ДУБРОВИН Н. Ф.

КАВКАЗСКАЯ ВОЙНА

В ЦАРСТВОВАНИЕ ИМПЕРАТОРОВ НИКОЛАЯ I И АЛЕКСАНДРА II

(1825-1864 г.)

Составил генерал-лейтенант Н. Ф. Дубровин

I.

Начало и значение мюридизма в войне нашей с горцами. — Назначение Паскевича командующим войсками и главноуправляющим на Кавказе. — Успех проповедей Кази-муллы и подчинение ему большей части дагестанских обществ. — Покорение нами Джаро-белаканской области. — Построение крепости в Закаталах и введение русского управления в области. — Экспедиция барона Розена к Гимрам. — Волнение в Джаро-белаканской области.

Во второй половине двадцатых годов настоящего столетия характер отношений населения Чечни и Дагестана как между собою, так и к русскому правительству, стал видоизменяться под влиянием сильно развивавшегося нового религиозного учения, известного у нас под именем мюридизма.

До появления его горцы жили отдельными племенами, имели мало общего между собою, исповедовали свою, часто искаженную, религию не имевшую никакого политического оттенка. Они молились усердно, но вместе с тем пили вино, женщины их ходили без покрывал, молодежь кутила; в самое богослужение вкралось много грубых ошибок, по незнанию арабского языка.

Русское правительство не только не вмешивалось в религиозные верования горцев, но и не мешало им жить как хотелось. Борьба собственно происходила из-за хищничества, грабежей, доставлявших горцам более легкий способ к существованию и составлявших врожденное чувство молодечества. Наказание за эти грабежи вызывало экспедиции, влекло за собою сожжение аулов, уничтожение полей, сена и проч. Каждое племя отвечало за себя и нередко случалось, что в составе нашей милиции находились горцы, [2] дравшиеся с русскими войсками против своих соседей. Новое учение сплотило их в одно целое, дало единство действий и внушило им идею о политической независимости. Горцы стали помогать друг другу и явились такою силою, с которою нам пришлось считаться и вести весьма упорную борьбу более трех десятилетий.

Тогдашний главнокомандующий на Кавказе Алексей Петрович Ермолов знал о появлении нового учения только понаслышке, по некоторым намекам, и во время управления его краем учение это не вылилось еще в определенную форму, не получило характерного направления.

В самом начале нынешнего столетия жил в г. Багдаде один ученый муж, по имени Халид-Сулейман, проповедник тариката, и от него учение это перешло в Дагестан около 1810 года.

Как известно, коран состоит из трех частей: шариата, т. е. изречений Магомета, имеющих для его последователей силу закона, тариката — изложение действий и поступков пророка, достойных подражания для каждого правоверного, и хякиката — видений и верований пророка. Таким образом шариат есть слово, тарикат — дело, хякикат — мысль, идея.

Тарикат есть та часть корана, которая научает покорять страсти и заключает в себе наставления, относящиеся до облагорожения чувств, чтобы сделаться угодным Богу. Собственно тарикат есть учение, не имеющее ничего общего с политикою или войною, и сущность его заключается в посте и постоянной молитве, т. е. в воспоминании Бога.

Проповедники тариката были мюршиды, т. е. люди, указывавшие своим последователям истинный путь к спасению; их ученики или люди, желавшие следовать по этому пути, назывались мюридами 1.

Таким образом первоначальные мюриды были отшельники, наши послушники или кандидаты богословия, не имевшие ничего общего не только с войною, но и с общественною жизнью. Это были люди не [3] столько храбрые, сколько набожные, и изучением тариката в Дагестане занимались одни только лентяи, дармоеды и в особенности трусы: люди другого закала обыкновенно бросали тарикат и являлись в рядах воинов. Истинные последователи тариката были всего менее опасны в политическом отношении. Это учение было способно скорее к тому, чтобы сохранить мир, чем породить войну, потому что оно формировало не воинов, а монахов.

Сообразно с этим дагестанское учение тариката не упоминает ни одним словом о газавате (священной войне) и не заявляет своего к нему сочувствия. Напротив, оно строго предписывает своим последователям удаляться от всего, что напоминает войну, так что дагестанский мусульманин, выразивший желание принять учение тариката, этим самым заявлял свое отвращение от бранных тревог.

Конечно, то же самое проповедовал и Халид-Сулейман, от которого учение это занесено было в Дагестан шейхом Измаилом кюрдомирским, а от него перешло к Курали-Магоме (мулла Магомет) и затем к Гази-Магомету.

Гази-Магомет, известный у нас под именем Кази-муллы, родился в конце прошлого столетия, около 1785 года, в селении Гимрах, койсубулинского общества, находившегося во владениях шамхала Тарковского. С самых юных лет Магомет, впоследствии газий (т. е. ведущий священную войну), обращал на себя особенное внимание: постоянно избегал игр, свойственных ребенку, и уже тогда все считали его человеком, отмеченным перстом Божиим.

Начиная учиться закону Божию, он узнал, что нет Бога, кроме мусульманского Бога, и что самое богоугодное на свете дело заключается в обращении всех иноверцев к исповедованию этого Бога, обращении даже насильственном, т. е. связанном со священною войною. В этом направлении Кази-мулла и стал поучать народ правилам шариата, составленного в таком воинственном духе, что в руках человека способного и предприимчивого он может обратиться в весьма грозное оружие.

Один из первых пороков, против которых восстал Кази-мулла, было пьянство, а затем невежество мулл и их разгульная жизнь, полная соблазна.

Кази-мулла начал с того, что, запретив пить вино, заставил женщин ходить под покрывалом, а мужчин надеть чалму; всякое пение, кроме гимна «Ля-илляхи-иль-Алла», было запрещено как недостойное истинного мусульманина.

Несмотря на суровость принятых мер, Кази-мулла имел много последователей и в числе их Шамиля. [4]

Шамиль родился также в Гимрах около 1797 года 2. 12-ти лет он поступил в школу, а к 20-ти — окончил курс мукатдамата, т. е. грамматики, логики и риторики арабского языка, и приступил к слушанию высших курсов. Шамиль слушал лучших преподавателей этих наук в Аварии и, будучи от природы одарен блестящими способностями, скоро вышел на путь людей необыкновенных и выдающихся. Проповеди Кази-муллы и его поучения привлекли к нему и Шамиля, который был сначала его учеником, а впоследствии другом и самым ярым сторонником.

