-

ДУБРОВИН Н. Ф.

КАВКАЗСКАЯ ВОЙНА

В ЦАРСТВОВАНИЕ ИМПЕРАТОРОВ НИКОЛАЯ I И АЛЕКСАНДРА II

XVII

Действия в 1859 году в Басском ущелье. — Занятие аула Таузень. — Рубка просек. — Устройство опорных пунктов. — Действия Прикаспийского отряда барона Врангеля. — Падение Веденя. — Движение отрядов из Чаберлоя в Анди и из Салатавии в Гумбет. — Отступление Шамиля на гору Гуниб. — Переправа наших войск у аула Сагрытло. — Действия Лезгинского отряда. — Штурм Гуниба и пленение Шамиля.

Окончательное покорение восточного Кавказа началось с ноября 1858 года, когда решено было произвести концентрическое движение трех отрядов: — чеченского, лезгинского и дагестанского (салатавского), в ущелье Андийского койсу, в глубину гор и к резиденции самого Шамиля.

В основание плана предстоявших действий были положены зимние действия в Чечне и на плоскости в 1858 году и занятие в Дагестане некоторых стратегических [338] пунктов, где бы войска могли перезимовать и выждать начало лета.

Шамиль усилил свои войска на Шаро-Аргуне и потребовал почти поголовного ополчения чеченцев и лезгин. Кази-Магома занял главными силами ущелье р. Басса, значительные партии расположились в Маюртупе, а затем остальное сборище, под начальством разных наибов раскинулось по Шаро-Аргуну. Чтобы не допустить Шамиля сосредоточить окончательно свои силы на Аргуне и мешать нам в Малой Чечне, генерал Евдокимов признал необходимым открыть военные действия в Большой Чечне и с этою целью сформировал три отряда; на правом берегу Аргуна против укрепления Бердыкеля под начальством генерала Кемпферта (5 3/4 батал., 2 эскадр., 11 сотен казаков, 3 сотни милиции и 18 орудий); другой в крепости Воздвиженской под командою полковника Баженова (6 батал., 3 сотни казаков, сотня милиции и 10 орудий); третий наблюдательный кумыкский отряд флигель-адъютанта полковника Святополк-Мирского на Мичике (4 батал., 8 сотен казаков и 8 орудий). Целью действий первых двух отрядов было ущелье р. Басса, занятие которого открывало нам прямой путь в глубину Ичкерии. Идти в ущелье прямо не представлялось возможности и потому полковнику Баженову приказано было пробраться в него через укреп. Аргунское и аулы Дуютин и Зозергам.

С 4 1/2 баталионами, 6 орудиями и милициею полковник Баженов двинулся на перевал к р. Бассу в тыл Кази-Магоме, защищавшему вход в ущелье; остальные войска Воздвиженского отряда (1 1/2 батал., 3 сотни казаков и 4 орудия), под начальством полковника Черткова, переправившись на правый берег Аргуна, двинулись на укрепл. Шали, с тем, чтобы, выйдя на шалинскую просеку, дождаться там прибытия генерала Кемпферта из Бердыкеля, вместе с ним атаковать укрепление Бассым-Берды, занять там выгодную позицию и дождаться прибытия командующего войсками.

В 11 часов утра 21-го декабря колонны генерала [339] Кемпферта и Черткова подошли к высотам Бассым-Берды и открыли огонь гранатами. Когда по расчету полковник Баженов должен был прибыть на назначенное ему место, генерал Кемпферт двинул куринцев на штурм. Лишь только атакующие стали подниматься в гору, показался в тылу горцев и отряд полковника Баженова. Неприятель стал быстро отступать к аулу Таузень, расположенному на правом, трудно доступном берегу р. Басса у выхода в долину того же имени.

Таким образом, к новому 1859 году Басское ущелье было занято нами и более 800 семейств горцев покорились русскому правительству и изъявили желание переселиться на плоскость. Занятый неприятелем аул Таузень был весьма важен в стратегическом отношении, потому что находился в скрещивании дорог, ведущих в Ведень, Андию, Чаберлой и Шатой. Отсюда до резиденции Шамиля было не более 14 верст, что крайне беспокоило имама и он употреблял все усилия к тому, чтобы сделать недоступным выход из Басского ущелья в Таузеньскую долину. Передовой охраной последней были Даргиндукские высоты с возведенными там укреплениями, охраняемыми сильным гарнизоном. В том месте, где был единственный выход по руслу р. Басса, Шамиль устроил на крутых и лесистых гребнях гор несколько рядов бревенчатых завалов, усиленных в некоторых местах сомкнутыми редутами. Точно такие же завалы были устроены поперек русла реки, разделявшейся на несколько мелких рукавов, составлявших каждый отдельное препятствие. Завалы эти оборонялись самим Шамилем, засевшим в них с 12 т. ополчением и выславшим сверх того два отряда, каждый численностью от трех до четырех тысяч, между Хулхулау и Бассом, для наблюдения за тем, чтобы население не высказывало сочувствия русским, а тем более не могло добровольно покориться нам. Начальство над этими двумя отрядами было вверено сыну имама Кази-Магоме, мало способному и не энергичному, и Даниель-беку, [340] давно в душе изменившему имаму и ждавшему только случая, чтобы перейти на нашу сторону. К довершению несчастия Шамиля все его труды по укреплению позиции и приготовлению к упорной обороне остались бесплодными, так как позиция его была взята нами обходным движением с флангов с потерею только нескольких человек контуженными и десятка полтора лошадей брошенными на дороге от изнурения.

Чеченцы упали духом, в особенности когда увидели, что войска приступили к рубке леса, к проложению просеки и колесной дороги по всему пройденному пространству. В самом Таузене было устроено временное укрепление или промежуточный этапный пункт. В десять дней отряд проложил дорогу и сделал просеку в 600 сажен ширины между аулами Бассым-Берды и Таузенем. Шамиль пытался помешать нашим работам, но попытки эти были ничтожны и он принужден был сознать, что наступила другая система войны, что русские не намерены более углубляться в густые леса, а будут рубить их, прокладывать дороги и подвигаться вперед хотя и медленно, но прочно. Имам стал терять голову и при движении нашем к аулу Алистанджи, находившемуся на половине пути между Таузенем и Веденем, не оказал никакого сопротивления. Он велел только зажечь Алистанджи и наши войска 27-го января заняли его без боя.

До резиденции имама (Веденя) оставалось менее 10 верст и понятно, что она не могла быть уступлена нам без боя. Шамиль стянул сюда до 6 т. человек пехоты и кавалерии с 6 орудиями; ичкеринский наиб Эдиль с 300 человек стоял у Алистанджинского оврага и укрепил правый его берег завалами и редутами. Другой более значительный отряд чеченцев и тавлинцев, под начальством Даниель-бека защищал ущелье р. Хулхулау, столь же важное для Веденя со стороны Чечни, как и ущелье Андийского койсу со стороны Дагестана.

Не желая подвергать свои действия случайностям, генерал Евдокимов не торопился движением к Веденю, а занялся рубкою леса от Таузеня к Алистанджи, проложением колесной дороги, подвозом продовольствия и боевых припасов.

Так прошло время до 7-го февраля, когда Евдокимов [341] признал своевременным двинуться к Веденю. Для обеспечения сообщения от Веденя до крепости Воздвиженской были устроены опорные пункты и оставлены отряды: в Шали, Бассым-Берды, Таузени и Алистанджи. Для наступательных действий был сформирован отряд в 19 1/2 баталионов, 16 орудий, шесть сотен казаков и 3 1/2 сотни милиции. Дорога от Алистанджи к Веденю пересекалась глубоким оврагом с совершенно отвесными краями и правый берег которого был укреплен; за этим оврагом был другой такой же овраг, покрытый лесом, а затем дорога шла по высотам, перерытым во многих местах глубокими балками, и среди дремучего леса. Таким образом на пути к Веденю был целый ряд превосходных оборонительных позиций для неприятеля и вся задача состояла в том, чтобы лишить Шамиля этих преимуществ, т. е. другими словами предпринять обход этой позиции. Для этой цели был избран человек опытный в этом деле — полковник Баженов, которому поручено было с отрядом (5 1/2 батал. пехоты, 1 сотни казаков и 6 горных орудий) сбить неприятеля с противоположной нам стороны Алистанджийского оврага, овладеть завалами, сделать дальний обход через горы и явиться в тылу у Веденя по дороге из Анди. Это должно было заставить Шамиля стянуть к своей резиденции все наличные силы и очистить путь через лес главному отряду.

