ДУБРОВИН Н. Ф.

КАВКАЗСКАЯ ВОЙНА

В ЦАРСТВОВАНИЕ ИМПЕРАТОРОВ НИКОЛАЯ I И АЛЕКСАНДРА II

VI

Состояние гарнизонов и укреплений Черноморской береговой линии к началу 1840 г. — Нападение горцев на укреп. Лазарева и Вельяминовское и падение их. — Геройская защита укреп. Михайловского. — Падение форта Николаевского. — Восстановление Черноморской береговой линии и ее разделение. — Устройство Лабинской линии. — Положение дел на левом фланге. — Отложение Чечни. — Экспедиция ген. Галафеева в Малую Чечню. — Успехи Шамиля в Дагестане. — Бой у сел. Ишкарты. — Вторжение Шамиля в Аварию, а потом в Чечню. — Экспедиция Граббе и ее результаты. — Измена Хаджи Мурата. — Положение дел в Чечне и Дагестане в конце 1840 года. — Усиление Кавказского корпуса 14-ю пехотною дивизиею.

С наступлением осени 1839 года действия прекратились и войска возвратились в свои штаб-квартиры. После утомительных и продолжительных походов, они нуждались в отдыхе. Огромная убыль в делах с неприятелем, а еще более от болезней, уменьшила баталионы до состава комплектных рот по военному времени; люди были крайне утомлены, одежда износилась и состояла из лохмотьев, а орудия за убылью лошадей возились на волах. К сожалению, возвращаясь из тяжелых экспедиций на отдых, кавказский солдат не находил его в своих штаб-квартирах, бывших в самом плохом и неустроенном виде. [132] Войска располагались в казармах из саманного кирпича или в землянках. Теснота, духота и сырость помещений были причиною повальных болезней, сотнями клавших людей в госпиталь. Многие штаб-квартиры были расположены в таких местностях, где издавна лихорадки и тиф свирепствовали ужасным образом. Особенно отличались этим форты Черноморской береговой линии, где в течение осени 1839 г. и в зиму на 1840 год, гарнизоны ослабели на столько, что не только невозможно было думать об усилении профилей укреплений, но даже не было необходимого числа людей для защиты и тех верков, которые были наскоро построены и сильно разрушены обильными дождями и тающим снегом.

Почти во всех укреплениях бруствера обвалились и засыпали рвы, пороховые погреба тоже и все строения были в полуразрушенном состоянии. Боевых зарядов было мало, а в некоторых укреплениях фитиля и картечи совсем не было. Медицинские средства были совершенно истощены, а между тем число больных быстро увеличивалось и остававшихся здоровыми защитников недоставало на все протяжение линии огня. По размеру укреплений минимальная численность гарнизона должна была быть: в укреп. Михайловском 1600 челов., в Вельяминовском — 1620 и в Лазаревском 1530 челов. На самом деле состояло: в первом 480, во втором 224 и в третьем 78 челов. Во всех же укреплениях береговой линии, вместо 25,980 чел. было лишь 2776, т. е. девятая часть необходимого.

Укрепления береговой линии были отрезаны от всего мира и сношения их даже между собою сухим путем были немыслимы, вследствие отсутствия дорог и постоянных нападений горцев. Даже из-за стен укреплений нельзя было показаться, не рискуя вызвать пулю: добывание дров, пастьба скота, кошение сена, возделывание огородов и рытье могил, все оплачивалось кровью. Все необходимое гарнизоны получали морем, но и для этого имелось всего 9 [133] азовских баркасов, не удовлетворявших назначению. Такая безысходность положения гарнизонов заставила генерала Головина ходатайствовать, чтобы всем находящимся на Черноморской береговой линии год службы считался за два. К довершению всех невзгод и затруднений, бывшие в течение нескольких лет сряду неурожаи произвели между черкесскими племенами голод, вызвавший их к всеобщему поголовному вооружению и хищничеству. Предпочитая гибель с оружием в руках мучительной голодной смерти и зная недостаточность оборонительных средств Черноморской береговой линии, горцы решились овладеть нашими укреплениями, надеясь найти в них обильные запасы продовольствия, необходимые в их голодной жизни.

