-

КАВКАЗСКАЯ ЛИНИЯ ПОД УПРАВЛЕНИЕМ ГЕНЕРАЛА ЕМАНУЕЛЯ

VI.

Проект гр. Паскевича относительно устройства укрепленных линий за Кубанью и в Чечне; боевые средства главнокомандующего; состояние края; изменение в составе войск кавказского корпуса. Высочайше утвержденный план действий в 1831 году. Устройство ольгинского тет-де-пона. Сосредоточение войск и черноморской эскадры у Анапы. Высадка у Геленджика и заложение укрепления; деятельность наших войск. Положение закубанского края в первой половине 1831 г. Нападения горцев. Восстание абадзехов в мае. Сбор отрядов на Кубани. Оставление Емануелем кавказской линии.

В 1831 году, по предположению гр. Паскевича, военные действия на нравом фланге кавказской линии должны были состоять в проведении укрепленной линии по абинскому ущелью от Ольгинского редута на Кубани до геленджикского залива. 8-го января он представил гр. Чернышеву проект устройства геленджикской линии ⁵⁶. Всю работу фельдмаршал распределял на два года, в течение которых рассчитывал устроить 4 или 5 укреплений на 500, одно на 1000 человек и крепость в Геленджике или Суджук-кале, где окажется более удобным. Подобное распределение работ находилось в зависимости от средств, которые имелись в распоряжении главнокомандующего. На возведение всех указанных укрепленных пунктов с помещениями для гарнизонов требовалось ежегодно не менее 8-ми баталионов, 4 баталиона для конвоирования транспортов к отрядам, занятым работами по постройке укреплений, 2 баталиона в резервах на случай могущих встретиться экстренных надобностей и 2 для обороны укр. Георгие-Афипского и Ивано-Шебского; всего 15 баталионов. Для этой цели назначалась 20-я пехотная дивизия (18 баталионов), за выделением 3-х баталионов в центр кавказской линии для действий в Кабарде или для подкрепления войск левого фланга. Возвращавшиеся же на линию действующие баталионы 22-й [195] пехотной дивизии (15 баталионов) предполагалось разместить по тем пунктам, которые занимали полки 20-й пехотной дивизии. По окончании постройки геленджикской линии, фельдмаршал признавал необходимым иметь в гарнизонах 6-тн укреплений и кр. Геленджика 7 баталионов, для конвоирования транспортов и в резерве 2, всего 9 баталионов 20-й дивизии. Издержки для выполнения этого проекта исчислялись в 760 тысяч, за исключением расходов по вооружению и довольствию войск. Выполнение всех этих предположений могло осуществиться, однако, в том только случае, если бы все 15 баталионов 20-й пехотной дивизии остались на Кавказе, а затем из состава ее могли быть выделены 9 баталионов для занятия и обороны укреплений геленджикской линии. Поэтому гр. Паскевич запрашивал гр. Чернышева, не встретится ли надобность в преждевременном откомандировании этой дивизии в Россию? Если перемещение ее предвидится, то в таком случае, не приступая к устройству указанной линии, выделить из состава ее 6 баталионов и усилить ими правый фланг, так как одни черноморские казаки, даже при необыкновенных усилиях, могли держаться только в оборонительном состоянии против горцев. Подобным же образом фельдмаршал рассчитывал в этом году утвердиться на левом фланге кавказской линии, устроив на проектируемой передовой линии одно или два укрепления на 500 и одно на 1000 человек. Для этого назначалась вся 14-я пехотная дивизия, которую, по окончании работ, главнокомандующий считал возможным возвратить в Россию, а для обороны укреплений передовой линии назначить те 3 баталиона 20-й пехотной дивизии, которые оставались свободными.

Вследствие событий, разыгравшихся в Польше в 1830-1831 гг., выполнение предположений Паскевича в полном объеме оказалось неосуществимым. Граф Чернышев 4-го [196] марта сообщал ему ⁵⁷, что Государь Император повелеть соизволил: 1) в 1831 году ограничиться на кавказской линии возведением укреплений только на правом фланге и для этой цели назначить 20-ю пехотную дивизию; по окончании работ возвратить ее к своему корпусу, а 14-ю пехотную дивизию направить в Россию; 2) сумму, необходимую для постройки укреплений на правом фланге, позаимствовать из 5-ти миллионов персидской контрибуции, оставленной в распоряжении фельдмаршала для улучшения края; 3) в состав гарнизонов геленджикской линии назначить кавказские линейные баталионы, для чего № 2 перевести из Фанагории в Анапу, а № 1 из Анапы в Геленджик, усилив их действующими или резервными баталионами 22-й пехотной дивизии.

“Сверх того — писал гр. Чернышев — Его Величество изволит предполагать для будущего охранения линии переформировать пехотные (пешие) полки черноморского казачьего войска так, чтобы из 10-ти пятисотенных полков, ныне в войске находящихся, сформировать три линейные баталиона, составив каждый из трех целых полков и одной трети десятого. Из сих баталионов в мирное время иметь на службе только одну треть. Если же впоследствии вновь предполагаемая линия упрочится и будет отдана черноморскому войску, то к ним можно будет переселить часть малороссийских казаков, чем и откроется возможность увеличить число линейных баталионов и перевести на новую линию. Впрочем, Его Величеству благоугодно, чтобы ваше сиятельство, не приступая к самому переформированию черноморского войска, изволили сообразить означенное предположение во всей подробности и сообщили мне для доклада Его Величеству мнение об оном."

Распоряжения эти, расстраивая план Паскевича, не отвечали и общему положению дел на кавказской линии. С уходом в Россию 14-й пехотной дивизии границы по рр. [197] Сунже и Тереку оставались открытыми и для обороны их приходилось назначить войска из других пунктов кавказской линии. В предвидении могущих быть осложнений на левом фланге, фельдмаршал уже назначил туда из центра 40-й Егерский полк, а вместо него в Кабарду и для охранения военно-грузинской дороги передвинул два баталиона той же 20-й дивизии. Оставалось, следовательно, 13 баталионов этой дивизии, которые могли быть употреблены для работ по устройству геленджикской линии. С этими силами постройка проектированных укреплений за Кубанью могла быть окончена только в 2-3 года. В донесении своем гр. Чернышеву, 16-го апреля ⁵⁸, фельдмаршал возражал также и против предложенного размещения кавказских линейных баталионов. В Петербурге, по-видимому, не были достаточно знакомы с их тягостною службою. Так, две роты Кавказского линейного № 2 баталиона занимали крепость Фанагорию, укрепления Бугазское и Джемитейское и охраняли сообщение с Анапою. Кавказский линейный № 1 и две роты № 2 баталиона несли гарнизонную службу в кр. Анапе; состав их был весьма слабый, так что едва доставало людей для занятия крепостных караулов и отражения хищников, нередко тревоживших крепость. С уходом в Россию подков 20-й пехотной дивизии кавказская линия совершенно обнажалась, так как из 4-х полков 22-й пехотной дивизии (Тенгинский, Навагинский, 43-й и 44-й Егерские с 2-мя ротами 22-й артиллерийской бригады), растянутых на громадном пространстве центра и левого фланга, не представлялось никакой возможности выделить части в Анапу и Фанагорию, даже если бы горцы оставались спокойными и не тревожили наших границ. С другой стороны, устраивая геленджикскую линию, мы не могли оставить совершенно без обороны передовые [198] укрепления за Кубанью и на самой Кубани. В подтверждение своего мнения он указывал, между прочим, на переселение линейных казаков с “большой дороги" на Кубань в 1826 году.

“Нет сомнения — писал он — что таковою мерою мы усилили кордон против закубанцев, но с тем вместе, оставив главное сообщение без прикрытия, подвергли оное в течение последних 4-х лет беспрестанной опасности и частым бедствиям, коих передовая кордонная стража отвратить не в состоянии."

В виду этого гр. Паскевич не предвидел возможности обойтись на кавказской линии без 20-й пехотной дивизии, даже по окончании устройства геленджикской линии, тем более, что формирование линейных баталионов из казачьих черноморских полков на деле представляло огромные затруднения, вследствие крайнего экономического упадка и “нищеты" черноморского войска. Кроме того, фельдмаршал выразил мысль, что покорения закубанских народов нельзя достигнуть проведением одних только кордонных линий, которые, конечно, усиливали нашу власть и влияние среди горцев, но для окончательного утверждения нашего в крае были недостаточны, помимо сильных экспедиций в самые недра гор. Отстаивая свои предположения, он просил гр. Чернышева ответить ему: если в Петербурге будет признано возможным теперь же приступить к занятию Геленджика и соединению его с Кубанью укрепленной линией, то необходимо оставить на Кавказе 20-ю дивизию и по окончании работ; если же проект его покажется почему либо неудобоисполнимым и дорого стоящим, тогда ограничиться на кавказской линии только оборонительными действиями и небольшими частными экспедициями. Конечно, при подобном образе действий мы не достигали никакого нравственного превосходства над горцами, что “доказывается 60-ти летним пребыванием нашим в сих местах." Выражая столь [199] категорически свое мнение о необходимости оставления на линии 20-й пехотной дивизии, гр. Паскевич не удовольствовался изложенными выше доводами и представил картину вообще нашего политического положения па Кавказе.

“Не безызвестно вашему сиятельству, что нынешние политические обстоятельства легко могут привести нас к разрыву с Турцией, да и самое положение дел в Персии, хотя совершенно благоприятствующее ныне пользам нашего Двора, требует равномерно постоянного присутствия отрядов с той стороны. При таковых отношениях необходимо для вверенного мне корпуса сильный на кавказской линии резерв, ибо, в случае войны с турками, я могу из находящихся по сию сторону Кавказа 33-х пехотных баталионов 21-й и 22-й пехотных дивизий и кавказской гренадерской бригады привести в движение противу неприятеля только не более 8-ми баталионов."

