47. Отношение с. с. Коваленского к ген.-л. Кноррингу, от 13-го августа 1800 года, за № 307.

Перехваченные бумаги от Аббас-Мирзы и от бежавшего царевича Александра, о коих извещал я в последнем моем от 6-го числа сего течения в. пр. отношении, оказались совсем не в том виде важности, как то представлено мне было начально. Следствие по случаю сему, по воле е. в. царя, произведено было мною совместно с царевичем Иоанном Георгиевичем, по коему оказалось, что из бумаг тех, кроме письма к вдовствующей царице писанного, с коего копия от меня к вам препровождена, были ободрительные фирманы от Аббас-Мирзы с письмами от царевича Александра, — один к Армянскому мелику Абову, одному из сильнейших Карабагских, в подданстве Российском состоящих и по особенному высочайшему Е. И. В. соизволению здесь под моим попечением на границе со стороны Персии поселяемых, а другой к Грузинскому князю Тамазу Орбелиани, который по неизвестным мне причинам, если не по одной той, что он есть из князей зажиточных, по наговорам весьма легко здесь действующим, был всегда под гневом у е. в., а потому может быть и действительно наклонен был к видам бежавшего царевича; но впрочем, сколько известно мне, человек с малым духом. Первый же, напротив того, быв редкой отважности, по обстоятельству сему озаботил всех нас крайне, тем паче, что издавна славится он в здешних краях отличною предприимчивостью, военным ремеслом, храбростью и единодушием его подданных, могущих составить ныне до 1,000 человек самых превосходных по здешнему воинов. Хотя же я никак не предполагал, чтобы человек сей, коего по описанным [135] мною его свойствам с самого моего приезда сюда поддержал, утвердил и привязал я к себе темнейшими узами, и который при настоящих беспокойных здешних обстоятельствах, когда прочие пограничные начальники Грузинские произвольно удалились от своих постов, оставался один охранителем границ здешних, и поступая по моим ему наставлениям, немало содействовал к удержанию спокойствия и безмятежия на границе ободрительными подвигами своими, неустрашимость его изъявляющими, а притом и подавал нам достоверные всегда со стороны Персиян известия, чем и заслужил от е. в. двоекратно объявленное ему благоволение и похвалу; — словом, чтобы такой человек, который едва достигнул мощного покровительства Е. И. В. и под сенью оного утвердил свое обзаведение, собирая с особливым успехом, при моем ему содействии, повсюду рассеянных предшествовавшими мятежами своих подданных, мог предаться видам непримиримых врагов своих, от ига коих не вдавне сам освободился. Совсем тем, по предъявлении мне помянутой переписки, должен был я взять на него подозрение, тем паче, что по двоякости многими здесь руководствующей сие могло быть весьма сбыточно; и для того, по воле е. в., тогда ж потребовал я его к себе и он, не взирая на болезнь свою, по первому позыву прибыл ко мне с поста своего на границе, без всякого опасения; что самое послужило уже убеждением к его невинности, а когда приведены были те два человека, от коих отобраны помянутый бумаги, то показанием их, предо мною и царевичем Иоанном объявленным, оправдан он совершенно ибо люди сии, быв его подданные, с месяц тому назад по точному повелению е. в. царя и моему наставлению отправлены были от него шпионами для разведания прямо в стан к Персиянам и снабжены письмами от него к одному из приятелей его в войске Персидском, о чем тогда же по отправлении тех людей было от него донесено е. в. и мне письменно; но когда прибыли они в корпус Персидский, под Эриваном стоявший, и явились к помянутому их господина приятелю, то случайно один из них был опознан служителем царевича Александра, а потому для спасения своей жизни взял он совсем иной оборот, объявив, что прислан от мелика Абова к царевичу для соглашения с ним словесно о мерах против царя Георгия, почему и препроводили его тотчас к царевичу в главную квартиру Персидских войск, а как и там тоже самое он повторял, чему легко и поверить