-

ГЕРЗИ Ф.

ПУТЕШЕСТВИЕ В ЮЖНЫЕ ПРОВИНЦИИ РОССИИ,

ПРИЛЕЖАЩИЕ К КАСПИЙСКОМУ И ЧЕРНОМУ МОРЯМ. ¹

Я выехал из Петербурга 15 июня 1835 года, и прибыл в Москву 15, в самое время выставки мануфактурных произведений. [2]

Без лести скажу, я удивился чудесам российской промышлености, которая еще очень недавно находилась в младенчестве, и вдруг сделала такие исполинские успехи на пути к совершенству, что, не видя их, с трудом иностранцы могут поверить им. Описание быстрых успехов промышлености в России, конечно, было бы очень любопытно; но как я имею в этих записках другую цель, то сделаю здесь только несколько беглых замечаний о русских шелковых тканях, потому что эти замечания имеют некоторое отношение к исследываемому мною предмету.

Вообще, я нашел, что шелковые русские ткани были сработаны очень хорошо. Из них отличались мебельные ткани г. Кандрашова, модные ткани, ленты и платки гг. Рогожина и Рошфорда, прекрасные гроденапли, гродезинды и сатентюрки г. Бинарда. Но, не смотря на это достоинство, все эти ткани вместе не могли еще сравниться с иностранными, как в рисунках, так в обделке (аппретуре), так и в качестве употребленного на них шелка. Хотя рисунки представляли большое разнообразие, однако я не встретил в них, не говоря уже о высоких рисунках лионских фабрик, не встретил даже истинно богатых мёбельных рисунков. — Обделка была недостаточна, как в отношении блеска, который она должна была придавать ткани, не делая ее притом похожею на бумагу, так и в отношении нежности цвета, который обделкою должен быть охранен от тусклости. — Неравенство шелка, употребленного в этих тканях, надобно извинить, потому что в России нет еще своего шелка, способного для всех родов тканей; при нынешних обстоятельствах, русские фабриканты бывают очень часто принуждены [3] употреблять худой шелк вместо хорошего, или употреблять в ткань и хороший шелк, но такого качества, которое было ему дано не для этого разбора тканей, а для иного. Вот этому причина.

Русский шелк-сырец, добываемый в южных частях России, не может служить к приготовлению из него органзина (шелка, преимущественно идущего в основу). В этом отношении, русские фабриканты принуждены быть в зависимости от Пьемонта и Италии, и, по причине дальнего расстояния, зависеть более, нежели другие сопредельные тем странам народы. Даже платя высокую цену, русские фабриканты с трудом могут доставать итальянский шелк первой доброты, потому что такой шелк всегда раскупается Французами и Англичанами на месте; русские фабриканты даже редко выписывают его прямо из Италии, а более покупают от купцев, получающих в Россию шелк из Италии. При высылке шелка в Россию по коммиссии, естественно, не пошлют того, который хорошо спрашивается на месте в Италии, а высылают сюда тот шелк, который там труднее сбывается. Принимая пришедший сюда шелк здешний фабрикант не может слишком строго сортировать его, действительно ли шелк имеет хорошую доброту, и еще менее может разбирать — ссучен ли шелк таким образом, как надобно для желаемого изделия; иначе, не принимая шелка, надобно остановить действие фабрики, потому что негде найдти здесь желаемого шелка. По недостатку здесь шелка для свободного выбора, часто фабрикант принужден употреблять атласный шелк на ткань гроденаплевую, или иногда гроденаплевый на сатентюрковую. Это одни из главных препятствий, кроме других подобных, с которыми должен бороться [4] русский шелковый фабрикант, чтобы выдерживать соперничество иностранцев. ²

Спустя два дня по прибытии моем в Москву, я ходил смотреть шелковичные или тутовые деревья, разведенные в Александровском Саду; смотрел и шелковичных червей, которых кормили тогда точно листом этих шелковиц. Состояние этих червей было гораздо ниже того, в каком они обыкновенно находятся на шелковых заводах, в Пьемонте, Италии и Франции. Не смотря на малое число червей, в московском заведении, они были очень неравномерно воспитаны: одни поспевали уже к мотанию коконов; другие просыпались в пятый возраст, а некоторые находились еще в четвертом. Такое различие между червями показывает, что или они получали не такой корм, какой надлежало им давать, — или не было за ними приличного попечения. То и другое очень вероятно, потому что разведением этого нежного животного здесь занимались впервые. Надобно еще отдать справедливость старанию, которое успело добыть порядочные коконы шелка под 56 градусом сев. широты. Этот опыт доказывает предприимчивый характер; но пользы в этом предприятии для государства не нахожу, по следующим причинам:

Хотя утверждали иные, что успешное разведение шелковиц на свободном воздухе в московском [5] Александровском Саду доказывает возможность произрастания этого дерева в московском климате; однако я нахожу, что эти шелковицы никогда не могут доставить выгод и не могут служить образцем для тех людей, которые пожелали бы разводить их здесь. Достоверно уже известно, что в климате 50° широты шелковица не может рости свойственным ей образом, и лист такой шелковицы никогда не может содержать в себе достаточно того сахаристого вещества, которое составляет главную сущность пищи шелковичного червя, для его надлежащего здоровья. Известно, что у всех тех растений, которые разводятся в климате суровее их природного, плоды не содержат в себе столько сладости, сколько ее находится в плодах той же самой породы растений, только растущих в климате жарком. Например, если сравнить фиалку, растущую на свободе в Италии, с здешнею, которая разводится здесь в оранжереях, какая между ними разница в запахе: первая благоухает издали, а у последней запах едва слышен при прикосновении к ней. Многие полагали возможным и предпринимали опыты разводить шелковицу на севере; но, впоследствии, из опытов оказалось, что такие покушения бесполезны, потому что противны природе этого дерева. Конечно, развели шелковицу в московском саду и выкормили ее листом червей, которые произвели порядочные коконы: но какой успех может доставить здесь это разведение? Здесь никогда не окупятся с пользою труды и издержки шелковода. А если предприятие не вознаграждает собою трудов и попечений, оно не может считаться выгодным для общества.

