-

ДУБРОВИН Н. Ф.

ИСТОРИЯ ВОЙНЫ И ВЛАДЫЧЕСТВА РУССКИХ НА КАВКАЗЕ

ТОМ I.

КНИГА I.

ОЧЕРК КАВКАЗА И НАРОДОВ ЕГО НАСЕЛЯЮЩИХ.

ОСЕТИНЫ (ИРОНЫ).

III.

Свадебные обряды осетин. — Пища. — Семейный быт. — Рождение и похороны. — Хвалебные песни и импровизация.

Многоженство в обычае осетин. Если только мужчина в состоянии прокормить трех или более жен, то не преминет воспользоваться своим положением. Жених прежде всего должен внести за невесту выкуп, или, по-осетински, ирад, и быть равного с нею состояния. Равенство браков соблюдается очень строго; старшина (дворянин) ни за что не выдаст своей дочери за фарсалака (однодворца).

Каждый, женившийся на девушке низшего, чем он, состояния, делает ее незаконною женою, и дети, происшедшие от такого брака, получают название кавдасардов — состояние, подходящее к крестьянскому быту. Такие жены считались прежде простыми работницами в доме, а прижитые дети, со всем их будущим потомством, оставались во власти отца и могли переходить, по наследству, к его законным детям.

Сватание происходит между родителями и часто начинается с колыбели. Выкуп платится также родителями жениха родителям невесты или исподволь, пока растет девушка, или сразу перед свадьбою.

Осетинские свадьбы происходят, большею частью, во время празднования Вашкирки, начинающегося с 15-го ноября и продолжающегося по 1-е декабря.

За неделю до наступления праздника, родители жениха посылают к [330] родителям невесты ирад, и если он принять, то наряжают трех или более сватов, которые, во время праздника, отправляются вместе с женихом в селение, где живет будущая его супруга, и, остановившись в доме ближайшего родственника или хорошего знакомого, не смеют показываться даже и у дверей сакли невесты.

За час до рассвета, хозяин дома, где приютился жених вместе со сватами, будит своих гостей и подносит им в постели араку, пиво (багани), шашлык и пирог с сыром (хабизджина). Наевшись досыта, гости снова убаюкиваются и спят вплоть до обеда, который устраивается для них в доме невесты.

Во все время обеда у последней, жених не смеет сесть, стоит у порога дверей и ест только то, что передадут ему сваты. Невеста, во время этого пиршества, также не присутствует. В некоторых обществах жених во все время обеда стоит перед пирующими со светом в руках, т. е. с восковою свечою, сальною плошкою или лучиною.

Прежде еды, все присутствующие должны выпить три тяжелых тоста, без чего сваты не в праве взять в рот ни куска говядины. В деревянные стаканы (ноазен) наливается арака, а в большие турьи и маленькие козлиные рога (по-осетински сика) — пиво. Каждый сват обязан взять в руки четыре стакана, а под мышки два больших турьих рога. Хозяин дома берет такое же число сосудов и начинаются тосты.

— За здоровье жениха, произносит один из присутствующих, и исполнение его намерения приобрести хорошую невесту, богатый ирад от отца невесты и счастливую жизнь!

Сваты и хозяин опорожняют стаканы.

— За здоровье невесты и счастие в замужестве.

Опоражниваются оба большие турьи рога.

— За здоровье сватов! Желаем им благополучно окончить сватовство!...

Выпиваются козлиные рога в честь сватов.

Обязанность сватов не легка и желание о благополучном окончании поручения имеет свое основание, потому что часто сваты, неловко передав желание родителей жениха о приданом, какое должны дать родители за своею дочерью, служат причиною расстройства брака, ссоры, драки и иногда возвращаются домой, отказавшись от сватовства.

За тостами следует обед, который должен быть на столько обилен, чтобы приготовленных кушаний хватило на отправление их в дом того лица, у которого ночевали жених и сваты, и потом у кого располагают они ужинать. Обеды и ужины, в честь жениха и сватов, бывают часто по очереди у каждого жителя селения и тянутся во все продолжение двухнедельного праздника Вашкирки. [331]

Перед началом каждого обеда, читают особую молитву, призывая благословение на сватов и женихов.

— О, святый Георгий! произносит один из старших присутствующих, мы тебя молим, даруй нам малость твою, да будут дни эти счастливы сватам, женихам и невестам! Пошли молодым счастливую брачную жизнь, невозмутимую, не расторгаемую разводом.

Разгул и общее веселье, составляющие отличительную черту этих обедов, выразились в следующей народной песне:

Никогда не гуляли так,
Как теперь гуляем!
Ой, тайрира! ой, рира (Припев непереводимый.)!

Но слишком мы пьем
И себе и хозяину мы в тягость!
Ой, тайрира! ой, рира!

Как рекой напиток льется, а все просят нас пить!
Грешен, грешен с нами и почтенный наш хозяин.
Ой, тайрира! ой, рира!

Не знаем сами, что делать?
Должно ли тягу дать?
Ой, тайрира! ой, рира!

Две недели, сроку много! все гуляй, да гуляй!...
Но расплата за невесту будет сильно тяжела.
Ой, тайрира, ой рира!

Для чего же, для чего же Много просим мы?
Ой, тайрира! ой рира!

Родитель невесты нам столько не даст, с нами подерется,
И хорошенько нас побьет!
Ой, тайрира! ой рира!

(Осетинская песня, сообщенная В. Переваленко Закавк. Вест. 1853 г. № 4.)

С окончанием праздника и с наступлением 1-го декабря, сваты отправляются к родителям невесты и объявляют им, какое приданое они должны дать за своею дочерью. Получив на это предложение согласие и [332] выбрав темную ночь, сваты берут за руку невесту, выводят ее за двери, где ждет жених. Рука невесты молча передается в руку жениха; тот целует ее, бежит к хозяину, у которого ночевал, благодарит за хлеб за соль, садится на лошадь и скачет домой с приятным известием. Сваты остаются в доме невесты и пируют еще в течение двух дней.

Выкуп бывает различный, смотря по происхождению и состоянию невесты: за дочь старшины платят от тридцати до ста коров и, сверх того 50 руб. деньгами. За дочь фарсалака (однодворца) 15 коров. Выкуп может быть составлен и из разнородных предметов, например 20 быков, 10 коров, ружье, котел для пива и проч.

В настоящее время, большею частию, выкуп платится деньгами. Выкуп должен быть непременно определенный, иначе жена будет незаконною.

Девушки, купленные за уменьшенный ирад, и пленные, купленные у хозяина, считаются незаконными.

При окончательном платеже выкупа, не разбирая обстоятельств, платился ли он по частям или одновременно, в обоих случаях родители невесты обязаны были задать в этот день пир для всех родных и знакомых обеих сторон, и притом такой же роскошный, как и в день свадьбы.

Угощение у осетин происходит, если хороший день, на дворе, если дурной — в сакле. Разместившись около стен домов, гости принимаются за кушанье. Женщины пируют отдельно от мужчин, но обе стороны не ожидают угощения и просьб хозяина. Каждый сам черпает себе водку и берет руками нарезанную на доске говядину.

