-

ДУБРОВИН Н. Ф.

ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ ТОРМАСОВА НА КАВКАЗЕ

(Статья четвертая) ¹.

Происшествия в Ахалцихе. — Междоусобная вражда Шериф-паши с Седим-пашею. — Просьба последнего о принятии его под покровительство России. — Прокламации Соломона в Имеретии, — Восстание имеретин. — Действия Кабардинского полка в Альском ущелье. — Действия отрядов генерал-лейтенанта барона Розена и Симоновича. — Атака Ханийского ущелья. — Бегство Соломона в Ахалцыхский пашалык — Усмирение восстания.

Добравшись благополучно до Ахалцыха, Соломон был весьма ласково принят трапезондским сераскиром Шериф-пашею и обнадежен содействием к возвращению царского достоинства. Содействие это помогло быть, однако же, значительно потому, что сам Шериф-паша был непрочен в Ахалцихе и враждовал с выгнанным им Селим-пашею Химшиевым.

Родом грузин, Селим-паша был преисполнен непонятною злобою к отечеству своих предков. Происходя из фамилии почти забытых грузинских дворян, он в малолетстве был взять в плен и проложить себе путь к званию паши своею пронырливостью, вероломством и убийством тех лиц, которые способствовали его возвышению. С самого начала насильственного вступления своего в управление Ахалцыхским пашалыком, Селим не повиновался Порте и не признавал власти эрзерумских сераскиров, которым обыкновенно подчинялись пашалыки: Эрзерумский, Баязетский, Карский и Ахалцыхский. Селим-паша считал себя в этом отношении на столько сильным и независимым, что не хотел признать перемирия, заключенного графом Гудовичевым с сераскиром Юсуф-пашею. В самый разгар военных действий России с Турциею Селим самопроизвольно, без ведома султана, хотел заключить с Тормасовым отдельный мир для Ахалцыхского пашалыка, в чем, конечно, не имел успеха. Впрочем, Порта сама давала повод к такому своеволию своих пашей. Обращая весьма мало внимания на этот пограничный край, она ограничивалась только «утверждением того из пашей, [190] кто, сделавшись сильнее и имея острее саблю, свергнет своего соперника».

«А сии развраты и беспорядки, писал Тормасов ², при всех осторожностях всегда дорого стоят Грузии, потому что паши, при неповиновении власти или, лучше сказать, при безначалии своем имеют один пункт, т. е. Грузию, чтобы обратиться к грабежам и хищничеству, ибо единоверие и связи родства, хотя не всегда священные у азиатцев, иногда удерживают их от восстания против своих собратий и от междоусобия.

«По долгу верной службы моей, должен откровенно сказать, что доколе Ахалцыхский пашалык, наиважнейший для спокойствия Грузии, по своей смежности и самому местоположению не будет присоединен к Грузии в совершенное подданство Его Императорского Величества, дотоле правый наш фланг, в здешнем краю, будет всегда чувствовать беспокойство от сего гнезда хищничеств, единственного убежища оставшегося для строптивых лезгин, живущих в неприступных ущельях на северной части кавказских гор, нами еще непокоренных и кичащихся оградою, кою (которую) положила для безопасности их сама природа. Сей народ, промышляя одним грабежом и проходя разными воровскими дорогами в Ахалцых, нанимается служить вместо войск у паши, который обыкновенно платить им за сие позволением грабить Грузию. Слабость же войск собственно ахалцыхских, без помощи лезгин, довольно известна, а потому всякий паша, хотя бы и с лучшими свойствами против нынешнего, по необходимости обойтись не может без найма лезгинских войск и, следовательно, сию часть Дагестана, когда она будет находить для себя верное пристанище в Ахалцихе, укротить будет трудно, да и Грузия будет всегда неспокойна от стороны Ахалцыха, потому что сколько бы всякий Ахалцыхский паша ни старался соблюсти дружбу и доброе соседство, но когда будет иметь у себя наемное лезгинское войско, то никакое средство от грабежей их не удержит. Это врожденная их страсть и без сего позволения иметь их (лезгин) невозможно».

