ДЖЕЙМС БЭЛЛ

ДНЕВНИК ПРЕБЫВАНИЯ В ЧЕРКЕСИИ

В ТЕЧЕНИИ 1837-1839 ГОДОВ

JOURNAL ОF A RESIDENCE IN CIRCASSIA DURING THE YEARS 1837, 1838 AND 1839

ТОМ 2

Глава 19

ОРУДИЙНАЯ ПАЛЬБА. ВОЕННЫЙ СОВЕТ. ДОЛИНА САШ. ПРИБЫТИЕ РУССКИХ. БУХТА МАМАЙ. РУССКИЕ СОВЕРШАЮТ ВЫСАДКУ ВОЙСК. ПОДОЗРЕНИЯ И РОПОТ. ЗАБОТЫ ЖЕНЩИН О РАНЕНЫХ ВОИНАХ. МЕСТНАЯ МЕДИЦИНА. ДИПЛОМАТИЧЕСКАЯ ПЕРЕПИСКА. ДРЕВНИЕ КРЕСТЫ.

Cаш, 20 апреля 1838 года. — Сегодня, ближе к полудню, недалеко прозвучала пушка, и я поднялся на вершину соседней возвышенности, откуда взгляд, простирающийся на море, позволял мне удостовериться в том, что происходит; но, так как мне мешал лес из больших буков и продолжала звучать непрерывная перестрелка, у меня не было иного выбора, как побыстрее спуститься по кочковатым лесным тропинкам — в домашних туфлях — до открытой части прибрежной долины Псеха. Прибыв туда весь в поту через какие-то пятнадцать минут, я увидел, что объектом нападения была турецкая лодка из Требизонда, а атаковал ее пароход. Первая прибыла ранним утром и, отдав якорь недалеко от берега, вместо того чтобы быть незамедлительно отбуксированной, вынуждена была разрубить тросы и при появлении парохода устремиться к берегу. Приблизительно сто пятьдесят жителей во главе с Али Ахметом прибежали к укреплениям пристани. После дюжины выстрелов пароход удалился, так и не приблизившись на расстояние ружейной стрельбы.

К несчастью, два из этих выстрелов попали в подводную часть корпуса барки; так что почти триста килограммов соли, составлявшие весь ее груз, были потеряны еще до того, как мы могли бы ее вытянуть на берег с помощью шпиля. Экипаж рассказал, что встретился с семью другими русскими кораблями и без особых происшествий ускользнул от них!

Эта и две соседние долины по-доброму известны целомудрием их жителей или во всех случаях строгими правилами, определяющими отношения двух полов. Насколько я знаю, целомудрие обычно не числится среди черкесских добродетелей, хотя ничего обратного в жизни их общества не замечено.

21. — Сегодня уже год, как я прибыл в эту страну, и этой годовщине посвящено было собрание от [7] четырех до пяти сотен лиц, в числе которых были все влиятельные люди окрестностей. Местом собрания было плато Мамая, а его целью — определить, какие позиции необходимо более всего укрепить при нападении, ожидаемом со стороны русских. Я присутствовал на нем лишь в качестве зрителя. Я с удовольствием стал свидетелем разрешения одной распри, завершившейся приготовлением совместных действий против общего врага. Был принесен Коран, чтобы оба примирившихся неприятеля поклялись на нем отложить всякое разногласие, и даже была сделана попытка прекратить ссору; но сторона, считавшая себя оскорбленной, заявила, что клятва бесполезна, и вместо этой формальности в присутствии тамата они пожали друг другу руки.

Хиса, 23. — В прошлую субботу Хасан-Бей отвел меня в деревушку, расположенную на восточной стороне долины Саш, ставшую первой остановкой во время нашей прогулки на юг вдоль побережья. Прогулка была прервана неприятным делом, которое я вскоре разъясню; но я смог тем не менее сформировать для себя представление о красоте и протяженности этой долины. Она имеет от пяти до шести миль в длину и приблизительно милю в ширину. С каждой стороны ее окаймляют холмы с отлогими склонами, а с севера она закрыта высокими горами. Широкий и прозрачный ручей змеится между богатыми лугами, начинающими наряжаться красивыми дикими цветами, и к тому же они украшены многочисленными фруктовыми деревьями — яблонями, грушами и орехами; некоторые из лугов самые большие из мною виденных. Но более всего меня поразил холм на западной стороне долины, почти полностью покрытый на пространстве в милю виноградниками, похожими на те, что я уже не раз описывал: одинокие деревья, вокруг которых [8] в виде спирали извивается гигантский виноград. Эти, как и другие, виноградники не огорожены, ими владеют сообща все соседи. Множество больших поселков рассыпаны вдоль ручья, разделяющего долину, а многие иные прячутся на красивых лесистых холмах, окружающих ее; широкая крепостная стена, оставшаяся от древней крепости, прикрывает вход в долину со стороны моря. Сцена, в целом, предлагает восхитительную картину сельских красот, счастья и изобилия; и единственное, что уменьшило радость, испытанную мною при созерцании этой долины, — было опасение, что, если жители, лишенные артиллерии, не смогут защитить вход в долину, она, вероятно, очень скоро окажется опустошенной метлой военного разрушения.

Теперь я перехожу к рассказу о моем неприятном приключении; оно предстало сперва в радужном свете. Во время моего пребывания в деревушке, упомянутой мною, слуга переводчика Надир-Бея явился из Агии сообщить мне, что несколько кораблей прибыли ради меня из Константинополя и что в Шапсекуа доставлены адресованные мне письма; но турецкий капитан, привезший эти письма, хотел передать их только мне, ожидая за то быть щедро вознагражденным. Эта приятная новость тотчас же была испорчена последовавшей за ней. Один из семьи Зази-Оку поссорился с переводчиком, требуя у него, чтобы за купленного Надир-Бею за непомерную цену коня им было уплачено серебром, а не товарами и разными другими вещами, которые, по их мнению, причитались им. Слуга попросил меня, если это возможно, найти ему эти деньги. Гонец добавил, что члены этой коварной и злобной семьи громко поносили нас и пытались распространить мнение, что было бы ошибкой позволить переводчику увезти с собой пакет писем, доверенных ему мною, ввиду того что они могли содержать в себе опасные для страны [9] вещи. Это сообщение заставило меня заподозрить, что послание относительно писем, которые мне следовало отправиться искать в Шапсекуа, вполне могло быть уловкой, дабы незамедлительно завлечь меня на север.

Я поделился этим подозрением с Хасан-Беем, а также моим решением не отправляться вновь в путь, пока я не завершу все, что должен был осуществить на юге. Я предполагаю, что он предпринял в соответствии с этим необходимые меры; так как после утреннего завтрака мы отправились на один пригорок неподалеку от моря, где собрались, вскоре после нашего приезда, Али Ахмет-Бей, Хаджи Дахум-Оку и другие старейшины, с коими было условлено, что кому-нибудь из них будет поручено отправиться в Агую, дабы предостеречь жителей этой части побережья от слухов, распространяемых против нас, и не дать Зази-Оку употребить насилие по отношению к драгоману Надир-Бея или удержать отправленные нам письма и, если это будет не обходимо, предоставить гарантию вождей, что их справедливые требования будут удовлетворены. Что касается денег, то, принимая во внимание, сколь затруднительно их здесь найти, я надеюсь, что члены семьи Зази-Оку внимут доводам разума и согласятся или взять вместо денег товары, или, по крайней мере, оставить их у себя, пока драгоман не заимеет время отправиться в Константинополь и возвратиться оттуда с деньгами. Это неприятное происшествие отложило мою поездку на юг; когда теперь ее можно будет осуществить? Именно этого я не знаю, так как все зависит от действий противника.

25. — На юге слышна была орудийная пальба; и вчера, пока мы все еще строили догадки, что могло быть тому причиной, кто-то явился с неприятной новостью, что пять или шесть крупных русских военных кораблей бросили якорь в Саше и что в [10] открытом море замечены многие другие парусники. Это стремительное их появление было столь неожиданным, что среди девятнадцати гостей, ужинавших здесь вчера вечером и здесь ночевавших, несколько человек оказались из этой долины. После ужина, по-другому говоря около полуночи, — времени, до которого за питьем и курением наш хозяин обычно продолжает это застолье — и как раз, когда нам постелили постели, наши приготовления ко сну внезапно были прерваны воинственным кличем, сопровождаемым, по обыкновению, ружейными выстрелами, исходящими из долины, над которой и расположена эта деревушка. Подумалось, конечно, что гяуры собирались высадиться на берег; так как наш хозяин и еще один из гостей сразу же вскочили на коней, чтобы самим отправиться посмотреть, что же произошло, и поднять тревогу в самой близкой долине на севере, что входило в обязанности первого как командира; что касается нас, мы легли спать, полностью одетые и во всеоружии, готовые, если понадобится, устремиться к месту боя. Вскоре воображаемый мир снов и видений сменился для меня вещами из мира реального, и когда я проснулся на рассвете, то узнал, что тревога и воинственный клич вызваны были приготовлениями противника в Саше. К тому же ночью этому месту угрожали несколько кораблей. Это сообщение обычным образом было передано вдоль побережья на весьма значительное расстояние.

Некоторые из этих пятнадцати судов, достигших возвышенности Саш, теперь видны с берега; и, хотя все население находится в боевой готовности, дабы противостоять этой угрозе, никто не знает, куда сперва обрушится ее ярость.

27 апреля. — Утро 25-го началось самыми добрыми предзнаменованиями. Легкие облака в виде барашков предвещали ясность, а морской [11] ветерок, дувший с запада, слабо рябил море вдоль побережья.

Но бухта Мамай представляла собой ужасный контраст с радостным обликом природы. Ее воды были омрачены флотом военных кораблей, тогда как в лесах взморья в лучах восходящего солнца сверкало оружие бесчисленных воинов. Перед тем как приступить к рассказу о предстоящем сражении, надлежит несколько детально описать местные особенности.

Бухта Мамай, или Саш, видимая с мыса, коим она заканчивается на северо-западе и коий нависает над морем, образует глубоко впалый изгиб, на южной стороне которого находятся устье Саш и вход в одноименную долину, а на северной стороне — маленькое плато Мамай, или Псеха; от устья реки и до плато — более двух радиусов действия пушки. Промежуток от одного из этих пунктов до другого является возвышенным и неровным участком земли, покрытым пышным лесом из буков и дубов и постепенно понижающимся к юго-востоку, где Саш впадает в море. Северный мыс образован высокими и обрывистыми холмами; иные, столь же крутые, но менее высокие, покрыты лесом. На всем своем протяжении бухта глубоководна уже на достаточно небольшом расстоянии от берега, из чего следует, что, хотя воды Мамая предоставляют кораблям самое лучшее укрытие, это место абсолютно непригодно для строительства здесь форта, так как достаточно близко над ним господствуют окружающие его возвышенности, с которых пули местных жителей легко могут долетать до гарнизона. Устье реки и южный мыс тоже оказываются под властью расположенных в непосредственной близости возвышенностей, хотя и чуточку более удаленных; эти два последних места, как я о том говорил вождям и как то подтвердилось происшедшим, [12] вызывали наибольшее опасение из-за возможного использования в качестве места предполагаемого десанта противника. И то и другое были укреплены рвами, перед которыми были уложены срубленные деревья или воздвигнуты плетеные укрепления, наполненные дерном и камнями: таким образом и с особой тщательностью, будучи главным причалом турецких торговцев, был защищен Мамай.

24-го числа эскадра бросила якорь в верхней части устья Саш и сразу же начала интенсивную орудийную пальбу; но на следующий день командующий эскадрой прибег к коварной уловке, успеху которой, о чем я говорю с сожалением, содействовали в равной степени его пароходы и встречный ветер. Он выстроил всю эскадру перед Мамаем; линия, составленная из восьми трехпалубных кораблей и тяжеловооруженных фрегатов, развернулась перед плато и окрестными возвышенностями, приблизительно в половине радиуса действия береговой пушки, тогда как позади стояли корветы, боевые бриги, транспортные суда и т. д., составлявшие остальную часть эскадры и в целом в численности своей доходившие до тридцати парусников.

