-

К биографии М. Ю. Лермонтова

В мартовской книжке «Русской Старины» за прошлый год напечатана статья П. А. Висковатого под заглавием «Михаил Юрьевич Лермонтов в июне 1841 года», в которой почтенный профессор передает рассказ помещика П. И. Магденко о встречах его с поэтом и его двоюродным братом Столыпиным в Ставрополе и Георгиевске, и совместной поездке их в Пятигорск. [880]

Известно, что М. Ю. Лермонтов в этом году убит на дуэли в Пятигорске, и что в публике ходили различные толки о его будто бы самовольной поездке в Пятигорск, вопреки разрешению начальства. Г. Магденко своим рассказом старается подтвердить это предположение. По его словам поездка в Пятигорск была решена при следующих обстоятельствах:

«Солнце уже закатилось, — говорит г. Магденко, — когда я приехал в город или, вернее, только крепость Георгиевскую. Смотритель сказал мне, что ночью ехать дальше не совсем безопасно. Я решился остаться ночевать и в ожидании самовара пошел прогуляться. Вернувшись, я только что принялся пить чай, как в комнату вошли Лермонтов и Столыпин. Они поздоровались со мною, как со старым знакомым, и приняли приглашение выпить чаю. Вошедший смотритель, на приказание Лермонтова запрягать лошадей, отвечал предостережением в опасности ночного пути. Лермонтов ответил, что он старый кавказец, бывал в экспедициях и его не запугаешь. Решение продолжать путь не изменилось и от смотрительского рассказа, что позавчера в семи верстах от крепости зарезан был черкесами проезжий унтер-офицер. Я с своей стороны тоже стал уговаривать лучше подождать завтрашнего дня, утверждая что-то в роде того, что лучше же приберечь храбрость на время какой либо экспедиции, чем рисковать жизнью в борьбе с ночными разбойниками. К тому же разразился страшный дождь и он то кажется сильнее доводов наших подействовал на Лермонтова, который решился таки заночевать. Принесли что у кого было съестного, явилось на стол кахетинское вино и мы разговорились. Они расспрашивали меня о цели моей поездки, объяснили, что сами едут в отряд за Лабу, чтобы участвовать «в экспедициях против горцев». Я утверждал, что не понимаю их влечения к трудностям боевой жизни и противопоставлял ей удовольствия, которые ожидаю от кратковременного пребывания в Пятигорске, в хорошей квартире, с удобствами жизни и разными затеями, которые им в отряде конечно доступны не будут. На другое утро Лермонтов, входя в комнату, в которой я со Столыпиным сидели уже за самоваром, обратясь к последнему, сказал: «Послушай, Столыпин, а ведь теперь в Пятигорске хорошо, там Верзилины (он назвал еще несколько имен), поедем в Пятигорск». Столыпин отвечал, что это невозможно. «Почему? — быстро спросил Лермонтов, — Там комендант старый Ильяшевич, и являться к нему нечего, ничто нам не мешает. Решайся, Столыпин, едем в Пятигорск». С этими словами Лермонтов вышел из комнаты. На дворе лил проливной дождь. Надо заметить, что Пятигорск отстоял от Георгиевска на разстоянии 40 верст, по тогдашнему — один перегон. Из Георгиевска мне приходилось ехать в одну сторону, им — в другую. Столыпин сидел задумавшись. «Ну что, — спросил я его, — решаетесь, капитан?». «Помилуйте, как нам ехать в Пятигорск, ведь мне поручено везти его в отряд. Вон, — говорил он, — указывая на стол, наша подорожная, а там инструкция — посмотрите». Я поглядел на подорожную, которая лежала раскрытою, а развернуть сложенную инструкцию посовестился и признаться очень о том сожалею. Дверь отворилась, быстро вошел Лермонтов, сел к столу и, обратясь к Столыпину, произнес повелительным тоном: «Столыпин, едем в Пятигорск!». С этими словами вынул он из кармана кошелек с деньгами, взял из него монету и сказал: «Вот, послушай, бросаю полтинник, если упадет кверху орлом — едем в отряд, если решеткой — едем в Пятигорск. Согласен?». Столыпин молча кивнул головой. Полтинник был брошен и к нашим ногам упал решеткою вверх. Лермонтов вскочил и радостно закричал: «В Пятигорск, в Пятигорск! Позвать людей, нам уже запрягли!»».