Московские шелковицы в три года выросли [6] меньше того, сколько они выростают в шесть месяцев в свойственном им климате. Я тщательно их осматривал, и не нашел у них ни одного побега, который был бы длиннее четырех или четырех с половиною вершков; в свойственном же себе климате, шелковица пускает с весны молодые побеги в аршин и полтора аршина длиною, а к осени побеги ее бывают до 4 1/2 аршин длиною.

Сверх того, московские шелковицы имеют лист очень мелкий, очень жесткий, и очень мало-питательный. Его нужно в корм вдвое более, нежели листа итальянских шелковиц, потому что черви выедают только самые нежные и самые сочные части листа, а прочие оставляют нетронутыми. Принимая все в расчет, найдется, что десять шелковиц, растущих в московском климате, едва ли произведут столько листа, или, иначе выражаясь, едва ли дадут столько дохода, сколько может его дать одна шелковица, растущая в свойственном ей климате. Также и черви, кормимые листом таких страждущих шелковиц, никогда не произведут такого крепкого (nerveuse) шелка, какой получается от червей, содержимых на лучшем листе. Это последнее обстоятельство очень естественно, потому что если растение, которое должно служить кормом какому-нибудь животному, повреждено в своем качестве, оно не составит уже ему здоровой пищи; точно также, как мясо больного животного не бывает хорошею пищею. Здоровый корм особенно необходим для шелковичных червей, по причине краткости их жизни; если их здоровье расстроивается, то они почти не имеют уже времени к поправлению его.

Такие неудобства, притом большое попечение, какое надлежит иметь при этих шелковицах к [7] сохранению их зимою; издержки на замещение тех дерев, которые могут померзнуть; издержки на отопление места, где разводятся черви, — все это, взятое вместе и хорошо расчитанное, очень увеличить ценность добываемого шелка. Вместо прибыли, при таких обстоятельствах, шелк обойдется разводителю втрое или вчетверо выше настоящей своей ценности.

Если целию этого предприятия было удовлетворение любопытства, то надлежало бы развести шелковицу в оранжерее, где это дерево могло бы произвести лист, близкий к своему природному. Тогда можно было бы показать сколько нужно листа, для произведения фунта коконов; тогда можно было бы увидеть это дерево в цвету, и получить от него плоды, если бы деревья находились того и другого пола в оранжерее. При разведении же здешних шелковиц на открытом воздухе, этих обстоятельств нельзя показать любопытствующим.

Из Москвы я отправился в Саратов. На этом переезде можно было бы осмотреть знаменитую нижегородскую ярмарку, также некоторые мануфактурные заведения во Владимирской и других губерниях; однакоже, как это не относилось прямо к моей цели — исследованию шелководства, то я спешил продолжать путь, желая прибыть в южные провинции к поре собирания и размотки коконов.

В Саратове я прожил несколько дней для обозрения тамошнего городского шелковичника и заведения, где воспитываются шелковичные черви. При моем приезде, черви были в их пятом возрасте: это самая лучшая пора для исследования как их состояния, так и силы шелковиц, с которых снят лист на корм червей. [8]

Управляющий заведением показал мне шелковичник, где растут шелковицы, и проводил по питомнику, или дому, где воспитываются черви. В шелковичнике я нашел много дерев, пострадавших от морозов предшествовавшей зимы; смотритель также подтвердил мое замечание и сказал, что ежегодно вымерзает по нескольку дерев. Лист на саратовских шелковицах очень мелок, жёсток, и недовольно сахарист или питателен.

Состояние здешних шелковиц лучше московских, что и естественно. Однакоже, по моему мнению, и здешний шелковичник не может еще быть выгодным и не может вознаграждать издержек, на поддержание его нужных. Хотя здешние шелковицы растут уже лучше московских, все еще они имеют только медленный и вялый рост, в сравнении с деревьями итальянских и других теплых стран. Не могу определить, от чего зависело — от качества ли почвы, суровости ли зимы, или неблагоприятности климата, только я не нашел в этом шелковичнике ни одного тутового дерева в надлежащей силе, и с такими побегами, как оно бывает в свойственном ему климате. — Здесь могли бы мне заметить, что в Саратове есть одно тутовое дерево значительной величины, которое растет там уже с давнего времени. Знаю; но это дерево не служит доказательством против моих замечаний, потому что находится в особенных обстоятельствах. Оно растет перед домом, который защищает его от суровости северного ветра, какому подвергаются деревья в шелковичнике; в молодости, посаженное для украшения, оно пользовалось не только благоприятным влиянием солнца на полуденной стороне дома, но и было охраняемо со [9] тщанием зимою, надлежащим прикрытием корней. При таком попечении, сохраняются нежные деревья и в других холодных странах. Но такое попечение, требующее значительных издержек, может ли быть допущено в шелковичнике, который составляет промышленость и должен приносить выгоду? Конечно, нет, потому что не окупит подобных издержек. Судя по всему, по недостаточному росту, ненадлежащему качеству листа, значительной гибели шелковиц от морозов, полагаю, что в Саратове нельзя шелковичника содержать с выгодою.

Черви, которых я увидел в здешнем питомнике, в пятом их возрасте, были гораздо сильнее и разнообразнее московских. По всему было видно, что разведение червей производилось очень тщательно. Здешний лист, которым кормили червей, хотя был много лучше московского, не равнялся еще в доброте листу теплых стран; и потому, по причине грубости листа, требовалось его на корм более обыкновенного. Чтобы черви охотнее ели лист, подкладывали его здесь целыми ветками, на которых он не так скоро вянет и сохнет, как сорванный с них совершенно. Конечно, при этом способе, лучше сохраняется доброта листа, но за то от обрезывания ветвей больше страдают деревья и меньше приносят листа. Чрез два дня, от некоторых червей были получены коконы. Они были довольно хороши, и цветом порядочны; род их близок к тем, которые называются в Пьемонте поясковыми (senturini), и наиболее там уважаются; но волокно было слабовато, тому причиною корм, неимеющий здесь надлежащей питательности.