Богат или беден осетин, его ахсавар — ужин, всегда одинаков и состоит из нескольких лепешек, испеченных без дрожжей, которые он ест с крупной солью; из басу — супа из фасоли и кукурузы, и цахдон — соли, растворяемой в воде с чесноком, которую едят с кардзином — чуреком из просяного теста или с хлебом, приготовленным из того же проса; кушанья эти составляют обыкновенную пищу. Едят осетины не в назначенное время, а когда кто хочет и порознь; отец в одном углу, мать в другом, а дети — где придется. Осетины едят дурно и мало. Только в праздники и в важных случаях, во время пиров, они узнают вкус говядины, которую подают вареную или жареную на вертеле, едят хабизджину — пирожки с сыром и дзикка — крошеный сыр, сваренный в масле.

В праздники они приготовляют уаллибихта — пышки. Пышки приготовляются из пшеничной муки, начиняются сыром, жарятся в масле, а за неимением его пекутся в золе.

Необходимую принадлежность званых обедов составляют: буза, пиво, арака и кумала — беловатая жидкость, похожая на квас, которая служит прохладительным напитком во время жара. Жидкость эту обыкновенно [333] содержат в лалуме — бурдюке из козлиной шкуры. Богатые люди пьют лошадиное молоко, считая его вкусным и здоровым. Лук, чеснок, редька и красный стручковый перец, а в особенности лук составляют особое лакомство и верх гастрономических наслаждений туземца,

Свадьбы по любви у осетин не существуют, да и самое слово любовь им непонятно. Жених берет себе в жены ту девушку, которую хотят его родители, и смотрит на нее не как на подругу жизни, а как на рабу или прислугу, обязанную для него вечно работать. Жених может видеть свою невесту только украдкою, мимоходом или в доме своих родных, и вопрос жениху: здорова ли невеста или когда будет свадьба? считается для него жестоким оскорблением.

Не всякий осетин в состоянии заплатить выкуп за невесту, а потому более ловкие молодые люди крадут себе невест без всякого выкупа — что притом же считается особенною честию и достоинством для жениха, и тогда похищенная девушка принадлежит бесспорно похитителю, который, в этом случае, не платит совсем выкупа или значительно меньший против установленного.

Похищение должно быть однакоже совершено с согласия невесты и сделано с большим удальством, иначе пойманный часто платится жизнию, а боками всегда. Те же, которые не могли похитить невесты и не имели средств заплатить выкуп, поступали в дом невесты работником и часто, только после восьмилетнего служения, жених приобретал себе право вступить в супружество с избранною. От этого между осетинами встречается очень много взрослых и перезрелых холостяков.

Бедность и недостаток, с одной стороны, и значительная цифра ирада с другой лишали осетина возможности заплатить законный калым за нескольких жен, поэтому он обыкновенно, вместе с законною женою, обзаводился и несколькими незаконными — оно и дешево, и выгодно от приобретения впоследствии значительного числа кавдасардов. Последние составляли в Осетии целое особое племя, лишенное многих гражданских прав, сравнительно с прочим населением. Они, со всем своим потомством, составляли достояние сначала отца своего, а потом переходили, по наследству, к его детям. Отец мог их дарить, продавать, закладывать, выдавать девушек замуж и выкуп брать себе. Свадьба кавдасарда происходила без всякой церемонии: женщина просто переходила из родительского дома к мужу. Одним словом, осетины собственным иждивением и старанием увеличивали число рабочих рук в семействе; в незаконной жене приобретали рабочую прислугу, дарившую их одновременно и сыном, и крестьянином. К тому же подобную жену можно было взять на время, совсем, или с условием, выговариваемым при женитьбе, что если она окажется неспособною или дурного поведения, то муж отошлет ее обратно к родителям, но детей оставляет при себе в услужении. [334]

В прежнее время осетины женились очень рано. Мальчик, достигший восьмилетнего возраста, вступал в брак, если только был в состоянии заплатить выкуп; но теперь наше правительство воспрещает столь ранние браки и женятся только такие молодые люди, которые достигли четырнадцатилетнего возраста. Ограничение возраста часто и до сих пор сопряжено с большими затруднениями.

Так, в 1862 году восьмилетняя дочь жителя селения Четорси, Дзигви Цалогови, была засватана за десятилетнего мальчика, жителя того же селения, Михаила Хубегова. Родители девушки, не смотря на неоднократное запрещение священника, приготовились к свадьбе, и три брата Цалогови явились к священнику и принуждали его обвенчать сговоренных. Священник просил их обождать до совершеннолетия, и видя, что увещания его тщетны, объявил, что передаст это дело на рассмотрение благочинного. Но в то время, когда священник писал донесение благочинному, один из братьев ворвался в его дом и кинжалом убил священника. В то же время злодей поразил и церковного старосту, дряхлого старичка, который был только простым свидетелем переговоров со священником.

Вечером, в оба дня, отдачи выкупа и свадьбы, у невесты собираются гости: девушки, ее подруги и знакомые молодые люди. Туда же приезжают и сопровождающие жениха люди, называемые макари, которые пируют на счет родственников невесты в течение целой недели. Эти дни — единственное время, когда народный обычай допускает в обществе смешение подов и присутствие на подобных вечеринках молодых парней. Смешавшись, как бы нечаянно, молодежь поет, пляшет, веселится с большим увлечением и высматривает себе невест, видится со своими сужеными, любезничает и успевает в своих любовных похождениях. За последним наблюдают, впрочем, очень строго, и любовная интрига между замужнею женщиною и мужчиною бывает иногда причиною кровавых сцен. За бесчестие же девушки платится штраф деньгами или вещами, по условию родителей, иди же обольститель должен на ней жениться.

В день свадьбы у жениха, отдельно от невесты, собираются гости, которые пируют день и ночь. Вечером из числа собравшихся гостей жених выбирает от десяти до тридцати человек лучших друзей, для исполнения должности дружек, и едет с ними аул или к дому невесты, показывая вид, что желает похитить ее. Собравшиеся в то же время родственники у невесты передают ее посаженому отцу и отбирают от дружек все, что им понравится. Последние не только не могут не отдать того, что нравится родственникам невесты, а напротив, раздают деньги как бы в придачу к выкупу жениха. К жениху выводят невесту в брачном одеянии, и, приблизив их к домашнему очагу, родители соединяют над очагом руки новобрачных. [335]

— Будьте счастливы! счастливы! счастливы! кричат присутствующие при этом, и да родится у вас девять сынов и одна дочь.

В это самое время молодые люди, не приглашенные на брачное пиршество, взбираются на крышу сакли родителей невесты и, через отдушину, находящуюся в крыше над очагом, спускают на веревке во внутренность сакли крестообразно перевязанные палки, обставленные восковыми свечами, повторяя брачующимся то же самое пожелание. Родители невесты, в благодарность за спущенный к ним крест, навешивают на него куски мяса, сыру и хлеба.

Затем шафер подходит к невесте, берет ее за руки и, вместе с нею, обходит три раза вокруг огня, и при каждом обходе бьет шашкою по цепи, на которой висит котелок с гомией.

Попрощавшись перед целым семейством с родным очагом и прикоснувшись рукою к железной цепи, на которой висит котел, невеста идет к дверям, где молодые девушки, приготовив заранее жидко разведенные в воде отруби, бросают ими в глаза сватам, как будто в отмщение им за то, что они похищают их подругу. По выходе за дверь, гости встречают невесту стрельбою из ружей.

