1087. Записка г. с. Бежанова, препровождавшего в 1822 году в Хиву двух Хивинских юз-башей, от 12-го октября 1823 года.

6-го августа 1822 года я получил предписание Астраханского гражданского губернатора об изготовлении всего нужного для предлежащего мне пути в Хиву, на каковой конец выдано мне 400 р. с; потом принял я доставленных из Тифлиса в Астрахань двух Хивинских юз-башей Аманбая-Курбан-Назарова и Тайлака-Тюлебаева и, наконец, 12-го числа сентября вручены мне письмо главноуправляющего в Грузии ген. Ермолова к Хивинскому владельцу Мамед-Рахим-хану и инструкция, по которой я должен располагать действия мои в Хиве.

В инструкции сказано: ,,По прибытии вашем в Хиву постарайтесь всеми мерами собрать вернейшие сведения:

a) Обо всем происходящем ныне в Хивинской земле.

b) Об источниках ее богатства.

c) О силе и власти владеющего ныне хана.

d) О его связях и влиянии на соседей.

e) О расположениях его к Российскому правительству, и

f) О всех делах, касающихся до торговли нашей с Хивою".

Мне предписано также замечать тщательно все вообще предметы, заслуживающие особенного внимания, но во всех поступках и разведываниях моих иметь крайнюю осторожность, дабы все сии наблюдения и записки, какие случится мне вести, оставались при мне в строжайшем секрете.

С таковыми наставлениями отправился я из Астрахани 13-го сентября на шкоуте, перевозившем товары и разных пассажиров до Мангишлака, куда и прибыл 23-го того же месяца. Дорогою до сей пристани юз-баши вели себя отменно смирно; но коль скоро вышли на берег, обращение со мною тотчас переменили: они приняли на себя вид повелительный и делали непомерные требования насчет доставления им чая, сахара, баранов и т. п. Все мои убеждения относительно ограничения их желаний оставались бесполезными и я принял [739] намерение по возможности избегать с ними явных распрей, ибо будучи окружен Трухменцами и Киргиз-Кайсаками, народами нам неприязненными, я не надеялся ни в каком случае от них помощи к ускромлению юз-башей.

В Мангишлаке до приготовления каравана пробыли мы неделю. Искупивши здесь для юз-башей и для себя лошадей, отправились мы 1-го числа в Хиву. Караван составился почти из 200 верблюдов, навьюченных товарами; их препровождали Хивинские купцы около 50-ти чел., да по приглашению юз-башей ехало пять хаджи, возвращавшихся с богомолия из Мекки. Дорогою мы останавливались у колодцев, довольно глубоких и обложенных диким камнем. Вода в сих колодцах большею частью пресная, а в других горькая, которую однакоже с нуждою можно употреблять. По всей дороге этой, представляющей бесплодную степь, не видно ни одного дерева, ни кустарника; за то во многих местах растет трава, называемая авшан, которая служит пищею многочисленным стадам верблюдов, лошадей и баранов, принадлежащих кочующим около колодцев Киргиз-Кайсакам. Народ этот имеет с Хивою торговые связи, получает оттуда хлеб и взамен променивает скот свой и кошмы и потому-то самому приметно боится тамошнего хана, ибо одни слова наши, что мы едем к хану, заставляли их безотговорочно продавать нам на пищу баранов, избавляли нас от всяких неприятностей, а более от грабежей, к которым Киргиз-Кайсаки весьма склонны.

Таким образом продолжали мы путь до местечка Даш-агыз, отстоящего за два дня езды от Шеввата. В Даш-агыз прибыли мы 8-го ноября; здесь кончается кочевье Киргиз-Кайсаков и местечко сие населено Хивинцами, Ямудами и Трухменцами. Тут услышал я, что Даш-агыз будет обращен в крепость, как пограничную в Хивинском владении. Отсюда юз-баши послали от себя нарочного в Хиву дать знать хану о своем и моем прибытии. Между тем, оставя здесь караван, я продолжал с ними путь до Шеввата, города, населенного одними Хивинцами. По приезде 10-го числа ноября, в тот же день явился к нам посланный от хана чиновник Хак-Незер, тот самый, который был посланником в Грузии к главноуправляющему ген. Ермолову. Хак-Незер объявил нам волю хана, что юз-баши должны ехать в Хиву, куда они тотчас и отправились, а я оставаться в Шеввате до дальнейшего приказания.