Из остальных войск 11 баталионов назначались им для занятия важнейших пунктов и удержания спокойствия в Закавказьи, а 14 в резервах в северном Дагестане, кр. Новые Закаталы, в мусульманских провинциях, нахичеванском округе, ахалцыхском уезде и в Мингрелии. При разрыве с Персией оставалось то же распределение сил, только приходилось выделить еще 2 баталиона в Гумры, как важнейший пункт на коммуникационной линии. Таким образом, для действия в поле оставалось всего 6-8 баталионов, и главнокомандующий не ручался за успешный ход военных действий против турок или персиян, опасался даже, что закавказский край подвергнется такой же опасности, как в 1826 году, если на кавказской линии не будет сильного резерва. Основываясь на этих стратегических соображениях, гр. Паскевич считал неизбежным пребывание 20-й пехотной дивизии на линии и даже просил о включении ее в состав Кавказского отдельного корпуса.

Все эти доводы произвели, по-видимому, должное [200] впечатление в Петербурге. 3-го мая гр. Чернышев сообщил ⁵⁹ фельдмаршалу Высочайшее повеление оставить на Кавказе 20-ю пехотную дивизию на неопределенное время, а возведение числа укреплений на проектированной геленджикской линии предоставить его усмотрению.

Распоряжение о выводе 14-й пехотной дивизии с Кавказа вызвало также усиленную и оживленную переписку между гр. Паскевичем и Чернышевым. Фельдмаршал снова указывал на недостаток войск на левом фланге для наступательной войны, обороны границ и передовых укреплений. Он просил об оставлении всех войск, находившихся на линии, не только на 1831 год, но и на будущее время, в противном случае — “лучше не начинать строения крепостей и оставить наше распространение в горы." Взгляд этот однако но разделяли в Петербурге. Граф Чернышев сообщил Паскевичу, что Государь Император, рассмотрев соображения фельдмаршала со всем вниманием, которое заслуживает важность предмета, начертал следующий план действий в 1831 году против горцев. На левом фланге отменить постройку укреплений, оставаться в оборонительном положении и не распространяться в горы впредь до определения успехов в водворении прочного благоустройства между горскими народами на пути мирных и торговых сношений и какое произведет на них влияние утверждение нашего владычества за Кубанью устройством геленджикской линии. Все военные предприятия должны ограничиться наступательными операциями на правом фланге, от которых ожидали в будущем важных последствий как относительно общего усмирения горцев, так и по обеспечению свободы и безопасности плавания у черноморских берегов. Для выполнения этого плана признавалось вполне [201] достаточным иметь на кавказской линии те вооруженные силы, которые состояли в распоряжении главнокомандующего, за исключением 14-й пехотной дивизии. Для усиления же войск Кавказского отдельного корпуса повелено направить на Кавказ Тамбовский внутренний гарнизонный баталион и всех пленных польских мятежников для распределения их по кавказским частям.

Паскевич подчинился этому решению. Предписав г.-л. Вельяминову 3-му выступить со 2-й и 3-й бригадами и всею артиллерией вверенной ему дивизии в рязанскую губернию, он удержал, однако, временно 1-ю бригаду, пока не выяснятся дела наши с Персией. Фельдмаршалу сделали эту уступку и распоряжение его получило высочайшее одобрение ⁶⁰.

Угрожающее положение, принятое Кази-муллою в Дагестане в апреле и мае ⁶¹ в связи с уходом с кавказской линии 4-х полков и 2-х артиллерийских рот ⁶² заставили Паскевича отказаться от выполнения в полной совокупности проекта устройства геленджикской линии. 16-го мая, находясь уже в Петербурге, он подал докладную записку, в которой заявил, что политические обстоятельства побуждают его отсрочить в 1831 году постройку укреплений от Кубани до Геленджика, чтобы ”не употребить всю 20-ю пехотную дивизию за Кубанью и не причинить казне излишних издержек." Он признал более полезным ограничиться устройством мостового укрепления на левом берегу Кубани против Ольгинского редута и крепости в Геленджике. Твердое водворение наше в этих двух пунктах могло, по его мнению, иметь благоприятные последствия в деле [202] покорения не только натухайцев, но даже шапсугов, которые, увидев решительное намерение наше овладеть закубанским краем, сами принесут покорность. Само собою разумеется, что подобный взгляд совершенно противоречил прежним донесениям фельдмаршала, утверждавшего, что одними кордонными линиями нельзя достигнуть прочного утверждения нашей власти за Кубанью; но его соображениями вероятно руководили с одной стороны желание избежать больших расходов по устройству геленджикской линии, а с другой намерение иметь сильный резерв на линии. Последнее видно из распределения частей 20-й пехотной дивизии: 3 баталиона он предполагал назначить для устройства Ольгинского тет-де-пона, 4-ре для постройки геленджикской крепости и 2 для обороны укр. Георгие-Афипского и Ивано-Шебского, всего для действий за Кубанью и у Геленджика 9 баталионов; остальные 9 должны были служить резервом для кавказской линии. Доверие ко всем планам фельдмаршала в Петербурге было настолько велико, что все эти предположения были утверждены, а 19-го мая он предписал Емануелю привести их в исполнение ⁶³.

В апреле и мае последовало новое размещение войск на кавказской линии, вызванное уходом в Россию полков 14-й пехотной дивизии. Левый фланг усилен был 40-м Егерским полком, который стал в резерве, по станицам на Тереке. В центре линии расположились прибывшие два полка 22-й пехотной дивизии: 1-й и 2-й баталионы Тенгинского полка от кр. Темнолесской до Баталпашинска и далее по Кубани до укр. Хумаринского; 3-й баталион в пятигорском округе; Кабардинский полк в кр. Нальчике, Пятигорске, Екатеринограде, Георгиевске и в окрестностях. С прибытием этих полков, состав войск в центре линии [203] был следующий: в первой дистанции ⁶⁴, от границ Черномории до Усть-Джегуты, включая и укрепления на левой стороне Кубани, 8 1/4 баталионов, 36 сотен и 129 орудий полевой и гарнизонной артиллерии; во второй дистанции, от Усть-Джегуты до Каменного моста на р. Малке (в 5-ти верстах от ст. Прохладной), 3 1/2 баталиона, 8 сотен и 11 орудий гарнизонной артиллерии ⁶⁵; в третьей дистанции, от Каменного моста на р. Малке до военно-грузинской дороги и по Тереку до Моздока, 4 1/2 баталиона, 10 сотен и 76 орудий полевой и гарнизонной артиллерии ⁶⁶. Всего 15 1/4 баталионов, 54 сотни, общею численностью 15700 штыков и сабель, и 216 орудий. Войска эти, занимая важнейшие пункты и посты на линии, несли гарнизонную и кордонную службу. Емануель обращал особенное внимание на устройство кордона, чтобы предупреждать хищнические набеги, и в целом ряде приказов и инструкций установил более или менее правильную организацию кордонных линий. (Приложение V). 28-го апреля гр. Паскевич оставил Тифлис и отбыл в Петербург, поручив управление войсками в Закавказьи начальнику штаба ген.-лейт. Панкратьеву, а на северном Кавказе генералу Емануелю. Одно из последних распоряжений фельдмаршала, касавшихся кавказской линии, было [204] предписание его Емануелю 2-го апреля относительно упразднения укр. Каладжинского, которое по своему нездоровому климату и другим причинам предполагалось сперва перенести на другое место; но в короткий срок и по недостатку войск этого нельзя было исполнить, и потому Паскевич приказал совсем его оставить, а вместе с ним уничтожить укр. Вознесенское на р. Чамлыке и св. Георгия на Урупе, служившие лишь этапами на сообщениях между уроч. Каладжа и Кубанью. Распоряжение фельдмаршала вызвало со стороны Емануеля энергичный протест. 10-го апреля он доносил Паскевичу, что укр. Каладжинское, расположенное при слиянии рр. Б. и М. Лабы, “есть ключ множества ущелий, выходящих от сих рек," на которых обитало густое население мирных и непокорных нам народов. Центральное положение и кратчайшие пути, связывавшие его с важнейшими пунктами на Кубани, “во все времена" делали уроч. Каладжа сборным местом горцев для набегов на линию. Выгодное стратегическое положение этого укрепления позволяло нам расстраивать сборища и предупреждать их предприятия против линии. Значение укр. Каладжинского особенно выяснилось во время последней турецкой войны. Все усилия Сеид-Ахмет-паши, абадзехов и шапсугов вооружить против нас бесленеевцев и ногайцев оставались тщетными. Ни угрозы, ни увещания, словом, ничто не могло поколебать верности данной ими присяге: они были твердо уверены в нашей помощи с Каладжи и опасались наказания за измену. Укрепление это служило также оплотом кавказской области, затрудняя горцам пользоваться мелководьем Кубани, когда открывались многочисленные и удобные броды на огромном пространстве от Прочного Окопа до укр. Усть-Джегуты. С уничтожением укр. Каладжинского, мы уступали закубанцам выгодную позицию для набегов на линию. Емануель предпочитал лучше оставить укр. [205] Ивано-Шебское и даже Длиннолесское вместо Каладжинского, “ибо в сем случае вышеописанные невыгоды не могут быть столь важны". Оба названные укрепленные пункты, по его мнению, находясь среди владений враждебных нам абадзехов и шапсугов, “не обуздывали их столько, сколько тех народов, которые, обитают около Каладжинского укрепления и признали нашу власть." Ближайшим последствием оставления уроч. Каладжа было бы отложение от нас многих покорившихся закубанских племен, что послужило бы сигналом к общему восстанию бесленеевцев, башилбаевцев и махошевцев. По многочисленности этого населения и находясь в ближайшем соседстве с ним, абадзехи всегда могли силою оружия принудить его к союзу для борьбы с русскими. Примеру же бесленеевцев и других весьма возможно последовали бы ногайцы и прочие народы, населявшие кавказскую область. Емануель имел мужество донести фельдмаршалу:

“Столь побудительные причины принуждают меня остановить исполнение предписания вашего сиятельства относительно Каладжинского укрепления и покорнейше просить вашего разрешения: если местоположение его в самом деле нездорово, то устроить оное в другом месте, истощив прежде все способы, чтобы уничтожить вредное влияние в нем воздуха. Зная совершенно край сей и дух народа, я предвижу от сего гибельные последствия для Кавказской области. Усиление границы тремя тысячами войска не может заменить всех невыгод, которые от сего произойдут впоследствии. Отложением вышеупомянутых народов увеличатся силы горцев, они сделаются отважнее, и тогда весьма трудно будет обуздывать их покушения. Пока они были во владении турок, диван, не желая прерывать с нами мира, держал их в повиновении и ограничивал неукротимый дух сего народа. Ныне же, когда мы одни должны бороться с ними, малейшая ошибка с нашей стороны сделается весьма важною, ободрив их на новые предприятия, более значительные, [206] которые, произведши всеобщее волнение, затруднят охранение наших границ."