— Чтобы там ни говорили о тарикате, заметил однажды Кази-мулла другу своему Шамилю, — как бы усердно мы с тобою ни молились и каких бы чудес ни делали, а одним тарикатом не угодим Богу: без газавата (священной войны, войны за веру) не будет нам спасения... Давай, Шамиль, газават делать.

В первый момент слова Кази-муллы показались Шамилю справедливыми. Привыкнув видеть непогрешимость в действиях своего первого наставника и не желая разрывать связывающей их дружбы, Шамиль отвечал: «давай делать газават».

Кази-мулла начал говорить горячие проповеди и возбуждать народ к газавату.

С этого времени двери мечетей редко затворялись, — все молились, плакали, закаивались грешить; наиболее благоговевшие к новому учению принимали на себя звание мюридов, поделали себе деревянные шашки и ходили с ними по улицам и вне селения. Приближаясь к углу ли дома, забору, дереву, к надгробному камню, они останавливались, поворачивались к стороне России, ударяли своими шашками и кричали: «мусульмане! газават! мусульмане! газават!» Мюриды одного селения переходили в другое — и таким образом народное волнение распространялось все шире и шире. Слух о них дошел и до тогдашнего главнокомандующего, Алексея Петровича Ермолова.

Прибыв в селение Казанище, тогдашнюю резиденцию шамхала Тарковского, и узнав о возникшем новом учении, главнокомандующий, для противодействия проповедникам, решился противопоставить им араканского кадия Сеид-Эфенди, пользовавшегося большим уважением и доверием горцев. Имея с ним тайное свидание в доме шамхала, Ермолов нашел в нем человека здравомыслящего, желающего мира, и, заручившись его обещанием служить нашим интересам, назначил ему жалованье.

Пользуясь огромным влиянием среди акушинцев и других [5] ближайших народов, Сеид в течение нескольких лет был противовесом для лжеучителей и других проповедников в Дагестане, вредных русскому господству в крае.

Между тем грозное для них имя Алексея Петровича сошло со сцены, — он уехал в Россию, а за ним уехал и его главный сподвижник и друг генерал-лейтенант Вельяминов 1-й. Место первого занял генерал-адъютант Паскевич, а второго — генерал-адъютант Сипягин, назначенный тифлисским военным губернатором, командующим войсками, остававшимися в крае, и управляющим в нем гражданскою частью.

Выступая с войсками в Персию, Паскевич оставил начальникам отделов инструкции, в которых советовал действовать только ласкою и угрозами, но не прибегать отнюдь к мерам решительным; советовалось поддерживать сношения с людьми нам преданными, оберегать дороги, где можно — учредить обывательские караулы, сформировать местную полицию и проч.

Таким образом в основание нашего политического поведения с горцами были положены кротость и ласка.

Начало 1828 года ознаменовалось полным спокойствием. При обозрении генерал-лейтенантом Эммануэлем пограничных мест в кумыкских владениях и в Большой Чечне население выходило ему на встречу с хлебом-солью; во время пребывания в июне месяце генерал-адъютанта Сипягина в джарских владениях, народ уверял его, что «будет вести себя, как правительству нашему угодно». До сих пор непокорные нам общества присягали на верность и даже в Дагестане замечалась необыкновенная тишина. Наконец, к всеобщему удивлению, в сентябре того же года Авария поступила добровольно в русское подданство, и 9-го сентября народ и весь ханский дом присягнули русскому Императору. Проповедники нового учения притихли и продолжали свою деятельность втайне, но трудились упорно и настойчиво, подготовляя дагестанцев к будущей кровавой деятельности. Чтобы приобрести власть и [6] иметь возможность распоряжаться по произволу населением, Кази-мулле необходимо было поставить духовенство во главе администрации, ослабить власть кадиев, уничтожить адат (обычай) и ввести суд по шариату. Сделать это было нелегко.

С давних пор дагестанцы в домашнем быту и в делах судных руководствовались принятым от предков обычаем (адатом) и управлялись кадиями. Последние, конечно, всеми силами старались поддержать этот порядок, дали ему силу закона и заботились только о том, чтобы утвердить его на прочных основаниях.

Кази-мулла в своих проповедях стал отвергать власть кадиев и советовал народу не признавать никакой другой власти над собою, кроме начертанной пророком, по вдохновению Бога. Такое учение было по душе свободолюбивым горцам, по легкомыслию не вникавшим в суть шариата. Описание рая с его гуриями приводило в восторг все население гор, и влияние Кази-муллы распространялось шире и шире. На сторону его стали склоняться и кадии, и в начале 1828 года он считал в числе своих последователей кадиев обоих Казанищ, Эрпели и Караная. В этих селениях Кази-мулла имел наибольшее число своих последователей и, пользуясь беспорядками, происходившими в шамхальстве и бездействием власти престарелого Мехти-шамхала, проповедник обратил на его владение исключительное внимание. Он был уверен, что при содействии преданных ему лиц и при неудовольствии народа к правителю, шамхальцы скорее других признают над собою власть, начертанную пророком, т. е. власть духовную, представителем которой мог явиться никто другой, как сам Кази-мулла. Расчет оказался верным, тем более, что и сам престарелый Мехти-шамхал Тарковский, не подозревая истинных целей Кази-муллы, ухватился за него как за человека, могущего исправить развращенных его подданных, прекратить раздоры, восстановить нравственность и его власть. [7]

«Я слышал, писал Мехти-шамхал Кази-мулле, что ты проповедуешь и учишь добру. Если так, то приезжай ко мне, научи народ мой и меня святому шариату. Если же не приедешь, то бойся суда Божия: на том свете я укажу на тебя как на человека, которого я просил, но который не хотел наставить меня на путь истинный».

Кази-мулла, поняв, как важно для него такое предложение, тотчас же отправился в селение Параул, тогдашнее местопребывание шамхала.

