"Служба артиллерийского офицера, воспитывавшегося в 1 кадетском корпусе и выпущенного в 1815 году."

(Окончание).

Рапорт г. командующему Отдельным Кавказским корпусом и войсками к оному прикомандированными, г. командующего действующим корпусом на кавказско-турецкой границе, от 24-го августа 1854 года № 1566.

В прошлом 1853 году я представлял начальника артиллерии генерал-лейтенанта Бриммера к ордену Св. Равноапостольного князя Владимира 2-й степени большого креста за искусное и благоразумное командование его артиллерией и частию наших линий в сражении 19-го ноября при Баш-Кадыкляре независимо от награды, которою удостоил его Государь Император за это же сражение, как одного из главных моих помощников. На это представление не последовало соизволении. В нынешней кампании генерал-лейтенант Бриммер не только много содействовал мне своею опытностию и неутомимым рвением по управлению вверенною ему частию, но в сражении 24-го июля при Кюрук-Дара, находясь в центре, нанес решительный удар неприятелю искусным сосредоточением огня от трех батарей, чем способствовал блистательной победе, одержанной нами над турками. Я могу засвидетельствовать, что мнение целого отряда о заслугах [465] генерала Бриммера в этот день единодушно и Государю Императору угодно было наградить его орденом Св. Георгия 3-й степени. Но, кроме этой вполне заслуженной награды, я имею честь покорнейше просить ваше высокопревосходительство ходатайствовать о награждении генерал-лейтенанта Бриммера арендой, соответственной его чину. Этот генерал не только не имеет никакого состояния, но обременен еще содержанием семейства брата жены его, умершего в прошлом году. Аренда, исходатайствованная ему вашим высокопревосходительством, будет чрезвычайно важным для него пособием, и справедливой наградой за его долговременную, примерно-отличную и деятельную боевую службу.

__________________

Вслед за появлением подножного корма предполагается предпринимать следующее:

Главные силы собираются к Заиму (на левом берегу Карс-чая), на что потребуется примерно до 4-х дней.

От них оставляется к имеющемуся в Александрополе линейному баталиону еще 3 уменьшенных баталиона пехоты и часть казаков.

При главных силах должно состоять, кроме 10-ти дневного провианта, сухарями на 20 дней, с пропорциею круп, спирту и порционного скота.

В день прибытия главных сил к Заиму, выступает из Ахалкалак генерал Ковалевский с Рязанским и Виленским полками, легкою батареею и дивизионом батарейных орудий резервной № 19 батареи, которые немедленно присоединить к ним из Боржома. Генерал Ковалевский, имея целию присоединиться к главным силам, идет к Ардагану для поиска, а после оного направляется к Заиму.

От главных сил отделяется из Заима линейный казачий полк для открытия сообщения с генералом Ковалевским во время движения его. Полк сей, по выступлении Ковалевского из Ардагана, продолжает поиск, сколько возможно, по правую сторону дороги, стараясь [466] захватить турецкие транспорты с провиантом, идущие в Карс, и присоединяется к пехоте генерала Ковалевского на втором переходе,

В то же время 2-й Куртинский полк делает поиск на Соганлугских горах, дабы захватить что-либо из доставляемого с той стороны провианта в Карс.

Приказ по Отдельному Кавказскому корпусу. Мая 17-го дня 1855 года в Александрополе.

По случаю возложения мною на командовавшего действующим корпусом на кавказско-турецкой границе генерал-лейтенанта князя Бебутова, на время отсутствия моего из Тифлиса, командования войсками Отдельного Кавказского корпуса, не входящими в состав действующего корпуса, я поручаю командование сим последним начальнику артиллерии Отдельного Кавказского корпуса генерал-лейтенанту Бриммеру.

О чем объявляю по Высочайше вверенным мне войскам.

Диспозиция 26-го мая 1855 года.

1-я колонна выступает под начальством генерал-лейтенанта князя Гагарина.

Завтрашнего числа к 7-ми часам утра войска, выступающие в поход, должны бить выстроены для молебствия на указанном месте генерального штаба капитаном Радичем.

После молебна войска выступят в поход в следующем порядке:

2 сотни казачьего Линейного № 1 полка и рота сапер, под командою войскового старшины Тришатного, впереди колонны верст на 5, для разработки дороги, таким образом, чтобы можно было двигаться в 4 и 5 повозок. [467]

От сей части до головы колонны, вправо от дороги, 4 сотни сборного Линейного 1-го полка с ракетною командою, в двух эшелонах.

Влево от дороги, в том же порядке, 4 сотни Донского № 4 полка.

Драгунский его королевского высочества Наследного принца полк с казачьею линейною № 13 батареею, на высоте головы колонны.,

Пехота:

2-й и 3-й баталионы Тульского полка.

Легкая № 8 и дивизион № 7 батареи 18-й бригады.

4-й и 5-й баталионы Тульского полка.

5-й и 4-й баталионы Белевского полка.

Батарейные батареи № 4 18-й и № 2 13-й артиллерийских бригад.

3-й, 2-й и 1-й баталионы Белевского полка.

3-й баталион Ряжского полка.

Обоз главнокомандующего и главной квартиры.

Начальника колонны.

4-й баталион Ряжского полка.

Подвижной парк 19-й и 21-й артиллерийских бригад.

3-й баталион Ряжского полка.

Обоз кавалерии. артиллерии и пехоты, по порядку следования полков.

Две роты Ряжского полка 2-го баталиона.

1-й баталион Ряжского полка.

1 сотня Донского № 4 полка.

Обоз корпусного штаба и канцелярия следуют по особой дороге и с ним черводарский транспорт с ячменем.

Приказание 1-го июля 1885 года.

Объявляется всем войскам для сведения, а артиллерии для [468] подания требований на коломазь, маршрут дорогам, пройденным войсками действующего корпуса:

Маршруты дорог, пройденных войсками Александрапольского отряда в 1855 году.

Приказ по войскам, июля 19-го дня 1855 года, при сел. Команцуре расположенным.

Мы стоим вблизи неприятеля, а потому предписываю к исполнению следующее.

По расположению войск, назначаю начальниками частей лагеря:

1. Г. генерал-лейтенанта князя Гагарина правой стороны, где стоит на холме Ряжский пехотный полк и батарейная № 4 батарея. Под наблюдением его сиятельства вся правая сторона лагеря до задней оконечности драгунского расположения.

2. Вагенбургом и всей левой стороной командует генерал-маиор Трегубов; у него в распоряжении Ряжский пехотный полк и легкая № 8 батарея.

3. Генерал-маиор Майдель командует передовою линиею; у него в распоряжении 3-й баталион Белевского егерского полка, 3 баталиона лейб-Карабинерного полка, батарейная № 2 батарея и легкая № 6 батарея.

4. Генерал-маиор граф Нирод охраняет тыл лагеря, имея в своем распоряжении Драгунский № 8 полк в полном составе, 3 дивизиона Драгунского № 4 полка и Донскую № 6 батарею, а в случае нужды может располагать и 3-мя баталионами Грузинского гренадерского полка.

5. Линия корпусного штаба находится в распоряжении начальника штаба генерал-маиора Неверовского; в оном расположены — на правом фланге 2 роты Мингрельского егерского полка, на левом 2 роты стрелков и 2 роты сапер.