Пользуясь услугами лезгин и основывая на их содействии прочность своего положения, ахалцыхский паша был постоянно самым беспокойным соседом Грузии. Сознавая это, и опасаясь наказания, Селим был крайне озабочен, когда узнал, что, при начале военных действий с Персиею, Тормасов двинулся из лагеря при Саганлуге, к урочищу [191] Думанисам, как средоточию двух дорог: из Памбак и из Ахалцыха. Полагая, что главнокомандующий намерен следовать к Ахалцыху, Селим прислал к нему двух своих чиновников с просьбою назначить доверенное лицо, с которым бы паша мог объясниться по пограничным делам и постановить «дружбу навсегда».

Получив в это время известие, что Аббас Мирза с значительным числом войск приближается к Елисаветполю, Тормасов, под видом желания исполнить просьбу Селима, повернул к этому городу, а в Ахалцых отправил князя Орбелиани, с доверенностью и наставлением, как поступать при переговорах с пашею. Желая, чтобы паша добровольно и по трактату вступил в подданство России со всем семейством и народом, Тормасов уполномочил князя Орбелиани, как человека лично знакомого Селиму, обещать ему оставление владетелем Ахалцыхского пашалыка, предоставить ему все доходы, ныне получаемые, суд и расправу, производство в чин генерал-лейтенанта и жалованье по 2,779 руб. серебром ³.

Сообщая Селиму, что, как добрый сосед, он никогда не отклоняется от согласия быть с ним в дружбе, Тормасов вручил князю Орбелиани проект условий, на которых ахалцыхский паша может быть принять со всем своим народом под покровительство и даже в подданство России. Но едва только наш отряд повернул к Елисаветполю, как Селим собрал до 1,500 человек конницы, с которою и ворвался в наши границы. Хотя он был разбит и прогнан, но не переставал действовать враждебно. Селим вошел в сношение с персиянами, которые прислали к нему царевича Александра, с обещанием выдать 150,000 рублей, если паша будет действовать вместе с ними. Понадеявшись на обещания, Селим пригласил к себе лезгин и принял гордо князя Орбелиани.

— Я тогда откажусь от союза с Персиею, сказал он, и вступлю в дружбу с Россиею, когда от вашего двора будет выдана соответствующая сумма денег.

Вслед затем, Селим отказался от принятия условий, предложенных ему князем Орбелиани.

— Я никак не могу согласиться на три статьи, сказал он: во-первых, чтобы вступить в подданство России; во-вторых, чтобы дозволить занять Ахалцых русскими войсками и, в-третьих, чтобы отдать сына в аманаты.

Селим желал номинального только покровительства России и возможности подкрепить себя русскими войсками, в случае надобности. [192] Тормасов уклонился тогда от переговоров и они были прерваны. Скоро обстоятельства изменились: тегеранский двор предложил Тормасову перемирие, и персидские войска удалились от наших границ; персияне отказались выдать Селиму деньги и сам он вслед затем был изгнан из Ахалцыха Шериф-пашею сераскиром трапезондским.

Не решаясь возвратиться в Трапезонд после поражения, нанесенного ему у Поти отрядом генерал-майора князя Орбелиани, Шериф-паша предпочел двинуться к Ахалцыху, из которого девять лет тому назад был изгнан Селимом. Владея значительными силами, Шериф выгнал Селима из города, но не мог выгнать его из Ахалцыхского пашалыка. Принужденный бежать в Ачары — место своего рождения, весьма сильно укрепленное, — Селим собирал войска для возвращения потерянного владения. Он просил у нашего правительства вспомоществования как войсками, так и деньгами, и писал, что если даже и не получит ни того, ни другого, то все-таки останется преданным России и желающим вступить под ее покровительство.

Главнокомандующий поручил обнадежить Селим-пашу, что даст войска и деньги, если он в доказательство искренности своего намерения приметь присягу на верность и подпишет трактат, проект которого и был отправлен к полковнику Симоновичу. Селим-паша отвечал, что он готов приступить к этому и даже выдать аманатов, но только не прежде того, когда русские войска вступят в Ахалцыхский пашалык и он будет совершенно обеспечен от преследования Шериф-паши. Такое заявление нельзя было не признать основательным и Тормасов положил вопрос о подданстве Селима оставить до более удобного времени.

