304. Прошение Государю Императору царевича Вахтанга, от 17-го сентября 1802 года.

(Подлинника не оказалось.)

Предавши себя Богоподобному В. И. В. правосудию, благости и милосердию ко мне, щедро ознаменованному, я осмеливаюсь всеподданнейше сим донести. — Совершенно известна В. И. В. служба, оказанная мною по всей моей возможности во время прохождения непобедимых войск Ваших в Грузию, о чем свидетельствует и Высочайшая ко мне В. В. грамота. Во время же обнародования Высочайшего Манифеста Вашего еще более оказал я мое усердие к В. И. В., первый после духовенства приняв присягу на верность В. В. и подавши тем пример всем мне последовавшим. Зная все это подробно, находящийся здесь правителем д. с. с. Коваленский, да как слышно и другие его единомышленники причинили мне обиду, от всех с удивлением приемлемую, тогда как я ожидал себе почестей и вящего достоинства, в силу Высочайше пожалованной мне грамоты, и отказали мне от собственного имения моего, состоящего по Арагве, которое отдано мне покойным родителем моим царем Ираклием и Высочайшим В. И. В. Манифестом утверждено за мною же. Обида же причинена мне следующим образом: когда я по обыкновению находился в доме своем, в Душете, августа 1-го числа, в день пятницы, утром прибыл туда нечаянно и без всяких предупреждений ген.-м. Тучков с немалым числом казаков; такое прибытие его и обстоятельства сии отразились в мыслях каждого, там находящегося, как нечто иное в себе заключающее; я неоднократно спрашивал многих о причине сего случая, но от каждого получал разные ответы, между собою противоречащие. Это еще более привело меня в сомнение; хотя я в мыслях своих был чист и справедлив, но такое его прибытие не бессомнительным мне показалось. Однако ж, за всем тем я неподвижно оставался в своем положении; но как в сие самое время был заарестован дворянин Георгий Кобиев, — из этого я заключил о имеющей приключиться со мною обиде, а так как я, во-первых, по силе Высочайше пожалованной мне В. В. грамоты, а во-вторых, по причине моей справедливости надеялся, [279] что на это не должно бы быть Императорского Вашего повеления, то во избежание обиды я удалился из Душета, выйдя весьма тихим образом и осторожно. Ген.-м. Тучков, узнав о сем, сам с казаками пустился преследовать меня; но как я въехал в лес весьма недалеко от Душета находящийся, то он меня оставил. — Клянусь именем Божиим, что я удалился из Душета единственно для избегания обиды. Будучи тогда уверен, что на сие не могло быть Высочайшего повеления, я не считаю за противное закону и правилам, что захотел отвратить от себя обиду, — во-первых, потому, что я имею знаки В. В. милости, во-вторых, что Вы в Высочайшей грамоте изволите меня именовать служившим, и в-третьих, что фамилия, из коей происхожу и я, как от предков Ваших, так и В. В. почтена великими милостями; посему я и признал за должное отсторонить себя от обиды. — Грамота Вами мне пожалованная весьма твердо изобразилась в то время в уме моем и это еще более подало мне причину признать себя должным удалиться от обиды; преследование ж меня г. Тучковым по удалении моем более меня в том утвердило. Когда перестали меня преследовать, тогда, напав на дом дворянина Глахи Чиладзе, который по заслугам своим, в знак Высочайшей В. В. милости, получил медаль на голубой ленте, разграбили оный и сделали жене и малолетним его детям великое притеснение. Удаляясь обиды, я находился в лесу, где получил от г. Тучкова письмо, г. Коваленским ко мне посланное, и тогда ж я на оное отвечал. Рассудите В. В., если бы в сердце моем было злое какое-либо намерение, писал ли бы я письмо к нему, уведомляя о себе. — По удалении же моем из Душета приставлены были караулы к воротам моего дворца, в коем находилась царская невестка Кетевана Константиновна, вдовствующая супруга старшая сына царя Ираклия, Вахтанга, и моя супруга, коим немалое время не давали даже и воды; многие из дворян моих были заарестованы и прочтен был лист об отказе мне от моего имения. О сем известясь, я конечно более заключил о имеющейся быть мне обиде, почему и поехал оттуда в Гудамакари, состоящий в моем же по Арагве поместье, и находился в одном селении, ожидая заверения об освобождении меня от обиды. Хотя намерение мое было отправиться к ген.-л. Кноррингу, но как по дороге живут Тагаурцы, которые если б меня не пропустили, то каждый подумал бы, что я к ним приехал, — почему, не осмелившись ехать сам, немедленно отправил я к нему письмо, уведомляя его о всех случаях и приключениях моих; но повстречавшись на дороге с человеком, мною отправленным, капитан-исправник арестовал его и взял у него письмо, хотя он и узнал, что оно было адресовано ген.