Мотовило, на котором в саратовском заведении [10] разматывают с коконов шелк, походило более на разматывальное колесо Азиатцев, нежели на подобную машину итальянскую. Не смотря, однако, на несовершенство мотовила, управляющий заведением вел размотку хорошо. Образцы шелка, которые при мне были смотаны из выведенных коконов, один желтый, другой белый, были хороши; цвет, блеск и крепость этого шелка не оставляли ничего желать более, если принять, что черви, доставившие этот, шелк, были выкормлены таким листом, который не имел в себе надлежащей питательности. При таком управлении, если бы шелковичник и завод находились в лучшем климате, можно было бы ожидать хороших успехов в шелководстве.

Трудно для меня поверить, чтобы в Саратове шелковый завод мог быть выгоден, как бы старательно он ни управлялся. Сад, или шелковичник занимает место от трех до четырех десятин; дом или питомник, в котором разводятся черви, и нужное к тому отопление; подсадка множества шелковиц, вымерзающих в каждую зиму; необходимый ко всему присмотр и попечение: все это составляет порядочный капитал и требует ежегодно значительных расходов, а в доход получается от 40 до 60 фунтов шелка, который в таком количестве не может вознаградить тех издержек.

Этот шелк, если хорошо смотан, может стоить до 1,500 рублей за 60 фунтов, а если смотан худо, как это было в 1834 году, то стоит 1,000 рублей. В том году было добыто шелка около 40 фунтов, которые стоили 667 рублей; размотку надобно полагать 3 рубля с фунта: за тем, на все содержание завода могло остаться около 547 рублей. [11] Мало! — Мне кажется, если эти четыре десятины распахать и засеять чем-нибудь, хоть например табаком, который в Саратовской Губернии довольно хорошо родится, то эта земля доставила бы выгоды более, нежели шелковичный сад.

Из Саратова я ездил вверх по Волге в колонии, где также находится шелководство: но, исключая завода г. Река, который производит шелка не меньше саратовского завода, те заведения очень не важны. Шелк г. Река не уступит в доброте саратовскому. По возвращении моем в Саратов случилась ужасная буря, которая сгубила совершенно шелковицы в саду. Надобно почесть счастием, что буря случилась в такую уже пору, когда лист был не нужен: если бы она произошла несколькими днями прежде, то все шелковичные черви здесь погибли бы от недостатка листа в корм.

Отсюда я пустился к Астрахани. Недалеко от Царицына, где от Волги отделяется побочный проток Ахтуба, встретились мне превосходные места, на которых можно было бы разводить шелковицу гораздо удобнее, нежели в Саратове. На Ахтубе был прежде шелковый завод, но теперь оставлен, и поселяне мне заметили, что для них выгоднее шелка заниматься рыболовством на Волге, и звериною охотою в окрестностях ³. По моему мнению, [12] если бы в ахтубинской долине, которая очень плодородна, умножились поселенцы, сведущие в разведении шелковицы и червей, то можно было бы получать здесь от шелководства значительные выгоды. Климат этой удивительной долины, простирающейся по Волге верст на 300, гораздо благоприятнее для разных южных растений, и самая почва плодороднее, нежели около Саратова.

На пути из Саратова в Астрахань встречаются кочевья Калмыков. Житель образованной Европы, не бывавший у кочующих пародов, не может представить себе образа их жизни. Калмыки живут в палатках. Каждое семейство, если неслишком многочисленно, помещается обыкновенно в одной палатке; если же оно велико, то занимает две, ставимые рядом. Палатка бывает круглая, от 2 до 5 сажен в поперечнике. Посредине палатки, на земле горит почти беспрерывно огонь, а дым выходит в отверстие, сделанное над огнем вверху палатки; Калмыки готовят тут свою пищу и любят сидеть у огня. Вокруг стен палатки сделаны лавки; они служат постелями, на которых располагаются до 10 и 12 человек, если семейство так многочисленно. Мужчины занимаются наиболее скотоводством; женщины приготовляют пищу и одежду. У Калмыков водятся лошади, верблюды, коровы, овцы и козы. В Енотаевске один Калмык, с которым я познакомился, сказывал мне, что по исчислению, сделанному для их князя, во всех кочевьях находится 260,000 лошадей, до 60,000 верблюдов, более 150,000 рогатого скота, около 300,000 [13] коз, и 1,000,000 баранов. Я не имел никаких данных поверить этот рассказ.

По прибытии в Астрахань, я представился тамошнему военному губернатору, который принял меня так благосклонно, что, узнавши о цели моего путешествия, пригласил к обеду, где доставил мне случай познакомиться с первыми тамошними шелководами.

Главные из шелководов, с которыми я свел знакомство, были братья Алябовы, Татус и Рафаил. Г. Татус Алябов рассказал мне историю своего завода. В 1812 году, он получил около 459 десятин земли, с тем, чтобы, на основании указа 1803 года, посадить на этой земле 4312 тутовых дерев. В угождение тогдашнему главному инспектору над шелководством, барону Биберштейну, он посадил 7,500 дерев. К 1822 году, г. Алябов развел 22,252 дерева, и построил в заводе все помещения, которые были нужны для воспитания червей и размотки шелка; но, по несчастию, случился в этот год в заводе пожар, от которого все эти строения сгорели, и погибло много шелковицы. Г. Алябов принялся все возобновлять, только с тою разницею, что строения произвел каменные, сад же или шелковичник, который до этого случая находился около завода, перенес далее на другое место. Для поливки сада водою, без чего здесь невозможно ничего растить с успехом, была поставлена машина, приводимая в действие ветром, а в недостатке его лошадьми. На устройство всего завода употреблен был значительный капитал. — После рассказа, г. Алябов пригласил меня осмотреть его сад и завод.

В шелковичнике г. Алябова, я нашел деревья [14] уже несравненно в лучшем состоянии, против саратовских. Здесь шелковица обещала уже выгоду; лист имел нежность и питательность, довольно достаточную для червей; годовые побеги деревьев простирались аршина на два и более. Одно неудобство здесь для подобного сада, как заметил г. Алябов, что здешняя зима сурова, а лето чрезмерно-жарко; то и другое тягостно для шелковиц, и всегда они более или менее страдают.