3 баталиона Грузинского гренадерского полка и легкая № 7 батарея, расположенные сзади штаба, состоят равномерно в распоряжении начальника Штаба. Все эти войска служат резервом.

У всякого из помянутых начальников должен быть резерв, у пехотных из 2-х баталионов, а у драгун из 2-х дивизионов, который они могут передвигать, смотря по надобности.

Все помянутые Гг. начальники как ответственные лица, заботятся о безопасности войск на вверенной им местности, [470] приказывают выставлять караулы в назначенных местах с редкими цепями, наблюдая, чтобы вправо и влево цепь связывалась с близь стоящим войском.

Ночью выставляются секреты никак не менее 10-ти человек, при сметливом и надежном унтер-офицере; если секрет в 20 человек или выше, наряжают офицера.

Внутри цепи позволяется выпускать лошадей и перед своим полком, но всегда путанными, и при малейшей тревоге тотчас разбирают их, обамуничивают и держат каждую у своей повозки, а патронные ящики тотчас запрягают. Рогатый скот полковой может пастися тоже при полку внутри цепи, а рогатый скот от транспортов и черводарские лошади пасутся за лагерем внутри кавалерийских пикетов; для охранения его, и как резерв пикетов сзади лагеря, выставляется 50 казаков, по распоряжению генерал-маиора Бакланова.

За пехотную цепь из лагеря никого не выпускать без позволения дежурного по войскам, которое он дает только по приказанию начальника штаба. В лагерь впускают всех одиночных людей, всегда обезоружив их за цепью пехотной, и тотчас отводят к командиру саперного баталиона подполковнику Кауфману или к начальнику штаба.

Караулы ставятся на 100 саж. впереди линии огня или ружей; цепь впереди караулов на 20 саж.

Косить траву и хлеб дозволяется произвольно внутри пехотной цепи; за оную никто не должен ходить для косьбы, ибо своевременно будет сделана фуражировка.

Фуражировками будут командовать Гг. генералы, по очереди.

Все здесь прописанное я прошу и приказываю исполнять в точности и совершенно уверен, что Гг. начальники, старшие и младшие, убежденные в необходимости исполнения всего здесь сказанного, будут мне добрыми помощниками в старании соблюдать всегда и во всем порядок, без которого нет успеха ни в каком деле.

Стыдно будет той части, у которой случится оплошность или беспорядок и которая заставит меня быть строго взыскательным. [471]

На 27-е октября.

Поставляется в известность Гг. частным начальникам нижеследующее сведение о расстояниях между различными пунктами:

Копия с предписания г. главнокомандующего Отдельным Кавказским корпусом г. командующему действующим корпусом на кавказско-турецкой границе, от 18-го июля 1855 года № 532.

В диспозиции, утвержденной мною 14-го июля, которая представлена вашему превосходительству генерал-маиором Броневским при № 29, указана главная цель и общие занятия войск, оставляемых под начальством вашим для наблюдения анатолийской армии, заключившейся в окопах карсского укрепленного лагеря.

В добавление к этому считаю нужным поставить в известность ваше превосходительство о нижеследующем:

1) От 11-го июля за № 430 я просил генерал-лейтенанта князя Бебутова командировать из Тифлиса 2 роты 3-го резервного саперного баталиона в Делижан, для заготовления инженерных материалов, необходимых при осаде; а потому и вашему превосходительству надлежит немедленно просить князя Бебутова об уведомлении, когда эти роты прибудут на место, и к тому времени [472] снабдить их приказанием: какие именно они должны приготовлять материалы, к какому времени и какими средствами оные могут быть доставлены в главный отряд, дабы в случае надобности в них не встретить ни малейшей остановки.

2) По мере надобности и возможности доносить мне о состоянии вверенных вам войск и о всем, что случится в районе их расположения, а также уведомлять об этом по мере возможности генерал-лейтенанта князя Бебутова и заведывающего ахалцыхским отрядом генерал-маиора Базина.

3) Войти также в сношение с летучим отрядом полковника барона Унгерн-Штернберга, который, как известно вашему превосходительству, должен действовать на сообщение Ардагана с Карсом, и направлять его действия сообразно обстоятельствам и предположенной цели, так как и он извещен о сем же.

4) Наблюдать за оставленными в Кагизмане 3-мя сотнями куртинского № 2 полка, а в пределах баязетского пашалыка 2-мя баталионами пехоты с кавалериею и артилериею от эриванского отряда, ибо большая часть сего последнего должна, совокупно с временным отрядом, действовать к Керпи-кёву.

5) Обратить преимущественное внимание на состояние продовольственных запасов для командуемого вами корпуса, что касается особенно Александраполя.

Не домогайтесь до возвращения покорить Карс; но если на то представится верный случай, то вы конечно оного не упустите.

Генерал-адъютант Муравьев.

Два письма главнокомандующего ген. Н. Н. Муравьева генералу Бриммеру.

Эдуард Владимирович. Прошу вас навестить Зивин, только в том случае, если там есть значительные склады, а далее уже ни в каком случае не ходить. Истребив дочиста запасы на отдаленнейшем пункте, однако же никак не далее Зивина, возвратитесь сюда, стягивая эшелоны из Караургана и Енги-кева и [473] поверяя (?) истребление. В комендантстве здешнем, у Табиэ, мало что еще свезли, а сухари и вовсе не приехали. Послал я артельные повозки в Енги-кёв за сухарями, придется может быть сжечь или затопить и караурганские сухари, чтобы нам здесь долго не стоять — это на месте увидите. Хотя б послезавтра к вечеру нам всем сюда стянуться. 20-го июля 1855 года.

______________

Почтенный сослуживец. Прилагаю у сего письмо к кн. Бебутову, которое прошу отправить к нему с сим же фельдъегерем, приложив к оному открытую копию с письма моего к военному министру для прочтения вами, также здесь приложенную.

У вас, по-видимому, идет как нельзя лучше. Душевно благодарю вас. Теперь успокаиваюсь насчет происходящего под Карсом. Сожалею только, что вы слишком снисходительно поступили с жителями, у которых скот надобно было бы взять без пощады, в пример другим, а что пленных жителей Карса отпустили — это хорошо: будут хлеба требовать.

Надеюсь возвратиться 30-го. Послезавтра надобно передневать на холодном месте. Войска несколько утомились; но палатки конного отряда Дондукова должны завтра к вечеру забелеться у вашей подошвы Соганлуга, в виду Карса, при выходе из леса. Прощайте, желаю вам здравия и успеха; устал, а еще писать много. Душевно уважающий вас покорный слуга Н. Муравьев.

Вчера утром еще наши охотники были в 15-тн верстах от Эрзерума.

Отдельное мнение генерала Бриммера на предположение главнокомандующего — не взяв Карса, идти на Эрзерум, взять его и тем озадачить союзников.

А. Если мы там останемся долгое время, чего, не взяв Карса, не может быть, и все поймут, что это набег и что [474] покуда Карс не взят, то и господствовать за Соганлугом мы не можем.

Б. По уходе нашем, все опять придет в прежний порядок, только обманутое христианское народонаселение потерпит крепко.

В. Уж теперь дорога эта служит сообщением только разве конному курьеру и почте, а не транспортам.

Г) Обращаю внимание на 1-й параграф.

