ГРИГОРИЙ ДЕ-ВОЛЛАН

В СТРАНЕ ВОСХОДЯЩЕГО СОЛНЦА

ОТДЕЛ ВТОРОЙ.

Личные впечатления.

XII.

Первый день в Японии. — Кобе. — Европейский квартал. — Хиого. — Дженерикши. — Уличная Жизнь. — Японский дом. — Старьевщики. — Горячие источники в Ариме. — Храм Икуто-но-мия. — Богиня солнца. — Памятник Киомори и японская доблесть. — Оосака-Нара. — Статуя Будды.

Знакомо ли вам то жуткое, беспокойное любопытство, которое охватывает человека при первом знакомстве с новою страною? Это какой-то неудержимый порыв узнать все сразу и необычайная жажда все новых и новых впечатлений. Все это я испытал при виде первого японского порта — Кобе, в котором пароходы Messageries Maritimes стоят более суток, совершая рейсы между Шанхаем и Иокогамою.

На первый взгляд Кобе представляет мало японского: это хорошенький, чистенький, благоустроенный европейский городок с удобною пристанью и красивым расположением у подножья высоких гор. Кобе ведет очень широкую торговлю и по отпускной и привозной торговле занимает второе место после Иокохамы. Европейский settlement управлялся в те времена своим [115] муниципальным советом, имел свою европейскую полицию и как две капли воды похож на все европейские поселки на Востоке. К settlement’у не применимо то, что мы разумеем под европейским словом — город: тут нет многоэтажных домов, скученных вместе, грязных и узких улиц с бедным и жалким населением больших городов. Это скорее Царское или Павловск с целым рядом красивых и нарядных дачных построек, окруженных зеленью. Это — особняки с большими садами, красивыми цветниками и лужайками.

Превосходно шоссированные дороги, широкие, тенистые аллеи производят приятное и жизнерадостное впечатление. Конечно, в каждом settlement’е имеются банки, конторы, магазины — и эта часть города смахивает на наши города. Но и только. Живя в красивом домике с большим садом, совершенно забываешь, что находишься в городе, и вам кажется, что вы круглый год на даче. Англичане — вообще большие мастера устраивать свою жизнь на широкую, комфортабельную и барскую ногу. Окруженные роскошью и довольством, они живут на Востоке так, как не живут в Европе и очень богатые люди. Нужно же чем-нибудь вознаградить себя за разлуку с родиной, за отсутствие театров, музыки и всех прелестей европейской жизни.