У г. Алябова также, как я заметил уже в Саратове, в корм червям давали целые ветки с листами, вместо того, чтобы обрывать на дереве и давать червям только один лист, как это делается в Пьемонте и вообще в Италии; там признано очень невыгодным обрезывать с дерева целые ветки. Этот способ обращения с шелковицею имеет на нее вероятно гибельное влияние; червей кормят в июне и июле, а в эту пору никакое дерево не обрезывается или не рубится. Надобно принять и то в рассуждение, что срезанная ветвь не приносит более листьев; между тем, по итальянскому способу, при старательном обрывании листьев без повреждения почек, та же ветвь приносит лист во второй и в третий раз, что гораздо выгоднее здешнего способа. При обрезывании ветвей, самый вид шелковиц обезображивается. В прочих отношениях заметно было много старания и попечительности в этом саду, и могу без лести сказать, что шелковичный сад г. Алябова Может быть примером для других садов, и даже служить рассадником для желающих разводить у себя шелковицу.

Шелковица у г. Алябова разводилась наиболее белая, как самая способная для кормления червей; но я видел у него и другие породы этого дерева, [15] кроме филиппики. Эту породу шелковицы здесь трудно разводить, потому что она требует гораздо более поливки, чем другие, а поливка сопряжена с неудобствами и значительными издержками.

Я не застал уже здесь червей, но видел произведенные ими коконы. По моему мнению, они уступают в доброте итальянским, только уступают немного; шелк, смотанный с этих коконов, имел очень хороший цвет, блеск и почти такую же крепость, как итальянский. Что касается до размотки, то она далеко отстает от пьемонтской. У г. Алябова шелк разматывается по азиатскому способу, и даже размоткою у него занимался при мне Персианин. Одна разница, какую я нашел в мотовиле г. Алябова с мотовилом, употребляемым Азиатцами, была та, что первое мотовило окружностию гораздо меньше последнего, и вертит его работница. Персианин, который разматывал шелк у г. Алябова, был из Сальян. Я хотел было подарить ему серебряный рубль за то, что он разматывал для меня шелк нарочно, потому что тогда был праздник; но он отказался от моего предложения, заметив мне, что, будучи Персианином, он не имеет надобности в подарках.

Здешний способ орошать или поливать землю водою посредством машин, действующих силою ветра, я нахожу очень простым и притом очень остроумным. Он особенно-полезен для такой плоской страны, какова Астраханская-Губерния, где почти беспрестанно дуют ветры, достаточные для действия такою машиною, а дождя идет мало. Около Астрахани, воду находить легко всюду: стоит только сделать колодезь; вода встречается на двух или трех саженях глубины. На такой глубине воду [16] поднимают насосом; если же глубина более, то употребляется для подъема воды цепь с бадьями, на подобие той, которою чистят каналы. Как ни прост и как ни естествен такой способ поднимания воды посредством приложения силы ветра, однако я не видал подобных машин ни в Таврической, ни в Херсонской Губерниях, где по некоторым местам они также были бы очень полезны. Вместо ветреных машин, там употребляются для подъема воды другие машины, которые приводятся в движение или силою людей, или силою лошадей.

Через день, я был в шелковичном саду Рафаила Алябова, у которого сад очень хорош и содержится очень старательно, принимая в рассуждение, что его люди действуют более по навыку, а не по правилам искусства. В этом саду, деревья имели очень значительную величину. Коконы и шелк с них не уступят в доброте тем, которые я видел у его брата.

Количество шелка, добываемое ежегодно на заводах обоих братьев Алябовых, по их показанию простирается от 4 до 6 пуд, что довольно значительно. Можно пожелать успеха этим заведениям, тем более, что они могут служить образцем и примером для других начинаний такого рода.

В городе Астрахани посажено несколько шелковиц на набережной одного канала, чтобы видеть как они удадутся. Они растут успешно. Судя по этому опыту, если бы посадить по всем астраханским набережным шелковицы, вместо ивы и других деревьев, то, без сомнения, можно было бы добывать с них большое количество шелка.

Другие здешние шелководы, которых мне привелось после видеть, производят это дело в малом [17] размере, и потому я не вхожу о них в подробности.

Город Астрахань лежит на острову. Большая часть строения каменные домы, из которых многие очень красивы. Главная площадь великолепна; она украшается деревьями, на ней растущими; по воскресеньям играет на ней музыка, и жители собираются для прогулки. Мне привелось быть во множестве городов, только ни в одном не встречал я такого разнообразия в жителях и нарядах, как в Астрахани. По воскресеньям, вышеупомянутая площадь представляет совершенный маскарад. В Астрахани, как известно, находится столкновение разных народов, азиатских и европейских; там живут Русские, Немцы и другие Европейцы, потом Татары, Армяне, Индийцы, Персиане, Калмыки и проч.; оттого и видишь странное разнообразие, которое особенно поразительно с первого приезда. Богатство здешних жителей также заметно. При мне был здесь праздник преображения господня: в этот день я встретил здесь столько карет и колясок, сколько не видал ни в Лионе, пи в других второстепенных городах Франции и Германии; Женщины были также в чрезвычайно-богатом убранстве.

Генерал-губернатор Темерязев был столько ко мне благосклонен, что при моем отъезде дал мне нужные наставления к продолжению моего пути, от Астрахани до Кизляра, пути тягостного и опасного.

Отправляясь из Астрахани в Кизляр, я взял с собою нужные припасы. На этой дороге ничего нельзя найдти съестного; даже вода пресная редка, а почти везде встречается соленая, — так что и воду самую надобно возить с собою, или довольствоваться соленою, которая вовсе неприятна. Кроме того, не [18] худо быть хорошо-вооруженным, потому что на здешний кочевой народ я не хотел бы слепо полагаться.