Выгоды, кратко исчисленные, так велики, что, кажется, не должны бы предполагать возможности не употребить тотчас все средства, в нашем распоряжении находящиеся, чтобы достигнуть, и чем скорее, тем лучше, результата, одним ударом кончающего войну в здешнем крае, покуда Турция или Европа не пришлют новых войск. Карс пал, Эрзерум не защищается, выносит ключи, и все народонаселение, часть с надеждою, другая с боязнью, ожидает повелений русского сердаря. Вот, не отвлечением союзников от Севастополя, чему они никогда не поддадутся, но этим сильным и положительным успехом нагнать недоумение в душу их можно. Невыгоды второго действия могут произойти только от неуспеха. Для успеха человек направляет к цели все свои умственные способности и все средства материальные, в его распоряжении состоящие, после чего приступает к исполнению, но конец всякого дела Бог предоставляет Себе. Потому-то христианин-воин, начиная битву с молитвою, никогда не сомневается в успехе.

Мнение генерала Бриммера о действиях летучих отрядов, 20-го июля 1855 года.

Три летучие отряда будут действовать в продолжении двух недель без устали и отдыха, деятельно, около Карса:

1) Генерал-маиора Бакланова, из 6-ти сотен казаков, 20-ти охотников и 2-х сотен горцев, на западной стороне Карса, от с. Бозгалы до ардаганской дороги. [475]

2) Полковника барона Унгерн-Штернберга, из 10-ти сотен, казаков по ардаганской дороге; иметь ему для варения каши иногда приют в Нижнем Джелаусе или где сам выберет. Правую руку подавать генерал-маиору Бакланову, левую полковнику Едигарову (т. е. иногда соединяться то с тем, то с другим, по-братски).

3) Полковнику Едигарову, оставив армянскую сотню в Угузлах, откуда ей не выходить, с прочей командой перейти в Кюрук-дара и беспрестанно действовать всеми 5-ю сотнями к Заиму, где быть в личных сношениях с бароном Унгерн-Штернбергом и влево доходить по полю до Команцура, где будет стоять отряд.

Обозначив круг действия летучих отрядов, в котором Карс центр, предоставляю гг. начальникам линию протяжения от Карса во внутрь земли, смотря по сведениям, которые будут иметь о подвозах, курьерах или почтах, следующих в Карс.

Но эти действия недостаточны. В темные ночи, с ранним рассветом летучие войска, отряжая бойких охотников, должны позволять, под начальством сметливых офицеров, тревожить неприятеля под самыми укреплениями, даже если возможно будет (да чего невозможно бойким молодцам?) проскакивать близ самых укреплений, рубя на отмашку встречного. Покуда неприятель спохватится — молодцы уж будут далеко.

Что казаку надобно, чтобы это сделать для службы Государя? Духу у казака станет и не на такое удальство; подковать крепко лошадь и хорошо кормить ее. На подковы главнокомандующий отпустил казакам деньги и разрешил сухой фураж.

Только не много отдыхать. Всем всегда на коне. Чтоб неприятель всегда со страхом видел вас везде — то тут, то там, то под носом, то вдруг все пропали, а к утру опять все рыскают кругом. Чтоб не было ему ни сна, ни покоя.

Мало его, под стать тебе — бей! много — подразни да уйди. Когда ты тревогами ослабишь его — мы добьем.

Кашу варите в два дни раз. Сухарь в кармане, вода здоровая везде есть. Сам себя не узнаешь, как смел и бодр будешь [476] чрез две недели. Без молитвы ни шагу — и с Богом! Заслуживайте спасибо от главнокомандующего.

В районе 25-ти верст около Карса чтоб не было жительского скота, о чем жителям дано знать, на первый день можно сказать им еще, чтоб угнали, или казаки отгонят.

В десять верст от Карса мельницы разорить, но не жечь, чтоб потом жители могли собрать их.

Часовых, если возможно, снимать.

Главнокомандующему Отдельным Кавказским корпусом, господину генерал-адъютанту и кавалеру Муравьеву.

Командующего действующим корпусом на кавказско-турецкой границе

Рапорт.

(Донесение ген. Бриммера о штурме Карса)

2-я колонна, под начальством генерал-маиора Майделя, выступила из лагеря при сел. Чивтли-гая, согласно с диспозициею вашего высокопревосходительства, в 10 1/2 часов вечера 16-го числа, и в первом часу пополуночи 17-го пришла на указанный ей сборный пункт. Здесь войска выстроились в назначенный им боевой порядок.

1-й и 2-й баталионы лейб-карабинерного Эриванского Его Императорского Величества полка, 3-й и 4-й баталионы Мингрельского егерского полка составили первую боевую линию, а 4-й баталион лейб-карабинерного, 2-й, 4-й и 5-й гренадерского Его Высочества Великого Князя Константина Николаевича полка — вторую линию. Баталионы первой линии были построены в ротных колоннах по-полубаталионно в шахматном порядке. Вторая линия была построена в колоннах к атаке и на дистанции 300 шагов от задних шахматов. В интервалах 1-й линии расположены были находившиеся при колонне четыре горные орудия, а сзади, за серединой линии, легкая № 1 батареи Кавказской гренадерской артиллерийской бригады с 1-й саперной и 2-мя стрелковыми ротами. Эти части были помещены [477] здесь с тою целию, чтобы, приближаясь к турецким укреплениям, было удобнее их выдвинуть вправо па гору, как то назначалось диспозициею.

Остальные войска 2-й колонны — 1-й и 5-й баталионы Ряжского пехотного полка, 2 роты сапер с батарейною № 1 батареею Кавказской гренадерской артиллерийской бригады и Сборным кавалерийским полком (Полк этот состоял из 1-й сотни грузинской дворянской дружины, 1-й сотни Сборного линейного казачьего № 1 полка, 4-й сотни Сборного линейного № 2 полка и 5-й сотни Донского № 4 полка. Командиром этого полка был назначен войсковой старшина Добрынин) — оставлены в резерве и расположены за серединой 2-й колонны, в расстоянии также 300 шагов. При этих войсках оставлены были и повозки для раненых.

Построившись в боевой порядок, войска оставались здесь на привале до 3-х часов пополуночи. Отсюда до турецких укреплений оставалось от 2-х до 3-х верст. Общая атака назначена была диспозициею в 4 часа утра, а потому генерал Майдель в начале 4-го часа двинул свою колонну вперед, соблюдая в ней самую строгую тишину и порядок. Войска наши приблизились к укреплениям незамеченными на расстояние 400 сажен, и легкая № 1 батарея с находившимися при ней саперной и стрелковыми ротами успела уже выдвинуться вперед на гору, находящуюся в 350-ти саженях против левого фланга укреплений, когда турки дали выстрел с укрепления Томас-табия (Тахмас). Эго было в 4 3/4 часа утра. За первым выстрелом последовал ряд других из орудий, расположенных по фасам укреплений, а вслед затем открылся огонь штуцерной и ружейный турецкой пехоты, которая по тревоге спешила на вал и в ровики для стрелков, устроенные впереди укрепления № 14. Несколько ядер и гранат из первых выстрелов попало в повозки для раненых, находившиеся в резерве, но, благодаря распорядительности оставленного при них поручика Авдеева, порядок в них скоро был восстановлен.