По пробитии вечерней зари 6-го февраля колонна полковника Баженова выступила, перешла Алистанджийский овраг, оставленный горцами, и потянулась в горы. Ночной переход, среди зимы, по крутым подъемам и спускам был очень труден и утомителен, но, сознавая всю важность движения, войска шли безостановочно, не переводя дыхания. К 8 часам утра они появились на высотах, внизу которых был расположен аул Ведень. Спустя несколько часов полковник Баженов занял без выстрела аул Хорачай, лежавший по прямой дороге из Веденя в Андию; жители вышли к нам на встречу с полною покорностью. [342]

Появление полковника Баженова заставило горцев частию разойтись по домам, частию сосредоточиться возле резиденции имама и путь для главного отряда из Алистанджи был очищен. Не смотря на то, грозная природа во многом затрудняла движение: гололедица, глубокая грязь, по временам снег сопровождали двигающихся и отряд в течение 20 часов мог пройти только 10 верст. Около часа пополудни ариергард занял без боя подожженную самими горцами деревню Джантемир-юрт, находившуюся в двух верстах от Веденя, на правом берегу левого притока р. Хулхулау. Резиденция имама была обойдена и генерал Евдокимов приступил к упрочению за собою пройденного пространства и к рубке леса и проложению удобных путей сообщения.

Среди этих работ генерал Евдокимов принял меры к обложению Веденя и 8-го февраля приказал генералу Кемпферту с 5 баталионами, 4 орудиями и дивизионом казаков занять гребень высот правого берега правого притока Хулхулау. На этом гребне находился Даниель-бек с своею партиею и был подкреплен высылкою из Веденя пехоты и кавалерии с двумя орудиями, которые и открыли огонь по наступающим. Не смотря на то, куринцы смело двинулись в атаку и быстро взбирались по крутизне, среди липкой и глубокой грязи. Горцы осыпали их пулями, но лишь только куринцы показались на гребне, как неприятель бежал частью в Ведень, а частью в Эрсеной. Хребет был занят и единственный путь сообщения Веденя с Ичкериею был отрезан.

Положение Шамиля с каждым днем ухудшалось: чеченцы отказывались драться с русскими и имам всю свою надежду возлагал на тавлинцев. Жители селений ближайших к месту расположения войск искали покорности и даже лучший приверженец Шамиля, шалинский наиб Талгик взялся содействовать нам в охранений нашего сообщения между Шали и Таузенем. Опасаясь, чтобы и те чеченцы, которые были в рядах ополчения, не передались па сторону русских, Шамиль увел их в Ичкеринский аул Гуни, взяв с собою и два орудия, а в Ведене оставил тавлинцев под начальством своего сына [343] Кази-Магомы. Из Гуни имам разослал повеление, чтобы жители Большой Чечни переселялись в горы; но население, отказавшись исполнить это требование, являлось в наш лагерь с жалобою на Шамиля, искало покорности и требовало защиты. Генерал Евдокимов тотчас же сформировал небольшой отряд и отправил его на р. Хулхулау под начальством графа Ностица, для прикрытия переселяющихся. Число их с каждым днем увеличивалось и соответственно с тем падала власть Шамиля.

Наступившие дожди, сменяемые снегом, затрудняли действия, работы приостановились, только что проложенные дороги испортились и подвозы продовольствия и боевых припасов были крайне затруднительны.

Между тем, не желая оставлять неприятеля в покое, Евдокимов просил начальника войск в Прикаспийском крае, генерал-адъютанта барона Врангеля отвлечь от Веденя часть неприятельских сил и открыть военные действия во вверенном ему районе. 1-го марта барон Врангель сосредоточил в Кишень-Аухе 6 баталионов пехоты с 6 орудиями, дивизион драгун, четыре сотни Дагестанского конно-иррегулярного полка и две сотни милиции. Первоначальная задача этого отряда состояла в том, чтобы заставить жителей верховий р. Ярык-су или переселиться далее в горы, или покориться нам и выселиться на плоскость.

2-го марта отряд выступил на позицию к сел. Зандаку и на следующий день барон Врангель овладел неприятельским редутом Зандак-Капа и уничтожил несколько зандакских хуторов. В тот же день в лагерь явились депутаты от жителей аула Гассан-Бек-Кент, выразивших желание покориться и выселиться на плоскость. Желание их было исполнено и высланная колонна под начальством генерал-маиора Ракуссы прикрыла их переселение.

В это время барон Врангель получил просьбу генерала Евдокимова двинуться по направлению к Ичкерии, чтобы расширить район наших действий и заставить Шамиля растянуть свои силы. Оставив на горе у Зандака два баталиона с двумя орудиями, барон Врангель [344] перешел в креп. Кишень и через селение Балан-су 10-го марта прибыл к аулу Баши-юрту, где и остановился лагерем. В расстоянии версты от этого аула начинался Ичкеринский лес, упиравшийся в кряж гор, по которому было разбросано множество хуторов. Как в этих хуторах, так и в соседних были скрыты семейства разоренных нами аулов, прикрываемые ополчением, присланным Шамилем из Дагестана. Зная, что большая часть семейств готова покориться, но опасается дагестанцев, барон Врангель немедленно двинулся с частью своих войск к лесу, ворвался в него и отбил до 800 семейств. Разбитые скопища Шамиля очистили лес и направились в верховья р. Яман-су. В следующие три дня горцы не показывались и войска рубили лес по Яман-су и на месте лагеря устраивали укрепленный вагенбург. 14-го марта отряд поднялся вверх по Аксаю, потом спустился на Яман-су и занял оставленный жителями аул Ирзау. Отсюда Врангель произвел рекогносцировку к аулам Саясану, Аллерою и Шаухан-Берды, при чем ичкеринцы не оказывали нам никакого сопротивления и видимо желали покориться. И действительно 21-го марта представители трех вышеназванных селений явились к барону Врангелю и заявили, что не покоряются только потому, что боятся Шамиля и стерегущих их мюридов; что лишь только Ведень будет взят и вся Ичкерия явится с покорностью. Они просили до времени не трогать их жилищ и не уничтожать полей. Барон Врангель согласился на их просьбу, и с 21-го по 29-е марта мы свободно рубили и расчищали Ичкеринский лес.

Не имея возможности воспрепятствовать ни нашим работам, ни дальнейшим действиям, Шамиль высылал отдельные партии, которые, рыская на пространстве между Кишень-Аухом и Веденем, нападали в разных местах на наши транспорты и команды, появлялись в виду укреплений и мирных аулов. Хотя повсюду партии эти терпели неудачу, но заставляли день и ночь держать войска [345] настороже; для Шамиля же оне не приносили никакой пользы и имам принужден был готовиться к скорому оставлению Веденя.

Ведень был расположен в долине при выходе из лесистого и трудно доступного ущелья правого берега левого притока Хулхулау. Западная и восточная стороны аула были ограждены отвесными обрывами, укрепленными брустверами из плетней и туров, засыпанных землею. Северная сторона защищалась параллельными брустверами из глины, расположенными в расстоянии 3 — 5 шагов друг от друга. Наружный бруствер был одет плетнем и увенчан двумя рядами туров в 1 1/2 аршина в диаметре, засыпанных глиною и камнями. Промежуток между брустверами был блиндирован бревенчатою настилкою, поверх которой было семь рядов фашин, засыпанных землею. На северо-восточном и северо-западном углах были устроены тур-бастионы, фланкирующие овраги и ров переднего фаса. С западной стороны Веденя на гребне высот с вершиною Ляни-Корт было устроено шесть отдельных редутов на 500 — 600 человек гарнизона каждый. Сильнейшим из всех этих редутов был нижний, составлявший ключ позиции и известный под именем Андийского, потому что был предоставлен защите андийцев. Он состоял из трех отдельных глиняных построек, соединенных между собою крытыми ходами. Фасы этого укрепления имели в некоторых местах до 8 шагов толщины, были окружены широкими и глубокими рвами, одеты толстым плетнем и увенчаны в два ряда турами до 2 аршин в диаметре, засыпанными глиною и камнями. В укреплении находились мастерские, арсенал, парк и мечеть.