Когда мы проехали несколько станций от Астрахани, поднялся очень сильный ветер, и, как пески здесь очень глубоки, от ветра стали по дороге надуваться песчаные бугры. Они затрудняли езду чрезвычайно, и даже пешком переходить бугры было очень тяжело: колеса вязли в песок до ступиц и более, а ноги уходили в него до колен; под бричку требовалось шесть лошадей. Если бы она была тяжело нагружена, то едва ли бы выстоял станок или дышло, при такой усильной тяге. Эта песчаная степь тогда казалась мне волнующимся морем: песчаные бугры то поднимались, то опускались, подобно волнам; разница была только в том, что волны встают и опускаются быстро, а бугры образовались медленно, хотя и они, в некоторые чрезвычайные порывы бури, возвышались почти мгновенно. В подобное бурное время быть на этой песчаной степи не безопасно. Нам понадобилось подложить под железо к дышлу кусок дерева, и мы не могли съискать даже прута на степи: так она здесь бесплодна.

Проехав эти безводные пески, мы встретили ужасные болота, которые должны были переезжать. Не знаю, всегда ли эти места бывают так наводнены, или это случается только при морском ветре. Я не спросил тогда моего ямщика об этом предмете, но, думаю, что можно было бы найдти другую дорогу, если б вода в этом месте не случалась только временно. Хотя здесь не затрудняли уже езды песчаные бугры, однако препятствия от болот были еще опаснее. В одном месте, бричка погрузилась так глубоко, что вода вошла в нее, и лошади не могли вытащить брички из этой топи: мне надобно [19] было сидеть в этом положении больше осьми часов, пока ямщик успел привести нужную помощь.

Птиц было здесь удивительное множество. Я заметил нескольких орлов, но главное число составляли коршуны, ястребы, лебеди, аисты, журавли, цапли, гуси, утки, бекасы и разные другие, которых назвать не умею. Число их было так велико, что, поднимаясь в воздух стаями, они затемняли свет солнечный; утром и вечером раздавался от них невероятный шум, как от большого войска, расположенного в одном месте. Казалось бы, при таком множестве дичи, легко было путешественнику доставать себе хороший кусок на стол, и не надлежало бы возить с собою жизненных припасов, как я упоминал выше; но затруднение — в топливе: здесь растет только очень тонкий тростник, на котором нельзя порядочно изжарить добытую дичь. Однажды я убил утку, с намерением сжарить ее по приезде на станцию; но там могли только сварить ее на тростниковом топливе, и блюдо вышло очень не благовидно. На этих станциях люди живут таким образом, к которому Европейцу не легко привыкнуть; эти люди промышляют дичь и варят ее на соленой воде, потому что свежая в редкость. Лакомым куском служат птичьи яйца, только доставать их трудно. Привозимую с собой воду надобно было беречь, как в Европе берегут вино.

По приезде к речке Куме, которая отделяет Астраханскую Губернию от Кизлярского Уезда, вид местоположения тотчас переменяется и становится лучше; прежние дикие равнины исчезают, и пресная вода начинает чаще попадаться. Чрез две или три станции от этой речки, страна становится приятною, и постепенно идет плодороднее. Тут часто [20] попадался мне дикорастущий лен. На четвертой встречались равнины, очень способные к разработке под пашню или под сады; вода находилась в почве всюду на не большой глубине, потому что большой рукав Терека был по близости. На пятой, предпоследней к Кизляру станции, места были так плодородны, что походили в этом отношении на Италию; убитый мною здесь фазан служит моим замечаниям доказательством, потому что эта птица не водится на землях бесплодных.

На последнюю станцию, Бороздинскую, я прибыл около пяти часов пополудни, и полагал, что поспею в Кизляр еще засветло. Но вышло не так. Пока я успел перекусить и заложили лошадей, время к выезду дошло до б часов. На дороге встретился значительный рукав Терека, который мы переехали легко. Вскоре наступила темнота, и встретился другой рукав Терека, чрез который надлежало переправляться. Переправою служил паром, который находится в это время на другой стороне реки, и мы долго кричали и ждали, пока он к нам переехал и нас перевез. На другой стороне, дорога была так дурна, что, боясь изломать экипаж, я с моим служителем пошел пешком. Таким образом мы прибыли к воротам Кизляра около 11 часов ночи; тут еще с час дожидались, пока осмотрели наши паспорты.

Будучи первый раз в Кизляре, и ночью, притом с ямщиком, который говорил по-русски только одно слово «не понимаю», я не знал сперва, что мне делать; вздумал войдти в караульню, и попросил солдата указать мне доме для ночлега. Он, с учтивостию, проводил меня на большую площадь, против крепости, и привел к дому, в который [21] принимали постояльцев. Мы постучались, но едва могли упросить хозяев, чтобы нам отперли дверь, и потом, впустя нас с поспешностию, тотчас заперли ее. На вопрос мой о такой предосторожности отвечали, что по ночам у них надобно крепко запирать двери, по причине опасности от горцев. Заметили также, что с моей стороны очень опасно было пускаться в дорогу ночью, и что я мог бы попасться в руки Кумыкам, разъезжающим иногда в этих местах. Мой ямщик, боясь потерять ночью лошадей, также выпросился здесь ночевать. Осмотревшись в комнате, я увидел, что хозяевами моими были несколько женщин и детей, и потому неудивительно, что они боялись сперва пустить постороннего человека к себе в дом. Хозяин был на ту пору в Моздоке.

На другой день, утром, я пошел к коменданту, который обошелся со мною очень ласково. При этом посещении, в крепости, я увидел две шелковицы, которых слабо назвать очень большими; это были исполины и редкость в своем роде: у одной ствол имел в окружности четыре аршина, а у другой пять с четвертью. Таких огромных шелковиц я никогда не встречал у нас, в Пьемонте, где они растут на-чудо. Вот как шелковица сильно растет в свойственном ей климате. Эти два дерева могут доставить больше листа, чем саратовские и московские шелковичники вместе. Мне хотелось узнать о старости этих шелковиц, но и самые старые из кизлярских жителей не могли мне сказать о том, потому что обе шелковицы расли тут еще до их памяти. Впрочем, шелковица может долго жить, если почва под нею изобильна, и если ее не обрезывают. [22]

От коменданта я пошел в город к г. Арешеву, к которому имел рекомендательное письмо. Г. Арешев принял меня со всевозможным добродушием, и пригласил к себе обедать; за обедом, подчивал меня здешними винами разного качества.

