-

ГРИГОРИЙ ДЕ-ВОЛЛАН

В СТРАНЕ ВОСХОДЯЩЕГО СОЛНЦА

XV.

Уличная жизнь и японский Невский проспект. — Накадори и старьевщики. — Уэнно. — Асакса и искусственная Фузи-Яма. — Усыпальница сегунов. — Токийский большой свет. — Императорский дом. — Император. — Императрица. — Наследник. — Новый дворец. — Оффициальные приемы. — Бал у принца Арисугавы.

Благодаря любезности моих хороших знакомых, принявших меня чрезвычайно радушно, я скоро ознакомился со всеми достопримечательностями Токио. Меня, как и всякого приезжего, привлекала уличная жизнь. Пока вы успеете основательно познакомиться с внутреннею жизнью народа, вы жаждете хотя бы внешних, поверхностных впечатлений, в той надежде, что по некоторым внешним признакам можно уразуметь характер народа. Первым делом меня повели на Гинзу — широкую улицу с тротуарами, вдоль которых посажены деревья. На Гинзе или Невском проспекте японской столицы сосредоточены лучшие магазины и лавки; есть много домов на европейский лад и, что еще важнее, многие магазины освещены электрическими лампочками Эдиссона. Больше всего поражают здесь контрасты: есть целые кварталы, в которых царствует [169] тьма кромешная и каждый должен запасаться собственным Фонарем, как это делается почти повсеместно в Японии, а тут вдруг лампочки Эдиссона; джинрикши возит людей, да и большая часть тяжестей перевозится в Японии людьми, так как рабочий труд очень дешев, и рядом с этим — конки и экипажи. Посланники и высокопоставленные японцы уже считают неприличным ездить на джинрикшах и обзавелись своими экипажами, благодаря тому, что широкие и прямые улицы способствуют такому нововведению. Да и характер народа испытал некоторую перемену под влиянием Европы. Японцы, для которых китайское изречение «сидеть лучше, чем стоять» считалось еще недавно высшею мудростью, теперь для моциона ездят верхом и очень любят кататься на велосипедах. Но пойдемте на Гинзу, оглянитесь там на оживленную картинку, которая так и бьет в глаза. Цветные кимоно так и мелькают перед глазами. Из цветов преобладает темно-голубой, серый, белый с черным, но попадаются иногда кимоно с пестрыми узорами и красными цветочками. Что касается лиц, то на первый взгляд кажется, что вы попали в какую-то феерию. Яйца все размалеваны в наилучшем виде, неподвижные прически лоснятся и блестят на солнце, и обладательницы их точно уточки переминают ножками, обутыми в белоснежные чулки или таби, и при этом так весело и заразительно смеются, что и постороннему станет как-то веселее на душе. При этом слышится нескончаемый скрип от деревянных башмаков, царапающих каменные плиты, шлепанье варадзи или соломенных сандалий, зазывание курумаев, крики продавцов, там-тамы с барабанным боем, долженствующим обратить внимание публики на предстоящее [170] открытие какого-нибудь театра, жалобная свирель массажиста, громыхание конок и омнибусов. Криков много, шуму тоже, но при этом порядок на улице образцовый. Вся эта толпа поражает своею благовоспитанностью. Только и слышишь «гомён насай» (простите), «сделайте милость пропустите», а если знакомые японцы встречаются друг с другом, то вежливым поклонам нет конца.

Если желаете купить японские редкости, порыться в магазинах с bric a brac — у каждого приехавшего в Японию является эта страсть — то лучшее место для этого улица Накадори. Там найдутся действительно перлы японского искусства, но для этого нужно много времени, много терпения и выдержки. Японец вообще по природе канительщик — а продавец старья всеми этими качествами обладает в высшей степени. У нас в окнах магазинов выставлено все самое лучшее, одним словом, товар лицом показывают. Японец придерживается совсем другой системы: у него всегда две комнаты, из которых в первой и показной выставлен разный хлам. В задней комнате вещи получше, а самое лучшее никогда не увидите, если только благоприятный случай не поможет вам. Дело в том, что японец очень хорошо видит, с кем имеет дело. Если посетитель пришел только, чтобы посмотреть, или принадлежит к числу лиц, которые только торгуют вещи и не покупают их, то зачем же ему беспокоиться из-за него и показывать ему свои редкости?.. Если он видит серьезного покупателя, то он начинает испытывать его: пока покажет какую-нибудь вещицу и смотоит, какой она произвела эффект; если покупатель пришел в особенный восторг, то он из какого-нибудь тайника вытащит вещь получше и [171] затем, подзадоренный такою игрою, начинает, выкладывать перед вами свои сокровища.

____________________

Парк Уэнно — один из самых больших парков столицы, в котором всегда много гуляющих. Местность холмистая; на одном холме находится бронзовая статуя Будды. У подножья холма два больших каменных канделябра, пара каменных водоемов с водою, а в стороне статуя Кваннон-Сама. Немного дальше находится пятиэтажная красная пагода. Каждый этаж отделяется от другого китайскою крышею, с подвешанными к ней колокольчиками. К главному храму, как всегда, ведет широкая, выложенная плитами аллея, по бокам которой идет целый ряд каменных фонарей, пожертвованных разными владетельными князьями. Эта аллея пересекается массивными воротами.

В одном из уголков парка находится выставка. Целый отдел занят японскими картинами. Это не живопись в европейском смысле, а скорее какой-то эскиз, набросанный слегка тушью или водяными красками на куске шелка или бумаге. Как я говорил уже раньше, японский художник дает только контуры какого-нибудь пейзажа, нарисует какое-нибудь дерево, мартышек, играющих на дереве, или изобразит полет птиц. Эффект, достигаемый такою эскизною манерою, бывает иногда изумительный. Но это дается только великим художникам, между которыми есть великие мастера изображать животных. Посмотрите на эту обезьяну: она положительно живая и сейчас прыгнет к вам на плечи. Есть и картины, в которых сделана попытка воспроизводить человеческие фигуры, но, по моему мнению, эта неудачная мысль. [172]

Great attraction или главным притягательным пунктом выставки являются вышитые ширмы, стоющие 7,000 долларов и на которые художник потратил несколько лет жизни.

Затем на выставке есть все, что имеется и на других европейских выставках, точно японцы хотели показать, что и они принадлежат к цивилизованному миру. Отдел мужских и женских костюмов (европейских) отличается большим безвкусием, но, тем не менее, надо удивляться, как скоро Япония догнала своих учителей. Шляпы фетровые, цилиндры, все принадлежности европейского костюма — все уже изготовляется в Японии и стоит гораздо дешевле европейских товаров. По всему видно, что японцы стремятся к тому, чтобы освободиться от Европы в торговом отношении, и желают производить все, что нужно, у себя дома. Правительство всеми силами поддерживает японскую промышленность и во многих отношениях может похвалиться полным успехом.

