ДЖ. А. ЛОНГВОРТ

ГОД СРЕДИ ЧЕРКЕСОВ

A YEAR AMONG THE CIRCASSIANS

Глава X

...Черкесские лошади. Торговля лошадьми в Черкесии...

...Проблемой, которая занимала наше внимание в то время, была покупка лошадей для нас и наших слуг — дело, которое в глазах черкесов имеет первостепенную важность и к которому мы, должно быть, думали они, отнеслись излишне легкомысленно, необдуманно попытавшись приобрести их без предварительной консультации с нашим «кунак-беем», человеком большой мудрости и опыта, обладавшим глубокими познаниями по части лошадей. В таких случаях обычно все начинается с внимательного выбора лошади, потом идет детальное обсуждение ее ног и поступи; затем следуют галоп, шаг, троттинг, прыжки через заборы и стены с тем, чтобы выяснить, как лошадь слушается хозяина, и, наконец, обязательно предшествующая покупке торговля, в которой даже ни один йоркширец не смог бы проявить больше такта и изобретательности. Тот, кто пренебрегает этим правилом, не может рассчитывать на уважение в Черкесии.

Ничто не приводит продавца в такое замешательство, как готовность уплатить первую названную им цену за лошадь; у них в обычае запрашивать вначале, как минимум, вдвое большую цену, чем того стоит лошадь, ради удовольствия затянуть переговоры. Поскольку мы были гостями и иностранцами, считалось постыдным надуть нас; с другой стороны, в не меньшей мере непростительно было бы упускать выгодную сделку. Чтобы помочь им решить эту дилемму, мы решили поручить нашим слугам купить для нас лошадей; суета, которая поднялась, споры, возражения, торговля, мелочные придирки — все это, происходившее в обстановке примерной терпеливости и непоколебимой серьезности, доставляло видимое удовлетворение обеим сторонам.

Кавказские породы лошади различаются в зависимости от района, где они выращиваются: лошади с побережья и высокогорных районов маленькие и не сильные; лошади с [557] низменностей и долин хороши для верховой езды, у них хорошие скаковые качества. Наибольшим спросом пользуются лошади кабардинской породы, и некоторые их экземпляры не опозорились бы в день больших скачек в Лейсестершире. За хорошую лошадь здесь платят десять фунтов стерлингов, за среднюю — от трех до пяти. Кобылы, которых здесь держат главным образом для пополнения табунов и на которых всадники считают зазорным для себя ездить верхом, колеблются в цене от двух до пяти фунтов. Такое же предубеждение против кобылиц существовало и в Европе в средние века. Лошади здесь в целом выносливые и послушные, легко привыкают к той службе, для которой их используют, и зачастую способны переносить лишения и тяжелые нагрузки во время набегов и походов. Черкесы обращаются с ними заботливо и даже с нежностью; я никогда не видел, чтобы черкес приласкал своего ребенка, зато лошадь он готов целовать и гладить; они заботятся о зимних запасах корма для лошадей в не меньшей степени, чем для своих семей. У лошадей на бедре, чтобы выделить их родословную, имеется тавро: сабля, стремя и тому подобное, и обладатель посредственной лошади утешается тем, что ставит этот знак — свидетельство высоких качеств, хотя и не раскрывшихся до конца у его лошади.

На несколько месяцев в году их выпускают на волю и держат в табунах на обширных пастбищах. Зимой считается дружеской услугой и знаком расположения позаботиться о лошади другого человека, которая может оказаться не в форме, и возвратить ее хозяину лоснящейся и годной к дальнейшему использованию.

Некоторые их представления о лошадях весьма оригинальны: например, они не дают им пить, когда они разгорячены, и в то же время нисколько не колеблются купать их в самой холодной воде. Спешившись, черкесы привязывают лошадей к дереву по соседству с кунацкой и не расседлывают их и не ставят в стойло в течение трех-четырех часов после возвращения из поездки. Подобные предосторожности предохраняют спину лошади от натирания и раздражения. Ни в одной из частей Кавказа лошадей не подковывают. На кубанских равнинах в подковах нет особой необходимости, и лошади, вполне возможно, даже лучше без подков; но в горах и на морском побережье было бы весьма полезно их иметь; путешественнику очень неприятно чувствовать и видеть, как лошади хромают по камням из-за отсутствия подков. [558]

Глава XI

Сообщение о черкесских институтах. — Пши, или князья. — Уздени, или дворяне, — Токумы, или кланы. — Иллюстрация их юридических институтов

Обстоятельство, которое среди прочих способно поразить иностранца на Кавказе, — это повсеместная безопасность жилища и собственности. Его воображение, когда он пробирается сквозь труднодоступные ущелья и мрачные леса, естественно, населяет все вокруг разбойниками и рисует ему образы притаившихся в засаде бандитов за каждым поворотом и затененным участком дороги. Несколько недель пребывания здесь избавляют его от подобных заблуждений; получив жилище и имя своего хозяина, или кунака, взамен паспорта, иностранец испытает мало опасностей и будет принят с радушием, куда бы он ни направился, путешествуя по диким ущельям Кавказа столь же свободно, как если бы он передвигался по самым оживленным магистралям Европы; если же он настроен па приключения, то он будет разочарован тем, что на него никто не нападет и не устроит ему ловушки или засады. Однако, хотя двенадцатимесячный опыт утвердил меня в этом мнении, я должен тем не менее признать, что здесь должны быть сделаны некоторые исключения и что в некоторых отношениях характер народа более отвечает его природной дикости и что дух предприимчивости, хотя и контролируется л регулируется существующими здесь порядками, однако еще далеко не подавлен окончательно. Поскольку общепризнанные нормы поведения оказывают здесь, в целом, самое благотворное влияние и так как они полностью отличаются от тех, которые, существуют в любой другой стране мира (а надо сказать, что за исключением нескольких корреспонденции, посланных мною в газеты, еще никто не сделал попытки описать их), я льщу себя надеждой, что предлагаемое ниже исследование не покажется читателю лишенным интереса.

Может показаться неправдоподобным, что ни один из писателей, считающихся специалистами по этой стране, таких, как Паллас, Клапрот и Мариньи, никоим образом не упоминают об этих основных законах. Но факт состоит в том, что два первых вообще никогда не были в Черкесии, а последний, который был там всего лишь несколько дней и который, разумеется, блестяще использовал предоставленные ему возможности, мог не иметь достаточно времени для того, чтобы убедиться в их существовании, и еще менее для того, чтобы понять их значение к механизм их действия.

Заключение, к которому пришли эти авторы и к которому пришел бы любой другой, работающий в столь же трудных условиях, основывается на полученной информации о том, что, [559] поскольку в этой стране есть князья и дворяне, следовательно, мир и порядок, существующие здесь, происходят от их управления. Подобный вывод, однако, представляется необоснованным. Я уже показывал, что в трех областях (т. е. в Натухае, Шапсугии и Абадзехии) власть «пши», или князей, сейчас, к добру это или к злу, равна нулю, а там, где она еще преобладает, как в средние века, и не контролируется высшей светской или духовной властью, является скорее элементом, ведущим не к безопасности, а к беспорядкам. Их власть, основанная, как и власть нашей феодальной аристократии, на предприимчивости, в горных районах, не склонных к принятию тирании ни в какой форме, может быть удержана только благодаря постоянным усилиям по ее навязыванию; всякое бездействие подрывает эту власть.

Во времена столь же давние, как и времена Юстиниана, мы находим в описании Прокопа, что имели место такие же беспорядки и революции (перевороты). Князья, говорит он нам, постоянно угоняли молодежь страны (их главное богатство тогда, как и сейчас), чтобы снабжать византийский рынок работорговли; но, в конце концов, народ поднялся и положил предел этим злоупотреблениям. Насколько верно нарисованная им картина соответствует современности! Один из самых смелых и неутомимых дворян в этих краях как-то жаловался мне на ослабление их власти среди натухасв, в то время как она еще довольно сильна в Задуге (Бжедуге. — Ред.); природу этого явления вполне можно понять.

Воля «пши» — закон для его подданных; они выполняют любое его приказание; куда бы он ни повернул свое ружье, сотня направляется в ту же сторону, и добыча, которую князья собирают во время своих войн, является наградой преданности его воинов. Эти мелкие сюзерены происходят, как кажется, из Кабарды и пронесли свое оружие во все уголки Черкесии. Их целью могло быть все что угодно, кроме установления там порядка и спокойствия, где бы они не появлялись; было бы действительно невероятно, чтобы алчность и наглость могли принести подобные плоды. Скорее всего именно им Кавказ обязан своей дурной репутацией; пленники, появившиеся во время их войн, образовали в этой стране класс рабов; как в древности, так и в нынешние времена именно рабы, в силу своей привлекательности, являются причиной и жертвами в одно и то же время этих разрушительных действий. С другой стороны, не следует думать, что врожденные пороки этой системы, как бы отвратительны они ни были, не маскируются и не лакируются внешними проявлениями храбрости, великодушия и учтивости; даже до сегодняшних дней мы замечаем в манерах этих вождей признаки, столь свойственные предписаниям рыцарского кодекса чести, — настолько, что Паллас не поколебался утверждать, что кабардинцы по своему происхождению были [560] колонией тевтонских кнехтов. В областях, расположенных на кубанских равнинах, где имеются большие и процветающие селения, власть этих «пши», поскольку ее легче удерживать в руках, более стабильна и приобретает в силу этого более мирный и патриархальный характер.