В 8 часов утра началось сражение, и в течение первых двух часов артиллерия флота обрушила на Мамай и окрестные возвышенности столь интенсивный огонь, что черкесы, боясь, что их оборонительные сооружения будут в один миг сметены, сосредоточили все свои силы на их сохранении, не имея иных укрытий, кроме тех, что предоставляли им неровности этой местности. В это время вражеские шлюпки заполнялись людьми прямо в открытом море (что, кстати, и маскировалось интенсивным огнем флота); затем шлюпки достигли устья реки и высадили на берег крупный отряд с несколькими пушками, пока две или три сотни [13] самых храбрых и самых ловких черкесов успели пройти по кочковатым лесным тропам — так как прибрежная полоса стала непроходимой под огнем флота, — перейти вброд реку и устремиться с саблями на высадившихся на берег солдат. Но отчаянная попытка этого небольшого числа храбрых воинов имела своим единственным итогом, как это чаще всего бывает, самопожертвование самых лучших и самых храбрых; так как, хотя они и убили около ста пятидесяти врагов, захватили в плен двадцать человек и три пушки, русские тем не менее не покинули места своей высадки. Приблизительно семьдесят или восемьдесят дворян и других самых влиятельных среди черкесов лиц, кроме определенного числа других, менее знатных их представителей, были убиты или ранены в этом бою, а во время орудийной пальбы общие потери черкесов составили от трехсот до четырехсот человек. Из трех захваченных пушек пришлось оставить две, слишком тяжелых, чтобы переправить их на виду у противника через неровное и труднопроходимое место. Они были брошены в ров или яму, где, вероятно, были вновь найдены русскими. То, чего более всего боялись последние, так это, чтобы черкесы не завладели такого рода оружием.

Как только русские закрепились, они обосновались в центре долины и вдоль южной отлогости на позициях, что позволяли им не только лучше защитить свои главные силы от второй атаки, но и действенно прикрыть выгрузку остальной части их артиллерии и боеприпасов. Тем не менее возвышенности и густые леса с обеих сторон долины были заняты противником, не упускавшим любой возможности тревожить их боевые охранения и доказать им, сколь дорого обойдется захват леса на южной возвышенности. Русские приступили к делу сразу же после того, как закончилась их высадка. Их [14] силы могли в целом составить восемь тысяч человек, черкесы — если быстро их собрать — не превышали и половины этого числа.

28. — Мы узнали от одного из жителей Бесни, что все русские войска, расположенные в Верхней Кубани, покинули свои места и направились к морю; из чего делался вывод, что именно против побережья в ходе этой кампании и будет нанесен главный удар. Новости из Шапсуга заставили нас предположить, что русские намереваются попытаться организовать военное поселение по соседству с Абуном, так как под охраной большого конвоя туда было отправлено весьма значительное число семей и огромное количество продуктов.

Говорят, Сасс и его армия прибыли в Анапу; если это так, женщины и дети этих окрестностей находятся в большой опасности.

Одно происшествие убедило меня, что положение мое весьма критическое. Я сидел на отлогом берегу, у входа в эту долину, предавшись грустным размышлениям, что навевала на меня неравная борьба, в кою вовлечены были мои друзья, когда остановился один всадник, дабы поговорить с моим, державшимся несколько в стороне поляком. По тону и жестам всадника я скоро понял, что происходящее носило отнюдь не дружеский характер. Наконец он удалился, как и двое или трое других, присоединившихся к нему; и после того я, как и предполагал, узнал, что человек этот в самых резких выражениях говорил обо мне, обвиняя в том, что именно я стал причиной прихода русских, что, будучи в Константинополе, он узнал, что не следовало бы полагаться на англичан. Это происшествие, вероятно вытекающее из разоблачений, высказанных против меня Шамузом, доказывает, что я должен в данный момент быть осторожным; так как [15] народ, озлобленный бедствиями, может принять на веру все, что может против нас говориться.

1 мая. — В течение марта месяца у нас было шесть дождливых дней, а в апреле — семь; в остальные дни двух последних месяцев стояла прекрасная погода. В феврале и начале марта несколько раз был ураганный ветер, как и 2 и 3 апреля; в эти последние два дня южный и западный ветры были самыми сильными. Ныне погода восхитительная, возвышенности и долины покрыты самой прекрасной зеленью. Вчера, в полдень, термометр показывал 79° (39° по Цельсию; 21° по Реамюру), самую большую жару, что у нас до того стояла.

Отныне времени у меня будет не хватать; так как кроме советов, визитов и лекарств, что у меня просили многие люди, моим заботам полностью был предоставлен привезенный сюда один из раненых жителей окрестностей. Я вижу, что вынужден здесь бороться с теми же медицинскими предрассудками, что и на севере. Его друзья и родственники, мужчины и женщины, собираются вечером, чтобы развлекать его музыкой, историями и забавными выходками, и я не могу добиться от него согласия оставаться в полном покое; он хочет наслаждаться «привилегией» своего положения и заявляет, что лучше спится под музыку. Моя хозяйка и высокая, красивая девушка, явившаяся навестить этого человека, сегодня отправились в Саш, где хотят повидаться с аталыками дочери первой, дворянином, раненным, как и многие другие, 25-го числа.

Этот обычай посещения раненых женщинами повсеместен. Я много раз видел двух девушек, одна из которых являлась сестрой Хасан-Бея, приходивших посидеть у кровати моего больного пациента, занимаясь тем, что обмахивали его и оказывали иные деликатные знаки внимания, в частности [16] расчесывали и чистили пряди конских волос, что молодые люди обычно носят на макушке головы.

Азраи, оказавшиеся в Саше зачисленными в русскую армию, нашли возможность информировать жителей, что русские собираются совершить ночные набеги с целью захвата пленных; вследствие этого предупреждения вдоль всего побережья было выставлено самое большое число постов, а живущие ближе всего к врагу отправили подальше в глубь края свои семьи и собственность.

2 мая. — Рвение в религии, коим многие здесь, как и в других краях, пытаются отличиться, соблюдая, скорее, внешние правила, чем действуя под влиянием веры, приводит к тому, что никто не осквернит свои губы даже каплей чистого вина; что не мешает многим из них раз за разом и полными стаканами пить с другими тошнотворный напиток из меда и перебродившего виноградного сиропа, напиток, который не раз на моих глазах вспыхивал в огне, подобно самому крепкому вину. Они, абсолютно не стесняясь, пьют и местную водку.

3. — Мы только что узнали, что русский комендант в Саше отправил черкесам письмо, коим он торопит их заключить мир (иначе говоря, безропотно примириться с положением рабов); я надеюсь заполучить копию оригинала этого письма. Я надеюсь также, что народ должным образом воспримет авансы этого военного Иуды, чему, если будет возможно, я посодействую.

Я едва ли мог поверить, если бы мне не предоставили убедительного тому доказательства, что азраи и грузины, несущие службу в русской армии, первоначально получали ежедневную плату приблизительно в тридцать пиастров (от семи до восьми франков); когда было хорошо известно, что именно такая сумма жалованья за четыре месяца выплачивалась русским солдатам за куда [17] более тяжелую службу. Впрочем, это завышенное жалованье вспомогательным войскам опустошило русскую военную кассу; поэтому не имеет особого значения, прекращены или лишь обещаны выплаты такого вознаграждения.

7. — Узнав, что русский генерал обратился к черкесам с письмом, о котором только что шла речь, я высказал желание отправиться оказать черкесам помощь моими советами, как на это письмо ответить; на следующий день жители долины Саш, узнав о моем намерении составить для них ответ, передали мне настоятельную просьбу сделать это. Я отбыл 5-го числа в сопровождении Хасан-Бея, турецкого писаря и других персон. Преодолев долину, мы достигли нескольких возвышенностей, расположенных непосредственно напротив русского лагеря; там мы обнаружили собрание, перед которым вновь было прочитано письмо русского генерала. Я увидел, что в значительной степени оно было направлено против англичан. Мне поручили на него ответить, затем все разошлись; мы — чтобы отправиться в деревушку, расположенную на возвышенностях вокруг Мамая, остальные — чтобы переночевать под открытым небом в лесах или заброшенных деревушках.

На следующий день я отправился на другой съезд — с участием приблизительно двух сотен человек, где ответ, что частично был составлен мною, был сразу же прочитан и тотчас же одобрен, затем собрание разошлось и каждый возвратился на свой пост,

8. — Большие перемены произошли после моего первого посещения в этом году долины Саш. Здешние красоты природы ныне достигли предельного своего выражения: ее луга стали еще зеленее, а листва еще более густой; но в ее покинутых деревушках дым более не кружился голубоватыми колоннами над [18] ее счастливыми хижинами, и нигде более не видны были ни женщины, ни радостные детишки; я лишь встретил юношей, игравших вместо мяча ядрами, а на краю долины заметил великолепную лисицу, неторопливо удиравшую через поле, как если бы она понимала, что прежних ее врагов там более не было.

9. — Мой поляк, отправившийся вместе с черкесами, попросившими меня о том, чтобы он послужил у них артиллеристом, возвратился вчера вечером. Черкесы произвели лишь несколько выстрелов из пушки, найдя, что расходы на нее слишком обременительны для скудных запасов пороха, что каждый из них имел. Но говорят, что на возвышенности к северу от реки у них есть весьма прочное укрепление, откуда можно контролировать весь лагерь и даже предполагаемое место форта, что было очередным доказательством того, что то, что нужно черкесам, чтобы избавиться от тех, кто вторгся в их страну, — это несколько пушек и необходимые боеприпасы.

Гонец, коему было поручено отвезти письмо черкесов, рассказал, что русский генерал предложил выдать две тысячи рублей серебром всякому, кто передаст меня в его руки, а за моего драгомана он обещал половину этой суммы (таким образом, у нас, у меня и моего переводчика, теперь есть некое представление о нашей цене в этих местах); и он добавляет, что, если черкесы боятся, что он не сдержит своего слова, он готов, лишь бы только они нас ему выдали, выплатить всю сумму заранее. Он также прочитал гонцу проповедь относительно безумия его соотечественников возлагать надежду на Англию, которая никогда не сможет или не захочет ничего для них сделать.

Хасан-Бей сказал, что когда-то переживал и мучался, как это делаю и я, в ущерб своему [19] здоровью; но, как он в том ныне убедился, это было чистым безумием, и он решил, что он и его друзья должны радоваться тому, что послала им судьба, понимая, что ничего не сможет унести с собой на тот свет и что там он не будет ни банкиром, ни казначеем, ни продавцом. Он с гордостью рассказывал о полученных им сегодня подарках, а именно: добром коне, великолепном быке и нагруженных вином двух коней. «Какой смысл вам в этом? — сказал я ему. — Ибо я думаю, что, как обычно, вы в ответ отдадите значительно больше». — «Я знаю это, — ответил мой практичный философ, — мне, может быть, придется отдать в два раза больше, но это будет не раньше, чем через год, и пока я могу наслаждаться подарками, мне преподнесенными». Удача и дружба, таким образом, находятся здесь в непрерывном движении, которое Хасан-Бей имел привычку распространять до окрестностей Сукума; но в настоящее время оно ограничено у него нынешним вторжением и его обязанностями хозяина по отношению ко мне.

10. — Похоже, в Саше имеет место немалый спор относительно снятия нескольких древних крестов, три из которых особенно знамениты: один — висящий на дереве, и два установленных (в отличие от других, они позолоченные). Народ в основном хочет снять их из боязни, что те попадут в руки русских, которые могут узреть в том некое их право на этот край как на исконно христианский; тогда как вождь Али Ахмет-Бей — пьющий много вина, никогда не замеченный в произнесении хоть одной мусульманской молитвы и подозреваемый в склонности к древней вере этого края — протестует против осквернения, что может принести перемещение этих реликвий веры их предков. Ахмет предпочитает защищать их там, где они находятся, и требует приказать оставить их в неприкосновенности. [20]

Глава 20

ПРОДОЛЖЕНИЕ БОЕВЫХ ДЕЙСТВИЙ ЭТОЙ ВОЕННОЙ КАМПАНИИ. РАЗНЫЕ ПРОИСШЕСТВИЯ. РУССКИЕ ПРОИЗВОДЯТ ВЫСАДКУ ВОЙСК В ТОАПСЕ. РАСКАЯНИЕ ШАМУЗА. САМШИТ. МЕДИЦИНСКОЕ ЛЕЧЕНИЕ РАНЕНЫХ В ЧЕРКЕСИИ. ТРАГИЧЕСКОЕ ПРОИСШЕСТВИЕ. СТОИМОСТЬ ЖЕНЩИНЫ. ВОЗНАГРАЖДЕНИЕ ХИРУРГА [21]

Хиса, 11 мая 1838 года. — Большое собрание представителей всех прибрежных долин к югу от Ваи обеспечивает себя двухнедельным запасом еды, проходит как раз сейчас, дабы обсудить вопрос о нанесении решающего удара по русским.