— Шамхал! обратился к нему проповедник. — Ты валий Дагестана; все народы тебе повинуются, даже и те, кои независимы, слушают тебя. Ты имеешь в Дагестане вес и уважение, ты должен быть блюстителем шариата. Твои поданные называют себя мусульманами, но не понимают, что такое мусульманин. Все люди подвержены грехам, грех лежит и на твоей душе, так дозволь мне научить твой народ шариату; прикажи ему слушаться меня, и за такое доброе дело Бог наградит тебя раем.

По своей недальновидности шамхал не считал учение Кази-муллы опасным и охотно согласился на его просьбу. Мало того, он позволил ему поставить своего кадия в сел. Эрпели и публично в своем присутствии в мечетях Казанищ провозгласил шариат.

Казанищенцы не противодействовали и беспрекословно подчинились новому учению, но в селениях Эрпели и Каранае говорили единогласно, что не должно повиноваться Кази-мулле в том, чему не следовали их отцы. Вообще, население шамхальства разделилось на три партии: одна, и притом наиболее многочисленная, с полною готовностью приняла шариат; другая, во главе которой стоял араканский кадий Сеид-Эфенди, старалась уничтожить его в зародыше в пользу адата, и, наконец, третья колебалась, не зная на что решиться. Чтобы привлечь на свою сторону обе последние партии, Кази-мулла счел необходимым войти в сношение с бывшим своим учителем Сеид-Эфендием. Он не скрыл от Сеида своих целей и, прося его содействия, предложил ему звание верховного кадия. Сеид отказался от этой чести и заявил, что власть его не ослепляет, и он не может отрешиться от тех воззрений, которые сложились в течение многих лет его жизни.

Тогда для противодействия своим противникам Кази-мулла задумал организовать такое общество, которое привлекло бы на себя внимание своею святостью, отвлекло бы население от противников газавата и научило бы горцев слепо повиноваться воле основателя общества, какая бы она ни была. Такое общество было основано образованием секты шихов, т. е. угодников божиих или праведников. Главным условием к достижению этого звания Кази-мулла поставил отречение [8] от всех мирских благ, безусловное следование шариату и распространение его хотя бы даже вооруженною рукою.

В лице шихов проявились первые кавказские мюриды, не смиренные послушники, какими они должны бы были быть по тарикату, а политические деятели, духовные воины и представители газавата, или священной войны. Истинных шихов было немного, потому что свободному горцу трудно было отказаться от всего мирского и передать свою волю в распоряжение другого, но последователей или, скорее, подражателей было много. Кази-мулле было на первый раз достаточно и этого; ему необходимо было только бросить в общество идею, приучить к ней, хотя отчасти, чтобы потом осуществить ее во всем объеме. Мысль была брошена; явились последователи в Чечне и Дагестане и число их постепенно возрастало. Горцы в разных пунктах стали собираться на совещания, получали наставления преданных проповеднику кадиев и, в конце концов, постановили: 1) отложиться от власти русских и избегать сношений с ними; 2) за каждого убитого наказывать убийцу не штрафом, а лишением жизни; за воровство и другие проступки подвергать телесному наказанию; преступникам всякого рода не давать убежища ни в какой деревне, а выдавать головою односельцам; 3) не употреблять горячих напитков и 4) женщинам запретить показываться мужчинам и, при внезапной встрече, закрывать лицо покрывалом.

К концу 1829 года Кази-мулле повиновались: Койсубу, Гумбет, Андия и другие мелкие общества по Андийскому и Аварскому Койсу, большая часть шамхальства, значительная часть кумыков и почти все аварские селения, за исключением Хунзаха, резиденции аварского ханского дома. В Андаляле, Чечне и среди джарцев действовали многочисленные эмиссары. Кази-мулла был в это время в апогее своей славы и стал мечтать не только о слиянии всех племен Кавказа воедино, но и об изгнании русских.

Приняв звание газия, располагая духовенством в Кайсубу и полною преданностью черкеевцев, Кази-мулла сформировал себе 400 человек вооруженных, одел их в белые чалмы и решился, при их помощи, водворить силою шариат там, где не было добровольного соглашения.

С этою целью он собрал в Гимры представителей духовенства, чтобы сообщить свое учение, разъяснить цель своей деятельности и окончательно слить воедино своих [9] последователей. Употребив все свое красноречие и обольщая их мнимою свободою в будущем, Кази-мулла вызвал всеобщий энтузиазм и обещание стремиться единодушно к восстановлению ослабленной и приниженной религии во славу мусульманской нации. При этом собравшиеся провозгласили Кази-муллу имамом, обещали исполнять все его приказания и решили единогласно объявить войну неверным.

Кази-мулла, сознавая, что власть его в Дагестане может быть прочною только с подчинением Аварии, и встретив сопротивление со стороны правительницы, собрал до 6.000 человек приверженцев из разных дагестанских селений и, 4-го февраля 1830 года, двинулся с ними в Аварию.

Высказавшее сочувствие имаму население, когда коснулось вопроса о вооруженном восстании против России, несколько задумалось. Будучи народом бедным, аварцы поддерживали свое существование продажею бурок в наших владениях и потому с восстанием опасались лишиться торговли с русскими и всех средств к пропитанию. Колебание это продолжалось, впрочем, не долго, и, спустя несколько дней, до 10-ти деревень перешли на сторону имама. Увеличив ими свою толпу, Кази-мулла двинулся к Хунзаху, укрепленному почти неприступными каменными завалами. В селении было до 700 дворов и оно состояло преимущественно из беглецов всех обществ Кавказа (абреков), которые укрывались от правосудия под крылом ханши Паху-бике. Естественно, что таким людям шариат и с ним Кази-мулла были вовсе не нужны и весь их расчет состоял в том, чтобы не лишиться своего убежища и покровительства ханши. Коренное, не очень значительное, население аварской столицы, вместе с этими абреками, могло выставить до 2.000 воинов, и ханша их немедленно призвала к оружию.

С приближением Кази-муллы к Хунзаху, Паху-бике отправила к нему своего доверенного с предложением прибыть к ней для объяснений или объявить, что ему нужно. Кази-мулла потребовал, чтобы аварский ханский дом прервал мирные сношения с русским правительством и принял участие в разорении Дербента и других русских крепостей. Отказавшись от всяких дальнейших сношений с имамом, Паху-бике, прежде чем вступить в [10] неприязненные действия с Кази-муллою, пыталась подкупить некоторых предводителей убить имама, но те взяли деньги, а о поступке ханши рассказали Кази-мулле.