Если хотите видеть большую толпу, то поезжайте в Асаксу. Там постоянная выставка детских игрушек или нечто в роде ярмарки, устроенной крутом храма Кин-риу-сан. В центре участка, именуемого Асаксою, среди великолепной рощи из столетних кедров, находится большой деревянный храм с двух-ярусною черепичною крышею. Деревянная часть вся покрыта красным лаком, так же как и массивные колонны внутри храма... В глубине храма находится золотая статуя Кваннон-Сама, освещенная множеством свечей. Место, где находится статуя, отделено сетчатою решеткою и за эту решетку не пускают посетителей. Молящихся всегда много в этом храме. Прежде всего молящиеся жертвуют маленькую монету, которая дает [174] им право вымыть руки и пополоскать рот в водоеме, так как нехорошо нечистому идти на молитву. Затем он отыскивает свое божество — смотря по тому, что ему нужно: или лечение от недуга, или удачная рыбная ловля, или счастливое путешествие — и чтобы обратить внимание божества, он дергает за веревку, к которой привешен колокол. Бросив монету на цыновку или в ящик, он складывает руки и молится, несколько раз хлопая в ладоши.

В Асаксу едут не только для того, чтобы помолиться, но и для веселья и гулянья. Широкая улица, ведущая к храму, выложена плитами и окаймлена с обеих сторон лавками, около которых постоянное движение публики. Движение это не прекращается до 12 час. ночи, и вечером вся местность очень красиво освещена красными фонарями и иллюминациею. Больше всего, конечно, видишь детей, которые с веселым видом толпятся около игрушечных лавок, отличающихся большим разнообразием предметов. Тут имеются куклы всевозможных видов, сделанные из шелка и висящие на нитке, фигуры животных, квакающие лягушки, птицы, размахивающие крыльями, рыбы, жабы, слоны, лодки, веера, зонтики, игрушечные варадзи и гета (японская обувь), цветы, бабочки, фонари и летучие змеи. Есть и лавки с сластями, некоторые очень вкусные даже и для причудливого вкуса европейца, засахаренные фрукты, мармелад, желе и всякие печения. Кроме того, здесь продают и фарфор, книги, картины, съестные припасы и т. д. Оригинальны здесь лавки с цветами и деревьями-карликами в вершок или два вышиною. Эти деревья имеют вид старых деревьев.

Для того, чтобы создать такое чудо, садовник каждую неделю отрывает корень и затем ломает ветки [175] и ствол и, таким образом, придает дереву самые причудливые формы. Эти деревья нужны для украшения какого-нибудь маленького уголка в два или три аршина ширины. На таком пространстве имеется все: реки, горы, водопады, скалы, лес.

В Асаксе существует театр, балаганы, тир, помещение для стрельбы из лука, выставка птиц, живописные чайные дома, приветливые прислужницы которых зазывают посетителей, говоря: «отдохните пожалуйста, зайдите!». Дети пускают бумажные змеи, шары и очень часто выпускают на волю птиц, продаваемых для этой цели мальчишками, кормят голубей, летающих около храма, и вообще забавляются на все лады. Больше всего привлекает публику модель Фузи-Ямы, сделанная из дерева и замазанная известью. Высота этой искусственной горы 110 фут. и 1,000 фут. окружности. Желающих подняться на эту гору всегда очень много (около 10,000 в день), и предприниматели, вероятно, имеют хороший барыш.

____________________

Чудный парк Сиба с усыпальницами сегунов своим молчанием и тишиной производит какое-то странно-торжественное впечатление, точно перед вами прозвучал аккорд из погребального марша Бетховена. Эти храмы, горящие позолотою, украшенные резьбою, арабесками, с колоннами, покрытыми красным лаком, с причудливою и богатою отделкой, не поддаются описанию. В то время, как синто или религия микадо требовала прежде всего простоты, сегуны или тайкуны, как буддисты, щедрою рукою украшали свои храмы, и только благодаря им японская архитектура получила своеобразную физиономию и скульптура имела своих [176] мастеров в роде Хидари-Жингоро, создавших прекрасную резьбу, возбуждающую удивление иностранцев.

А теперь, для разнообразия, поедемте в большой свет и поищем там развлечения. В Токио существует общество, бывают балы, вечера, приемы, рауты, и на этих раутах бывают князья, маркизы, бароны, министры и посланники с женами, одним словом, сливки общества.

Нынешний император Японии вышел из таинственного затворничества, в котором в течение многих столетий пребывали его предшественники. Никто из подданных прежде не видел лица микадо. Кто увидит, — говорилось прежде, — тот непременно ослепнет, и потому, когда появлялась императорская колесница, запряженная буйволами, то все прятались или падали ниц. Теперь микадо принимает посланников, присутствует на парадах, на маневрах, на открытиях выставки, на скачках, спусках кораблей, точно так-же, как и другие государи в Европе. Сопровождаемый конвоем, он ездит теперь в парижском ландо и в лавках можно теперь купить его портрет, на котором он изображен в европейском мундире. Но, правду сказать, он мало показывается публике и редко выезжает за пределы своих обширных владений, в которых имеется парк, манежи, тир, помещения для стрельбы из лука и залы для театральных представлений. У микадо есть дворец в Киото, еще один в Хаконе на красивом острове, охотничий дом с оленьим парком в Никко, но он остается в Токио даже и тогда, когда наступает невыносимая жара...

Об императрице говорят гораздо больше, чем об императоре; она взяла под свое покровительство благотворительные общества; по ее инициативе основаны [177] больницы, школы и Общество Красного Креста, и она принимает в этом деле деятельное участие. К сожалению, она и ее придворные дамы уже не носят пышного, богатого придворного наряда и одеваются по-европейски; но, как говорят, она носит только материи, приготовленные в Японии, и японка-закройщица ее работает под руководством опытной европейской портнихи. Она ездит верхом, но только в пределах дворцового сада, а когда выезжает, то в карете со спущенными шторами. Пьер Лоти очень поэтично описал властительницу Японии. По японским понятиям, она очень красива. Овальное лицо с тонкими чертами, с глубокими, бархатными, карими глазами и с черными, как вороново крыло, волосами. Прежде она, как и все замужние японки, чернила себе зубы и выбривала брови, но этот обычай уже оставлен давно. Императрица принадлежит к старинной фамилии, находящейся в родстве с царствующим домом.

Наследник престола — принц Хару, ныне женатый и имеющий потомство, сын императора от одной придворной дамы (у императрицы нет детей). Впрочем, сам император тоже не сын императрицы, а также родился от одной придворной дамы.

В законе о престолонаследии, обнародованном вместе с конституциею, сказано ясно, что наследует престолу старший сын императора, без различия от кого он родился, от императрицы или от других придворных дам.