Власть второго класса — «ворков» (ork), узденей, то есть дворян, кажется, содействует национальному процветанию в столь же малой мере, что и власть «пши». В своем богатстве и могуществе они ни в коей мере не превосходят токавов, или тлокотфлов (tlokothfles), то есть вольноотпущенников; правда, они упорно цепляются за свое достоинство и никогда не допускают смешение крови путем браков с тлокотфлами; однако последние, не стремясь загрязнить ее смешением, в то же время не признали ее хоть в малейшей мере лучше своей собственной, отказавшись признать за ней право на большую компенсацию, нежели за свою собственную; таким образом, класс узденей, лишенный этой последней привилегии, может рассматриваться лишь в качестве более высоко поставленной касты. Чтобы обезопасить блага мира и свободы, черкесам нужна была защита в иной форме, и они давно получили ее в виде установлений, которые, хотя и не известны остальному миру, весьма строго соблюдаются между ними.

Как и в Европе при феодальных порядках, где люди мирных наклонностей и занятий объединялись в города и приходы в целях своей общей безопасности, так и горцы, сопротивляясь насилию со стороны воинственных вождей, обрели защиту в лице добровольных объединений, которые, строго говоря, отличаются от первых, но столь же эффективны и более соответствуют образу их жизни и духу их страны; эти объединения не отрывают их от их полей и пастбищ, чтобы заточить их в стенах города, и даже не ограничены какой-либо одной местностью; единственными узами, объединяющими их, является клятва, которая, за неимением иных уз, налагает на них обязательства самого священного характера. Члены этих сообществ считают друг друга братьями, и чтобы подчеркнуть иллюзию того, что они и в действительности являются таковыми, браки между семьями внутри этого сообщества запрещены; это правило соблюдается настолько строго, что даже тогда, когда сообщество состоит из многих тысяч членов, как это имеет, например, место в могущественном клане Наткво (Natquo), это правило тем не менее остается .в силе полностью и браки между людьми из состава его членов считаются кровосмесительными. Также в соответствии с этими представлениями замужние женщины, которые после принятия исламизма обязаны закрывать лицо чадрой, не колеблются открывать лицо перед любым мужчиной из их собственного клана, хотя зачастую этот мужчина, в силу того, что он живет абсолютно в другом краю страны, может быть для них совершеннейшим чужестранцем. [561]

Таким образом, не будучи членами одного рода, члены этого общества обязаны оказывать друг другу помощь и поддержку, и в случае, если кто-нибудь из них будет убит, требовать удовлетворения за его смерть от клана его убийцы, каждый член которого в не меньшей мере, чем сам обидчик, становится ответственным за убийство, и пока возмездие не наступит, находится с ними во вражде. Штраф, установленный за убийство, составляет двести голов скота за убийство мужчины и сто — за убийство женщины. Поскольку штраф за убийство ложится на весь клан, клан требует исключительных прав в отношении наказания собственных членов. Каково бы ни было преступление — будь то убийство, кража, похищение и так далее, — совершивший подобный проступок может быть обвинен судом, и для каждого из этих преступлений установлено свое наказание; претензии уточняются жюри из двенадцати персон — по шести от каждого клана, — выступающих сторонами в тяжбе; его приговор должен быть единогласным. Штраф, если он устанавливается, выплачивается не совершившим преступление и не пострадавшим; он выплачивается и распределяется между членами соответствующего клана.

Действие этих законов благотворно как с точки зрения предупреждения преступлений, так и кары за совершенное преступление. Совершая преступление, каждый индивидуум отдает себе отчет в том, что он совершает преступление не только против непосредственно пострадавшего, но также и против собственного клана, который будет вовлечен во все последствия преступления и единственно перед которым он несет ответственность за него. Месть, с другой стороны, обезоруживается мыслью о том, что она лишает весь клан права на возмещение убытка, требование которого более полно отвечает его целям, навлекая на голову противника неудовольствие всего его клана. Принцип здесь тот же, что и в юриспруденции цивилизованных стран, которая делает каждого человека ответственным за его преступление перед всем обществом в целом; но он должен быть более эффективным, когда каждый член общества является не чужим другому, а его братом, чьи интересы непосредственно затрагиваются его проступком.

Влияние национального характера, когда возмещение зла, совершенного индивидуумом, возлагается на общество, к которому он принадлежит, довольно ощутимо; мотивы, по которым они этого требуют, основываются более на материальном интересе, чем на страстях. Нужно сказать, что, до тех пор, пока удовлетворение не предоставлено и распри не урегулированы, кланы находятся во вражде друг с другом и, встреться члены этих кланов в глухом месте, представитель обиженного клана обязан мстить и убить своего противника. Такой ускоренный итог решения споров, однако, покажется далеко не удовлетворительным его собственному клану, поскольку таким образом [562] они теряют свое право требовать компенсации, и потому они прибегли бы к такому решению только в том случае, когда потеряли бы окончательно надежду на получение компенсации. Весьма любопытно, однако, наблюдать, насколько старательно члены кланов, находящихся во вражде, избегают встречи друг с другом. Предосторожности и уловки, к которым они прибегают в этих целях, могли бы показаться проявлениями трусости, если бы речь шла о поединке двух индивидуумов, но когда речь заходит об интересах, затрагивающих их кланы, это становится политикой и достойно похвалы.

Помнится, однажды мы направились на свадьбу в компании с Шимаф Беем. Прибыв на место, мы были встречены человеком, который предупредил его о присутствии противника. Приняв к сведению этот намек, он извинился перед нами и задержался. А его противник, из того клана, с которым шла вражда, когда ему сообщили о том, как складываются обстоятельства, тоже удалился — во-первых, из уважения к нам, а во-вторых, из почтения к княжескому званию противника (что не помешало бы ему, если бы они встретились, выстрелить). Довольно часто случалось так, что люди, которые сопровождали нас в путешествии, узнав, что на нашем пути могут оказаться те, с кем они были во вражде, делали большой круг, чтобы избежать встречи со своими противниками.

Весьма редко бывало, чтобы закон совершенно не принимался в расчет, хотя, принимая во внимание остроту ситуации пли бедность клана, бывало так, что его исполнение откладывалось. В этом случае принимались меры к ускорению соглашения, — намекалось, что заборы будут уничтожены, скот похищен, рабы уведены и т. д.; и если эти намеки не принимались к сведению, то прибегали к наиболее открытому и решительному характеру репрессий — сносились головы, наносились рапы, однако все это делалось с учетом окончательного итога — таким образом, чтобы баланс потерь сводился с положительным сальдо в пользу нападавших.

Таковы кланы в Черкесии, создаваемые не в интересах агрессивных и политических, но социальных и юридических. В этом отношении они полностью отличаются от кланов или племен других горских народностей, которые, проживая совместно и подчиненные все вместе одному вождю, являются готовым инструментом для осуществления его амбиций; напротив, члены черкесских сообществ, проживая отдельно друг от друга, не признают одного вождя. Когда они объединяются — для похода или набега — они собираются под знаменами не какого-либо племени или рода, а под знаменами какой-либо округи, или водного источника, вблизи которого живут воины. Дворяне вместо того, чтобы возглавлять их, как это полагают некоторые писатели, объединяются в сообщества (так же как и вольноотпущенники); все они различны, хотя иногда их объединяет [563] общая клятва. Такого рода объединения не являются какими-либо исключениями; общество дворян, именуемое Чипакво, присоединяется к могущественному обществу токавов под именем Наткво, и именно благодаря этому объединению оно имеет ту власть, которой пользуется в области натухаев. Точно так же и абаты смогли приобрести такую степень влияния среди шапсугов, потому что они объединились с кланом токавов рублех.