Прежде других и именно 7-го февраля 1840 г. горцы появились в числе 1500 челов. в виду форта Лазарева и окружили его. Как ни торопились постройкой этого форта, но, ко времени появления горцев, он находился еще в неоконченном виде. Орудия не были доставлены и укрепление было вооружено артиллерией с кораблей, лафеты которой приспособлены для действия через порты на судах, а не через амбразуры или через банк с барбетов. В гарнизоне укрепления находилась 4-я мушкетерская рота Тенгинского полка. Горцы высматривали места удобные для штурма «и так были уверены в успехе своего предприятия, что в день нападения подошли к укреплению с арбами, на которых сидели женщины и дети, для поднятия добычи».

Рано утром 7-го февраля вышедший бить зорю барабанщик первый увидел неприятеля; вместо зори он ударил тревогу, но горцы были уже в укреплении и прежде всего бросились на офицерский флигель и казармы. Мужественная защита гарнизона, состоявшего всего из 70 человек здоровых, не спасла укрепления. Подавленные многочисленностью врага, защитники были истреблены и черкесы овладели фортом. Та же участь, 29-го февраля, постигла укрепление Вельяминовское, защищаемое 220 штыками, и [134] наконец 23-го марта черкесы в числе нескольких тысяч окружили укрепление Михайловское, находившееся в устье р. Вулана, между фортами Тенгинским и Новотроицким. Оно имело на вооружении 8 орудий и защищалось гарнизоном из 2-й и 3-й рот Черноморского линейного 4-го баталиона, 9-й мушкетерс. роты Тенгинского и 6-й мушкетерс. роты Навагинского полков, всего около 500 человек; но за исключением больных и слабых на лицо было не более половины. Начальником гарнизона был Черноморского линейного 4-го баталиона штабс-капитан Лико, человек энергичный с непреклонною волею, но с нежною, любящею душою. Все его боялись, но и любили на столько, что каждый из подчиненных готов был по первому его слову идти в огонь и воду.

Узнав об участи постигшей форт Лазарева, штабс-капитан Лико принял все зависящие от него меры к усилению обороны и, не ожидая помощи извне, решил в случае неустойки взорвать укрепление на воздух. Эта решимость начальника гарнизона сделалась известна офицерам, а через них и нижним чинам. Особенно призадумался над этим рядовой Тенгинского полка Архип Осипов, немолодой солдат, побывавший в походах против турок и персиян в 1826 — 1828 гг. Почти накануне нападения неприятеля Осипов ходил по казарме, что-то обдумывая. Вдруг, остановясь, он сказал: «я хочу сделать память России». Товарищи начали было подсмеиваться над ним, но он не смутился. «В минуту неустойки наших, сказал он, я подожгу пороховой погреб.»

На эту фразу никто не отвечал и все были поражены его решимостью. О намерении Осипова было доведено до сведения штабс-капитана Лико и отклик рядового на взлелеянную им мечту растрогал до глубины души начальника гарнизона.

Около 15-го марта в Михайловское укрепление прибыл лазутчик, сообщивший о сборе огромной партии шапсугов и абадзехов, из долин рр. Фарса и Курджипса. Лико [135] спокойно принял это известие и стал приготовляться к встрече неприятеля. Ежедневно с закатом солнца производился расчет людей, и затем все, кроме часовых, ложились спать; в полночь, подкрепив себя пищей и молитвой, люди занимали назначенные им места на бастионах. Так прошло время до 19 марта. Утром этого дня начальник гарнизона обходил ряды. Поздоровавшись с людьми, штабс-капитан Лико напомнил им о святости присяги и чести русского оружия; объявив о предстоящем нападении и своем твердом намерении, в случае если неприятелю удастся ворваться в укрепление, взорвать пороховой погреб, он вызвал охотников. Вышел Архип Осипов и с ним 10 человек. Лико выбрал Осипова, как человека по собственному почину и раньше других заявившего желание. Иеромонах Паисий, находившийся в укреплении для исполнения церковных треб, благословил героя на славную смерть, а Осипов просил товарищей «помнить его дело».