Получив невесту и посадив ее верхом позади посаженого отца или на арбу, отвозят ее в аул жениха. Скрип ароб нарушает общую тишину осетинского аула, в котором живет жених. Писк дудок, удары в кадушки и медные тазы, песни и крик веселой толпы, зарево от факелов и лучинок, забагровевшее из тесных и темных улиц аула, дают знать, что брачный поезд с невестою не далек от аула. Жених скачет вперед, чтобы встретить в своей сакле молодую, которую окружают пешие и конные, мужчины и женщины, в пестром и новом платье.

Лицо молодой покрыто шелковым вуалем, на шее надета нитка с серебряными побрякушками и цветным стеклярусом. На ней длинный архалух, из красного канауса, подпоясанный кожаным поясом, убранным серебряными пуговками и монетами.

Ружейные выстрелы, привет и восклицания гремят со всех сторон; ведь чинз-ахсав — свадьба — праздник для всего аула.

Арба подъехала к дому жениха. Поддерживаемая шафером (кухил-хацаг, или кухил-кашени), невеста вводится в главную комнату; там ждут ее с радостию жених, свекор и все его домашние.

Посторонитесь, отойдите, эшачьи ноги! кричит шафер, входя в сени, наполненные народом.

Войдя в самую саклю, шафер обводит невесту три раза вокруг очага и останавливается лицом к лицу с женихом. Невесте подают кусочек хлеба с медом для закуски.

— Вот тебе, говорит он жениху, невеста хорошая, здоровая, целая — нет в ней никакого недостатка, увидишь сам! Поступай с нею как [336] ирон (осетин), не ругай ее, а то дорого заплатишь. Если ты будешь ругать ее отца, пусть ругательство падет на твоего отца, если мать — на твою мать, если будешь позорить мертвого родственника, то да опозорятся все твои прадеды.

Слова эти шафер заключает громким смехом и выстрелом из пистолета.

Молодые преклоняются перед мальчиком или невесте кладут на колена младенца мужеского пола, чтобы провидение даровало им первенца сына,

Невесту отводят на женскую половину, а жениха выгоняют вон из сакли недели на две. Во все это время жених скитается или вне селения, или у кого-нибудь из соседей, не может никому показаться на глаза и только тайком ночью он пробирается к своей супруге.

Между тем в сакле подымается пир и веселье. После попойки затягивают песню. Один импровизирует, а остальные припевают: вай-алай, чинз-алай.

— В эту ночь, поет запевало, чем накормим нашу новобрачную? Чем как не красным шашлыком из мяса зайца. На небе летит ворона, у ней во рту солома. К чему эта солома? К тому, чтобы устроить гнездо и вывесть в нем пташек. А пташки на что? На то, чтоб оне выросли и предвещали смерть людей (Существует поверье, что в том доме, где каркнет ворона, непременно умрет глава семейства или один из его членов.). Выпьем же, пока не отошли в ту сторону, отколь не возвращаются. Кони наши быстры, мечи остры – ломай их о грудь врагов!... (Чинз-ахсав. Сой-сой Н. Берзенова Кавказ 1850 г. № 95. Осетины. Терские Ведомости 1868 г. № 11.)

В некоторых обществах осетинского народа невесту не вводят в дом жениха, а отвозят прямо к кому-нибудь из соседей, где она и поступает уже в распоряжение молодого супруга. В таких обществах молодые, по обычаю и смотря по состоянию, должны жить не у себя в доме, а у соседа, в продолжение нескольких месяцев и никак не менее трех дней.

«В продолжение первого и второго дня свадьбы, палят из ружей, поздравляют молодых и дарят их; невеста, во время этих обрядов, стоит одна, вдалеке от домашних и на каждое приветствие поздравляющих отвечает поклоном; по окончании двух дней, она приближается к домашним, прислуживая им, но отнюдь не смея садиться с ними, считаясь в доме младшею из всех. Пока молодая жена не родит дитяти, не смеет говорить ни с родителями своего мужа, ни с другими старшими в доме, и о всех нуждах, какие ей встретятся, просит мужа через других. Лицо свое до первых родов она не смеет показывать никому [337] постороннему: постоянно оно у нее закрыто платком (калмарцани), из-под которого виднеются только нос и глаза (Вашкирки Кавк. 1850 г. № 39.)».

Богатые и имеющие большое семейство проводят более времени у соседей, чем бедные и малосемейные. Во все время пребывания в чужом доме, молодые видятся тайком, так, чтобы никто из старых не видал их свиданий. Осетины считают не только за порок, но даже за бесчестие, если посторонние увидят мужа с женою, и притом молодых. Спросить у мужчины, женат ли он, или что-нибудь про жену, значит обидеть его. Подобные вопросы могут быть сделаны только одними стариками, уважаемыми обществом.

Свадьбы, по обычаю осетин, могут быть совершаемы во все дни года, но магометане не женятся в феврале, а христиане — женятся в установленное для того время. На третий день после свадьбы, соседи, у которых жили молодые, устраивают пир вместе с родителями молодых, на который приглашают всех родных, знакомых и дружек. Молодая отдаривает своих дружек разными вещами своего изделия. После пира, если молодые не могут строго соблюдать приличие, то переходят в дом родителей (Религиозные обряды осетин и проч. Шегрена Кавказ 1846 г. № 28. Поездка в Кударское ущелье Василий Переваленко Кавказ 1849 г. № 40. Дорога от Тифлиса до Владикавказа Кавк. 1847 г. № 31. Из записок об Осетии Н. Берзенов Кавк. 1853 г. № 15. Чиназ-Ахсав Н. Берзенов Кавк. 1850 г. № 95. Отчет общества восстановления христианства на Кавказе за 1862 и 1863 годы изд. 1865 г. Тифлис.).

Основою семейного быта осетин служит уважение к старикам и вообще людям пожилых лет. Уважение это простирается до того, что каждый считает непременною своею обязанностию вставать при входе старшего и приветствовать его, хотя бы он был и низшего происхождения. Учтивость эта, никогда не нарушаемая, соблюдается в семействе с особою строгостию.

Женившись, осетин тотчас же сдает все свое хозяйство на руки и в распоряжение жены. Сами мужчины не занимаются хозяйством, и если работают, то не более трех дней в неделю: вторник, среду и четверг.

В пятницу осетин не работает, потому что это Майрам-бон, день св. Марии (Богоматери); в понедельник, потому что начальный День недели; в воскресенье, потому что это день Божий. В субботу, осетины торжественно снимают шапки, и в течение целых суток остаются с непокрытою головою. Одна только крайняя необходимость может заставить работать в пятницу и субботу, и разрешение на это каждый осетин должен купить кровью тучного барана, принесенного в жертву, и мясом его угостить ближайших своих соседей.