Преимущества, которыми пользуется член богатого и могущественного клана, и трудности, с которыми сталкивается человек, которому выпало несчастье принадлежать к бедному и слабому клану, таковы, что они не могут быть компенсированы или уравнены личными качествами человека. Каждый чувствует, что для уплаты или требования штрафа средства его клана все равно что его собственные и в соответствии с этим основывается уважение его соседей. И это еще не все; в соответствии с лишенными предрассудков взглядами на собственность, которые здесь повсеместно процветают и которые почти не имеют ограничений среди членов общества, человек может претендовать на все, что ему может потребоваться. Например, если ему нужно обзавестись женой, я он для этого слишком беден, поскольку жены здесь — вещь дорогая, его общество проводит для него взносы. Жены членов клана, как бы строго ни соблюдалось право собственности на них при жизни мужа, после смерти мужа переходят в собственность своего рода акционерного общества, которое может располагать ими по своему усмотрению. Это одна из многих особенностей, в чем черкесские законы разнятся от Корана, который дает свободу любой жене, будь она даже рабыней по происхождению; после смерти своего мужа она становится сама себе хозяйкой и свободна выбрать себе другого.

Во всем, что имеет отношение к их законам и организации власти, черкесы до сих пор руководствуются нормами своих кланов; они не намерены позволять исламизму, каковы бы ни были его претензии диктовать первые (законы) и узурпировать вторую (власть). Они, правда, позволяют представителям исламизма занимать место в суде. Однако кадий, который председательствует в жюри, или скорее приглашается как консультант жюри, осуществляет незначительный контроль, он только толкует мусульманские законы, которые черкесы принимают или отвергают в зависимости от того, соответствует ли он их представлениям и обычаям. В другом месте было показано, что принципы, на которых базируются мусульманские законы, существенно отличаются от принципов, которые управляют кодексом кланов. В соответствии с ним никакое действие само по себе не является благим или преступным, но становится таковым в силу обстоятельств; кража или убийство, когда необходимо возмездие, могут стать не только оправданными, но [564] превращаются в обязанность; не может действовать система, если она не имеет общепризнанного принципа, поэтому важную роль играет последний довод, благодаря которому здесь достигается справедливость. До каких бы пределов, однако, исламизм ни господствовал в качестве религиозной доктрины и в том, что касается его обрядов и ритуалов, он все еще в своих административных прерогативах остается чуть более чем мертвой буквой и будет оставаться в таком положении, пока не будет облечен властью более высокой, чем власть кланов. С другой стороны, установление верховной власти было совершенно не совместимо с их порядками; и когда сами черкесы говорят об этом, они ни в коей мере не думают, что с ними это может случиться; изменения в этом смысле напрашиваются, но их вызывают не внутренние потребности, а давление извне. Черкесы горячо привязаны к своим порядкам, и так как каждый черкес чувствует свой вес и свое участие в их осуществлении, его предрасположение в их пользу растет с его ростом и укрепляется с укреплением его общественного положения. А поскольку, чтобы добиться преимуществ военной и политической организации, они должны подчиниться правительству, это с самого начала ведет к коллизии с кланами, так как они, конечно, будут противиться передаче права контроля и наказания своих членов в чужие руки, кто бы это ни был. Если бы можно было преодолеть эти трудности, кланы, а скорее их остатки, представляли бы собой неплохой материал для создания правительства. Они уже имеют опыт в сборе собственности и справедливого обложения для выплаты штрафов, и мало оснований для сомнения, что тот же механизм окажется вполне пригоден для сбора подоходного налога, в то время как статистическая информация, которой располагает общество в отношении состояния собственных дел, также может быть с пользой принята в расчет.

Я уже отмечал, и для читателя, который хочет составить правильное представление о государстве черкесов, нет нужды часто повторять, что чертой, отличающей эти кланы от кланов в любой другой стране, является то, что единственными объединяющими их узами является клятва, подкрепляемая каждодневным опытом ее преимуществ, а также то, что они рассеяны по разным областям вперемежку с членами других кланов. Причины этого отделения я не надеюсь разъяснить достаточно полно, но их две, довольно очевидных. Членам клана вне зависимости от того, сколько семейств туда могут входить, — а иногда, как я уже отмечал, их может быть несколько тысяч, — не разрешены браки внутри их клана — правило, которое оказалось бы в высшей степени затруднительным, если бы они все проживали в одной местности. Другая причина, которая могла привести их к мысли о необходимости жить в различных местах, это то, что намного легче добиться правосудия со стороны членов другого клана, чем среди своих, когда нет такой [565] концентрации членов своего клана, чтобы их могли бы к чему-нибудь принуждать. Мы поймем это лучше, когда вспомним, что проживание рядом друг с другом делает людей только индифферентными соседями и что клан в Черкесии — это только большая семья, чьи споры тем труднее решать, что среди них нет признанных лидеров, и что чем дальше они живут друг от друга, тем большими друзьями они являются. Однако, каковы бы пи были причины их отделения, в результате его кланы стали бесполезными для целей войны и для национальных интересов. Для организации в военном отношении местные влияния, как я уже показывал, имеют куда большую пользу и значение; и на совете, так же как и на поле боя, их могущество (имея в виду социальные и юридические элементы) неощутимо, тогда как влияние князей и дворян, будучи военного и феодального происхождения, все еще остается значительным, хотя личные заслуги и качества имеют даже еще большее значение.

Нам остается рассмотреть характер этих установлений в моральном плане, который, после того, как я признал, что воровство и убийство оправдываются между ними, может показаться весьма сомнительным. Но прежде чем их полностью осудить по этой причине, не лишним было бы вспомнить, что те же самые вещи санкционируются в практике самых цивилизованных наций, и что во время войны мы грабим и убиваем с куда меньшими угрызениями совести и в куда больших масштабах, чем это делают черкесы. Разница, однако, состоит в том, что в цивилизованных странах во внутренних делах отправление правосудия возложено на правительство и ему принадлежит исключительное право осуществлять карательные функции; таким образом, нет более никакой необходимости в осуществлении насилия и обмана в отношениях между индивидуумами, и религия призвана к тому, чтобы объявить их абсолютно недопустимыми. Эти предписания религии забываются, однако, во внешних отношениях страны.

Черкесия, как я объяснял, состоит из многих независимых сообществ, перемешанных между собой, однако сохраняющих свою обособленность во имя совместной защиты интересов членов каждого из них: состояние вещей, которое вызывает враждебные или дружеские отношения среди населения, когда в руки каждого вложено оружие для осуществления правосудия, таким образом, несовместимо с позитивным пониманием добра и зла. Именно в этом отношении черкесы являются пока лишь номинальными последователями исламизма.

Между тем не вызывает сомнения, что эти смешанные связи в обществе ведут в народе в целом к развитию, моральному и интеллектуальному, значительно превосходящему то, что достигнуто современной цивилизацией. Только путем противопоставления и сравнения может быть по достоинству оценено значение различных вещей; и здесь каждый человек превращен [566] в арбитра — его реакция ускорена, его суждения усовершенствованы практикой. Здесь, конечно, очень мало или совсем ничего нет от знания как результата изучения; здесь много от «мудрости», как говорит Бэкон, «существующей вне нас, выше нас и познающейся путем созерцания». Это, короче, высшее развитие той способности, которая поднимает черкеса неизменно к высшим степеням могущества и достоинства, на какую почву он ни был бы перенесен.

Чтобы сделать заключение относительно наблюдений, с которых я начал: результатом сочетания этих внешне противоречивых элементов социальной системы является гармония, отнюдь не отрицательного свойства; и в стране, где ружье, пистолет и кинжал составляют неотъемлемую часть костюма каждого мужчины, сознающего всю гордость и независимость, которыми это оружие призвано его облекать, понимание общественной ответственности таково, что оно порождает умиротворяющее воздействие. Ни в какой другой стране мира манера поведения людей не является столь же спокойной и достойной, и ни в одной другой стране чужестранец, после того, как он отождествлен с одним из кланов — а эту привилегию он приобретает, став гостем одного из членов клана, который становится во всем ответственным за него, — может путешествовать в большей безопасности. В течение всего нашего пребывания здесь я слышал всего об одном убийстве, и так как обстоятельства, сопутствовавшие ему, удачно иллюстрируют в целом систему, которую я пытаюсь описать, я расскажу о них здесь, хотя это убийство случилось за несколько месяцев до моего отъезда из Черкесии.

Одним прекрасным весенним утром в сопровождении Османа, моего верного оруженосца, я отправился из Семеза по горам к дому Мехемета Хаджи Оли, судьи в Бутчеджике, путь которому занимал около трех часов. По прибытии в это очаровательное уединенное поселение меня препроводили в гостевой дом и сказали, что его милость занят в это время на совете, который происходил где-то по соседству с целью избавить от нескольких очень дурных личностей округу, которую те терроризировали своими набегами. Добрые люди, прослышав о моем прибытии, направили туда гонца и просили, чтобы я извинил отсутствие судьи до вечера, поскольку было очень важно, чтобы дело, которое в тот момент занимало их внимание, было доведено до конца. А тем временем, чтобы поддержать мои духовные силы, мне со всех сторон предлагали всякого рода яства и прохладительные напитки вкупе со здоровенным быком, предназначенным для одного ужина. Наконец появился судья в сопровождении главных старейшин округи. Объясняя мне свое отсутствие, он вошел в детали дела, которое они расследовали. В течение нескольких последних месяцев было украдено такое множество овец и лошадей, что пришлось установить более [567] строгую охрану, и это в конце концов привело к тому, что злоумышленники были схвачены — ими оказались три брата, которых соседи уже давно подозревали в этих неблаговидных делах.