Паскевич согласился оставить войска на Каладже до прибытия его на кавказскую линию, когда он обещал рассмотреть ближе и подробнее пользу и невыгоды Каладжинского поста. Проездом в Петербург, в мае, фельдмаршал останавливался в Ставрополе. Какие указания он дал Емануелю относительно “каладжинского поста" — сведений в архивных делах не имеется. Разрешение же вопроса о дальнейшем существовании закубанских укреплений — Каладжинского, Длиннолесского и других последовало уже по оставлении Емануелем кавказской линии.

Не малую заботу доставляло Емануелю обеспечение всеми видами довольствия, особенно провиантом, гарнизонов закубанских укреплений. С этою целью в Екатеринодаре был сформирован в 1831 году подвижный магазин, подвижные госпиталь и лазарет для главной квартиры, в числе 254 вольнонаемных пароволовьих фур. Все перевозочные средства были сосредоточены в 4-х пунктах: Прочном Окопе, Усть-Лабе, Екатеринодаре и Ольгинском редуте. Вместе с казенным транспортом, эти учреждения занимались подвозкою провианта в укр. Вознесенское, Каладжинское, Длиннолесское и на рр. Шебше и Афипсе, где выделяли своих чинов для крепостных работ. Для усиления артиллерийской обороны укр. Георгие-Афипского и мостового Алексеевского, из георгиевского склада были высланы, в первое шесть 12-ти и 6-ти фун. чугунных пушек, а во второе три 6-ти фунт. орудия ⁶⁷.

В первой половине апреля были произведены рекогносцировки берегов Кубани, для выбора места под предмостное укрепление, и кратчайшего пути по Абину до Геленджика, для проведения геленджикской линии. Наиболее выгодный пункт [207] под укрепление оказался на левом берегу Кубани, в полуверсте ниже Ольгинского редута, где река образует исходящую дугу к неприятельской стороне, имеет 80 сажен ширины и оба берега возвышенные и обрывистые, так что при самом высоком уровне реки во время полноводья они не заливались водою. Открытый левый берег давал возможность дальнего обстрела и обзора впереди лежащей местности, а изобилие леса, тянувшегося вверх по течению, облегчало постройку укрепления, помещений для гарнизона и заготовление дров на зиму. 14-го июля войска, расположенные лагерем у Ольгинского редута, в составе 1-го и 2-го баталионов Крымского полка, 4-х орудий легкой № 3 роты 20-й артиллерийской бригады, 10-ти казаков при уряднике 9-го конного Черноморского полка, под начальством командира Крымского полка полковника Кашутина, переправились на левый берег Кубани, расположились лагерем у развалин бывшего здесь некогда Старого редута и на другой день приступили к работам. Укрепление представляло люнет из двух фасов и двух фланков, которые упирались в самый берег реки; длина линии огня 90 сажен. В исходящем углу строилась башня, имевшая вид 8-ми угольного деревянного сруба, до 2-х сажен высоты, для помещения стрелков и одного орудия; вал обнесен был широким рвом и усилен с наружной и внутренней сторон плетнем; по верху вала установлены туры для прикрытия стрелков, стоящих на банкете, и артиллерии. Все укрепление было рассчитано на гарнизон в 250 человек и 4 орудия; сообщение с правым берегом производилось посредством парома и байдаков; для подвозки провианта и строительного материала было назначено 39 пароволовьих фур казенного подвижного транспорта. К 26-му ноября постройка Ольгинского тет-де-пона закончилась, отряд распущен по квартирам, а в гарнизоне его оставлены две роты [208] крымцев, под командою капитана Толмачева; на вооружении люнета стояло две 12-ти фунт. и две 6-ти фунт. чугунных пушки ⁶⁸.

Выполнение другого высочайшего предначертания — занятие Геленджика — вызвало усиленную переписку кавказского начальства с морским ведомством по поводу назначения судов для предстоящей высадки. Главный кавказский хребет, направляясь от Анапы на восток, отделяет от себя множество горных отрогов, которые круто обрываются в море и образуют несколько больших заливов. Рекогносцировка черноморского побережья, произведенная гвардейского генерального штаба поручиком бароном Ашем и капитаном 2-го ранга Немтиновым 2-м при участии морских офицеров, выяснила, что суджукская бухта представляла вполне безопасный, закрытый с трех сторон горами рейд для стоянки судов всяких размеров; длина бухты до 7-ми верст, глубина от 6-ти до 15-ти сажен; дно иловатистое; суда могли останавливаться на якоре в расстоянии одного кабельта или ста саженей от берега. Летом чрезвычайно сильные береговые ветры не были опасны для судов и лишь несколько беспокоили их. Геленджикский залив представлял продолговатую закругленную бухту, в поперечнике 4 1/2 версты, был менее вместительный, но довольно хорошо закрыт, с дном из крупного песку с ракушками; глубина 6-9 сажен; вход в нее неудобный по причине песчаных отмелей. Паскевич отдал предпочтение, однако, Геленджику. Он находил, что на всем пространстве восточного берега Черного моря от Анапы до порта св. Николая нигде не представляется удобнейшего места для утверждения нашего на побережьи, как геленджикская бухта. По его мнению, она представляла лучшую якорную стоянку для судов, прекрасную [209] в зимнее время гавань, закрытую со всех сторон от свирепствующих зимою сильных береговых ветров. С занятием этого залива, значение Анапы как морского порта и опорного пункта нашего на море, удаленного “чрезмерно от сосредоточия горских народов", должно было перейти к Геленджику тем более, что анапский рейд открыт и неудобен для судов, а сама крепость нисколько не обеспечена природою. Приобретение этого морского порта представляло возможность прекратить торговые сношения турок с закубанскими народами, получавшими от них оружие, порох, соль и другие боевые и жизненные припасы. В виду этих соображений, Паскевич обратился к начальнику главного морского штаба, ген.-ад. кн. Меншикову, с проектом о сформировании особой эскадры из плоскодонных судов, вооруженных каждый 2-мя легкими пушками, которые могли бы подымать 40-100 пехотинцев. Быстрые передвижения войск наших от Анапы до Редут-кале представляли, на его взгляд, лучший способ к скорейшему приведению в покорность закубанских горцев, а также абадзехов, обитавших на юго-западном склоне кавказского хребта. Сформированием “плоскодонной флотилии" Паскевич предполагал заменить крейсеров черноморского флота, назначаемых ежегодно к абхазским берегам. Проект фельдмаршала не удостоился высочайшего одобрения, за неимением в черноморском флоте судов подобного типа. Для содействия же сухопутным войскам при занятии Геленджика приказано назначить палубные канонерские лодки и несколько парусных легких судов, а для перевозки войск с таманского полуострова, до 2-х тысяч человек, иметь в готовности транспортные суда. Для выигрыша времени все названные суда повелено направить по первому требованию фельдмаршала, не испрашивая предварительного разрешения из Петербурга. По этому поводу черноморскому начальству [210] предлагалось войти в соглашение с кавказским и, пользуясь пребыванием в Петербурге адмирала Грейга и начальника штаба кавказского отдельного корпуса г.-л. Панкратьева, поручить им “положить здесь дело сие на мере." Переговоры эти закончились назначением для предстоящей морской экспедиции эскадры из 2-х фрегатов, 2-х бригов, 3-х канонерских лодок, 2-х транспортов и одного парохода.

Для высадки в Геленджике были назначены 2-я бригада 20-й пехотной дивизии, легкая № 2 рота 20-й артиллерийской бригады, два 3-х фунт. горных единорога и две 6-ти фунт. кегорновых мортирки резервной батарейной № 5 роты 21-й артиллерийской бригады. 20-го мая части эти выступили из пунктов их квартирования: Козловский полк с легкою № 2 ротою из Усть-Лабы, а Нашебургский полк из с. Архангельского. По прибытии в таманский округ, 5-го—12-го июня, они расположились: две роты Козловского полка с полевою артиллерией в Тамани, одна в Фанагории, остальные 5 рот в окрестных селениях и хуторах; 1-й баталион Нашебургского полка с горною артиллериею стал лагерем у Фанагории, а 2-й баталион в с. Ахтанизовском ⁶⁹. По мелководью керченского пролива, посадка войск у Тамани оказалась неудобною, так как военные суда не могли подойти близко к берегу, и таким пунктом была избрана Анапа. Поэтому гр. Паскевич предложил временному распорядительному комитету по главному управлению черноморского флота и портов в Севастополе направить к 1-му июля в Анапу все боевые, транспортные и гребные суда, назначенные для высадки десанта у Геленджика. 12-го июля 2-я бригада 20-й пехотной дивизии с артиллерией, под начальством г.-м. Берхмана, выступила из таманского округа и 18-го числа расположилась лагерем у Анапы. К [211] этому времени на анапском рейде стояла уже эскадра черноморского флота в составе следующих судов ⁷⁰: 1) для содействия при занятии Геленджика 18-ти пушечные бриги “Кастор" и “Меркурий," канонерские лодки “Барсук" и “Беспокойный" и 12-ти пушечный катер “Жаворонок;” 2) для перевозки десанта 60-ти пушечные фрегаты “Тенедос" и “Эривань" и транспорты “Александр" и “Сухум-кале;" 3) для почтовой службы от Анапы до Сухум-кале пароход “Молния" и призовое судно № 13, содержавшее брандвахту у Анапы. Эскадра эта была усилена 28-ми пушечным шлюпом “Диана," на котором имел пребывание начальник отряда военных и транспортных судов у абхазских берегов капитан 2-го ранга Немтинов 2-й, и 20-ти пушечным бригом “Пегас," производившим исследование восточных берегов Черного моря. “Диана" прибыла из Сухума с двумя призовыми турецкими баркасами и десантною лодкою ⁷¹. Кроме указанных целей, на обязанности этих судов лежала также доставка провианта к отряду и конвоирование купеческих судов, зафрахтованных в Ростове, Керчи и Феодосии для перевозки разного рода строительных материалов, закупленных в этих городах для устройства укрепления в Геленджике и Ольгинского тет-де-пона, а также возведения домов для малороссийских казаков, которых предполагалось поселить в окрестностях Анапы.