С этого дня Архип Осипов ежедневно с 12 часов ночи до 10 часов утра сидел запертым в пороховом погребе, с зажженным фитилем и водою со спиртом для подкрепления сил.

Была четвертая неделя великого поста. Люди стали готовиться к смерти, исповедались, приобщались, мылись и одевались в чистое белье и мундиры.

В ночь на 21 марта лай собак, содержавшихся во всех фортах береговой линии и на ночь выгоняемых для караула за ограду, дал знать гарнизону о грозившей ему опасности. Все заняли назначенные им места и штабс-капитан Лико еще раз напомнил людям, что славная смерть с оружием в руках лучше позорного плена.

Стало рассветать. Вдали обозначились темные массы 11,000 горцев, несших с собою лестницы и окруживших укрепление со всех сторон. Встреченный картечью и ружейным огнем, неприятель успел однако же взобраться на вал в нескольких пунктах, но торжество его было [136] непродолжительно: сброшенные в ров штыками, атакующие обратились в бегство и были провожаемы картечью и пулями. Досадуя на неудачу, абадзехи и шапсуги обвиняли друг друга в трусости и по совещании решили отправить на штурм пешее ополчение, а в предупреждение позорного его бегства придвинуть с тыла конницу, с тем, чтобы она рубила беспощадно всех, кто обратится назад. Горцы отчаянно бросились вперед, взобрались на бруствер и своею многочисленностью подавили храбрых защитников. Ожесточенный бой разбился на отдельные кучки и скоро на ногах не оставалось ни одного офицера: одни были изрублены в куски, другие тяжело ранены. Спустя некоторое время перестрелка с нашей стороны затихла: стрелять было некому и нечем. Только в углу укрепления, среди десятка горских папах, мелькал попеременно - то штык, то приклад. Это рядовой Тенгинского полка Александр Федоров молодецки защищался от обступивших его врагов. Приняв его за коменданта укрепления., переодетого в солдатское платье, горцы щадили жизнь Федорова и, когда он выбился из сил, захватили его в плен, надеясь получить за него щедрый выкуп 25.

Покончив с гарнизоном, горцы рассыпались по укреплению, грабили и часть их бросилась к пороховому погребу, где был заперт Архип Осипов. Лишь только он услышал стук отбиваемых замков, как исполнил данное обещание. Последовал страшный взрыв; все затряслось и облако дыма с телами, оторванными членами и кусками разного материала поднялось высоко к небу. Через несколько секунд на месте Михайловского укрепления осталась груда развалин, среди которых слышались стоны умирающих. Ошеломленные горцы, потерявшие до 3000 человек, стали быстро уходить, уводя с собою двух офицеров, иеромонаха и около 80 человек — все раненых. [137]

Сланному защитнику Михайловского укрепления штабс-капитану Лико поставлен ныне памятник, а геройский подвиг Архипа Осипова увековечен в рядах Тенгинского полка. Император Николай I Высочайше повелел: «сохранить на всегда имя Осипова» в списках 1-й гренадерской роты Тенгинского пехотного полка, считая его первым рядовым, и на всех перекличках, при спросе его имени, первому за ним рядовому отвечать: «погиб во славу русского оружия в Михайловском укреплении». Всем уцелевшим защитникам укрепления, выкупленным впоследствии из плена, пожалованы награды, а осиротевшие семейства павших героев были обеспечены Монаршею милостью.

Ободренные таким неслыханным успехом, горцы произвели ряд попыток на сообщения Черноморской береговой линии с Кубанью, несколько раз подходили к форту Навагинскому 26 и 2-го апреля овладели фортом Николаевским.