Как только на суд явилось компетентное число членов их собственного клана, суд начался обычным образом, то есть обвиняемым предложили поклясться на Коране. Характер и значение подобной клятвы я опишу в другом месте, так как они могут показаться крайне удивительными. Должен сказать, что даже пыткой нельзя добиться более полного признания, чем это бывает при подобной процедуре. К стыду и ужасу своих сородичей братья признались в целом ряде грабежей, совершенных ими в разных районах области, уплата штрафа за которые привела бы не только их самих, но и всех, кто был с ними связан, на грань полнейшего обнищания. Вследствие этого обстоятельства расследование приобрело весьма серьезный и сложный характер, и поскольку решение представлялось очень трудным, оно было отложено на следующий день. Судья, который никогда не упускал возможности превознести законы Корана по сравнению с недостойными качествами суда кланов, был за прямое применение не последних, а первых к правонарушителям безотносительно к чему-либо, кроме их преступления. Ища поддержки своим взглядам, он призвал меня в свидетели того, что законы Корана и английские законы в этом пункте совпадают.

Однако, хотя черкесы кажутся достаточно наслышанными о том, что у нас к ворам относятся без лишнего сочувствия, они упорствуют в мысли о том, что их обычаи являются самыми лучшими. ...Они остаются приверженцами своей системы штрафов и наказаний. Тем не менее все с облегчением вздохнули, узнав на следующее утро, что виновные скрылись и бежали в Россию, исчезнув ночью в направлении Кубани, — обстоятельство значительно облегчившее состав преступления и его последствия для членов их клана. Я решил, что на этом все кончилось, и тем же утром отбыл с Османом обратно в Семез. Наш путь лежал большей частью через густо поросшее ущелье в горах, которые отделяют нашу долину от долины Сука. Мы спускались в нее по каменистой тропе, которую образовало среди кустарника русло полностью пересохшего ручья, когда неожиданно Осман, державшийся до этого сзади, быстро подскакал ко мне и, пустив свою лошадь вперед, прокричал: «Вас хаф ши». На приветствие ответил мужчина, выскочивший из кустарника, где он прятался почти у копыт наших лошадей.

Никогда я не видал ничего более убого-дикого среди человеческой породы, чем стоявшая перед нами личность... Не имея другого оружия, волосатое чудовище держало в руке большой нож, что вместе со свирепым выражением его глаз, уставленных на нас, заставляло подумать, уж не собирается [568] ли он на нас напасть. После секундного колебания он повернулся и скрылся в ближайших кустах.

Осман покачал головой и сказал, когда он скрылся: «Этот парень неспроста оказался здесь; он может быть не один; давайте лучше, господин, убираться отсюда подобру-поздорову». Мы одновременно ускорили шаг, а что-нибудь через милю встретили группу всадников из Семеза, которые повернули вместе с нами и сопровождали нас на протяжении более чем мили — жест уважения, который оказывается важным гостям в этих краях и который Осман счел вполне уместным при данных обстоятельствах. От них мы узнали, что прошлой ночью в ближайшем соседстве от нас произошло убийство и что об убийце известно, что он был одним из подсудимых на вчерашнем суде. Нам тут же пришло в голову, что головорез, которого мы только что видели, должен быть как раз тем самым человеком, и я хотел, чтобы Осман дал его описание нашим попутчикам, чтобы те могли немедленно предпринять меры для его обнаружения, что они могли, как я думал, легко сделать, так как они были на лошадях и хорошо вооружены. Но они едва удостоили меня ответом, сказав, что могут передать необходимую информацию кому-нибудь из клана убийцы, сами же они отказались вмешиваться в это дело (в тот момент их поведение показалось мне необъяснимым) и, проводив нас до склона холма, возвышавшегося над нашей долиной, они покинули нас и отправились своим путем.

Картина, которая предстала передо мной, когда я смотрел вниз на наши жилища, была не менее нова, чем впечатляюща. Кладбище, примыкавшее с одной стороны к кустарнику, окружавшему наш дом, состоявшее из нескольких груд камней, каждая из них со столбиком сверху и у основания,., было заполнено теперь толпой семезских матрон. Их собрала там мать убитого юноши, чтобы совместно попричитать над могилой, которой только что был предан труп юноши. Шум, поднятый ими, был результатом если не подлинного горя, то, как минимум, искусной имитации его. Он сводился единственно к вою «Вай! Вай! Вай!», но был далеко не монотонным, по временам он опускался до низкого, придушенного вопля, повторяясь как жалобное блеяние множества овец, а затем превращался во взрыв страстной и несдерживаемой жалобы, которой вторило эхо в долине.

...По возвращении домой я узнал новые подробности...

...Его (убийцу) видел старый Эмин Уга; повстречавшийся с ним на той же самой дороге. Тот спросил его: «Какие новости из Сука?» и приблизился к нему, стараясь схватить его оружие, однако Эмин, будучи настороже да к тому же не из трусливого, десятка (он раньше служил бейрактаром в Анапе), наставил на него свой пистолет — «Прочь, убийца!», — крикнул он, — «ты уже обагрил свои руки невинной кровью; хочешь новой [569] жертвы?». После этого он крикнул: «Огмаф! Огмаф!» («до свиданья, до свиданья!») и скрылся в лесу.

Услышав эту историю, я спросил у Эмина, почему он не пристрелил этого человека, хотя знал, что он убийца. «Упаси бог, — ответил он, — я бы втянул себя и своих близких во вражду с его кланом. Кроме того, мальчишка, которого он убил, был не из нашего клана; а если бы он и был из нашего клана, мы бы предпочли штраф из двухсот быков, чем его никому не нужную жизнь, которую люди из его собственного клана, вне всякого сомнения, постараются укоротить, поскольку она оказалась для них слишком обременительной». Такова в точности точка зрения заинтересованных сторон, которые отклонили предложение, сделанное им кланом убийцы, доставить им убийцу связанного по рукам и ногам, а настаивали на штрафе. Следствием этого было то, что во время этих переговоров виновный получил возможность беспрепятственно исчезнуть, и все избегали его как зачумленного, не столько из страха, сколько из нежелания впутываться в неприятности с его кланом. Наконец, его клан, чтобы убийца не имел возможности его скомпрометировать новыми злодеяниями, окружил гору, где он нашел убежище, и захватил его. Затем он был осужден на смерть старейшинами, его притащили на берег моря, привязали к нему камни потяжелее и швырнули со скалы.

Глава XII

...Отношение черкесов к мертвым...

Самые суровые ветераны, сгрудившиеся вокруг убитого, были полны сочувствия. Единственная прядь волос, длинная, черная и блестящая, росшая на его голове, обритой по мусульманскому обычаю, была еще одним свидетельством его юности, которое станет меланхолическим украшением на могиле погибшего, чья безрассудная храбрость была главной причиной столь безвременной кончины...

...В характере черкесов нет, пожалуй, черты, более заслуживающей восхищения, чем их забота о павших — о бедных останках мертвого, который уже не может чувствовать этой заботы. Если кто-либо из их соотечественников пал в бою, множество черкесов несутся к тому месту за тем, чтобы вынести его тело, и героическая битва, которая затем следует, — явление такое же частое в сражениях черкесов, как в старые времена на равнине у Трои, — зачастую влечет за собой ужасающие последствия...

...«С ним покончено, — сказал Мансур. — Передадите его труп девушкам из его селения, пусть они достойно похоронят бедного юношу, как подобает. Я думаю, будет кому поплакать над его могилой»... [570]

Глава XIII

...Женщины в Черкесии

...Насколько мне удалось убедиться, все женщины на Кавказе рассматриваются в свете собственности. Независимо от их положения, будь то для домашнего потребления или для «экспорта», они в равной мере являются объектом сделок торговли; здесь, в не меньшей мере, чем где бы то ни было, они являются также причиной вражды.