Сношения наши с Селим-пашею не могли укрыться от Шериф-паши, и он, желая удалить от себя грозившую опасность, употреблял все усилия к тому, чтобы возбудить восстание в Имеретии и тем отвлечь от Ахалцыха деятельность русских войск. В Имеретии явились возмутительные письма бывшего царя Соломона, самого Шериф— паши и царевича Александра.

Соломон писал, что, узнав о намерении Тормасова отправить его в Россию на всегдашнее там пребывание и будучи не в силах расстаться с подвластным ему народом, он решился бежать из Тифлиса.

«Всякой поднебесной славе, писал он ⁴, я предпочел быть с вами, с вами радоваться, жить и умереть.... Прошу, сообразно вашей [193] ко мне отеческой любви, оказать в моем деле участие и постараться, чтобы предоставили мне мою землю и тем обязали меня и мое царство пролить кровь за верность им (русским)».

По своей бесхарактерности и ветрености, бывший царь противоречил себе на каждом шагу. То он смирялся и просил заступничества, то не хотел покоряться; в одном письме он писал, что готов пролить кровь за русских, в другом — внушал ненависть к ним. В один и тот же день он просил митрополита Генателя исходатайствовать ему прощение, и возбуждал к восстанию жителей Лосиатхевской волости.

«Я ожидаю от вашей верности ко мне, писал он им ⁵, что положите за меня ваши головы, да и родственные вам дома и соседей ваших ободрите, чтобы не погибнуть вам, подобно Грузии, жители которой, под властью русских, духовно едят мясо в великую пятницу, а телесно в горьких мучениях вздыхают о смерти. Сперва и их обманули клятвою и золотом, а ныне грузины не рады ни богатству, ни домам своим; теперь с бедных даже за каждого мертвеца по три рубли взыскивают, а бесчестие домов и семей заставляет их горько вздыхать и стонать, и дома их день ото дня приходят в унижение. Когда русские успеют поработить и вас, тогда ваше положение будет еще горше и труднее, и те, которые сегодня сулят вам золото, завтра лишат вас насущного; сегодня с честью обходятся с вами, а завтра, знайте, они уронят достоинство и честь ваших семей, качества, коими они отличаются против всех других земель».

Появление этих писем произвело всеобщее волнение в Имеретии, и побудило полковника Симоновича обратиться к населенно с воззванием, в котором он предупреждал, что каждый вошедший в сношение с Соломоном будет лишен имения и сослан в Сибирь. Предупреждение это не произвело желаемого действия и не остановило имеретин от соединения с царем. Вскоре после побега Соломона, Симонович стал получать известия, что в Имеретии открылось повсеместное восстание и появились значительные толпы вооруженных людей. Легковерные имеретины, не имевшие никакого понятия о долге, толпами спешили на призыв царя и вооружались. Во главе их стояли князья и члены временного имеретинского правления, с первых же дней оставшиеся недовольными русским правительством. Краткое существование имеретинского дивана показало, что вновь установленное правление не отвечает ни требованиям страны, ни [194] намерениям русского правительства. Привыкшие к царской власти князья, не имея ее более над собою, не могли сдержать себя в границах умеренности и вместо правительства составляли сборное место, где, трактуя о предметах, до службы не относящихся, не упускали, однако же, случая удовлетворить своему корыстолюбию и собирали с просителей деньги без всякого разбора. Единственный закон в Имеретии — была царская власть, с уничтожением которой члены дивана решали дела как хотели, а иногда и один член, без совещания с другими, указывал решение, которое и приводилось в исполнение. Исполнители этих решений, так называемые бокаулы, не имея прямого начальства, пользовались случаем и грабили народ, «и если где было им в чем отказываемо, вымучивали телесным наказанием». Имеретины не могли быть довольны таким правительством, а князья и члены дивана — попытками русской власти ограничить их произвол и уничтожить поборы. Как те, так и другие желали возвращения прежнего порядка вещей и восстановления царской власти. Слабое правление Соломона было выгодно князьям, которые, пользуясь бесхарактерностью царя, успели захватить в свои руки большую часть доходов и, при помощи грабежа, надеялись в будущем увеличить свои материальные средства. Прельщенные такою надеждою, почти все князья перешли на сторону Соломона и отправили депутацию в Ахалцых, звать бывшего царя в Имеретию. В ожидании его прибытия, приверженцы старого порядка волновали народ и рассылали повсюду гонцов о своих мнимых победах над русскими войсками. Ни советы и увещания, ни угрозы не могли остановить от восстания население, недавно добровольно покорившееся России.