21-го июля эскадра, взяв на свои суда 65 офицеров и 2365 нижних чинов Козловского и Нашебургского полков, [212] 12 орудий и мортирок, 20 артиллерийских лошадей ⁷² и провианту на 3 1/2 недели, оставила анапский рейд и 23-го числа прибыла к геленджикскому заливу. Рекогносцировка ближайших берегов, произведенная в тот же день с посланных г.-м. Берхманом лодок, выяснила возможность высадки на отлогом и открытом мысе по северную сторону бухты; с этого мыса можно было свободно обстреливать вход в залив и потому он оказался выгодным под укрепление. 24-го июня порывистый ветер и сильная качка заставили Берхмана отложить высадку из опасения несчастий с людьми при посадке на гребные суда и перевозке на берег, где надо было ожидать еще встречи с неприятелем. На другой день море несколько успокоилось и Берхман с сильным прикрытием высадился на указанный мыс. Избранное место под лагерь и укрепление оказалось невыгодным в санитарном и гигиеническом отношениях, а также по неимению чистой родниковой воды. Вблизи находилось только одно болото, покрытое камышом, и для снабжения войск и судов водою надо было рыть колодцы, что при каменистом грунте требовало много времени. Поэтому Берхман возвратился на суда и решил искать другого места. В этот день к нему явились два депутата от местных жителей, которым была объявлена полная неприкосновенность собственности горцев, если они принесут покорность. Депутаты просили три дня для сбора старшин и совещаний, обещая покориться в том только случае, если они удостоверятся, что Турция действительно уступила их земли России. Берхман согласился и 26-го июля не предпринимал никаких движений. Весь день 27-го числа прошел в [213] осмотре берегов залива, причем наиболее выгодное место для постройки укрепления и стоянки судов было найдено на восточном берегу, при впадении небольшого ручья. Местность здесь представляла довольно большую равнину, покрытую высокою травою и густым лесом. 28-го июля с рассветом канонерские лодки и другие суда выстроились в боевой порядок и открыли огонь по горцам, партии которых, от 300 и более пеших и конных, заняли берег. Войска совершили высадку в два рейса. С первым рейсом, на пароходе “Молнии" и гребных лодках, высадились 2 баталиона Козловского полка с 4-мя легкими орудиями, а со вторым 2 баталиона Нашебургского полка с остальною артиллерией. На берегу горцы приняли войска наши сильным ружейным огнем, но выдвинутые против них стрелковые цепи козловцев, при содействии морской артиллерии, заставили их поспешно очистить берег и удалиться в глубь лесов. Вслед затем на месте, назначенном для крепости, под звуки народного гимна и при салюте орудий, был водружен русский крепостной флаг; ближайшие окрестности огласились громким “ура" с берега и с эскадры. С первых дней вступления нашего на берег геленджикского залива, войска энергично принялись за устройство укрепленного лагеря. В заповедных до того лесах застучал топор, повалились деревья, устраивались засеки, вырубался кустарник на ружейный выстрел, устраивались шалаши и насыпались валы для обеспечения лагеря от нечаянных нападений. Так как предполагалось выстроить крепость по всем правилам фортификационного искусства, бастионного начертания с каменными одеждами, то для доставки строительного материала, а вместе с тем и провианта были командированы в Анапу транспорты “Александр" и “Сухум-кале." Во всех работах по устройству лагеря весьма деятельное участие принимал сформированный командующим эскадрою [214] капитаном 2-го ранга Немтиновым 2-м сводный баталион из 500 матросов, под командою капитан-лейтенанта Панютина. Вообще моряки оказывали полное содействие сухопутным войскам, и генерал Берхман не мог не воздать им должного. В своем донесении 28-го июля он писал генералу Емануелю:

“Успешностью действий я вполне обязан командующему военными и транспортными судами, здесь находящимися, капитану 2-го ранга Немтинову, который во все время состояния своего под начальством моим оказывает столь постоянное усердие к пользе службы и столь похвальное благоразумие в распоряжениях, что я долгом считаю испрашивать милостивого внимания вашего высокопревосходительства к сему чиновнику. Считаю необходимым также засвидетельствовать отличную ревность, с какою все гг. флотские чиновники (офицеры) содействуют нам в трудах наших."

21-го августа, в виду наступления осеннего времени, Немтинов 2-й, оставив при геленджикском отряде часть судов, с остальною эскадрою отплыл в Севастополь; затем в Сухум-кале ушел шлюп “Диана" и у Геленджика остались, под командою капитан-лейтенанта Рагули, бриг ”Кастор", катер “Жаворонок", два транспорта и пароход “Молния". Работы по устройству укрепления сопровождались весьма частыми перестрелками с горцами, которые не только не выражали желания покориться добровольно, но даже обратились к шапсугам за помощью для борьбы с нами. Потери у нас были незначительные — в первые дни стоянки нашей у Геленджика мы потеряли 2-х рядовых ранеными и несколько человек контужеными; с 29-го июня по 9-е августа было выпущено 260 артиллерийских снарядов. В конце августа г.-м. Берхман уехал в Екатеринодар, поручив командование отрядом командиру Нашебургского полка полковнику Боровскому. В половине сентября была закончена постройка временного укрепления на месте, [215] предназначенном для “шестибастионной" крепости. Лагерь с 3-х сторон был обведен широким рвом глубиною в 1 1/2 сажени, через который перекинуты 3 подъемных моста; вал временной профили усилен был плетнем с наружной стороны высотою в 1 сажен и наверху установлен турами; на фасах и на исходящих закругленных углах устроены батареи и установлены на платформах орудия; северный и южный фасы укрепления упирались в море ⁷³. У северной береговой батареи, внутри укрепления, сходились два ручья; на одном из них был выкопан бассейн для пользования водою гарнизона и военных судов; из этого бассейна вода вытекала в искусственное озеро, а из него в море. Артиллерийское вооружение состояло из четырех 24-х фунт., восьми 8-ми фунт. и шести 6-ти фунт. чугунных орудий, взятых с военных судов ⁷⁴, четырех 4-х фунт. единорогов и четырех 6-ти фунт. орудий легкой № 2 роты 20-й артиллерийской бригады; для действий в поле служили 2 горных единорога и две кегорновых мортирки резервной батарейной № 5 роты 21-й артиллерийской бригады. Вместе с постройкою укрепления войска занимались устройством для себя жилищ и необходимых помещений на зиму. Для этой цели воспользовались рубленным лесом и материалом из окрестных аулов, брошенных горцами. Первоначально предполагалось выслать из Ростова рубленные досчатые дома, но заготовление и доставка их требовала много времени и потому войска наскоро возвели полуземлянки для нижних чинов, турлучные офицерские домики, пороховой погреб и другие постройки и к 24-му ноября кое-как устроились на зиму. Дальнейшие занятия отряда заключались в рубке [216] леса для расчистки местности на 2 1/2 версты во все стороны от укрепления и в заготовлении дров для потребностей гарнизона, а также парохода “Молнии", который едва не потерпел крушение у берегов Черного моря.

Командующий отрядом полковник Боровский, получив известие о принятии в Суджук-кале турецких судов для торговли с горцами, 23-го сентября отправил туда пароход “Молнию", который действительно нашел там 6 торговых турецких судов. Ночью, во время сильной бури, одно из них было выброшено на берег, а другие получили такие повреждения, что не могли следовать за пароходом. 25-го числа “Молния" снялась с якоря и направилась в Геленджик, но поднявшийся на море шторм отнес пароход к анатолийским берегам. В Трапезонде он простоял 10 дней, починился, запасся дровами и провизией, благодаря участию сераскира Осман-паши и австро-сардинского консула, и 29-го октября вернулся в Геленджик. В ноябре все суда, состоявшие при геленджикском отряде, ушли в Севастополь, а вместо них прибыли: 20-ти пушечный бриг “Орфей" для занятия военной брандвахты, 12-ти пушечный катер “Ласточка" для почтовых сношений и находившийся в Феодосии военный транспорт “Сухум-кале" для доставки отряду продовольственных запасов и обмундирования ⁷⁵.