10-го марта на правом берегу левого притока р. Хулхулау было заложено укрепление в полуторе версты от Веденя, от которого впоследствии и получило свое название. Спустя три дня, 18-го марта, Евдокимов произвел рекогносцировку вниз по Веденской поляне, присоединил к главному отряду колонны полковников Наумова и Баженова и составил план дальнейших действий. По его указанию 17-го марта полковник Баженов под огнем неприятеля заложил редут на левом берегу правого притока Хулхулау, в 450 саженях от передового неприятельского редута. К вечеру, когда редут был готов, полковник Баженов оставил в нем 1 1/2 баталиона, а остальные войска возвратил в лагерь. В следующую ночь [346] флигель-адъютант полковник Чертков с 3 1/2 баталионами обошел Ведень с западной стороны и, расположившись в овраге, заложил траншею к оврагу левого притока Хулхулау. В ночь на 19-е марта траншея была выведена на значительное расстояние и оканчивалась батареею для двух полупудовых мортир; редут Баженова также был окончен и вооружен 2 батарейными орудиями и двумя 2-х пудовыми мортирами.

Таким образом, с этого дня началась блокада и осада Веденя и войска были распределены следующим образом: правая колонна флигель-адъютанта Черткова продолжала работы; средняя колонна (2 3/4 батал.) генерал-маиора барона Розена должна была подойти как можно ближе к Андийскому редуту и заложить против него брешь-батарею. Левая колонна (4 баталиона и 4 орудия) генерала Ганецкого должна была обложить Ведень с восточной стороны, чтобы отрезать дороги в Андию и Ичкерию. В резерве между правою и левою колоннами в овраге левого притока Хулхулау были поставлены 2 баталиона; на сообщении средней колонны с левою, на развалинах Дышны-Веденя были поставлены также два баталиона. В средней колонне работы начались в ночь с 22-го на 23-е марта заложением траншеи в 250 саженях от укрепления и 27-го числа заложена была брешь-батарея (№ 4) на 6 орудий в расстоянии 164 сажен от Андийского редута. За нею были расположены в траншеях батарея № 3 на три мортиры и батарея № 5 на две мортиры; в траншее против Андийского редута были выведены батареи № 1 и № 2 на два батарейных орудия и наконец, в ночь с 30-го на 31-е марта заложена передовая траншея в 60 шагах от редута.

По мере возведения батарей производилась стрельба по неприятельским укреплениям, но лишь в ответ на неприятельские выстрелы. Осажденные не предпринимали вылазок, хотя в распоряжении Шамиля считалось до 7 т. челов. 31-го марта все осадные работы были окончены и генерал Евдокимов решил штурмовать укрепления. Первый [347] удар должен был пасть на Андийский редут, как на ключ всей позиции. В шесть часов утра 1-го апреля по этому редуту был открыт огонь из 24 орудий. В ответ на это послышались выстрелы со всех фортов Веденя и огонь более чем из 50 орудий не прерывался в течение семи часов; рядом с этим шла и ружейная перестрелка из траншей и укреплений. В час пополудни в главной постройке неприятельского редута была пробита брешь, но бомбардирование не прекращалось до 6 часов вечера. Около полудня на вершине Ляни-Корта показался Шамиль, явившийся из Эрсеноя. Проследив некоторое время за ходом боя, он спустил бывшую с ним пехоту в Ведень, а сам с кавалериею уехал обратно.

К 6 часам вечера Андийский редут представлял груду развалин, и тогда генерал Евдокимов приказал полковнику Баженову с тремя баталионами штурмовать укрепление. В резерве за штурмующими шел полковник Берхман с двумя баталионами.

Ровно в 6 часов по взвившейся ракете был произведен по аулу залп из всех орудий и войска двинулись на штурм. Тенгинцы бросились с фронта, а кабардинцы, обогнув редут с тыла, атаковали заднюю постройку. Неприятель поражал атакующих из аула и из укреплений — отовсюду, откуда только было можно. Горцы встретили атаку с необыкновенною стойкостью и, не отступая ни на шаг, падали под ударами штыков; они дрались так, как лучше драться невозможно.

В это время полковник Чертков с баталионом и двумя орудиями двинулся в ущелье левого притока Хулхулау, и как только неприятель заметил это движение, тотчас же стал оставлять аул и уходить. К девяти часам вечера загорелся дом Шамиля, а в 10 часов неприятельская позиция совершенно опустела. Падение Веденя стоило нам в этот день всего двух убитых и 24 раненых, в том числе и флигель-адъютанта капитана барона Корфа.

Князь Барятинский был награжден орденом Св. [348] Владимира 1 степени, а Евдокимов орденом Св. Георгия 3 степени и возведен в графское достоинство с нисходящим потомством,

Падение Веденя решило навсегда судьбу Чечни и Ичкерии и было предвестником близкого покорения Кавказа. К барону Врангелю стали приходить с просьбою о переселении представители многих селений, не покорялся только аул Шаухал-Берды. В 6 часов утра 5-го апреля барон Врангель двинулся к этому аулу, но нашел его оставленным жителями, скрывшими свои семейства в аулах Девлет-бей и Нонай. Надеясь на густоту леса, окружавшего эти аулы, горцы считали свои семейства вполне обеспеченными от нашествия русских и совершенно не ожидали появления барона Врангеля с тремя баталионами и всею кавалериею отряда. Наступление было быстрое и защитники после нескольких выстрелов бежали, оставив нам в добычу скот, имущество, ценные вещи и даже деньги, находимые в саклях. Пока очищались аулы от вооруженного неприятеля к месту стоянки войск начали стекаться с разных сторон семейства горцев, с арбами, имуществом и скотом, просившие взять их с собой; таких желающих оказалось до 160 семейств. Захватив их с собою, барон Врангель двинулся обратно в лагерь. Как и всегда при отступлении неприятель насел на ариергард и завязал горячее дело. Отряд отступал медленно, шаг за шагом, переправился обратно через р. Аксай, разрушил до основания аул Шаухал-Берды и еще три аула на правом берегу реки.

Таким образом барон Врангель исполнил более чем входило в его задачу: отвлек на себя часть неприятельских сил, выселил много семейств, разработал несколько дорог, сблизил нас с Аксаем и сам познакомился с местностью Ичкерии. С получением известия о взятии Веденя, барон Врангель, 9-го апреля, снялся с позиции на Яман-су и пошел обратно в Прикаспийский край. [349]

Непосредственным результатом падения Веденя была покорность нам чаберлоевцев, которые 5-го апреля явились к начальствовавшему войсками в Аргунском ущельи, полковнику фон-Кауфману с просьбою защитить их от Шамиля и его мюридов. Кауфман с колонною (11 рот, 2 орудия, 5 сотен милиции) двинулся в чаберлоевское общество, остановился в центре его в уроч. Ланыткее и тотчас же приступил к уничтожению неприятельских завалов и укреплений по правому берегу Шаро-Аргуна, а затем и к проложению просек по спуску правого берега реки, к переправе у Хела-Кале. Генерал Евдокимов выслал из своего отряда на усиление Кауфмана баталион со стрелковою ротою, и под прикрытием этих войск чаберлоевцы принялись за полевые работы.

Погром, нанесенный Шамилю, отразился и среди лезгин. Жители анцухского и часть бохнадальского обществ искали покорности, и в начале мая анцухский наиб Ибайдулла успел вывести к нам 66 душ и более 600 голов разного скота.

Приказав разрушить до основания Ведень и его укрепления, граф Евдокимов, желая сблизиться с запасами и обеспечить войска продовольствием, решил спустить большую часть войск на плоскость Большой Чечни и, до появления в горах подножного корма, заняться переселением чеченцев, живших между Хулхулау и Мичиком.

Оставив в Новом Ведене, штаб-квартире Куринского полка, под начальством полковника Черткова, 5 1/2 батал. и 4 орудия, в редутах на дороге из Веденя в Таузень баталион пехоты с 2 оруд. и в самом Таузене три роты — граф Евдокимов с остальными войсками стал спускаться, начиная с 8-го апреля, к аулам Автуры и Гельдыген.