«На вопрос мой, доносил полковник Симонович ⁶, о причине их возмущения, через здешних митрополитов ответствовали они, что, взяв от них один раз царя, лучше бы мы сделали, если; бы умертвили его или бы отправили в Сибирь, и они бы оставались; навсегда спокойными. Но теперь, когда прежний повелитель, без согласия их от них удаленный, опять пришел и требует их помощи,: они священным себе вменяют долгом оказать ему все опыты своего усердия, и не перестанут до тех пор бунтовать и проливать кровь, пока не будет Соломон, по прежнему, восстановлен на царстве, и что другого царя они никак иметь, не согласны. Истинно преданных нам; нет ни одного, ни из князей, ни из дворян, так что не через кого даже отправлять бумаг, которые, как объявляют два или три князя, остающиеся до решения дела при мне, везде перехватываются [195] бунтовщиками, отчего и настоящих сведений о местопребывании царя и его войсках иметь не можно».

Салтхуцес князь Зураб Церетели устранял себя от всякого вмешательства в дела и, вместо того, чтобы составить свою партию, и своим влиянием на народ быть нам полезным, оставался праздным зрителем совершающихся событий. Если нельзя было заметить, чтобы он тайно содействовал бунтовщикам, то ясно было видно, что он не желает нам помочь ни в чем. Подобно лицам сомнительной преданности, князь Зураб, следуя общему потоку, просил Тормасова возвратить царя в Имеретию, но получил в ответ, что клятвопреступники недостойны снисхождения, и что Соломон никогда не будет более правителем Имеретии. Об этом нечего и думать, говорил Тормасов, особенно «после недостойного поступка, им учиненного, через побег из Тифлиса, который многих честных и достойных людей подверг несчастию. Видно судьбе, праведно наказующей сего клятвопреступника и нарушителя своих обязанностей, не угодно было допустить воспользоваться тем счастьем, которое предлежало ему, если бы он был верен честному своему слову и постоянен в ожидании на неограниченное милосердие Его Императорского Величества, ибо могу уверить, что всемилостивейший и великий наш Государь Император простил бы все содеянные им преступления, если бы увидел чистосердечное его раскаяние и, вероятно, возвратил бы ему по прежнему владение, как о том и предположено уже было, только с некоторым ограничением его власти».

Но так как предположение это не состоялось, то главнокомандующий просил, чтобы лица, преданные России, содействовали усмирению волнующегося народа, и чтобы князь Церетели прибыл в Кутаис. Зураб уклонился от этой поездки и, под предлогом бракосочетания его дочери с князем Леваном Дадиани, уехал в свое имение Сачхере и не принимал никакого участия в происшествиях. Тогда главнокомандующий поручил полковнику Симоновичу наблюдать за поведением всех членов имеретинского правления, не исключая и князя Зураба Церетели, «который, кажется, требует за собою примечания ⁷». «Я и прежде несколько раз заметил, отвечал Симонович ⁸, что, в обстоятельствах решительных, он всегда уклонялся под разными предлогами от содействия нам; в теперешнем случай он следует прежней своей политике. Словом, я почти уверен, что Церетели если [196] не совсем намерен содействовать царю в достижении его намерения, то, по крайней мере, не должно нам многого ожидать от его к нам преданности и верности».

При совершенном отсутствии лиц, нам преданных и верных, восстание быстро разгоралось и прежде всего, обнаружилось в волости Лосиатхевской. В селении Аргустах собралось скопище в 2,000 человек имеретин, для разогнания которых был послан майор Калатузов, с двумя ротами Кавказского гренадерского полка. Приближаясь, 22-го июня, к селению Сакаро, Калатузов по неосторожности вошел в лес, где был встречен сильным огнем засевших в нем имеретин. При первых выстрелах Калатузов был убит, но, принявший после него команду, капитан Титов, выбил неприятеля из леса с большою для него потерею, простиравшеюся до 90 человек убитыми, в числе которых были дети главного возмутителя, князя Кайхосро Абашидзе. Потеря эта не остановила, однако же, имеретин, и они, собираясь в разных пунктах, прервали почти все сообщения и задерживали наших курьеров. Симонович не получал никаких донесений и до него доходили лишь смутные слухи о том, что Соломон с ахалцыхскими и лезгинскими войсками ворвался в Имеретию и остановился в Барадзеби, близ Квирильского поста. Для преграждения ему пути в Вард-цихе, Симонович оставил три роты в Багдате, а остальные войска стягивал к Лосиатхевам ⁹.