Когда император перенес столицу в Токио, он поселился в прежнем замке сегунов, и когда тот сгорел, то перешел во дворец (яски), принадлежавший токугавской ветви, которая имела владения в Кюсю. Затем начата была постройка нового дворца на [178] пепелище старого сегунского замка, и постройка обошлась около 3-х миллионов долларов. В 1889 году император переехал в новый дворец, построенный в смешанном стиле. Это — целый лабиринт, в котором можно найти и европейские комнаты, но японский стиль все-таки преобладает. Нашли нужным применить паровое отопление и электричество. Сохранены раздвижные стены, свойственные японским постройкам. В этом конгломерате построек имеется тронная зала в 60 фут. длины, гостиная, потолки и стены которой обиты золотою материею с вышитыми на ней фруктами и цветами, большая бальная зала и столовая, обстановка которой привезена была из Германии.

Оффициальных приемов очень немного: 3-го ноября, в день рождения микадо, в новый год и в день провозглашения конституции. Весной, когда цветут вишни, и осенью, во время праздника астры, в одном из загородных дворцов устраивается garden party, на которое приглашаются дипломатический и консульский корпус и знатные иностранцы из Токио и Иокогамы, отстоящей от столицы на час езды по железной дороге.

Придворных балов, как в Европе, не бывает. Микадо, говорят некоторые, относится несочувственно к европейским танцам. Балы даются принцами императорского дома, принцем Арисугавою-старшим (дядя императора), Арисугавою-младшим, принцем Китасиракава и министрами.

На эти балы приглашается токийский высший свет и tout Иокогама. Вскоре после моего приезда, был бал у принца Арисугавы-старшего. Дворец отделан с большою роскошью в европейском вкусе. Вот когда пришлось воскликнуть: «какая смесь одежд и лиц, [180] племен, наречий, состояний!» Высокопоставленные японцы в расшитых мундирах, в орденах, дамы в европейском платье — и рядом мясник из Иокогамы с его полновесною супругою, которая у себя в Германии, вероятно, сидела за прилавком, а теперь, как представительница Европы, вращается в кругу принцев и министров. Встречая друг друга, японцы, несмотря на свои европейские мундиры, шипят и кланяются до пояса.

Принц и его супруга стоят в гостиной, принимают гостей и пожимают всем руку. Затем начинается quadrille d’honneur, в которой принц танцует с женою какого-нибудь посланника, а принцесса — с кем-нибудь из высокопоставленных лиц. Принц и принцесса танцуют очень охотно, да и остальные японцы очень основательно отплясывают разные каледонские танцы (caledonian), лансье и т. д. В числе японок попадается иногда миловидные и умеющие носить европейский костюм. Некоторые даже носят его с парижским шиком. Хотя европейский костюм не всегда идет японкам, но они очень охотно приняли его, потому что европейское платье для них знаменует конец рабства. Японская жена в национальном костюме, если гуляет с мужем, то не может идти рядом с ним, а плетется сзади. В европейском костюме ей принадлежит первое место в гостиной, и очень понятно, что многие японки так скоро изменили старине.

Но если на балах все-таки встречается многое, что вызывает невольную улыбку, то кормление у буфета возбуждает взрыв негодования. Точно это не люди хорошего общества, а какие-то дикари, которые вырывают друг у друга пищу. Тут забываются все [181] приличия. Каждый тащит то, что может, из буфета и накладывает без разбора на тарелку кусок ветчины, маионез и бланманже — и все это пожирается с большою жадностью; точно люди не ели три дня. При этих случаях не обходится без скандала: какой-нибудь японец хватит лишнее и начинает кричать, но его скоро выводят и порядок восстановляется.

Разъезд начинается в час. Для иокогамских посетителей приготовлен экстренный поезд и каждый приглашенный получает вместе с приглашением билет на поезд. On fait les clioses grandement, и все уезжающие вспоминают с удовольствием о радушии к любезности высоких хозяев.

XVI.

Приемный день у маркизы Ито и бал. — Праздник кику во дворце. — Новый год в Токио. — Пожары.

Приемный день у японской барыни очень интересная и оригинальная вещь. В подражание англичанам гостей подчуют чаем и бисквитами; но хозяйка и дочь хорошо помнят пословицу, гласящую о том, что молчание золото. Только слышишь односложные yes и no, и этим все кончается, несмотря на то, что посетители энергически стараются завязать интересный разговор. А ведь эта безмолвная маркиза могла бы рассказать кое-что из своей прежней жизни. Она могла бы рассказать о том, как когда-то, в годы кровавой междуусобицы, она спасла жизнь своему любовнику, а теперешнему мужу и первому министру Японии. В эти дни убийцы проследили Ито до самого ее дома. Шум оружие и стук деревянных башмаков были уже близки, и Ито, [182] чувствуя, что ему не миновать смерти, вытащил саблю и хотел покончить с собой. Но она прошептала: «не умирай!» и с быстротой молнии оттолкнула хибач и, подняв цыновку, толкнула его в пустое пространство под полом. Она только успела поставить на место хибач и принять равнодушный вид, как в комнату ворвалась ватага убийц. Они потребовали свою жертву. «Ищите, его здесь нет», — сказала она с равнодушным видом. Тогда они за волоса протащили ее по комнате и всячески мучили ее, но без успеха. Она осталась непреклонной, и муж ее теперь играет первую роль в государстве.

Да, еслибы спросить этих односложных барынь, весело ли им устраивать эти приемы, то они, наверное, ответили бы, что нет; но делать нечего, они приносят эту жертву новому Молоху-европеизму, о котором они имеют еще очень смутное понятие. Им гораздо веселее было-бы сидеть на диване, а не на стульях, как они это делают, поболтать, посплетничать, почитать бесконечные японские романы, послушать сказки, пойти в японский театр, любоваться каким-нибудь актером или каким-нибудь борцом. Фурукава говорит, что в Японии актеры и борцы очень часто разыгрывают роль альфонсов у веселых светских дам... А тут поди-ка, говори через переводчика о том, что погода хороша или холодна. Европейский посетитель, если попал в такой салон, постарается сказать несколько слов, но убедившись в том, что все другие гости молчат (а иногда их бывает много), пожмет руку хозяйке и дочке и с облегченным сердцем сядет на джинрикшу. Но дело все-таки сделано, и вы получаете пригласительный билет, на котором сказано, что виконтесса, графиня или маркиза такие-то в такие-то дни [183] at home, т.-е. дома. Внизу приписано «dancing». А иногда вас просто приглашают на бал.

Не бойтесь, описывать бал графа Ито я не буду... Общество все то же — большой свет токийский вместе с иокогамским tiers etat.

Во время бала был фейерверк и транспарант со словами: The Birthday of Н. М. the Emperor of Japan. Вот еще одно доказательство того, как распространен английский язык. Нам, русским, самым близким соседям Японии, грустно и прискорбно сознаться в том, что наше влияние в этих странах равняется нулю. Нас боятся, нас постоянно обвиняют в коварных замыслах против наших соседей, но никто и не подумает о том, что нам можно подражать и что надо знать наш язык. В университете была прежде кафедра русского языка, а теперь она упразднена по той причине, что она бесполезна. Это на крайнем Востоке, где мы встретились с расою не европейскою... А в Сербии было еще недавно то же самое. И наша кафедра русского языка была уничтожена, и родственный нам славянский народ учится по-немецки, потому что — как думают руководители — русскому учиться не стоит.