Почти одновременно с этим отряду графа Ностица, прикрывавшему всю плоскость между Шали и Хаби-Шавдоном и занимавшемуся переселением чеченцев, живших между рр. Бассом и Хулхулау, приказано было перейти [350] на правый берег этой последней реки и приступить к точно такому же переселению чеченцев между Хулхулау и Гудермесом. Жители встретили графа Ностица с большим сочувствием, и в самое короткое время до 300 семейств изъявило желание переселиться на назначенные места. Впоследствии число переселенцев увеличилось, и это указывало на прочность нашего положения в Чечне. Став здесь твердою ногою, мы вместе с тем приобретали лучший доступ в долину Андийского койсу. Более удобный путь был уже не из Салатавии, а из Веденя и Аргунского ущелья. Предположение сосредоточить войска левого крыла у Буртуная и оттуда двигаться в долину Андийского койсу само собою уничтожилось и решено было открыть самостоятельные действия по двум путям: из Чаберлоя в Технуцал и из Веденя — к Анди. Таким образом, роль чеченского отряда изменилась, и он становился главным и первенствующим.

В то время, когда чеченский отряд двинется на Технуцал и Анди, войска Прикаспийского края должны были следовать из Салатавии в Гумбет, а войска лезгинской кордонной линии, спустившись из Тушетии и Дидо, должны были двинуться к слиянию Тушинской Алазани с Ори-Цхане, т. е. к истоку Андийского койсу — в Ункратль. Наступление всех трех отрядов решено предпринять одновременно в конце июня. 14-го мая главнокомандующий князь Барятинский выехал в Петербург и намерен был возвратиться к началу военных действий.

В промежуток этого времени войска занимались рубкою леса, проведением просек и проложением дорог: от укрепл. Хаби-Шавдона на Ведень и далее к Эрсеною; в чаберлоевском обществе — от Шатоевского укрепления через Хела-Кале к вершине горы Шарин-Дук. Неприятель почти не препятствовал этим работам и многие чеченцы переселились на плоскость. Все население от Аргуна до Аксая совершенно покорилось, а в половине мая покорилась и вся Ичкерия. Тотчас же было приступлено [351] к расчистке ичкеринских лесов, проложению просек и разработке спуска к Эникалою. Вслед за ичкеринцами покорилась большая часть ауховцев и из всех покорившихся нам обществ были образованы наибства, порученные в управление преданным нам людям.

Видя столь блестящий успех в деле умиротворения края, граф Евдокимов стал готовиться к летней экспедиции. 21-го июня он произвел рекогносцировку по хорочаевскому ущелью, на андийский перевал и, оставив у аула Хорочай колонну (4 батал. с 4 орудиями) для разработки подъема на Андийский хребет, граф Евдокимов отправился в Пятигорск на встречу князю Барятинскому.

Число отпадавших от власти Шамиля с каждым днем увеличивалось, но имам все еще не терял присутствия духа. Появившись в сел. Ичичале, он собирал ополчение и укреплял левый берег Андийского койсу, строил укрепления в Ичичале и на горе Килятль, между Андиею и Гумбетом, взводил форты в ауле Ансальта и Технуцале. Князь Барятинский поручил барону Врангелю вступить в Гумбет, утвердиться в наиболее важном пункте и отделить от себя два легких отряда: один для восстановления связи с чеченским отрядом, а, другой — для собрания сведений о неприятеле и овладения переправами.

Переправы в брод через Андийское койсу были только между селением Миарсу и устьем Цонты; во всех других местах переправы возможны только по мостам. Таких мостов деревянных, почти висячих, потому что, не имея устоев, они опирались только на оба берега, было шесть: при селен. Конхидатле, Моны, Ортокало, Нижнем Инху, Сагрытло-Керни и Чиркате. Князь Барятинский остановился на двух последних пунктах и потому настаивал, чтобы барон Врангель, вступив в Гумбет, спустился к Чиркату, как можно скорее занял Сагрытлохскую и Чиркатскую переправы и затем вошел в связь [352] с чеченским отрядом, который должен был спуститься к Конхидатлю.

Как бы угадывая намерения главнокомандующего, Шамиль обратил все свое внимание на Гумбет, приказал отправить семейства гумбетовцев в горы, а стада их перегнать в Аварию и избрал для себя трудно доступную гору Килятль, которую сильно укреплял.

9-го июля барон Врангель стянул на Мичикале 11 баталионов, дивизион драгун, Дагестанский конно-иррегулярный полк и 10 орудий. Открывая действия, барон Врангель сделал следующие распоряжения: для прикрытия вагенбурга он оставил в Мичикале 1 3/4 баталиона с 8 орудиями под начальством маиора Ассеева, а для обеспечения сообщений вагенбурга с Буртунаем — 3 роты, дивизион драгун, две сотни акушенской милиции. Он приказал генералу Манюкину с 2-мя баталионами двинуться на Бурундук-Кале, притянуть к себе часть войск от генерала Тарханова, стараться привлечь на себя часть неприятельских сил и в случае возможности приступить к покорению селений по Аварскому койсу. Затем с остальными войсками (9 батал., рота сапер, дивизион драгун, полсотни казаков, 6 сотен дагестанского конно-иррегулярного полка, две сотни милиции и 8 орудий) барон Врангель 14-го июля двинулся к селению Аргуани. В этот день князь Барятинский прибыл к войскам чеченского отряда и началась летняя экспедиция 1859 года.

Предпринимая ее, главнокомандующий выразил желание, чтобы без особенной надобности не вредить жителям, не вызывать их на вооруженное сопротивление, стараться обойти неприятельские позиции с тыла, а жителей поставить в необходимость покориться. Словом, наше движение должно было иметь вид занятия края покорившегося, а не насильственного вторжения.

В это время чеченский отряд (12 1/2 баталионов, дивизион драгун, 9 сотен казаков, 2 сотни милиции, 16 орудий и 8 ракетных станков) стоял на Андийском [353] хребте в урочище Япи-Ам. На позиции у Кетиш-Корта для прикрытия Ичкерии были оставлены 1 3/4 баталиона с 2 орудиями; в малом Чаберлое — 2 баталиона, сотня казаков, сотня милиции и 2 орудия.

Так как все внимание Шамиля было сосредоточено на Гумбете и на действиях салатавского отряда барона Врангеля, то чеченскому отряду пришлось только двигаться вперед, укрепляться на занятых позициях и обеспечивать свой тыл удобными сообщениями.

15-го июля авангард отряда, пройдя 12 верст занял позицию у озера Эзень-Ам (Ретло), куда 17-го числа передвинулись и главные силы. На позиции Япи-Ам были оставлены 3 роты, две сотни казаков и 4 орудия и тотчас же приступлено к разработке пройденного пути. В этот день к главным силам присоединился отряд из Чаберлоя, а утром следующего, 18-го числа, была произведена рекогносцировка общества Технуцал. Поднявшись на гребень Гаркалой-Лам, князь Барятинский увидел под собою все технуцальское общество и тут же решил движение отряда в долину Андийского койсу. Построив на позиции у Эзень-Ама три отдельных редута и обеспечив их 2 баталионами, 2 сотнями казаков и 4 орудиями, главные силы 22-го июля перешли на гору Аржи-Лам и остановились над спуском в технуцальское общество. Неприятеля не было видно и главнокомандующий, приказав занять ближайший к нам на полугоре аул Тандо, сам спустился вниз для осмотра местности. Начиная со следующего утра стали являться в лагерь представители разных обществ с изъявлением желания покориться. Им оказано полное покровительство, и, под прикрытием высланных отрядов, они потянулись на левый берег Койсу. Шамиль с грустью смотрел на потерю своей власти, а сын его Кази-Магома снял свой лагерь у аула Конхидатля, на правом берегу Койсу, и ушел в Карату на соединение с отцом. Вслед затем горцы очистили укрепление Ичичала, в котором оставили 11 своих орудий. [354]

С отступлением Кази-Магомы, Шамиль, не рассчитывая на преданность своих войск и даже видя измену прежних своих пособников, отправился с немногими ему преданными в Андаляль и, заняв гору Гуниб, стал укрепляться.

С уходом Шамиля из селения Караты, аварцы тотчас же изъявили покорность русскому правительству, и связь чеченского отряда с салатавским восстановилась сама собою.