Впрочем, в субботу разрешается только одна зиу — работа по [338] приглашению, без платы: женщин на жатву, мужчин на понос. Эти приглашения делаются людьми зажиточными, и только тогда, когда свои руки не успевают работать. Пригласивший приготовляет для работников много араки, пива и вина. Рано утром, в субботу, хозяин идет по домам приглашенных и будит их. Те приходят и начинают свои занятия с насыщения желудков, а потом уже работают. При восходе солнца, поют песнь весне, в которой хвалят приятность весенних дней. В ожидании хорошего обеда, осетины работают неутомимо. Пироги с сыром и маслом, вареники, подслащенные мёдом, и напитки вознаграждают работников за труд. Ужин приготовляется еще изысканнее: закалывается один или несколько баранов. Накормив досыта работавших и поблагодарив их, хозяин рассылает остатки ужина по домам своих сотрудников этого дня (Атинаг, праздник у осетин перед началом сенокоса и жатвы. Соломон Жускаев Закавк. Вест. 1855 г. № 33. Обозрение Российск. Влад. за Кавказом ч. II.).

Работая неутомимо из-за угощения, осетин ничего не делает у себя дома. Он потешает себя верховою ездою, джигитовкою или, куря трубку, стругает палочку. Мужчина любит проводить время среди рассказов, поучать детей своих и переливать в их юные сердца одни только пороки, которыми нередко переполнена его жизнь. Он рассказывает сыну о своих подвигах и воровстве в молодые годы; хвалится добычею, приобретенною хищничеством, и числом пленных, проданных им в неволю, и, наконец, внушает сыну преследовать убийственною местью род, издревле ему враждебный. О труде и хозяйстве он не думает сам, и не учит своих детей. Все хозяйство лежит на обязанности женщины. Последняя, в семейном быту, работая как вол, заменяя рабочую скотину, находится, в добавок, в большом презрении и участь ее достойна полного сожаления. Женщина с утра и до вечера занимается приготовлением предметов, наиболее необходимых в хозяйстве: ткет сукно на чуху мужу, шьет башмаки, делает бурки, чехлы на ружья, ножны для шашек и т. п. Она же исполняет все полевые работы, которые всецело лежат на ней.

В награду за пользу, приносимую семейству, женщина не пользуется не только уважением, но и должною благодарностию за труд.

— Женщина, говорит осетин, проклята Богом и на этом свете никакой пользы не приносит, как ни к чему не годная. Мужчина, напротив, есть краса природы: он сильное и свободное существо, все может произвесть, все приобресть, все сделать.

Там, где сила и ловкость, удальство и хищничество, с оружием в руках, составляет основу жизни, там женщина, конечно, должна терять в глазах мужчины, и быть в рабских к нему отношениях. Осетин покупает себе жену как товар, может купить себе две иди три жены, [339] если имеет к тому средства, и потому он обращается с ними сурово, стараясь на каждом шагу показать свое превосходство и презрение к женщине. Мужчину можно обругать как угодно, сравнить с каким бы то ни было животным — он не обидится; но назовите его ус — женщиною, он примет это за тяжкую обиду. Чтобы предохранить себя от этого ужасного прозвища, он не носит красного цвета — принадлежности женского пола. Из этого составляют исключение только старики, к которым народ питает глубокое уважение; только они одни и могут носить платье каких угодно цветов.

Жена не называет по имени не только мужа, но даже братьев и других родственников. Называя мужа, она говорит обыкновенно на лаг — что означает наш господин, наш муж. Но если бы случилось, что женщина, в присутствии других женщин, по ошибке, назвала по имени мужа, или одного из родственников его, то подвергается большому осмеянию.

Осетинская женщина стареется весьма скоро: в двадцать, а много в двадцать пять лет, она уже совсем старуха. Лицо ее обрюзгло и покрыто морщинами, груди отвисают до пояса и живот опущен; впрочем эта последняя статья считается красотою. Осетинская женщина любит посплетничать, в особенности во время полевых работ, на которые сходятся соседки без мужчин. При встречах и разговорах, они очень часто называют друг друга не собственными, а нарицательными именами: сав-гиз (черная девка, одно из почетных имен), бабиз (утка) и проч. Осетинки не прячутся от глаз мужчины ни своего, ни постороннего, и, при всей дикости их мужей, пользуются некоторою свободою в своих действиях, — а в некоторых местах даже с излишеством, не возбуждая тем ревности своих мужей. Последний, будучи полновластным господином своей жены, может прогнать ее от себя когда вздумается.

За неверность жены, в прежнее время, муж имел право убить ее, но должен был ясно доказать, что она виновна в прелюбодеянии, потому что, в противном случае, подвергался кровомщению ее родственников. — Соблазнитель чужой жены редко испытывал на себе мщение ее мужа, потому что если он брал в рот обнаженную грудь этой женщины, называл себя ее сыном и клялся, что более не будет иметь к ней порочных чувств, то всякое мщение прекращалось. Соблазнивший девушку должен был на ней жениться или заплатить родителям столько, сколько назначат судьи.

Развод допускается между супругами и причин для него весьма много. Бездетность женщины или жена, просто надоевшая мужу, может быть отослана последним к ее родителям, не спрашивая о том ни у кого согласия или позволения. Если осетин, прогоняя жену, даст ей что-либо на пропитание, то это доказывает его прекрасные качества. Чаще же всего женщина выходит из дому нагая, оборванная и без всяких средств к [340] существованию. Если у выгоняемой женщины есть дети, то отец обязан назначить на их пропитание определенные средства деньгами или скотом.

Разведясь с своею законною женою, осетин берет себе другую женщину, и даже вдову родного брата, и живет с нею без всяких церковных обрядов.

Плата за убийство женщины составляет половину платы за мужчину. — Дочери осетина наследства не получают: они сами составляют вещь, или товар, которым торгует отец, хотя и плачущий при рождении дочери и торжествующий при рождении сына (Из записок об Осетии Н. Берзенов Кавказ 1853 г. № 15. Религиозные обряды у Осетин и проч. Шегрена Кавк. 1846 г. № 28. Поездка в Кударское ущелье В. Переваленко Кавказ 1846 г. № 40. Письма из Осетии Тифлисс. Ведом. 1830 г. № 78.).

Рождение младенца сопровождается у осетин некоторыми особенностями. Чем богаче и сильнее отец новорожденного сына, тем более собирается у него охотников попировать на счет хозяина. С приближением родов, прежде разрешения больной от бремени, в дом к ней собираются все родные и знакомые обоих супругов, при чем мужчины, преимущественно молодые парни и мальчики, помещаются в одной половине сакли, а замужние женщины и старухи в другом отделении; девушки в это время не допускаются. Каждая женщина несет по три масляных пирога, по обычаю вырываемых из рук мальчиками. Когда больная почувствует приближение родов, то самые близкие родственницы уводят ее из дамского общества в особую комнату, и ни муж, ни другие родственники при родах не присутствуют, по малому развитию родительских и родственных чувств. Больная оставляется только с одною бабкою, и все без исключения присутствующие удаляются. От молодой жены требуется такой стоицизм, что, как бы ни были мучительны роды, родильница должна быть совершенно спокойною и не произносить ни одного слова, ни одного стона, до разрешения от бремени. Гостя остаются чуждыми этой высокой разыгрывающейся драме в судьбе двух существ: матери и будущего новорожденного, и хлопочут только о том, как бы приступить скорее к угощению, но увы! и эта надежда исчезла — хозяйка подарила отцу не сына, а дочь.