Европейская жизнь с ее роскошью и барскою обстановкой представляет все-таки мало оригинального, и для приезжего гораздо интереснее туземный город с характерными типами и костюмами. Потому он недолго останется в Кобе 54 и переедет в Хиого, который [115] притом гораздо больше своего собрата. К вашим услугам изящная ручная колясочка (дженерикша), на двух высоких, тонких колесах, на лежачих рессорах, с откидным верхом, и повезет вас не лошадь, а человек (курума). Если вы приехали Суэцким каналом, то такие колясочки для вас не новость; вы уже успели присмотреться к ним в Коломбо, Сингапуре и в Китае. В первый раз как-то совестно кататься на людях, но потом это чувство притупляется, и часто слышишь, как иностранцы погоняют своего возницу, покрикивая на него «хаяку», т.-е. поскорее. Возница не уронит седока, на крутых спусках сдержит, на ухабах будет осторожнее, а что касается достопримечательностей города, то он отлично знает, что показать европейцу. Он покажет улицы и магазины, в которых продаются редкости, и если вы купите что-нибудь, то он получит с проданной вещи заслуженный процент. Костюм возницы или курумы довольно оригинальный: на голове белая круглая шляпа, в виде гриба или, скорее, полоскательной чашки, на плечах синяя курточка и, во время холодного сезона, красный плед, затем узкие, синие панталоны, а на ногах соломенные сандалии. Улицы полны оживленной и веселой суеты; японки в цветных халатах (кимоно) идут своею утиною походкою, поскрипывая деревянными калошами; там же не стесняемая никем, среди улицы, играет целая коллекция детей всяких возрастов, не исключая и младенцев, которые привязаны к спине старших братьев и сестер. Очень забавно видеть, как эти малыши, имея за спиной младенца, иногда забывают об его существовании и бегают взапуски с другими детьми, кувыркаются на земле, падают, но при падении, словно по инстинкту, стараются [117] не ушибить младенца. Бывает и так, что маленькая няня и забудет о своей ноше и мчится во весь опор, а малютка, завернутый туго на спине, тихо дремлет, а головка его болтается в такт с движением бегущего. Целое полчище носильщиков (кули) с соломенными корзинами, с целым базаром всевозможных предметов или с переносною кухнею, со сластями из риса, рыбаки с рыбами в ушатах с водой, слепой амма с свирелью в руках и с жалобною мелодиею, баньщик, зазывающий публику в свое заведение, в котором купаются все, без различия пола и возраста — все это поражает своею новизною и оригинальностью. При этом в толпе ни толкотни, ни шума. У всех веселые, радостные лица, все смеются и улыбаются, точно очень рады видеть друг-друга, при встречах вежливо раскланиваются, сгибая очень низко спину и упираясь руками в колени. Так кланяются даже солдаты, забывая совершенно о своем военном звании. Как наши ямщики норовят всегда проехаться вскачь по деревне, так и курумаи мчатся во весь опор по узким улицам, и перед вами так и мелькают лавчонки с разным скарбом: кухмистерские, в которых выставлены кусочки соленой, копченой и свежей рыбы, рис, картофель, сои и столь любимая японцами редька (дайкон). Посетители закусывают тут же на улице и пользуются для этого деревянными палочками, которыми очень ловко заменяют вилки. Зеленый чай в крошечных чашках предлагается даром каждому посетителю.

Мои спутники-французы, уже раньше побывавшие в Кобе-Хиого и обуреваемые жаждою покупок, останавливаются у продавцов редкостей. Глаза разбегаются при виде красивых вещей из слоновой кости, [118] черепахи, бронзовых изделий, фарфора, лаковых вещиц, оружие и т. д. В первой комнате, выходящей на улицу, выставлены вещи похуже. Лучшие предметы — в задней комнате, но чтобы видеть их, надо непременно снять обувь, а то вы попортите и загрязните красивую цыновку. И вот мы, по японскому обычаю, гуляем в одних чулках по чистой, толстой цыновке. Заглядываем из любопытства в другие комнаты, и там нас поражают такая же чистота, порядок и полное отсутствие мебели. Да где же они сидят? Сидят на полу, на цыновке, обедают таким же образом и спят на тюфяках, которые днем тщательно спрятаны в стенном шкапчике. Многие европейцы думают, что у японцев бумажные дома. Это не совсем верно, но, действительно, дома у них строятся очень оригинально, не так, как у нас. Строитель поставит сначала четыре столба и на них возводит тяжелую, массивную крышу из черепицы. Покончив с крышею, строитель одну или две стены заделывает наглухо камнем, глиною или деревом с камнем и подводит под крышу. Фундамент обыкновенно отсутствует в японских домах, и пол ставится на некотором возвышении от земли. С двух сторон японец не ставит стены и довольствуется тонкими раздвижными стенками на пазах. Остов дома готов, надо разделить его на комнаты, и вот это делается очень легко посредством легких, раздвижных перегородок, оклеенных бумагою. Если японцу нужно, весь дом его превращается в одну большую залу или в массу мелких помещений, но, благодаря бумажным стенам, слышно все, что делается в каждом уголке дома. Такими бумажными раздвижными щитами снабжены и стены, выходящие на улицу или в сад, но для защиты от непогоды и для ночного [119] времени существуют еще деревянные, глухие раздвижные стенки. На ночь задвигаются эти подвижные ставни и запираются большим деревянным засовом. Утром они с шумом открываются и все открыто настежь, так что ветер свободно гуляет по всему дому. Я уже говорил, что обстановка японцев поражает своей простотой и отсутствием вещей и мебели. Все, что нужно для домашнего обихода, спрятано в маленьких стенных шкапчиках, а вещи подороже хранятся в особых, безопасных от огня, постройках, сделанных из камня и железа. Японцы не украшают своих комнат целою выставкою дорогих предметов; в приемной комнате вы увидите только одну картину и одну вазу — вот и все.