Начало 1831 года в жизни закубанских народов не ознаменовалось ничем выдающимся. Новое разделение линии, последовавшее в декабре минувшего года ⁷⁶, на правый фланг, центр, левый фланг и управление владикавказского коменданта, находившихся в ведении отдельных начальников, в значительной степени облегчало наблюдение и оборону наших границ от набегов хищнических партий. Наибольшая опасность грозила левому флангу со стороны [217] Чечни и Дагестана, вследствие религиозно-политического движения, возбужденного Кази-муллою. События, разыгравшиеся в половине 1831 года в Чечне, не коснулись однако ни Кабарды, ни закубанского края. Учение мюридизма оказало влияние на закубанские народы гораздо позже, а в то время, когда Кази-мулла подготовлял силы свои для борьбы с нами, закубанские горцы были заняты своими внутренними делами и решением вопросов, касавшихся отношений их к России и Турции. Переговоры дипломатического агента нашего кол. секр. Тауша о добровольном принятии натухайцами русского подданства не увенчались успехом. При содействии Сефер-бея нам удалось устроить народные собрания на рр. Ахосе и Сукко, с участием дворянских фамилий Супако и Куйцук, но они скоро разошлись за неприбытием почетнейших старшин из отдаленных мест. На первое время и этого было достаточно, так как обсуждение в частных собраниях, по аулам, наших условий надолго отвлекло натухайцев от набегов на Черноморию. Сефер-бею удалось устроить еще в феврале новое собрание натухайцев и шапсугов на р. Адагуме. Здесь обсуждались следующие вопросы: 1) точно ли турецкое правительство отказалось от покровительства им? 2) если это действительно так, какие меры следует предпринять в отношении России? 3) как поступить с семействами шапсугских дворян прапорщиков Абата и Убыха Бесленеевых, которых шапсуги считали своими злейшими врагами и главными виновниками разорений прошлого года; в собрании этом многие не верили, что они перешли под зависимость России. В доказательство совершившегося Факта, Сефер-бей и преданный ему Юсуф-эфенди присягнули перед народом. Убедившись в справедливости их слов, собрание приступило к разрешению второго вопроса. Образовалось две партии: одна из дворян (ворк), которая из личных и материальных [218] интересов желала подчиниться России, другая, из всего низшего сословия (флокотль), более сильная, требовала полной независимости. Последняя восторжествовала, вследствие распространившихся слухов, будто бы все русские войска удалились с линии для участия в европейской войне, а на кордонах и в закубанских укреплениях остались лишь небольшие посты и самые незначительные гарнизоны. По третьему вопросу было постановлено предложить братьям Бесленеевым возвратиться в горы с условием сделаться врагами русских, и тогда шапсуги, у которых в плену находились их семейства, обязывались отдать им все и уплатить штраф за оскорбление. Сыну же Абата, Шагин-Гирею, также томившемуся в плену, обещали возвратить семейства дяди и отца, если он снова примкнет к своим и подтвердит свое согласие перед народом ⁷⁷. Шапсуги настолько были уверены в справедливости слухов об оставлении линии нашими войсками, что тотчас по окончании адагумского собрания открыли враждебные действия нападением на Ивано-Шебское укрепление. С 3-го февраля укрепления на рр. Шебше и Афипсе занимал, кроме казаков, Крымский пехотный полк с 6-ю орудиями конно-артиллерийской черноморской № 4 роты ⁷⁸. 16-го числа толпа около 1000 пеших и конных шапсугов, пользуясь туманным утром, заняла лес и овраг против правофлангового люнета Ивано-Шебского укрепления. Гарнизон, заблаговременно извещенный о появлении неприятеля, изготовился к бою; люнет, примыкавший к обрывистому и крутому берегу Шебша, был усилен 4-мя взводами крымцев; казачьи пикеты [219] отошли в укрепление. Едва рассеялся туман, горцы стремительно бросились в атаку, которая была отбита залпами и картечью из 4-х орудий. Через несколько времени неприятель повторил нападение, но крымцы и черноморские казаки дали снова дружный отпор. Озадаченные такою встречею, толпы шапсугов в беспорядке отступили за Шебш, провожаемые ядрами и гранатами, а после полудня совсем скрылись из виду. Потерь у нас не было; выпущено 1550 патронов и 24 артиллерийских снаряда ⁷⁹. Эта неудача, а также слухи о движении наших войск за Кубань, заставили шапсугов на время прекратить свои нападения.

В первой половине февраля у ст. Беломечетской был сформирован отряд, под начальством г.-м. Ралля, в составе 3-х рот Тенгинского, 4-х сотен Кубанского и Хоперского полков, всего 816 штыков и сабель, и 4-х орудий конно-артиллерийской линейной № 5 роты. Отряд этот предназначался для экспедиции к рр. Б. и М. Тегеням, чтобы наказать мирные кабардинские аулы за неоказание нам содействия в деле 15-го ноября 1830 года. 13-го февраля ночью Ралль переправился через Кубань и двинулся к укр. Ерсаконскому. Взятые им в проводники ногайский мурза Арслан-Гирей Бересланов с его узденем Магомет-Мирзою Антлеевым, т. е. участники указанного дела и лица, явно сочувствовавшие тогда хищникам, желая спасти от погрома аулы Росланбека Бересланова (отца Арслана), убедили Ралля, что при весьма значительном населении, обитавшем на этих реках, и трудности найти в нем виновные аулы, могут пострадать совершенно невинные и вполне преданные нам жители; тоже самое подтвердил подпоручик Алибей Мансуров. Поэтому г.-м. Ралль не признал возможным продолжать дальнейшее наступление, 14-го февраля повернул назад и, по прибытии к Беломечетской, распустил отряд. [220] Емануель остался крайне недоволен таким исходом экспедиции и поручил командующему войсками центра г.-м. Фролову немедленно исполнить приказание фельдмаршала о наказании виновных, не поддержавших сотника Агеева 15-го ноября. В первых числах марта Фролов прибыл в Прочный Окоп. Вследствие нерешительности действий Ралля и главного пристава закубанских народов маиора Синанова, обстановка уже сильно изменилась. 11-го марта Фролов доносил Емануелю, что предположенная экспедиция сделалась известной горцам и потому едва ди можно ожидать здесь решительного успеха. Горцы, обитавшие но рр. Урупу, Б. и Ж. Тегеням, Лабе и в других смежных землях, везде имели караулы и извещательные посты, а некоторые уже готовились оставить свои аулы и бежать в горы при первом появлении русских войск. Арслан-Гирей с узденем Антлеевым, кабардинские князья Камбулат и Тембулат Карамурзины с семействами бежали за р. Белую к абадзехам, где проживали, между прочим, братья последних, первейшие разбойники беглые кабардинцы Бий и Мамай Карамурзины. Их примеру намеревались последовать князья бесленеевские и Росланбек Бересланов, отец бежавшего Арслан-Гирея, которые тайно отправляли уже свое имущество в горы. Абхазцы, мирные кабардинцы и другие волновались, устраивая совещания относительно набегов на линию. По словам г.-м. Фролова, связь покорных нам племен с неприязненными народами простиралась до того, что первые, содействуя последним всеми возможными способами в их предприятиях на линию и кавказскую область, давали убежище хищникам в своих аулах. Он доносил также, что если закубанцы не приведут в исполнение свои замыслы в больших размерах, то во всяком случае можно ожидать с их стороны весьма серьезных враждебных действий. Предположения Фролова вскоре оправдались. Первые [221] свои попытки горцы обнаружили против укр. Длиннолесского, гарнизон которого, под начальством маиора Миронова, состоял из 6-ти рот Навагинского и 2-х сотен Кавказского и Кубанских линейных полков, всего 880-ти штыков, 180-ти сабель, 4-х орудий легкой № 2-й роты 20-й и 4-х орудий 3-й роты 11-й гарнизонной артиллерийских бригад ⁸⁰. Ночью 12-го марта до 600 абадзехов появились перед этим укреплением и произвели нечаянное нападение, которое гарнизон отбил ружейным огнем и картечью. На другой день скопище увеличилось до 4-х тысяч толпами шапсугов, егерукаевцев и темиргоевцев, прибывшими с р. Белой от уроч. Майкопа и Круглого леса. Во главе этого скопища стояли темиргоевские князья Измаил Тау-Султан и недавно принявший наше подданство Джембулат. Толпы пеших с белыми, а конных с красными значками заняли лес и обложили укрепление с трех сторон, до дороги в укрепление Гиага. С наступлением сумерек горцы открыли огонь против переднего и левого фасов и после небольшой перестрелки с оглушительным гиком бросились на приступ передового фаса. Гарнизон встретил их почти в упор картечью и залпами; горцы не выдержали, бросились назад и, заняв прежние места, не прекращали перестрелку всю ночь. На другой день неприятель пытался снова штурмовать укрепление, но потерпел неудачу. 15-го марта в полдень горцы, узнав о движении подкрепления, направленного из Екатеринодара, в составе 1-го баталиона Козловского полка с 2-мя орудиями легкой № 3 роты 20-й артиллерийской бригады, отступили партиями по разным направлениям к Майкопу, Курджипсу и вниз по р. Белой ⁸¹. Несмотря на эту неудачу, общее возбуждение [222] среди горцев и уверенность в малочисленности наших войск на линии и в закубанских укреплениях были до того сильны, ч:то абадзехи, шапсуги, беглые кабардинцы и другие беспрестанно составляли значительные сборища на рр. Урупе, Чамлыке, Псефире и Лабе; число мелких грабежей и хищничеств заметно увеличилось и партии в 100-300 человек рыскали за Кубанью по всем направлениям, выжидая удобного случая для набегов в наши пределы или на земли подвластных нам народов. 18-го марта партия до 100 шапсугов, заняв лес против укр. Ивано-Шебского ⁸², утром пыталась отбить артиллерийских лошадей во время водопоя. Подпустив казаков 8-го конного Черноморского и стрелков Севастопольского полков, бывших в прикрытии, на ружейный выстрел, они открыли сперва огонь, а потом бросились в шашки. Севастопольцы встретили горцев залпами, а черноморцы приняли их в пики; одно орудие легкой № 3 роты 22-й артиллерийской бригады и четыре крепостных стали обстреливать их ядрами и гранатами. Ошеломленные такою встречею, шапсуги обратились в бегство и скрылись в лесу; у нас был убит 1 казак; выпущено около 300 патронов и 15 снарядов ⁸³. Все эти и другие неудачные предприятия горцев, готовность наших войск к отражению покушений на линию и сосредоточение значительного отряда Фролова для экспедиции за Кубань сделали горцев более осторожными и поселили в них недоверие к слухам об удалении наших войск. Генерал [223] Фролов, получив предписание Емануеля ⁸⁴ действовать решительно и без потери времени против лиц, не оказавших нам содействия 15-го ноября, сосредоточил на Кубани два отряда. Генералу Раллю с 400 челов. пехоты, 400 казаков и 4-мя конными орудиями он приказал выступить из Прочного Окопа в ночь на 21-е число к укр. Каладжинскому, откуда следовать правым берегом М. Лабы, мимо аула Кучук-Аджи-Гиреева, к верховьям р. Урупа, где находились аулы Росланбека Бересланова, с целью преградить ему пути к бегству в горы. С другим отрядом, из 400 чел. пехоты, 450 казаков и 4-х конных орудий, он сам переправился, в ночь на 23-е число, через Кубань у ст. Беломечетской и двинулся туда же кратчайшим путем. Сделав переход в 21 версту, Фролов перешел Б. Зеленчук в 12-ти верстах выше укр. Ерсаконского и остановился на отдых в глухом и скрытном месте. С наступлением сумерек отряд продолжал движение. Пройдя еще 20 верст, Фролов с казаками и 2-мя конными орудиями опередил пехоту и, приблизившись на рассвете 24-го числа к Урупу, окружил казачьею цепью четыре аула. К удивлению, они оказались брошенными жителями, которые бежали с пожитками и скотом в урупское ущелье. Тлевший еще в каминах саклей огонь, оставленная домашняя утварь и некоторые хозяйственные запасы служили явным доказательством, что горцы были предупреждены о нашем набеге и в ту же ночь оставили свои жилища. После полудня прибыли пехота и отряд Ралля. Войска расположились биваком, заняли аулы и на возвышенных пунктах выставили сторожевые ведеты; на противоположной стороне ущелья виднелись конные разъезды горцев. В тот же день к Фролову явился мирный башилбаевский старшина Беберт Измаилов от [224] кн. Росланбека Бересланова с просьбою разрешить ему явиться в наш лагерь. Фролов дал свое согласие, причем выразил изумление, что Бересланов, будучи русским подданным, без всякой видимой причины оставил свои аулы и не встретил должным образом войска, “проходящие мимо к Длинному лесу." Так как Бересланов все оттягивал время и в лагерь не являлся, то Фролов сжег принадлежавшие ему шесть аулов и три коша и 28-го марта возвратился с отрядом на Кубань ⁸⁵.