Пехота наша ускорила шаг, и легкая № 1 батарея, стоявшая уже на позиции, открыла учащенный огонь и своими искусными [478] выстрелами увеличивая смятение встревоженного неприятеля, облегчала наступление пехоты. Подведя войска на ружейный выстрел к укреплениям, генерал Майдель приказал ударить штурмовой марш и двинул их беглым шагом. Часть мингрельцев, под начальством командира полка полковника Серебрякова, направилась в интервал между укреплениями №№ 14 и 15, остальные, под начальством маиора Баума, правее редута в укрепление № 14, а карабинеры, под начальством командира полка полковника Моллера, на правую оконечность этого укрепления; 1-й и 2-й баталионы двинулись прямо на вал, а 4-й баталион был направлен по дороге в обход. Вместе с тем горные орудия, следовавшие в интервалах первой линии, выбежали вперед, очень скоро снялись с передков и открыли картечный огонь, а баталионы 2-й линии ускорили шаг.

Подбежав, несмотря на страшный огонь, в стройном порядке к укреплениям, войска первой линии с криком "ура" бросились на штурм, выбили штыками турок, засевших в передовых ровиках, вскочили на вал, дружным ударом опрокинули стоявшую за ним турецкую пехоту и захватили часть находившихся здесь орудий. Эриванцы, под начальством полковника Моллера, быстро вскочив на батарею, завладели двумя орудиями, стоявшими в последнем исходящем угле, а мингрельцы с маиором Баумом овладели двумя орудиями, стоявшими на фасе ближе к редуту. Но успех войск остановился перед батареями, построенными правее редутов и перед самыми редутами. Турки в последние дни усилили эти постройки и незначительные до сего времени внутренние фасы их вывели под такую же высокую профиль, как и передовые.

За баталионами первой линии ворвались в укрепления баталионы второй линии, и успел ввезти сюда свои горные орудия командовавший горным дивизионом штабс-капитан Броневский. Орудия эти тотчас же вошли в передовую линию и, искусно направленные штабс-капитаном Броневским и достойными помощниками его поручиком Долухановым и подпоручиком Давыдовым, ни на одну минуту не оставались праздными и много облегчали действия пехоты. [479]

Генерал Майдель лично повел часть пехоты па редуты и батареи, в которых держались турки, а генерального штаба капитану Романовскому приказал выдвинуть кавалерию и направить ее с остальною частью пехоты для преследования отступивших с вала турок, и на новые их толпы, начавшие собираться у лагерей, расположенных сзади укреплений.

Ближайшие толпы были опрокинуты штыками и пехота наша ворвалась по их следам в лагерь, ударила на турок, открывших по ней огонь из-за палаток и небольших каменных построек и завалов, устроенных внутри лагеря. Большая часть сопротивлявшихся была заколота на месте. Первый лагерь был занят. Кавалерия же, в голове которой следовали дворянская дружина, под начальством капитана князя Цицианова, и сотня сборного линейного № 1, полка под начальством есаула Огиевского,— руководимая командовавшим полком войсковым старшиною Добрыниным, пронесясь между тем правее первого лагеря, бросилась на толпы турок, начавшие выстраиваться сзади палаток, порубила многих на месте, отбила одно знамя (Отбито знамя 5-й сотней Донского № 4 полка, бывшей под командою есаула Катасонова) и ворвалась во 2-й лагерь.

В это же время пехота, оставшаяся под личным начальством генерала Майделя, успела занять батарею, устроенную левее редута в укреплении № 14. Батарея эта была взята поручиком гренадерского Его Высочества Великого Князя Константина Николаевича полка Пилларом фон-Пильхау 2-м, который, несмотря на страшный картечный огонь из орудий и штуцерной из редута, бросился на батарею с командуемою им ротою и, переколя прислугу, захватил находившиеся здесь четыре орудия. Два из этих орудий были вывезены с батареи, а остальные два выброшены за вал. По овладении батареею, генерал Майдель обратил из находившихся у него под рукою войск роты 1-го баталиона лейб-карабинерного полка на редут укрепления № 14, а мингрельские на редут № 15; для связи же между этими колоннами и для наблюдения за неприятелем со [480] стороны Томас-табии послал команду под начальством подпоручика гренадерского полка Богдановского, который, несмотря на полученную рану, оставался во фронте, пока не получил вторую тяжелую рану, от которой лишился чувств.

Но в это время турки, освободившись от атак генерал-лейтенантов Ковалевского и князя Гагарина, обратили все свои усилия на колонну генерал-маиора Майделя; часть их бросилась на помощь своим штурмуемым редутам, а большая часть направилась чтобы отрезать кавалерию и пехоту, занявшие лагери. Кавалерия была выведена из укрепления, а пехота, приняв влево, пристроилась к войскам, действовавшим против редутов, остановила напиравших на нее турок и удержала за собой часть занятого ею первого лагеря.

При штурме редута № 14 генерал Майдель был ранен пулею в руку, но остался при войсках. В это же время были тяжело ранены командовавший 1-м баталионом лейб-карабинерного полка маиор барон Врангель, принявший после него команду маиор Рогожин, командир 2-го баталиона лейб-карабинерного полка подполковник Врангель, командир 4-го баталиона Мингрельского полка маиор Баум, командир 4-го баталиона гренадерского полка маиор Пирадов и убит командир 2-го баталиона того же полка маиор Вальховский; многие из ротных командиров также убиты или ранены. Вскоре после первой раны генерал Майдель получил вторую тяжелую рану пулею в грудь. Положение дел в других штурмующих колоннах в это время было неизвестно. Изнемогая от двух тяжелых ран, генерал Майдель передал приказание генерального штаба капитану Романовскому держаться на занятой позиции до последней крайности, подвести резервы и передать команду старшему, а с известием о положении дел и за резервами в ближайшие колонны послал состоявшего при колонне гвардии ротмистра Башмакова.

Стоявшие в резерве два баталиона Рязанского полка, две роты сапер с батарейною № 1-го батареею немедленно были введены в занятые нами части укрепления № 14, а вслед за ними сюда же [481] подошла легкая № 1-го батарея с находившимися при ней саперной и стрелковыми ротами.

По распоряжению генерала Майделя, сделанному еще накануне, команду после него должен был принять командир Мингрельского егерского полка полковник Серебряков. Но штаб-офицер этот, направленный па укрепление № 15, успев овладеть большею его частию и на штыках дойдя до главного редута, был ранен тремя пулями и не мог принять команды. Тогда начальник 2-й линии командующий гренадерским Его Императорского Высочества Великого Князя Константина Николаевича полком, полковник князь Тархан-Моуравов 2-й, бросившись к войскам, ослабевшим в удержании усилившегося напора турок со стороны лагеря и в тщетных усилиях против редутов, штыками отбросил шедшие на выручку укрепления неприятельские войска и снова обратился против редутов.

Прибытие резервов и в особенности артиллерии облегчило наши штурмовавшие войска и дало возможность стать твердою ногою в занятой нами части турецких укреплений. Командир легкой № 1 батареи полковник де-Саже занял правую сторону позиции и обратил часть орудий к стороне лагеря, а другую к стороне Карс-чая, действуя против нижних батарей, устремивших огонь на нашу штурмующую колонну. Командир батарейной № 1 батареи подполковник Брискорн, войдя в укрепление, расположился с своею батареею на левой стороне занятой позиции и обратил часть орудий против редутов, а другую против турецких войск, снова начавших собираться у лагеря и число которых с каждой минутой увеличивалось. Пришедшие с этими батареями роты сапер и стрелков присоединились к пехоте, действовавшей против редутов, а два ряжские баталиона оставлены в прикрытии батареи.