Овладев после незначительного сопротивления селением Аргуани, генерал барон Врангель принужден был отказаться от переправы у Чирката, где наведение моста, в виду скопившегося в больших массах неприятеля, было очень затруднительно. Со стороны же Сагрытлохской переправы неприятель нас не ожидал, так как, уничтожив мост, считал ее невозможною. Пользуясь этим, барон Врангель приказал генералу Ракуссе, с 3-мя баталионами и 3-мя сотнями, как можно поспешнее двинуться к Сагрытло и захватить переправу. Отряд выступил по назначению, но был затруднен в своем движении тем, что люди принуждены были нести на своих руках деревянный трехсаженный мост, построенный еще в Буртунае. Подойдя к переправе, сначала Ракусса, а потом и барон Врангель нашли, что переправляться в этом месте невозможно. Крутые семисаженные берега, крытая оборонительная галерея в несколько ярусов и ряды завалов на противоположном берегу, занятые неприятелем, к которому ежеминутно прибывали подкрепления, дозволяли подойти к берегу только при помощи сапы и притом по голому камню. В виду этого барон Врангель приказал поискать другое место для переправы вниз по течению реки. Такое место было найдено в 1/2 – 3/4 верстах ниже бывшего моста, но там Койсу имела 15 сажен ширины и охранялась только неприятельским наблюдательным постом из 20 отчаянных мюридов. Здесь течение Койсу было тише и на противоположном берегу было толстое [355] суковатое дерево, к которому можно было прикрепить канат, если бы удалось смельчакам переправиться вплавь.

Засевши на противоположном берегу в глубокой пещере, покрытой сводами, мюриды безнаказанно выпускали пули по приближавшимся к переправе. Тем не менее с наступлением ночи на помощь Ракуссе был отправлен баталион с 4 орудиями и приказано приступить к необходимым работам. Надо было спешить, чтобы не дать горцам возможности собраться и здесь в значительных силах.

С наступлением полной темноты в ночь с 15-го на 16-е июля были высланы рабочие команды, которые и приступили к устройству ложементов по всему занятому нами пространству. К утру явился ряд завалов, как бы соединенных в одну общую траншею, за которыми засели наши стрелки; против самой пещеры была построена небольшая батарея на три орудия, и таким образом правый берег реки очутился под нашим перекрестным огнем. Проведавшие о наших работах горцы спешили на помощь сидевшим в пещере и с наступлением утра показалась неприятельская партия. Выстрел из орудия послужил сигналом для ружейного огня по всей линии завалов, и когда первый дым рассеялся, партии неприятеля не было видно — она исчезла. Сидевшие в пещере мюриды оказались отрезанными от всякой помощи и, по всей вероятности расстреляв свои патроны, выкинули над пещерой белый кусок полотна. С нашей стороны ударили отбой. Выехавшие вперед всадники конно-иррегулярного полка кричали с нашего берега мюридам, чтобы они сдались.

— Пока есть время — сдавайтесь, кричали они, начальник помилует; а потом — будет плохо.

Мюриды просили пощады.

— Начальник соглашается, отвечали всадники. Выходите, вас никто не тронет; но с условием, чтобы вы, в знак примирения с нами, прикрепили бы у себя на берегу канат, который вам бросят отсюда. [356]

Мюриды и на это согласились. Несколько раз бросали веревку и все неудачно: привязывали к ней камни, пробовали перекинуть при помощи шеста, но до противоположного берега она достичь не могла. Тогда Ракусса вызвал охотников переплыть через реку. Койсу еще никто и никогда не переплывал, но на этот смелый подвиг вызвались: дагестанского полка юнкера Агаев и Шпейер и рядовой Сергей Кочетов и из 21-го стрелкового баталиона унтер-офицер Моисей Морданов и рядовые: Василий Гуськов и Елизар Кочетов. Сложив свое оружие, охотники сняли платье и, ожидая верной смерти, они набожно крестились; крестились и молились за них многие в отряде.... лишь стоявшие на противоположном берегу мюриды злобно улыбались над попыткою русского солдата побороть стихию и справиться с их родным бешеным Койсу.

При торжественной тишине по всей линии охотники подошли к берегу и все сразу бросились в стремнину волн. В одно мгновение река разнесла их в разные стороны, то погружала их в свои волны, то выбрасывала обратно на берег. Пытавшиеся переплыть реку с веревкою, будучи не в силах удерживаться, были далеко уносимы течением; когда же пробовали привязать веревку к поясу пловца, то вода прибивала его тотчас же к берегу. Борьба с бешеною рекою была не по силам многим: двое утонули, некоторые были выброшены на наш берег, но юнкер Шпейер и Сергей Кочетов благополучно перебрались на ту сторону. Громкое «ура!» разнеслось по рядам войск; мюриды дрогнули от удивления, что-то пошептались и затем, сделав залп из ружей, скрылись опять в своей пещере. В ответ на это раздался залп из сотни наших ружей, грянули орудия, но пещера спрятала мюридов. Без оружия, одежды и без куска хлеба Шпейер и Кочетов очутились вдвоем на неприятельской земле, по соседству с 20-ю фанатиками, к которым каждую минуту могли прибыть еще новые. К довершению всего в борьбе с жизнью и смертью они не перетащили с собою [357] веревки. Тогда солдаты Дагестанского полка добыли клубок толстых ниток, скрутили их вдвое и привязав к одному концу камешек перебросили на противоположный берег. Затем к крученой нитке привязали прядь бичевы, а потом самую бичеву и наконец канат, который был перетащен на другой берег и привязан к дереву. От этого каната зависела переправа целого отряда, а затем и покорение края. Прикрепляя канат, Шпейер и Кочетов не сознавали тогда всего величия своего подвига и, окончив работу, избрали безопасное место за камнями и уселись за ними в ожидании дальнейшей участи.

Прежде чем приступить к устройству какой бы то ни было переправы, нашли необходимым переправить несколько человек по канату. Первый солдат, решившийся переправиться с подсумком и ружьем, оборвался на средине реки и утонул. Тогда придумали навесить на канат посредством бичевы и двух согнутых из лозы колец доску: переправлявшийся ложился спиной на доску и, перебирая руками по канату, заставлял импровизованную люльку двигаться вперед. Впоследствии для большей быстроты переправы к обоим концам доски прикрепили по бичеве, посредством которых люлька быстро передвигалась с одного берега на другой. Не более как через полчаса 39 нижних чинов и 2 офицера были уже на том берегу. Тогда они решили прежде всего избавиться от неприятеля, обойти пещеру, по скалам спуститься к ней сверху и атаковать. По данному сигналу залп из 40 ружей озадачил мюридов. Обнажив кинжалы, они стали отступать в глубину и все пали под штыками, за исключением одного, просившего пощады. Трупы убитых горцев были спущены вниз по течению Койсу, и охотники расположились сами в пещере, причем между ними оказалось трое раненых.

Переправа в люльке продолжалась, но на высотах показался неприятель и завязалась перестрелка. Так прошло 16-е число, а на утро 17-го на противоположном берегу [358] появился ряд сомкнутых горских завалов. Неприятель прибывал массами, притащил орудия и открыл огонь по нашим войскам. Становилось очевидным, что если в этот день мы не станем твердою ногою на том берегу, то переправа не состоится. В виду этого саперный унтер-офицер Стороженко предложил перекинуть через реку веревочный мост, наподобие морских плетенок. Мысль эта была одобрена дежурным штаб-офицером полковником Девелем и под его руководством работа закипела; в дело моста пошли: старые постромки, коновязи, недоуздки, вьючные веревки и проч. В то же время из принесенного трехсаженного моста устраивалась пристань, к которой предполагалось привязать веревочный мост. К двум часам дня то и другое было готово и мост перекинут на ту сторону. Переходить через такой мост, качающийся вверх, вниз и в стороны было крайне трудно и притом можно только поодиночке. Тем не менее с половины дня 17-го июля и к рассвету следующего у пещеры собралось 8 рот Дагестанского полка. Генерал Ракусса тотчас же двинул их на неприятельские завалы, но они оказались брошенными горцами. Тогда войска передвинулись к аулу Сагрытло и приступили к устройству моста там, где Койсу имела всего 2 сажени ширины и был мост у горцев. Но спуск с нашей стороны был подорван неприятелем на высоте семи и на протяжении 10 сажен и доступ к мосту был невозможен. Полковник Девель приказал принести сюда все материалы из неприятельских завалов и сделал из них сруб, послуживший устоем для одного конца моста. Войска переправились на правый берег Койсу, с потерею во все дни 4 убитых и 48 раненых.