Успехи эти настолько ободрили черкесов, что они поклялись на коране уничтожить всю береговую линию и решились предстоящим летом не производить посевов, чтобы наступление рабочей поры не отвлекало и не уменьшало воинов. Духовенство всеми силами старалось поддержать такое настроение населения и, разъезжая по аулам, уверяло, что 1840 год будет годом торжества мусульманского мира над христианским. Иностранные эмиссары и муллы, побывавшие в Константинополе, уверяли, будто египетский паша с 40 т. челов., желая овладеть Крымом, направился к Дунаю, а затем придет на помощь к убыхам, натухайцам и к прочим закубанским племенам. Все эти рассказы принимались за достоверные факты, и, собираясь [138] изгнать русских, горцы стали вводить у себя до некоторой степени правильную организацию: каждое племя установило свой значок и составило отдельную дружину, подразделявшуюся по аулам на сотни, под командою храбрейших джигитов. Эти предводители решили ознаменовать свою деятельность крупным событием и, собрав скопище до 12 т. челов., двинулись на наши сообщения с Черномориею. 26-го мая горцы атаковали укрепление Абинское, обеспеченное 6-ю батареями с двумя орудиями на каждой и имевшее в составе гарнизона: 16 офицеров, 748 рядовых, 41 нестроевых и 40 артиллеристов.

Предводимые панцырниками, с шашками наголо и с кинжалами в зубах, горцы три раза атаковали укрепление, но каждый раз были отбиваемы с громадным уроном. Завалив ров укрепления труппами храбрейших, они после третьего штурма бежали, оставив у нас в руках два значка, 10 раненых и 685 убитых, валявшихся в укреплении, во рву и на гласисе. Наш урон состоял из 9 нижних чинов убитыми и 18 челов. ранеными.

Неудача 26-го мая и громадные потери сразу охладили закубанцев, и, разойдясь по домам, они уже не предпринимали никаких действий. Император Николай приказал восстановить форты и для этой цели, независимо от войск Кавказского корпуса, были назначены 5 пехотных полков 5-го пехотного корпуса 27 и легкая батарея 15-й артиллерийской бригады. В начале мая войска эти, высаженные на Кавказский берег Черного моря, приступили к работам, и к половине ноября все укрепления были восстановлены, снабжены всем необходимым для оставляемых гарнизонов и мы снова твердою ногою стояли на восточном берегу Черного моря.

В конце сентября 15-я пех. дивизия была возвращена в Крым, а вся береговая линия укреплений была [139] разделена на три отделения: первое — от Кубани до Геленджика, подчиненное контр-адмиралу Серебрякову 28, второе — от Геленджика до укрепления Навагинского — генерал-маиору графу Опперману 29 и третье — от укрепл. Навагинского к югу до укрепления Илори 30 — полковнику Муравьеву.

Для усиления гарнизонов сформированы Черноморские линейные № 11, 12, 13 и 14 баталионы и Высочайше повелено служившим и служащим на береговой линии убавить: нижним чинам год службы, а офицерам год к выслуге ордена Св. Георгия за 25 лет.

Одновременно с восстановлением этих укреплений решено было перенести Кубанскую линию на Лабу и все пространство между р. Кубанью и р. Лабою заселить казачьими станицами Кавказского линейного войска. Исполнение этого предприятия было разделено на периоды с тем, чтобы в продолжение первого года возвести в необходимых пунктах укрепления, а затем под прикрытием их водворить и казачьи станицы. Приведение в исполнение этой программы не встретило особых затруднений и никаких важных действий здесь не происходило. К осени р. Лаба была уже защищена сверх Засовского укрепления, построенного еще в прошлом году, вновь построенными Темиргоевским и Мохошевским укреплениями, а сообщение с Кубанью обеспечено укреплениями Ново-донским — на левом берегу р. Чамлыка и Ново-Георгиевским — на левом берегу р. Урупа.

Не так благоприятно сложились обстоятельства для левого фланга Кавказской линии. Корпусный командир генерал Головин был в то время в Петербурге, а [140] распоряжавшийся за его отсутствием генерал Граббе смотрел на Шамиля после победы под Ахульго как на бродягу и не придавал его деятельности никакого значения. Пользуясь этим, Шамиль, скрывшись в Чечне, стал снова собирать приверженцев и распространять свою власть.