Действия против редутов возобновились с новой силой, но сильные профили этих укреплений, их глубокие рвы и высокие бруствера делали все попытки против них безуспешными. Штабс-капитан лейб-карабинерного полка Миндилеев, схватив знамя, [482] бросился на редут в укреплении № 14, но получил рану пулею в руку — и попытка эта не удалась, как и прежняя. Между тем турки, сосредоточивая на штурмующую колонну огонь со всех ближайших батарей, стали стягивать сюда баталионы как с верхних, так и с нижних укреплений. Ряжские баталионы были выдвинуты частию против наступавших войск, частию для прикрытия тыла штурмующих, и затем резервов не осталось.

В это время прибыл к месту боя посланный вашим высокопревосходительством генерал-маиор Броневский и приблизились посланные с ним подкрепления. Двинув шедшие впереди 1-й и 2-й баталионы Белевского полка на усиление штурмовавших и назначив следовавшие за ними 1-й и 3-й гренадерские баталионы в резерв на батарею, генерал Броневский воодушевил войска и готовился возобновить штурм, но, получив тяжелую рану в плечо, был вынужден оставить поле сражения и передал команду командиру Ряжского полка полковнику Ганецкому.

Оставшись за старшего, полковник Ганецкий выдвинул вперед подошедший к батарее 1-й баталион гренадерского полка и, бросившись сам с 5-м баталионом своего полка, схватил знамя и лично повел баталионы на штурм редута. Солдаты добежали до рва, некоторые вскочили на вал, но, пораженные страшным перекрестным огнем орудийным и штуцерным, тотчас отошли. Здесь пал героем впереди своего баталиона гренадерского Его Императорского Высочества Великого Князя Константина Николаевича полка маиор Герсеванов, который, идя впереди баталиона, был поражен штуцерною пулею в висок. Затем вступили в дело 3-й баталион гренадерского полка и присланные вашим высокопревосходительством 1-й баталион Рязанского и 4-й баталион Тульского полков, но и их усилия остались также бесплодны.

Рязанский баталион, под начальством дежурного штаб-офицера подполковника фон-Кауфмана, был направлен из резерва в обход турецких укреплений справа и, поднявшись на высоту в тылу занятых укреплений, направился прямо на редут; для содействия [483] ему был выдвинут 4-й баталион Тульского полка, но, несмотря на энергический удар подполковника фон-Кауфмана, эта новая атака не удалась.

Во время этих новых попыток овладеть редутами, полковник Ганецкий был ранен пулею в руку, а заменивший его полковник Москалев убит на месте. Но начальники частей, настаивая в исполнении указанного им плана, не переставали возобновлять упорные атаки против редутов; воодушевляя подчиненных своих личным примером геройской неустрашимости, они собирали свои расстроенные продолжительным боем части и, приводя их в порядок, сколько возможно было это под убийственным непрерывным огнем, лично водили их на штурм. Так, полковник князь Тархан-Моуравов в продолжении всего боя не переставал собирать части командуемого им полка и беспрерывно возобновлял с ними атаки.

Нельзя не сказать здесь несколько слов о том геройском хладнокровии и истинном самоотвержении, которые выказаны были в это время находившимися здесь батареями Кавказской гренадерской бригады. Забивая всякую опасность, они свято исполняли свой долг. Ни перекрестный огонь со всех ближайших батарей, ни убийственный штуцерный с редутов, к которым орудия приближались на расстояние не далее 80-ти сажен, не могли поколебать ревности их облегчать действия пехоты. Несколько раз батареи эти одной картечью останавливали турецкие баталионы, шедшие на выручку своих укреплений со стороны Чахмаха и нижних карсских укреплений, несколько раз орудия заставляли молчать неприятельские батареи, превосходившие их калибром и числом орудий. В особенности же обратили на себя внимание, кроме полковника де-Саже и подполковника Брискорна, в батарейной № 1 батарее штабс-капитан Шлиттер и поручик Давыдов, а в легкой № 1 батарее поручик Семчевский, подпоручик Гасфорт и прапорщик князь Гагарин. Из них первый и третий, распоряжаясь вверенными им дивизионами с примерным искусством, не раз останавливали подходившую пехоту и, подбивая орудия на ближайших неприятельских батареях, [484] заставляли их умолкать, а последние три, несмотря на полученные раны и контузии, оставались во фронте до конца боя.

Был в начале 11-й час (Собственно мною диктовано. Ген. Бриммер). Войска 2-й колонны 6 часов уже продолжали свои упорные, но безуспешные атаки; большее число частных начальников были убиты, ранены или контужены; некоторые из находившихся на позиции орудий оставались без прислуги и почти без лошадей; потеря увеличивалась в войсках ежеминутно, а средства неприятеля к сопротивлению усиливались. По мере удаления прочих штурмовых колонн с места боя, турки сосредоточивали на занятую нами позицию свои батареи и войска.

В таком положении было дело, когда, по приказанию вашего высокопревосходительства, я прибыл на позицию. Остановив подведенные мною резервы вне выстрелов и приказав дивизиону батарейной № 4 батареи 18-й артиллерийской бригады занять позицию против редута № 15, чтобы ослабить действие неприятельских орудий, без умолку стрелявших картечью во фланг войск 2-й колонны, я объехал поле сражения и не видел нигде стройных рядов. Упорные штурмы под перекрестным огнем, бой между палатками и выбытие из фронта старших и частных начальников было причиною, что части перемешались.

С утомленными, расстроенными 6-ти часовым боем войсками, стоящими под сильным артиллерийским и штуцерным огнем перед неприятелем, нельзя было что-либо предпринять. Была ли возможность их устроить? Никакой. Следовательно не было возможности и ожидать малейшего успеха; оставаться в занятых нами линиях тоже не было возможно. На горе без воды, в виду ожесточенного неприятеля, к чему могла послужить нам занятая полоса земли? Следовательно в эту минуту на мне лежала обязанность вывести хотя сильных духом, но до бессилия утомленных воинов. Поняв эту обязанность, я должен был исполнить ее без замедления, ибо каждая минута усугубляла потери, и у нас было там две крепко расстроенные батареи, почему, приказав еще с дороги начальнику штаба [485] послать четыре казачьи сотни из резерва для уборки раненых, спускавшихся на плоскость по скатам гор и оврагам, я оставался на позиции около часу. Первый Рязанский баталион с подполковником фон-Кауфманом, не успевши присоединиться к прочим войскам, вышел в это время за линию укреплений и начал спускаться к дер. Чахмах.