В апреле шапсуги не переставали тревожить мелкими нападениями наши укрепления на рр. Шебше и Афипсе, но в конце месяца начади приходить сведения о громадных сборищах горцев. До 2-х тысяч абадзехов находилось на р. Белой, около 4-х тыс. абадзехов и шапсугов сосредоточилось на р. Псефире и до 2-х тыс. горцев стояло вблизи тех же пунктов; бесленеевские и особенно кабардинские князья и мурзы в свою очередь собирали более или менее значительные партии, которые группировались на верховьях Урупа, Б. и М. Тегеней. Таким образом, более 8-ми тысяч закубанцев готовились обрушиться на линию. Обстоятельные сведения, доставляемые приставами, управлявшими с 1830 года мирными закубанскими народами, а также преданными нам князьями и мурзами, позволили своевременно принять меры для прикрытия границы, а разделение правого фланга на пять и центра линии на три дистанции способствовало быстрому передвижению резервов к угрожаемым пунктам. Отряды были сосредоточены у Невинного мыса, Беломечетской, Баталпашинска и при укр. св. Георгия из 2-х—3-х рот пехоты, 1-й—2-х сотен казаков, 2-х—3-х орудий каждый, под общим начальством г.-м. Ралля. Для разведок были составлены летучие отряды: в первой дистанции в окрестностях кр. Темнолесской и во [225] второй дистанции у Бабуковского аула, каждая из 100 казаков при 2-х офицерах. Для усиления войск в центре были направлены 3-й баталион 39-го Егерского и 3-й баталион Козловского пехотного полков; в резерв частей, занимавших Прочный Окоп и ст. Григориполисскую, вытребованы 3-я мушкетерская рота Навагинского полка и 2 орудия легкой № 3 роты 22-й артиллерийской бригады. В третьей дистанции также приняли меры предосторожности и с этою целью сформированы были отряды: у Горячеводска, из 2-х мушкетерских рот Кабардинского, донского подполковника Янова 2-го полков и 2-х орудий конно-артиллерийской линейной № 5 роты, и на р. Малке, из 1-й гренадерской роты того же полка, 50-ти казаков астраханского сборного, 50-ти Волгского линейного казачьих полков и 2-х орудий ⁸⁶.

Нельзя не отметить здесь успешных действий командующего войсками 3-й дистанции центра г.-м. Горихвастова, который своим кротким обращением с кабардинцами, без всяких принудительных мер, сумел склонить их выставить караулы в тех местах, где хищники могли прорваться в наши границы. 3-я дистанция обнимала собою пространство от Каменного моста по всей Кабарде до военно-грузинской дороги, от Ардонского поста до Екатеринограда и вниз по р. Тереку до г. Моздока. Для охранения этих линий населением Б. и М. Кабарды, чеченцами, урусбиевцами и карачаевцами выставлено было 20 караулов и постов, силою от 10-ти до 35-ти пеших и конных каждый, а некоторые караулы доходили до 70-ти человек; всего в охране находилось 400 кабардинцев и других; многие караулы, бывшие под командою кабардинских князей, высылали разъезды для наблюдения за путями и перевалами, но которым могли проникать хищники, устанавливали [226] секреты и поддерживали связь между постами. Генерал Горихвастов, сообщая об этом г.-м. Фролову, между прочим писал ⁸⁷:

“Дигорцы и прочие в горах живущие народы, не соглашавшиеся никогда давать караул, сами удивляются, каким образом устроилось, что они их выставили! Требовать же на первый случай, чтобы перелазов из Закубанья совсем не было, я полагаю, вредным, а дабы исподволь ввести в обыкновение занимать караулы кабардинцами, необходимо в поощрение наградить всех, которые летом будут содержать караулы. Сверх оного, обратить в их пользу с убитых ими закубанцев оружие, одежду и лошадь, что мною им уже обещано. Таким образом, постепенно втравливая их в драку, впоследствии может возникнуть месть, по их обычаю, кровь за кровь, и поселить между ними непримиримую вражду, которая пресечет все связи с закубанскими народами."

Меры, принятые г.-м. Горихвастовым, значительно облегчили сторожевую и разведывательную службу войск, позволяя обратить их в более опасные места по границе.

Между тем положение дел за Кубанью начало постепенно разъясняться. Главным руководителем всех сборищ было псефирское собрание, которое отличалось наибольшею воинственностью и предполагало поднять против нас подвластных нам егерукаевцев, темиргоевцев и бесленеевцев, чтобы общими силами вторгнуться в наши пределы, рассчитывая также привлечь на свою сторону мирных ногайцев. Словом, цель предприятия абадзехов заключалась в том, чтобы силою или ласкою принудить все покорные нам племена между Кубанью и Белой соединиться с ними для общей борьбы против нас. Нет сомнения, что это крайнее возбуждение закубанцев было отголоском событий, совершавшихся в Дагестане и Чечне, и имя Кази-муллы [227] уже было на устах многих закубанских мусульман. Но в том же псефирском собрании нашлись и благомыслящие лица, которые старались сдерживать воинственный пыл своих единоплеменников. Между ними особенно выделялись преданные нам князья Сефер-бей и темиргоевский Джембулат Айтеков, а также многие абадзехские старшины — Хоток Пшемаха, Аджи-Хляша и другие, действовавшие в нашу пользу. Стараясь удержать абадзехов от решительного шага, они указывали между прочим собранию, что враждебные действия против русских будут нарушением дружественных отношений их к Турции. В виду наступавшего 11-го мая праздника курбана, собрание решило не предпринимать в течение трех дней никаких действий, а затем перейти на р. Белую, соединиться с находившимися там двумя тысячами горцев и окончательно решить, быть ли в мире с Россией или остаться врагами ее. В первом случае предполагалось передвинуться на р. Уруп и начать с нами переговоры; во втором — открыть враждебные действия и всею массою вторгнуться в кавказскую область. В половине мая состоялось многолюдное собрание на р. Белой, у аула абадзехского старшины Аджи-Хляша, в котором участвовало до 6-ти —7-ми тысяч абадзехов, шапсугов и других закубанцев. Сефер-бею удалось склонить часть собрания на нашу сторону; другие же заподозрили его в приверженности и сношениях с русскими. Но тут явились беглые кабардинские князья Мисост Наурузов и два брата Атажукины, которые сообщили о строгих мерах обороны, принятых на границе, и хотя им удалось проникнуть за Кубань, но они вынуждены были вернуться назад без всякого успеха. Сефер-бей восторжествовал, выбраны были депутаты из почетнейших дворян для ведения с нами переговоров, а затем пешие и конные толпы горцев, под предводительством десяти князей, выступили с р. Белой и [228] 25-го мая сосредоточились в 15-20 верстах от укр. Каладжинского, на рр. Псефире, Гупсе и Лабе, тремя партиями в 2-3 тысяч человек каждая ⁸⁸. Опасность, угрожавшая теперь укр. Каладжинскому, имевшему гарнизон из 270-ти человек и 2-х орудий ⁸⁹, а также невозможность оказать помощь из слабого укр. Вознесенского, на р. Чамлыке, гарнизон которого состоял из 123-х нижних чинов и казаков и одного орудия ⁹⁰, заставили г.-м. Ралля направить форсированным маршем расположенный возле укр. св. Георгия отряд маиора Завацкого из 2-х рот Навагинского, 2 1/2 сотен Кубанского, Хоперского и Кавказского полков и 2-х орудий конно-артиллерийской линейной № 5 роты. 30-го мая Завацкий переправился через р. Уруп и на другой день около полудня прибыл к укр. Каладжинскому. В то же время до 2000 горцев, следуя левым берегом р. Лабы, расположились в 2-х верстах от уроч. Каладжа. 2-го июня партия около 2-3 тысяч конных перешла с Гупса и Псефира к верховьям р. Лабы и остановилась у горы Ахмет, с намерением поднять против нас бесленеевцев и мирных ногайцев. Бесленеевцы колебались, но ногайцы выказали непоколебимую преданность нашему правительству. Большую часть своих семейств с имуществом они переправили на правую сторону Кубани, в наши пределы, а частью скрыли на островах, в лесах и в укрепленных лагерях. Все же способные носить оружие, под предводительством мурз и старшин, приготовились к обороне своих аулов.