Между тем Тормасов, получив известие о всеобщем восстании, отправил из Сурама в Имеретию генерал-майора князя Орбелиани, с двумя батальонами Кабардинского полка и 50-ю казаками. Следуя форсированным маршем по Ваханской дороге, князь Орбелиани должен был присоединить к себе на пути две роты 9-го егерского и две 15-го егерского полков, и по вступлении в Имеретию принять общее начальство над всеми войсками, там расположенными, установить сношения с Симоновичем и обеспечить сообщение с Карта-линией.

Для усиления боевых средств князя Орбелиани и скорейшего усмирения волнующихся, главнокомандующий разрешил потребовать содействия владетелей Мингрелии и Гурии, «которым, в наказание бунтующих, дозволить грабить селения».

«Только всемерно старайтесь, прибавлял Тормасов ¹⁰, отвращать, чтобы не пострадали невинные жители, коих оградите всею [197] безопасностью. Над бунтовщиками же разрешаю вас оказать примерную строгость, не взирая ни на какое лицо и не делая им никакой пощады». Пойманных бунтовщиков приказано было, по степени вины, вешать, заковывать в железо и заключать в крепость; имения бунтующих князей отбирать в казну, а крестьян объявлять государственными «с тем, чтобы они своих помещиков ловили или убивали — словом не признавали бы их власти над собою» ¹¹.

Получив такую инструкцию, князь Орбелиани, вместо того, чтобы при вступлении в Имеретию действовать совокупными силами, разделил свой небольшой отряд на дв? части: один батальон Кабардинского полка с двумя орудиями, под командою майора Тихоцкого, направил Альским ущельем через селения Картохти и Чалуани, а с другим батальоном двинулся по Ваханскому ущелью, где, по сведениям, скрывалось главное скопище мятежников.

В Альском ущелье, находившемся всего в девяти верстах от Сурама, майор Тихоцкий встретил сильное сопротивление со стороны мятежников, преградивших ему дорогу завалами, засеками и засадами. Очищая себе путь штыками и вытесняя неприятеля из засад, кабардинцы прошли 15 верст по ущелью, но, потеряв всех лошадей под орудиями и имея множество раненых, не могли следовать далее. По обеим сторонам были горы, покрытия густым лесом впереди также лес и завалы мятежников, число которых было совершенно неизвестно. Измученные солдаты нуждались в отдыхе и майор Тихоцкий, не смотря на все невыгоды своего положения, принужден был остановиться при урочище Дампала (?). Без воды и фуража отряд простоял на месте пять суток; причем, лошади, не имея травы, питались листьями деревьев, а солдаты, томимые жаждою долгое время не могли отыскать источника, Впоследствии хотя и был найден ручей, но путь к нему приходилось прокладывать штыками, так как имеретины облегли наш отряд со всех сторон и без выстрела не дозволяли ему сделать ни единого шага. На пятые сутки, на помощь окруженному отряду, прибыл майор Реут, посланный главнокомандующим, для содействия Тихоцкому, с двумя ротами пехоты, одним орудием и 20-ю казаками. Тогда оба отряда перешли в наступление, выгнали мятежников и пробились в селение Али, куда 11-го июля пришел и князь Орбелиани со своим батальоном. Простояв здесь некоторое время и приняв общее начальство над войсками, князь Орбелиани повел их обратно в Сурам, чтобы заметить вьюками и провиантом, а затем снова вступить в [198] Имеретию и следовать по Ваханской дороге. Обратное движение наше к Сураму ободрило имеретин, дало им случай похвалиться победою и показывало, что князь Орбелиани не умел воспользоваться обстоятельствами и распорядиться войсками. Вместо быстроты движения и поражения мятежников совокупными силами, он раздробил свои силы и действовал весьма нерешительно. «Неужели я, спрашивал Тормасов князя Орбелиани, должен всегда мучиться через ошибки других?... Я не могу придумать, какие вы находили пользы от разделения войск и имея в виду неприятеля, превосходнейшего в силах, защищаемого горами, лесами и засеками, из каких военных правил вы взяли, что лучше можете пройти; разделясь и ослабив себя? Между тем, как целою массою войск, с коими вы отсель выступили и который еще после к вам присоединились, вы могли бы пробиться сквозь все преграды, бунтовщиками поставленные и уже много бы выиграли над неприятелем. Две важные ошибки я должен вам заметить: первая и главная — ваше разделение, а вторая, что, не узнавши, в каком положении теперь Альская дорога и какие взял неприятель меры к защищению оной, послали туда майора Тихоцкого, зная его слабость и неопытность. Если бы он имел военный дух, то, увидев себя окруженным от неприятеля, не останавливался бы без воды, без корму и не дал бы себя бить из за кустов понапрасну, а ударил бы в штыки, и, с целым батальоном, грудью проложил бы себе дорогу гораздо с меньшею потерею, как сделал то в подобном случае храбрый капитан Титов, с двумя только ротами Кавказского полка, в которых уже было потери в людях до 50 человек ¹²». Главнокомандующий требовал быстроты и решимости в действиях, но взамен того получил просьбу о прибавке войск. Располагая сам весьма ограниченными средствами, Тормасов не мог удовлетворить просьбе князя Орбелиани, тем более, что, по его убеждению, восьми батальонов, находившихся в Имеретии, было слишком достаточно для усмирения волнений. Видя, что князь Орбелиани не имеет достаточно энергии и придает слишком большое значение силе и средствам мятежников, главнокомандующий отправил в Имеретию генерал-лейтенанта барона Розена, с поручением принять начальство над войсками и действовать быстро и решительно ¹³. Правителю Грузии вменено в обязанность позаботиться о доставлении в Зедубани провианта и по границе Грузии расставить сильные [199] караулы, так как мятежники стали показываться и в ее пределах ¹⁴.