было можно, относя подвиг сей неудовольствию мелика Абова на е. в. царя за четырехмесячное безвинное содержание его по оклеветанию в заключении, из коего по приезде моем сюда моим настоянием он был освобожден, — то и принят был шпион наш весьма благосклонно, одарен и содержан щедрою рукою от царевича Александра, у коего прожив он в стане Персидском 17 дней, отправлен с помянутыми фирманами и письмами обратно, и соединясь под Эриваном с товарищем своим, там остававшимся, отправились в Грузию. Но при вступлении в Памбак — пограничную здешнюю провинцию, управляющим оною поверенным от князя Григория Цицианова, издавна злобствующего на мелика Абова, как то по многим делам и мне известно, люди сии, не взирая на то, что объявляли тогда ж, что они посыланы были для разведания в стан Персидский с ведома царского и моего, были остановлены, ограблены и посажены в тюрьму, а бумаги у них взятые представлены сюда под видом перехвачения оных у людей подозрительных, на каковом основании и я сделал мое к в. пр. от 6-го сего августа отношение; ныне же, поелику все сие оказалось иначе и было, как видно, последнею тщетною попыткою царевича Александра в снискании себе здесь сподвижников, то е. в. царь, найдя следствие нами по делу сему произведенное никакому сомнению неподверженным, ибо и из самых бумаг тех не было видно, чтоб мелик Абов относился к Аббас-Мирзе или к царевичу Александру письменно; почему помянутого мелика изволил оставить по прежнему в милости своей и доверии, а посыланных от него людей, яко употребленных в посылку по точному его изволению, повелел освободить и все от них отнятое возвратить. В рассуждении же другого, вышеозначенного князя Орбелиани е. в. решился до времени, по настоящим обстоятельствам, его как человека малозначащего оставить, довольствуясь только задержанием здесь семейства его.

Что ж касается до показания посыланных в стан Персидский о состоянии войска и других тамошних обстоятельствах, то бывший из них в главной квартире чрез долгое время, имев свободу рассмотрел все, объявил, что число оного в обоих корпусах простирается до 12,000 человек; но не все хорошо вооружены и даже некоторые с одними только дубинами; что пушек есть четыре, однако ж небольшие и возятся на верблюдах, [136] следственно должны быть фальконеты; что провианта запасного с собою не имеют, а довольствуются найденным в избытке на корне в деревнях Эриванских, и поелику жители из них все разбежались, то сами военные люди и обрабатывают хлеб; что царевич Александр начально принят был весьма благосклонно и имел обнадежение в подкреплении его всеми войсками для нападения на Грузию и утверждения его на царстве Грузинском, для чего вскоре после прибытия его отправлен был корпус войск под Эривань, как для завладения сею крепостью, так и для удобнейшего утверждения тех связей царевича с здешними партизанами его, о коих он удостоверял. Но поелику все таковые поиски оказались тщетны, а напротив того получено было известие, что столица и границы здешние утверждены надежно, что все меры к обороне производятся под моим распоряжением и что Россияне твердое имеют намерение защищать Грузию до последней капли крови, то покушение таковое в войске Персидском оставлено было явно и настоящая присылка фирманов и писем, по усильному представлению царевича Александра сделанная, была последнею попыткою, не удастся ли в чем либо успеть хотя в пограничных здешних народах; впрочем же решимость сердаря Персидского, по таковым обстоятельствам и по позднему уже времени, заключалась в том, чтобы идти с войском назад к Тавризу, к чему уже и приготовление в войске было, и только что дожидались стоявшего под Эриваном корпуса хана, который, условясь с Эриванским ханом о заплате ему знатной суммы в контрибуцию, готов был оттуда отступить. Что ж касается до слухов о назначении из России в Грузию знатного подкрепления войск, то оные в бытность сего человека в стане Персидском, откуда выехал он 30 июля, еще туда не дошли.