736. Депеша барона Строгонова к ген. Ермолову, от 2-го декабря 1818 года. — Буюк-дере.

На сих днях имел я честь получить депеши, коими в. выс-о изволили меня удостоить, от 29-го и 30-го августа и 6-го сентября и поспешаю изъявить вам искреннейшую благодарность мою за сообщенные уведомления. В оных нашел я новые [413] опыты лестной для меня доверенности вашей, новые доказательства глубокой проницательности и обширных понятий, свойственных вашим соображениям.

Сколь ни усердны, ни настоятельны были домогательства мои у Порты о пресечении пагубных беспорядков, беспрестанно нарушающих спокойствие края, управлению вашему вверенного, — беспорядков, не только терпимых, но и поощряемых Турецкими начальниками, однакоже все мои представления остаются без успеха. Хотя Порта и не признается явным образом в ослаблении власти ее над тамошними горскими хищниками, однакоже либо дает чувствовать, что за удержанием нами крепостей того края она находится не в состоянии ответствовать за соблюдение тишины, либо сообщает мне отзывы от своих пашей, которые бесстыдным и упорным образом доносят своему правительству, что жалобы наши, по учиненному будто ими исследованию на месте, не имеют никакого основания. В сем последнем смысле отвечала мне Порта, когда неоднократно требовал я удовлетворения за ограбление близ Батума Российского шкипера Скордона и за убиение двух его матросов горскими разбойниками. Не утомляясь однакоже столь неуспешным действием моих представлений, я ревностно возобновляю оные, надеясь по крайней мере извлечь некоторую выгоду из разительного сравнения между миролюбивым и великодушным направлением нашего Кабинета с обманчивым и недобросовестным поведением Оттоманского министерства.

Сверх того нынешнее положение сношений наших с Портою налагает на меня особенную предосторожность и не позволяет мне действовать с полною уверенностью до получения новых наставлений от Высочайшего Двора нашего. Я долгом поставляю начертать вкратце в. выс-у нечаянный оборот или, лучше сказать, совершенное бездействие, происшедшее в общей негоциации нашей с Портою. Из прежних моих сообщений вы изволили усмотреть, что в мае месяце сего года подал я общую ноту, объемлющую все вопросы, подлежащие переговорам, с предложением заняться рассмотрением и разрешением всех сих вопросов совокупно, а не поодиночке, дабы не терять из виду, что цель обеих держав клонится к общему и прочному утверждению дружеских связей и взаимного спокойствия во всех отраслях обширных и разнообразных сношений наших. Вместе с сим предложением и в вящшее доказательство великодушных и миролюбивых намерений Г. И. повелено мне было объявить Порте в той же ноте, что буде она не удостоверяется в обоюдной пользе таковой совокупной негоциации, то от воли ее будет зависеть отложить оную до другого времени по ее благоусмотрению. Столь очевидные опыты бесконечной благости и умеренности Е. И. В. приняты были сперва Турецким министерством с наружною признательностью и удовольствием; находящиеся здесь иностранные посланники и даже Английский посол, который во всяком случае не может скрыть притворного или истинного пристрастия к политическому поведению Порты, поражены были удивлением и превозносили похвалами великодушные и миролюбивые предложения Двора нашего, прибавляя, что, конечно, и Оттоманский двор, вникнув в свои выгоды, поспешит оказать совершенную взаимность к благой и общей цели.

Признаюсь в том откровенно пред в. выс-м, сколь ни привык я к медлительной и излучистой политике Турецкой, сколь ни слабо надеялся я на искреннее с ее стороны взаимство, однакоже не предвидел того отзыва, каковой получил я от Порты на вышеупомянутую ноту мою по прошествии целых четырех месяцев. Не только не склонилась она на предложение дать негоциации течение совокупное, но даже заблагорассудила и не отсрочить оную до другого времени, а уничтожить в самых ее основаниях, дерзостно уверяя, что со стороны Порты свято исполнены все обязанности, все постановления трактатов, что дело стоит только за возвращением Азиятских крепостей и прибрежных владений, присвоенных Россиею в противность Бухарестского трактата, и что когда Российским Двором возвращены будут сии крепости и владения, то не останется никакого предмета к переговорам между обеими державами. Порта, простирая сие надменное отрицание до безрассудной степени, предпринимает даже удостоверить нас, что она никогда не намерена была начинать с своей стороны сию негоциацию и всегда оставалась твердою в мнении, что нет повода к оной, между тем как всему свету известно, что первым поводом в переговорам были официальные домогательства Турецкого правительства во время пребывания Г. И. в Париже в 1814 году, между тем как и со мною Порта продолжала переговоры в течении более двух лет, хотя и без успеха. После столь решительного отречения от негоциации в ответ на предложения, преисполненные разительнейшею сговорчивостью и умеренностью, не оставалось мне никакого повода к новым бесполезным возражениям. Я поспешил доставить сей [414] неожиданный отзыв Порты на благоусмотрение Г. И., испрашивая Высочайшего разрешения о будущем моем поведении. Я вскоре надеюсь получить оное.