Прибыв в Сурам, барон Розен не застал там князя Орбелиани, который перешел в Зедубани. Розен взял в конвой роту 15-го егерского полка и 23-го июля в 11 часов ночи догнал отряд, остановившийся лагерем близ крепости Чхери. Приняв начальство над войсками, барон Розен нашел их в большом беспорядке: на передовых пикетах люди были без оружия, а некоторые и без порядочной одежды. Провианта при отряде было только на четыре дня, а в Имеретии достать его было не где, потому что жители разбежались в горы и леса. Князь Орбелиани рапортовался больным и не явился к барону Розену, который принужден был прежде всего отправить нарочного в Сурам и требовать скорейшего доставления провианта. Не дождавшись, однако же, прибытия транспортов, барон Розен приказал выдавать нижним чинам половинную дачу и выступил далее, чтобы скорее соединиться с полковником Симоновичем и дойти до Кутаиса, где он рассчитывал найти запасы продовольствия ¹⁵.

В восемь часов утра, 24-го июля, барон Розен двинулся вперед. В виду пикетов, неподалеку и вправо от кр. Чхери стояли мятежники. Пятьдесят человек егерей и сто человек рабочих Кабардинского мушкетерского полка, с трехфунтовым единорогом, шли в авангарде, имея по обеим сторонам фланкеров, из двух рот егерей и 100 казаков линейного казачьего полка. За авангардом шел батальон Кабардинского полка, а за ним вьюки, под прикрытием 200 человек. Рота егерей и остальные нижние чины Кабардинского полка составляли арьергард, под командою майора Тихоцкого.

Переправа в брод через реку Чхерители происходила под слабым огнем мятежников, засевших на возвышенностях. На второй версте от Чхери замечено было скопище до 5,000 человек, прикрытых завалами и засеками, сделанными в узких местах дороги. Фланкеры подползли под самые засеки и с криком «ура!» бросились в штыки. После нескольких выстрелов из единорога, возвышенности были заняты и мятежники преследуемы до дер. Градо. Дорога по всему пути была испорчена и забросана каменьями и бревнами, так что для очистки ее употреблено четыре часа времени. Пройдя еще шесть верст, отряд стал лагерем при урочище [200] Базалетис-чалы, при р. Чхерители. Неприятель потерял до 70 человек убитыми и в том числе главного своего предводителя Дмитрия Абашидзе.