Рождение дочери хуже чем наказание для отца; дочь у осетина не ставится ни во что, не смотря на то, что отец получает за нее ирад (плата, калым), и что она до замужества и после него будет работать в семействе как вол. Осетины не ценят этих заслуг женщины, и рождение дочери принимают за несчастие. Отец, повеся голову, посматривает на приготовленные угощения, грустит, не хочет праздновать рождения дочери, и часто гости оставляют дом хозяина, только растравленные аппетитом.

Но если родится сын, то угощениям нет конца. С первым криком ребенка все бросаются поздравлять отца и всех родственников, не только [341] присутствующих, но и отсутствующих. Кто первый поздравит, тому отец делает подарок, состоящий из кинжала, пояса и даже шашки, смотря по состоянию, и дарит еще что-нибудь, кому вздумается. Часто родственники также делают подарки, состоящие по большей части из оружия, платья, баранов и редко лошадей.

Рождение первенца-сына у новобрачных празднуется особенно. Перед домом собирается значительная толпа мальчишек, которые поют или, лучше сказать, кричат: сой, сой, сой-сой, цау, сой, али аздар ардам цау, сой, цау, сой. Сой значит сало, жир, тучность: этим словом выражается изобилие, радость и счастие в семействе, в котором родилось такое дитя, которое подпояшет потом кинжал, сядет на коня, будет джигитовать и разбойничать — словом, что родился мальчик.

Поющих щедро одаривают.

С окончанием поздравления начинается угощение. У богатого отца или старшины, по окончании угощения, бывает скачка, сопровождаемая подарком победителю.

Если родится первенец сын, то, не смотря на бедность, отец должен сделать пир и угощение для целой деревни, во славу и счастливую жизнь первородного. После первых родов, молодая мать переменяет свой головной убор, покрывает голову кисеею (нарбан, по-грузински лечак), и с этих пор она может свободно говорить с родными и домашними.

Осетин не ведет счета своим годам, не празднует своего рождения и дня ангела, даже и в том случае, когда исповедует христианскую веру. Младенцу дают имя свое собственное, языческое, независимо от имени христианского или магометанского. Это имя считается главным и более важным, а христианские имена назначаются для проформы. Кто первый подойдет к люльке младенца, тог должен дать ему имя и может сочинить какое угодно прозвание новорожденному. Имена эти принадлежат разным зверям, животным и т. п. Осетины всегда зовут друг друга по имени, но никогда не произносят имени христианского, а всегда свое языческое.

Крещение совершают только тогда, когда сам священник узнает, что в таком-то доме есть новорожденный, но и то часто родители уверяют своего духовного пастыря, что ребенок их давно уже крещен. Во всяком же случае крещение бывает не ранее трех дней после рождения.

В этом случае, муллы поступали для себя более практично, чем наши священники и миссионеры. Они распустили слух, что каждый необрезанный и семейство его будут ходить на том свете без головы, а потому у осетин-мусульман обряд обрезания исполняется гораздо строже.

На третий день после рождения, снова собираются родственники и знакомые и у некоторых, как например у дигорцев, приносят пули, которые кладут в люльку младенца, как талисман и благословение на будущие его подвиги. [342]

Бабка, принимавшая ребенка, получает подарки и считается в семействе как родная.

О воспитании детей осетины заботятся очень мало. Ребенок находится на попечении матери, но сын с двенадцатилетнего возраста поступает под надзор отца (Чинз-ахсав. Сой-сой Н. Берзенова Кавк. 1850 г. № 95. Религиозные обряды у осетин Шегрена Кавк. 1846 г. № 28. Поездка в Кударское ущелье В. Переваленко Кавк. 1849 г. № 40.).

Лица высшего сословия обыкновенно отдают своих детей на воспитание какому-нибудь семейству из низшего класса, но пользующемуся уважением. Эмчек (воспитатель) увозит кхана (воспитанника) к себе; обучает его телесным движениям, гимнастике и разным хитростям; часто он принимает на себя обязанность и женить своего кхана, выбирает девушку соответствующего происхождения, просит ее руки у родителей и платит выкуп. Возвращение сына в родительский дом совершается с особою торжественностию; эмчек уходит домой с большими подарками и после того считается как бы родным.

У некоторых осетин существует обыкновение, преимущественно у старшин, надевать на девушку с ранних лет корсет — широкая кожаная опояска, зашиваемая на самом теле. В таком случае, муж в первую ночь после брака должен разрезать этот корсет кинжалом, а если он ловкий и удалой, то расшивает его руками, не порвав ни одной нитки.

Для сохранения гибкости стана, которая составляет необходимую принадлежность красоты девушки, ее кормят весьма дурно. Молоко и несколько яиц составляют ее всю ежедневную пищу. Часто девушки и женщины привешивают себе сзади к волосам зикубосы — длинный витой узел, похожий на жгут, из тонкого белого полотна. По понятию осетинок, зикубос способствует вырастанию и удлинению волос.

Осетины считают бесчестием для дома, если покойник хотя одну ночь останется не похороненным. По этому похороны совершаются или в самый день смерти, или на другой день утром, но никак не позже. Христиане, живущие на плоскости, хоронят по церковному уставу с примесью своих обычаев, а те, которые живут в горах, хоронят умерших чисто по язычески. Народ верит, что слезы облегчают за гробом участь умершего, и чем больше слез, тем легче будет покойнику. По этому на оплакивание стараются собрать как можно более народа, который часто приезжает из весьма отдаленных селений.

В некоторых местах Осетии в день смерти совершался обряд хоранга, или большие поминки.

Родственники приходили в дом покойника, продавали или закладывали его имущество, без согласия наследников, на вырученные деньги покупали [343] вино, выгоняли из хлеба или ячменя водку и резали значительное число быков и баранов, иногда до 35 штук. Приготовленные из них кушанья, съедались и выпивались гостями, при участии самих родственников.

Тотчас после кончины лица, все родственники и знакомые одного с ним аула собираются в саклю; прочим живущим в соседних аулах дают знать через карганака (вестник, глашатай). Последнего снабжают самою лучшею лошадью, чтобы он мог, как можно скорее, оповестить всех о кончине такого-то. Если же нет лошади, то посылают несколько человек в разные аулы. Пока соберутся из соседних аулов матзигой — так называется народ, сходящийся на погребение — покойника оплакивают свои одноаульцы. Сверстники покойного жертвуют на погребение его вещи — кто черкеску, шапку, бешмет, а кто и ремень; умершую женщину одевают ее родители и родственники.

Приезжающих из соседних деревень встречают молодые люди, сводят их с лошадей и ароб и отбирают от них оружие.

— Посещайте нас впредь на радость (цинтии цаут), говорят им при этом, вместо приветствия, родственники умершего.

Около дымного очага, укутанный с ног до головы, лежит на скамейке умерший, окруженный родственниками и знакомыми.