На следующий день 11-го ноября прислан был ко мне другой чиновник и объявил, что хан дозволяет мне отправиться в Хиву. Я поехал туда вместе с Хак-Незером прямо в дом первого министра Мейтар-аги, где отведена была уже для меня комната и куда тотчас явился присланный от хана в роде пристава Хивинец Сакар, который сказал мне, что ему приказано жить вместе со мною. 12-го числа ввечеру пришел ко мне Хак-Незер и, быв предварен от меня, что я имею от главноуправляющего на имя хана письмо, требовал оное, спрашивая какие я привез для хана подарки. Когда же я отвечал, что подарок для хана есть двое юз-башей, которых наше правительство с такою честью возвращает ему, а других никаких у меня нет, и что письмо намерен я лично представить хану, то Хак-Незер возвратился от меня с сим ответом. Спустя после того часа три, что было уже около полуночи, пришли ко мне восемь вооруженных и объявили, чтобы я шел к хану; почему, нимало не медля, в сопровождении их отправился я к сему владельцу. Меня провели чрез два двора, из коих на последнем поставлены четыре пушки. Проводники мои дали мне оные заметить и потом повели в ханский дворец, где я и был представлен хану. Он принял меня в присутствии второго своего сына довольно неблаговолительно и с весьма сердитым видом спрашивал: зачем меня прислали? Я отвечал, что главный наш начальник Алексей Петрович Ермолов сделал ему честь, приславши двух его юз-башей вместе с собственным своим к нему письмом. Тут со всею почтительностью поднес я хану письмо, которое он, распечатании, вторично спрашивал о причине моего приезда и когда я повторил тот же ответ, то хан возразил, что я прислан, конечно, для узнания секретов и что если бы его юз-башей отпустили самих, то они приехали бы и без провожатого. Я возразил, что прислан совсем не для узнания секретов; что некоторые чиновники его и купцы знают меня лично; что ежели ему угодно будет, то он может от них обо мне узнать, и что ежели пребывание мое в Хиве ему противно, то позволил бы он мне отправиться обратно. Хан сказал мне на сие, что я могу идти, почему, раскланявшись, возвратился я на прежнюю мою квартиру, куда каждодневно приходили ко мне хозяин мой Мейтар-ага, брат его Мамед-Рахим-бей, отец другого министра Ходжа-Мехрема Аллах-Верди и тамошние муллы, [740] спрашивая о подарках хану и получая в ответ, что я ничего не привез, возвращались с неудовольствием. Мне сказано только, чтобы я в том положении, в каком был, ожидал приказания хана; но ожидание сие было весьма долговременно: я оставался у Мейтар-аги, можно сказать, в заключении. Пристав Сафар наблюдал за каждым моим шагом. Мне не позволено было ни выходить никуда со двора Мейтар-аги, ни принимать к себе никого. Недели чрез две хан отправился со всем своим двором на охоту, не сделав насчет меня никакого распоряжения. Охота продолжалась 4 месяца. Во все это время я был безвыходно в доме Мейтар-аги. По возвращении хана я настаивал у Мейтар-аги и у другого министра Ходжа-Мехрема, дабы они испросили позволение хана отправиться мне в Россию; не надеясь же, чтобы одна просьба была действительна и, быв вынужден беспрестанными спросами о подарках, я решился уже посредством оных искупить свою свободу. Вследствие чего взятые мною из Астрахани для себя сукно, сахар, чай и две дюжины ножей и ножниц послал я чрез Мейтар-агу к хану, а часть таких же вещей подарил самому Мейтару и Мехрему. Сделавши сии подарки, стоившие мне 50 черв., благонадежно ожидал я разрешения моей участи; но хан на доклад Мейтара и Мехрема приказал только сказать мне, чтобы я еще обождал, ибо ему не время. Вскоре хан отправился с войском в Бухарию и чрез месяц возвратился; тогда я просил ходатайства о моем освобождении у главного начальника Хивинских войск Трухменца Сеид-Батыра, знакомого мне по Астрахани. Между тем Мейтар-ага и брат его Мамед-Рахим-бей неоднократно просили меня по воле хана, дабы я отыскал в Астрахани двух знающих людей, из которых один мог бы отыскивать во владении Хивы медную руду, а другой лить пушки. Полагая, что давши обещание удовлетворить желанию хана, сим способом вернее получить себе свободу, я принужден был сказать сим чиновникам, что могу отыскать и привезти в Хиву таких знатоков. Об этом донесено было хану, который вскоре приказал Мейтар-аге надеть на меня серпай, т. е. халат и шапку, как знак вольности. В то же время Мейтар-ага вручил мне письмо хана к главноуправляющему, сказав, что ежели имею я и словесное от начальства своего поручение к хану и намерен еще видеться с ним, то подождал бы, покуда хан, готовившийся тогда в поход в Бухарию, возвратится оттуда, на что однакоже я не соглашался, ибо прожив слишком 5 месяцев в заключении, не осмелился уже подвергать опасности свободу мою сомнительным распоряжением хана.

Владелец Хивинский вскоре отправился с войском в Бухарию, приказав подарить мне на проезд пару собственных его лошадей. Пользуясь свободою, пробыл я после него в Хиве 8 дней; в сие время видел я множество Русских пленников обоего пола, живущих в городе, некоторых домами, а других на ханских дворах, употребляемых по его приказанию в плотничную, кузнечную, колесную и тому подобные работы. Таковых пленников у хана как в самом городе, так и в близлежащих местах по садам считается до 300 чел.; всех же Русских пленников в Хивинском владении, сколько по расспросам моим мог я узнать, находится более 3,000 чел. Они убедительнейше и со слезами просиди меня довести до сведения нашего правительства о претерпеваемых ими бедствиях в неволе и о чрезмерном их желании возвратиться в отечественный край.