25-го июля отряд выступил далее и через четыре дня прибыл в Кутаис. Встречая повсюду селения, оставленные жителями, барон Розен имел беспрерывные стычки с имеретинами, пытавшимися преградить дорогу нашему отряду. Пораженные последовательно при селении Цра-Цкаро и Симонеты, мятежники собрались в восьми верстах от Кутаиса, в числе 7,000 человек, но и здесь были разогнаны русскими штыками. После такой неудачи, имеретины видели невозможность бороться с русскими войсками, тем более что и в других пунктах они потерпели точно такое же поражение. Так, майор Прибыловский разбил толпу, собравшуюся у сел. Рион; майор Ушаков овладел крепостью Тхачиры, а капитан Суханов настиг и рассеял неприятеля при р. Квириле. Царь Соломон был стеснен с двух сторон и принужден со своим ополчением скрыться в селении Сазане. Народ снова покорялся и волнение утихало, но для окончательного усмирения Имеретии главнокомандующий признавал необходимым или поймать, или убить Соломона.

— Если же только выгнать его из границ, говорил Тормасов, то дело будет не только не кончено, но может быть еще вреднее для нас, потому что повод к неустройствам и волнениям всегда будет готов.

Исходя из этой мысли и назначая Симоновича управляющими Имеретией, Мингрелиею и Гуриею, Тормасов поручил ему приискать таких людей, которые бы нанесли верный удар. Таким лицам Симонович был уполномочен выдать до 2,000 червонных и обещать награждение чином и недвижимым имением. Всякую употребленную против Соломона хитрость главнокомандующий признавал позволительною, так как она, но его мнению, вела к спасению человечества ¹⁶. В лице Соломона он видел изменника, клятвопреступника и вообще человека, недостойного никакого снисхождения. Не рассчитывая на скорое приискание таких людей и поручая Симоновичу командование войсками, вместо генерала барона Розена, отозванного в Тифлис, Тормасов просил его употребить особое старание к поимке Соломона и, преследуя его повсюду, заставить отступиться от него всех его единомышленников. Одним словом, писал главнокомандующий, необходимо «принудить премудрого и хитрого покориться сильнейшим, или против хитрости употребить такую же хитрость, какого бы рода оная не [201] была, ибо против извивающейся с улыбкою злости ничего не должно быть священного и коварству умышленному всегда позволительно мирить тою же мерою, особливо для спасения человечества, которое будет страдать впоследствии, если улыбка в коварном человеке не изгладится смертным сном».

«Ваше превосходительство теперь знаете, в чем состоит дело, и так действуйте неослабно, не жалея никаких орудий к уничтожению зла: железо, золото, силу и всякие обороты употребляйте на окончание дела», состоявшего в том, чтобы уничтожить деятельность бывшего царя Имеретии.

Симонович сам понимал, что, для окончательного усмирения волнующихся, необходимо удаление Соломона, и потому еще до получения наставления главнокомандующего окружил его почти со всех сторон. Батальон Белевского мушкетерского полка, под начальством майора Щелкачева, двинут со стороны Багдата; батальон 9-го егерского полка, под командою майора Прибыловского, направлен на селение Сазано и далее к урочищу Лижавесаули и, наконец, сам Симонович двинулся на селение Маглах. Совокупное и одновременное действие этих отрядов заставило Соломона, постепенно отступая, скрыться в трудно доступном Ханийском ущелье, где неприятель имел полную возможность и все средства к весьма долгому сопротивлению. Ханийское ущелье, по своему положению, есть одно из самых недоступных. Дорога к нему пролегала над ужасною бездною и была столь узка, что едва прокорма для двух рядом идущих; во многих местах были обрывы, куда можно было спускаться только с «трепетом». К тому же, висевшая над дорогою горная глыба была сплошь покрыта густым лесом, в котором укрывшийся неприятель, будучи невидим, мог наносить проходившим огромный вред, оставаясь сам вне опасности.