Тогда в первый день рамазана, в 11 часов утра 12-го февраля 1830 года, Кази-мулла двинулся на штурм Хунзаха. Одною половиною ополчения командовал будущий его преемник Гамзат-бек, а другою — Шамиль, будущий третий имам Дагестана.

Защитники быстро заняли все завалы и встретили наступающих жестоким огнем. Партия Шамиля, состоявшая преимущественно из гумбетовцев, несла большие потери; бывшие в скопище Кази-муллы аварцы, видя стойкость хунзахцев, повернули назад и ушли. Защитники завалов перешли в наступление, и после трехчасового боя Кази-мулла принужден был поспешно отступить, оставив на поле сражения 200 тел и 60 пленных.

Скопище его разошлось, и он сам с небольшим числом приближенных, в числе коих был и Шамиль, возвратился в Гимры. Здесь он узнал об окончательном покорении русскими джарцев и о постройке в их владениях крепости Новые Закаталы.

Постоянные волнения среди джарцев и беспокойства, причиняемые ими жителям Кахетии, заставили главнокомандующего графа Паскевича раз навсегда покончить с этим беспокойным племенем, привести его в полную покорность и подданство. Временем для действия был избран февраль, когда лежащий в горах сильный снег не дозволял джарцам получить помощь от соседей глуходар, а отсутствие листа на деревьях лишало самих джарцев возможности скрываться с семействами в лесах. К 12-му февраля у Царских колодцев, под начальством генерал-лейтенанта князя Эристова, был собран отряд из восьми баталионов пехоты, одного баталиона сапер, шести эскадронов и пяти сотен кавалерии с 58-ю орудиями.

К 17-му февраля отряд этот перешел к монастырю [11] Степан-Цминде и остановился лагерем. 20-го февраля в лагерь прибыл главнокомандующий граф Паскевич, а 24-го числа войска переправились через реку Алазань и направились к селению Джарам.

Селение это лежало в глубоком восьмиверстном ущелье, верховье которого оканчивалось укрепленным пунктом — Закаталами, считавшимися горцами местом священным. В селении Джарах считалось до 1,200 дворов, построенных из камня, окруженных фруктовыми садами и обнесенных крепкими заборами поперек ущелья. Каждый дом представлял крепостцу и по мере приближения к Закаталам заборы были чаще, а проход теснее. Внутри Закатал было небольшое укрепление вроде цитадели, с каменною башнею посредине.

Узнав о сборе наших войск, джарцы просили помощи у соседей, но те, под разными предлогами, отказались, да и среди самого населения произошло несогласие, вследствие которого белаканцы, мухахцы и дженихцы отделились от них и не пожелали принять участия в отражении неприятеля. Тогда 25-го февраля, с прибытием наших войск в Муганло, джарцы выслали своих старшин для переговоров. Граф Паскевич потребовал безусловной покорности и присоединения к русской державе. Старшины отправились совещаться с народом, а наш отряд двинулся к Али-Абату и 26-го числа остановился у сел. Талы. Сюда прибыли старшины с полною покорностью и, повергая к стопам русского Монарха 16,000 дворов, в знак своего подчинения, представили ружье и шашку. 28-го числа войска заняли Джары и конечный пункт этого селения — Закаталы.

Осмотрев местность, граф Паскевич избрал место, на котором 1-го марта было приступлено к постройке крепости, известной впоследствии под именем Новых Закатал. Назначенному начальником Джаро-белаканской области, генерал-маиору князю Бековичу-Черкасскому, приказано собрать всех старшин и объявить им о введении в области русского управления и привести все население к присяге.

Не имея точных сведений о том, что происходило в [12] горах, и не придавая того значения деятельности Кази-муллы, какое она имела на самом деле, главнокомандующий находил, однако же, необходимым, принять деятельные меры к усмирению горских народов.

Предполагая, что слава оружия нашего в Персии и Турции, сделавшись известною в горах, должна убедить население в невозможности бороться с Россией и что поэтому нельзя ожидать со стороны горцев упорного сопротивления, правительство находило, что приступить к покорению их и своевременно, и наиболее удобно. С этою целью в распоряжении фельдмаршала были оставлены возвращавшиеся из Турции 14-я и 20-я пехотные дивизии, причем первая должна была расположиться на Кавказской линии в виде резерва, а вторая — в Закавказье, в окрестностях Тифлиса или где окажется более необходимым.

При этом военный министр граф Чернышев просил доставить ему операционный план действий. Граф Паскевич был поставлен этою просьбою в крайне затруднительное положение. Он не знал, как и с которой стороны начать наступление и «который народ из обитающих в смежности с нашими границами более вредил нам и в настоящее время может быть нам опасен политикою своею». В этом отношении главнокомандующий находился в полном неведении и считал мирными и нам преданными такие племена, которые давно отложились и приняли сторону Кази-муллы.

«Но как, доносил он, с другой стороны, непременно нужно теперь же приступить к сему, дабы воспользоваться пребыванием здесь большого числа войск, то на первый раз и полагаю необходимым обратить действия наши преимущественно на чарцев (джарцев) или лезгин, обитающих в смежности с Кахетиею, и чеченцев, занимающих обширное пространство на северных пологостях Кавказа».

Что касается до начала действий, то осложнения с Турциею заставили графа Паскевича не торопиться выводом [13] войск из ее пределов и сосредоточить их в окрестностях Карса. Временная остановка эта была причиною того, что, по его словам, даже передовые полки, расположенные в Турции, могли прибыть на Кавказскую линию не ранее первых чисел августа 1830 года; следовательно и действия против горцев должны были на некоторое время быть отложены, а между тем события менялись быстро и каждый час был дорог.

27-го февраля 1830 года, Кази-мулла собрал в Унцукуле представителей разных обществ и, явившись в мечети, произнес горячую речь.

Напомнив собравшимся главную цель своей высокой задачи, он упрекал их в недостаточном усвоении тариката.