14. — Три дня назад сюда пришло известие, что черкесы захватили небольшой форт по соседству с Анапой и что абазаки отразили вторжение в свои области. Позднее и первое, и второе известия подтвердились. Отступление русских войск с Верхней Кубани (что является фактом достоверным) и донесение (в достоверности которого можно ныне сомневаться), что Сасс и его армия прибыли в Анапу, вероятно, являлись простыми уловками, дабы ввести в заблуждение жителей Абазака; так как две тысячи русских под командованием Сасса, как бы присутствующие в одно и то же время повсюду, вскоре после того вошли в эту область и перешли вброд Шагуаш. Тотчас же они были атакованы отрядом абазаков, находившимся в засаде при входе в лес; и атака эта была столь решительной, что большое число русских утонуло, пытаясь преодолеть реку, а из всего их войска спаслось лишь очень малое число солдат. Преступления Сасса, слава богу, на некоторое время прерваны, так как он был ранен в ногу. Большое собрание в Саше, о котором я выше рассказывал, вероятно, было вызвано этими добрыми известиями; а решимость черкесов здесь, как о том свидетельствует частая орудийная пальба, отнюдь не убавилась. Вчера я прогулялся до Вардана и увидел огромное число отдельных групп, следовавших вдоль побережья на конях и пешком, направлявшихся к месту боя.

Четыре дня подряд двенадцать или четырнадцать военных кораблей прибывали в Саш вместе с другими кораблями меньших размеров; но они вскоре вновь [22] приготовились к отплытию, и можно предположить, что единственной их целью было доставить запасы продовольствия, строительные материалы (так сказать, абсолютно готовый к тому лес) и высадить на берег приблизительно пятьсот человек новых войск, вероятно, для замены тех, коих черкесы взяли в плен или убили.

Место, захваченное в окрестностях Анапы, является малым фортом, построенным для защиты поселения. Черкесы захватили гарнизон, боеприпасы и три пушки. Нынешнее положение и образ жизни черкешенок являются как бы следствием смешения турецких и черкесских обычаев, когда первые преобладают в отношении замужних женщин, а вторые — применительно к тем, кто таковыми не являются, превращая жизнь и тех и других в полную противоположность положению европейских женщин, особенно тех, кто относится к высшим классам. Дом и общество замужней женщины, как и в Турции, недоступны всем мужчинам, за исключением лишь тех, кто принадлежит ее собственной семье, аталыков, их детей и членов братства ее мужа, имеющих в любое время свободный в них доступ. Когда она выходит, чтобы нанести визит своим друзьям, то старательно покрывает голову и лицо и полностью закутывается в нечто, напоминающее манто; необходимо, чтобы она избегала встречи с мужчинами, и, коль это происходит, если только это не крепостные,она должна держаться почтительно в стороне, пока те не пройдут. Но девушка — которой ее корсет, тесно сжатый и покрытый спереди серебряными пряжками, как и ее чепчик, украшенный серебряными нашивками и бантиками, придают некий воинственный вид, как если бы полные доспехи ее невинности были способны противостоять всяким атакам, в то время как спадающие длинные косы, свободно [23] сидящее платье и сдержанная походка придают вместе с тем всему ее облику женский характер, и если она к тому же высокого стана и внешности, одновременно грациозной и полной собственного достоинства, — выходит, не покрываясь вуалью, и, коль представится тому случай, смешивается с группами мужчин, не испытывая ни страха, ни какого-либо стыда. Высокая и красивая девушка, кою я не раз видел входящей в этот дом, дабы навестить раненого воина, часто заставляла меня вспомнить об Орлеанской деве, исполнявшей свой воинский долг по отношению к своим товарищам по оружию.

Но, хотя прелести матрон таким образом скрыты от публичных взоров, не следует думать, что женщины подавили в себе одну из главных характерных черт своего пола (и конечно, не менее милую) — желание быть предметом восхищения: так как вуаль, что они носят, как правило, белая как снег, спадающая широкими складками, часто из муслина или, по крайней мере, из самой прекрасной ткани, какую они могут раздобыть; а паранджа, или манто, одна из самых дорогих частей черкесского костюма, сделана из очень большого куска ткани из европейской шерсти, столь красивой и столь дорогой, сколь им позволяют их возможности.

Власть в семье возлагается на отца; но я не раз сталкивался то тут, то там с примерами, убедившими меня, что в Черкесии, как и в других странах, главенство зависит от степени ума и что, если жена в том превосходит мужа, скипетр переходит в ее руки.

Сколь же некоторые глупости того, что называют цивилизованной жизнью, становятся в высшей степени нелепыми, когда разум немного освобождается от пут привычек, живя среди безыскусного народа! — когда противопоставляешь [24] постоянным переменам моды в Европе и всем уродствам, что она поочередно рождает на свет шляпы всех размеров, форм и наименований; платья с малым и большим воротником, длинного и короткого размеров; мужские галстуки и воротнички, столь надуманные, что могут вызвать апоплексический удар; разнообразные чепчики и рукава наших дам, — неизменный и элегантной простоты костюм этих азиатов, коих мы причисляем к варварам! Если, однако, фантазии этого женского деспота, что именуют Модой, ограничились бы лишь этим перечнем пышных дополнений (чье простое перечисление, как я думаю, придало бы мне некую неизбежную нелепость), то все бы завершилось улыбкой; но возникают более серьезного свойства чувства, когда мы видим подобным образом наполненный интеллигентностью мир и большинство тех, кто составляет ту часть общества, где требуется, в качестве специальной прерогативы, превосходство интеллектуальной культуры и просвещения, дабы оказаться рабынями моды не только в одежде, коими они, несомненно, являются, но и в мысли.

Я не знаю, однако, кто мог посоветовать черкесам попытаться улучшить творение Бога, принуждая девушек носить кожаный корсет, плотно закрепленный на талии, корсет, сохраняющийся до брачной ночи, когда только жених имеет исключительное право разрезать его своим кинжалом. Этот обычай еще сохраняется, разве что тесный гнет этого кожаного заточения несколько лет назад все же оказался благоразумно ослаблен.

Как бы ни изменилась эта часть края, открытия, что время от времени происходят, свидетельствуют, что в эпоху, еще не столь отдаленную, ее образ жизни не был одним из самых праведных. Хасан-Бей рассказывает, что когда он был молодым, то искал славы в морских подвигах; что он, так [25] сказать, покинул отчий дом, так как отец не одобрял подобную жизнь; что в перерывах между походами, в которых преследовал либо русские корабли, либо азраев на побережье, где заполучал пленников, он имел привычку жить на взморье, близ своих, столь любимых лодок. Один из таким образом захваченных им и проданных туркам пленников недавно проплыл здесь, возвращаясь из Константинополя с большим количеством дешевых товаров, ставших результатом его предпринимательской ловкости после того, как был отпущен на волю купившим его турком; он явился отблагодарить Хасан-Бея за то, что тот таким образом открыл ему путь к успеху и богатству. Прибрежные походы против азраев больше не происходят, но набеги с целью грабежа все еще, время от времени, продолжаются во внутренние области; четыре человека из этих окрестностей совершили в прошлую зиму пеший набег на соседние с Лабой земли и привели сюда четверых мужчин, коих им удалось захватить в плен. Необходимо положить конец этим походам, без чего будет невозможно достичь чего-то похожего на согласие и создать прочный союз провинций. Нужно будет бороться с увлечением древними национальными привычками, коим необходимо противопоставить национальную присягу как одно из средств искоренения этого зла.

15. — Во время своего здесь пребывания Шамуз хвастался тем, что воспрепятствовал на севере своим соотечественникам в отправке послов в Англию вместе с Надир-Беем; но жители этой части края, у которых в какой-то степени это предложение и родилось, очень недовольны его поведением и говорят, что весьма прискорбно, что послы посланы не были, тем более, что согласны и готовы были отправиться человек пятьдесят. [26]

22. — Вчера мы услышали известие о событии, которое вызовет, и, как я думаю, неизбежно, чувство печали и огромное уныние на всем севере: известие о смерти Пшугуй-Бея, самого влиятельного и самого уважаемого вождя Псадуга. Во время его визита, что в прошлом году он нанес нам в Семез, естественное благородство его манер и горячий патриотизм, проявлявшийся в его речах, полностью оправдывали в наших глазах всеобщую демонстрацию почтительности и уважения, коей, как мы заметили, он был окружен. Все на севере убеждены, что он был отравлен русским врачом, коего он нанял для своей семьи.

Однажды, в связи с неведением того, что происходит на берегу, один турецкий корабль оказался на виду у русской эскадры, стоявшей в водах Саша, и был захвачен пароходом, сопровождавшим эту эскадру. Затем русские предложили отдать это судно, его груз, экипаж и пассажиров, среди которых несколько женщин, в обмен на бронзовую пушку, захваченную черкесами 25-го числа прошлого месяца в бою. Но это предложение было отвергнуто.

Русские хорошо понимали, сколь шатким будет положение их фортов с земляными стенами, если у их противников будет даже несколько пушек; отсюда и заманчивое предложение, что я только что упомянул, и «серьезность» (используя выражение «Санкт-Петербургской газеты»), что приобрело дело о «Vixen», когда обнаружилось, что двух упомянутых в его реестре пушек не оказалось на месте.

Пахотная земля, будучи здесь из-за природы края значительно менее богатой, чем на севере, участки долин и менее обрывистые холмы, на которых этой земли больше всего, строго передаются семьями, владеющими ими, от отца к сыну. Именно поэтому Хасан-Бей заявил, что не отдал бы за две тысячи пиастров (около четырехсот франков) и части [27] долины, коей его семья владеет уже сто пятьдесят лет и коя может иметь протяженность около восьми английских акров.

Жители поочередно помогают друг другу возделывать земли, и многие из них превращают эту работу в некое развлечение, в ходе которого в изобилии раздается вино и иные крепкие напитки.

26. — Из записки, полученной мною от г-на Л. два дня назад, я узнал, что Шамуз высказал ему и другим искреннее сожаление по поводу своего ко мне отношения, отношения, которое он приписывает одному из приступов хандры, коим подвержен. Г-н Л. намеревается покинуть страну при первой же им найденной возможности, считая, что дальнейшее пребывание здесь не будет иметь никакой пользы. Я бы тоже хотел так поступить, так как привлекательность новизны этой полуцивилизованной жизни уже давно рассеялась и иные обязанности призывают меня в другие края; но я чувствую, что мне следует еще какое-то время подождать результата последних новостей, полученных мною из Англии.

24-го числа восемь крупных русских кораблей вошли в воды Тоапсе, а в тот же и на следующий дни за ними последовали другие суда, общим числом в тридцать пять парусников. Тринадцать самых крупных, состоявших главным образом из двухпалубных судов, не замедлили оказаться в развернутом строю при поддержке трех пароходов, в ста шагах от песчаного берега, там, где местность более всего открыта. Флот сразу же начал столь сильный обстрел, что черкесы вынуждены были покинуть свои укрепления и отправиться подальше искать укрытие позади нескольких небольших холмов. Войска, тем временем высадившиеся чуть севернее, быстро достигли, хотя и в большом [28] замешательстве, вершин нескольких низких холмов, находящихся в этом месте, и тем самым вышли во фланг укрепления. Хотя черкесы и составляли единую силу, похоже, они были застигнуты врасплох, вероятно полагая, что сперва будут атакованы другие места стоянок между Тоапсе и Саш, а многие из них были активно заняты в момент высадки спасением своих семей и имущества. Весть о происшедшем столь мало распространилась в окрестностях, что Лука и двое других гонцов, возвращавшихся сюда из Агуи — лишь в полуторе часов от Тоапсе, — чудом не были перехвачены аванпостами русской армии и едва спаслись от града проклятий, пуль и снарядов. Это происшествие, связанное с общим характером положения дел здесь, еще более усилило упрямство моего небольшого окружения, каждый день меня оглушающего доводами относительно необходимости предпринять меры, чтобы ускользнуть, пока путь еще для этого открыт. Можно поэтому предположить, что положение мое в данный момент не из приятных ввиду того, что я не могу ни удалиться, ни позволить это сделать без меня моим двоим слугам; хотя я знаю, что, как обычно, я буду судим лишь по результату, без оглядки на обстоятельства, к коим я вынужден в данный момент приспосабливаться, и что, если результат этот окажется неудачным, скажут, что мое упрямство подвергло опасности этих людей. Я сделал все, что ныне было в моих силах: я не пренебрег ни одной возможностью сообщить друзьям этой страны об истинном положении дел.