Ни одна женщина в Черкесии не вольна в своих действиях, и не является сама себе хозяйкой; она является собственностью или своего отца, или своего мужа, а после их смерти принадлежит их роду, который выдает ее замуж по своему усмотрению. Правда, дворянин или вольноотпущенник может продать в Черкесии свою дочь только человеку, равному ему по положению; но за пределами страны он может продать ее кому заблагорассудится. Это право никогда не оспаривается, хотя для узденя или вольноотпущенника с хорошим состоянием считается недостойным их чести продавать своих детей работорговцу. Большую часть продаваемых за пределы страны женщин составляют представительницы четвертого класса, то есть класса сервов, который, как я уже указывал, берет свое происхождение от пленных, захваченных в войнах. Теперь эти рабы, или сервы, или вассалы (в английском языке нет слова, которое определило бы их положение, а те, что обычно применяются, не дают точного представления о предмете) имеют право на половину плодов своего труда, где бы он ни применялся — в поле, на пастбище или в промыслах на дому; в число этой продукции, разумеется, включаются и их дети. Если продажа должна состояться, родители, таким образом, делят свою собственность с их хозяевами, или, если они захотят того, они могут уклониться от продажи своих детей, для этого необходимо согласие с обеих сторон. Я был свидетелем многим примерам, когда серв не желал расставаться со своим ребенком ни на каких условиях, какие бы ему ни предлагались. Если девушек продают работорговцу, это обычно бывает по их собственному согласию и исходя из их честолюбивых намерений, поскольку у них есть перспектива выгодно устроиться в лучших турецких гаремах. Их взгляды в этом отношении вполне сходны со взглядами наших молодых леди, отправляющихся из Англии в Индию; но место их назначения не столь удалено, будучи всего лишь в нескольких днях плавания на судне от их родины; подобное решение их вовсе не предполагает их постоянную разлуку с подругами; наоборот, это зачастую дает им возможность оказывать им услуги.

Англичанин, который пожелал освободить одну из этих красоток и взять ее с собой в Англию, потерпел неудачу в своей [571] попытке, хотя он предлагал цену в три раза большую обычной, и все потому, что ее подруги боялись, что если она уедет в Англию, у них не будет возможности общаться с нею, и она будет навсегда потеряна для них. Другим мотивом, побуждающим черкесов делиться своими детьми с турками, является вера в то, что те получат преимущество в виде высшего образования и религиозного воспитания. Условия их жизни, вне всякого сомнения, значительно улучшаются, и, будучи далеки от того, чтобы неизбежно превращаться в рабынь путем этой сделки, получают шанс обрести свободу, которую им обеспечит замужество в Турции (Каждая замужняя женщина, согласно установлениям Корана, свободна; она имеет право на личную собственность, обладает правами и привилегиями и может возбудить в суде иск, чтобы развестись с ним. Каждая рабыня или «алаик», став матерью, приобретает те же права), чего не бывает в Черкесии. Свобода, однако, последнее, что они принимают во внимание; относительные комфорт, роскошь и величие, которые ожидают их в Константинополе, в большей мере разжигают их воображение, и в перспективе, если они их обретают, примиряют их с мыслью о покинутой родине. Мы никогда не слышали ни от одной из них, хотя многие из них были свободны в выборе местопребывания, чтобы они очень уж стремились вновь увидеть свои родные горы. Ностальгия их мучит не более, чем их сверстницу на родине, которая, превратившись в гранд-даму, никогда, каковы бы ни были ее воспоминания о сыроварне или прялке, не думает о том, чтобы вернуться к ним. Мне хотелось бы упомянуть здесь, что одной из лучших рекомендаций для черкесской красавицы на константинопольском базаре служит ее искусство домашней хозяйки, которое ценится превыше всего в ее родной стране и которое, после приобретения ею внешнего лоска и приятных манер в стиле турецкой «ханум», делает куда более желанным объектом приобретения по сравнению с ленивой и болтливой грузинкой. По прибытии в Константинополь прекрасных черкешенок помещают на два-три года в заведения под наблюдением опытных матрон, во многом напоминающие выпускные классы наших школ. Их воспитание здесь касается манер и этикета, столь строго соблюдаемых в турецком гареме, и довольно часто доходит до обучения чтению и письму, а также изучения арабской и персидской литературы.

В этих специфических условиях, а также в некоторых других, которые я мог бы выделить, женщины Черкесии могут найти некоторое утешение своему очевидно приниженному положению; кроме того, если их рассматривают и как собственность, то, как мы знаем, собственность бывает различного рода. Обозначение словом .«сокровище», возможно, показалось бы менее предосудительным; разумеется, что забота и внимание, с которыми обращаются с ними, нисколько не [572] уменьшаются от признания наличия их меновой стоимости. Ничто так не удивляло черкесов, когда мы рассказывали им об английских обычаях, как тот факт, что вместо крупной платы за жену у нас холостяк, напротив, рассчитывает, что его жена будет располагать состоянием, соответствующим его собственному. В их понимании это значит «золотить чистое золото или поливать духами фиалку». Для них, как и в патриархальные времена, когда Яков был вынужден годами отрабатывать право на свою Рахиль, женщина есть предмет, сам по себе стоящий величайших жертв. Если же, однако, поднять ее до положения независимости и равенства, то и тогда торг пойдет уже не за нее, а с нею; как шутливо замечали наши друзья, в таком случае ее целью будет покупка себе мужа в той же мере, что для него — покупка себе жены.

Оцениваемый таким образом и желаемый как самый дорогой объект обладания, женщина, как ни странно это может показаться, если сравнивать положение полов, не только рассматривается как низшее существо, но и осуждена обычаями страны на ежедневное и продуманное подчеркивание своего приниженного положения. Вставать при появлении мужчины в комнате — знак уважения, который самая высокородная дама обязана отдавать самому низкопоставленному батраку в Черкесии. Другой вид дани, требуемый не менее строго, это церемония, которую можно наблюдать, когда представители разных полов встречаются на одной дороге. Во время наших прогулок пешком или верхом я бывал часто немало скандализован, видя, как женщины, которых нам случалось встречать, покорно уступали нам дорогу и стояли, опустив глаза и смиренно сложив перед собой руки, пока мы не проезжали.

Ощутимое подчинение женского пола на Кавказе может быть легко объяснено. Оно вытекает из самого характера их свойств — мягкости и чувствительности, которые, в целом, встречают мало сочувствия у воинственных народностей. Не то, чтобы они отрицали эти более тонкие чувства в своих женщинах, наоборот, они были бы первыми, кто стал бы возражать против отсутствия этих качеств; все, чего они опасаются, — это их расслабляющего влияния, и чего они требуют, — это чтобы носителей этих качеств отличали не в слишком вежливой манере от тех, кто по природе своей наследует крепость тела и героизм духа, которые являются первостепенной целью для развития и укрепления при существующих у них порядках. Природа, считают они, создала их для разных целей, и каждый должен заниматься строго своим делом; в то время как мужчины считают ниже своего достоинства заниматься ткацким станком или иголкой, заботой о детях и прочая, они полагают, что женщинам так же нелепо появляться в совете или на поле боя. Писатель, который недавно сфабриковал работу о Черкесии, не мог ничем другим более явно выдать свое невежество в [573] данном предмете, чем утверждением, что он видел там женщин с кинжалом и пистолетом за поясом. Они не только лишены подобного рода спортивных украшений, им не дают даже заниматься теми упражнениями, которые в других частях Востока считаются приемлемыми для обоих полов, но которые здесь считаются исключительно мужскими. Единственный раз в жизни женщина поднимается на лошадь, и это тогда, когда ее молодой супруг вывозит ее из родительского жилища в седле своего боевого коня.

Создается прежде всего впечатление, что во имя сохранения воинственного духа, столь важного для их существования как нации, черкесы стараются избежать морального воздействия слабого пола. Действительно, в силу постоянных предосторожностей против этого воздействия может показаться, что мужчины, если бы только их железный род мог бы продолжаться без женского участия, то они постарались бы обходиться без общения со своими женами. Как спартанцы в древности, черкесы посещают своих жен как бы тайком, а по отношению к плодам этих тайных встреч, к своим детям, они не позволяют себе самомалейшего проявления нежности (Порядок черкесов вполне естественно предполагает возможности их сравнения с порядками лакедемонцев (спартанцев). У последних та же цель достигалась иными средствами. Чтобы не допустить изнеженности мужчин, женщины добровольно лишали себя женственности и становились сварливыми бабами. Ликург пытался изменить этот варварский обычаи, но потерпел неудачу. Был бы он сейчас жир, он нашел бы свою собственную систему в действии среди кавказских племен...). Их сыновья с раннего возраста покидают родительскую крышу и поселяются у наставника, или «аталыка», и родительская снисходительность не может смягчить суровость их воспитания. Крепость тела, хотя, быть может, и является главной целью такого порядка, однако, не является его единственным результатом. Я уже упоминал о сильном чувстве общности, которое, кажется, объединяет всех черкесов в одну семью. Не могло ли это быть достигнуто в какой-то мере за счет отказа от домашнего уюта и нежностей.