-л. Кноррингу. Известясь о сем, я вторично отправил к нему письмо, полагая до получения от него ответа пробыть в том селении; но узнав о желании Коваленского, чтоб я прибыл в Тифлис и получив письмо от ее в. царицы родительницы моей, подумал — как бы это не было сочтено за что-либо другое. Не дождавшись уже ответа от г. Кнорринга, я прибыл в Тифлис, где и теперь нахожусь. В письме г. Коваленского, которое было мне доставлено от г. Тучкова, говорилось, чтоб с великою поспешностью прибыть мне в Тифлис, что в Грузинском переводе значило взять меня с обидою, и будто бы меня требуют для того, что Кахетинцы, собравшись, послали г. Коваленскому подписку (которую, как слышал я, и В. В. будто представили), что они брата моего царевича Юлона избрали в цари, какового намерения я совсем чужд и всячески от оного удален. Клянусь Богом, что я не подавал Кахетинцам никакого поводу к такому возмущению; я узнал о том из Тифлиса, когда уже о том было получено там известие; до того же времени я решительно не знал. Спустя несколько дней, подписка та была ими прислана ко мне и объявлено было мне об означенном случае. Клянусь Богом, что при получении той подписки на меня напал ужас и горесть. Виновен ли я, когда не я к ним, а они ко мне о сем писали? Мне от Карла Федоровича сказано было, — если я о подобных сему случаях когда-либо узнаю, уведомлять его о них. В то самое время дворянин Гавриил Казбеков был мною послан к г. Коваленскому и я ожидал его возвращения, желая его, как более опытного и сведущего насчет дороги, отправить к ген.-л. Кноррингу и уведомить его об этих случаях, да также намерен был я отправить и к Коваленскому копию с той подписки; но в среду была получена мною подписка, а в пятницу со мною случилось упомянутое приключение. Гавриил же Казбеков, который по заслугам своим, в знак Высочайшей В. В. милости, имеет медаль на голубой ленте, был арестован г. Коваленским вместе с несколькими как из его фамилии, так из прочих моих дворян, кои все имели случай неоднократно оказывать услуги свои победоносным войскам Вашим. Я к братьям моим, царевичам [280] Юлону, Александру и Парнаозу никаких писем не писал, кроме одного, и то по совету ген.-л. Кнорринга, по весне, в бытность его здесь и по совету Коваленского, было мною к ним послано, которое они сами и видели, а также ни с кем ничего я к ним не наказывал; равно и от них никаких писем мною не получено, кроме одного, в ответ на мое, от Юлона, которое мною и показано было г. Коваленскому, да также ни с кем ничего они ко мне не наказывали. Сверх сего (чего не дай Бог) что во мне противного открылось? Народу мною не было собрано, из моего удела никуда я не уезжал, никакого от меня письма не найдено; я в сборище Кахетинцев не был, их к себе не приводил и никаких знаков виновности моей не обретается, да и кто бы, одаренный разумом, сделал это! Прежде всего я столько В. И. В. служил, в чем свидетельствуют В. И. В. пожалованные мне Высочайшая грамота и знаки милости, и тысячи победоносных войск Ваших провожал я, оказывая всевозможные услуги: а когда Грузия наполнилась ими, как бы я начал сопротивляться? Всемилостивейший Государь! помилуйте меня в сем случае милосердием Вашим. Будучи столь благосклонно В. И. В. принят и наименован служившим, я признавал себя так благополучным, как бы в небесном царствии себя воображая, да и теперь сей надежды не лишаюсь. Но вот что они мне причинили! Весьма удивительно для меня то, что, не имея повеления В. В., которое если б было, конечно, мне бы его объявили, без всякого исследования и размышления отказали мне от имения моего, что противно Высочайшему Манифесту. До прибытия моего в Тифлис мне обещали возвратить имение, но по прибытии моем сюда столько уже прошло времени, а оно мне еще не вверено. С самого прибытия моего в Тифлис прошу усерднейше как г. Коваленского, так и прочих объявить мне, — если я имею какую-либо вину, то за нее порядком меня наказать; а если за мною нет никакой вины, то почему взято у меня имение и зачем нахожусь в таковой обиде. Они мне с клятвою говорят, что я ни в чем не повинен и более никакого не мог получить ответа. Удивительно и то, что если хотелось им, чтобы я прибыл в Тифлис, то не следовало ли писать ко мне о том и послать за мною одного человека, и если б я не прибыл, тогда оказался бы я виновным. К чему было посылать за мною команду воинскую? Этому не только я, но и все удивляются. Почему письма ген.-л. Кнорринга задерживают и не допускают ко мне, а моих к нему? Не знаю я, допустят ли и сему всеподданнейшему моему прошению достигнуть к В. В. Я, в сходство учиненной мною клятвы, по всей моей возможности, остаюсь жадным к подданнической В. И. В. верности и к службе до самого гроба. Узнав решительное В. И. В. соизволение, я не старался о царствовании и не желал его, да и теперь не желаю. Мое желание состоит только в том, чтобы я по милости Вашей жил в Грузии благополучно; чтобы знаки милости В. В. ко мне были всем известны, и чтоб я имением своим, состоящим по Арагве, владел как и прежде; какая ж В. И. В. угодна будет от меня служба, — я со всею моею возможностью всегда к ней готов.

Всенижайше припадаю к Высочайшему престолу Вашему и всеподданнейше прошу, по человеколюбию и правосудию Монаршему, воззреть на меня и, соблаговолив внять всеподданнейшей просьбе моей, повелеть, дабы впредь не было мне чинимо таковых обид.