Кизлярские вина, если б выработаны были надлежащим образом, могли бы заменить многие сорты вина, привозимого в Россию из иностранных земель. Если основывать виноделие правильно, то надлежало бы, например в Кизляре, сделать опыт, какой сорт винограда может лучше всего родиться в здешних окрестностях, и такие сорты приняться разводить здесь. Тогда вино этого сорта будет получаться самое лучшее по здешнему месту, потому что почва и климат, действуя на виноград, имеют важное участие в образовании сока, обращаемого потом на вино. В одном климате и на одной почве, один сорт винограда дает худое вино, а другой — превосходное. И потому, недовольно того, чтоб разводить виноград, а надобно уметь выбирать к разведению те сорты лоз, которые свойственны данным почве и климату. То же самое мы замечаем и во Франции и в Италии, где, в одном и том же уезде, одна полоса годна для известного качества вина, а другая вовсе не годится. Конечно, предприятие на таком основании потребует времени, терпения, опытов и капитала; но зато оно было бы прочно.

Г. Арешев сводил меня в плодовые и шелковичные сады, которые находились в окрестностях Кизляра. В них шелковица, виноград и другие плодовые деревья росли очень хорошо. Листом кизлярская шелковица также изобильна, как ломбардская. В этом отношении, Кизляр представляется выгодным местом для шелководства. Большая часть [23] кизлярских жителей суть Русские и Армяне, народ трудолюбивый и очень способный к принятию улучшений в добывании шелка, относящихся к его качеству и количеству. По моему мнению, образцовый шелковый завод в Кизляре был бы гораздо полезнее, нежели в Саратове, и особенно нежели в Москве. Не сомневаюсь, что современен, когда шелковые сады здесь умножатся более, Кизляр может по шелководству сделаться важным местом в России, потому что он имеет выгодное положение: вывоз его произведений и доставление к нему европейских машин, нужных для улучшения производства, могут происходить удобно; течение Терека даст хорошего движителя, необходимого при таких фабриках, и выгодного по изобилию воды.

При нынешнем состоянии своего шелководства, Кизляр производит от 4 до 500 пуд шелка в год, как мне сказывал г. Арешев и другие жители; но, мне кажется, то количество шелковиц, какое находится ныне в Кизляре и его окрестностях, могло бы производить гораздо более шелка. На это мнение имею две причины: 1) когда я приехал в Кизляр, тогда шелковицам надлежало рыть совсем без листа; вместо того, я их нашел так покрытыми листом, как будто бы его не трогали с дерев. Это доказывает, что лист несовершенно собирали. 2) Здесь дают червям лист с ветвями, срезывая их так же, как я упоминал, в Саратове: при этом способе больше пропадает листа, нежели при обрывании их по итальянскому способу. — Я уверен, если бы с шелковицами и кормлением червей обращались здесь так же правильно, как в Италии, то можно было бы от нынешнего же числа шелковиц, в одном Кизляре, добывать [24] до 1000 пуд шелка-сырца, а сколько можно было бы добыть еще в окрестностях — определить трудно.

Кизляр представляет еще и другие выгоды к основанию в нем шелкового завода, и именно следующие: 1) здесь можно иметь всякий поделочный лес, нужный для приготовления машин и станков; 2) жизненные припасы дешевы, и содержание будет стоить дешево; 3) в городе и его окрестностях находится до 10,000 жителей, из которых удобно приобретать нужных работников; 4) при заведении кем-нибудь здесь обширной размотки шелка, можно очень дешево покупать коконы от Кумыков и других обитателей берега Каспийского Моря, к югу.

Качеством кизлярские шелковичные черви очень хороши. Г. Арешев сказывал мне, что семена, при основании разводки были выписаны из Пьемонта. Племя это сохраняется очень хорошо, потому что виденные мною коконы походили на итальянские. Волокно их было очень крепко, очень блестяще, превосходного цвета, и волокна, каких было много, что очень выгодно для размотчиков.

Мне показали здесь и те коконы, которые произведены червями от азиатских семян: они несравненно ниже своею добротою коконов от червей пьемонтских семян. Если бы надобно было иметь в виду получение коконов от Кумыков и жителей Шамхала, то надлежало бы им для разведения червей раздавать нарочно лучшие семена. О причинах разности в доброте коконов азиатских с коконами пьемонтскими я объяснюсь подробнее после, при обозрении закавказских провинций.

Шелк-сырец, разматываемый в Кизляре, можно считать лучшим из шелков, добываемых [25] около Кавказа; но и он требует еще многих улучшений, чтобы стать параду с итальянским. От этого обстоятельства происходит, что здешний шелк не имеет надлежащей своей ценности, какую он имел бы, если б смотан был хорошо; при малой же ценности шелка, никто не находит и настоящих выгод в разведении шелковичных червей. Но когда за шелк-сырец, вместо нынешней цены, 10 или 12 рублей за фунт, будут платить от 20 до 21 рублей, тогда молено будет и за коконы платить дороже, а такие выгоды возбудят сильнее охоту заниматься шелководством. Выгоды составляют всегда главное побуждение, которое заставляет людей заниматься промышленостию и изъискивать улучшения.

Теперь, около Кизляра, растет множество ивы: если бы, вместо этого дерева, где удобно, насадить все шелковицу, то шелководство можно было бы распространить до чрезвычайности. Шелковичное дерево на вид приятнее ивы, и даже лучше имеет древесину.

Городе Кизляр выстроен очень правильно; улицы в нем широкие и прямые; есть несколько красивых домов с хорошими садами. Прекрасная каменная церковь доказывает богатство жителей. Положение города удобно для большой торговли. Обитатели Кизляра живут в домашнем быту роскошно и хорошо.