Не осмеливаясь предугадывать последствия, не могу однакоже не соболезновать об упорном ослеплении Порты: не только не хочет она воспользоваться дружественными и откровенными расположениями нашего Двора; но произвольно отвергает от себя сближение, выгоды коего еще более на ее стороне, нежели на нашей, в рассуждении внутреннего зыбкого состояния Турецкой империи. Конечно, и внушения завистливых держав, особливо Англии, имели некоторое влияние на решительный отказ в негоциации, уверяя Порту, что состояние Европы обращает к себе все внимание России и ручается за мирные ее расположения. Со всем тем не могу я постигнуть, как Порта столь слепо предается мечтам своим и чужим пристрастным внушениям. Впрочем, приметно старание Порты заглаживать политическое свое поведение, осыпая меня дружескими уверениями во всяком случае и даже оказывая некоторую податливость в делах менее важных, — словом сказать, я испытываю здесь явное недоброжелательство и лицемерство Оттоманской политики со всеми мнимыми ее тонкостями.

Из сего краткого начертания о настоящем положении политических сношений наших с Портою в. выс-о легко можете заключить о слабой надежде моей привести ее в сию минуту к прекращению тех беспорядков и грабительств, на кои вы столь справедливо изволите жаловаться. Единственно высокой прозорливости и мудрой твердости вашей предоставлено удержать сколько возможно в крае, вам вверенном, то спокойствие и те миролюбивые отношения, к коим клонятся благие намерения всемилостивейшего Государя нашего. Сколь ни лестно для меня то доверие, с коим в. выс-о изволите совещаться со мною об увеличивающейся необузданности хищников, поощряемых тайно Турецкими начальниками и дерзающих нападать не только на мирных жителей, но и на самые войска наши, однакоже никак не смею я присвоить себе какой-либо ответ на вопрос, предлагаемый вами по сему столь важному обстоятельству. Разрешение оного подлежит единственно воле Г. И., основанной на справедливой доверенности Е. В. к высоким свойствам и прозорливым соображениям в. выс-а.

За всеми сими объяснениями не скроется от вас, сколь затруднительно мне будет побудить Порту к удовлетворению домогательства вашего, содержащегося в депеше от 6-го сентября о прибежище, данном Грузинскому царевичу Александру пашею Ахалцихским. Не взирая на то, я готов вступить в объяснения по сему предмету и только прошу покорнейше в. выс-о почтить меня некоторыми подробностями о коварных происках сего царевича, которые, признаюсь я, известны мне весьма неполно, либо изгладились из моей памяти. По получении сих сведений буду стараться исполнить ваше поручение со всею ревностью и настоятельностью, каковые от меня зависеть могут.

Обращаясь к другому предмету, который может некоторым образом заслужить ваше любопытство, помещу здесь некоторые сведения о Персидском после Мирза-Абуль-Хасан-хане, пробывшем здесь более месяца и отправившемся тому назад недели две в Вену. Узнавши об его приезде, я послал с приветствием драгомана моего, которого принял он очень вежливо и, изъявив особенное желание видеться со мною, доставил мне между тем письмо от Персидского первого министра. Некоторые слова сего письма, исполненного дружескими уверениями о тесном согласии между Персиею и Двором нашим заставили меня уже заключить, что послу поручено было откровенно объясниться со мною о делах двора его; однакоже при свидании моем с послом скоро удостоверился я в неосновательности сего заключения. Мирза-Абуль-Хасан-хан не вступал ни в малейшее объяснение о цели миссии своей к Английскому двору, отзываясь, что не имеет он здесь другого дела, как вручить дружеское письмо султану от шаха и что таковые же письма везет он Австрийскому императору и королю Французскому. Но главным и беспрестанным предметом его разговора со мною было пышное и благосклонное приветствие, коим он удостоен был при Высочайшем Дворе в С.-Петербурге. Он уверял, что преисполнен будучи благодарностью и удивлением к великому Монарху, удостоившему его таких милостей, более всего дорожит и гордится тем, что он был первым орудием тесных и дружеских связей, соединяющих Персию с Россиею, утверждение коих увенчало потом посольство в. выс-а. Персия, говорил он, счастлива и спокойна, опираясь на дружбу сильного и великодушного соседа своего; она равнодушно взирает на всякие наружные внушения завистников в полной уверенности, что ничто не может нарушить согласия, на дружбе и общих соседственных выгодах основанного. Разговор наш происходил почти без посредства [415] драгоманов: посол довольно внятно изъяснялся на Русском языке. Несколько дней после моего визита Мирза-Абуль-Хасан-хан сделал мне взаимное посещение и отзывался точно с такою же словоохотливостью о тесном союзе обоих государей наших, на что охотно и я отвечал точно такими же дружескими изъяснениями. В. выс-у более меня известно, до какой степени можно полагаться на искусство посла сего, весьма ловкого и гибкого в обращении в сравнении с другими восточными вельможами. Он постоянно был на аудиенции у визиря и у султана и посещал чужестранных министров, особенно же Английского посла. В свите его находились два его племянника, из коих один назначен остаться в Вене для получения ответа Австрийского двора на письмо шаха. Несколько Арабских лошадей, назначенных в подарок Английскому принцу-Регенту, посол отправил морем чрез Марсель, а сам отправился в Вену сухим путем в сопровождении Турецкого михмандара. Не могу оставить Персидских дипломатов, не сообщив в. выс-у полученные здесь известия о развязке странного и смешного приключения поверенного в делах Мирза-Фереджа, гонимого прежним посланником Персидским в Константинополе. Он не только успел оправдаться пред своим двором, но даже вторично назначается поверенным в делах в здешнюю столицу, вероятно, по влиянию принца Аббас-мирзы, который, как в. выс-о изволите сообщить мне, особенно его покровительствует.