Но оставим теперь эти грустные факты в надежде на то, что наше время не ушло и что наш язык сделается со временем таким же всемирным языком, как и английский, и что его будут изучать ради наших великих писателей.

Теперь поедем в асакский дворец на праздник кику (астр), по особому приглашению японского императора. Костюм для штатских — сюртук и высокий цилиндр. Дворец, построенный в японском стиле, с задвижными содзи (стенами) с цыновками на полу, [184] находится среди обширного парка. Теперь все эти холмики, боскеты, мостики, переброшенные через ручейки, киоски, цветники и аллеи точно ожили. Нарядная толпа, весь дипломатический корпус со своими дамами, японская знать, министры и их супруги, несколько знатных иностранцев спешат занять свои места в ожидании прихода императора. Церемониймейстер г. Моль (Mohl) что-то толкует тому или другому, и все становятся в известные группы, смотря по старшинству посланников.

Но вот раздаются звуки японского марша и микадо является со своею свитою. За ним идет императрица с придворными дамами. Император подходит к каждому посланнику, пожмет ему руку и говорит ему что-то по-японски. Посланник с низким поклоном отвечает, и ответа, переводят. Говорится все это ужасно тихо, почти шопотом, так что ближайшие ничего не слышат. Императрица проделывает ту же церемонию с женами посланников. Если есть какой-нибудь знатный иностранец, то его представляют императору и императрице, но тут уже обходится без пожатия руки. Говорят, было время, когда император давал руку только чрезвычайному послу и полномочным министрам. Испанский министр-резидент не был удостоен тогда этой чести и был прозван злополучным. Это имя осталось за ним и впоследствии, потому что он был замечательно несчастлив. Если кого-нибудь обольют соусом, то это, наверное, испанского министра.

О наружности императора и императрицы я ничего не говорю, так как их портреты известны. Европейский костюм уже заменил японский, и это чрезвычайно жаль. Все эти министры в сюртуках и цилиндрах [185] были бы гораздо лучше в своих пышных старинных костюмах.

Император затем идет в оранжерею смотреть на чудные астры, самых разнообразных цветов и видов. Есть экземпляры, которые на одном стебле имеют до трехсот цветов. Музыка играет. Желтые, белые, красные и лиловые астры не долго задерживают публику. «Trop de fleurs!» бормочат некоторые и идут к буфету, а там такое изобилие. Ну, как упустить случай и не покутить на счет микадо, благо тут шампанское льется рекой и подаются всевозможные деликатессы. Но подумайте, это в 4 часа, когда большинство уже позавтракало. В то же время, в ноябре месяце, кику (астры) празднуется и толпой. В Дангозаке устроена выставка астр. Из цветов делают фигуры, составляются целые картины. Некоторые из этих картин исторические. Войдем в первый сад. Там выставлены два воина в лесу в зимнее время. Затем известный японский деятель изображен в темнице. Снаружи сидит его любовница. Затем сцена в доме одного даймио. В следующем саду изображен корабль и шесть богов богатства: Бишамон, Хотей, Ебису, Дайкоку, Фукрокусо, Жиродзин и богиня Бентен. В одном саду представлено, как Сизука, любовница Иеси-цуне, танцует перед Иери-томо, в надежде получить позволение видеть своего возлюбленного. Переходя через дорогу, видишь следующую сцену: у Ваталая была сестра Кинсозе замужем за Каики. Отправляясь воевать в Китай, брат попросил сестру повлиять на своего мужа с тем, чтобы он помог этому делу. Между ними было условлено, что если она не добьется помощи мужа, то она должна вылить в реку, протекающую мимо замка, какую-нибудь белую или красную [186] жидкость. Кинсозе, не добившись согласия мужа, покончила с собою и кровью своею окрасила светлые воды реки. Представлены также Киото и Иеси-цуне и его верный сподвижник Бенке. Еще много других исторических и бытовых сцен изображены с помощью цветов. Манекены из астр сделаны так искусно, что на известном расстоянии принимаешь их за живых людей.