Наши курумаи, желая заработать побольше, предлагают нам проехаться на водопад и в Ариму, находящуюся в 4-х часах езды от Кобе.

Дорога в Ариму, местами очень тяжелая и неудобная, отличается красивыми пейзажами. По дороге можно взглянуть на деревенскую жизнь в Японии. Дома, большею частью, деревянные или глинобитные с деревянными переборками и столбами, крыши тростниковые или соломенные, обстриженные под гребенку; наверху посажена травка или цветы. Путешественника поражает отсутствие труб. Чем дальше от дороги, тем чаще видишь людей, костюм которых ограничивается одним только фундоши (кусок материи вокруг чресл); даже курумаи, вдали от зорких глаз полицейского, стараются сбросить с себя все лишнее и очень счастливы, когда могут бежать в самом легком дезабилье. Интересно смотреть, как они, завидев издали полицейского, в одно мгновение накидывают на себя киримон. Эти строгости явились под влиянием чопорных англичан; [120] сами же японцы не усматривают в этом ничего предосудительного, и теперь, несмотря на всякие строгости, очень часто видишь, как женщины, без всякого стеснения, принимают сидячую ванну в своих лоханках и моются и полощатся при публике. Но пора сказать несколько слов об японском костюме. Кимоно или киримоно (отрезанная вещь) похож на халат с широкими, как у рясы, рукавами, которые у японцев заменяют карманы. У каждого японца в рукаве всегда имеется бумага, заменяющая носовой платок и салфетку, книжечки и много других необходимых предметов. Женское кимоно отличается от мужского только тем, что оно длиннее. Рабочие, носильщики и ремесленники носят очень короткое кимоно или довольствуются коротенькою распашонкою. Многие японцы носят на рукаве или на спине герб своего дома, а в старину — герб своего господина. Кимоно опоясывается широким кушаком (оби); у женщин кушак завязывается сзади широким и красивым бантом в виде бабочки. Японцы не носили прежде сорочек, только один микадо носил под кимоно длинную шелковую рубашку, которая менялась каждый день и с императорского плеча отдавалась придворным.

В холодное время японцы навьючивают на себя несколько «кимоно», подбитых ватою, и сразу увеличиваются в объеме. Люди высших классов поверх кимоно одевают «хаори», похожий на кимоно, но гораздо короче. Хаори играет роль нашего сюртука. Поселяне носят узкие панталоны (момо-шики), но только офицеры и дворяне носили хакама (шаровары). Простолюдины и люди среднего круга одевают «хакама» только в особенных и торжественных случаях. День, когда мальчики в первый раз надевают «хакама» (когда минет [121] пять лет), считается большим праздником в семействе. В прежнее время, когда при дворе еще не были введены европейские костюмы, придворные носили длиннейшие хакама, которые закрывали всю ногу и на несколько вершков волочились на полу (такие «хакама» можно видеть в театре). Поверх хаори одевалась крылатка без рукавов — костюм, по своему значению соответствующий нашему фраку. Я еще ничего не сказал о затейливых прическах японцев. Благодаря особенной мастике, черные как смоль волосы японки образуют очень пышную, высокую куафюру, украшенную шпильками и цветами. Ноги японок не искалечены, как у китаянок высшего класса. Японки и японцы носят обыкновенно чулки, различные тем от наших, что большой палец отделяется от остальных. В комнатах носятся легкие сандалии или ходят в одних чулках. Для улицы существуют деревянные калоши, похожие на скамейки 55. В настоящее время относительно костюма существует полная анархия и смешение костюмов невообразимое. Вы увидите европейские шляпы, солнечные шлемы и японский киримон, пиджаки и панталоны, а на ногах — соломенные сандалии или деревянные калоши; а иногда вдруг покажется старый, порыжевший от времени цилиндр, уцелевший каким-то чудом от какой-нибудь похоронной процессии.