Обладание правым берегом Койсу и господствующими над ним высотами открывало нам путь в Аварию и сокращало сообщение с Буртунаем. Поэтому барон Врангель перенес вагенбург из Мичикала на место бывшего укрепления Удачного; а затем, чтобы проникнуть в Аварию [359] овладел высотами Ахкент-Даг, находившимися на стороже Аварского койсу. 22-го июля отряд поднялся на эти высоты и расположился лагерем. Отсюда послана была колонна на Арактау и гору Бетль, с появлением которой аварцы прислали депутацию с просьбою принять от них покорность, а на другой день явились гумбетовцы и койсубулинцы. Поручив полковнику Лазареву управление койсубулинцами, а флигель-адъютанту ротмистру Ибрагим-хану мехтулинскому управление аварцами, барон Врангель принял меры к обеспечению своих сообщений и удержанию в повиновении покорившегося населения. С этою целью войска были расположены так: 6 баталионов, драгуны и дагестанский конно-иррегулярный полк — на Арактау; по баталиону — на переправе Сагрытло, по дороге из Сагрытло в Аргуани и самом Аргуани, в вагенбурге при укрепл. Удачном, на сообщении этого укрепления с Буртунаем и наконец в лагере между Ирганаем и Зырянами стоял генерал-маиор Манюкин с 5 баталионами.

Получив известие о таком успехе действий в отряде барона Врангеля, кн. Барятинский поручил ему приступить безотлагательно к постройке в необходимых пунктах укреплений и к проложению дорог для прочного устройства новой линии по Андийскому койсу. Все эти работы должны были убедить население, в особенности гумбетовцев, что край этот занят нами навсегда и поворот к прежнему порядку дел невозможен.

И действительно, лишь только Авария, Койсубу и Салатавия признали покорность, общество Андаляль существовать самостоятельно не могло, за исключением Гуниба, где заперся Шамиль с своим семейством и несколькими мюридами. Падение Андаляла было неизбежно, сознавалось самими жителями, и 25-го июля явились в Кумух к начальнику войск в южном Дагестане князю Тархан-Моуравову депутаты от сел. Чох, с просьбою защитить их от притеснения Шамиля.

27-го июля Чох был занят нашими войсками и его [360] падение заставило покориться жителей лезгинских обществ мухахского и дусрекского магалов.

Оставив гору Бетль и спустившись в Аварскую долину, барон Врангель выдвинул авангард к Токите. Сюда, 28-го июля, прибыла депутация от тилитлинского кадия Кибит-Магомы, с принесением верноподданства русскому Императору. Прибывшие доставили барону Врангелю первые точные сведения, что Шамиль скрылся на Гунибе. Командующий войсками тотчас же отправил к Голотлю генерала Ракуссу с 3 баталионами для действий в этой стране. Едва только колонна подошла к Голотлю, как Кибит-Магома с жителями явился к Ракуссе. Бывший наиб объявил, что задержал главного наставника имама и его тестя Джемал-Эддина и знаменитого проповедника мюридизма цудахарского кадия Аслана, которые объявили что готовы также покориться.

Тем временем барон Врангель подвинул свой отряд к Тилитлю и в лагерь стали прибывать один за другим бывшие наибы и отдельные лица наиболее приближенные к Шамилю.

Одновременно с действиями чеченского и самурского (дагестанского) отрядов, войска лезгинского отряда, под начальством генерал-маиора князя Левана Меликова, 5-го и 6-го июля, выступили в лезгинские общества двумя колоннами: главные силы (11 1/4 батал., взвод сапер, эскадрон драгун, 1 1/2 сотни казаков, 12 пеших сотен милиции, три конных сотни милиции и 12 орудий) под начальством самого кн. Меликова направились с урочища Чельтистави в Дидойское общество, а тушинский отряд (2 баталиона, 4 орудия и 5 сотен милиции) под начальством князя Челокаева направился из сел. Дикло в Хушетию. Первоначальный план действий состоял в том, чтобы, действуя в верховьях Андийского койсу, отвлечь на себя часть неприятельских сил. Задачею тушинского отряда было охранение Тушетии со стороны Ункратля и прочное занятие Хушетии. В Хушетию был только один вход [361] со стороны Тушетии и потому кн. Челокаев прежде всего занялся разработкою дороги, но потом донес, что работа эта не по силам его отряда, и получил приказание присоединиться к главному отряду.

В это время князь Меликов с главными силами передвинулся через Пахалистави на урочище Бористави. Устроив здесь вагенбург, он приступил к разработке дорог к Пахалистави и к илянхевскому обществу, на хребет Бешо. К 16-му июля дороги были окончены; в вагенбурге оставлены 1 1/2 баталиона, 2 орудия, 90 челов. милиции, а остальные войска поднялись на хребет Бешо. Здесь явились к кн. Меликову депутации от дидойских аулов с наибом во главе и просили принять их в подданство России. Примеру их последовала и часть жителей общества Тиндаля (богозского), приславших своих депутатов, а затем и всего Анкратля с его наибом, управлявшим обществами: Джурамута, Конода, Ходоха, Бохнады, Ухнады, Андроса, Таша, Тебеля и Мукратля.

Все эти обстоятельства задержали несколько кн. Меликова, да он и не торопился, потому что не была еще окончена разработка спуска с горы Бешо. К 1-му августа работы были окончены и лезгинский отряд стал подыматься на Богоз, а затем князь Меликов с небольшим отрядом (эскадрон драгун и 8 конных сотен) отправился по вызову главнокомандующего в чеченский отряд, куда призывался также и барон Врангель для совещаний о дальнейших действиях.

К князю Барятинскому, в лагерь чеченского отряда ежедневно стекались представители разных обществ и искали покорности. Так, 29-го июля явились гумбетовцы с своим наибом и старшинами, а 31-го июля — депутаты из Ункратля. Главнокомандующий принимал их ласково, обещал прощение, осыпал деньгами, и рассказы о том быстро и далеко расходились по горам. Везде, где проезжал главнокомандующий, население выбегало навстречу, женщины и дети приветствовали его криком радости. [362]

А между тем на Андийских высотах, в лагере у Тандо, войска продолжали разрабатывать спуск в Технуцал и дорогу по западному берегу озера Эзень-Ам. 30-го июля прибыл в лагерь генерал-адъютант барон Врангель, проехавший по всему Дагестану с одним дивизионом драгун, и даже через Карату, которую Шамиль считал главным своим оплотом. После совещаний, барон Врангель 2-го августа выехал обратно и следом за ним три баталиона пошли из чеченского в дагестанский отряд. На следующий день главнокомандующий произвел рекогносцировку по Андийскому койсу до Конхидатльского моста и остановился в сел. Батлухе. Здесь получено было известие, что кн. Меликов перевалил через Богозский хребет, открывает сообщение с чеченским отрядом и скоро сам прибудет к главнокомандующему. Известие это принято было всеобщею радостью, так как, при необычайной трудности перевала через Богозский хребет, никто, не исключая и главнокомандующего, не был твердо уверен в возможности сближения отрядов.

4-го августа войска чеченского отряда перешли к аулу Конхидатль и тотчас же приступили к устройству моста через Койсу. 5-го августа прибыл сюда кн. Меликов, в сопровождении признавших покорность наибов богозского, кваршинского и дидойско-илянхевского. Путь, по которому пришлось ехать кн. Меликову, представлял громадные затруднения: в скалах были такие проходы и тоннели, где нельзя было проехать верхом и приходилось с лошадей снимать седла.

В день Преображения 6-го августа близ аула Конхидатль было заложено укрепление, названное Преображенским и имевшее назначением обеспечивать переправу через Андийское койсу в Технуцал. 7-го августа прибыл в лагерь бывший элисуйский султан Даниель-бек, принесший покорность и сдавший 2-го августа барону Врангелю свою резиденцию Ириб и аул Дусрек. Прощенный именем Государя, Даниель-бек 8-го августа отправился с [363] князем Меликовым обратно в Лезгистан. Здесь он занялся водворением спокойствия и устройством управления среди покорившихся. Часть войск была спущена на плоскость, а с небольшим отрядом (6 3/4 баталиона, сотня казаков, две сотни пешей и две сотни конной милиции и 4 орудия) кн. Меликов прошел в Капучу, оттуда в Ириб, который был разрушен до основания, и 26-го августа выступил в крепость Закаталы.

Лезгистан был покорен, жители смирились и начали новую покойную жизнь.

Между тем барон Врангель получил точные сведения, что Шамиль не трогается с Гуниба и укрепляет его, оставил для работ на сообщениях несколько баталионов, сам с остальными войсками перешел 8-го августа в Куядинское общество на урочище Гуни-Меер и на следующий день придвинулся к Гунибу.