В качестве доказательства того, что они руководствуются подобным принципом (или, возможно, пониманием того, что только когда они женаты и заняты домашними делами, их храбрость начинает исподволь подвергаться опасности), я не должен забыть добавить, что сдержанность, принятая между мужем и женой, резко контрастирует с их вольным поведением до женитьбы. Когда женщина становится исключительной собственностью своего мужа, ее обязанностью становится тщательно скрывать себя и скрупулезно следить за своим собственным поведением; их честь может быть подвергнута сомнению в результате малейшей нескромности с их стороны. До того, как это приобретение состоится, уважение, которое они [574] питают к противоположному полу, делает их терпимыми к вольностям, несовместимым с нашими представлениями о приличии. Мужчина, с другой стороны, не кажется полностью безучастным в этой уступчивости; их отношение в целом к женщинам, каким бы резким и властным оно ни могло показаться, не лишено грубоватых намеков на галантность и придает их манерам некоторый, хотя и довольно слабый, налет рыцарства. На празднествах у молодых людей бытует обычай, поднимая чашу с бузой с тостом в честь избранницы сердца, разрядить в воздух ружье или пистолет. Вызов немедленно принимается теми, у кого есть заряд пороха (хотя это и весьма редкий товар именно сейчас), чтобы в той же манере отстаивать превосходство их собственных пассий.

Другой обычай, который здесь существует, это принять участие в скачке за призом, находящимся в руках прекрасной Мадмуазели и представляющим собой разукрашенную кобуру для пистолета, произведение ее нежных пальчиков. В нынешние же трудные времена войны приз представляет собой чаще тряпку из красного ситца, которую тот всадник, который ее первым получает, несет в руке развевающейся по ветру и старается на полном скаку и, применяя все хитрости, избежать других претендентов на приз. Если кто-либо отнимет у него тряпку, то несет ее дальше, а последний становится ее счастливым обладателем.

Чтобы заключить эти торопливые и неполные наблюдения, которые, я боюсь, оставят у английского читателя неблагоприятное впечатление о положении женщин в Черкесии, должен добавить, среди прочих смягчающих обстоятельств, что какой бы зависимой ни казалась женщина, да и ни была, без сомнения, таковой на самом деле, это редко мешает свободному выбору при женитьбе; при условии, что претендент в состоянии уплатить цену, в которую ее оценили, и что он принадлежит к тому же классу, его ухаживания очень редко отвергаются родителями его возлюбленной.

...Магометанство на Кавказе

Мечеть. Это здание, хотя и самой простейшей архитектуры, полностью построенное из дерева, тем не менее по своему стилю и строительному материалу представляет собой типичный образец церковных зданий повсюду в Черкесии. Минарет при мечети, если его можно так назвать, был еще более примитивным, поскольку это был высокий тополь, на который муэдзин карабкался по зарубкам в стволе в корзину, служившую вместо верхней галереи. Когда мы прибыли, он как раз взобрался туда и начал нараспев созывать верующих в молитвенный дом. [575]

Звуки эти были нам знакомы; они повсюду раздаются на Востоке в час вечерни..., но нигде они не производят такого впечатления — словно глас вопиющего в пустыне, громкий, волнующий и протяжный, проносящийся среди скал, пещер и лесов (некогда служивших прибежищем духов, которые теперь, однако, укрылись поглубже в густую тень) и приглашающий всех, кто слышит этот крик (легко может оказаться, что таких не слишком много в подобном месте), к месту его почитания. И таких действительно собирается не так уже много, но не потому, что в этом районе проживает мало жителей, а потому, что исламизм, хотя его исповедуют по идее все, до сих пор в полном объеме своих ритуалов и обрядов получил весьма слабое распространение: подавляющее большинство жителей областей шапсугов и натухаев не совершали обряд обрезания, а во многих районах побережья все еще сохраняются языческие обряды и жертвоприношения, которые, как я уже упоминал, претерпели изменения, но еще далеко не вытеснены исламизмом. Религиозные рощи, или кодоши, как их здесь называют, продолжают оставаться объектами куда более реального и искреннего почитания, нежели мечети, а проводящиеся там празднества собирают куда больше народу, чем намаз. Исламизм, проповедуемый и исповедуемый вождями и знатью, пользуется уважением; однако язычество в силу большей близости обычаям, привычкам, чувствам черкесов является более популярным. Наконец, в отношении областей шапсугов и черкесов, а также морского побережья, где все население было идолопоклонниками, следует сказать, что турецкие миссионеры появились там только недавно и еще не успели обратить в магометанство всех жителей. У абазинцев, в Большой и Малой Кабарде и областях Кубани магометанство появилось раньше и получило всеобщее распространение.

...Что касается вопросов религиозных догм и теологии, то,, поскольку «причина веры кроется в нас самих», большинство, людей здесь, как и повсюду, не слишком глубоко разбираются в них... Древняя религия этой страны, подобно любому другому роду язычества, имеет мало общего с моралью. Их божеств умиротворяли и ублажали как творцов разрушений и бедствий, и они, видимо, были мало расположены действовать в интересах рода человеческого. Исламизм же, напротив, слишком догматичен для черкесов — настолько, действительно, что было бы удивительно, как он может быть совмещен с их запутанными общественными отношениями, если не подумать о том, что и христианство было привито на почти столь же разнородную основу. Христианство, однако, утверждает свое господство над сердцами и умами людей. Исламизм же предъявляет свои права на светское законодательство, а потому борется против всего, что противится его превосходству. Его уравнительные принципы уже подорвали власть дворянства в Черкесии, и я думаю, что, [576] несмотря на упорные попытки сохранить старую систему, он полностью подорвет и административную власть кланов.

...Тем не менее я думаю, что именно насаждаемый исламизмом дух равенства является одной из основных причин, способствующих успешному распространению исламизма на Кавказе. Наследственная власть дворян не смогла устоять перед ним, и исламизм, несомненно, во многом способствовал улучшению условий жизни сервов, поскольку, приняв мусульманство, они оказываются в таком положении, которое в значительной мере нейтрализует кастовые различия.

...Мечеть в Абун Баши (я думаю, как и все прочие) была выстроена не только как место отправления культа, но также как и медресе, или школа для обучения занимающихся в ней мусульманским законам. Язык, который там преподают, арабский, а не турецкий, поскольку арабский — язык Корана, и многие из кади являются большими знатоками арабского и в то же время не знают ни слова по-турецки.

Преподаватель этого заведения, «ходжа», был нам представлен с должным почетом и вел себя со строгостью и важностью, свойственными педагогам всего мира; нам показалось, что он был очень строгим блюстителем порядка и дисциплины.

Том II

Глава I

Черкесское жилище. Похоронная церемония. Свадьба. Правосудие. Искусство верховой езды у черкесов...

Поскольку читателю, возможно, будет любопытно представить себе условия, в которых мы пребывали, я постараюсь помочь ему составить некоторое представление о них. Гостевой дом с огороженной лужайкой перед ним находился на берегу ручья — притока основного течения Семеза, образующего нашу долину. На противоположном покатом берегу, полускрытом листвой деревьев, находились ферма с различными постройками, загонами, амбарами, флигелями и т. д. для рабов и скота. Это было царство Муртаза — главного управляющего Кери Оглы — хотя он сам был рабом, он тем не менее занимал важное положение и пользовался уважением...

Отделенные тропинкой, на склоне холма влево от нас находились гарем и его вспомогательные помещения, подчиненные еще большей, чем хозяйство, абсолютной власти «ханум», нашего хозяина. Я сознаю, что эта власть может показаться несущественной, памятуя о том, что я рассказывал о подчиненном положении женщин в Черкесии. Природа, однако, [577] утверждает власть женщины во всем мире; и между женщиной в самом расцвете ее прелестей, какой была ханум, и олицетворением холодности, каковым был преподобный Шамиз, соотношение власти, устанавливаемое обычаем между полами, было, естественно, объектом борьбы. Ее домоуправление было до крайности строгим и экономным. И мудрость Шамиза, столь ярко проявлявшаяся на советах натухайцев и шапсугов, играла, по правде говоря, весьма второстепенную роль в делах домашних.

Из чувства уважения хозяйка по отошению к нам была сама доброта и любезность; и хотя до самого дня отъезда я никогда не видел ее лично — поскольку она была строго верующей мусульманкой — тем не менее, ее постоянное внимание чувствовалось во всем, что могло доставить нам удобства. Ее превосходство, как домашней хозяйки, для нас было очевидным... Семья нашего хозяина была невелика... У него осталось теперь только два сына; одному было одиннадцать, другому пятнадцать... Мальчики в этом возрасте выступают обычно вовремя путешествий или кампаний в качестве пажей при бее или уздене. Они заботятся об их лошадях, когда те спешиваются, а также собственно об их персонах. Эта обязанность не была не только унизительной, но, напротив, почетной.