30. — Сегодня я получил весь багаж, оставленный мною в Семезе, и среди прочего коня и саблю с серебряными украшениями — предметы огромного искушения для большинства черкесов. Это обстоятельство является доказательством, что Шамуз изменил свое враждебное ко мне отношение; оно доказывает также недоверчивость, с которой [29] были бы встречены его обвинения, если бы он попытался их продолжать распространять.

Шимтоач, 8 июня. — Среди разных пересказов, что распространяются между жителями Саша, самым странным является тот, что сообщает о большом, абсолютно черном корабле, с поднятым на нем красным флагом, четыре дня назад приплывшем из открытого моря и оказавшемся чуть далее досягаемости пушек русского флота в Тоапсе, отправившего к нему две шлюпки, которые черный корабль, похоже, захватил в плен, после чего незамедлительно вновь ушел в открытое море, напрасно преследуемый огнем русских судов. Таково происшествие, абсолютно достойное произведения «Монах» Люиса или всякого, кто, сняв покров, обнаружил под ним историю «Летучего голландца».

11. — Здесь (в Шимтоаче) я абсолютно удален от остального мира, находясь в маленькой, столь тесной долине, что солнце пребывает здесь на четыре часа меньше, чем в других местах. Тут я впервые оказался на родине самшита, который в форме деревьев и кустов окаймляет наш ручей на всем его протяжении и простирается достаточно далеко, поднимаясь по нему среди лощин окрестностей, произрастая даже в расселинах сланцевой скалы. Торговля самшитом какое-то время назад прекратилась, так как главным экспортным товаром, после того как блокада привела к росту стоимости фрахта, стали рабы; однако здесь все еще рубят достаточно большое количество самшита, чтобы изготавливать из него весьма удобные ложки, повсеместно используемые и в достаточно большом количестве отправляемые на север. Жители, следуя своему привычному безразличию, весьма беспечно обрезают и рубят своими топорами этот ценный продукт их земли. [30]

Хотя и изолированные от остального мира, мы не испытывали здесь недостатка сведений относительно того, что происходит в непосредственной близости от нас; так как мой хозяин — один из самых богатых людей побережья, состояние которого оценивается в более чем пятьдесят тысяч экю, — был несколько дней назад ранен и его деревушка теперь постоянно переполнена многочисленными группами его друзей. От пятнадцати до двадцати человек обычно остаются каждую ночь рядом с ним и проводят большую ее часть в песнях, танцах и среди иных забав, и все это, как они говорят, ради того, чтобы развлечь его! — одни внутри дома, а другая группа, равно многолюдная, вне его, порой подпевая друг другу. В придачу какое-то время отводилось сильным ударам молота по лемеху плуга, помещенного близ дивана, чтобы и речи не могло быть о его сне; в течение этого времени в очаге горел большой огонь, чтобы освещать эти национальные шалости, и все это творилось вокруг человека, чей пульс отсчитывал девяносто биений в минуту! Можно представить себе число гостей, стекавшихся сюда, уже по тому факту, что за шесть дней для них были забиты и съедены ими пять бычков, одна коза и один ягненок.

Во-первых, в моем качестве хирурга я приказал прекратить песни и танцы (ради которых сюда каждый вечер являлась группа девушек, между тем в том участвовали лишь крепостные); затем я постепенно заставил уменьшить оставшийся шум до такой степени, чтобы, наконец, мой больной мог в покое провести всю ночь. Однако я боюсь, что пройдет еще немало времени, пока эти нелепые предрассудки окажутся полностью искорененными; так как наш хозяин и гости в равной степени воспринимали как неразумные меры, которые состояние больного вынудило меня принять, ввиду того что эти [31] предрассудки заключались в вере в то, что дьявол может навредить больному, если тот ночью спит. Лемех плуга помещен близ кровати, дабы можно было трижды ударить по нему молотом каждый раз, когда прибывал новый гость. В то же самое время последний смачивал свои пальцы в воде — в вазе, куда кладут яйцо, — коей он опрыскивал покрывала. Этот обряд имеет целью отвратить «дурной глаз». Именно с этой же целью вокруг стен жилища коровьим навозом очерчена линия, а на подушку больного помещен Коран.

Вера в дурное действие, что этот глаз может вызвать, является одной из самых глубоко укоренившихся идей как у черкесов, так и у турок, что подтверждается и Кораном.

Шемит Урутсук-Оку Ислам, мой нынешний хозяин, является свояком Хасан-Бея, и именно по настоятельной просьбе последнего и его жены я приехал сюда, дабы оказать ему помощь, хотя мое участие в его исцелении несколько поубавилось после того, как я узнал, как он получил это ранение.

Среди его многочисленных крепостных есть один русский дезертир — турок или, скорее, татарин из Казани, так как его черты выдают, скорее, не турецкое, а монгольское происхождение (Многие турки некогда поселились среди татар Капчака; но их потомки отреклись от имени «татарин»; чему я имел не одно доказательство от нашего энергичного слуги Османа, коий родом с Тамани). Этому человеку могло быть около сорока лет. Ислам решил, однако, что его крепостной должен иметь жену и вследствие этого купил в Макупсе юную рабыню, которая, говорят, была поразительно красива; но когда она сюда явилась, то отказалась выходить замуж за татарина, громко заявляя, что согласится стать женой лишь одного из своих соотечественников; может быть, она втайне уже отдала свою любовь одному из них. [32]

Как бы то ни было, Ислам пытался с помощью наказаний принудить ее; но она спаслась от этой тирании повесившись. Вскоре после того, как Ислам возвратился в Макупс, брат юной рабыни нанес ему удар кинжалом, и я испытываю своего рода удовлетворение от возможности добавить, что после того он сбежал; так как, хотя жители этих долин обычно по-доброму относятся к своим крепостным, все же, когда речь идет о браке, привязанности и любовь последних ни во что не ставятся иными их владельцами, приравнивающими в этом отношении крепостных к скоту, который должен совокупляться и размножаться в пользу хозяина.

Я хотел бы завершить этот эпизод описанием того увиденного мною случая, когда давались деньги за женщину (то была вдова из Абазака), на которой незадолго до этого происшествия женился Ислам. Многочисленная группа прибыла сюда, чтобы получить эту плату. Сперва в течение двух или трех дней я видел, как из рук в руки переходили и изучались разные седла и кольчуги, вещи, обычно входящие в такого рода сделки; однако они были отклонены, и, когда наступил день оплаты, мой хозяин, лишь через пятнадцать дней после своего ранения, покинул дом для гостей, где за ним ухаживали, одетый в anteri из оранжевого шелка и сопровождаемый шестью своими людьми — двое впереди, двое позади и по одному с каждой стороны, — чтобы отправиться в собственный дом и лично наблюдать за передачей товаров; было ли это боязнью, чтобы его жена не заплатила сама слишком высокую за себя цену, или этот поступок был предписан этикетом? Именно это я не могу сказать. Двести штук товаров (каждый стоимостью приблизительно в пять франков), две юные рабыни и два коня уже были переданы главному представителю, кроме четырех или пяти [33] штук каждому из десяти или двенадцати человек, его сопровождавших; а две другие девушки и шесть остальных коней должны быть доставлены отсюда через какое-то время.

9. — Две юные рабыни из этого поселения в возрасте приблизительно от двенадцати до тринадцати лет — недавно были переданы одному торговцу, отправлявшемуся в Константинополь. Прибыли двенадцать лошадей, нагруженных товарами, — зрелище, возбуждающее негодование в моей английской душе, в отличие от того что оно может вызвать в душе исламской. Две девочки явились сюда поцеловать ему руку в момент отъезда, и имела место трогательная сцена, в которой было много слез. Расставание всегда является печальным мигом; но я надеюсь, что эти две девочки вынесут все с помощью честолюбия, что, по моему мнению, свойственно здесь всем их подругам, стремления стать женой какого-нибудь стамбульского богача.

19. — По мере того как хозяин мой видел, что его выздоровление становится все более очевидным, соответственно увеличивалась и его признательность, и он сказал мне заранее подготовленными словами, что был бы рад подарить мне рабыню — товар, стоящий здесь от шестидесяти до семидесяти фунтов стерлингов, а в Константинополе вполовину, а иногда в два раза дороже, в зависимости от достоинств рабыни и избытка или нехватки там этой категории товара. Пусть это послужит советом кому-нибудь из наших несметных адептов медицинского искусства. Я не думаю, что им придется сочетать здесь торговлю рабами с медицинской практикой; им следует платить за то несколько иной монетой, более приемлемой для их чувств и совести. Но самые большие из их числа невежды вполне способны выручить у этого народа большие барыши. [34]

Глава 21

УЖАСНЫЙ ШТОРМ И ГИБЕЛЬ РУССКОГО ФЛОТА. ЧУВСТВА И ПОВЕДЕНИЕ ЧЕРКЕСОВ ПОСЛЕ ЭТОГО СОБЫТИЯ. ДРАГОМАН. ЕДИНЕНИЕ УСИЛИВАЕТСЯ СРЕДИ ПЛЕМЕН. ЯЗЫКИ. ДРЕВНИЙ КРЕСТ. ПРОГУЛКА К ПОТЕРПЕВШИМ КОРАБЛЕКРУШЕНИЕ СУДАМ. ЗЛОКЛЮЧЕНИЯ ХАСАН-БЕЯ. ПРИВЯЗАННОСТЬ ЧЕРКЕСОВ К ТУРЦИИ.

Шимтоач, 20 июня 1838 года. — Хотя русские столкнулись в Саше с ожидаемым здесь столь сильным сопротивлением, тем не менее, принимая во внимание неравенство сил сражающихся, осуществив двойной десант в Саше и в Тоапсе, на двух самых лучших якорных [35] стоянках южной части побережья, они, несомненно, сочли успех их кампании гарантированным и, по всей вероятности, планировали новые десанты в других местах, расположенных севернее, дабы иметь возможность ответить на всякое возражение, что им могло бы быть высказано в Европе против присвоенного ими права продолжать захват этого побережья: «Завоевание завершилось; наше право, таким образом, не является предметом обсуждения». Но они испытали в эти последние дни тяжелое, самими небесами предопределенное поражение.

После начала их морских операций погода в целом стояла хорошая, а во время высадки их войск в Саше и в Тоапсе абсолютно благосклонным к ним был и ветер. Соразмерной попутному ветру была и испытываемая ими безопасность, которая поощряла непростительную небрежность морского командования. В Саше и Тоапсе корабли, оставленные для оказания помощи десантным войскам, оставались более пятнадцати дней (даже самые крупные) на изначально занятой позиции, на очень небольшом расстоянии от берега; а в Тоапсе, по тому как мне о том сообщили, некоторые корабли находились от берега не более чем в двадцати метрах!

10-го числа термометр показывал в полдень в тени 80°; это стало неожиданным увеличением температуры, заставившим меня подумать о следующей из этого ветреной погоде. Тучи и дождь вскоре возвестили о приближающейся перемене. Следующим утром поднялся ветер — сильный юго-западный бриз, устремившийся прямо на побережье, — и усилился к вечеру, когда я узнал, что рядом с Сюбешем был замечен большой бриг, пытавшийся плыть на северо-запад, но на таком малом от берега расстоянии, что там отчетливо слышны были голоса членов экипажа. Этой [36] ночью шквалистый ветер достиг предельной своей свирепости; летом на побережье такого ветра со времен взятия Анапы никогда не случалось. Мы все, естественно, предчувствовали бедствия для вражеской эскадры, и 13-го числа это предчувствие полностью подтвердилось известиями, дошедшими до нас как с севера, так и с юга. Мне сообщили из Саша, что двухпалубный корабль, два корвета, пять больших бригов и два маленьких транспортных судна были там выброшены на берег; а из Тоапсе и Агуи мне донесли, что два парохода (один из которых является самым крупным из трех, находящихся на побережье) и два линкора полностью затонули, что одиннадцать кораблей меньших размеров также были выброшены на берег и оказались слишком серьезно поврежденными, чтобы суметь вновь выйти в море. Последующие донесения информировали меня, что один крупный корабль и один куттер были замечены вынесенными на берег близ Ардуача; что близ Псида видели два затонувших корабля и что в Шапсекуа, где ожидалась высадка десанта, были замечены непосредственно перед началом шквалистого ветра семь судов.