Из Кизляра я отправился в Моздок, и должен был ехать, по распоряжению местного начальства, под прикрытием казаков. Как здесь, по линии, лошадей пускают от станции до станции вскачь, то нужно иметь прочный экипаж, потому что в случае поломки некому починить его. По счастию, [26] дорога здесь хороша, что очень приятно при здешней скорой езде. По заведенному распоряжению, продолжать путь можно только днем, как по причине опасности от горцев, так и потому что на станциях не дадут лошадей, если бы кто захотел пуститься р путь ночью. Как скоро смеркнется, надобно остановиться на ближайшей станции, и ввести экипаж на двор: иначе, можно лишиться экипажа. Особенно, когда Терек маловоден, горцы переходят его, и ночью рыскают всюду, стараясь захватить что удастся. На этих станциях приятно вообще тем, что находишь учтивых смотрителей, и можно иметь порядочный стол за очень умеренную цену. Не смотря на то, что по этой линии должно ехать под вооруженным прикрытием, путешествие здесь весело. Линейные казаки так способны и так ревностны к этой службе, что нельзя желать лучше. Их храбрость, ловкость в езде, склонность к оружию, кажется, таковы, как будто бы они по природе уже родятся хорошими воинами; начиная от детей до стариков, они все носят оружие. Однажды в числе провожавших меня четырех казаков, был один мальчик лет 12, а другой старик лет 70; что они оба делали, едучи на лошадях, чтобы показать мне свое проворство, тому трудно поверить: самый искусный пехотинец, стоя на ногах, едва ли бы стал действовать оружием лучше того, как они действовали на лошади. С большим удовольствием я подарил им рубль серебра за искусство и ловкость, которые они дали случай мне увидеть.

От Кизляра до Моздока считается 186 верст. Земля идет здесь очень плодородная. Растет много дикой конопли; ростом очень велика. Встречается [27] также рожь и пшеница, но менее конопли. Я видел также род репы, которая росла подле конопли; но по своему листу она не походила на пьемонтскую репу, называемую там конопельною (сапа?еге), которая очень сладка.

Обитатели здешних мест главнейше занимаются скотоводством, а земледелием очень мало; можно сказать, что здешняя страна, не смотря на плодородие ее почвы, остается невозделанною. Но здесь, шелковица могла бы разводиться очень успешно. Здешний климат здоровее кизлярского, потому что по собранным мною сведениям, лихорадки случаются здесь реже.

Моздок почти вполовину меньше Кизляра, как обширностью, так и числом жителей. Не смотря на то, что он лежит на торговом пути, между Россиею и Кавказом, этот город имеет вид большой деревни. Но местоположение его прекрасно; особенно вид на Кавказ великолепен. Моздок находится на плодоносной равнине; хотя есть около его болота, причиняющие лихорадку, однако эти болота можно было бы легко осушить. Торговля Моздока находится почти вся в руках Русских и Армян; кроме того, живут в нем Грузины, Кабардинцы и Лезгины, которые занимаются наиболее земледелием, особенно Грузины. В этом городе ночью выходить со двора очень - опасно, и мне рассказывали о многих убийствах.

В Моздоке и его окрестностях я нашел довольно шелковичных дерев. Многие из жителей занимаются разведением шелковичных червей, но занимаются не с тем, как во Франции, Италии, или даже в разных местах Азии, чтобы от этого производства иметь доход: Моздокцы занимаются [28] шелководством или для забавы, или для получения шелка только на собственную потребность. Размотка шелка здесь самая грубая, первобытная. Шелк, добываемый здесь, приготовляется более для шитья; также делают из него цветную тесьму, снурки и необходимые ткани. Если бы жители Моздока и Кабардинцы умели лучше пользоваться своим счастливым положением, в отношении шелководства, то могли бы производить много шелка. При таком населении, от 4,000 до 5,000 душ, какое имеет Моздок, можно было бы удобно распространить здесь шелководство, особенно при пособии Кабарды, где, как уверяли меня, растет множество шелковицы. В Моздоке и около него, по моим наблюдениям, шелковица растет так же хорошо, как и в Кизляре, а лист здешний показался мне даже питательнее кизлярского, потому что в Моздоке климат суше и почва не так сыра, как в Кизляре. — Жизненные припасы вообще в Моздоке дороже, нежели в Кизляре; только дичь очень дешева: пара фазанов стоит от 2 до 3 рублей; свежее мясо 4 и 5 рублей ассигн. за пуд.

Из Моздока я поехал в Екатериноград, отстоящий от него около 40 верст. Екатериноград еще меньше Моздока и походит больше на военное селение, нежели на город. В нем шелковицы гораздо меньше чем в Моздоке, хотя местоположение его не менее благоприятно для разведения этого дерева. Жители Екатеринограда занимаются более разведением кукурузы, ячменя и пшеницы; это главные предметы их земледелия. Кроме огородных овощей, здесь множество дынь и арбузов. Здесь я прожил три дня, пока собрался караван, к которому отряжается военное прикрытие, для переезда через Кабарду. [29]

Мы отправились из Екатеринограда часов в десять утра. Почва шла плодоносная; по полям встречалось множество фазанов, которые разноцветностию своих перьев составляли приятный вид. Па половине пути, подле крепости Урука, мы сделали привал. Наш караван был так велик, что походил более на переселение какого-нибудь города, чем на обыкновенное путешествие. В караване, кроме большого числа людей, было до 100 повозок, множество рогатого скота, верблюдов и лошадей: все это, вместе с военным прикрытием, представляло живописный вид. Хотя дорога из Моздока до Владикавказа короче, нежели из Екатеринограда, однако, но причине перехода через Терек и препятствий от гор, она труднее последней, по которой ныне следуют, и по которой мы ехали.

Отправясь с привала, мы подошли к-вечеру к одной крепости, где должны были ночевать. Прикрытие и путешественники вошли в крепость, а скот и повозки с погонщиками расположились подле нее. Эти люди были хорошо вооружены, караван велик, и они поставили так хорошо свои повозки, что нельзя было опасаться Черкес. Я ужинал у начальника крепости, который подчивал меня фазанами; их наловили, в степи, солдаты, и продавали живых по рублю за штуку.