Из Хивы в последних числах апреля сего 1823 года отправился я в г. Ургенч, лежащий на дороге в город Гурьев. В ожидании товарищей для проезда оттуда в Россию ездил я на р. Аму-Дарью для осмотра построенного там большого судна, подобного нашим шкоутам. Сие судно сделано было Русскими мастеровыми и, как кажется, строившие его хотели употребить оное судно средством для побега их самих чрез Аральское море; но в самый день моего приезда прислано было повеление хана судно сие разломать, что и было исполнено. Возвратившись отсюда в Ургенч и приискав товарищей, отправились мы в кр. Сарачик по степной дороге, населенной малою частью Киргиз-Кайсаками, и хотя в сравнении с Мангишлакскою гораздо ближайшей, но имеющей большие невыгоды по причине недостатка пресной воды и растений. Из Сарачика чрез Гурьев в июне прибыл я в г. Астрахань и, донеся о возвращении своем управляющему губерниею вице-губернатору, представил и полученное мною на имя главноуправляющего от Хивинского владельца письмо.

Относительно предметов, в данной мне от гражданского губернатора секретной инструкции прописанных, сделаны мною со времени возвращения мне свободы до выезда из Хивы следующие наблюдения:

1) Выше сказано, что Хивинский владелец Мамед-Рахим-хан в бытность мою в Хиве отправлялся с войском в Бухарию. Продолжающаяся между [741] обоими народами война, начинается обыкновенно набегами и кончается или перемирием, или поражением одной из воюющих сторон, за коим следует невыгодный для последней мир. По сие время дела Мамед-Рахим-хана идут с лучшим успехом. Этому доказательством служит то, что по возвращении его при мне из похода он привел с собою слишком 4 т. пленных Бухарцев, коих расселил по своему владению и дал им земли. Последний его поход, как слышно, кончился весьма для него выгодно.

2) Главный источник богатства Хивинцев составляют хлебопашество и садоводство. Скотоводство также у них значительно, особенно у Ямудцев и Каракалпаков, окружающих Хиву. Ремесла неважны и ими более занимаются Русские пленники.

3) Правление Хивы состоит в руках владеющего хана. Он действует самовластно и воля его составляет закон. Я был свидетелем двух нижеследующих происшествий, доказывающих сколь мало известны владетелю Хивы справедливость и беспристрастие. Один довольно значительного рода Киргизец, узнав, что родная сестра его находится у Хивинского министра в неволе, является к хану и просит об ее возвращении. Он послал его на суд к казию, который отправил в дом министра посмотреть вторично, точно ли пленница его сестра. Киргизец является туда, но его бьют и окровавливают; он идет жаловаться к хану, но его предупреждают и хану донесено, что сей Киргизец в исступлении сам окровавил себе голову. Обиженный, не зная этой клеветы, спокойно идет искать правосудия, но его схватывают и по именному повелению хана вешают. Другой пример не менее поразителен. У хана пропал со двора баран; в тот самый день видели двух Русских мастеровых пьяными и заключили, что некому было украсть барана кроме их и сии несчастные, не будучи даже спрошены ни о чем, в тот же день кончили жизнь в ужаснейших мучениях на коле.

4) Хивинский владелец, не имея теперь никого, кто бы останавливал его в замыслах против соседей, имеет на них весьма сильное влияние. Выше я объяснил, что кочующие по дороге от Мангишлака Киргизцы, можно сказать, боятся хана; другие Киргизцы, кочующие по дороге в Китай, приводили при мне к хану несколько табунов баранов и лошадей в подарок. Кроме Хивинцев составляют владение Мамед-Рахим-хана и Ямудцы, Каракалпаки, частью Трухменцы Чавдырова рода и народы, известные под именем Текинцев, живущих к стороне Персии.

5) О расположениях хана к Российскому правительству я не могу сказать ничего более, кроме того, что объясняет упомянутый выше разговор мой с ханом; дозволяю однакоже себе заметить то, что хан, стараясь всеми мерами наполнить землю свою Русскими пленниками и, прекратив совершенно торг их в Бухарию, как доселе происходило, имеет по-видимому намерение с помощью сих людей, как единственных в искусствах, усилить себя пред соседями, а может быть и покорить их, и

6) Торговля наша собственно с Хивою весьма маловажна, ибо земля сия не доставляет почти никаких национальных произведений и все товары, как известно, идут в Россию из Индии и Бухарии, а Хива по местоположению своему служит, так сказать, складочным магазином. Товары доставляются чрез Мангишлакскую пристань в Астрахань; туда же малою частью чрез кр. Сарачик, а более по прямой дороге в Оренбург. По причине разрыва Хивы с Бухариею торговля ныне почти совсем остановилась.