Перед покойником теплится свеча, а у порога сакли, у самой двери, стоят по одну сторону мужчины, по другую сторону женщины. Начинается обряд оплакивания. Гости, приближаясь к дому умершего, сжимают обе руки в кулаки, и, став рядом, по нескольку человек, бьют себя в лоб попеременно обеими руками, испуская печальные гортанные звуки иа-а-а; дойдя до порога дверей, они возвращаются обратно и присоединяются к другим. За тем на пороге сакли становится в ряд по два или по четыре человека, которые берут в правые руки плети, а левыми закрывают глаза и, затянув печальную песню ада-дай, тихо приближаются к покойнику. Некоторые натирают конец плети воском, чтобы показать свое сострадание к покойнику и свое сердечное сожаление его семейству. Плетьми этими они бьют себя по открытой бритой голове «так сильно, что она, огибая лоб, темя и шею, вырывает тело кусками и кровь льется из задней части головы».

Дойдя до покойника, они прекращают удары, дотрагиваются до него обеими руками и отходят прочь, передавая плети другим охотникам истязать себя в этой печальной церемонии.

За мужчинами идут точно также прощаться женщины, с тою только разницею, что, вместо плети, бьют себя обеими руками. «Женщины царапают себе лица ногтями, бьют обеими руками по щекам или крестообразно по предплечиям, так что правая рука приходится на левое предплечие, а левая на правое. От беспрестанных ударов этих, лицо их [344] раздувается, глаза наливаются кровью. Дойдя, таким образом, до покойника, каждая кланяется и, дотронувшись до ног его, отходит в сторону».

Когда все гости попрощаются с покойником, тогда мать, жена или сестра его начинает так называемый караг — оплакивание, поддерживаемое общим рыданием присутствующих. Присутствующие, при выходе из сакли покойника, оставляют деньги как для покрова умершего, так и на содержание его вдовы. По совершении всеми обряда прощания, покойника, одетого в новое платье и завернутого в кусок холста или сукна, кладут на носилки или на арбу и отвозят на семейное, а не на общее кладбище. Осетины, какого бы вероисповедания ни были, не хоронят своих покойников в гробах, а вырывают яму, укладывают ее досками или камнем и обжигают порохом, для того чтобы звери не разрывали могил.

В Дигории умершие низшего класса хоронятся на общем кладбище, но князья имеют свои отдельные фамильные склепы, «состоящие из небольших четвероугольных каменных зданий без крыши, устраиваемых недалеко от аула на видном месте».

Такие семейные могилы, называемые акелдама или запацы, встречаются во многих местах Осетии.

В печальной процессии, непосредственно за арбою, на которой везут покойника на кладбище идут только все женщины аула и, при пении ада-дай, бьют себя обеими руками по лбу; мужчины следуют по правую сторону и проделывают то же самое плетью. По левую сторону покойника едет всадник в полном вооружении и на коне принадлежащем умершему. Чем знатнее и богаче покойник, тем медленнее подвигается процессия, тем большее число лиц принимает в ней участие и тем яростнее сыплются удары в лоб и головы провожающих.

На кладбище совершается новое и последнее оплакивание. Покойника ставят поодаль от места погребения. Вокруг умершего становятся женщины, а поодаль их мужчины. Одна половина женщин поет печальную песнь: вей-у, дадай-у, а другая — сар-у-сагоса и ударяют себя в грудь. Мужчины, опираясь на палку и понурив голову, безмолвно внимают плачу женщин...

У алагирцев на грудь покойника насыпают порох и зажигают его; если дым подымется вверх, значит умерший человек блаженный, а если он распространится в стороны или пойдет к низу, то на оборот.

Жители горной Осетии, как-то: алагирцы, куртатинцы, чемитинцы и дигорцы, одевают покойника в новое платье, шапку, полное вооружение, и, покрыв буркою, кладут вместе с ним в могилу три чурека и штоф араки, с тою целию, чтобы покойник, во время пути на небо, ни в чем не нуждался и мог одарить кого следует. Если умерший магометанин, то из среды толпы выходит мулла и, с важностию, требует коня покойного, [345] для совершения обряда бахи-фалдист — жертвования лошади в честь покойника.

— Эта лошадь, говорит он с расстановкой, взявши коня под уздцы, да будет жертвою этого покойника.

После такого вступления, выражающего собою содержание последующей речи, мулла обращается к присутствующим.

— Ныне потеряли мы, говорит он, одного из знаменитых людей, украшавших наше общество; сами знаете — он был для нас то же, что глаз, нога, рука, язык, кинжал; значит: мы теперь онемели, ослепли, охромели, лишились силы, обезоружены; что же будем делать — ничего! ибо таков закон Аллаха, такова воля великого Пахумпара: нет Бога, кроме Бога, а Магомет посланный от Бога.

— Но с тобою, продолжает мулла, обращаясь к умершему, виновником теперешней беды, я должен поговорить поподробнее. Ты ныне отходишь в такую неведомую сторону, где нет для тебя ни родных, ни кунаков; и так, слушай меня со вниманием! Вот твой любимый, ретивый конь, вот оружие: шашка, кинжал, ружье и пистолет — они заряжены двумя пулями. Сядь на коня, надень на себя оружие и отправляйся; на пути встретятся тебе три различные дороги; не следуй ни по правой, ни по левой: по ним проходят только одни гяуры и шайтаны; держись средней дороги; она одна достойна правоверных: ею ты достигнешь джанната (рая).

Еще надо предварить тебя, что путь, которым пойдешь, слишком продолжителен; если захочется тебе есть или пить, то, вот, мы кладем вместе с тобою мешочек, в котором ты найдешь все необходимое: хлеб, сыр, трубку, табак и кувшин с брагою. Пользуйся своим, ни у кого ничего не требуй в дороге, очень опасной и трудной; если устанет твой конь, поймай кобылицу Магомета, которая будет прогуливаться по прекрасному дугу: она прямо привезет тебя к дверям рая; там на встречу тебе выйдут прекрасные, черноглазые гурии, обещанные Магометом, примут в свои объятия, введут в неизреченный джаннат (рай) и будет тебе хорошо!...

— Аминь Боже! да будешь ты светел! заключают все присутствующие (Очерки Осетии Н. Берзенов Кавказ 1850 г. № 15. .

Народ верит, что, после смерти, человеку приходится много странствовать, прежде чем он достигнет до того места, где находятся отошедшие в вечность люди. Понятия осетин относительно загробного странствования чрезвычайно оригинальные, указывают на узкие познания их о религии и заключаются в речи, произносимой над умершим.

Речь эту произносит один из стариков, по преимуществу человек бедный, который получает потом от родственников умершего подарки. [346]

Нельзя не привести этой речи, записанной Шегреном со слов одного из лучших ораторов.