Женщины, за исключением дам высшего общества, остались верны национальному костюму и народным нравам; в деревнях, не стесняясь, кормят при публике ребенка или работают с открытою грудью, имея за спиною ребенка. В этом отношении японки [122] отличаются от жительниц Явы, которые носят детей на боку. Многие говорят, что эта манера носить детей на спине очень вредна, как для носителей, так и для носимых, у которых от этого бывают кривые ноги. Кривизна ног у японцев не подлежит сомнению, но происходит ли она от сидения с поджатыми ногами или от того, что ребенка носят на спине особенным образом — вопрос еще не решенный.

Деревни, несмотря на бедную обстановку, имеют красивый и приветливый вид, благодаря обилию цветов и зелени, которыми японцы умеют украсить свое жилище, Середина улицы и тут занята детьми, играющими в разные игры или пускающими змей. Курума, увидев ребенка, сидящего на дороге, сворачивает в сторону; но это не так легко сделать, когда едешь верхом или в экипаже и когда все эти карапузики, точно нарочно, лезут под лошадь или под экипаж.

Вообще вся жизнь японца происходит на улице; он работает, моется, одевается на виду у всех; даже известные кабинеты и ящики с неприятным запахом не спрятаны, как у нас, на заднем дворе, а выходят прямо на улицу. Вообще здесь, если судить на европейский лад, все шиворот на выворот. Начать с жилища: лучшие комнаты выходят не на улицу, а спрятаны на заднем дворе, там же находится миниатюрный садик с цветами и фонтаном. Книги у них начинаются с последней страницы, сладкое подают до обеда, вино тоже, и многое такое, о чем мы поговорим впоследствии.

Арима славится своими изделиями из бамбука и из окрашенной в разные цвета рисовой соломы. Эта мозаика из. соломы очень красива, изящна и стоит [123] сравнительно очень недорого. Новички на-расхват покупают эти баулы, коробочки, комодики и сигарочницы самых разнообразных видов. Кроме того, Арима привлекает посетителей своими горячими источниками (железистыми в 40%). Надо сказать, что японцы — большие любители горячих ванн и выносливость их в этом отношении изумительна. Они берут ванны, имеющие 112° Фар., и даже не поморщатся, тогда как европеец выскочит оттуда, как ошпаренный. Мне случалось часто видеть, как японцы после горячей ванны выскакивали на улицу нагишом и красные, как раки, бежали в таком виде по улице, не опасаясь, повидимому, простуды. Ванна у японцев играет такую же роль, как и у древних римлян, они проводят в общественных купальнях целые часы; там в перемежку полощатся дети, старцы, женщины и молодые мужчины; вся эта публика поет, разговаривает и голосит на все лады. Токийская полиция, под влиянием европейцев, запретила совместное купанье мужчин и женщин, но эти запреты не коснулись провинции. Эти общие купальни имеют одно неудобство: они служат распространению накожных болезней. Для европейцев существуют отдельные купальни, в которых вода меняется по желанию, но большинство японцев предпочитает общие купальни, которые дешевле и представляют больше развлечения. Это своего рода клуб. Прежде чем кончить об этом предмете, считаю нужным сказать о том, что японцы пользуются целебными источниками, не спрашивая докторского совета, в том предположении, что если это целебный источник, то вреда от него быть не может, и что чем больше им пользуешься, тем лучше. По этой причине, если японец дорвется до такого целебного источника, он почти [124] целый день сидит в ванне и, повидимому, чувствует себя очень хорошо.