Новый год является для японцев из праздников праздник. Поздравляют с новым годом в течение первых 15-ти дней. Первые семь дней нового года называются Мацу-мучи или неделя сосновых украшений. В старину празднования нового года отличались особенною пышностью. Надо было видеть, как даймио, окруженные своими оруженосцами, отправлялись с поздравлениями к сегуну. Теперь, под влиянием европейской цивилизации, мало-по-малу выводятся у японцев разные национальные обычаи. Каждая провинция празднует по-своему новый год и можно было бы исписать целую книгу, если описывать все характерные обычаи японского народа. Отметим вкратце лишь существенные черты. Начать с того, что к празднику уже в декабре начинают основательную чистку дома (сузухаки или очищение от копоти и пыли). В прежнее время сузухаки составляло особую церемонию при дворе и должно было начаться 13 декабря. Брали для этой цели бамбук с свежими листьями и ветками, как символ благоденствия и счастья. К новому году в частных домах меняют цыновки (татами), так чтобы можно было принять новогодних гостей на безупречно чистом татами. Женщины подновляют свои туалеты, и на улицах выставлены вещи, необходимые для празднования нового года. В последний день старого года все улицы [187] освещены а giorno лампочками (теперь электрическими фонариками). Между купцами существует обычай, накануне нового года есть длинную вермишель (соба) с тем, чтоб богатство тянулось бы так долго, как вермишель. Украшают дома соломою, бумагою, таким образом, чтоб они китайскими идеографами изображали 7, 5 и 3 (счастливые номера). Затем ворота украшаются сосновыми ветками. Бамбук и сосна считаются у японцев символами долголетия. В доме приготовлены печения из риса, имеющие вид дисков и изображающие зеркало, привлекшее внимание богини солнца Тэнсе. Печения (кагами моци) положены на небольшой некрашеный поднос на ножках и украшены листьями, морского капустою, веткою сосны, апельсинами и омарами, имеющими все символическое значение. В день нового года все члены семьи собираются в самой большой комнате и сидят каждый (конечно, на полу) перед отдельным столиком. Подают сначала тосо (саке с пряностями), так что каждый мог бы достигнуть бессмертия. Потом дают суп (зони) и моци (рисовые лепешки). На новый год не метут дома, и в этот единственный в году день все лавки заперты. Молодежь обоего пола играет на улице в разные игры, и проигравшие платят фанты. Вечером играют в карты и устраивают лоттереи. На второй день уже начинается работа; юноши стараются кисточкою начертать самые красивые буквы, девушки играют на кото и сами-сене. Надо иметь хороший сон на ночь 2-го января и под макуру (подушку) кладут печатное изображение корабля с сокровищами. 15 и 16 января тоже празднуются японцами, потому что в этот день начинаются пытки в аду. Храмы, посвященные Энма (богу ада), делают большие сборы от грешников. В этот день [188] подмастерья отпускаются хозяевами. Надо сказать, что мальчики, отдаваемые в учение, в течение нескольких лет в полном рабстве у хозяев и только 15-го января и 16-го июня они отпускаются на свободу. Улицы в этот день оживлены присутствием разных фокусников, сказочников, женщин, услаждающих публику музыкою, и факиров, которые изгоняют злых духов из вашего дома. Все эти обычаи выводятся под влиянием времени, и теперь японцы (самые добросовестные) мчатся на джинрикшах по городу, оставляя у двери карточки. Это надо понять буквально, так как снаружи положен поднос, и каждый может, не беспокоя хозяев и прислугу, бросить туда свою карточку. Другие, следуя европейскому обычаю, печатают свои имена в газетах или рассылают свои карточки по почте. Много еще своеобразных обычаев сохранилось в Японии, но самым своеобразным является ча-но-ю — церемония питья чаю. Японцы относятся к этой церемонии как к священнодействию и придают ей особое символическое и этическое значение. В сущности вся церемония состоит в том, чтобы известным образом вскипятить воду и приготовить чай особого качества. Некоторые говорят, что смысл ча-но-ю более глубокий и открытый только для посвященных. Дело не в том, что вы пьете чай, а как надо его пить и соблюдать при этом целый ряд формальностей (триста известных движений руки при приготовлении чая). Для европейца вся эта церемония кажется детскою забавою для взрослых и остатком глубокой старины, когда питье чая считалось таким редким и необыкновенным удовольствием. Ча-но-ю или мирное чаепитие являлось резким контрастом кровавым ужасам междуусобных войн, и первые инициаторы считали нужным обставить это [190] дело особыми формами и особою торжественностью. Вы, конечно, рассмеетесь, если я вам скажу, что последователи ча-но-ю (означающее — чай горячей воды) разделяются на восемь различных школ или сект, имеющих каждая свои, на-подобие масонских лож, сокровенные тайны. Архитектура домика, в котором происходит ча-но-ю, особенная, отличающаяся простотою и изяществом. Впечатление должно получиться такое, что вы отделены от мира и пользуетесь полным спокойствием и одиночеством. Мы не будем вдаваться в излишние подробности относительно убранства комнат, формы посуды, хибача, чашек и т. д. Приглашения на ча-но-ю посылаются раньше за неделю, и получившие такое приглашение должны за день до. церемонии сделать хозяину визит. Приглашенных бывает всегда немного, и самым лучшим временем для этого считается раннее утро. Гости в назначенный час входят в приемную и затем в сад (который устраивается по особому требованию), где они на коленях перед цистерною моют руки и рот и затем вползают в узкую дверцу, ведущую в помещение ча-но-ю. Входя в чайную комнату, гости должны с восхищением рассматривать стены, картину, цветы, вазу, чайные принадлежности, доказывающие замечательный вкус хозяина.

Затем входит хозяин и приветствует гостей. Потом подают яства и гостям прислуживают хозяин и хозяйка даже в том случае, если хозяева очень богаты. После обеда хозяин приносит гостям сладости, которые они могут унести домой, и просит их для отдыха перейти в другую комнату (в приемную). Хозяин в это время метет пол в чайной комнате, переменяет украшения и ставит на почетное место (тако-нома) вазу с цветами и наполняет котель [192] водой. Затем приходят гости и занимают места на полу.

Хозяин приносит принадлежности для чаепития, перышко, горшки и, поклонившись гостям и поставивши перед собою поднос с чашками, начинает подносить гостям чай. Гости должны при этом похваливать его манеру подавать чай и изящные чайные принадлежности. Это единственный разговор, который можно вести при этом случае. Хозяин берет чашку, кладет туда несколько ложек душистого чайного порошка, наливает горячей воды и подает чашку почетному гостю, который на коленях принимает чашку от хозяина. Почетный гость возвращается на свое место, отхлебывает три глотка и передает чашку следующему гостю и т. д. В это время царит глубокое молчание, которое прерывается только вопросами хозяина относительно чая.

Когда церемония кончилась, гости выражают желание осмотреть чайные принадлежности, чашки, ложки, подносы и т. д. После этого подается чай попроще (исуча) и каждый гость получает по чашке. Тут уже гости болтают без стеснения, рассказывают истории, сплетничают и судачат.

Переход покажется, может быть, резким, если мы от ча-но-ю перескочим к пожарам. От этого бедствия, на-ряду с землетрясениями, океанскими волнами и тайфунами, очень часто страдают японцы. Зная из какого легкого материала построены японские дома, можно легко представить себе, как пожары опустошительно действуют при скученных постройках японских городов. Во время пожара в 1872 г. выгорели до-тла 42 улицы, в 1876 — 76 улиц и 13,464 дома. Я видел такое зрелище и никогда не желаю видеть ничего подобного. Тысячи людей погибают, если пожар [193] случится ночью. В настоящее время в каждом квартале устроена пожарная каланча и образованы пожарные команды. Но и при этом беспорядок на пожарах невообразимый, так как многие пользуются пожаром для грабежа. Не так страшно погореть, говорит японец, как быть обворованным до нитки. Войска даже не в силах остановить беспорядок. Здания растаскиваются точно по волшебству, и среди горящих обломков снуют обезумевшие люди. Вот бежит японец, захвативши ширму (надо предполагать чужую), и полицейский дает ему такого тумака, что он летит в одну сторону, а калоши в другую. На крышах домов бонзы произносят заклинания и стараются умилостивить богов, и вдруг, откуда ни возьмись, каскад воды, окачивающий их с головы до ног, и публика хохочет, несмотря на весь ужас, господствующий кругом. Японский этикет требует, чтобы вы посетили друзей в эту тяжелую минуту, если они потерпели или если им грозило только несчастье. [194]

____________________

На севере Японии.

XVII.

Компания Юсен-Кайся. — Огинохама. — Хакодате. — Госпиталь. — Наша духовная миссия. — Министерство колоний или кайтакуси. — Рыболовство. — Приготовление рыбьего тука.

Я отправился в Хакодате на одном из пароходов Юсен-Кайся. Это общество, составившееся в 1885 году из слияния двух компаний Мицу-Биси и Ки-одо-Униу-Кайся, получает от правительства 8% субсидии и, благодаря энергии своих руководителей, уже имеет 60 пароходов, которые делают рейсы от Шанхая до Иокогамы, от Нагасаки до Владивостока, в Корею и Китай, от Иокогамы в Хакодате и т. д. Так как дела компании идут хорошо, то руководители решили отправлять пароход из Иокогамы в Маниллу. Пароходы на больших линиях очень хороши и удобны. Капитаны пароходов пока европейцы и большею частью англичане, но помощниками уже служат японцы и со временем заменят своих учителей, как это видно на маленьких линиях, где японцы уже являются полными хозяевами дела.