Дело это он вел умело, энергично и успешно, если припомнить то состояние, в котором находилась Чечня. Она считалась тогда мирною и покойною: народом управляли русские пристава, и чеченцы охотно исполняли все возлагаемые на них общественные работы. Сознавая всю невозможность скорого возвращения своего влияния, Шамиль приобретал его постепенно, пользовался каждою нашею ошибкою, работал в тиши никем не замечаемый и оставленный в совершенном покое. Самообольщение наше победою под Ахульго было так велико, что на имама никто не обращал внимания, никто не справлялся, где он и что делает, и кавказское начальство решилось, пользуясь затишьем, приступить к необходимым работам по обороне края. Предположено было возвести укрепления у Черкея и близ Старого Аксая (при Герзель-ауле), чтобы обеспечить Кумыкскую плоскость и упрочить покорность Салатавии; предполагалось также построить укрепление и в Аргунском ущелье, но всем этим предположениям не суждено было осуществиться.

Поставленные нами в Чечне пристава, преимущественно из милиционеров, злоупотребляли своею властью; под предлогом распоряжения начальства об обезоружении населения, они отбирали лучшее оружие и ценные вещи, арестовывали по наговорам лучших людей, обращались бесчеловечно с аманатами и все это делали под покровительством управлявшего чеченцами генерал-маиора Пулло, ненавидимого последними за его жестокость и несправедливость.

Всеобщее неудовольствие на правителей было усилено ловко пущенным слухом, что русские намерены обратить чеченцев в крестьян и привлечь к отбыванию рекрутской повинности. Народ волновался, искал выхода и вспомнил о Шамиле, появившемся в шатоевском или шубутовском обществе, в урочище Гараискиты. Он жил как частный человек и занимался разбором ссор и тяжб. Справедливость и мудрость его решений разнеслись повсюду и, сопоставляя приговоры имама с решениями наших приставов, чеченцы не могли не отдать преимущества первому. Доведенные до крайности разными злоупотреблениями приставов, чеченцы наконец решились предложить Шамилю стать во главе их вооруженного восстания. Человек опытный и хорошо знающий характер горца, Шамиль согласился не сразу, а тогда, когда, после неоднократных просьб, чеченцы присягнули ему и выдали надежных аманатов, из наиболее влиятельных семейств. Заручившись ими, имам [141] объехал всю Малую Чечню и остановился в верховьях р. Сунжи. По его приказу вся Малая Чечня и сунженские аулы стали вооружаться.

Организуя восстание в Большой и Малой Чечне, Шамиль постоянно тревожил наши пределы набегами больших и малых партий, по всем направлениям. Избегая открытого боя с нашими войсками, чеченцы, благодаря изумительной скорости передвижений, совершенно измучили гонявшиеся за ними наши отряды. Пользуясь этим, Шамиль нападал на беззащитные покорные нам общества, отчасти обещаниями, а более силою подчинял их своей власти и переселял в горы.

Все эти происшествия не были нами достаточно оценены и генерал Граббе спокойно проживал сначала в Ставрополе, а потом в Пятигорске на минеральных водах. Вместо себя он отправил на левый фланг линии начальника 20-й пехотн. дивизии генерал-лейтенанта Галафеева, которому и было поручено главным образом заняться возведением укрепления у Герзель-аула.

В половине апреля Шамиль появился в сел. Кишень-Аух, его сподвижник Ахверды-Магома занял селение Хизир-гойта в 20 верстах от Грозной, а Ташав-хаджи подошел к крепости Внезапной. Хотя попытки их прорваться на нашу линию не увенчались успехом, но сбор значительных партий и появление их в разных пунктах должны были указывать на серьезность положения края и вызвать с нашей стороны энергичные действия для подавления восстания. Генерал Галафеев, без получения приказаний Граббе, не предпринимал ничего решительного и Шамиль продолжал хозяйничать в Большой и Малой Чечне. О дальнейшей его деятельности ходили самые разнообразные слухи: одни говорили, что он пойдет на Владикавказ, а Ташав-хаджи, Шуаиб-муллу и Джават-хана пошлет для диверсии на Кумыкскую плоскость; другие уверяли, что Шамиль со всеми своими силами обрушится на Черкей. В виду всех этих слухов у Герзель-аула был собран отряд и приступлено к усилению гарнизона креп. Грозной.