Таков страшный итог бедствий, коим подверглись люди вдоль побережья, к югу от Геленджика, насколько я мог судить по фактам, сообщенным мне многочисленными свидетелями: в Ардуаче полностью затонули два корабля, а их экипажи до единого человека погибли; в Саше десять уже упомянутых кораблей были полностью разрушены, и в равной степени предполагается, что все или почти все члены экипажей погибли; в Тоапсе той же участи подверглись семнадцать кораблей, а именно: один фрегат, три корвета, восемь бригов (из которых три, вероятно, были транспортными судами и пять военными бригами), три куттера и два парохода. Основная часть экипажей самых крупных кораблей считалась [37] погибшей, и лишь небольшое число людей добралось до форта. Фрегат, разбившийся недалеко от порта, был разграблен еще до подхода гарнизона двенадцатью людьми, каждый из которых в качестве своей доли заполучил девятьсот рублей и многие иные товары; все пушки, за исключением двух, были выброшены в море. В Агуе полностью разбилось транспортное судно, загруженное досками и железом; несколько человек из экипажа спасались под покровом ночи, стремясь добраться до форта Тоапсе; а остальные утонули. Черкесы сняли с этого корабля и перенесли на берег три пушки. В Нибу полностью разбился другой транспортный корабль, тоже загруженный досками и железом; черкесы сняли с него еще две пушки. В Ту разбилось третье транспортное судно на восточном побережье; часть экипажа была взята в плен, а остальные утонули. Самый большой из трех пароходов с отрядом солдат подошел к Ту накануне, чтобы сжечь там турецкое судно; но он был отброшен, не добившись успеха. В Негипсекуа на берегу разбился военный бриг, а весь экипаж погиб, за исключением семи человек, взятых в плен!

Через три дня после бомбардировки Тоапсе самые крупные корабли ушли, дабы подготовить, как предполагалось, новую высадку войск в каком-нибудь ином месте, в противном случае потери русских неизбежно были бы более значительными.

Итог разграбления оружия, промокшего пороха, денег, провианта, тюков с товарами и т. д. был просто огромен.

Если добавить в этот приведенный перечень два корабля, кои видели затонувшими близ Псида, судно, оказавшееся в очевидной опасности близ Сюбеша, и семь других, что видели у Шапсекуа (возможно, что те, что видели затонувшими в Псиде, ими как раз и являлись), кроме потерь, что могли иметь место в анапских водах и о которых я [38] точнее скажу по получении нами известий, можно заключить, что морской флот России в Черном море в своем раннем развитии испытал такую неудачу, что, дабы оправиться от нее, потребуется долгое время и немалые старания. Впрочем, лишь русские могут знать точные цифры своих потерь и вполне возможно, что их они никогда не обнародуют.

Я часто слышал, как черкесы говорили о войне с русскими как о наказании, что на них ниспослал за их прегрешения Всевышний; вот почему радость и благодарность, что все выражали по поводу этого происшествия и частичного прекращения военных действий, которые должны обязательно продолжиться, были чрезмерными; так как все здешние жители видят в том особое вмешательство Бога. Было совершено торжественное жертвоприношение в Тоапсе с благодарственными молебнами, а туши жертвенных животных розданы бедным. Набожность и справедливость чувств, таким образом высказанных этими простыми людьми, образуют поучительный контраст с содержанием военных посланий, адресованных им русскими: «Есть только два властелина: Бог на небе и государь на земле!»; «На что вы надеетесь? Разве вам не ведомо, что, если небеса низвергнутся, Россия достаточно могущественна, чтобы поддержать их на своих штыках?» Великая держава! Какое сопоставление названий. Остается надеяться, что служители этого современного Ксеркса смогут, ради спасения своего, извлечь некую смиренность в этом суровом уроке; без чего богохульное высокомерие, напоминающее опьянение илотов Спарты, вполне может произвести на сознание черкесов прямо противоположный эффект (Вероятно, неизвестно, что, как правило, русские солдаты и матросы каждый вечер собираются на молитву и что в этих молитвах они благодарят Бога и императора, «нашего Бога на земле», за благодеяния, им здесь дарованные, то есть благодеяния Бога, императором у них отнимаемые). [39]

Но не только на море русские испытали неудачи; в Саше гарнизон нового форта совершил две вылазки, чтобы защитить обломки двух корветов, что лежали на песчаном берегу в двух или трех милях от крепости, но они были отбиты; во время второй вылазки лишь малая часть солдат сумела возвратиться в форт, а большая была порублена на куски. Много дворян и самых храбрых воинов погибло в этом сражении; но в целом численные потери черкесов не были велики. Разграбив эти два корвета, выброшенные на берег в Саше, черкесы их сожгли. Ночью 13-го числа им удалось сжечь корпуса четырех других кораблей, выброшенных на берег прямо под пушки форта, и с тех пор каждую ночь они продолжали уносить с них железо, медь и иные останки. Я часто встречал на берегу многочисленные отряды, как на конях, так и пешие, нагруженные этой, весьма своевременной поживой, которая, несомненно, вскоре будет превращена в сабли, сошники плугов, топоры, ножи и другие необходимые предметы. Лишь одно изделие не казалось мне стоящим труда, чтобы его уносить: то были куски канатов двух или трех локтей длины; но я узнал, что люди кладут их в кипящую воду, отбеливают их и выдергивают из них нитки, затем из пеньки, что они вытаскивают, делают для своего пользования холстину. На этом побережье лишь на севере возделывают коноплю; здесь, в окрестностях, нет возможности выделить для нее участки земли.

Смерть одного из наших слуг, убитого в одном из этих сражений, произвела большое впечатление во всех этих окрестностях. Этот человек проживал в Вардане, где находился один турецкий корабль, на который он должен был сесть с большим числом писем, коими мы его снарядили. Но он часто воевал и, будучи одним из несчастных рабов привычки, коими мы все являемся! не смог [40] удержаться от участия в событиях столь интересных, разворачивавшихся лишь в каких-то нескольких часах от его местопребывания. Утром 13-го числа он находился в отряде из приблизительно тысячи черкесов, отправившихся обследовать корабли, выброшенные на берег под батареи форта, когда картечная пуля настигла его и вылетела у него из спины. Он продолжал жить лишь несколько минут, во время которых говорил с теми, кто его окружал, и прощался с ними как человек, «чей час пришел», с таким спокойствием, как если бы он и ранен не был. Он был, я думаю, поляком по рождению и, как большинство ему подобных, кроме родного языка, говорил на немецком, итальянском, русском, турецком, арабском, персидском, грузинском, хиндустанском языках и немного на английском. Три года он служил на борту неизвестного мне корабля Индийской компании; он даже один раз бывал в Англии и часто служил у английских путешественников, среди прочих у г-на Эллиса, нашего нынешнего посла в Персии, и выглядел гордым, перечисляя подарки, полученные от него. В Пере он носил имя Паоло Венерели, под которым должен быть известен многим из тех, кто путешествовал на Востоке, где у него были, как мне рассказали, более многочисленные, необычные и полные отваги приключения, чем у любого из его современников. Его двумя характерными чертами были мужество перед лицом всякого испытания и весьма большое умение, как интеллектуальное, так и рукотворное, тактично добиваться своих целей, умение, приобретаемое лишь в школе, где он учился, и не без пользы. Он гордился своим знанием того, что называл «азиатской политикой», и легкостью, с которой мог приобретать характерные черты тех, с кем оказывался: играя роль либерала с европейцем; принимая внешность святого хаджи [41] (так как трижды посетил священный город с более суровым азиатским мусульманином). Но каждый раз, когда встречался с добрыми друзьями в аравийских пустынях или виноградных долинах этих гор, он компенсировал свое самоотречение вакхическими подвигами, в коих был непобедим, вызывая к тому же у последних восхищение фокусами канатоходца. Будучи великолепным всадником, он был большим мастером во всякой охоте и упражнениях на ловкость, чем и приобрел многих друзей. Я не особо ценил его из-за распущенности и переменчивости его принципов; и тем не менее его активность, ум, его твердость и мужество заставили меня горячо скорбеть по поводу его гибели.

Большинство в основном английских путешественников в своем незнании азиатских языков неизбежно вынуждены, и часто против своей воли, получать представления о восточных странах, посещаемых ими, с помощью таких людей, как Паоло Венерели. И в результате возникает двойной предрассудок; так как «болтовня миледи, переходящая в уста ее служанки», столь же пригодна для складывания у нас истинного представления об уме и умении вести непринужденный разговор одной из наших «красавиц», как и разглагольствование, столь же неправильное, сколь и лишенное смысла, одного из этих странствующих переводчиков способно дать верное представление англичанину о мышлении азиата или последнему — об английском характере. По мере того как духовные и материальные интересы британской нации на Востоке ежедневно приумножаются, можно, я думаю, обоснованно надеяться, что основные языки Азии станут для английской молодежи предметом серьезного внимания; простые обороты языка одной страницы «Диалогов» дадут ей более верное представление о национальном характере, что не [42] сделает и час вопросов, адресованных почти всему нынешнему племени переводчиков.

Хиса, 26 июня. — Русские, несомненно, могут похвастаться некоторым «реальным» успехом в завоевании этого побережья, в том смысле, что они захватили столько земли, сколько могут контролировать пушки их фортов; но, что касается успехов их морального завоевания, они, бесспорно, прямо противоположны, так как никогда в человеческой памяти, ни даже в преданиях, относящихся к ней, не было такого единения, какое сегодня существует на всем пространстве этих северо-западных провинций, все еще сохраняющих свободное между собой сообщение. Я хочу резюмировать здесь доказательства этого единения, так как этот факт имеет огромную важность. Местное название народа и черкесского языка — «адыге»; турецкого или татарского происхождения имя «черкес» никогда не употребляется здешними уроженцами, и многие из них даже не понимают его. Этот язык употребляется на территории от восточных границ Кабарды до Черного моря, включая Абазак. Вдоль побережья жители говорят на трех различных языках: «адыге», который распространен до маленькой речки Бу, являющейся южной границей Нотухача; «абаза», между Бу и Хамишем; и «азра», от Хамиша и далее на юг, до границы с Мингрелией. Различие этих трех местных наречий таково, что местные жители, говорящие на одном из них, не в состоянии понимать два других. Некогда жители обоих берегов Хамиша в результате древних распрей относились друг к другу холодно и со взаимной неприязнью, и между ними существовали ограниченные сношения и малая общность чувств. Однако, по мере усиления внешнего притеснения, опасность такого состояния дел стала более очевидной, и два вождя — Джерико-Оку Ислам, [43] южный вождь, и Хаджи Дачим-Оку, вождь на этом побережье края, — договорились положить этому конец. Этим двум вождям удалось установить столь полное согласие между двумя племенами, что во время двух высадок противника в Ардухаче и в Саше они объединились и душой и телом в своих общих усилиях по их отражению, и можно сказать, что отныне образуют одно сообщество, простирающееся от Гагры до Тоапсе. Территорию от Тоапсе до Пшата можно считать краем второй общности, где главным образом предпринимаются меры достижения согласия с живущими в непосредственной близости абазаками; остальная часть Нотухача, вместе с Шапсуком, образует третью общность, которая во многом самая могущественная из трех и, будучи таковой, оказывает огромное моральное влияние на другие сообщества. Я не раз имел возможность заметить, с каким старанием эти последние пытаются не обидеть первую. Прежние разграничительные линии между Бу и Хамишем полностью стерты, так как вплоть до Гагры все жители приняли имя «адыге» и объединяются отныне под этим большим национальным именем. Чтобы отличать азраев южной части побережья от живущих по эту сторону гагрских гор, первым ныне дали особое имя «псибе», являющееся и названием района вокруг Сухум-Кале.

Принятие национальной присяги, начавшееся в Гагре, распространяется в данный момент на севере; и заложники, коих берут жители юга из числа тех, кто живет на севере, а также то, что они охраняют здешних обитателей, являются новыми свидетельствами единения и силы враждебного чувства к русским. Народ, вероятно, счел эту последнюю меру полезной в связи с тем, что жители части побережья, расположенной к югу от Гагрского пролива, оказались под властью русских [44] под влиянием своих вождей, особенно Хелаша-Оку Хамеда, сухумского князя, который, как о том известно, сожалеет об унижении своей провинции и своем собственном позоре (когда независимый князь стал русским генералом!), но все же ныне не в состоянии спастись от ига, ибо его семья после многих лет упорной борьбы вынуждена была отдать русским заложников. Я верю, однако, что есть надежда на то, что даже жители южных от Гагры территорий смогут скоро стать в ряд с теми, кто борется под черкесским знаменем, предоставив семью их князя ее участи. В данный момент предпринимаются попытки достижения этого желаемого объединения. Они не имеют никакого основания не продолжать войну, не считая себя обязанными следовать воли своего князя; так как, хотя их побережье в какой-то степени и имеет открытый характер, соседние горы даже более труднодоступны и более пригодны к обороне, чем те, что расположены в районе центрального горного хребта, а для своего снабжения они находятся в удобной близости к Турции. Что до прибрежных азраев, живущих на большом хребте внутри края, то они абсолютно свободны и независимы.