Ярдов на двести выше по долине стоял дом Шимаф-бея, князя Семеза. Годом ранее он занимал дом в центре долины, однако он был сожжен до основания... Хотя ограда сохранилась, и он продолжал возделывать там поля, свои жилые помещения по приглашению Шамиза он перевел в другое место, по соседству с Шамизом. Его ранг «пши», или князя, сам по себе не предполагал ни власти, ни привилегий. Его отец, бывший человеком совершенно иного склада, пользовался большой властью над всей долиной, чьи обитатели, хотя и являлись свободными людьми, были в каком-то смысле его вассалами. Природу такой власти я никогда не мог до конца уяснить; количество дани и услуг, полагавшихся князю, зависели от самого подданного; если в руках отца, которого никто не осмеливался обидеть, ранг князя являлся выражением его превосходящей власти, то в руках Шимафа он стал чисто символическим титулом, и его контроль ограничивался лишь его собственными рабами. Единственными, от кого он мог что-то требовать, были армяне; и даже они, люди обычно исключительно кроткие, получи они защиту в лице другого князя, оказали бы ему полнейшее неповиновение. Короче говоря, Шимаф, не обладая ни одним из тех качеств, которые вызывают уважение, не обладающий ни энергией, ни щедростью, превратился в личность сугубо незначительную... В любой другой стране было бы весьма любопытно понять, каким образом они (слуги князя. — Прим. перев.) обеспечивают себе одежду и пропитание, поскольку князь не платил им никакого содержания. И [578] даже в здешних краях их воровские привычки вызывали подозрение: когда бы в долине Семеза ни происходило воровство, первыми, кого подозревали, были князь и его приближенные.

Однажды вечером, возвращаясь после верховой прогулки, мы были не на шутку встревожены воплями и причитаниями, раздававшимися со стороны гарема; поинтересовавшись причинами, мы узнали, что с юга прибыл гонец, сообщивший тяжелую весть о гибели трех братьев нашей хозяйки...

Здесь, как и повсюду, совершенно очевидно проявляется система, а вернее, отсутствие всякой системы, характерное для черкесского способа ведения войны. Единственное правило, которое соблюдается в случае нападения неприятеля, это максимально быстрый сбор воинов при первом же звуке выстрела; каждый, кто слышит этот сигнал сбора, подчиняется ему немедленно. Однако обязательство организовать отпор распространяется только на жителей района, подвергающегося угрозе; что касается их, то обычно было бы несправедливо думать, что они не готовы или не способны оказать сопротивление. Там, где имеются регулярные армии, и военная служба представляет собой особую профессию, целью подобного деления общества является необходимость защиты одними остальной части общества, что нам кажется вполне естественным, но вооруженное население далеко не так легко соглашается с обычаем платить другим за то, что те их защищают; отсюда проистекает положение, что покуда каждый ' кичится своим молодечеством и ратными подвигами, дисциплина, понятие о дисциплине и управление войсками остаются для черкесов неизвестными. Привычки и чувства, свойственные этой стране, не так легко искоренить... и то же неподчинение, то же личное молодечество, отличавшее мамелюков... в неменьшей мере проявляло себя в сумбурных, очертя голову нападениях, которые могла остановить кровь и гибель либо собственная, либо неприятеля. Из шестидесяти воинов, пытавшихся воспрепятствовать высадке русских войск в Ардлере, сорок человек были убиты, остальные тяжело ранены. Среди убитых оказались и три брата нашей хозяйки.

Крики бедной женщины, которую безуспешно пытались утешить по поводу столь печальной утраты, искренне брали за душу; однако когда мне объяснили, что подобные крайние проявления горя предписаны обычаем, который требует, чтобы они продолжались не менее двух часов, и когда всхлипывания ханум, посетившей по случаю несчастья хозяйку нашего дома, вместо того, чтобы утешить бедную женщину, наоборот, усилили хор причитаний, ...должен признаться, что мои симпатии несколько поуменьшились. И все же вопли скорби, раздающиеся посреди лесов и диких ущелий Черкесии, производят такое торжественно-печальное впечатление, что слышавшему их [579] никогда не удастся позабыть. Другие требования, которыми обычай, самый здесь деспотический, регулирует степень печали в зависимости от пола и положения оплакивающего жертву, граничит, я боюсь, со смешным: так, если от узденя требуется выглядеть подавленным и мрачно пощипывать бороду, то горе токавов не должно знать границ; токав должен бить себя по голове кнутом, бить кулаками в грудь, бросаться на ложе, плача, стоная и вздыхая бесконечно, до тех пор, пока двое из обитателей дома не положат конец этому периоду его страданий, схватив его за руки и вытолкав его за дверь. В прежние времена существовал обычай хоронить мертвых вместе с их оружием и снаряжением; однако современные черкесы, поколение более разумное, кажется, полагают, что покойный будет вполне удовлетворен тем, что оружие украшало его при жизни, а потому хоронят его без оружия...

...Состоятельный семезский торговец по имени Хасим приобрел жену для одного из своих домашних рабов, и мы были приглашены удостоить своим присутствием свадьбу. Его дом находился в лесистой лощине на том же берегу долины, что и наш, отделенный от нас тремя или четырьмя жилищами; тишину по дороге нарушал лишь шум леса. Однако веселые монотонные звуки горной свирели и праздничный шум голосов множества людей подготовили нас, когда мы спускались вниз, к сцене простого пиршества, словно явившейся нам из древних времен.

...Дух гостеприимства, который царит на этих празднествах, не является ни эгоистичным, ни исключительным; эти удовольствия, свободные, сердечные; общительность собравшихся открыта для всех; помещением для этих празднеств, если для них оказываются тесными стены дома, служат предоставляемые самой природой склоны гор. Поскольку по данному случаю собрание было не слишком многочисленным, приютом для него служила маленькая уютная лощина Хасима, куда, как мы видели, отовсюду собирались жители Семеза.

Их понятия о пышности, представленной в нарядах молодежи, не были слишком экстравагантными. Некоторые из дворян помоложе получили возможность оказаться на дюйм-другой выше остальных присутствующих благодаря новым сафьяновым туфлям; они красовались также в новых шелковых камзолах, обшитых по краю серебряным галуном; молодые девушки также были празднично приодеты, добавив к повседневным серебряным пуговичкам шитье по поясу платья, серебряные застежки, которые в свое время носили еще их бабушки, новые брошки, косынки, или вместо них длинные куски белого миткаля, опускающиеся крупными складками с головы до пят; однако, несмотря на эти и другие попытки продемонстрировать несколько даже претенциозный вкус, их костюмы казались скорее домашними, чем торжественными. На некотором [580] удалении без всяких свадебных украшений одеяние гостей (а приглашены были все желающие) было еще хуже — как верхнее, так и нижнее, более того, на некоторых из них, насколько я мог судить на расстоянии, но боюсь судить верно, вообще не было нижней одежды. Эти люди благоразумно держались позади и выглядели весьма живописно среди кустов. Все были в веселом настроении, однако это веселье отнюдь не было низкого или вульгарного свойства. Черкесы редко позволяют себе легкомыслие и не забывают о привычной добропорядочности в поведении...

...Женщины, молодые и старые, держались вместе; а когда начались танцы, закутанные до глаз матери начали выводить вперед своих дочерей, выступавших величаво и в то же время робко, как газели, чтобы обеспечить им место в кругу танцующих. Там, буквально сжатые между двумя представителями более сурового пола, ...прекрасные создания медленно двигались, а скорее, их вели по кругу; па танцующих представляли собою едва уловимые глазом движения корпуса, но отнюдь не замысловатые упражнения ног. Правда, некоторые из молодых людей отплясывали довольно энергично, но в целом общество двигалось под оживленную музыку своих менестрелей все время по кругу, сохраняя на лицах важность, подобающую разве что судьям или же членам государственного совета.