К этому рассказу г. Магденко, профессор Висковатый сделал от себя следующее примечание: «Возвратясь из отпуска, Лермонтов в Ставрополе представлялся генералу Граббе, который, выехав в [881] отряд, по просьбе Лермонтова, дозволил ему оставаться несколько времени в Ставрополе, и затем уже догонять отряд за Лабой. Внезапное решение Лермонтова посетить Пятигорск было самовольным поступком, на который Граббе очень сердился».

На памяти Лермонтова лежит много несправедливых и неосновательных нареканий, выдуманных и пущенных в публику его завистниками и врагами и до сих пор еще не опровергнутых. Поэтому считаем необходимым сделать несколько замечаний на рассказ, хотя и сообщенный очевидцем, но заключающий в себе противоречие с несомненными, документальными фактами.

Лермонтов, как известно, был выписан за дуэль из гвардии в Тенгинский пехотный полк, находившийся на Кавказе. Зимой 1840-1841 года, по ходатайству его родственников, ему дозволено было воспользоваться отпуском в Петербург, откуда он весной 1841 года и возвращался к своему полку, входившему тогда в состав отряда, собранного для экспедиции противу горцев за Лабой.

Штаб войск Кавказской линии и Черномории находился в то время в Ставрополе. Командовавший войсками этой линии генерал Граббе, к которому по возвращении из отпуска явился Лермонтов, разрешил ему пробыть некоторое время в Ставрополе и затем ехать в отряд за Лабу.

Чрез несколько дней генерал Граббе выехал в отряд, а Лермонтов оставался в Ставрополе, где оставался также и войсковой штаб Кавказской линии и Черномории ¹.

Начальником штаба в то время был флигель-адъютант, полковник Траскин, который и разрешил как Лермонтову, так и спутнику его Столыпину, остаться если нужно по болезни в Пятигорске, что удостоверяет следующая оффициальная переписка, извлеченная нами из дела Пятигорского Комендантского Управления 1841 г., за № 88, о Столыпине и Лермонтове.

Пятигорский комендант, при рапортах от 24 мая 1841 г. за №№ 805 и 806, представил в штаб войск Кавказской линии и Черномории два медицинские свидетельства, за №№ 360 и 361, о болезни Столыпина и Лермонтова и просил разрешения им пользоваться минеральными водами в Пятигорске.

В ответ на это, флигель-адъютант, полковник Траскин, от 8 июня за № 11978, писал коменданту: «Не видя из представленных вами при рапортах от 24 мая сего года за №№ 805 и 806, свидетельств за №№ 360 и 361, чтобы Нижегородского драгунского полка капитану Столыпину и Тенгинского пехотного поручику Лермонтову, прибывшим в Пятигорск, необходимо нужно было пользоваться кавказскими минеральными водами и напротив, усматривая, что болезнь их может быть излечена и другими средствами, я покорно прошу ваше высокоблагородие немедленно, с получением сего, отправить обоих их по назначению, или же в Георгиевский военный госпиталь, по уважению, что Пятигорский госпиталь и без того уже наполнен больными офицерами, которым действительно необходимо употребление минеральных вод и которые пользуются этим правом по разрешению, данному им от высшего начальства. Всем же прибывшим из отряда офицерам, кроме раненых, объявить, что командующий войсками к 15 числу прибудет в Червленную, и наблюсти, чтобы они к тому времени выехали из Пятигорска, кроме маиора Пушкина, о котором последует особое распоряжение».