____________________

В самом Хиого есть несколько храмов. После грандиозных каменных сооружений Индии, деревянный храм в Хиого показался мне жалким и бедным. Храм Икуто-но-мия, как говорит предание, был построен императрицею Цзинго, после возвращения из экспедиции в Корею (после 200 г. п. Р. X.).

Как все храмы национального культа синто, этот храм отличается большою простотою. Построен он из туземного хиноки (капариса Chamaecyparis obtusa Endl) самого лучшего качества; позолота, лак и резьба совершенно отсутствуют в синтоских храмах. Если простота составляет отличительную черту храмов синто, то в выборе места сказалась артистическая натура японца, страстного поклонника природы. Для храма выбирается всегда самое красивое место с широким кругозором и роскошною растительностью. При храме Икуто-но-мия содержится конь-альбинос, кролик и другие звери, которые кормятся на счет посетителей.

В Хиого надо посмотреть еще памятник, сооруженный на могиле Киомори. Этот замечательный деятель, живший в XII ст. после Р. X., был сыном императора Тоба от одной придворной дамы. Когда она была беременна, император уступил ее одному из своих придворных, по имени Кио-мори, с тем, однако, условием, что если родится дочь, то она будет признана принцессою императорского дома, а если родится сын, то он будет назван именем своего приемного отца. Родился сын, который, благодаря своим способностям и милости микадо, достиг самого высшего положения в стране. Честолюбивый, умный и [125] энергичный Киомори 56, победив своих врагов из дома Минамото, женил одного императора на своей дочери и возвел на престол своего внука.

Киомори приписывают искусственное создание острова Цукисима. Предание говорит о том, что волны два раза разрушали остров, и что спрошенный об этом ученый Абе-но-ясу-цзи посоветовал пожертвовать дракону, живущему на дне моря, 30 живых людей. Тогда Киомори велел караулить и хватать путешественников на большой дороге, но народ восстал против этого, и жители Хиого были избавлены от такой напасти. 30 человек были все-таки собраны и когда хотели погрузить их в море, то народ громко выражал свое неудовольствие. Тогда из толпы выступил юноша Мацуво Котей и, попросив Киомори освободить обреченных на смерть, предложил себя, как искупительную жертву дракону. Его предложение было принято, и Мацуво, помещенный в каменный гроб, был опущен в море, — и остров создался без всяких затруднений.

«Осака» 57, на берегу залива того же имени, находится от Кобе в расстоянии 20 миль или часа езды по железной дороге. Ее называют почему-то японскою Венециею. Общего с Венециею — только большое множество каналов и мостов, которых насчитывается до 3,500, но этим сравнение и кончается. Вместо роскошных дворцов и монументальных построек Венеции, здесь красуются все те же убогие сарайчики и деревянные балаганы. Улицы чрезвычайно узки, и так как движение по улицам большое, то происходят постоянные задержки и остановки. [126]

Гостинница Жютей, в которой я остановился, устроена яко-бы на европейский лад, но в сущности это жалкая пародия, на европеизм. Вместо комнат, какие-то жалкие клетушки с скверными постелями, и в зимнее время в комнатах такой холод, что хоть волков морозить; стены просвечивают и отовсюду дует; кормят отвратительно и за все берут сравнительно дорого (от двух до трех долларов в день). Замечательно то, что в Жютей есть японская половина и там полный комфорт, конечно, в японском вкусе. Для спанья вам дадут толстые шелковые, ватные одеяла (фтоны), тогда как в европейской половине тюфяки и одеяла ниже всякой критики. В японской половине образцовая чистота, на полу прекрасные цыновки и даже ковры. В холодное время и в японской половине собачий холод, потому что в японских домах нет печей. Вместо печи, в каждом японском доме имеется хибач или деревянный ящик, внутри которого вставляется другой ящик (фарфоровый, глиняный или бронзовый), наполненный горячими угольями, прикрытыми золою. В зимнее время все семейство собирается и греется около такого хибача. Когда я путешествовал зимою по Японии, то в комнатах было так холодно, что замерзала вода. Единственным спасением от холода были хибачи, которых я требовал несколько штук сразу и таким способом нагревал комнату. В наших европейских помещениях можно угореть от одного хибача, но в японских домах, благодаря обильной вентиляции, хибачи не опасны.