Тревожное состояние границы потребовало личного [229] присутствия генерала Емануеля на Кубани, чтобы руководить действиями сосредоточенных там отрядов. 3-го июня он прибыл к Невинному мысу и на другой день отдал следующую диспозицию по войскам ⁹¹: 1) первой колонне, подполковника Колпакова, из 1-й и 2-й гренадерских рот Тенгинского полка, 1 1/2 сотен донских и хоперских казаков и 2-х орудий конно-артиллерийской линейной № 5 роты, передвинуться из Баталпашинска к укр. Усть-Джегуты; 2) второй, подполковника Канивальского, в составе 1-й, 3-й и 5-й мушкетерских рот ⁹² Тенгинского и 2-х сотен Хоперского линейного полков, 2-х конных орудий той же роты и 24-х всадников ногайского ополчения (под командою прапорщиков Береслана Лоова и Генардука Лафишева) перейти из ст. Беломечетской к Баталпашинску; 3) третьей, маиора Романова 1-го, из командуемого им 3-го баталиона 39-го Егерского и сотни Кавказского линейного казачьего полков с одним конным орудием, выступить из укр. св. Георгия ⁹³ и форсированным маршем следовать к укр. Ерсаконскому; 4) отряд маиора Романова 2-го, из командуемого им 3-го баталиона Козловского полка и одного орудия батарейной № 1 роты 22-й артиллерийской бригады, а также летучий отряд маиора Вьюгова, расположенные у Невинномысской, переходят в Беломечетскую. 5-го июня войска заняли указанные им пункты и на другой день, согласно той же диспозиции, передвинулись: беломечетский отряд маиора Романова 2-го в Баталпашинск, баталпашинская колонна Канивальского к Усть-Джегуте, а усть-джегутская колонна Колпакова к посту Иман (Ямановский), за горою Учкуль. В [230] случае намерения неприятеля переправиться через Кубань где-либо в окрестностях Каменного моста, Колпакову приказано было быстро передвинуться к укр. Хумаринскому и вместе с гарнизоном его ⁹⁴ оборонять участок от названного укрепления до Каменного моста; в то же время отряд Канивальского прикрывает участок между горами Учкуль и Учкор, а отряд Романова 1-го из Баталпашинска и Романова 2-го из укр. Ерсаконского, вместе с гарнизоном последнего ⁹⁵, действуют сообразно обстоятельствам. Войскам предписывалось быть в полной готовности двинуться к угрожаемому пункту и особенно тщательно наблюдать за переправами, а всех горцев, переходящих в наши пределы, забирать. Тем временем к укр. Каладжинскому прибыли депутаты от майского собрания и предъявили приставу маиору Синанову письма к генералу Емануелю. Они требовали (Приложение IV) уничтожения укреплений, построенных на абадзехских землях, и неприкосновенности владений всех мусульман, обитавших по левую сторону Кубани, которая отныне должна стать границею владений русских и закубанских народов. Взамен этого абадзехи обещали принять русское подданство с выдачею аманатов и прекратить хищнические набеги на линию. В случае же отказа, горцы объявляли нам непримиримую вражду и вечную войну. Не доверяя искренности абадзехов, Емануель отверг их неуместные требования. Вместе с тем он предписал подполковнику Пулло с 1-м и 2-м баталионами вверенного ему 39-го Егерского полка направиться из Черномории к укр. Длиннолесскому, присоединить к [231] себе часть гарнизона и сделать диверсию к уроч. Майкопу; если же абадзехи не выразят желания покориться, то истребить их аулы по р. Белой до устья р. Финка, а также по рр. Уле, Сарали, Фарсу и Псефиру, откуда возвратиться к Длинному лесу ⁹⁶. Этою экспедициею Емануель рассчитывал устрашить неприятеля, расстроить замыслы абадзехов и произвести нравственное впечатление на покорившиеся нам племена. Но он сам, по-видимому, сознавал, что экспедиция Пулло не принесет существенной пользы; необходимо было навсегда прекратить волнения непокорных и мирных закубанских народов и потому он предполагал осенью 1831 года совершить экспедицию за Кубань для окончательного покорения абадзехов. С этою целью Емануель просил гр. Паскевича ⁹⁷, находившегося в Петербурге, отменить постройку укреплений у Геленджика и Ольгинского редута, лишенных возможности по своему положению оградить Черноморию и кавказскую область от набегов неприятельских партий, во главе которых находились главным образом абадзехи. Постройка этих двух укрепленных пунктов на оконечностях проектированной геленджикской линии не обеспечивала линию от набегов и не могла иметь особенного значения в сравнении с важностью покорения абадзехов. Народ этот был многочисленный, имел влияние на другие закубанские племена и владел ущельями множества речек, которые служили ему убежищами во время наших экспедиций и являлись сборными пунктами для вторжений. Проникнув в глубину гор, утвердившись в верховьях важнейших речек и отдалив от наших границ основание военных действий, Емануель надеялся более надежно оградить кавказскую линию; с покорением же абадзехов, [232] подчинение нашей власти шапсугов, натухайцев и других явится лишь вопросом времени.

Соображения Емануеля не были одобрены Государем. Гр. Чернышев сообщил ему ⁹⁸, что Его Величество выразил желание, чтобы занятие Геленджика и устройство Ольгинского тет-де-пона не отменялись, так как прочное владение этими пунктами признано необходимым для утверждения владычества нашего над Абхазией (?). Экспедиция Пулло к Майкопу и далее до р. Псефира также не была одобрена.

“Многолетними опытами — писал Чернышев — дознано, что экспедиции сего рода, не принося в существе никакой пользы, служат единственно к ожесточению горских народов и к продолжению вражды и ненависти, питаемой ими к нашему правительству. Посему, взамен сей экспедиции и вообще подобных, Государь Император считал бы более соответствующим настоящим обстоятельствам не предпринимать собственно для наказания никаких поисков в их земли, но, с твердостью и решительностью отказывая им в исполнении всех несообразных их требований, быть в готовности к отражению всякого со стороны их покушения на линии и вообще на пункты, нами занятые."

От генерала Емануеля ожидали искусных распоряжений по охранению границы и предохранения войск от всяких “частных потерь," а также надеялись, что он найдет возможным доказать горцам всю ничтожность их усилий против нас и необходимость безусловной покорности нашему правительству. Таким образом на него возлагали весьма трудную задачу с одной стороны действовать оборонительно, а с другой заставить горцев признать нашу власть именно в то время, когда события на левом фланге принимали все более серьезный оборот. В том же донесении 6-го июня Емануель описывал гр. Паскевичу состояние левого фланга в таком виде: [233]

“За р. Тереком известный возмутитель Кази-мулла с большим успехом восстановляет народ, особенно в Дагестане, откуда он распространяет семя ненависти и злобы против России. Он созывает всех в шариат, т. е. в совещание для единодушного действия против русских. Салатавцы, койсубулинцы, гумбетовцы и другие уже предались ему; кумыки готовы последовать их примеру; фанатизм распространяется приметно по всей Чечне. Все чеченцы, даже живущие в окрестностях кр. Грозной, ожидают только появления Кази-муллы, чтобы действовать противу нас открытою силою. Около Андреева, на месте называемом Чумлы, начались уже сборища приверженцев муллы-возмутителя, куда и сам он должен прибыть в скором времени. До двух тысяч салатавцев с другими из его партии находятся на сем месте в значительных силах. Кумыки покушались оттеснить их из своих владений, но без успеха возвратились в свои жилища, не сделав им никакого вреда, сами же понесли значительную потерю. Я предписал составить по возможности отряды близ Андреева и в кр. Внезапной и стараться хорошим употреблением войск остановить распространение возмущения Кази-муллы, но все сие недостаточно."

Он объяснял такое положение дел на линию малочисленностью наших войск вообще и удалением с левого фланга 1-й бригады 14-й пехотной дивизии в частности, что лишило нас возможности удержать в повиновении покоренные нам народы.

“Приняв за отступление движение сей последней бригады в Россию — писал он — народ пришел в волнение, многие пограничные с нами деревни отказались от исполнения наших требований, хотя оне и будут строго наказаны в пример другим; не менее того, чтобы привести все в прежний порядок и прийти в возможность угрожать во всяком ауле неприятелю, необходимо иметь на сем фланге более сил, чем ныне на оном находится. Чеченцы непостоянны и легковерны; малейшая неудача с нашей стороны может ободрить их и иметь важные последствия." [234]

Он просил оставить названную бригаду на Кавказе для усиления обороны линии — и просьба была уважена.

В половине июня восстание закубанских горцев начало постепенно затихать. Обычные споры и распри среди горцев, отсутствие единодушия и энергичных предводителей, которые могли бы стать во главе всей 8-ми тысячной массы и направить ее по своему усмотрению, были следствием, что горцы стали расходиться и вся затея абадзехов поднять общее знамя восстания окончилась ничем. Наступившее вслед затем полноводие Кубани заставило их разойтись по аулам и приступить к полевым работам. 16-го июня отряды наши были распущены; войска разошлись в места их прежнего расположения, за исключением 3-го баталиона 39-го Егерского полка, направленного в укр. Каладжинское для усиления гарнизона и для крепостных работ ⁹⁹. По роспуске войск, Емануель уехал через Ставрополь на левый фланг, чтобы руководить действиями войск против Кази-муллы, блокировавшего в это время кр. Внезапную ¹⁰⁰. 1-го июля, во время жаркого дела со скопищами Кази-муллы возле уроч. Чумлы, он был ранен пулею в грудь навылет. Это был последний день военного поприща Георгия Александровича Емануеля, который 21-го июля, под предлогом лечения раны, был уволен от занимаемой должности, а вместо него командующим войсками на кавказской линии назначен г.-д. Вельяминов 3-й. В том же году Емануель оставил службу и поселился в Елисаветграде, где и умер 14-го января 1837 года.