— Господь Бог! восклицает оратор; сегодня помер хороший человек; он был очень хороший человек, такой, какому подобный есть только один на небесах; теперь все присутствующие по нем плачут; он был очень хороший человек, хлебосол, его все любили и он всех примирял; с ним св. Георгий сделал присягу на братскую дружбу. Теперь св. Георгий на небесах, кто же ему даст знать о том, что приятель его помер! никто так скоро не поспеет на небо известить св. Георгия, как нарт аксартаковой фамилии Зерватек (ласточка) (Между осетинами ходит много легенд о подвигах живших в древности нартов, которых они почитают за святых. Нартами осетины считают израильтян, а местом их жительства нынешнюю Имеретию.), и он, только что ему об этом сказали, тотчас поскакал и известил св. Георгия. В это время все святые и ангелы были на угощенье у одного святого Кудрал-Агона (медника), который, сварив большой котел пива, пригласил их к себе и им прислуживал, а подавал пиво св. Георгий; вдруг прилетает Зерватек и, сев на правое плечо Георгия, сказал ему: твой друг помер! и ему надо теперь лошадь, ружье, шашку и пистолет. Св. Георгий задумался и говорит святым: у меня на земле помер один приятель, мне надо достать ему лошадь, ружье, шашку и пистолет, и потому я ухожу от вас; а святые не пустили Георгия и обещали ему все найти для его приятеля. Св. Илия дал тотчас ружье, которое никогда не дает промаха; Кудрал-Агон подарил такую шашку, что ее можно согнуть как обруч; сын солнца, Магомет, подарил седло со всем прибором; сын луны, Хамашкан, подарил потники и серебряную уздечку. Св. Георгий собрал все вещи и послал Зерватека в Турцию выбрать лучшего, какой только есть там, коня. Зерватек полетел туда, но для такого знаменитого покойника не мог сыскать лошади. Тогда он полетел в Нарт, где жил один человек Чесана и дал для св. Георгия свою лошадь Авсурх — главу лошадей. Зерватек привел эту лошадь, и как святые не пустили св. Георгия, то он и послал все подарки покойнику через Зерватека. А когда тот прилетел на землю и привез подарки, то все кругом стоящие благословили покойного и пожелали ему счастливого пути в землю Нарт — святое место, куда пошли все предки всех народов.

Покойник простился со всеми, взял свою лошадь и поскакал в Нарт; не доезжая реки, его встретили караульные, которые не пускали его далее, но он подарил им чурек, и тогда они его пустили. И потом приехал он к реке, через которую было положено одно бревно, вместо моста, а впереди моста стоял Аминон (указатель), который не пускал его через мост и стал расспрашивать покойного. Аминон знал его [347] хорошо, только хотел узнать: правду ли будет ему говорить покойник или солжет; если скажет правду, то отрекомендует его в Нарт и пустит туда; если солжет, то будет бить его по губам веником, намазанным кровью. Вот и спросил его Аминон: что он видел и делал хорошего на свете? и покойник все рассказал, ничего не увеличивая; и как Аминон видел, что он говорил правду, то и позволил ему переехать через мост, и дал ему записку и провожатого, чтобы отвели его в землю Нарт, а других, кто солжет, он отсылает в ад. Покойник, только что получил позволение, тотчас поехал прямо на мост, который так и шатался под ним и, кажется, так и проваливался; но как покойник был хороший человек и ехал смело, то мост делался все шире и крепче и вышел большой хороший мост.

Только что переехал он на другой берег и видит: стоят несколько женщин, все в трауре, спереди их собаки, сзади эшаки, и звери эти терзали женщин. И спрашивает он у проводника, что это значить? А проводник отвечал: эти женщины наказаны за прелюбодеяние на том свете; когда мужья их умерли, оне надели траур, а сами исподтишка принимали любовников; теперь оне наказаны тем, что имеют вечно любовниками собак и эшаков и поставлены на дороге, чтобы их все видели. Покойник проклял женщин и поехал дальше; и видит он, дальше лежат на бычачьей коже муж и жена, покрыты они тоже бычачьею кожею, и ссорятся друг с другом, и тянут один у другого кожу, говоря, что им нечем покрыться. Спрашивает он у проводника: что это значит, что они дерутся? и проводник отвечал ему: они не любили друг друга на том свете, и здесь тоже ссорятся и им всего мало. Потом видит он: лежит человек с женою на заячьей коже, покрываются заячьею кожею и не только довольно им этих кож, но еще они укутывают друг друга; спрашивает он у проводника: что это значит, что они помещаются на заячьей коже? А проводник ему отвечал: они любили друг друга на том свете и здесь тоже любятся, и оттого им всего довольно. Потом, отъехав дальше, видит он: человек сидит за столом из льда, на стуле из льда и ест лед. И спрашивает он у провожатого: что это значит? И провожатый отвечает: он был судьею на том свете и не держался правды в суде, а, напротив, помогал богатым и сильным, и притеснял бедных и беззащитных, и за то наказан есть вечно один только лед. Отъехав же дальше, видит он: сидит человек на серебряном стуле, за серебряным столом, сакля у него вся из солнца, потолок весь из звезд, и в сакле у него курится фимиам и всего вдоволь у этого человека. Спрашивает он у провожатого: за что этот человек проводит в таком удовольствии время? А провожатый ему отвечает: он оттого теперь так счастлив, что на том свете был хороший судья, [348] поступал всегда справедливо и помогал бедным, и оттого награжден в земле Нартов.

Наконец видит покойник: стоит человек, у которого бык гложет усы, спрашивает он у провожатого: что это значит? И провожатый ему отвечает: что оттого у него бык теперь гложет усы, что на том свете он кормил только своего быка, а чужому ничего не давал, за то чужой бык и ест у него усы (Смысл этих слов заключается в обычае осетин при пахании земли впрягать в плуг несколько волов, принадлежащих разным хозяевам, так как редкий из них имеет более одного или двух волов. Работают по очереди и столько дней, сколько каждый давал волов.). Проехав этого человека, они остановились у того места, где расходятся три дороги: одна наверх — к святым на небо, другая в преисподнюю — к злым духам, а третья, средняя, прямо к нартам. Аминон приказал отвезти покойника прямо к нартам, туда они и поехали по средней дороге; подъезжают и видят, что нарты все сидят в кружке и, только что завидели покойника, встали перед ним, а Бараствер (хозяин рая) вышел вперед и пригласил его занять в кружке первое место, говоря: ты был умный и хороший человек, мы тебя знали и почитали, садись на первое место и распоряжайся у нас всем; однако покойник отказался от первого места; тогда Бараствер сказал: если ты не хочешь занять первого места и распоряжаться всем, то садись на последнее и прислуживай нам; но покойник и от этого отказался, сказав нартам: я и на том свете долго прислуживал всем и занимал последнее место; тогда посадили его в средину кружка и он остался так посредине рая».

Подобные речи произносятся одинаково и бедным, и богатым, и добрым, и злым. Произнося ее, оратор обводит три раза кругом могилы коня в полном уборе и дает конец узды в руку умершего. Осетины считают, что с этого момента покойник будет иметь лошадь на том свете. Остановившемуся у ног покойника оратору подносят на овчине ячмень и в деревянной чаше пиво; ячменем он кормит лошадь, а чашу, взяв в руки, разбивает о голову или копыта лошади и обломки бросает в могилу. Так как, по понятию осетин, на том свете каждый будет непременно жить своим хозяйством, то подведенная лошадь считается собственностию покойника, который и будет уже ездить на ней, а оставшийся после него хозяин должен приобрести себе другую. Чтобы на том свете не явилось несколько претендентов на одну и ту же лошадь, то ее подводят к могиле только один раз. Подведенному коню обрезывают правое ухо, а в прежнее время обрезывали ухо и жене покойного, которую также водили вместе с конем три раза около могилы, и ухо ее бросали в могилу вместе с ухом лошади. По народному объяснению, это делается [349] для того, чтобы покойный, на том свете, мог скорее узнать вещи ему принадлежавшие. Теперь уже не обрезывают ушей, и покойник довольствуется подстриженными у лошади волосами и вырванными клочками волос своей супруги; по этим приметам он отыскивает их на том свете.