Субаш, или Шах, часто называется другим именем — «Мауаех» (кровавая река), так как не проходит и года, чтобы кто-то, переходя ее вброд, не утонул. Это одна из самых широких и самых быстрых рек побережья, и я сам испытал, сколь она опасна, 14-го числа, когда она наполнилась дождем во время небывалой бури. О смерти Паоло мне неожиданно сообщил Станислав; чтобы в том удостовериться, я немедленно выехал из Шимтоача и, лишь прибыв к берегам разбушевавшейся горной реки, заметил, что хорошо сделал, взяв с собой опытного проводника, который и указал мне брод. Конь мой, будучи не из самых сильных, был унесен потоком до глубокого места, где уже не доставал дна; [45] он бросился вплавь, и нам, мне и ему, пришлось не раз нырнуть, пока мы целыми и невредимыми не достигли противоположного берега. Мой эскорт разумно воздержался следовать за мной; поэтому мне пришлось одному совершить мое вечернее путешествие вдоль побережья Хисы, намокшему, как если бы я только что выбрался из воды.

Долина Шах большая, плодородная и густонаселенная. Она открывается на море широким, большей частью гладким выходом; и тем не менее жители, будучи уверенными, что русские попытаются здесь построить форт, решимы оказать им мощное сопротивление и поэтому покрыли фронт линией вырытых под разными углами рвов. Они намерены укрываться в этих рвах столько, сколько будет продолжаться орудийная пальба (так как морская глубина позволяет большим кораблям очень близко пройти к берегу), чтобы затем быть готовыми оказать смертоносный прием войскам, когда те приблизятся к ним.

10 июля. — Случайно услышав, что несколько пушек одного из корветов, выброшенных на берег к югу от Саша, замечены прямо у берега, я пожелал сам отправиться убедиться в состоянии дел, перед тем как вместе с Хаджи Дахум-Оку принять необходимые меры, дабы ими овладеть. С этой целью я и отправился вчера в путь. Пересекая долину Саш, я был восхищен и несколько удивлен, обнаружив здесь все красоты, коими залюбовался: ни одна деревушка не была сожжена, ни одно из величественных деревьев не было срублено. Даже пастбища были на расстоянии в одну или две мили от моря еще покрыты стадами баранов и крупного скота. Единственными признаками тревожного соседства были отсутствие двигающегося по полям плуга (где паслось значительное число коней с путами на ногах, дабы в необходимый момент легче было [46] ими воспользоваться) и наличие большого количества вооруженных людей, группами возвращавшихся с их ночного расхищения потерпевших крушение кораблей, распростертых под пушками форта. Хотя эти походы влекли за собой частые происшествия, они бесстрашно продолжались, так как возможность заполучить несколько оков железа или меди была для множества людей достаточным искушением, чтобы заставить их предпринять однодневное или даже двухдневное путешествие до этого места.

Единственными действиями, предпринятыми русскими после их размещения здесь (кроме защиты потерпевших крушение кораблей), являются те, что абсолютно необходимыми делает крайняя небезопасность их положения, с находящимися по их бокам густыми лесами, с возвышающимися впереди холмами, ставшими диспозициями, коими беспрерывно и с успехом пользуются черкесы, беспокоя своих противников и в лагере, и в крепости. Выгоды, кои дает овладение этими разными пунктами, в достаточной степени объясняют причину орудийной пальбы, что почти ежедневно слышна здесь уже несколько недель.

Русским наконец удалось снести на расстоянии приблизительно пушечного выстрела от их позиции лес на северо-западе; и после нескольких отчаянных и между тем бесплодных попыток воспрепятствовать черкесам взбираться на возвышенности, что господствуют перед крепостью, им удалось за ночь возвести на одной из них укрепление, снабженное тремя пушками, которое дало возможность контролировать некоторые наиболее близко расположенные холмы и часть леса на юго-западе. Но эта укрепленная возвышенность сама контролируется в полудосягаемости пушки иными возвышенностями, а местность, простирающаяся на юго-восток, является лишь чередой узких [47] долин и крутых оврагов, одетых в старые, почти непроходимые леса; так что вылазки гарнизона, если тот попытается их совершить, не окажутся дальними, а батарея, что установлена наверху, вскоре будет оставлена как непригодная для обороны.

Когда я высказал желание увидеть один из древних крестов, о которых я рассказывал и предназначение которых указано несколькими разрозненными надгробными камнями, меня отвели на вершину возвышенности, что господствует над местностью. Там я действительно увидел крест, висевший на толстой ветке старого дуба, к которой он был прикреплен железным поясом. Рисунок, что напротив, даст лучше всего остального представление и об этой любопытной реликвии древности, неоспоримом свидетельстве того, что некогда здесь царило христианство, и о месте, что для него было выбрано. Крючки были предназначены для приема множества разных приношений, что старательно там оставляли, пока они не оказывались клочками, уносимыми дождем и ветром. Иные их остатки указывали на то, что приношения такого рода были сделаны еще совсем недавно. Некоторые жители желали, чтобы этот крест был снят как свидетельство ошибок и суеверий их предков, а также из-за боязни, что русские захотят найти в нем некое основание для своих притязаний, утверждая, что некогда край был христианским; тогда как остальные смотрели на этот символ с поклонением. К их числу относится Али Ахмет-Бей, главный вождь этих мест, отстаивающий свое право на защиту этого памятника древней веры своих отцов; и я знаю, что одна или две вылазки, что русские предприняли в этом направлении, были отбиты самым решительным образом.

Спустившись с этого священного холма и оказавшись в глубине узкой и глубокой долины, [48] соседствующей с ним, мы миновали большую, весьма хорошо отстроенную деревню, расположенную в самом живописном месте; эта деревня окружена вьющимися виноградниками и большим числом разных фруктовых деревьев. Жители покинули ее, так как форт удален от нее не более чем на милю; но она была наполнена людьми, ожидавшими дележ железа, унесенного в предшествующую ночь с потерпевших крушение кораблей. Преодолев вторую долину, зажатую холмами, как и первая, а также еще одну, столь же хорошо отстроенную деревушку, где единственными обитателями оставались две старые собаки, оказавшие нам не самый дружеский прием, мы достигли великолепного леса из старых, величественного роста дубов; мы пересекли его по диагонали, направляясь к морю, и встретили там несколько отрядов черкесов, ночующих под открытым небом, занятых приготовлением своего скудного ужина в больших котлах, коими не забывает запастись каждый формирующийся отряд. На берегу группа из пятидесяти человек была активно занята грабежом одного из кораблей, чьи обломки — виден был лишь его остов — лежали в трех или четырех туазах от берега реки.

По нашем возвращении я исследовал постройки крепости; они имеют значительные размеры и обещают быть столь прочными, сколь того позволят местоположение форта и материалы, из которых он воздвигнут. Земляная стена имеет большую высоту и, соразмерно с ней, глубокий ров; по углам предусмотрено строительство бастионов. В такой работе занято большое число людей и коней. В одной из заброшенных деревушек (где, однако, оставался скот и крепостные) нам на ужин подали пасту, мед и молоко, а для нашего сна была предложена густая вересковая подстилка. [49]

Случаи, что я имел, чтобы составить мнение о манерах и прелестях черкешенок, были достаточно редки; с одной стороны, из-за частичного внедрения обычаев затворничества, заимствованных в Турции, но больше всего из-за положения, предписанного мне и, к моему большому сожалению, заставлявшего их держаться от меня на почтительном расстоянии, тогда как люди, служившие мне, часто приглашались в дом семьи. Я думаю, однако, что если бы я смог освободиться от помпезности, окружающей меня, чтобы время от времени совершать прогулки инкогнито, то имел бы больше возможностей познакомиться с женским миром. Однажды я спустился к берегу, чтобы искупаться, одетый, по причине жары, лишь в рубашку, кальсоны и домашние туфли (обычное здесь одеяние), и уселся на пляже, откуда рассматривал флот, стоявший на якоре, на рейде близ Саша, когда мимо прошли пешком несколько женщин. Я немало был удивлен тому, что они приблизились и стали со мной разговаривать; и вскоре самая молодая, высокая и красивая девушка, одетая, кроме прочего, в зеленые шелковые кальсоны и сопровождаемая двумя более пожилыми женщинами, ведущими с собой коня, присела рядом со мной, чтобы я научил ее пользоваться подзорной трубой, от души смеясь над тем, сколь трудно мы друг друга понимали. Я думаю, что она принимала меня за турка.

В один из вечеров этих прошедших дней у меня было приключение другого рода. Я как будто уже говорил, что эта долина, хотя и возделанная на всем ее протяжении, на подступах к морю безлюдна (как и большинство иных); дома разных владельцев расположены на внутреннем конце, где долина заканчивается возвышенностями, покрытыми густыми лесами. Я столь затянул свою привычную прогулку вдоль ручья недалеко от моря, что луна [50] уже достаточно поднялась над горизонтом, когда я еще не был и на полпути к своему жилищу. В этот момент, поднимаясь по долине, я заметил трех мужчин, груженые лошади которых указывали на то, что они, вероятнее всего, должны были быть здесь чужими; дабы избежать встречи с ними, я пошел по другой тропинке. Однако один из них заметил меня; и, так как он почти не говорил по-турецки, а я по-черкесски, дабы я смог объяснить ему, кем являюсь и под защитой кого нахожусь, он счел необходимым задержать меня как подозрительного и позвать своих товарищей. После того между нами возник жаркий спор, конечно, относительно уместности моего задержания как пленника; ибо я не сомневался, что они не считают меня русским дезертиром уже по тому обстоятельству, что я был без оружия. Причем я абсолютно не пытался сопротивляться, так как мне не нравилась перспектива приключения, которое таким вот образом прерывало однообразие моей жизни. Но прибытие человека с верхней части долины положило конец этому недоразумению и возвратило мне свободу. Этот инцидент может продемонстрировать ту неусыпную бдительность, что существовала в крае, а также уважение, коим мы, англичане, ныне пользуемся; так как эти трое мужчин, как я позднее узнал, приехали из той части побережья, что удалена от здешних мест трех- или четырехдневным переходом.

В моменты уныния и тоски, коим я порой поддаюсь, у меня нет большего утешения, чем вот таким образом спускаться в долину и располагаться на одном из возвышающихся над взморьем холмов, откуда взор одновременно охватывает и море, теряющееся за горизонтом, и живописные мысы побережья, уходящие вдаль, и нашу очаровательную долину с рядом лесистых холмов, что постепенно поднимаются до высокой гряды крутых гор, ее [51] запирающей на востоке. Я люблю также восстанавливать свои душеные силы, устроившись близ какой-либо веселой компании наших соседей — молодых и старых, мужчин и женщин, — активно занятых засеиванием своих участков с помощью мотыг или вручную, напевая какой-нибудь живой мотив, дабы облегчить свой труд, и порой прерывая его, чтобы собраться вокруг меня, предложить мне какие-нибудь прохладительные напитки, коими они почти всегда снабжены, зажечь мне трубку или обменяться несколькими шутками. Таким вот образом они попеременно помогают друг другу, и их поля имеют обычно опрятный вид одного из наших рассадников. Когда какой-нибудь путник проходит мимо жителей, таким вот образом занятых какими-нибудь земледельческими работами, он никогда не преминет крикнуть им: «Рабестуахо!» («пусть это вам принесет много»); а знание правил хорошего тона равным образом требует, чтобы путник, встречая стадо баранов или коз, ждал, чтобы продолжить свой путь, пока пастух не сгонит их на одну из сторон дороги, и лишь после того приветствует его словами: «Боухапши» («да умножатся они у вас!»).

Селитровое растение, которое, как я думаю, является особым видом амаранта, не кажется столь же широко культивируемым на этой части побережья, как и на севере, вероятно, потому, что здесь легче наладить поставки пороха из Турции.