Приказав прежде всего полковнику князю Тархан-Моуравову, стоявшему (Люди во рву, он на бруствере, в 15-ти саж. от турецкого укрепления. Ген. Бриммер) с частью гренадер в нескольких саженях перед турками, отправить взятые у неприятеля и стоявшие близ него два орудия, я расставил данные мне вашим высокопревосходительством два баталиона: 3-й Эриванский баталион, под командою маиора Кобиева, поставил на горе Муха, растянув его по всему гребню; сзади, на следующей горе, находящейся левее первой, поместил 2-й баталион Рязанского; артиллерии приказал отходить и два батарейные орудия поставить на горе с рязанцами, на пути, по которому шли войска. Когда же с занимаемой позиции были вынесены раненые и я получил известие, что сзади равномерно убраны таковые, то начал отводить войска.

В 11 1/2 часов утра я приказал отойти команде полковника Моллера к малому возвышению, лежащему у горы Муха, и потом к двум батарейным орудиям, стоявшим на позиции с рязанцами; команде же полковника князя Тархан-Моуравова я приказал отходить прямо к возвышению, где был расположен 3-й Эриванский баталион. Неприятель начал было сильно теснить этот последний эшелон, но батарейные орудия и эриванцы открыли огонь — и гренадеры, тихо отступая, прошли за баталион, провожаемые только неудачным крепостным огнем; впрочем огонь этот успел подбить одно из увозимых гренадерами турецких орудий, которое князь Тархан-Моуравов для избежания потерь приказал бросить, а потому и вывезено только одно орудие. После сего и все прочие войска начали спокойно отходить с позиции.

Сошед с горы, у подошвы которой был расположен [486] фербант 2-й колонны, я приказал остановиться. Близ этого места я имел честь донести вашему высокопревосходительству о сделанном мною и получил приказание принять начальство над всеми войсками; тогда, послав приказание в главный фербант, в резерв, к начальнику штаба уведомить меня, когда все раненые будут перевязаны и перевезены в лагерь, я, по получении этого известия, в 2 1/2 часа пополудни стал отходить со всеми войсками.

Донося обо всем вышеизложенном вашему высокопревосходительству, имею честь представить на высшее начальническое внимание ваше, кроме вышепоименованных, следующих Гг. штаб и обер-офицеров, которые по свидетельству генерал-маиора Майделя, успели в этот день отличить себя примерным исполнением своего долга: подполковника барона Врангеля, маиоров барона Врангеля, Рогожина, Баума, Визирова, князя Авалова, Пирадова, Грузинцева, Вознесенского, Виберга, Жиллета, Шаровкина, Златогурского и капитана Иванова, из них первые восемь ранены, состоявших при колонне лейб-гвардии ротмистра Башмакова, генерального штаба капитана Романовского и причисленного к тому же штабу поручика Райского, командовавшего тремя саперными ротами капитана князя Бектабекова и находившихся при ротах штабс-капитана Бутохина, подпоручиков Куповера (тяжело раненого), Соколова, Кармина, Воротынцева и Корганова, командовавшего стрелковыми ротами после смерти полковника Лузанова, капитана Каменского (ранен), капитана лейб-Карабинерного полка Кантурова и подпоручика того же полка фон-дер-Нонне, капитана Мингрельского полка Хандамирова и поручика того же полка Сулханова (оба ранены), а также состоявших при генерале Майделе на ординарцах подпоручика лейб-Карабинерного полка Иноземцева и хорунжего сборного Линейного № 2 полка Долгиева.

Передавая это свидетельство генерал-маиора Майделя, я беру на себя смелость упомянуть о тех, которых я сам видел в исполнении их обязанностей: командующего Гренадерским полком полковника князя Тархан-Моуравова 2-го я нашел перед малочисленными уже гренадерами, с саблею в руках, близ отнятых им [487] орудий и в нескольких саженях перед неприятельскими редутами, около которых толпились турки. Такая энергическая стойкость перед сильным неприятелем заслуживает похвалу. О двух командирах артиллерийских батарей уже было сказано в донесении, а потому и не прибавляю ничего к свидетельству о строгом исполнении ими своей обязанности. Свидетельствую перед вашим высокопревосходительством о хладнокровной деятельности и сметливости двух офицеров, исполнявших при мне свои обязанности: генерального штаба капитане Романовском и состоящем при мне артиллерии капитане Добровольском. Дозволено надеяться, что служба Государю Императору найдет и впоследствии в этих двух офицерах людей достойных высшего внимания.

СВЕДЕНИЕ О ЧИСЛЕ УБИТЫХ, РАНЕНЫХ, КОНТУЖЕНЫХ И БЕЗ ВЕСТИ ПРОПАВШИХ НИЖНИХ ЧИНАХ АЛЕКСАНДРАПОЛЬСКОГО ОТРЯДА ВО ВРЕМЯ ШТУРМА КАРССКИХ УКРЕПЛЕНИЙ 17-ГО ЧИСЛА СЕГО СЕНТЯБРЯ МЕСЯЦА.

Примечание: Сверх сего, из донесения генерал-маиора Базина видно, что во вверенном ему отряде в день штурма карсских укреплений потеря нижних чинов заключается в следующем размере:

Убито 89, ранено 265, контужено 77, без вести пропало 23; итого 454.

Письмо Михаила фон-Кауфмана ген. Бриммеру, 14-го сентября 1866 года.

М. г. Эдуард Владимирович. Искренно вам благодарен за теплые и выше меры заслуг моих слова участия, помещенные обо мне в ваших воспоминаниях. Все происшествие, бывшее со мною под Карсом, рассказано в главных чертах совершенно верно. Позволяю себе только заметить, что ничего не сказано о полковнике Ганецком, оставшемся за старшого после смерти Москалева, а от него-то я и получил приказание атаковать редут со внутренней [490] стороны, оттеснить для этого предварительно цепь турецкую, подвигавшуюся от Чахмаха и сильно вредившую нашим батареям Брискорна и де-Саже; наконец он же вызвал вместе со мною и охотников из беспорядочной толпы всех родов войск, теснившейся во внутренности и снаружи занятых нами укреплений. Когда я взошел наверх и очутился с баталионом в этом аде, откровенно говорю, я удивлялся спокойствию и самоотвержению трех человек, на которых с удовольствием и надеждою останавливалось внимание; это были Брискорн, де-Саже и Ганецкий, и я совершенно убежден, что им мы обязаны тем, что войска, хотя и в беспорядке, но держались внутри укреплений. Далее вы не упомянули о моем спасителе уряднике-донце, которого я в самую затруднительную минуту послал к видневшейся вдали кавалерии и который, раненый и на раненой лошади, отыскал Бакланова, рассказал ему, чего я прошу от кавалерии, и тогда Бакланов выскакал ко мне на помощь к краю оврага, выставил вдоль обрыва шесть орудий конной батареи и открыл огонь по турецкой флеши и высыпавшим из нее туркам. В атаку казакам тут было идти невозможно и они этого не делали, но огонь шести орудий был достаточен, чтобы заставить турок приостановить их ожесточенное преследование.

С вашего позволения, я оставляю у себя вашу драгоценную для меня выписку, а, если желаете, я изложу самый ход дела, как я его помню, в отдельной записке. С чувством глубокого уважения и нелицемерной преданности имею честь быть ваш искренний и покорный слуга.

Заметки начальника всех турецких войск по левой стороне реки, в креп. Карс.

(Перевод с английского).