Осака, после Токио, самый населенный город в Японии (470,306 жит.), издавна славился своими театрами и зрелищами всякого рода. Это по преимуществу город удовольствий и больших торговых оборотов. Таким [127] он остался и до настоящего времени, и улица Синсей-баси, на которой находятся театры и другие увеселительные места, полна оживления, веселия и шума, не прекращающегося до глубокой ночи. В торговых рядах — самая разнообразная выставка товаров. Там найдете деревянные и кожаные изделия из Осаки, ковры из Сакая, древности из Нары, фарфоровые, бронзовые изделия из Киото, из того же города прекрасные вышивки, шелковые материи, парчу, фалань и предметы из слоновой кости. Прогулка по Синсей-баси и Сакай-судзи очень интересна вечером, когда эти улицы освещены множеством фонарей и электрическими лампочками (в остальной части города царствует полный мрак, и без фонаря там не сделаешь ни шагу). Громадная толпа собирается около театров и балаганов с громадными, широковещательными вывесками и афишами, или у магазинов, в которых разложены самые разнообразные товары, или спешит в изящные ресторанчики, построенные на сваях и возвышающиеся над водою в виде многоэтажных, воздушных павильонов.

Из достопримечательностей Осаки первое место занимает укрепленный замок (О-Сиро), построенный известным Хиде-иеси или Тайко-Самой в 1583 г. В 1868 г., во время междоусобной войны, все постройки замка были сожжены отступавшими войсками сегуна, и замок без сопротивления достался сторонникам микадо. Из крепостных построек Японии осакский замок занимает первое место по своей величине и по массивности постройки. Это в полном смысле циклопическая постройка: некоторые камни имеют более трех сажен длины и 1 1/2 высоты. Просто удивительно, как эти глыбы были подняты на такую высоту. Кемпфер говорит, что эти монолиты доставлялись по приказанию [128] Хиде-иеси с острова Иницима на шести барках, связанных вместе. Предприняв экспедицию в Корею, ради обессиления могущественных феодалов, Хиде-иеси очень усердно сооружал в это время свою твердыню, которая должна была укрепить за его династиею главенство в Японии. Но крепкие стены, двойным кольцом окружавшие замок, оказались недостаточною защитою, и наследник его Хиде-иери должен был уступить поле битвы Ие-су. С каменного фундамента главной башни, деревянная надстройка которой сгорела в 1868 г., открывается красивый вид на город, который, благодаря белизне своих стен, можно назвать белым городом. Оттуда на далекое расстояние видна долина, изрезанная каналами, и окаймляющие ее горы. Замок теперь занят гарнизоном, и в то время, когда мы там были, на плацу происходило ученье на европейский лад.

Из храмов в Осаке Кодзу-но-мия замечателен своею древностью и тем, что он посвящен Нинтоку Тенно, который говаривал, что истинное богатство государя есть благосостояние его подданных. Буддийский храм Тенно-жи, находящийся в юго-западной части города, был построен первоначально знаменитым Мма Ядо или Сетоку-Тайси, о рождении которого существует легенда, что мать его видела во сне Кваннон-Сама, одно из божеств буддийского пантеона, которое заявило ей, что воплотится в ней и спасет мир. После этого она сделалась беременною и, гуляя, в конюшне родила сына, которого назвали Мма Ядо-но-одзи, т.-е. принц конюшен. Принц Мма Ядо, как следовало ожидать, оказался феноменом; в четыре месяца он уже говорил, а в тринадцать повернулся к востоку и воскликнул «Наму Бутсу», т.-е. благословенный [129] Будда. Достигнув степеней известных, он был признан наследником престола и соправителем императрицы Суйко. Ему приписывают введение первого календаря в Японии, судебного уложения, и, благодаря его содействию, буддизм распространился в стране. Когда он умер, то ему был дан титул Сетоку или «святая благодать».