Запершись в столь крепкой местности и имея при себе 150 турок и до 500 имеретин, Соломон испортил дорогу и завалил ее в несколько рядов бревнами и каменьями; на вершинах гор видны были кучи камней и обрубки деревьев, приготовленных для того, чтобы бросать их с высот на проходившие русские войска. Соломон надеялся, под защитою столь сильной позиции, удержаться в Ханийском ущелье весьма долгое время, но ошибся в расчете. Не смотря на видимую неприступность позиции, Симонович решился атаковать неприятеля. Он разделил свой отряд на три части: две пошли в обход, по горам, чтобы зайти во фланги позиции, а третья колонна двинулась прямо по ущелью. Майор Ушаков, командовавший этою [202] последнею колонною, бросившись в штыки, занял первые засеки и стал подвигаться вперед. Ему предстояло пройти самое трудное место ущелья под градом камней и сброшенных бревен. Путь был труден, и едва ли бы Ушакову удалось пройти его, если бы в это время на обоих флангах не появились наши колонны. Турки, как только заметили появление боковых отрядов, обратились в бегство и так стеснились в узком месте ущелья, что большая часть их была переколота штыками. Имеретины разбежались в разные стороны и сам Соломон, с несколькими только князьями, успел скрыться от преследования и бежал в Ахалцыхский пашалык, покинув навсегда Имеретию.

«Итак, доносил Симонович ¹⁷, при всем напряжении сил и при понесенных воинскими чинами в сию экспедицию несказанных трудах, в коих нижние чины, не получив новой амуниции, до того обносились, что почти сделались наги и босы, и пришли в жалостное положение, не было возможности достигнуть известной цели, ниже сбыть ее с рук, посредством какого либо решительного человека, чем бы навсегда мог быть положен конец всяким беспокойствам. Случалось во время экспедиции, что два и три дня проходило, прежде нежели узнавал я о настоящем местопребывании его, между тем как в одно и то же время несколько разных слухов получал о его нахождении в разных местах. Дух всеобщей революции почти никого не допускал склоняться на пользы, какие мог бы кто получить от приверженности к нашей стороне, и совершенно преданных нам людей, которые действием своим могли быть нам полезны, не было почти никого».

С удалением Соломона из Имеретии спокойствие в ней восстановилось весьма скоро и оставшиеся члены царского дома изъявили желание отправиться в Тифлис. Царица Жария, сестра Соломона княгиня Андроникова, царевна Дареджана и другая Дареджана, мать царевича Александра с двумя сыновьями, 16-го ноября прибыли в столицу Грузии.

Н. Дубровин.

(Продолжение будет).

Комментарии

1. См. «Военный Сборник» 1877 г., №№ 9, 10 и 11.

2. Графу Румянцеву, 20-го сентября 1809 года, №93. Арх. Мин. Иностр. Дел, 1-10, 1803-11, №4.

3. Ак. Кав. Арх. Ком. т. IV, № 1,191.

4. В письме митрополиту Генателю и архиепископу Софронию, от 17-го мая. Ак. Кав. Арх, Ком. т. IV, № 312.

5. В письме от 17-го мая 1810 г. Там же, № 343.

6. Тормасову, от 7-го июня 1810 года. Ак. Кав. Арх. Ком. т. IV, № 358.

7. Предписание Тормасова Симоновичу 8-го июня 1810 г. Ак. Кав. Арх. Ком. т. IV, № 360.

8. В рапорте Тормасову 10-го июня 1810 г. Там же, № 365.

9. Рапорт Симоновича Тормасову 23-го июня, Ак. Кав. Арх. Ком. т, IV, № 373.

10. В предписании князю Орбелиани, от 28-го июня. Там же, № 378.

11. Предписание майору Прибыловскому 27-го июня, № 1,007.

12. Предписание князю Орбелиани 15-го июля 1810 г. Ак. Кав. Арх. Ком. т. IV, № 402.

13. Предписание барону Розену 16-го июля 1810 г., № 706.

14. Тоже, правителю Грузии, генералу Ахвердову, 20-го июля 1810 года, № 1,143.

15. Рапорт генерал-лейтенанта Розена главнокомандующему 23-го июля 1810 г., №11.

16. Отношение Тормасова Симоновичу 3-го сентября 1810 г. Ак. Как. Арх. Ком. т. IV, № 426.

17. Рапорт Симоновича Тормасову, от 30-го сентября 1810 года, № 1,007. Ак. Кав. Арх. Ком. т. IV, № 436.

Текст воспроизведен по изданию: Деятельность Тормасова на Кавказе // Военный сборник, № 12. 1877