юрте 30 и 31-го числа октября. Под вечер 31-го числа получено известие, что Кази-Мулла, который после нападения на Новый Юрт возвратился со своим скопищем за Сунжу, снова переправился на левый берег оной и, оставив всю пехоту в деревне Ачехи, с конницею потянулся к селению Брагунам в намерении напасть либо на сие селение, либо Гребенского войска на станицу Щедринскую. Посему командировал я командира Гребенского казачьего войска полковника Волжинского со 160 казаками и 3 конными орудиями на левую сторону Терека. Ему приказано было, присоединив к себе казаков, находившихся близ станицы Червленской, идти в станицу Щедринскую и вообще действовать по обстоятельствам.

Полковник Волжинский, переправившись на левую сторону Терека и прибыв 1-го ноября 1831 года на Ключенский пост, отстоящий от Старого Юрта в 24 верстах, известил, что часть конницы из скопища Кази-Муллы показалась у горячих источников, находящихся недалеко от селения Брагуны; большая же часть потянулась вниз по реке Тереку. Посему полковник Волжинский с казаками и орудиями пошел также вниз по левому берегу Терека и 2-го числа получил сведение, что Кази-Мулла 1-го ноября, сжегши Лащуринский карантин, учинил нападение на Кизляр.

Между тем, 1-го ноября разбил я скопище Кази-Муллы оставленное в деревне Ачехи; а 2-го числа получил известие, что Кази-Мулла потянулся к Качкалыковским деревням, но куда именно, никто не знает. Посему командировал я командовавшего Терским Семейным войском подполковника Ускова с 300 человеками кавалерии с тем, чтобы переправился он у Брагун через Сунжу и старался бы встретить скопище Кази-Муллы на возвратном пути.

Из показания бывшего в скопище Кази-Муллы чеченца Ильяса Иналова оказалось, что Кази-Мулла 31-го числа октября 1831 года, [92] оставив пехоту к деревне Ачехи, с конницею до 940 человек потянулся к селению Брагунам и переправился чрез Сунжу у деревни Гудермеса. В означенной деревне, исполнив вечернюю молитву, присоединил к себе до 200 человек качкалыковцев и, оставив тут худоконных чеченцев, отправился по дороге к деревне Аксаю. Перейдя первый мост, находящийся на дороге от укрепления Амир-Аджи-Юртовского к Аксаю, поворотил влево и, остановя все скопище, приказал следовать за беглецом из кизлярских жителей Хасан-Беком. Таким образом, следовали всю ночь, а на рассвете пустились рысью. В полдень 1-го числа ноября сожгли Лащуринский карантин и, оттоль бросившись, учинили нападение на Кизляр. Набрав пленных и разного имущества, к вечеру были уже у сожженного Лащуринского карантина, отколе следовали целую ночь, во время коей перешли Магометов мост, потом ехали целый день 2-го числа ноября и к вечеру переправились через Сулак у Темир-аула. Перейдя сию реку, остановились в лесу ночевать, и 3-го ноября учинили раздел пленных и имущества. После чего Кази-Мулла с лезгинами пошел в горы, а чеченцы возвратились в свои дома. По другим же сведениям оказывается, что Кази-Мулла имел с собою конницы до 1500 человек, но по случаю слишком поспешного следования к Кизляру отстало усталых до 500 человек.

Из показания означенного чеченца Ильяса Иналова и других сведений видно, что Кази-Мулла с начала выступления не объявлял, как это обыкновенно делается, о настоящем своем намерении и не сказал об оном даже и тогда, когда поворотил с дороги ведущей в Аксай, только приказал следовать за кизлярским беглецом Хасан-Беком. А посему полковник Волжинский не прежде мог узнать о настоящем намерении Кази-Муллы, как тогда, когда оное было уже приведено в исполнение. Получив же известие, что Кази-Мулла пошел вниз по Тереку через землю кочующих аксайских ногайцев, полковник Волжинский следовал также вниз по левому берегу Терека. От Ключевского поста до города Кизляра полагается около 80 верст. По столь значительному расстоянию полковник Волжинский не мог ни коим образом поспеть с казаками и конною артиллериею на защиту Кизляра. Он не мог бы даже достигнуть сего города и тогда, если бы знал при выступлении из Старого Юрта о намерении Кази-Муллы следовать прямо в Кизляр, до коего считается оттоль около 105 верст. При чем должно взять в соображение и то, что полковник Волжинский должен был употребить не мало времени на переправу казаков и артиллерии ночью через Терек. [93]

Подполковник Усков, командированный мною с 300 казаками, уже 2-го числа ноября не мог встретиться с чеченцами на возвратном пути, ибо, как я выше сего сказал, они возвращались домой не через качалыковские деревни, а через селение Чир-юрт по дороге идущей в Чечню.

Таким образом, никакие войска не могли поспеть на защиту города Кизляра, на который учинено Кази-Муллою столь печальное нападение. Но при всем том была возможность хотя за час предварить жителей города о принятии мер к защите, если бы находившийся с командою в Лащуринском карантине Терского Кизлярского войска хорунжий Артамонов был более бдителен. Он столь был беспечен, что не заметил приближения Кази-Муллы со значительным скопищем к Лащуринскому карантину. И так как он через сие не успел дать о том знать в Кизляр, то в городе сперва узнали только, что карантин зажжен, а о приближении неприятеля весть разошлась тогда, когда он был уже в городе. Хорунжий Артамонов при взятии и сожжении Лащуринского карантина убит.

Остается мне еще сказать насчет Донского войска полковника Басова. По маршруту, представленному полковником Басовым, ему назначено быть с полком 31-го октября 1831 года в Лащуринском карантине, а 1-го ноября в Кизляре. Но полковник Басов 31-го октября переправился только через Сулак и с вечера означенного числа выступил к Кизляру, куда прибыл 2-го числа ноября в 4 часа пополуночи. От укрепления Казиюртовского, при коем полковник Басов переправился через Сулак, считается до Лащуринского карантина 49 верст, а от него до Кизляра 12 верст. По известиям у меня имеющимся значит, что аксаевский ногайский кадий, прибыв 1-го ноября пополудни в Кизляр и узнав об учиненном на оный Кази-Муллою нападении, пустился с бывшими при нем ногайцами в преследование скопища. Не доезжая до Магометова моста повстречал он Донской полк полковника Басова, коему объявил об учиненном Кази-Муллою на Кизляр нападении и что скопище с добычею возвращается и должно быть не в далеком расстоянии, но полковник Басов, не доверяя рассказам ногайского кадия, арестовал его и доставил в Кизляр. Кази-Мулла со скопищем при возвращении от Кизляра следовал немного стороною от дороги, по коей проходил полковник Басов с полком.

Должно ли поставить в вину полковнику Басову, что он, будучи задержан переправою через Сулак не мог быть в Кизляре в назначенный по маршруту день, и потом, по объявлению аксаевского ногайского кадия о скопище, возвращавшемся из Кизляра, не учинил о преследовании оного никакого распоряжения, не имея, [94] впрочем, на сие никакого о том предписания, представляю на благоусмотрение в. в.

Там же.