В последнее время, только те женщины, которые желают остаться вдовыми навсегда, отрезают себе волосы и кладут их в могилу умершего. Обрезывание ушей и принесение их на могилу осталось только в делах кровомщения, и тогда отмщенный получает для прислуги себе на том свете раба, в лице того, кто за него убит.

В могиле покойника кладут лицом к востоку. Затем одни только родственники засыпают его землею и бросают лопаты на могиле, из предрассудка, что, взятые обратно в дом, они принесут несчастие. В могилу кладут и те вещи, которые любил покойный или чем занимался, но преимущественно зарывают огниво, кремень, трут, трубку, табак, иглу для прочистки трубки, а с младенцами кладут их игрушки.

Предоставив женщинам дальнейшее оплакивание, мужчины спешат на поминки.

Осетины-христиане очень редко ставят над могилами кресты, а большею частию ставят в головах деревянный брус или каменную плиту, на верхних концах которой у магометан приделывается шар. «Памятники по усопшим, пишет В. Переваленко, воздвигаются только тогда, когда оставшийся после смерти родственник, жена или друг покойного первоначально зарежут от 30 до 40 штук коров и такое же количество баранов и козлов, и тем угостят все население. Без исполнения такого обряда воздвижение памятников считается непозволительным; многие, желая удовлетворить своему тщеславию, закладывают имение свое для исполнения этого обычая, а будучи потом не в состоянии выкупить заложенное, должны бывают продать его за безцен и тем самым впадают в нищету».

Это не мешает однакоже тому, что люди состоятельные обносят могилы забором, строят на них пирамиды, насыпают курганы, а иные ставят плиты и на перекрестках дорог, чтобы прохожие вспоминали о душе умершего. Кладбище находится у осетин в большом уважении; там посторонний человек не имеет права ни сидеть, ни ходить. Семейства стараются хоронить вместе, часто выкупают убитого на войне или в плену и привозят его для похорон на свое кладбище. Причина тому изложена выше. От этого происходит то, что аул давно перенесен на другое место и далеко от прежнего, а кладбище осталось на старом месте и в нем прибывают свежие могилы.

После зарытия могилы, производятся конские скачки на расстоянии, впрочем, не более семи верст. Кто первый прискачет, тот, по мнению осетин, вероятно был более всех любим покойником и за то получает подарок: быка или барана, смотря по состоятельности осиротевшего [350] семейства; иногда у бедных приз составляет четвертая часть бычачьей шкуры, но за то у богатых такой удалец получает от вдовы до 40 коров. Часто скачку заменяет так называемый кабак — стрельба в цель по жерди, воткнутой в землю и нередко достигающей до десяти сажен длины (Стрельба эта заимствована у черкес и сохранила за собою почти тоже название. См. стр. 190.). Кто попадет в круг, сделанный на верху жерди, или сбросит пулею кусочек, положенный на верхний конец жерди, получает приз.

После похорон преимущественно в тот же день вечером устраивается мадани-хист — так сказать ужин, на котором присутствующие принуждают родственников умершего разговеться. Со дня смерти семья, родственники, а иногда даже и знакомые, не должны есть ничего скоромного, причем мать, жена или сестра покойного, по обычаю осетин, должны поститься в течение трех дней, а в некоторых обществах целый год, и носить траур, который состоит из повязанного на голове черного платка. Остальные лица могут разговеться, для чего собственно и устраивается мадани-хист. Каждый приглашенный на хист приносит с собою пироги с сыром, вареники с медом и маслом, а семейство покойного закалывает барана или теленка. Один из стариков, встав посреди собравшихся, поминает умершего.

— Чристии-рухси-бидад, т. е. да пребывает в свете Христовом, отвечают ему все единогласно.

Затем, принудив, кого следует, разговеться, разделив съестное на части, напившись и наевшись, все расходятся по домам.

Три дня сряду после похорон родственники собираются на могилу помолиться и поплакать. У дигорцев, в течение первых трех ночей, на могиле умершего оставляется караул с оружием. По сказанию народа, в одну из этих ночей шайтан (дьявол) имеет привычку похищать. труп и относить его в ад, на пищу страшным фуриям.

Во многих местах Осетии, в течение целого года, каждую пятницу вечером, родственницы приходят на могилу для совершения оплакивания. Ставши рядом в шеренгу, затянув ада-дай и обратившись лицом к могиле, женщины колотят себя и, сделав ударов пятьдесят, прекращают молитву. Каждая подходит к могиле, прикасается к ней обеими руками, показывая тем, что помнит о нем. Затем женщины обходят все могилы своих родных, перед каждою ударяют себя раза четыре в лоб, пропоют столько же раз ада-дай и затем, дотрагиваясь до могилы, произносят: sit vobis terra levis и расходятся по домам.

Мужчины в этой церемонии не принимают никакого участия, точно также как не носят траура. Носить его мужу по умершей жене считается малодушием. После смерти мужа вдова поступает в супружество его брата [351] и даже отца, если он вдов. После смерти жены, муж может жениться на родной сестре умершей (Религиозные обряды осетин и проч. Шегрена Кавк. 1846 г. № 29. Поездка в Кударское ущелье В. Переваленко Кавк. 1849 г. № 40. Из записок об Осетии Н. Берзенова Кавказ 1852 г. № 67 и 68. Дигория его же Закавк. Вест. 1852 г. № 39. Похороны у осетин алагирцев С. Жускаева Закавк Вест. 1855 г. № 9. Осетины и проч. Терские ведом. 1868 г. № 11.).

Родные обязаны в течение года сделать не менее трех поминок для всех жителей аула, родных и знакомых. Богатые делают таких поминок до 10 в год, и при угощении устраивают скачки, на которых победители получают в подарок вещи покойника. Поминки эти разоряют одинаково и богатого, и бедного; чем богаче наследники умершего, тем более приходит к ним знакомых и тем больше расхода на угощение. Часто после смерти богатого осетина его семейство не имеет у себя ни одного быка, ни одного барана — все ушло на угощение во время поминок, совершаемых с особым обилием и пышностию. Прежде, при таких поминках, в честь умершего сочинялись хвалебные песни, которые пели девушки хором или особые певцы. Теперь хотя и приглашают певцов, но они не сочиняют новых песен, а поют старые — про подвиги и похождения древних народных богатырей.

Осетины не имеют сочиненных песен, а певцы их импровизируют каждый отдельный случай. Напев их песен, сопровождаемый монотонным звуком балалайки, вообще заунывен и протяжен и почти всегда состоит из следующих слогов: варай-да-ша-ва-ри-ра.

Прикорнув кружком у пылающего на очаге дуба или развалившись на рогожах и плетенках, далее или ближе к дверям, смотря по тому, кто каким пользуется уважением, осетины слушают импровизацию своих бардов.

Обычай, по которому все, кто только в родстве с покойным, должны навестить семейство, заставляет последнее каждую пятницу делать у себя в доме малые поминки для приезжих.

Текст воспроизведен по изданию: История войны и владычества русских на Кавказе. Том I. Книга 1. СПб. 1871