16 ноября 1841 г.
В исполнение воли в. п., изъясненной в предписании ко мне от 10 ноября за № 317 я отправился в Андалальское общество, с целью разузнать подробно о духе жителей и дальнейших их намерениях. Теперь, возвратившись, спешу представить отчет на каждый пункт возложенного на меня поручения, а именно: на первый честь имею донести, что при занятии деревни Куяды находилась неприятельская партия около 2 тыс. человек под начальством самого Кибит Магомеда Тилитлинского и чеченского Джават-Хана. Устрашенные силою куядинцы, не смели противостоять огромному скопищу, тем более, что от Ахмед-Хана, находящегося тогда с своей милицией на Карадахском мосту, получили очень слабое пособие, состоящее из 200 человек, и те даже приблизившись к Куяде, предпочли лучше совершить отступление, чем завести весьма сомнительное и не рассчитанное дело. Из этого заключить можно, что куадинцы не подкрепленные, вынуждены были принять сторону злоумышленников.
На второй: еще до приезда моего в Андалаль Кибит-Магомед в залог верности получил от некоторых деревень аманатов, от других же оружие. Аманатов дали дер. Ругуджа 12 и Куяда 30 человек; ружья взяты из дер. Хиндаха 3, Карадаха 9, Хоточи 3 и Гуниба 8. Во время же бытности моей в Андалале Кибит Магомедом взяты из дер. Хоточ 3 аманата и из Карадаха 5 человек.
На третий: Жители дер. Кудали и Маали, а равно и жители хуторов Дарада и Мурада принимали явное и непринужденное участие в бывших беспорядках в Андаляле, настоящее даже их расположение духа дышит полною изменою. Акушинский Магомед Кадий не принимал никаких решительно средств, к удержанию спокойствия в Кудале, и вовсе туда не приезжал с своей милицией.
На четвертый: дер. Салта весьма сомнительна и двулична, и вернее всего перевес ее в сторону измены.
На пятый: гунибцы охотно приняли предложение неприятеля. Слухи подтверждаются, что они согласились дозволить неприятелю укрепить деревню свою на подобие Ахульго, обеспечив ее значительным запасом хлеба, транспорты которого, уже начали прибывать в деревню.
Наконец, на шестой: жители дер. Чох и Согратль скрытую к нам питают ненависть, и временно только кажутся быть [310] верными. От измены обеспечивает нас только то, что многие уважаемые между ними лица отправились для торговых оборотов в подвластные нам города; односельцы же их дорожа участи отсутствующих и опасаясь оставить их в наших руках, не решаются еще обнаружить беспокойного духа. Наконец, и то их удерживает, что в пределах покорных нам обществ, пасутся значительные стада овец, составляющие единственное их достояние.
Из всего вышеизложенного в. п. усмотреть изволите, в какое критическое положение Андаляля я вступил в его пределы, в минуту величайших опасностей, и чуть ли жизнью не пожертвовал за мою предприимчивость. Смело сказать могу, что я избавлен от плена, или смерти одной заботливостью и мерами предосторожности добрых моих кунаков и людей весьма преданных правительству, каковы Ассан Али Магомед, кегмерский житель, Будай из Куппы и чохский Умалат Магома, у которого я в Чохе останавливался. Этим трем человекам я еще обязан многими сведениями о положении дел в Андалале. Они отозвались, что дух кегерцев, кудалинцев, чохцев и согратлинцев более и более становится мятежным. Посланные мною по их указанию верные лазутчики в Карадах и Ругуджа, известили меня, что Кибит Магома Тилитлинский переменил на аманатов оружие взятое им прежде в дер. Хиндахе, Карадахе, Хоточе и сам, узнав о моем прибытии, намеривался со сборищем из 500 человек немедленно поспешить из Гуниба в Ругуджа, где его ожидал брат со скопищем из гидатлинцев, ассинцев, и голотлинцев. Это заставило меня ускорить выезд из Чоха, к чему большею частью побудили меня три вышепоименованные кунака, предвидя угрожавшую мне опасность. Здесь я узнал, что за несколько дней до моего прибытия в Чох двадцать казикумухских вьюков, нагруженных товарами, были у Кибит Магомеда, испрашивая у него дозволения и билета на безопасное отправление в непокорные общества для сбыта своих товаров. Это одно уже доказывает в каких отношениях казикумухцы к неприятелю! В проезд мой через Куппу являлись ко мне пять семейств переселившихся из Гергебиля, говоря, что тягостные притеснения старшин назначаемых Ахмед-ханом в Гергебиле, побудили их к этому переселению, и что этому примеру последует каждый, кому дорого спокойствие и свобода.
В заключение честь имею доложить в. п., что я проезжая через Гергебиль, Куппу, Салту, Кегер, Чох, Кудали, Хаджал-Махи, везде старался разузнать причины беспорядков, и уверился, что отложившиеся деревни большей частью влеченные [311] собственным порывом приняли неприятельскую сторону, оставшиеся же нам подвластными, не надеясь на защиту и помощь соседственных племен, вынуждены будут прибегнуть под мятежное знамя. Чохцы просили помощи на случай вторжения неприятеля от кудальцев, салтинцев, акушинцев и других смежных с ними народов; и что же получилось в ответ? всякий за себя сражаться должен, отвечали им. Чего ожидать можно от подобного расположения умов и понятий. Последствия явны: никакими силами не подкрепленные покорные деревни, и окруженные враждебными единоземцами, наравне с ними восстанут, и только одно оружие наше заставит легковерных наслаждаться прежнею тишиною и спокойствием.
ЦГИА Гр. ССР, ф. 1083, оп. 6, д. 358, лл. 46—47. Копия.