Наутро отправились в путь рано, и около 11 часов остановились на привал у другой крепости, которая находилась в превосходном местоположении. Здесь росло много дикой шелковицы, без всякого употребления на пользу; трава была богатая, как в Пьемонте. В этой крепости жаловались на лихорадки, от жаров. Но, я уверен, они происходят не от влияния климата, а более от образа [30] жизни; Кабарда должна быть страна здоровая, потому что в ней нет почти болот. Я постараюсь в конце моих записок изложить мои замечания, каким образом сохранять свое здоровье в жарком климате.

К вечеру, мы подошли еще к крепости, у которой остановились ночевать. Близ этой крепости находились черкесские деревни. Пожелав видеть как живут Черкесы, я отправился с одним офицером в одну из этих деревень. Я нашел их образ жизни похожим на тот, какой ведут жители Альпийских-Гор. Черкесы приняли нас дружелюбно; подчивали сыром, жареным мясом, плодами и кумысом. Я подарил безделицу мальчику, который подле меня случился: малютка благодарил меня, и хотел постараться когда-нибудь отслужить мне за подарок.

На другой день, около 5 часов вечера, мы прибыли с караваном к Владикавказу. На утро, я отправился далее в путь, в сопровождении пяти казаков. Погода была прекрасная, а при ней чрезвычайно приятно путешествовать в горах, особенно в кавказских, которые имеют превосходный вид. К вечеру, мы прибыли в Ларек. Здесь, у духана (род трактира) я отдохнул, закусил и выпил бутылку вина. Вышед, я увидел на горе, против нашего редута, где мы остановились на ночлег, азиатское строение и около его множество Осетинцев. Полагая, что там праздник, и намереваясь идти туда посмотреть собрание, я не сказал никому о своем намерении, потому что считал это ненужным, а только вооружился, по здешнему обыкновению, и отправился на гору по тропинке, которую вскоре отъискал. Когда я приблизился к строению, множество Осетинцев и [31] Чеченцев меня окружили и что-то меня спрашивали, только я не знал о чем, потому что не понимал их языка. Летал им говорить по-нашему, по-пьемонтски, что пришел посмотреть на их праздник. Разумеется, что они также не поняли меня. Один из них побежал к дому и воротился оттуда с их князем, который спросил уже меня по-русски, что мне надобно. Я извинился перед ним, что говорю по-русски худо, потому что я Пьемонтец, и что пришел из любопытства посмотреть на их праздник. Он не понимал, что значит Пьемонт. Я растолковал ему, что Пьемонтцы суть обитатели гор «горцы». Тогда он мне объявил, что рад быть со мной знакомым, как с горцем, и что я сделал бы дурно, если бы не решился навестить их. Тут была сватьба одного князя, которому этот дом принадлежал. После этого разговора хозяева приняли меня дружески. Потом с некоторыми из Осетинцев пошел я на противолежащую гору, где у них назначено было зажечь огни, род иллюминации, в честь князю. Их зажгли около полуночи. Там я нашел еще часть пирующих Осетинцев, которые стали нас подчивать кумысом. Я провел с ними часа два очень весело, только мы друг друга мало понимали. После того, трое из Осетинцев проводили меня к подошве горы, поблагодарили за посещение их, и воротились домой. Оставшись один, как это место было недалеко от нашего редута, я не пожелал идти в дом, где мы пристали ночевать, чтобы не тревожить часовых, и потому я расположился проспать до утра на траве. Только-что я стал было засыпать, как услышал, что подходят люди. В просонках, думая, что тут Черкесы, я схватил саблю и вскричал «кто идет?». Но это был дозор, посланный [32] начальником редута искать меня, и получивший приказание отвести меня к караулу. Когда я рассказал, где был, мне заметили, что я поступил очень неосторожно, и мог бы разделаться с горцами не так счастливо, как со мною случилось.

На другой день, я получил замечание от начальника, извинился перед ним в неосторожности, и обещался впредь не отставать от каравана. Вскоре, после выступления в путь, погода сделалась вдруг пасмурною и туманною; дожди и туманы продолжались во всю дорогу, так что в этот раз мне не удалось хорошо полюбоваться горами и заметить их природу. Под Тифлисом, погода прояснилась. Я ожидал там найдти страну богатую, вместо того увидел самую бесплодную землю, которая была покрыта редкою травою, выгоревшею от солнца, так что она далее не могла служить пастбищем. Дожди здесь так же редки, как в Астрахани. В таком разочаровании я вступил в Тифлис.

Комментарии

1. Это путешествие сделано г. Герзи, о котором читатели «От. Зап.» уже знают из статьи « Об узорчатом тканье», помещенной в 1 томе. Цель его путешествия была осмотрение на месте состояния и способов нашего шелководства. Записки, им веденные, он предоставил в наше распоряжение, для сообщения, к сведению и пользе нашей публики, сделанных им наблюдений. Мы обращаем внимание читателей на полезные замечания г. Герзи и на особенный взгляд, с которым он наблюдал вещи. Нам мало известно подобных путешествий в промышленом отношении. — Усов.

2. После того времени, многое уже изменилось в отношении выработки московских тканей; они много усовершенствовались теперь в рисунках, крашении и обделке. Успехам в рисованьи очень способствовала рисовальная школа, учрежденная благородным стремлением графа Строганова к пользе отечественной промышлености.

3. Ахтубинский казенный шелковый завод находился на луговой стороне Волги, на реке Ахтубе, от Царицына к востоку в 14 верстах. К этому заводу, для работ, было приписано две слободы, более 7,000 душ. Тутовые деревья, в перемешку с другими, расли на поемных ахтубинских местах почти целыми рощами, и доставляли хороший корм шелковичным червям. Неудобство в этом заводе было в том, что шелковые черви вылуплялись в самое водополье, и рабочим людям надлежало в лес ездить и там собирать лист на лодках; в таких обстоятельствах рабочие иногда не успевали доставлять достаточно корма, и от недостатка его черви нередко погибали. Начало разведения здесь тутовых дерев неизвестно. — Геогр. Словарь Макс. и Щекатова.

Текст воспроизведен по изданию: Путешествие в южные провинции России, прилежащие к Каспийскому и Черному морям // Отечественные записки, № 4. 1839