Против часовни, посвященной принцу Мма Ядо, находится колокол Индо-но-кане. Посетители звонят в этот колокол, прося Мма Ядо или Сетоку ввести мертвых в рай. Много игрушек, кукол и детских платьев пожертвовано Сетоку. Дети во дворе с клетками предлагают посетителю выпустить птичек на свободу. Немного дальше находится пятиэтажная пагода, построенная в XVII ст. и украшенная слоновыми головами. В этой пагоде имеются портреты Саккия-муни и восьми проповедников буддизма, и с высоты башни виден город и окрестности.

Когда я вернулся домой, то застал в гостинице молодого человека, который рекомендовался сотрудником газеты «Майничи-симбун» (ежедневная газета). Из дальнейших его слов я узнал, что он пришел разузнать подробно обо мне и моих взглядах на политику. Одним словом, как это ни смешно, но interviewer был на-лицо и забросал меня вопросами. В свою очередь, и я расспросил его о газете и узнал, что «Ежедневная газета» придерживается либерального направления и имеет 10,000 подписчиков. Расходы в сущности очень незначительны (по 1,000 долларов в месяц, из которых 50 долларов полагается главному редактору). На другой день оказалось, что репортер, ради пикантности, сочинил от себя политический разговор, о котором мне и не снилось. Опровергать его [130] у меня не была ни времени, ни охоты, и я отправился: в Нару.

Нара была столицею Японии при семи императорах (от 704 до 784 г. после Р. X.) и славилась тогда великолепием и богатством своих зданий. О прежнем величии этой развенчанной царицы свидетельствуют многочисленные храмы, привлекающие массу поклонников. Я ничего не скажу о пятиэтажных пагодах, о храме Казга, Нигвацу да и других, потому что вся прелесть Нары состоит не в этих старинных храмах, а в окружающей ее природе. Тишина и безмолвие чудного леса с исполинскими деревьями, в тени которых приютились убежища для молящих и скорбных душ, производит какое-то грустное и торжественное впечатление. В лесу бродят олени, которые, увидев посетителя, доверчиво бегут за ним, ожидая от него подачки.

Достопримечательностью Нары считается колоссальная бронзовая статуя Будды (53 фута). Будда изображен сидящим с поджатыми ногами на священном лотосе с двойным рядом лепестков; правая рука поднята кверху, левая покоится на коленях. Когда-то вся статуя была вызолочена и теперь в некоторых местах видны следы позолоты. Во время пожара в 1180 году сгорел храм, в котором находилась статуя, и голова была растоплена огнем. То же случилось и в 1567 году, так что голова Будды — новейшего происхождения и не такой хорошей работы, как остальная часть. Теперь над статуей построено здание, которое, по моему мнению, слишком низко в сравнении с колоссальными размерами статуи.

На обратном пути мне показывали место, где сжигают трупы. Ночи большие, закрывающиеся [131] герметически, показывают, что этому делу посвящено большое внимание. Перед зданием, где совершается сожжение — чистенький; дворик, по бокам которого находятся: деревянные галлереи, украшенные искусственными цветами.

XIII.

Старинная столица Японии. Дворцы. — Храмы. — Промышленная выставка. — Юбилей. — Мияко-Одори. — Тысячелетнее дерево в Кара-саки. — Оцу. — Араси-яма.