— Наша неудача под Хунзахом, сказал он, — оттого произошла, что мы, хотя принадлежим к последователям истинного тариката, но нет в нас полной веры, и не только о тарикате, даже о шариате таится еще в нашей душе сомнение, справедлив ли он или нет? Мы ни к тому, ни к другому не привязаны от истинного сердца. Народ! кто хочет идти, как повелевает истинный тарикат, тому не должно бояться смерти: каждого из вас ожидает рай и в нем прелестные гурии.

Слова эти произвели глубокое впечатление на собравшихся, и в первых числах марта Кази-мулла в числе своих последователей считал 20,000 семейств и нескольких лиц из владетельных домов.

Возраставшая власть Кази-муллы заставила, наконец, обратить на него серьезное внимание, и главнокомандующий, решив действовать наступательно, приказал генерал-лейтенанту барону Розену двинуться в землю койсубулинцев, наказать их и, если представится возможность, то захватить самого Кази-муллу.

Последнего достигнуть было крайне трудно в виду того обаяния, которое приобрел имам совершенно для него случайно. Преданный нам владетельный князь Эрпели Улу-бей подкупил двух гимринцев, чтобы они убили Кази-муллу. 4-го мая горцы подстерегли его и при проезде сделали залп, но ни одна пуля не коснулась имама, что, конечно, приписано было чудесному спасению угодника Божия. Слух о происшествии облетел все аулы в течение нескольких дней, и имам признан был [14] праведником, повиноваться которому горцы считали своею обязанностью. Они тщательно охраняли своего учителя от дальнейших покушений, и, чтобы достигнуть полного успеха с нашей стороны, необходимо было действовать быстро, неожиданно для населения, и захватить его врасплох. Барон Розен избрал иной путь и, по-видимому, опасался, чтобы наступательные и решительные действия наши не вызвали поголовного восстания. Он решил прибегнуть к оружию только в крайности, а сначала попробовать усмирить гимринцев при помощи переговоров. На успех их надеяться было нечего, ибо, будучи еще во Внезапной, барон Розен узнал, что гимринцы, унцукульцы и башлынцы приготовляются к поголовному восстанию, а эрпелинцы, каранайцы и казанищевцы условились при первом появлении наших войск присоединиться к. Кази-мулле и обязались обеспечить продовольствием его скопище.

Пока барон Розен приготовлялся, в горах уже было известно о намерении русских действовать наступательно и население решилось защищаться. К 18-му мая у селения Эрпели был сосредоточен отряд из 3,656 человек пехоты, 494 казаков, 16 легких пеших и 4 конных казачьих орудий, 6 кегорновых мортир, 350 дагестанских и 64 кумыкских всадников. 21-го числа к этому отряду присоединился полковник Мищенко с 1,200 человек, 100 казаками и 3 орудиями.

На другой день по соединении отрядов генерал-лейтенант барон Розен произвел рекогносцировку и нашел, что селение Гимры отделено от места расположения отряда высоким и каменистым хребтом, через который вели три дороги: правая — через Каранай, средняя и кратчайшая — через высоту Таюль и левая — через Ирганай. Все три пути представляли значительные трудности для прохода войск и без больших разработок были совершенно недоступны для артиллерии. Из этих дорог средняя и левая соединялись между собою, в расстоянии пушечного выстрела от Гимров, и прикрывались завалом, устроенным при входе в крутое и утесистое ущелье, в котором расположено было это селение. Вообще Кази-мулла принял все меры к укреплению родного селения и успел собрать до 600 человек из соседних обществ.

Оставалось одно — употребить силу, и барон Розен [15] решил начать разработку дорог к Гимрам. Найдя левую из них менее других затруднительною, он приступил к исправлению ее. Работы шли успешно, хотя гимринцы не переставали производить перестрелку. Отряд постепенно приближался к Гимрам и, переваливши через высокий хребет, встретил такой крутой спуск, с которого хотя и можно было с дальнего пушечного выстрела бомбардировать ближайшие дома селения, но орудия не иначе можно было спустить, как при посредстве воротов.

Затруднения эти заставили барона Розена войти в сношения с койсубулинцами и потребовать от них аманатов.

Получив подкрепление в 2,000 человек от разных обществ, койсубулинцы отвечали, что до тех пор не вступят в переговоры, пока русские не оставят гор, не возвратят их баранов и пленных.

Барон Розен отвечал, что присутствие русских войск на горах не мешает им выдать аманатов, и просил подумать, чем они, будучи заперты в своих жилищах, будут себя продовольствовать. Командующий отрядом припоминал койсубулинцам, что они существуют только продажею продуктов жителям Кизляра и их бараны в зимнее время не могут обходиться без пастбищ на плоскостях; что только одна безусловная и немедленная покорность может доставить им спокойствие.

Обращаясь затем к Кази-мулле, барон Розен писал ему:

«Ты, Кази-мулла, проповедующий, как говоришь народу, исполнение обрядов магометанского закона! Ответствуй: дозволяет ли закон вам восставать против могущества, которому вы не в силах противоборствовать и от коего зависит ваше существование? Не долг ли твой, если намерения твои чисты и сообразны с законом, проповедуемым тобою, удерживать народ от бедствий, кои его ожидают — когда надолго запрется в своих бесплодных местах и раздражит кроткое правительство?» [16]

Одновременно с этим воззванием барон Розен принял меры к прекращению доставки койсубулинцам продовольствия и к уничтожению сношений их с соседями. Пользуясь тем, что дорога была уже разработана до среднего и левого спусков, он поставил на высоте две батареи и правее их, также на хребте — третью и приказал разобрать несколько полевых орудий, чтобы спустить их вниз воротом на канатах, в деревянных ящиках, окованных железом. Меры эти подействовали на койсубулинцев и они выразили готовность выдать аманатов из тех фамилий, которых пожелает русское правительство, просили возвратить угнанные их стада и находившихся при них людей.

28-го мая в наш лагерь явились гимринские и унцукульские старшины с изъявлением покорности и в тот же день были приведены к присяге, а на следующий, 29-го мая, их примеру последовали жители селений Караная, Эрпели, Ишкарты и Гергебиля. Им объявлено, что, так как они приняли присягу на подданство русского Императора, то, под страхом строгого наказания, не должны давать убежища Кази-мулле.