Комендант, получив подобный ответ, предписал Лермонтову и Столыпину отправиться или в отряд, или в Георгиевский госпиталь и препроводил им подорожную. Но Лермонтов подал рапорт от 18 июня за № 132, следующего содержания:

«Ваше высокоблагородие предписать мне, за № 1000, изволили — отправиться [882] к месту моего назначения, или если болезнь моя того не позволит, в Георгиевск, чтобы быть зачисленному в тамошний госпиталь.

На это честь имею почтительнейше донести вашему высокоблагородию, что, получив от вашего высокоблагородия позволение остаться здесь до излечения, и также получив от начальника штаба, флигель-адъютанта, господина полковника Траскина предписание, в коем он также дозволил мне остаться здесь, предписав о том донести полковому командиру, полковнику Хлюпину, и отрядному дежурству, и так как я уже начал пользование минеральными водами и принял 23 серных ванн, то прервав курс, подвергаюсь совершенному расстройству здоровья и не только не излечусь от своей болезни, но могу получить новые, для удостоверения в чем имею честь приложить свидетельство меня пользующего медика.

Осмеливаюсь при том покорнейше просить ваше высокоблагородие исходатайствовать мне у начальника штаба, флигель-адъютанта, господина полковника Траскина, позволение остаться здесь до совершенного излечения и окончания курса вод».

Такового же содержания рапорт, за № 51, подал и капитан Столыпин.

Комендант, от 23 июня за № 1118, сообщил об этом полковнику Траскину, но ответа от него на это последнее донесение не последовало (да и последовать не могло, так как разрешив остаться, неловко было настаивать на выезде); поэтому Лермонтов и Столыпин остались в Пятигорске и продолжали свое лечение.

Из вышеприведенных документов видно, что обвинение Лермонтова в совершении самовольного поступка совершенно неосновательно. Как офицер, он действовал вполне легально и с соблюдением всех установленных для чинов военного ведомства правил. Он был известен кавказцам как поэт и как офицер, выписанный из гвардии за дуэль. Неприбытие его к отряду с 22 мая по 15 июля не могло бы остаться незамеченным не только для товарищей, но и для самого генерала Граббе. Полковник Траскин, давший разрешение Лермонтову и Столыпину остаться в Пятигорске, не мог не донести об этом командующему войсками. Допуская даже, что этого и не было исполнено, нельзя не обратить внимания на то обстоятельство, что по предписанию полковника Траскина и Лермонтов, и Столыпин донесли о своей остановке в Пятигорске походному дежурству, которое никак уж не могло не доложить об этом генералу Граббе. Следовательно, неудовольствие его на Лермонтова, по поводу поездки последнего в Пятигорск для лечения, высказано было уже после смерти поэта, нужно думать для того, чтобы отстранить от себя ответственность за ее последствия. Так по крайней мере объясняют сказанные им слова некоторые старожилы Пятигорска, знавшие лично и поэта, и начальника.

Вот факты, которые свидетельствуют против взведенного на поэта нарекания. Значение их еще более усилится, если мы припомним, что воинская дисциплина в царствование императора Николая I доведена была до педантизма и никому, как бы высоко ни стоял человек, не сходило с рук малейшее ее нарушение. Если бы Лермонтов уехал, как говорит г. Висковатый, в Пятигорск самовольно, вопреки прямому приказанию командующего войсками, то он чрез несколько дней после появления там был бы предан суду и по меньшей мере разжалован в рядовые.

В заключение заметим, что встречи г. Магденко с Лермонтовым в Ставрополе и Георгиевске происходили, по его словам, летом 1841 года, между тем Лермонтов с 22 мая по 15 июля находился в Пятигорске и в Ставрополь не выезжал.

Сообщено П. К. Мартьяновым.

Комментарии

1. В отряде, при генерале Граббе находилось только походное дежурство.

Текст воспроизведен по изданию: К биографии М. Ю. Лермонтова // Исторический вестник, № 4. 1880