10-го августа кн. Барятинский оставил чеченский отряд и в сопровождении графа Евдокимова, дивизиона нижегородских драгун, полусотни казаков и туземной милиции отправился для обзора вновь покоренного края. Первый ночлег был в селении Тлох, а затем главнокомандующий проехал через Игали, Чиркат, Унцукуль и Гимры. Отсюда дивизион нижегородцев был отправлен в Темир-Хан-Шуру, а кн. Барятинский поехал далее в сопровождении одних аварцев и койсубулинцев, поднялся на Бетлинские высоты к аулу Ахкент, где и ночевал. Дальнейший путь лежал на Цатаных, Арактау, Танус-Бал, Хунзах, Голотль, Тилитль, и 17-го августа, проехав по Куядинским высотам, главнокомандующий прибыл в Ругджу, в место расположения трех рот Самурского полка, стороживших часть подножия Гуниба, на котором находился Шамиль. 18-го числа кн. Барятинский прибыл в Чох и в тот же день поднялся на урочище Кегер, к месту расположения дагестанского отряда. По всему пути главнокомандующий был радостно приветствован жителями, выходившими к нему навстречу, стрелявшими в [364] честь гостя и приводившими своих детей. Хунзахцы поднесли адрес, многие наибы приходили с поклонами, а у тилитлинского Кибит-Магомы кн. Барятинский обедал. Войска также встречали своего главнокомандующего с необыкновенным восторгом и русское «ура!» громким эхом разносилось по горам и, нет сомнения, достигло до слуха имама.

Последний, с 9-го августа, т. е. со дня прибытия дагестанского отряда, был обложен со всех сторон. При этом войска были расположены следующим образом: на западном и северо-западном фасах Гуниба — 3 баталиона, на южном — 4 баталиона, на восточном, по Кара-койсу — 1 баталион и 5 сотен; на северном и северо-восточном фасах — 2 баталиона и 2 сотни конной милиции. В резерве у разоренного аула Кегер стояли: 6 1/4 баталионов, 3 дивизиона драгун, 6 сотен милиции и 18 орудий. Облегающие войска охватывали Гуниб на пространстве 50 верст.

В противоположность всем другим горам, грушеобразная поверхность Гуниб-дага оканчивалась плато, имевшим форму ложки, перерезанной оврагом, по левую сторону которого был расположен аул. По правую сторону оврага тянется цепь пригорков, покрытых лесом; скаты горы имели вид вогнутый в середину и казались совершенно недоступными. Вообще гора имеет суровый, мрачный и негостеприимный вид. Несмотря на то, Шамиль старался сделать ее по возможности недоступною. Он подорвал все скалы, по которым представлялась возможность взбираться, перегородил тропинки и вверх от Кара-койсу, Ругджи и Хиндаха и устроил поперек их завалы, каменные стены и башни; везде были заготовлены кучи громадных камней для сбрасывания на атакующих и в собирании их принимали участие женщины, дети и даже жены и невестки имама.

Юго-восточная часть Гунибской горы, против Кегерских высот, была самая низкая, самая доступная из всех четырех фасов горы, и потому была сильно укреплена. В отношении остальных фасов Шамиль слишком надеялся на опоясывающие верхнюю часть горы, в виде диадемы, отвесные скалы и потому ограничился выставлением для охраны их незначительных караулов.

16-го августа генерал-адъютант барон Врангель, считая возможным вступить в переговоры с Шамилем, поручил ведение их полковнику Лазареву. Прибыв утром 17-го августа в селение Готоча, [365] в место расположения баталиона Самурского полка, полковник Лазарев отправил бывшего при нем родственника Шамиля, гимринского жителя Саида, передать требование барона Врангеля. Шамиль, не дав положительного ответа, потребовал, чтобы вместе с Лазаревым участвовал в переговорах только что передавшийся на нашу сторону Даниель-бек. Послали за Даниелем, который и прибыл вместе с кн. Барятинским к дагестанскому отряду. В тот же день главнокомандующий потребовал к себе полковника Лазарева, дал ему точные наставления относительно ведения переговоров, склонил к участию в них Даниель-бека, опасавшегося свидания с мстительным имамом. «Я поручаю вас полковнику Лазареву, сказал князь, он вас защитит». Кроме Даниеля с Лазаревым был отправлен и полковник Али-хан, житель Хунзаха, зять Дебира, одного из самых приближенных Шамиля и бывшего во время блокады наибом Гуниба. Тот же житель Саид был опять отправлен к Кази-Магоме с предложением свидания близ селения Готоча. С разрешения Шамиля, Кази-Магома согласился, но с условием, чтобы с каждой стороны было не более 10 человек, а местом встречи назначил гунибские сады, на крутой покатости у входа в Гуниб. По предложению Кази-Магомы все слезли с лошадей и сели на разостланные бурки. Доказывая невозможность дальнейшего сопротивления при полной покорности всего Дагестана, Лазарев советовал уступить необходимости и согласиться на предложение главнокомандующего, дозволяющего Шамилю свободный выход из России в Мекку на постоянное жительство, чем предоставлять решение своей участи жребию войны. Кази-Магома отвечал, что вряд ли отец согласится на эти условия, а тем более не имея ручательств в точном исполнении их главнокомандующим; что если он и согласится переселиться в Турцию, то должен просить на это разрешение султана. Кази-Магома просил позволения послать гонца в Константинополь с тем, чтобы до его возвращения русские ничего не предпринимали против Гуниба. Лазарев отвечал, что это вещь несбыточная и советовал не предаваться обманчивым мечтам, что с наступлением осени отряд снимет блокаду Гуниба. Кази-Магома обещал уговорить Шамиля принять наши условия и прислать ответ в лагерь. Вместе с тем кн. Барятинский написал письмо, в котором требовал, чтобы Шамиль сам явился к нему для переговоров. Письмо это было отправлено Лазаревым с поручиком Магомой, известным в горах своею ученостью и храбростью. С Магомой отправились наибы согратлинский и араканский. Шамиль упрекал Магому, что он такой ученый мусульманин и находится на стороне неверных и приехал с письмом, предлагающим погибель имаму и его верным слугам.

«Шамиль, сказал смело и решительно Магома, согласись на [366] предложения сардара — они неизменны; иначе я, как честный мусульманин, не привез бы их. Но, зная искренность обещаний его, я приехал сюда в надежде, что слова мои, внушенные доброжелательством, предостерегут тебя от гибельного для всех нас упорства. Вспомни Ахульго; вспомни, сколько мусульманских семейств погибло в его стенах и сколько их скитаются теперь, рассеянные по России, а многие исповедуют уже христианскую веру. Помни: та же участь грозит и тебе со всеми верными и храбрейшими твоими слугами».

Речь эта, по-видимому, произвела глубокое впечатление на Шамиля. Он приказал написать ответ и отправил с ним двух наибов. В письме он повторил то же, что говорил Лазареву сын имама, Кази-Магома относительно переселения в Турцию, при чем посланные присовокупили, что до возвращения посланного из Константинополя, Шамиль готов прислать в русский лагерь двух своих сыновей, с условием, что с нашей стороны будут отправлены заложниками на Гуниб один генерал и полковник Лазарев. Князь Барятинский приказал посланным сказать имаму, что он ведет войну не с сыновьями Шамиля, а с ним самим, и потребовал решительного ответа: явится ли он или нет. Посланные отправились на Гуниб, обещая прислать ответ в тот же день, но не исполнили данного обещания. Утром 22-го августа генерал-адъютант Милютин приказал написать от своего имени письмо на арабском языке, в котором просил немедленного ответа на требование главнокомандующего. В тот же день, посланный вернулся с написанным на обороте того же письма ответом Шамиля:

«Мы не требуем от вас мира, писал он, и никогда не помиримся с вами, и от вас мы просили только свободного пропуска дороги по известному уже условию; если на это будет согласие, то хорошо, если же нет, то надеемся на Бога, который выше и сильнее всего; — на этом основании сабля наострена и рука готова».