Естественная склонность к порядку и упорядоченному управлению — ибо в этом отношении, будучи скромным последователем Наполеона, я считаю себя ярым приверженцем социального объединения людей, каково бы, впрочем, ни было индивидуальное поведение его членов — проявляется разительным образом в глубокой привязанности, что черкесы демонстрируют к туркам, хотя последний турецкий паша Анапы, Осман, сдал с [52] помощью измены эту крепость, которую мог бы еще защищать, и помешал черкесам напасть на русских в момент, когда положение последних стало весьма критическим из-за заболоченного характера местности и неспособности использовать артиллерию там, где они находились, и они неизбежно вынуждены были бы сдаться, чтобы не быть изрубленными на куски; Порта позже открыто совершила незаконную уступку их территории и встретила с абсолютно бесчувственным и пренебрежительным видом просьбы о помощи, что они в последнее время ей адресовали. Но черкесы с благодарностью вспоминают, что именно предыдущему анапскому паше, Хасану, они в значительной мере обязаны началами субординации и законности, основанными на турецком законодательстве, что ныне преобладает у них в отправлении правосудия; и что именно ему они также обязаны, и чему они придают еще немалую ценность, значительно большому распространению того, что многие из них считают ныне истинной дорогой к Богу, т. е. мусульманской вере. [53]

Глава 22

ФИРМАН ИЗ ПОРТЫ. ВОЗОБНОВЛЕНИЕ ДРУЖЕСКИХ ОТНОШЕНИЙ С СЕВЕРНЫМИ ВОЖДЯМИ. ПЕРЕСЕЛЕНИЕ ИЗ КАБАРДЫ В АБАЗАК. РУССКИЕ ПОЛИТИЧЕСКИЕ ВОРЫ. БОЛЕЗНИ В РУССКОЙ АРМИИ. ОБЪЯВЛЕНИЕ, СДЕЛАННОЕ РУССКИМИ, ЧТО НАСТУПАТЕЛЬНЫЕ МЕРЫ КАМПАНИИ ЗАВЕРШЕНЫ. УСПЕХ НАЦИОНАЛЬНОЙ ПРИСЯГИ СРЕДИ ПЛЕМЕН КАВКАЗА. [54]

Саш, 16 июля 1838 года. — По мнению великого французского знатока военного искусства, моральный дух армии соотносится с ее материальным положением в пропорции три к одному. Моральное состояние русских войск, находящихся здесь на казарменном положении, не может быть хорошим, как о том нам говорят не только многократное дезертирство, но и сообщения, что мы получили иными путями. Сперва грузины нашли возможность передать нам, что, как о том им сообщили, в их стране началось восстание (легко верится в желаемое). Затем кабардинцы информировали, что они весьма надеются, что русские потерпят неудачу в нынешних своих покушениях на это побережье; а теперь мы узнаем, что азраи отказались воевать, услышав, что на побережье получен фирман султана. Дело в том, что неучастие кабардинцев и азраев в нескольких последних боях уже было замечено черкесами до получения этих сообщений.

Что касается вышеупомянутого документа — фирмана или нет — он был доставлен в Джанхоти, что близ Пшата, на расстоянии отсюда в десять или двенадцать дней пути, Хасешем, одним из тех, кто входил в депутацию, отправленную к Дауд-Бею, депутацию, с которой я встречался в прошлом году по моем приезде на побережье и чей отъезд по этой причине был задержан. Хасеш, самостоятельно отправившись в Константинополь с письмами, с тех пор там и оставался; и он доносит, что, возвращаясь с этим фирманом и огромным количеством писем, он получил приказ отправиться в Требизонд, чтобы там с помощью паши быстро добыть хорошее судно и затем добраться как можно скорее до Черкесии. Паша удерживал его в Требизонде не менее двух месяцев, и теперь мне любопытно узнать содержание этого документа ввиду того, что по нему, по меньшей мере, [55] можно будет догадаться, была вызвана эта задержка простой небрежностью или ухищрениями русских консулов из окружения боязливого и продажного паши. Действительно, можно отметить, что эти два месяца являлись крайне важными для России в ее планах приведения к повиновению жителей побережья и что ее агенты особо постарались воспользоваться ими. Нам сообщили, что этот фирман сопровождался наказами, предписывавшими не распечатывать его, пока не соберутся представители всего мусульманского населения Кавказа. Бохундур, что в Шапсуке, был выбран местом, где состоится это высокое собрание, на которое четыре дня назад отправились представители этого района. Это необычное событие вызвало на всей протяженности побережья самое живое и самое глубокое волнение, и оно еще более усилилось письмами, выражавшими надежду на то, что черкесов больше не бросят «одних нажимать на спусковой крючок ружья», впрочем призывая их тем не менее не прекращать борьбы. Эти письма не имеют ни печати, ни подписи, и здесь многие теряются в догадках, от кого они посланы и до какой степени следует им доверять. Я заметил здешним лицам, что в любом случае они не могут быть написаны по наущению кого-либо враждебного их интересам, так как совет, что они дают, звучит в точности наоборот тому, что содержится в письмах русских генералов. Заодно были получены письма Сефир-Бея; он вновь убедительно рекомендует своим соотечественникам относиться к нам, англичанам, по-дружески.

Но я единственный, кто пользуется этой рекомендацией; так как письмо, мною только что полученное, извещает меня, что г-н Л. месяц назад отплыл на корабле из Семеза. В этом письме г-н Л. в очередной раз высказывает сожаление, продемонстрированное жителями северных [56] областей, по поводу странного отношения ко мне Шамуза, как и их сильное желание, коему г-н Л. советует мне уступить, вновь видеть меня у них в гостях, пока я не покинул эту страну, дабы они смогли бы изгладить из моей памяти неприятное впечатление, что в противном случае я мог бы увезти о них с собой. Однако не в моей власти сообразовываться с этим любезным желанием, так как со дня на день я жду здесь возвращения гонца, который должен привезти мне письма из Константинополя и по поводу которого у меня возникают большие беспокойства. Но я пишу жителям севера, чтобы засвидетельствовать мою благодарность за их добрый прием моих соотечественников и меня и одновременно советуя им завершить принятие национальной присяги и уладить дело Аббатов и Джанатов. Я рад узнать из письма, полученного мною, что это важное дело, сообразно моим настоятельным рекомендациям, что я высказал прошлой зимой, серьезно принято во внимание и что есть надежда довести его до желаемого результата — возвращения изгнанников.

Чтобы я счел возможным прекратить прибытие сюда турецких кораблей, необходимо было бы, чтобы я увидел все перечисленное исполненным; так как форты — почти ничто, чтобы помешать торговле; не более действенен и флот, так как с начала года он не произвел ни одного задержания. Что касается использования пароходов на этом побережье, я считаю его просто временным, а в будущем несущественным. Однако уже шесть недель, или два месяца, имело место такое временное прекращение прибытия турецких судов, что опасения, высказанные по этому поводу находившимися у меня на службе людьми, не остались мною незамеченными, и я стал серьезно задумываться о возможностях, что мы могли бы использовать, дабы покинуть это [57] побережье в случае, когда действительно турецкая торговля здесь окажется прерванной.

Но буря прошедшего месяца прояснила горизонт, и всякое опасение ныне рассеялось с прибытием на побережье северных областей большого числа кораблей и известием, ими принесенным, что за ними собираются последовать многие другие суда. Один даже прибыл (впервые в этих местах) в пункт по соседству с Гагрой.

Наши северные друзья (как я о том узнал 13-го числа) совершили еще одно действие, угрожающее разрушением русской колониальной системы. Рядом с большим озером под названием Ак-Денгиз (Белое море), расположенном близ устья Кубани, простирается обширная равнина, покинутая жителями по причине своей удаленности от всякого места, где можно было бы защитить себя, и близости форта, что русские построили там на берегу; к тому же единственное, чем они здесь пользовались, были немногие пастбища для их скота и небольшое количество сена, что они здесь собирали. Русские даже пытались лишить их и этой последней выгоды, посылая сюда небольшое число своих поселенцев с телегами, чтобы унести только что скошенную траву. Три отряда пехоты с четырьмя пушками стояли здесь, охраняя работников; но, как только черкесы проведали об этих проделках, они приняли меры, дабы сделать их бесполезными. Однажды ночью собрались пять сотен всадников и, выбрав разные позиции, где их нельзя было заметить, стали ждать там начала работы поселенцев; затем, внезапно устремившись в их середину, они увели тридцать два работника, мужчин и женщин, и восемь голов скота, тогда как войска даже не успели прийти им на помощь. Лишь трое черкесов были ранены в этом предприятии, во главе которого был неутомимый [58] Мансур, хотя глубокая язва на его ноге и не была еще излечена.

8-го числа и в последующие два или три дня я был удостоен визитов Хаджи Джансита-Оку, прежде богатого и влиятельного в Кабарде человека, недавно оставившего свои наследственные владения и собственность в этой области. Вместе с Бейсланом-Оку, вождем еще более высокого княжеского ранга, и достаточно большим числом других лиц, составивших вместе поселение из шестидесяти семей, он обосновался в Абазаке, где время от времени находили возможность присоединиться к ним и многие их крепостные. Это переселение вызвано было военным контролем, что русские установили в Кабарде. Я много слышал о красивом племени черкесов этой области, и Джансит-Оку полностью соответствовал представлению, что о нем у меня сложилось, будучи одаренным, кроме характерных черт национального типа, высоким ростом, статностью, ловкостью, физической силой, красивым мужским лицом, полным живости и ума, и манерами, носящими печать естественного благородства. Он сказал мне, что его соседями ему было поручено во время его отъезда на побережье встретиться со мной и узнать у меня новости; и я был рад иметь возможность подарить ему — в качестве свидетельства честного исполнения этой части его миссии — длинную английскую подзорную трубу, что он, похоже, принял с большой благодарностью, ибо этот инструмент был весьма редким, а в обстоятельствах, в коих он находился, ему, я думаю, не приходилось и мечтать его приобрести. Хасан-Бей, казалось, считал свою деревушку удостоенной высокой чести, которую оказал своим присутствием этот вождь, ныне впервые прибывший в эти долины, где о нем уже давно шла слава как о верном и очень храбром человеке. [59]

Он подтвердил мне то, что я уже часто слышал о живом и глубоком интересе, что внутренние провинции проявляют к нынешней борьбе за независимость, и надежде, что в последнее время укрепилась относительно того, что вмешательство Англии, наконец, внесет в нее благоприятный исход; и в этом последнем случае, добавил Джансит-Оку, нет сомнения, что все, кто прекратил войну, сразу же вновь возьмутся за оружие, ибо неприязнь к их завоевателям от года к году растет по мере того, как лучше познается сущность русского господства.

25. — 17-го числа мы узнали, что в Тоапсе собралась многочисленная эскадра; и в течение нескольких дней жители разных частей побережья были встревожены этим, не ведая, в каком месте будет совершено планируемое нападение. Тем временем о том появилась некая догадка, так как мы узнали, что двадцать пять, больших и малых, кораблей ранним утром прошлого воскресенья (22-го числа) соединились в Шапсекуа, и там они сразу же высадили свои войска и артиллерию, не встретив, как нам стало известно, серьезного сопротивления. Верно, что место это абсолютно исключает его; так как долина эта к морю широко открыта и там находится огромное, ровное песчаное пространство. Русские тем самым продемонстрировали больше энергии, чем я от них ожидал, и, похоже, вполне оценили моральный эффект, что вызовет против них малейшая приостановка, привнесенная в их военные действия из-за потерь, ими понесенных во время шторма в прошлом месяце. Сюбеш, в нескольких часах пути отсюда на север, и Вая, в нескольких часах езды тоже на север от Сюбеша, являются пунктами, где, я думаю, следует их затем ожидать ввиду того, что эти места представляют для строительства форта больше преимуществ, чем любая иная местность [60] оставшейся части побережья. Однако им приготовлен «теплый» прием в Сюбеше.

3 августа. — Этим ранним утром, к моему большому удивлению, ко мне явились сообщить о возвращении выборных представителей, посланных в Бохундур, чтобы прослушать чтение так называемого фирмана и писем Сефир-Бея. Этим представителям северные вожди поручили по пути встретиться со мной, чтобы поделиться содержанием данных документов; но то, что они мне рассказали, было столь сбивчивым, что я с большим трудом смог уловить возможный смысл их сообщения. Целью турецкого документа, вероятно, было изложить жителям Кавказа оправдания неправомерной уступки их территории, на которую Порта принуждена была Россией; при всем том также заверить их, что расположение к ним турецкого правительства не изменилось; посоветовать им объединиться, призывая воздержаться от всякой враждебности к жителям провинций, вступивших в соглашение с Россией, ввиду того что сделали они это лишь по необходимости и присоединились бы с радостью к борьбе, если это стало бы для них возможным; заставить их отказаться от продажи своих крепостных торговцам; поддержать их в продолжении борьбы, но осмотрительно: иначе говоря, не пытаться захватить крепости штурмом, а атаковать русских, когда они из них выходят; высказать им имеющуюся сейчас надежду на то, что Турция придет к ним на помощь, ввиду того что за это выступают Англия и другие державы, тогда как Россия остается одна; наконец, узнать от них с достоверностью, согласятся ли они, в случае если Турция начнет им помогать, нести военные расходы; или в случае, когда эти расходы будет нести Порта, согласятся ли они на то, что их области станут [61] неотъемлемыми частями турецкой империи, подобно Румелии и Натолии? (Хотя я смог впоследствии раздобыть, по крайней мере, часть этих документов, я считаю необходимым, однако, сохранить здесь заметки, что я сделал в это время о том их содержании, какое мне передавали, показывая, каким образом о них рассказывали и их воспринимали).