...Посреди пиршества произошел инцидент, на какое-то время довольно грубо прервавший его. В числе наиболее эффектных индивидуумов в кругу танцующих был молодой парень в колпаке из длинной бараньей шерсти, резвившийся и скакавший и бросавший на своих соседок слева и справа выразительные взгляды наподобие сатира. В продолжение своих ужимок он не заметил, как к нему сзади приблизился неожиданно дpугой человек с очевидно не слишком дружественными намерениями. Хотя борода у него была седая, румянец на щеках и мускулистое сложение выдавали в нем большую силу; поскольку у него в руках была только что вырезанная ореховая дубинка, причем такая, что «здорово отскакивает от человеческой головы» (как сказал бы ирландец), создавалось впечатление, что он намерен доказать это на практике. Единственный удар этого внушительного орудия уложил незадачливого танцора на землю, что явилось причиной временного прекращения увеселений. Часть присутствовавших окружила нападавшего, который с побагровевшим лицом, сверкающими глазами и дубинкой в руках был готов продолжить экзекуцию над своим поверженным противником, что с трудом удалось помешать ему проделать. Противник же его, со своей стороны, пластом лежал на земле. Его тонкий колпак не был в состоянии защитить его череп, весьма сильно поврежденный ударом, и его, ошеломленного и бесчувственного, отнесли к ближайшим домикам. [581]

М-р Белл, буквально возмущенный происшествием, потребовал немедленных объяснений и заявил от имени нас обоих, что если виновник не будет наказан, то мы оба будем вынуждены незамедлительно покинуть собрание. Однако старейшины, которые проявили живейший интерес к происшествию, утверждали, что все это в порядке вещей и вполне отвечает нормам осуществления правосудия этой страны. Молодой человек, столь бесцеремонно сбитый с ног, был, как оказалось, сам вначале нападавшей стороной — он был автором нападения и грабежа в отношении члена рода нынешнего нападавшего. Поскольку род молодого человека не удовлетворил пока претензий другого рода, то молодому человеку, до тех пор, пока не заплачен штраф, надлежало избегать встреч с представителями того рода и не привлекать к себе без нужды общественного внимания. Вследствие своей неосмотрительности он был наказан вышеизложенным способом: на его собственном черепе самым малоприятным образом была сделана в качестве напоминания отметка о том, что его род еще не урегулировал счет за его же проступок.

Объяснение показалось нам удовлетворительным, и я был рад отметить, что первый акт насилия, который где угодно послужил бы сигналом ко всеобщему побоищу, не привел ни к каким ужасным последствиям. Вся компания, хорошо отдающая себе отчет в возможных последствиях вражды, не дала себя увлечь эксцессами, которые могли бы последовать. Наоборот, все они выступали в роли умиротворителей, и поскольку главные действующие лица стычки были уведены, а девушки вначале скрывшиеся, как стая птичек, вновь возвратились, вновь грянули звуки свирели, и танцы были продолжены с неменьшим весельем, чем до происшествия.

Суматоха в толпе на вершине склона говорила о том, что вскоре должен начаться пир; среди присутствующих уже в течение какого-то времени циркулировали большие чаши с бузой; наконец, появился наш хозяин Гуссейн со столиком в руках, заваленным целой грудой снеди; вслед за ним шествовала вереница его слуг с такой же ношей.

Пиршество, в тех масштабах, как оно здесь проводится, требует для своего обслуживания куда больше одной пары рук... Поэтому нашему хозяину помогали выполнять его обязанности множество слуг, а, вернее, адъютантов; их можно было видеть верхом на лошадях развозящими столики с яствами. Вокруг этих центров притяжения, в полном соответствии с существующими здесь законами гравитации, образовались компании: то есть здесь расположились все приглашенные, за исключением рабов и дам любого положения, чья очередь должна была наступить после нас, но которых свободно угощали, пока они стояли в терпеливом ожидании вокруг пирующих, получая время от времени куски мяса и лепешек. С ними они [582] должны были удаляться и вкушать их со всей скромностью позади деревьев.

После банкета, когда, по словам Гомера, «свирепость голода была подавлена», начались спортивные состязания, которые я не стану описывать детально, так как уже делал это. Они состояли, как обычно, из скачек и упражнений в стрельбе из ружья по мишеням...

...Однако, действительно, на Кавказе существует в своеобразной форме крепостное право, но существует оно в таких мягких и благоприятных условиях для крепостных, что его трудно, собственно, назвать крепостным рабством. Крепостных наделяют землей, жилищем, скотом; в их пользовании остается половина производимого ими продукта. Они также имеют право, если им этого захочется, требовать, чтобы их передали другим хозяевам, а также выторговать, если у них есть средства, себе свободу. Этот класс, вероятно, по своему происхождению состоял из военнопленных, захваченных во время столкновений между племенами и провинциями. Но есть обстоятельства, которые, каковы бы ни были классовые различия между людьми и кастовые привилегии, порождают тенденцию к установлению между ними подлинного равенства. Все одеваются, питаются и живут одинаково и, что еще более важно, в отношении своих умственных способностей находятся на одинаковом уровне. В работе в поле, в опасностях военного времени, на пиршествах в кунацкой даже дворянин, хотя его ранг и требует по отношению к нему некоторого церемониального почтения, тем не менее пребывает бок о бок с крепостным; и дух независимости, который руководит поступками дворянина, как я понимаю, едва ли в меньшей степени присущ и крепостному.

...Различные провинции Черкесии, после нескольких месяцев пребывания там и ознакомления с их политическими отношениями, представляются мне как три разделения или типа. К первому из них относятся те, что находятся в состоянии непрекращающейся войны с Россией, включая сюда все побережье от Сухум-кале до Анапы, южная часть которого носит название Аббассы (Abbassa), северная — является составной частью провинции натухайцев (Natu-Koitch), занимающий северо-западный угол края между горами и Кубанью; а к востоку от них — провинцию шапсугов (Shapsook), тянущуюся также от Кубани через большую часть гор, но не доходящую до побережья моря. Население этих районов достигает, насколько я могу полагать, триста тысяч, из числа которых можно выставить не менее пятидесяти тысяч хорошо вооруженных, на хороших лошадях воинов. Следующий подраздел включает в себя все равнинные и нейтральные провинции Кубани и ее притока Лабы. Я думаю, что их население приблизительно такое же, как и в воюющих районах.... Третье — это большая провинция абадзехов (Abbassak), горный район, [583] расположенный посреди уже упомянутых, население которого достигает четырехсот тысяч; хотя это население открыто проявляет враждебность к России, оно, в силу своего положения, редко вступает в столкновения с ее войсками. Из вышеизложенного видно, что я оцениваю население Черкесии в целом в один миллион человек, следовательно, число мужчин, достигших совершеннолетия и способных носить оружие, можно оценить в сто пятьдесят тысяч человек. Население здесь говорит на одном и том же языке, отличающемся лишь по местным диалектам, но небольшим; подобное же явление можно обнаружить во многих странах мира; какова бы ни была изначально разница в их происхождении, она уже давно, в процессе взаимопроникновения, стерлась. Вместе с тем следует отметить, что касты — «пши» (Pshi), «ворки» (Vork) и «тхлокофтлы» (Thlo-koftles) сохраняются в силу того, что браки между их представителями запрещены.

К перечисленным черкесским провинциям следует добавить также четвертый тип, представляющий собой Большую и Малую Кабарду, расположенные по Кубани и Тереку. Однако эти провинции нельзя назвать полностью независимыми, поскольку они, хотя н сохраняют у себя свое оружие, не вполне независимы от России и позволяют ее войскам свободно проходить через их территорию.

На четвертый день после нашего прибытия мы обратили внимание на большое скопление людей обоего пола в священной роще на берегу залива. Звуки музыки и шум пирушки, весь день доносившиеся со стороны античного леса, в немалой степени возбудили наше любопытство, тем более, что мы не получили приглашения там присутствовать, а быль непрошенными гостями мы не хотели. Однако переводчик Надира, Хаджи, человек, который, особенно если речь шла о каком-нибудь увеселении или пирушке, не мучился подобными угрызениями совести, оказался свидетелем, и наверняка, не пассивным свидетелем этих празднеств. От него мы узнали, почему мы не были приглашены. Народ собрался для того, чтобы отметить языческий праздник, а поскольку более строгие мусульмане подобных празднеств не посещают никогда, было сделано a fortiori предположение, что мы также откажемся его посетить. Нас весьма развлекло описание со слов Хаджи происходящего. Деревянное изображение божества Сеозерес, представляющее собой голый ствол с крестообразно приколоченными ветвями на верху, было воткнуто в землю посреди рощи, а вокруг танцевали женщины и дети. Старейший из присутствовавших, выступавший в качестве священнослужителя, выступил затем вперед и произнес благодарственный молебен за хороший урожай. Затем идолу были сделаны приношения в виде хлеба, меда, сыра трехугольной формы и, наконец, большой, доверху наполненной чаши бузы; однако поскольку у [584] изображения божества, очевидно, не было желудка, эти приношения были распределены между его почитателями, которые продемонстрировали куда больший аппетит.

В завершение всего к основанию изображения божества был приведен и там принесен в жертву бык, которому перерезали кинжалом глотку. Тушу его отволокли в сторону где изжарили и затем разделили между присутствующими, чтобы они могли попировать и повеселиться...

(пер. А. И. Петрова)
Текст воспроизведен по изданию: Адыги, балкарцы и карачаевцы в известиях европейских авторов XIII-XIX вв. Нальчик. Эльбрус. 1974

© текст - Гарданов В. К., Петров А. И. 1974
© сетевая версия - Thietmar. 2010
© OCR - Анцокъо. 2010
© дизайн - Войтехович А. 2001
© Эльбрус. 1974