На пароходе несколько европейцев и целая толпа [195] японцев, которые держат себя чрезвычайно развязно, пьют виски (whiskey), во время еды чавкают и рыгают на весь стол. Вообще надо сказать, что японец, воспитанный в старинных традициях, вежлив, деликатен и вполне культурный человек. Если японец старого покроя притязателен и горд по природе, то он очень искусно скрывает эти качества и выставляет на вид свою скромность и деликатность. Совсем не то с японцем, который выучился пить виски (whiskey) и считает себя уже воспринявшим европейскую цивилизацию. Он отличается грубостью, развязностью манер; придя к вам, он положит ноги на стол, считая, что это «неглиже с отвагою» самый настоящий шик, и если его не остановить, то он покажет себя с самой непривлекательной стороны. Я говорю, конечно, не о людях, получивших известное образование или занимающих известное положение. У тех вежливость и деликатность обращения вошли в привычку. Мое замечание относится к небольшой части японской молодежи и к так-называемой богеме.

До прихода в Огинохаму дождь лил, как из ведра, и пароход качало. 10-го мы пришли в Огинохаму — маленькое местечко с десятком невзрачных домиков, но с красивою и удобною бухтою, Погода была хороша, и капитан очень любезно предложил свой катер для съезда на берег. К берегу нельзя было пристать, и матрос понес меня и потом моего переводчика на спине. Мы стали подниматься на гору. Дорога очень размыта дождями, и мы с трудом переходили через ручьи, которые загородили нам путь. Тропинка шла заросшею ложбиной. Слышно было пение соловья. На вершине горы открылся прелестный вид на бухту, на причудливые извилины моря и на зеленеющие горы. Вся [196] местность казалась пустынною и необитаемою. На обратном пути мы нашли рыбака, который взялся перевезти нас на утлом суденышке в Огинохаму. Меня поразило добродушие и вежливость поселян. Не только старики, но и дети встречают иностранца приветливо и вежливо кланяются ему. В самой Огинохаме ничего нет, кроме груш, твердых, как камень.

Под-вечер погода была прелестная. Бухта, вся зеленая, застыла, как зеркало. Чайки с протяжным, чуть не детским криком, носились над водой, целый хор лягушек раздавался где-то по-близости и возвещал о хорошей погоде. Но не тут-то было. Как-только мы вышли из гостеприимной бухты, так и началось. Старый пароход, купленный когда-то от Р. О. ⁶¹, трещал по всем швам. Стулья, столы, точно одержимые спиритизмом, прыгали, играли в чехарду и своим громким падением будили спящую публику. Но настало утро, и перед нами открылся красивый залив с массою белеющих судов. На конусообразной, высокой горе, покрытой зеленью, расположился амфитеатром город, который, по внешнему виду, походил на большую деревню. Город Хакодате, хотя и велик (48,600 жит.), но постройки в нем бедные, жалкие, большею частью деревянные, с крышами, на которых навалены камни. Говорят, что это единственное средство против бурь.

Город при ближайшем знакомстве показался мне еще более запущенным. На больших, широких, улицах растет трава, движения никакого и даже курумаи какие-то сонные; магазины с европейскими товарами не существуют, и только кое-что можно [197] найти в японских лавках. Из построек в европейском стиле имеется госпиталь на 120 кроватей. Главный руководитель больницы — г. Фукаси, именующий себя доктором, но, если я не ошибаюсь, ученой степени не имеющий и почерпнувший все свои сведения от докторов, бывших когда-то при русском консульстве. Губернское правление помещается в японском яски и там же отведены квартиры для служащих. Из построек, принадлежащих европейцам, надо отметить английское консульство с хорошим, поместительным домом и большим садом, католическую духовную миссию с собором и помещением для миссионеров и сестер милосердия, американскую миссию с школами и домами для миссионеров. Наша духовная миссия выглядит беднее. Церковь убогая и маленькая и священник — японец, когда я был там, ни слова не говорил по-русски. Все это было чужое; только крестное знамение и колокольный звон напомнили мне далекую родину. Вообще удивительно, что православные японцы совсем не знают по-русски. Между тем, в Хакодате всегда было много русских, русские военные суда постоянно зимовали в Хакодате и между чиновниками губернского правления есть несколько человек, знающих отлично по-русски и не знающих по-английски. Но это — последние могикане, и скоро английский язык и английские нравы водворятся и в Хакодате.

Несмотря на жалкий, заброшенный вид, Хакодате, судя по статистическим данным, растет не по дням, а по часам. Еще недавно это была жалкая деревушка, а теперь по численности он занимает первое место среди других городов Иессо. Оффициальная столица Хоккайдо — Саппоро, где живет начальник области — еще вся, как говорят немцы, im Werden. [198]

Впрочем, нет причин, отчего бы Хакодате не развиваться и не богатеть. Если он не имеет значения с точки зрения европейской торговли которая незначительна, то для Японии он имеет громадное значение, как лучший устроенный порт на Иессо. Остров Иессо, известный под оффициальным названием Хоккайдо, мог бы давно, при благоприятных условиях, сделаться одною из цветущих областей Японии. Почва, удобная для произрастания индиго, кукурузы, пшеницы и всяких злаков, обильные залежи серы, каменноугольные копи и другие минеральные богатства, превосходные гавани в Хакодате и Мороране, обилие рыбы в морях и реках, нетронутые девственные леса — вот залоги будущего благоденствия края.

В 1871 году японское правительство, обратив внимание на далекую окраину, нашло необходимым учредить особое министерство колоний (кайтакуси), которому и было передано управление острова (Хоккайдо). В 1882 г. министерство колоний было упразднено и Хоккайдо было разделено на три префектуры или кен; на и это административное деление продолжалось недолго. В 1886 г. последовало новое сокращение штатов и управление островом было сосредоточено в одном учреждении, именуемом Хоккайдочио, резиденция которого находится, как я говорил раньше, в Саппоро. С переменою административного персонала менялись и взгляды японского правительства. Задумав колонизацию острова, японское правительство не скупилось на средства и для большего успеха прикомандировало к кайтакуси в качестве советника американского генерала Кэпрона и других опытных специалистов, может быть очень дельных, но вполне незнакомых с краем. [199]

Министерство колоний и его советники думали, что стоит только захотеть — и пустынный, ненаселенный остров, покрытый дремучим лесом, превратится в Эльдорадо, которому позавидует даже Америка. Истратив 18 миллионов на разные заморские затеи, кайтакуси потерпел полное фиаско. Такое же разочарование постигло и американских советников, которые, получив ордена и щедрое вознаграждение от японского правительства, удалились на родину.

Главная ошибка министерства колоний состояла в увлечении иноземными образцами и в полном забвении условий японской жизни.

«Приезжая сюда, — говорит генерал Кэпрон, — я думал, что Ниппон страдает от избытка населения. Ближайшее знакомство со страной убедило меня, что остров еще пустует, и Ниппон может прокормить население вдвое больше настоящего». Я не берусь решить, насколько это справедливо, но могу подтвердить, что в северной части Ниппона находятся большие пространства необработанной и незаселенной земли. Интересно заметить при этом, что японцы, привыкшие съиздавна к рису, очень неохотно переходят к таким местам, где не растет рис. В Иессо же рис не удается и там надо сеять пшеницу и другие злаки. Вот этого кайтакуси не приняло в соображение и потерпело неудачу.