Так кончилась совершенно бесполезная экспедиция барона Розена в койсубулинское общество. Она осталась только свидетельницею отсутствия всякой программы на водворение полного спокойствия среди горцев, отсутствия твердости, настойчивости и определенности в распоряжениях с нашей стороны.

Главнокомандующий и генерал-лейтенант барон Розен в присяге горских старшин видели водворение спокойствия. Последний 4-го июня выступил из лагеря, для обратного следования в креп. Грозную. Он приказал полковнику Мищенко, с Апшеронским и Куринским пехотными полками, занять выгодную позицию у сел. Параула и наблюдать за спокойствием края. Воспользовавшись отступлением барона Розена, Кази-мулла созвал к себе всех мулл и старшин [17] койсубулинского и соседних обществ и развил перед ними будущую программу своих действий.

— Сам Бог, говорил он, помог мне; русские не смели спуститься к Гимрам и, ничего не сделав, без всякого успеха ушли от нас. Нам нечего бояться их силы, мы должны смело идти на них, напасть на Тарки, потом на селение Андреевское, освободить наших братий и действовать далее как нам Бог укажет.

Кази-мулла старался убедить слушателей, что они будут главным орудием славы мусульман и полного торжества ислама; что койсубулинцам предстоит первое место в раю и первые прелестнейшие гурии. Сознавая, однако же, в душе, что этих сил недостаточно для борьбы с русскими, имам возлагал большие надежды на своих агентов в Чечне и в особенности на шиха-Шабана, давно посланного к джаро-белаканцам.

«Святой» Шабан, как его называли в горах, побывав в Дагестане, возвратился к джаро-белаканцам и, поселившись у глуходар, стал возмущать население и уговаривать его восстать против русских. Рычагом своей деятельности он избрал возвращение Старых Закатал, с потерею которых джарцы никак не могли примириться. Шабан просил их потерпеть, пока снег сойдет с гор, и тогда обещал придти на помощь с большим войском, которое уже «готово и смотрит на дорогу, как кошка на добычу».

Между тем, граф Паскевич, уезжая в Петербург и считая спокойствие в Джаро-белаканском округе обеспеченным, приказал управлявшему джарскою и белаканскою провинциями князю Бековичу отправиться в Дагестан для восстановления там спокойствия, а управление провинциями поручил войска донского генерал-маиору Сергееву 1-му.

27-го мая он прибыл в Новые Закаталы и нашел, что крепость только начинала строиться, а орудия для ее вооружения не были еще и доставлены; что к устройству [18] кордонной линии от сел. Мухахи до сел. Бежаньяны не было вовсе приступлено, и, следовательно, вся Кахетия оставалась открытою для вторжения неприятельских партий.

Спустя несколько дней, и именно 3-го июня, он получил известие, что в Дагестане, по просьбе джарцев, собирается значительное скопище, с целью принудить нас оставить Новые Закаталы; что джарцы и закатальцы вооружаются и только ожидают прибытия помощи, чтобы поднять знамя поголовного восстания. Вслед затем было получено сведение, что толпа дагестанцев, предводительствуемая Шабаном, намерена двинуться на Белаканы, где находилась всего одна рота 41-го егерского полка, небольшая конная команда и два орудия. В помощь этому гарнизону была послана рота графа Паскевича-Эриванского (Ширванского) полка с одним орудием, под командою маиора Бучкиева; двум ротам Грузинского гренадерского полка приказано выступить из Кварели на Бежаньянское поле, где, охраняя горный выход, быть во всегдашней готовности подать помощь туда, где она потребуется. Затем одна рота графа Паскевича-Эриванского полка отправлена для прикрытия Муганлинской переправы, с целью сохранить сообщение с Грузиею, и, наконец, вызван в Закаталы дивизион драгун с четырьмя орудиями из Царских Колодцев. Сверх того телавскому окружному начальнику приказано собрать немедленно часть милиции и, подкрепя посты, жителями содержащиеся, быть готовым с остальными действовать по назначению.

Прибыв в Белаканы, маиор Бучкиев немедленно приступил к постройке редута на речке Белакан-чае, на месте соединения дорог, выходящих из гор. Укрепление это не было еще окончательно отделано, когда, 11-го июня, скопище Шабана заняло урочище Рогноор, в 25-ти верстах от Белакан и в 40 — от Джар.

Желая затруднить неприятелю выход на плоскость, генерал Сергеев 1-й выслал в Белаканы еще одну роту графа Паскевича полка с сотнею обывательской конницы [19] и приказал устроить впереди редута укрепление. Ко времени прибытия этих подкреплений лезгины появились на горе Моуров-даг, находящейся в 15-ти верстах от Белакан, и откуда отделялась дорога на сел. Джары.

Ших-Шабан писал белаканцам, что он идет с намерением выгнать русских из их владений, и просил скорее прислать к нему старшин для окончательных совещаний. Белаканцы ободрились и, несмотря на присутствие войск, отказались перевозить провиант и высылать разъезды. На требование маиора Бучкиева послать верных людей для получения сведений о неприятеле белаканский старшина Мамед-Муртузали отвечал, что «неприятель идет не на них, а на русских», и отказался исполнить требование. Маиору Бучкиеву, а потом и генералу Сергееву приходилось самим отыскивать лазутчиков, чтобы через них получить хоть какие-нибудь сведения о противнике. Добытые таким путем известия хотя были неверны, противоречивы, но дали, однако же, возможность Сергееву убедиться в том, что жители селения Катехи сочувствуют неприятелю, доставляют ему продовольствие — и на верность их рассчитывать нечего. Действительно, к ночи 17-го июня часть неприятельских сил заняла высоты, ближайшие к селению Белаканам, а 19-го числа Шабан, с толпою в 2,000 человек, спустился с гор и остановился против селения Катехи, в ущелье при урочище Кафисдара. Катехцы тотчас же выразили враждебность нам и сочувствие неприятелю: отказались доставлять подводы, а те, которые были уже собраны у Новых Закатал, — разбежались.