Получив это письмо, кн. Барятинский приказал приступить к осаде Гуниба, причем командующим блокирующим отрядом и начальником инженерных работ был назначен генерал-маиор Кесслер. Осмотрев неприятельские позиции, генерал Кесслер стеснил еще более блокаду и нашел слабейшим восточный фас горы. В тот же день в распоряжение генерала Кесслера были переданы четыре баталиона Ширванского полка, из которых два он отправил в колонну полковника Кононовича, находившуюся на восточном фасе, приказал им [367] переправиться через Кара-койсу и расположиться вдоль и под защитою обрывов левого берега реки. Остальные два баталиона были отправлены в распоряжение генерал-маиора Тархан-Моуравова, действовавшего со своею колонною с северного фаса.

Полковнику Кононовичу приказано было как можно ближе придвинуться к неприятельским завалам и своими демонстрациями убедить горцев, что штурм последует в этом направлении. Когда же неприятель уверится в этом, тогда должно было последовать, преимущественно ночью, одновременное наступление со всех остальных трех фасов. С этою целью во все колонны были розданы лестницы, крючья, заготовлены веревки, туры, фашины и проч.

С наступлением сумерек стрелки Ширванского полка подошли с восточной стороны на близкий ружейный выстрел к завалам и расположились за камнями; резерв остался позади в саклях разоренного аула.

24-го августа генерал Кесслер еще раз объехал войска и приказал ночью занять скалистые обрывы гор на всех фасах и окружить неприятеля непрерывным кольцом; частности предоставлялись усмотрению отдельных начальников.

С ранним рассветом войска задвигались у подошвы горы и прежде других на южном ее фасе. Из колонны выделились 150 человек охотников Апшеронского полка и стали подвигаться к первому скалистому обрыву. «Без сапог, обутые в лапти, в толстые онучи, переплетенные сверху веревочками, люди эти неслышно скользили по земле и камням. Густой туман прикрывал их движение. Во главе охотников были капитан Скворцов и прапорщик Кушнерев».

Мы не можем следить подробно за движением как апшеронцев, так и других полков, но должны выразить удивление необыкновенной находчивости, труду и терпению русского солдата. Люди двигались гуськом, поодиночке, по узким тропинкам, извивающимся по покатости и между [368] стенами горы. Среди непроницаемого тумана они ползли на четвереньках; пот лил градом, дыхание становилось затруднительным. Каждый лез там, где было удобнее, не оглядываясь назад и не зная, следуют ли за ним товарищи; сигналов голосом, свистком или иным способом подавать было нельзя, иначе горцы спустили бы тучу камней, более опасных, чем их пули. Мертвая тишина сопровождала движение, и малейший звук, даже невольный стон раненого могли обратить внимание неприятеля и уничтожить смелое предприятие. Чем выше подымались смельчаки, тем большие препятствия встречали они: висели над бездною только на куске травы, державшейся в щелях скалы в рыхлой земле, карабкались при помощи колен и локтей, упираясь ими в стенки расщелин скал, хватались одною рукою за пучок травы, другою за кустик колючки и усиливались упереться коленями в стену, чтобы подняться на несколько шагов выше. Подбитые гвоздями подошвы походных сапогов помогали движению, но ружье и походная амуниция давали себя чувствовать.

Подсаживая друг друга, цепляясь руками и крючьями за выступы скал, охотники взобрались на первый уступ и сгруппировались под вторым. По мере подъема каждый взобравшийся кидал вниз веревку или крюк и втаскивал наверх товарища. За охотниками взбирался на высоты баталион Апшеронского полка. Правее апшеронцев поднимались охотники 21-го стрелкового баталиона, под командою поручика Териева. С противоположной стороны горы точно таким же способом подымалась колонна Тархан-Моуравова под его личным начальством. Появление охотников на первом уступе южного фаса было замечено неприятелем, приветствовавшим их залпом. Видя, что открыты, атакующие торопились подняться, пока имели перед собою сравнительно небольшое число защитников, потому что Шамиль, уверенный в совершенной неприступности этой части горы, охранял ее лишь небольшим числом мюридов. Большинство их находилось на восточном [369] фасе, против колонны Кононовича. По мере подъема на гору перестрелка разгоралась и неприятельские палатки исчезли с обрыва горы. Апшеронские охотники взобрались на карниз последнего уступа прежде, чем Шамиль успел выслать туда помощь, и тотчас же атаковали завалы. Мюриды дрались отчаянно, в рукопашную и почти все были переколоты; их участи подверглись и три женщины, сражавшиеся в общих рядах.

Появление апшеронцев на Гунибе так озадачило Шамиля, что он не имел сил сесть на лошадь: его посадили и он, проговорив невнятно приказание, чтобы все собрались к аулу, ускакал туда.

В это время взобрались и охотники стрелкового баталиона, но мюриды, защищавшие эту часть горы, не приняли боя и отступили сначала к ставке Шамиля, а затем в селение Гуниб, находившееся в 8 верстах от окраины горы. Следом за охотниками подвигались баталионы и скоро аул был охвачен со всех сторон нашими войсками, остановившимися на ружейный выстрел от него.

Генерал барон Врангель потребовал от Шамиля безусловной покорности, под опасением немедленного начатия штурма. Вскоре вышли из аула черкиевский житель Юнус и житель хаджи-Али. Встретив на пути полковника Лазарева, они сообщили ему, что имам желает заключить мир. Лазарев советовал не раздражать главнокомандующего, так как теперь поздно договариваться о мире, а можно только просить милости. Юнус вернулся в аул, а Али, передавшись на нашу сторону, остался при отряде. Расстояние, отделявшее горцев от наших войск, было так незначительно, что можно было переговариваться. Шамиль колебался и медлил. Приближался вечер и на мирное окончание дела надежды не было. По приказанию главнокомандующего, барон Врангель сделал распоряжение о начатии штурма по данному им сигналу; но в это время вышел опять Юнус и закричал, что Шамиль готов выйти к главнокомандующему, но в сопровождении [370] полковника Лазарева, которого и просит прийти в аул. Лазарев отправился, но Шамиль опять стал колебаться и выразил опасение за свою безопасность. Лазарев ручался за неприкосновенность его особы и тогда Шамиль решился выйти, но с условием, чтобы на пути в наш лагерь не было ни одного мусульманина, которых он не хотел видеть как изменников. Желание это было исполнено, и Шамиль вышел окруженный толпою мюридов. Войска встретили его единодушным и оглушительным «ура!» Пораженный неожиданным криком Шамиль остановился в тревожном недоумении и хотел было вернуться назад, но находчивость Лазарева его остановила. «Разве ты не понимаешь, сказал он, что войска приветствуют тебя по приказанию сардара?» Шамиль успокоился и продолжал свой путь. В это время к имаму подошел Даниель-бек, советовал ему быть обходительнее и протянул руку, но Шамиль отвернулся от него, сказав, что на изменников ему глядеть противно. Барон Врангель ласково ответил на поклон имама и сказал, что хотя до сих пор русские были его врагами, но теперь он найдет в них лучших друзей.

Подойдя к главнокомандующему, Шамиль поклонился. Возле него стали с левой стороны Юнус, с правой Лазарев, а около Юнуса граф Евдокимов и переводчик. Князь Барятинский сидел на камне, окруженный свитою.

— Шамиль! сказал князь, я предлагал тебе приехать в лагерь на Кегерские высоты, обещая выгодные условия. Ты не хотел; ну так я сам, с войсками, пришел сюда, и, конечно, условия, предложенные тебе прежде, теперь не имеют уже места, а участь твоя зависит от Государя Императора. Но я надеюсь, что Его Величество уважит мое ходатайство о тебе.

— Сардарь! отвечал Шамиль, я не внял твоим советам — прости и не осуждай меня. Я простой уздень, 30 лет дравшийся за религию; но теперь народы мои изменили мне, а наибы разбежались, да и сам я утомился; [371] я стар: мне 63 года. Не гляди на мою черную бороду: я сед (с этим словом он поднял крашеную снаружи бороду и показал покрывавшую ее седину). Поздравляю вас с владычеством над Дагестаном и от души желаю Государю успеха в управлении горцами для блага их.

— Я немедленно пошлю тебя к Государю Императору, сказал князь, и один из моих близких повезет тебя. Теперь же ты как военнопленный поедешь в лагерь, а полковник Лазарев распорядится привезти туда и все твое семейство.

С этими словами главнокомандующий встал и ушел, Шамиль отправился в лагерь; и война на восточном Кавказе кончилась.

Текст воспроизведен по изданию: Кавказская война в царствование императоров Николая I и Александра II (1825-1824). СПб. 1896