В начале июня, не задолго перед появлением русских перед Карсом, генерал Вильямс с муширом Вассиф-пашой согласились назначить меня начальником дивизии, расположенной на высотах, или, [491] другими словами, начальником всех войск на левой стороне реки. Я достаточно знал турецкий язык и дисциплину султанской армии, дабы не иметь нужды в помощнике. Капитан Тисдель, адъютант генерала Вильямса, был назначен ко мне начальником штаба. Войска было всего 6459 чел., 21 мортира и 32 пушки.

______________

Когда неприятель, несколько недель спустя, устроил главную квартиру в деревне Буюк-Тикма (Отдаленной часа полтора от Тахмаса), мы решили остаться на этой площадке, которая была укреплена в виду неприятеля полковником Иеком, а для занятия ее была отправлена самая лучшая бригада из резервов. Я перенес свою палатку в центр тахмасской равнины, с полным убеждением, что наше существование зависело от этой позиции.

От г. Вильямса я получил следующие словесные инструкции: "Держитесь в Тахмасе сколько возможно; если вы будете вынуждены оставить эту позицию, то ретируйтесь в крепость Лек, но во всяком случае не прежде, чем неприятель потеряет около 3000 чел." С этими инструкциями мне было предоставлено расположить войска и артиллерию по своему усмотрению.

________________

Известие о падении Севастополя имело благодетельное влияние на нравственную силу наших войск. В следующие дни мы замечали, что по утрам около лазтепесских высот ходят неприятельские патрули. По ночам замечали движение вагонов и зажженных фонарей; это обстоятельство породило во многих надежду, что неприятель отправляет тяжести и вскоре нас оставит.

Так как обыкновенная цель блокады состоит в том, чтобы обессилить гарнизон, отрезав его от всякого сообщения, и потом напасть на него; так как мы до того времени оказывали весьма слабое сопротивление неприятельским маневрам, пока они происходили вне выстрела, я никак не мог себе объяснить эти ночные движения, [492] хотя и не разделял мнения прочих. 28-го сентября вечером мой адъютант доложил мне, что он видел недалеко от блокадных войск, на высотах Капы-кей, несколько белых (Squares) войсковых частей большой численности, но не мог узнать, из чего они состояли и для чего они там находились. Темнота помешала дальнейшим наблюдениям. Хотя это известие и могло служить некоторым предзнаменованием, но никто не предвидел кровавого утра. Около 3-х часов утра 29-го сентября с трех концов прискакали гонцы с известием: "Неприятель идет!" Я приказал резервам выйти без шума, послал маиора Али к артиллерии и отправил рапорт в главную квартиру, в 3-х милях от нас. Направление темных масс ежеминутно разъяснялось, а именно против позиции Хусейн-паши и против линии Ренисона. Передовые войска подошли в совершенном молчании на 1500 шагов от площадки. Одна из неприятельских батарей уже начала располагаться на маленькой высоте направо от моей позиции. Я решился первый прервать молчание, которое соблюдалось с обеих сторон, и приказал стрелять по вышесказанной высоте. Артиллерийский огонь начался по всей нашей линии. Неприятель отвечал слабо, но бросился на нас с громким криком. Одна колонна направилась налево от Тахмаса, другая атаковала фронтовые укрепления, а третья подвигалась к ренисонским линиям. Колонна напротив меня была принята сильным артиллерийским огнем, а когда подошла ближе, то ружейным залпом со всех сторон. Она подвигалась однако с удивительным равнодушием к смерти и бодро взошла на возвышение, несмотря на дурную каменистую дорогу и получасовую стрельбу. Когда она подошла на 150 шагов, то передовые линии открыли огонь. Однако медленность и нерешительность, с которыми начали действовать, подали повод думать, что начальники вероятно убиты. Когда я усилил огонь, неприятель начал колебаться и наконец ретироваться, однако четверо успели вскочить на амбразуру. Под целым градом выстрелов и камней неприятель тихо отретировался к своей артиллерии, оставив на месте по крайней мере 1000 убитых и раненых. Если бы наша артиллерия и пехота не [493] истратили все снаряды, то потеря неприятеля при отступлении была бы гораздо сильнее. Наша потеря была незначительна. Турецкие солдаты начали выбегать из рядов с целью ограбить павших, когда я получил известие, что люнет Ярим-ай взят и что Хусейн-паша окружен. Я отправился с 4-ми баталионами на помощь левому крылу. Хусейн-паша был атакован на левом фланге и с фронта с такой силой, что должен был очистить место неприятелю, с потерей двух маленьких пушек на левом люнете, и отретироваться с 4-ми баталионами в тахмасский редут. Все земляные укрепления налево, в 50-ти шагах от редута, более 300 палаток и часть бруствера направо, все было занято неприятелем, который присылал баталион за баталионом для занятия этой позиции. При наступлении дня Хусейн-паша находился с 4-мя баталионами и 6-ю пушками в редуте, окруженном по крайней мере 15000 русских, частью в таком близком расстоянии, что сражающиеся прибегали к камням. Однако неприятель должен был довольствоваться этой мнимой победой. Твердость Хусейн-паши, частый огонь артиллерии и дисциплина его войск не дали неприятелю двинуться вперед и позволили храброму генералу сделать вылазку во главе нескольких сот охотников против бруствера направо от редута, отделить временно неприятеля от лагеря и принять через открытый таким образом путь полковника Мустафу-бея в редут. Этот офицер с 4-мя баталионами из форта Лек первый пришел на помощь в Тахмас. Он подошел к палаткам, но сильный огонь оттуда не позволил двигаться вперед; он расположил своих людей за каменным валом и отсюда причинял некоторый вред неприятелю, число которого постоянно увеличивалось. Когда однако свежий неприятельский баталион начал наступать на него, то Хусейн-паша его выручил из критического положения. В то же время Керим-паша с одним адъютантом и 4-мя курдами пробрался через неприятеля и вошел в тахмасский редут, в защите которого он с этой минуты имел самую блестящую долю. Одновременно с тремя главными колоннами еще одна маленькая колонна из 600 чел. штурмовала люнет Ярим-ай, влево от [494] Юкзек-табии. Маиор, защищавший его 2-мя баталионами и двумя пушками, испуганный внезапностью нападения, отошел после слабого сопротивления. Если бы неприятель преследовал бегущий гарнизон по пятам, то положение дел на правом крыле приняло бы совершенно другой вид. Однако неподвижность неприятеля дала возможность гарнизону поправиться, а между тем счастливый случай привел в редут капитана Тисделя. Неприятель скоро заметил, что он не много выиграл, владея этим маленьким укреплением, поэтому, повернув две пушки против редута, приготовился штурмовать укрепление; но удобный момент был уже потерян. Штурмующие действительно подошли ко рву и даже четверо перескочило через парапет, но кап. Тисдель принял неприятеля таким жарким огнем, что он удалился за люнет и оттуда перестреливался. Около этого времени я пришел из-за Юкзек-табии с 4-мя баталионами гвардейскими, тотчас составил колонну и лично повел их на приступ к люнету. После короткой схватки неприятель отступил в беспорядке к резервам, оставив на месте около 60-ти тел. Однако успех все же зависел от тахмасского укрепления. До освобождения этой местности все частные успехи не имели большого значения. Наши подкрепления собирались понемногу, тогда как неприятельские силы постоянно увеличивались. В 6 часов утра положение дел было следующее. Вся позиция впереди и кругом была так окружена неприятелем, что каждый выстрел из редута непременно должен был попасть в цель; пониже, вдоль долины, неприятель расставил артиллерию и с этой позиции бросал ядра в тахмасский и юкзекский редуты. Это распоряжение было основательно относительно Юкзека, но гранаты, направленные на Тахмас, или перелетали, или разрывались над их собственной пехотой. Налево, около 50-ти шагов от редута, длинный бруствер находился с самого начала нападения во власти неприятеля. Вблизи редута неприятель не имел артиллерии, но он продолжал двигать вперед пехотные массы. Хвост колонны взял в сторону, пока передовые под сильным огнем редута вынуждены были остановиться. Здесь, направо от неприятеля, под [495] прикрытием оконечности бруствера, полк. Бей (Мустафа?) находился с двумя баталионами. За ним неприятельские казаки и иррегулярная кавалерия грабили палатки, которые находились в центре площадки. Прямо против моей палатки развевалось русское знамя. Направо от Тахмаса начали появляться русские. Во рву и на концах бруствера направо от редута расположились застрельщики; некоторые из них стреляли в Юкзек-табию. Эта важная позиция показалась мне слабо защищенною и я приготовлялся к приступу, под неприятельским огнем. Новая колонна была составлена из 2-х companies of rifles и 2-х свежих companies из 3-го баталиона, которые с 2-мя пушками были взяты из Юкзек-табии. Во главе этой маленькой кучки я направился к оконечности бруствера и штурмовал его; несмотря на упорство, неприятель был сброшен в ров, и все пространство около меня было так очищено, что я мог тотчас вступить в сношения с Керим и Хусейн пашами направо и с полковником Бей налево. Неприятель однако отступил не далее палаток, где он держался в 50-ти шагах от нас с удивительною настойчивостью; некоторые выбегали из палаток, дабы выстрелить, и опять скрывались. Поведение русской пехоты в палатках направо и налево было безукоризненно с начала до конца, но все дело после первого нападения на редут Хусейн-паши было ведено без системы. Занятие правого бруствера было для нас чрезвычайно выгодно не только потому, что оно освобождало весь правый фланг тахмасского редута, но тоже потому, что мы могли под прикрытием парапета вытеснить неприятеля из палаток, из которых он все еще поддерживал живой огонь. После первого залпа с нашей стороны очень немногие продолжали выбегать из палаток, но неприятель упорно отказывался очистить поле. Между тем победа видимо клонилась в нашу сторону. Хусейн-паша лично делал вылазки с левого фланга и поместил большую часть двух баталионов за бруствером. Между тем неприятель был вытеснен из Инглизи-табии: орудия из форта Лека, Чим-табии и Тектон-табии, по ту сторону реки, образовали совокупно с тахмасским редутом большой огненный круг, который [496] причинял огромный вред неприятелю, продолжавшему посылать подкрепления в центр. Последний баталион имел странную судьбу. Командир, во главе баталиона сделав большой обход, чтобы дойти до тахмасского редута, и увидав невозможность двигаться по принятому направлению, пошел по дороге в Чахмах; но едва он дошел до резервных палаток, где еще находилось несколько казаков, как баталион и казаки попали под огонь нашей полевой артиллерии, расставленной в Юкзек-табии, и только благодаря своей артиллерии, которая в эту минуту случайно проходила, возвращаясь из Инглиз-табиаси, он был в состоянии спастись, не без значительной потери. С этой минуты (около 9 1/2 час.) неприятельский огонь заметно уменьшился и отдельные отряды начали удаляться на лазтепесские высоты. Мы со всех сторон старались их преследовать выстрелами и вылазками. В 11-м часу неприятель очистил поле на всех пунктах. На всей тахмасской площадке у нас было 370 убитых и 420 раненых. Потеря неприятеля перед всей тахмасской линией превышала 6000. Теперь остается описать атаку соседней колонны, состоящей из 5-ти баталионов, одной батареи и сильного кавалерийского отряда (около двух полков), которые были направлены против Инглиз-табиаси. Демонстрация против Канлы-табия, перед фронтом которого неприятельский отряд был все время расположен вне выстрелов, едва заслуживает внимания. Я не присутствовал лично при атаке на Инглиз-табиаси, потому что в это время отбивал атаку на Тахмас, но, кажется, дело происходило следующим образом: пехота соседней колонны бросилась на две роты в форте Тисдель, взяла укрепление и разогнала гарнизон. Русская кавалерия вторглась внутрь укрепления и начала рубить бегущих к форту Леку. Между тем капитан Томсон направил пушки из Карадаха, а поручик Кох из Араб-табии против тисдельского редута, из которого неприятель вывозил осадную артиллерию. Дабы спастись от выстрелов из Карадаха, неприятель очистил тисдельский редут, однако занял прежде зорабский (?), а потом томсонский редут без сопротивления. Артиллерийский огонь однако [497] преследовал его, и тогда он старался укрепиться в форте Вильямс, откуда даже сделал несколько пушечных выстрелов против форта Лека и против города. Между тем полковник Лек принял начальство над укреплением своего имени и действовал так искусно артиллерией и войсками, прибывшими из города, что принудил неприятеля отойти от Инглиз-табиаси. Потеря неприятеля за Инглиз-табией была около 400, а наша около 300. Когда Инглиз-табия была очищена, артиллерия полк. Лека действовала по возможности против неприятеля в Тахмасе. Вся потеря наша 1094, а неприятельская 6500.