Если меры, принятые министерством колоний к заселению края и к насаждению промышленности, не привели к блестящим результатам, то в некоторых отношениях деятельность кайтакуси все-таки принесла некоторые плоды. Так, напр., в 1872 году на острове не было ни одной колесной дороги, а только тропинки, не всегда удобные для пешеходов. В том же году [200] был устроен колесный путь от Хакодате до Мори (27 миль), из Морорана в Саппоро (90 миль). Впоследствии выстроена железная дорога из Саппоро в Порунайские каменноугольные копи и в Отару, а в 1887 году проложены были рельсы от реки Куширо до залежей серы, которая составляет очень важную статью дохода Хоккайдо. В том же году открыт колесный путь из Хакодате в Есаши — городок в 14 тыс. жителей. Несмотря на то, что на дороги ассигновано 500 тыс. (из бюджета в 2 миллиона), надо сказать, что дорог еще очень мало. Если взглянуть на карту, то окажется, что только 1/10 острова пользуется дорогами. Из числа полезных работ надо упомянуть еще о канале около Хакодате. Цель его — помешать засорению гавани, и стоил он около 100 тысяч.

____________________

Главное богатство острова — не золото и не каменный уголь, о котором мы поговорим в своем месте, а рыба и морская капуста, вывозимая в Японию и Китай. Генерал Кэпрон очень справедливо заметил, что жители Хоккайдо не умеют пользоваться этим богатством. Приготовляя рыбу согласно требованию японского и китайского рынка, японцы выручают половину того, что они могли бы выручать, если бы приготовляли рыбу для вывоза в Европу и Америку. Но в этом отношении рутина оказалась сильнее советов практического американца, и громадная часть улова идет по-прежнему на приготовление рыбьего тука, который вывозится в южную Японию и служит для удобрения полей.

Тук приготовляется из селедок, которые ловятся в громадном количестве в западной части Иессо. Ловля начинается в апреле и кончается в мае. Ловят [201] их в мешках, которые помещаются на глубине 40 футов и прикрепляются к лодке или плоту. Когда мешок полон, то наблюдающий за этим его закрывает К посредством веревок стаскивает его с прежнего места. Труднее всего опростать мешок от накопившейся в нем рыбы, особенно в бурную погоду, когда теряется много рыбы. Рыба, во время хода, которых бывает три, принимает сеть мешков за морскую капусту. Во время метания икры, рыба, по словам рыбаков, совершенно слепа и не знает, что делает. Бывало, что она заходила в Отарупайскую бухту в таком количестве, что все наличное население, кончая детьми, ловило ее ручными сетями и даже деревянными лоханками. Обыкновенно для метания икры она. выбирает глубокое место около скал, и оттого все деревушки рыбаков находятся на скалистых берегах и не видно ни одного дома там, где берег ровный и отлогий. После улова берут рыбу, которая назначена для пищи, и, разрезав от головы до хвоста, вешают ее для просушки. Для этого берут только большую рыбу; остальное варят для приготовления тука в казанах величиною в 3 1/2 ф. в диаметре и 2 вышины. Жир, получаемый во время варки, снимают ложкою и собирают отдельно. Затем прессуют всю массу и выделывают тук. После прессовки тук оставляют на воздухе, ломают его и просушивают на цыновках. Все зависит от погоды; если она сырая, тук теряет в цене. Когда просушка кончилась, то тук укладывают в соломенные мешки и отправляют на юг для удобрения полей. За одну тонну платят по 42 доллара И больше. Жир употребляется как осветительный материал. Так как приготовление рыбьего тука составляет самую значительную отрасль дохода, то [202] правительство обратило на нее внимание и подчинило промышленников особой регламентации, предписало им соломенные мешки одного размера в 205 фунтов и заставило пересылать тук только в прессованном виде. С своей стороны, правительство заменило натуральную подать, взимаемую, смотря по местности, в размере от 10 до 35%, однообразным денежным сбором в 50%. При расчете берется средняя цифра дохода за три года.

Такою мерою правительство сделало большое облегчение рыболовам, избавив их от потери времени и от многих непроизводительных расходов, и вместе с тем избавило себя от громадного штата чиновников, обязанность которых состояла в том, чтобы сортировать, сохранять и затем продавать правительственные запасы. Если принять в соображение, что из одного Хакодате вывозится на несколько миллионов долларов морских продуктов, то нельзя не отнестись сочувственно к разумным мерам японского правительства.

XVIII.

Праздник воинов. — Фехтование. — Борцы. — Нанайская ферма Жунсайнума.

День 20-го июня в Хакодате посвящен памяти воинов, павших на поле сражения. Хотя это в сущности не праздник, а память печального события, но толпа, запрудившая все улицы, веселится во всю, смеется, перебрасывается шутками и наслаждается всякими зрелищами. Для покупателей выставлен целый ряд японских лакомств, и торговля ими идет очень бойко. Все склоны гор унизаны детьми; присутствуют при этом и грудные дети на спинах матерей и старших братьев. В некоторых местах происходят театральные представления, но большая часть публики собралась там, [203] где фехтуют два полицейских в масках. Это фехтование совсем не похоже на то, что мы в Европе разумеем под этим именем. Фехтующий держит саблю или, для большей безопасности, бамбуковую палку обеими руками и рубится с противником. Победителем считается тот, кто ударит противника по темени, в грудь или в бок; другие удары не считаются. Победившему три раза достается приз. При фехтующих находятся два ассистента — два старика или учителя фехтования. Фехтующие, на манер японцев, с криком бросаются друг на друга, подзадоривают друг друга и во время борьбы так увлекаются, что, побросав оружие — к счастью только в виде бамбука — и сцепившись в рукопашную, начинают душить друг друга. Японская публика очень любит это зрелище и при каждом удачном ударе выражает свой восторг громкими криками.

В другом месте толпа собралась смотреть борцов. На возвышенном месте из насыпной, рыхлой земли ходят два голых человека с одним фундоши на чреслах. Массивные их фигуры с старинною японскою прическою показывают, что это борцы. Рядом с ними стоит человек с веером. Гнусливым голосом он прокричал имена борцов, и они готовятся к битве. Сначала они берут для счастья щепотку соли, несколько раз ногами и руками упираются в землю, обмазывают руки землей и затем садятся друг против друга на корточки и вдруг с криком бросаются друг на друга. Но это только прелюдия. Настоящая схватка впереди, и они опять садятся на корточки. Они вторично берут щепотку соли, мажут руки землей, пробуют силу своих мышц, и затем уже начинается настоящая схватка. На этот раз борцы оказались [204] одинаковой силы и долго боролись, но без результата. Наконец, распорядитель с веером в руке развел их и сам стал на то место, которое они занимали. Борцы отошли в сторону, пополоскали рот водою, вытерли пот, посидели немного и затем, сев друг против друга на корточки, опять начали бороться. Толпа в это время неистовствовала, кричала, пищала, хлопала; распорядители тоже кричали, ободряли борцов. На возвышение летели пояса, кошельки и другие предметы. Все эти вещи принадлежат победителю.