Чтобы удержать катехских жителей в повиновении и не допустить распространения волнения на другие деревни, генерал Сергеев отправил часть из находившихся в Закаталах войск к Катехам, предписав и маиору Бучкиеву быть готовым к выступлению из Белакан, чтобы одновременно, с двух противоположных сторон, атаковать Шабана, разбить его и прогнать. [20]

Между тем, Шабан, чтобы выиграть время и ввести в заблуждение генерала Сергеева, прислал к нему своего посланного с заявлением, что готов принять подданство России, если ему даны будут средства к жизни. Сергеев обрадовался такому заявлению и вступил с Шабаном в переговоры, но белаканцы решились помешать им. Не желая лишиться случая и столь большой помощи для освобождения себя от власти русских, они уверили Шабана, что русские уже оставляют Белаканы и просили его идти на встречу Бучкиеву, захватить его в лесу и вырезать.

Маиору Бучкиеву, как сказано выше, было, действительно, послано приказание следовать в Катехи, но он не успел его исполнить, так как 21-го июня Шабан, прервавший переговоры с Сергеевым, подошел уже к Белаканам. Имея в своем распоряжении 719 человек при трех орудиях, Бучкиев заперся в редуте и приготовился к бою. Перед ним с 19-ю разноцветными значками развернулась толпа неприятеля, простиравшаяся до 5,000 человек, и во главе с своим предводителем понеслась на укрепление.

Несмотря на отчаянную храбрость наступавших, несмотря на то, что глуходары, закрывши глаза, лезли в ров и на бруствер, они не могли овладеть укреплением. Десятки жертв вырывались из рядов наступающих одним орудийным выстрелом и потери их были весьма значительны. Видя невозможность овладеть укреплением открытою силою, горцы приступили к устройству завалов. С наступлением рассвета Шабан решился штурмовать укрепление всеми силами и при помощи приготовленных осадных средств, т. е. туров и подвижных щитов.

В четыре часа утра, когда Шабан направил к укреплению арбы со щитами и фашинником, чтобы забросать ров, вдруг послышался впереди раскат сигнального выстрела — знак приближающейся помощи гарнизону, и скоро горцы увидели подходивший отряд генерал-маиора Сергеева 1-го. [21]

Получив известие о движении Шабана к Белаканам, генерал Сергеев в тот же день двинулся из Новых Закатал на помощь Бучкиеву с отрядом из двух рот, двух дивизионов драгун, трех орудий, двух кегорновых мортирок и с небольшим числом казаков. Проливной дождь и туман значительно замедляли его движение: речки разлились и по дороге образовалась сплошная грязь на четверть аршина. На переправах, где невозможно было перейти пехоте, ее сажали на драгунских лошадей, и таким образом отряд подвигался вперед и совершенно неожиданно явился в виду скопища Шабана. Горцы были настолько озадачены, что, не ожидая приближения русских войск, рассыпались в разные стороны и были преследованы на протяжении 12-ти верст самым настойчивым образом. Шабан ускакал в Джурмут, в селение Кашелуг, а шедший к нему на помощь с 3,000 дагестанцев Гамзат-бек, как только узнал о неудаче, постигшей его приятеля, распустил свою толпу и сам ускакал в Аварию.

Джаро-белаканцы притихли, на другой день явились с арбами к строящейся крепости, стали усердно подвозить материалы и беспрекословно исполняли все наши требования. Генерал-маиор Сергеев воспользовался таким настроением населения и, 25-го июня, в день рождения Императора, согласно приказания главнокомандующего, открыл «джарское областное временное правление».

Этим актом и закончилось фактическое присоединение Джаро-Белаканской области к составу Русской Империи, — но генерал Сергеев находил, что присоединение это до времени не может считаться прочным, а джаро-белаканцы — настоящими подданными России.

И действительно узнав, что в русских войсках сильно свирепствует холера, что крепостные работы прекращены, и отряд генерала Сергеева уменьшился на половину, джарцы не желали пропустить столь удобного момента для возвращения прежней независимости. Они [22] отправили депутатов к Гамзат-беку с просьбою придти к ним скорее на помощь и сами несколько раз собирались на совещание, чтобы решить вопрос, как поступить им: предпринять ли ночное нападение и вырезать русских или подождать прибытия дагестанцев. Большинство стояло за последнее.

Вскоре получено было известие, что Гамзат-бек 13-го сентября прибыл в селение Мукрах, куда должны были собраться несколько тысяч дагестанцев для движения в Джары. План Гамзата состоял в том, чтобы выждать прибытия новых подкреплений из Дагестана, задержать частью своих сил наш отряд у Новых Закатал и всею массою атаковать Белаканский редут. В том случае если генерал Сергеев угадал бы намерение неприятеля и послал бы подкрепления редуту, то Гамзат-бек решил атаковать и Новые Закаталы, считая, что разделение сил значительно ослабит русских на всех пунктах обороны.

Как только силы Гамзата достигли до 5,000 человек, он 8-го октября подошел к Закаталам и отсюда открыл свои действия.

Крепость Новые Закаталы строилась на соединении двух дорог, проходивших в Джары, и прикрывала сообщение с Царскими колодцами и Белаканами. На вооружении крепости стояло 14 орудий, стрелявших через банк, и работы по ее постройке были настолько подвинуты вперед, что она могла противостоять весьма значительным силам неприятеля, если он не будет располагать хорошею артиллериею. Тем не менее, чтобы еще лучше обеспечить Новые Закаталы, было приказано следовать туда из Грузии двум баталионам Эриванского карабинерного, баталиону Грузинского гренадерского полков и четырем орудиям. Посылка этих подкреплений была и кстати, и вовремя, потому что неприятель стал выражать энергичные и упорные действия.