К концу мая Шамиль собрал значительное ополчение и 23-го числа сподвижники его, Ахверды-Магома и Джават-хан, с 4 тыс. пеших и 1500 конных горцев двинулись к Назрану. По пути они наткнулись на наблюдательный отряд подполковника Нестерова 31, находившийся между реками Ассою и Сунжею, были разбиты у селения Малой Яндырки, но Ахверды-Магома не ушел, а, остановившись близ Назрана, агитировал в пользу Шамиля. [142] Результатом этой агитации было присоединение к имаму всего населения, жившего по рекам Ассе, Сунже и Фортанге и начало волнений среди ингушей. Вся Малая Чечня опустела и мы лишились покорного до сих пор населения, которое бросило свои дома, богатые земли и, скрывшись в дремучих лесах за Сунжею и в Черных горах, увеличило те затруднения, которые мы встретили в достижении предположенной цели — упрочить покорность населения левого фланга линии.

Вслед затем Шамиль принудил все аулы, в том числе и многолюдный Черкей, изменить правительству и с этого времени дороги в Шамхальские владения и переправы через Сулак сделались доступны неприятелю. Он легко мог вторгнуться в северный Дагестан, где наших войск почти не было. Такое положение дел требовало с нашей стороны наступательных действий и наказания возмутившегося населения. С желанием отвлечь чеченцев, находившихся в рядах Шамиля, для защиты своих семейств и имущества, генерал Галафеев двинулся в Малую Чечню с весьма значительным отрядом, состоявшим из 6 1/2 баталионов, 1500 чел. казаков и 14 орудий.

Выступив, 6-го июля, из кр. Грозной, войска наши встретили всюду упорное сопротивление: чеченцы горячо отстаивали Гойтинский лес, селение Гехи и гехинский лес, и наконец, на речке Валерике, 11-го июля 1840 г., произошел весьма кровопролитный лесной бой, стоивший обеим сторонам огромных потерь, но не оправдавший тех надежд, которые возлагались на экспедицию в Чечню. Галафеев истребил несколько аулов, но чеченцы не думали покоряться и охотно шли в ополчение Шамиля, обратившего теперь внимание на северный Дагестан, охраняемый незначительными нашими силами.

Еще в марте 1840 г. обнаружились тайные сношения койсубулинцев с имамом, а жители Унцукуля выказали явное неповиновение и не обращали внимания на увещания, командовавшего войсками в северном и нагорном [143] Дагестане генерал-маиора Клюки-фон-Клугенау. Старание преданных нам лиц остановить волнения не привели ни к чему: чалмы появились на головах старцев и юношей. Передовые толпы Шамиля заняли Черкей, а 7-го июля в Шуре было получено известие, что и имам прибыл туда же. Для защиты северного и нагорного Дагестана имелось всего четыре баталиона пехоты, сотня казаков, 4 орудия и 2 мортирки. Большая часть этих войск была разбросана по разным укреплениям и при всех усилиях можно было собрать для наступательных действий 600 ч. пехоты, 2 орудия и 50 казаков. Эти силы приходилось противопоставить ополчению в несколько тысяч и действовать с ними среди враждебного нам населения. Шамиль к этому времени успел уже склонить на свою сторону андийцев, гумбетовцев, салатавцев и, заручившись удобнейшими выходами на богатую Шамхальскую равнину, собрал у Черкея от 10 — 12 тысяч человек.