Военный исследователь невольно спрашивает, почему русский генерал атаковал Тахмасское укрепление в самом сильном пункте, тогда как он придавал так мало значения этой позиции, что позволил укрепить ее перед своими глазами. Артиллерийский огонь не предшествовал атаке, из чего можно заключить, что рассчитывали на внезапность нападения. Во всяком случае эта метода может считаться весьма опасным опытом. Нападающих было 15,000 пехоты и 12 т. кавалерии. Защитников около 18,000.

Турецким войскам следовало бы воспользоваться неравностью грунта и темнотой до восхода луны, для направления атаки на неприятельские войска, которые в числе 3-х или 4-х тысяч расположились в деревне Инглиз-табие. Этот лагерь был отдален более 4-х часов ходьбы от лагеря главной квартиры около Чивтли-гая, тогда как от нас был всего в 1 1/2 часах. Между этими двумя лагерями не было никаких войск, следственно нельзя было рассчитывать на скорую помощь. Недостаток лошадей для артиллерии недостаточная причина, потому что ночью, на неровном грунте, имея три баталиона refles мы не нуждались в пушках. В неприятельском лагере не могло существовать обыкновенной дисциплины при таком огромном числе раненых и после значительной потери старших офицеров. Уничтожив лагерь у Айнали, мы бы извлекли из нашей победы ту пользу, что неприятель не был бы в состоянии продолжать блокаду. Упустив это предприятие, наша победа осталась бесплодною.

Текст воспроизведен по изданию: Приложения к запискам Эдуарда Владимировича Бриммера "Служба артиллерийского офицера, воспитывавшегося в I кадетском корпусе и выпущенного в 1815 году" // Кавказский сборник, Том 20. 1899

© текст - фон дер Ховен А. И. 1899
© сетевая версия - Тhietmar. 2018
© OCR - Karaiskender. 2018
© дизайн - Войтехович А. 2001
© Кавказский сборник. 1899