Северные вожди выражали надежду скоро увидеть меня и иметь возможность непосредственно ознакомить меня с другим документом, который они называли английским фирманом; и по этой причине отчет, что смогли мне предоставить посланники, был достаточно скуден. Вероятно, главной его целью было как можно скорее убедить черкесов в необходимости действовать заодно с Турцией, защищать английскую торговлю и гостеприимно встречать английских подданных, не только тех, кто сейчас находится среди них, но и тех, кто в будущем может сюда приехать.

Хасеш по требованию, предъявленному ему, удостоверил подлинность всех этих документов, которые тем самым обрели полное доверие со стороны вождей и народа. В Бохундуре состоялось большое собрание — от четырех до пяти тысяч человек, — дабы зачитать эти документы и ответить на них. Одно только чтение их заняло целых три дня, так как люди располагались рядами и каждую фразу поэтому приходилось постепенно передавать по всей протяженности каждого ряда. Ответ был кратким и недвусмысленным; а именно, что черкесы были готовы согласиться со всем, что могли бы пожелать Турция и Англия, и что они будут рады вступить в число турецких подданных, лишь бы только их вырвали из рук России. Но около тысячи подписей были собраны против такого ответа.

4. — Этим утром, задолго до восхода солнца, в мое деревенское святилище, фруктовый сад, вторгся [62] мой поляк, разбудивший меня, чтобы сообщить о прибытии турецкого корабля, с которого явился гонец с просьбой, чтобы туда отправился Хасан-Бей; в соответствии с этим, слегка перекусив — хлебом, медом и водой, — мы, Хасан и я, отправились в путь с многочисленным эскортом. Несколько миль мы шли вдоль берега, держа направление на север, и обнаружили стоявший на якоре красивый маленький бриг из Самсуна, чей груз, то есть пассажиры и тюки, почти все уже были на суше. В числе пассажиров я приметил двух женщин: одну от тридцати до сорока лет, а другую на какой-то десяток лет моложе. Они имели на себе красивую паранджу и белые как снег вуали и выглядели наполненными самой искренней радостью, особенно молодая, когда, спускаясь с плеч мужчины, переносившего ее с корабля на берег, она наконец почувствовала себя на родной земле; так как она и ее спутница возвратились на свою родину, будучи освобожденными турками, коим некогда были проданы. Такое случается очень часто и с мужчинами, и с женщинами; и более того, я узнал, что у турок это обычное правило — не оставлять в порабощении дольше весьма небольшого числа лет таким образом купленных рабов, даже из числа русских и поляков. После выгрузки бриг был пришвартован напротив нашей долины; и, когда я его покинул, началась выгрузка приблизительно трехсот килограммов находившейся на борту соли.

Известия, доставленные мне этим судном, были весьма противоречивы. Я узнал, что гонец, отправленный мною в Константинополь за письмами, уже месяц как возвратился в Синоп, и предполагалось, что корабль, на борту которого он намерен был возвратиться сюда, уже какое-то время назад вышел в море; но, так как он не прибыл, приходится опасаться, что он потерпел крушение [63] или сел на мель во время недавних шквалистых ветров. Кроме того, я узнал, что после прибытия Арифа (Капитан из Лазистана, которому я доверил свои письма после смерти драгомана Надир-Бея) в Синоп он ночевал в одном кафе с Андреа, уволенным слугой г-на У., предложившим или продавшим свои услуги русским; что ночью Андреа нашел возможность обыскать карманы или багаж своего спутника и, достав из них мои пакеты, извлек письма, заменив их другими бумагами, затем возвратил пакеты на место, вновь запечатав их так, чтобы Ариф не заметил эту кражу до своего прибытия в Константинополь. Что касается писем, то мне сказали, что наш консул в Требизонде проинформировал моего соотечественника г-на Л. после его прибытия в этот город, что они находятся в руках русского консула!

Уже несколько дней у нас идут сильные дожди, последствием которых стало то, что солдаты, работающие в топких траншеях над созданием тоапсинских укреплений и, как всегда, плохо кормленные, столь охвачены дизентерией, что это самым тревожным образом может привести к тому, что строительство форта окажется в значительной степени приостановлено; к тому же черкесы замышляют решительное наступление на ослабленную армию.

14. — Три крупных судна, несколько дней назад проплывших рядом с фортом Саш и ему салютовавших или просигналивших, вчера возвратившихся, чтобы здесь бросить якорь с девятью или десятью иными кораблями, бригами и т. д., вызвали у жителей этой долины немалую тревогу появлением такой силы в непосредственной к ним близости. Некоторые из нас отправились на возвышенность, чтобы осмотреть флотилию, и убедились с помощью наших подзорных труб, что из самых больших кораблей один [64] был двухпалубным, а двое — фрегатами. Мы сделали вывод, что готовится новое нападение на какое-нибудь иное место на побережье. В этой деревушке, однако, мы были избавлены от неизвестности по поводу этого прибытием вчера вечером Омар-Бея, вождя окрестностей Гагры, который, проезжая Саш — с согласия вождей, — встретился со своим тестем, вождем соседнего с Сухум-Кале района, вынужденным пойти на русскую службу, где он имеет чин подполковника. Будучи информированным о мотиве такого сбора кораблей, он получил от своего тестя поручение сообщить Хасан-Бею и другим вождям, чтобы они никак не беспокоились по этому поводу ввиду того, что кампания завершилась и ничто не будет предпринято сверх окончания строительства фортов Саш, Тоапсе и Шапсекуа. Часть флотилии, добавил он, привезла войска, чтобы заменить грузин и азраев, коих собираются немедленно отправить домой ввиду того, что по заключенному с ними договору они должны были служить месяц, а уже прошло четыре. Заключает ли Россия подобные сделки со своими поляками или другими своими подданными? Не является ли это достаточным доказательством политики выжидания, что она еще считает необходимым использовать, даже в отношении черкесов, что уже находятся в ее власти?

Но то, что я узнал с еще большей радостью от Омар-Бея, так это о полном успехе миссии в горы внутренних областей Сухум-Кале, миссии, к коей он был привлечен и после завершения коей как раз и возвратился. Жители этих внутренних территорий, из-за природной недоступности этого края, полностью остаются неподконтрольными русским. Они с воодушевлением восприняли национальную присягу и сразу же стали ее приносить. Это сделали уже несколько тысяч человек и передали через своих [65] представителей, что, если их соотечественники этой части побережья помогут им двумя или тремя тысячами человек, они немедленно нападут на русских и их союзников на побережье и разрушат Сухум-Кале. Местные люди, однако, решили не соглашаться с этим предложением, так как фирман советовал им не ссориться с теми, кто не по своей воле стали союзниками русских. Я думаю, что это та политика, от которой можно ждать больших результатов. Именно это я постоянно советовал местным жителям; но сомневаюсь, что ее полезность восторжествует над любовью к войне, которая у них является наследственной страстью, особенно если не удастся самым решительным образом их уговорить. Я предвижу распространение этой важной меры — принесение национальной присяги — с особым удовлетворением, как акта, который мы, англичане, можем приписать себе; так как, хотя появление у черкесов присяги датируется тридцатью годами ранее, позже они о ней забыли; и лишь благодаря приезду и призывам г-на Уркварта и тех из нас, кто за ним последовали, принесение присяги было возобновлено и превратилось в действенную как военную, так и управленческую меру.

Я столь свыкся со своей жизнью в этом крае, что могу сейчас упустить большое число особых обстоятельств и происшествий, что другие, в чем я не сомневаюсь, найдут для себя несомненно примечательными.

В течение почти всех четырех месяцев, проведенных в этой долине, я спал один, вне дома, сперва под большим грушевым деревом на лужайке в черте этой деревушки, а потом на помосте, что по своей собственной инициативе Хасан-Бей приказал возвести для меня в слегка огороженном фруктовом саду, который как бы висел над узкой, полностью лесистой ложбиной. Эта ложбина сообщается с [66] долиной, в которой, вплоть до моря, домов нет. На помосте, где расстелена моя постель и который служит мне в хорошую погоду, коей мы почти постоянно наслаждаемся, домом, разные ценные вещи, как-то: мои часы, серебряная табакерка, мой, также украшенный серебром кинжал, ножи и т. д. — часто остаются без присмотра целый день (на время моих привычных прогулок); а вечером я вывешиваю на четырех сливовых деревьях, чья листва служит мне укрытием, свою одежду и иные вещи; и между тем никогда ничто не теряется, хотя о моем уединенном месте знают во всех окрестностях и группы соседей и незнакомых людей почти каждый день сидят вокруг меня на траве. Не следует забывать, что моя персона тоже достаточно высокоценима, по причине вознаграждения, что щедро назначил русский генерал, вблизи от этих мест командующий войсками.

Кража в своем собственном окружении рассматривалась, даже до принесения присяги, как неизгладимый позор и наказывалась при ее обнаружении суровыми приговорами, даже смертью, если виновный оказывался неисправимым. Лишь кража в отдаленном районе все еще рассматривается многими людьми как акт мужества и ловкости; и именно поэтому Берзек Алхаз-Оку Бейслам, весьма уважаемый в этих местах дворянин, недавно пытался найти компаньонов для похода в один из районов, который он не называл, но жители которого являются подданными России или находятся с ней в договоре, и где он надеялся награбить что-нибудь. Тем не менее наиболее уважаемые люди — такие, к примеру, как Дахум-Оку и Джерико-Оку из здешних мест, Кезри-Ку, Сауд-Оку с севера и другие — являются теми, кто уже давно осуждают такого рода походы. Принесение общей присяги способно, впрочем, [67] лишь содействовать полному исчезновению уже давно начавшего умирать обычая.

Традиция, все еще сохраняющаяся ныне и куда более вредная своими последствиями, хотя и проистекающая в своем начале из идеи гуманности, заключается в том, что провинции и даже не связанные друг с другом братства одной и той же провинции взаимно предоставляют убежище и защиту чужим преступникам. Если не удастся положить конец этому обычаю, это неизбежно станет значительным препятствием духовному оздоровлению страны.

Хаджи Дахум-Оку, коего я только что упомянул, принадлежит клану Барзек, самому многочисленному на побережье. Он включает приблизительно четыре сотни дворянских семей, каждая из которых владеет пятью-двадцатью семьями крепостных, все взрослые мужчины которых вооружены. Каждый дворянин способен выставить в поход сто пятьдесят вооруженных людей. Этот клан известен, кроме того, своей храбростью и ненавистью к русским, и из уже сказанного видно, что он может собрать против них силу из двух или трех тысяч человек. Он является союзником не менее знатного северного клана Чупако, который тоже образует одно из самых могущественных братств.

Хаджи и большая часть его клана занимают возвышенный район под названием Убух, простирающийся от вершин Главного Кавказского хребта до варданской параллели, образуя тем самым начало северо-западного разветвления хребта. Укрепившись в этом неприступном месте, хаджи и его клан всегда готовы напасть с вершин своих гор, подобно стремительным снежным лавинам, чтобы или отбросить врага, или отомстить предателям. [68]

До сих пор вдоль всего побережья железо пользуется большим спросом; но, если его перестанут быстро и регулярно поставлять извне, я думаю, что жители побережья очень скоро научатся обеспечивать им себя сами. В некоторых местах имеются богатые запасы железной руды; искусство плавить ее известно давно; и в провинции Абазак железо производится почти в достаточном количестве, чтобы обеспечить все внутреннее его потребление.

(пер. К. А. Мальбахова)
Текст воспроизведен по изданию: Джеймс Бэлл. Дневник пребывания в Черкесии в течении 1837-1839 годов. Том 2. Нальчик. Эль-Фа. 2007

© текст - Мальбахов К. А. 2007
© сетевая версия - Thietmar. 2009
©
OCR - Анцокъо. 2009
© дизайн - Войтехович А. 2001
© Эль-Фа. 2007