В. Томкеев.

Комментарии

56. Дело арх. окр. шт. 1831 г. № 5 по 2-му отд. ген. шт. Донесение гр. Паскевича, 8-го января 1831 г. № 23.

57. Там же. Рапорт гр. Чернышева 26-го марта 1831 г. № 256.

58. Там же. Донесение гр. Паскевича 16-го апреля 1831 г. № 372.

59. Дело арх. окр. шт. по 2-му отд. ген. шт. 1831 г. № 55. Рапорт гр. Чернышева, 3-го мая 1831 г. № 1057.

60. Там же. Донесение гр. Паскевича 26-го марта 1831 г. № 256 и ответ ему гр. Чернышева 16-го апреля 1831 г. № 493.

61. Кавк. Сбор. т. XIII.

62. 2-я бригада (Бородинский и Тарутинский полки) 14-й пехот. дивизии с легкими №№ 2 и 3 ротами 14-й артил. бриг. выступила в Россию 25-го и 26-го апреля; 3-я егерская бригада (27-й и 28-й Егерские полки) выступила 11-го мая.

63. Дело арх. окр. шт. по 2-шу отд. ген. шт. 1831 г. № 4. ч. 3; ставропольск. арх. 1831 г. №№ 120 и 220.

64. Там же. Строевые рапорты. Навагинский, 1-й и 2-й баталионы Тенгинского, 3-й баталион и 1-я мушкетерская рота Нашебургского, 1-й и 2-й баталионы Козловского полков и 3-я пионерная рота понт. полупарка; Кавказский, Кубанский и Хоперский линейные, донские подпол. Редичкина 1-го, Скасырского 1-го (4 сотни) и Колпакова (3 сотни) казачьи полки; батарейная (4 орудия) № 1 и легкая № 3 роты 22-й, легкая № 2 рота 20-й и резервная батарея № 5 рота (14 ор.) 21-й артиллерийских бригад, конно-артил. лин. № 5 рота (7) и 88 орудий №№ 3-й и 4-й рог 11-й гарнизонной артиллерийской бригады.

65. Третьи баталионы Тенгинского, Севастопольского, Крымского и 2 роты 3-го баталиона Кабардинского полков; донских полков подполковника Янова 2-го — 5 сотен, Колпакова — 2 сотни и разных казачьих частей около одной сотни; 11 орудий 4-й роты 11-й гарнизонной артиллерийской бригады.

66. Кабардинский полк (2 1/2 баталиона) и Кавказский линейный № 7 баталион, 3 сотни сборн. Астраханского, 2 сотни Волгского, 3 сотни Горского и сотня Моздокского линейных полков и сборная сотня донских казаков; 4 орудия батарейной № 1 роты 22-й артиллерийской бригады, 2 орудия конно-артиллерийской лин. № 6 роты, 32 орудия № 4 роты 11-й и 33 орудий №№ 2 и 3 рот 12-й гарнизонных артиллерийских бригад.

67. Дела ставроп. арх. 1831 г. №№ 3, 4 и 101.

68. Дела арх. окр. шт. по 2-му отд. ген. шт. 1831 г. №№ 5 и 4, ч. 3-я и ставроп. арх. 1831 г. №№ 119 и 101.

69. Дело арх. окр. шт. по 2-му отд. ген.-шт. 1831 года №№ 32 и 4, ч. 3-я; ставроп. архива 1831 г. № 119.

70. Там же. Эскадра эта прибыла на анапский рейд к 1-му июня. В ночь на 11-е число во время бури канонерская лодка “Громкая" потерпела крушение — она была выброшена на берег у джемитейской батареи н разбилась. В виду опасного пребывания эскадры у Анапы, все суда, за исключением одного, перешли в бухту Суджук-кале, где и оставались до половины июля.

71. Экипажи всех судов состояли из 53-х офицеров, 154-х унт.-оф., 1273-х матросов, 33-х музыкантов и 97-ми нестроевых.

72. Там же. Рапорт г.-н. Берхмана, 21-го июля 1831 г. № 1487; артиллерийских лошадей было взято 20 по расчету на 2 орудия и 4 зарядных ящика. Остальные артиллерийские и все подъемные лошади и весь обоз за невозможностью поместить на суда были отправлены к укр. Джемитейскому под прикрытием от каждого полка и артиллерийской роты одного офицера, 36 рядовых и всех фурлейтов.

73. Дела кубанск. арх. 1831 г. № 58, ставроп. архива 1831 г. №№ 28 и 119.

74. Там же. С фрегата “Тенедос" четыре 24-х фун., шлюпа “Диана" 6 и брига “Пегас" 2 — 8-ми фун.; с транспортов “Александр" 2 и “Сухум-кале" 6 — 6-ти фунт. чугунных орудий, всего 20. К ним ядер чугунных 3289, древгаглов с крупною чугунною дробью 474, картечей 150, пороху 402 пуда и др. припасов.

75. Там же.

76. Кавк. Сборн. т. XII, стр. 78.

77. Дело ставр. арх. 1831 г. № 112. Рапорты ген. шт. капитана Новицкого 16-го января 1831 г. № 7, г.-м. Берхмана 6-го марта того же года № 220 и других.

78. Дело арх. окр. шт. по 2-му отд. ген. шт. 1831 г. № 4, ч. 2. 39-й Егерский полк, занимавший эти укрепления с 4-го января, по смене Крымским полком, возвратился в Черноморию и расположился на зимних квартирах: полковой штаб и 1-й баталион в сс. Пашковке и Титаревском, 2-й баталион в сс. Мышастовском, Ивановском и Марьинском.

79. Дела ставроп. архива 1831 г. №№ 87 и 146.

80. Секр. дело ставроп. арх. 1831 г. № 92. Рапорты г.-м. Фролова 11-го и 12-го марта 1831 г. №№ 4 и 125.

81. Дела ставроп. арх. 1831 г. №№ 217 и 218. Состав войск на линии в марте 1831 года.

82. Дело арх. окр. шт. по 2-му отд. ген. шт. 1831 г. № 55. Рапорт ген. Емануеля 10-го апреля 1831 г. № 291.

83. 7-го марта укр. Ивано-Шебское и Георгие-Афипское занял Севастопольский полк с 2-мя орудиями легкой № 3 роты 20-й и 4-мя орудиями легкой № 3 роты 22-й артил. бригад, сменив Крымский полк и конно-артил. черномор. № 4 роту. Крымцы расположились в Черномории: полковой штаб н 1-й батал. в Екатеринодаре, сс. Елисаветинском и Марьинском, 2-й батал. занял сс. Полтавское и Ивановское. 39-й Егерский полк передвинулся и стал: полковой штаб и 1-й батал. в сс. Пашковке, Новотитаревском и Нововеличковском, 2-й батал. в Екатеринодаре, сс. Васюринском и Корсунском.

84. Дела арх. окр. шт. по 2-му отд. ген. шт. 1881 г. № 67 и ставроп. арх. 1831 г. №№ 146 и 211.

85. Там же. Рапорты г.-м. Фролова 22-го марта н 4-го апреля 1831 г, №№ 35 и 40.

86. Дела ставроп. арх. 1831 г. №№ 112 и 120.

87. Дело ставроп. арх. 1831 г. № 120. Рапорт г.-н. Горихвастова 5-го мая 1831 г. № 1216.

88. Дела ставроп. арх. 1831 г. №№ 112 и 120.

89. Там же. Дело № 222. 7-я и 8-я мушкетерские роты (8 офиц. 180 ниж. чин.) Нашебургского, 90 казаков Хоперского и донских Скасырского и Колпакова полков, 1 ор. легкой № 3 роты 22-й артил. бр. и 1 ор. кон.-арт. линейной № 5 роты.

90. Там же. 9-я мушкетерская рота (3 офиц. и 101 и. ч.) Нашебургского, 22 казака донского Ридичкина полков в 1 орудие легкой № 5 роты 22-й артил. бригады.

91. Там же. Дело № 220.

92. По прибытии отряда в Баталпашинск, 5-я мушкет. рота была оставлена в этой станице.

93. По выступлении 30-го мая отряда маиора Завацкого к укр. Каладжинскому, колонна маиора Романова была направлена к укр. св. Георгия, гарнизон которого состоял всего из 3-й гренад. роты Нашебургского полка, 1/2 сотни (54 казаков) донцов и одного орудия батарейной № 1 роты 22-й артил. бригады.

94. В гарнизоне укр. Хумаринского находились 6-я мушкетер. рота Тенгинского и полусотня Хоперского казачьего полков с одним орудием кон.-арт. линейной № 5 роты.

95. Гарнизон укр. Ерсаконского состоял из полуроты 4-и мушкетер. роты Тенгинского и полусотни хоперских казаков с 1 оруд. батар. № 1 роты 22-й артил. бригады. Другая полурота этой роты с полусотнею донского Колпакова полка, 1 оруд. батарейной № 1 роты 22-й и восемь 6-ти фунт. орудий № 4 роты 11 гарнизон. артил. бригад. занимали укр. Усть-Джегуту.

96. Дело ставроп. арх. 1831 г. № 220. Предписание подполк. Пулло 4-го июня 1831 г. № 402.

97. Дело ставроп. арх. 1831 г. № 112. Донесение Емануеля гр. Паскевичу 6-го июня 1831 г. № 503.

98. Там же. Предписание гр. Чернышева ген. Емануелю 20-го июня 1831 г. № 302.

99. Дело ставроп. арх. 1831 г. № 220. Предписание г.-м. Раллю 12-го июня 1831 г. № 533.

100. См. Кавказ. Сборн. т. XIII.

Текст воспроизведен по изданию: Кавказская линия под управлением генерала Емануеля // Кавказский сборник, Том 20. 1899