Но и во второй раз борцы не могли столкнуть друг друга с возвышенного места (в этом и заключается борьба), и распорядитель отвел их в сторону.

Когда борцы удалились и распорядитель прокричал имена других, из публики вышел человек и стал требовать продолжения борьбы. Он сопровождал свои слова криком и усиленною жестикуляциею. Публика смеялась, кричала; распорядители не соглашались, но пример заразителен, и у крикуна явились последователи. Оказывается, что эти господа держали пари и теперь не хотели успокоиться. Наконец, сами борцы решились потешить публику и вышли на арену. Наш крикун поклонился им до земли и от радости запрыгал и завертелся на месте. Новый взрыв хохота и восторженные крики. В антракте мальчики предлагали холодную воду со льдом, сладости, фрукты, отваренные в саке.

Наконец, борцы встали в позицию, и после долгой борьбы один не удержался и полетел вниз. Восторг публики нельзя описать, но и выигравший не знал что делать от радости. Он постукивал в свою жестянку и с торжеством показывал ее публике. Затем, обняв победителя, он пошел угощать его. [206]

Борьба иногда кончается замечательно быстро, и побежденный летит кубарем вниз, иногда летят оба; иногда борьба длится дольше, и тогда распорядитель поправляет повязку и обмахивает борцов веером.

Во время антракта к нашему месту, где сидела вся хакодатская знать, подходили борцы и низко наклоняли свою голову, убранную шиньоном, который заканчивался каким-нибудь блестящим шариком. Эти борцы с выбритыми, добродушными, веселыми лицами уже кончили свое дело и пришли к нам чистые, вымытые после ванны. Недалеко от того места, где мы сидели, происходил их туалет. Им прислуживали женщины, и борцы без всякого стеснения расхаживали перед ними совсем голые. Затем глашатай прокричал что-то, и перед публикой прошла целая процессия борцов. Сначала прошли борцы с правой стороны. На них, кроме фундоши, был вышитый золотом передник. На одном переднике были вытканы буквы, на другом — звери, на третьем — корабли. Такие передники стоят от 200 до 700 долларов. После этого прошла другая процессия и начался бой.

28-го июля я предпринял путешествие на север острова. Сначала идет ровная, однообразная долина, лишенная всякой растительности; дальше находится деревня Пчикава с соломенными крышами под гребенку, как у нас в Малороссии. Около Нанайской фермы видны деревья и обширные поля с пшеницею. Нанайская образцовая ферма, устроенная министерством колоний, должна была, по мнению основателей, перевернуть вверх дном все японское хозяйство, привить японцам новые вкусы и новые потребности, вместо риса заставить их есть белый хлеб, пить молоко, которого они до сих пор не пьют, и ввести в край культуру [207] новых злаков и овощей. Но в самом начале ген. Кэпрон жалуется на то, что его не слушают, что большие деньги тратятся непроизводительно на постройки и что ферма, вместо того, чтобы служить примером, является образчиком бестолкового хозяйничанья. Сначала на ферму отпускалось 50 тыс. долларов, теперь только 8, и ферма приходит в упадок. На конном заводе главное внимание было обращено на скаковых лошадей, которые, конечно, не нужны крестьянам. Мне показывали арабских лошадей, вывезенных из Тонкина, но они, по моему мнению, не представляют ничего особенного. Лошадей теперь 30 голов. Рогатый скот, выписанный за большие деньги из Америки, составляет ненужную роскошь, потому что крестьяне не желают держать коров, находя их совершенно бесполезными в хозяйстве (молока крестьяне не пьют, удобряют поля рыбьим туком, а что касается рабочей силы, то при дешевизне поденной платы большая часть тяжестей возится людьми). Молоко, по словам служащих, идет теперь на отпаивание телят и на приготовление масла.

Были на ферме мериносы, выписанные из-за границы, но в один прекрасный день они были проданы на мясо. Пастбище в 1,000 десятин было отдано даром на десять лет одному из местных воротил. Купленные за 250 и 300 долларов коровы были уступлены тому же господину по 45 долларов за голову — цена, за которую можно купить обыкновенную японскую корову. Виноградники, разведенные на громадном пространстве и стоившие больших трудов, частью уничтожены, а из того, что осталось, собирается обильный урожай винограда, который поедается на месте служащими и их знакомыми. Хотя польза от образцовой [208] фермы очень незначительна, но оптимисты утешаются тем, что роздано было много семян, хотя о результатах этой раздачи умалчивают. Можно почти безошибочно утверждать, что культура иноземных ягод, овощей и злаков очень туго прививается в Хоккайдо. Несмотря на близость Наная, в Хакодате Продаются только японские овощи и ягоды. Японцы в этом отношении очень консервативны и сеют только то, к чему привыкли с давних пор. Европейские овощи имеются только в частных садах, принадлежащих европейцам. В Иокогаме японцы уже в виду большого спроса находят выгодным культивировать европейские овощи. За одно следует сказать спасибо ферме — это за сочные и прекрасные фрукты, подобных которым нет во всей Японии.

Если мы забудем об издержках, то Нанайская ферма производит приятное впечатление своими громадными деревьями, своим благоустройством и чем-то напоминающим Европу.

Из Наная дорога круто поднимается в гору, и наш возница остановил лошадей для того, чтобы помочить им морды. Здесь редко дают им пить во время пути, а только окачивают их водой. Места прелестные. В лесу преобладают лиственные породы. Куда ни взглянешь, везде лес, обрывы, ручейки, воздух чистый, живительный, напоенный ароматом леса. Еще немного выше, и перед нами открывается чудное голубое море, напоминающее своим цветом Адриатику.

Высокая гора, к которой прислонился город, кажется оттуда островом.

Лошадь идет с трудом по скверной дороге. Наконец, мы добираемся до вершины, с которой [209] открывается широкая панорама и в средине освещенный розоватыми лучами солнца вулкан Комагатаке.

Вечер. Заходящее солнце осветило пурпуром верхушки холмов, покрытых лесом, красивое озеро с белыми лилиями, островок с маленьким храмом. На берегу озера Жунсай нума, существует гостиница, в которой есть комнаты, устроенные по-европейски. Есть еще другое озеро, но оно находится в стороне от большой дороги; тропинка, ведущая туда, очень крутая и вся заросла колючим кустарником. С вершины горы можно видеть эти озера, совершенно пустынные, вулкан и город Хакодате.

Комментарии

61. Peninsular and Oriental Company.

Текст воспроизведен по изданию: В стране восходящего солнца. Очерки и заметки о Японии Григория де-Воллана. СПб.-М. 1906