Положение Клугенау было критическое, но знание театра действий, характера горцев и уверенность в необычайной стойкости кавказского солдата выручили его. Собрав что было под рукою, Клугенау выступил с шестью ротами (700 челов.), полусотнею казаков, двумя сотнями мехтулинской и одной сотней тарковской милиций и с одним орудием и 9-го июля остановился у сел. Ишкарты. На следующий день, в 10 часов утра, перед горстью русских сил стало развертываться 9-ти тысячное ополчение горцев. Не ожидая нападения, Клугенау атаковал неприятеля и после упорного боя остановил наступление горцев. На следующий день бой возобновился и хотя не имел решающего значения ни для той, ни для другой стороны, но заставил Шамиля отказаться от дальнейшего движения вперед, удалиться в Черкей и распустить часть ополчения по домам. Надежды его на всеобщее восстание в Дагестане на этот раз не сбылись, но преданность нам обществ северного Дагестана была все-таки поколеблена. Остановленный в дальнейшем движении в шамхальство Тарковское, Шамиль [144] вновь собрал свои силы и вторгся в Аварию. Он занял пограничные селения, оттеснил аварскую милицию, бывшую под начальством преданного нам тогда прапорщика Хаджи-Мурата и 8-го августа стоял уже в 15 верстах от Хунзаха. Движение генерала Клугенау с отрядом в 1540 человек заставило Шамиля уклониться от боя и он ходил по аулам, собирал ополчение и распускал старый слух, будто русское правительство намерено собрать конных горцев и отправить их на службу в Варшаву. Клугенау долго гонялся за неприятелем, но нагнать его не мог. Наконец 14-го сентября под Гимрами произошел упорный бой, окончившийся полным поражением Шамиля и спасением от разграбления Аварии и Койсубу.

Наступила осень и в горах выпал снег. Измученные восьмимесячным походом войска нуждались в отдыхе и генерал Граббе принужден был прекратить военные действия и распустить свой отряд на зимние квартиры. Власть Шамиля не была поколеблена, а напротив к концу года не только вся Чечня, но и все племена между Сунжею и Аварским койсу признали власть имама и поклялись не вступать ни в какие сношения с русскими. Скоро и спокойствие Аварии было нарушено изменою прапорщика милиции Хаджи-Мурата и переходом его на сторону Шамиля.

По происхождению знатный аварский бек, Хаджи-Мурат участвовал в поражении аварцами Кази-Муллы. Когда же второй имам Гамзат-бек стал деспотически распоряжаться в Аварии, то Хаджи-Мурат с братом своим Османом, как мы видели, составил заговор, последствием которого была гибель Гамзата и всех его родственников.

Аварцы выбрали Хаджи-Мурата временным своим правителем, и произведенный в прапорщики милиции, Мурат был утвержден в этом звании нашим правительством. Он мужественно отстаивал Аварию от всех притязаний Шамиля, но впоследствии должен был уступить свою власть Ахмет-хану мехтулинскому. Оставаясь в Аварии, Хаджи-Мурат пользовался безусловною преданностью аварцев, ценивших в нем мужество и храбрость, и особым расположением генерала Клюки-фон-Клугенау, что и возбудило зависть в Ахмет-хане. Последний старался очернить Хаджи-Мурата и уверял, что он имеет [145] сношения с Шамилем. Клугенау не поддавался обману и тогда Ахмет приказал его сковать и посадить на хунзахскую гауптвахту. Клугенау тотчас же потребовал, чтобы Хаджи-Мурат был прислан в Шуру. Под конвоем штабс-капитана Апшеронского полка Флепса, 4 унтер-офицеров и 40 рядовых он был отправлен 10-го ноября из Хунзаха. При перевале через Буцринский хребет конвой принужден был подыматься в одиночку по узкой тропинке, извивавшейся над пропастью. Посреди этой вереницы шел Хаджи-Мурат, с руками прикрученными веревками к телу и удерживаемый веревками же двумя солдатами, шедшими впереди и позади его. Оскорбленный невинно и мучимый желанием отомстить Ахмет-хану, арестованный решился или умереть, или освободиться. Совершенно неожиданно Хаджи-Мурат бросился с обрыва вниз и, увлекая за собою в пропасть двух солдат, принудил их выпустить из рук веревки. Глубокий снег несколько облегчил его падение, и он отделался переломом ноги. Бегство Хаджи-Мурата очень огорчило Клугенау и тем более, что по произведенному следствию обнаружились только злоба и наговоры Ахмет-хана. Клугенау написал ему письмо, в котором предлагал возвратиться на службу и ручался своим словом, что кроме пользы и счастья для него ничего не будет. Хаджи-Мурат отвечал, что он был оклеветан напрасно, был арестован и закован в кандалы; что по приказанию хунзахского коменданта сломали его дом и дома родственников, расхитили имущество, отогнали баранов и что, наконец, ему нанесено такое личное оскорбление, которого он снести не может.