Только занятие Старых Закатал могло изменить положение дел в нашу пользу и 8-го ноября генерал-адъютант Стрекалов с десятью ротами и четырьмя орудиями выступил из Новых к Старым Закаталам. При первом появлении нашего отряда предводители горцев, Шабан и Гамзат-бек, выразили желание покориться. После [23] непродолжительных разговоров, Шабан вывел свое ополчение из Старых Закатал, распустил его и 10-го ноября сам явился в наш лагерь, а Гамзат требовал, чтобы вместе с его покорностью были прощены и все джарцы. Послав ему отказ, Стрекалов решил воспользоваться столь выгодным положением дел и немедленно взять Старые Закаталы. По тесноте дорог между беспрерывными садами нельзя было действовать большими массами, и потому войска были разделены на три колонны: левая, под начальством графа Симонича, из четырех баталионов, шести орудий, двух кегорновых мортир и грузинской милиции; средняя колонна, или центр, под начальством полковника князя Дадиани, из десяти рот тушинской милиции и четырех орудий, и, наконец, правая колонна, под начальством полковника Миклашевского, — из шести рот с пешею шекинскою милициею и двумя горными единорогами. Общее командование всеми войсками возлагалось на генерал-маиора Сергеева, при личном присутствии самого генерал-маиора Стрекалова.

В то время, когда делались все приготовления для атаки Старых Закатал, в наш лагерь явился Гамзат-бек с братом своим Мурат-беком. Стрекалов отправил его и Шабана в Тифлис, и хотя такое событие должно было подействовать на джарцев, но они все-таки готовились к отпору, а Стрекалов торопился выступлением, и 14-е ноября было назначено для атаки Старых Закатал.

Все три колонны должны были следовать по разным дорогам, но стремиться к одной цели — к знаменитой и неприступной закатальской башне. Наибольшее внимание Стрекалова было обращено на наш левый фланг, так как имелось в виду, что неприятель, из боязни быть отрезанным от дорог, ведущих в Дагестан, употребит против него значительные силы, вследствие чего в колонну, составлявшую этот фланг, и были включены четыре баталиона, «дабы иметь возможность выдержать отчаянный натиск неприятеля». По мере того, как эта колонна [24] будет вести бой, центральная должна была идти по прямой дороге, а правая обойти хребет высокой горы, отделявшей Закаталы от Тальского ущелья, и затем, явившись у неприятеля в тылу, ударить на него в то время, когда он будет иметь дело с двумя первыми колоннами.

В ночь на 14-е ноября прежде других выступила правая колонна, полковника Миклашевского, а в семь часов утра двинулась и левая, при которой находился и генерал Стрекалов.

Густой туман скрывал наше движение и был причиною того, что горцы, опасаясь внезапной атаки, оставили свой передовой лагерь и отошли за близлежащий овраг. Переправившись через последний, левая колонна столкнулась с горцами, которые, в числе 2,000 человек, стремительно атаковали нас с фронта и пытались обойти с флангов. Соответствующие распоряжения графа Симонича парализовали все попытки неприятеля, и он, теснимый нашими войсками, побежал к закатальской башне. По следам его бежали грузинские гренадеры и, не дав опомниться горцам, овладели башнею. Спустя немного времени, прибежали и карабинеры центральной колонны полковника князя Дадиани и овладели неприятельским лагерем. Сбитый повсюду неприятель бросился к сел. Мухахи, но там наткнулся на колонну полковника Миклашевского, повернул назад и рассеялся по ущелью, ведущему к снеговому хребту. Стрекалов не преследовал бегущих по чрезвычайной густоте тумана и пересеченной местности. Остановив войска, он поручил генералу Сергееву снести с лица земли сел. Джары и Старые Закаталы и имена их предать забвению.

Не прошло и трех часов после прекращения боя, как явились депутации от изменивших нам деревень с изъявлением покорности и просьбою о помиловании. От них потребована выдача главных предводителей и виновников возмущения; объявлено, что население может возвращаться в свои дома без всяких обещаний с нашей стороны и лишь безусловною покорностью и исполнением наших требований может заслужить ходатайство об улучшении их участи. Выходя [25] из горных трущоб, горцы с ужасом смотрели на свои разрушенные жилища и на всеобщее опустошение.

Выходившим из ущелья джарцам и другим приказано было селиться не на прежних местах, а на равнине, у селений Талы, Гогами и Таначи. Покорившемуся населению объявлено, что оно должно внести все недоимки, уплатить контрибуцию на военные издержки и выкуп пленных, разработать дороги в указанных направлениях и, наконец, выдать аманатов из главнейших семейств и содержать их на свой счет. Лезгины выдали 36 мальчиков преимущественно из семейств тех старшин, которые участвовали в возмущении. Белаканцы отказались выдать аманатов и это заставило генерала Сергеева предпринять против них особую экспедицию, окончившуюся арестованием семи человек главных возмутителей и взятием аманатов.

Поражение лезгин было полное, но главнокомандующий, будучи вообще недоволен распоряжениями Сергеева, назначил вместо него управляющим Джаро-белаканскою областью генерал-адъютанта барона Розена 4-го, который, прибыв в Царские колодцы 24-го декабря, вступил в управление.


Комментарии

1. Их не должно смешивать с бывшими впоследствии шамилевскими и наибскими мюридами. Эти последние не были последователями тариката, а только исполнителями правительственной власти. От наибского мюрида не требовалось учености, но он должен был быть лично известен наибу, человек, рекомендованный обществом и проникнутый убеждением в необходимости священной войны. Служба таких мюридов считалась почетною, вела к почести и власти. Наибские мюриды были учреждены Шамилем, чтобы иметь под рукою у себя и у своих помощников людей вполне верных, преданных и способных к безотлагательному исполнению всех административных распоряжений правительства.

2. Одновременно с возвращением графа Паскевича последовали многие перемены частных начальников и начальников отделов. Высочайшим приказом 18 июня, генерал-маиор Коханов 2-й назначен на место генерала фон-Краббе командиром 1-й бригады 21-й пехотной дивизии, полковник Остроухов — командиром Апшеронского пехотного полка, на место полковника Мищенко 1-го. Вслед затем, 1-го июля, генерал-лейтенант Вельяминов 3-й назначен начальником 14-й пехотной, а генерал-лейтенант барон Розен 4-й — начальником 21-й пехотной дивизии; 16-го июля командиром 2-й бригады 14-й пехотной дивизии назначен генерал-маиор Фези.)

Текст воспроизведен по изданию: Кавказская война в царствование императоров Николая I и Александра II (1825-1824). СПб. 1896

© текст - Дубровин Н. Ф. 1896
© сетевая версия - Тhietmar. 2020
©
OCR - Валерий. 2020
©
Корректура - Karaiskender. 2020
© дизайн - Войтехович А. 2001