Генерал Клугенау отправил к нему второе письмо, но ответа не было, Хаджи-Мурат был уже сообщник Шамиля и волновал аварские селения.

Положение дел становилось настолько серьезным, что генерал Головин пытался завязать сношения с Шамилем и повести их так, чтобы он первый заговорил о примирении. Попытка эта не удалась и лишь возвысила значение имама среди горцев: он был уже не бродяга, а полновластный правитель, с которым русское правительство пыталось даже вступить в переговоры.

Плоскость и горы очутились в руках Шамиля и значение русского имени упало до того, что для восстановления его в прежнем блеске нужны были десятки лет и целый ряд геройских подвигов. Сплотившиеся в одно целое и покорные воле имама горцы, по первому его призыву, [146] устремлялись всюду, куда он направлял их. В течение всей осени и зимы шайки черкеевцев и чеченцев прорывались за Сулак и проникали даже до Тарков. Они угоняли скот и производили грабежи под самою Темир-Хан-Шурою, так что сообщение ее с линиею было возможно только при значительном конвое. Столь тревожное положение требовало с нашей стороны усиленных и энергичных мер для успокоения края и по повелению Императора Николая I на Кавказскую линию была двинута из России 14-я пехотная дивизия.


Комментарии

25. Выкупленный в июле месяце из плена, Федоров был произведен генерал-адъютантом Граббе в унтер-офицеры, а Государь пожаловал ему знак отличия военного ордена, фельдфебельский оклад жалованья и приказал перевести в Л.-Гв. Измайловский полк.

26. Почему-то горцы обращали особенное внимание на это укрепление и в марте, мае и июне не давали гарнизону свободно вздохнуть. Однажды они подняли на ближайшие высоты два орудия и засыпали форт ядрами. После нескольких десятков выстрелов, к удивлению гарнизона, на валу укрепления появилась жена начальника гарнизона подполковника Посыпкина. Распустив свой зонтик, она спокойно и медленно ходила взад и вперед. Горцы прекратили стрельбу и убрали свои орудия. Император Николай Павлович произвел Посыпкина в полковники, приказал определить в Морской корпус и доставить на казенный счет его 7-ми летнего сына, а героине бомбардирования г-же Посыпкиной Императрица пожаловала дорогой фермуар.

27. Виленский полк 13-й дивизии, Модлинский, Прагский, Люблинский и Замосцкий полки — 15-й дивизии

28. В первое отделение входили: станица Николаевская, форт Раевский, кр. Анапа, Джемитей, ст. Витязева, Новороссийск, укр. Кабардинское.

29. Во второе — Геленджик, Новотроицкое, укр. Тенгинское, ф. Лазарева и ф. Вельяминовский.

30. В третье — укрепления Навагинское, Головинское, Св. Духа, Гагры, Бомборы, Пицунда, Сухум-Кале, ф. Марамбо, Дранды и Илори. Редут-Кале, Поти и ф. Св. Николая не подчинялись начальнику Черноморской береговой линии.

31. Четыре баталиона, сотня казаков, 4 орудия, 4 мортирки и назрановская милиция.

Текст воспроизведен по изданию: Кавказская война в царствование императоров Николая I и Александра II (1825-1824). СПб. 1896

© текст - Дубровин Н. Ф. 1896
© сетевая версия - Тhietmar. 2020
©
OCR - Валерий. 2020
©
Корректура - Karaiskender. 2020
© дизайн - Войтехович А. 2001