Из Осаки в Киото около часу езды по железной дороге. По мере приближения в Киото местность становится живописнее и, наконец, показывается Киото, который на первый взгляд не производит впечатления большого города (260 т.). На улицу выходят все те же низенькие сарайчики, балаганчики, которые видишь во всей Японии, и посетителю кажется, что это — не город, а большая деревня. Во всяком случае, город имеет какой-то сонный вид, прохожих мало, движение незначительное, и повсюду царит мертвенность и скука. Только на улицах, где находятся театры, толпятся прохожие и видна вообще жизнь. Правильная распланировка улиц также наводит уныние и скуку. По что за прелесть предместья старинной западной столицы. Среди гор, окружающих город полукругом, поместились монастыри, храмы с вековыми рощами, загородные дворцы с садами, дачки, рестораны и изящные чайные домики. Благодаря обилию воды, которая или образует красивые каскады, или журчит в каком-нибудь овраге, все кругом покрыто свежею и сочною зеленью. И среди такой поэтической обстановки находится гостинница Ями. Она устроена на [132] европейский лад, и если в ней не все удобно, то это забывается: ради восхитительных пейзажей, которые развертываются перед очарованным взором посетителя.

Несмотря на свои храмы, дворцы и артистические богатства, Киото имеет вид захудалого города. И это очень понятно, потому что фактическая власть была в руках сегуна или тайкуна, а что еще важнее — от него зависело материальное положение императора или микадо и его двора. Не в его интересах было доставлять в Киото обильные средства, и двор, можно сказать, существовал впроголодь. Не даром японцы приводят в пример бедность куге — потомков и ближайших родственников микадо, принужденных заниматься разными работами. Бедность бросается в глаза при осмотре Госе — постоянной резиденции императоров. Снаружи дворец окружен невысокою каменною стеной, в которой проделаны семь ворот. Пройдя широкий двор, видишь одноэтажные невысокие здания, в которых жила прислуга дворца, затем другой двор с жилищами куге, дальше высших придворных чинов и только в центре за оградой — жилище микадо с красивым садам.

Внутреннее убранство отличается большею простотою: стены деревянные, незакрашенные и нелакированные, столбы тоже из дерева, без признака наружной отделки, но при этой простоте соблюдалось правило, чтобы материал был самого высшего качества и совершенно чист, т.-е. без сучка и задоринки. Единственная роскошь заметна в хороших цыновках и в задвижных стенах, на которых красуются разные рисунки. Все это работы лучших мастеров японской живописи, и в этом отношении дворец микадо обладает сокровищами, которым, действительно, нет [133] цены. Видел я тронную залу с портретами китайских мудрецов и аудиенц-залу, в которой даймио представлялись микадо. В этой зале три уступа, на которых, согласно старшинству, размещались даймио и высшие чины двора. Выше третьего уступа находится эстрада с опущенными сверху шелковыми занавесками. За этою занавесью на троне восседал микадо. Когда он усаживался на свое место, штора медленно поднималась до высоты его колен, но так, что никто из присутствующих не мог видеть его лица. Такое устройство было очень удобно при всяких дворцовых переворотах. Можно было очень легко подменить императора, и никто из присутствующих этого бы не узнал. Да и вся история Японии показывает, что императоры сменялись очень часто, иногда не достигнув совершеннолетия; что на престоле, большею частью, фигурировали дети, и вместо них правили их опекуны, и что все эти перемены не отражались ничем на жизни народа. До последнего переворота микадо были лишь игрушкою в руках честолюбивых царедворцев.

Сад, примыкающий к жилым покоям микадо и его жен, прелесть как хорош. Тут есть маленький пруд с плавающими на нем цветами лотоса, столь любимые японцами ноздреватые, покрытые мохом камни, островки, мостики, павильоны — все это окруженное красивыми деревьями, в тени которых так хорошо мечталось потомкам богов, что они даже забывали о своей власти над остальными смертными.

Сегунский дворец, в сравнении с дворцом микадо, поражает своей пышностью и великолепием. Он окружен массивными стенами, рвами и имеет вид цитадели. Только за этими каменными стенами сегун чувствовал себя в безопасности. В Нидзо-но-сиро (так [134] называется сегунский дворец) совершилось знаменательное для японской истории событие. 6-го апреля 1868 г. нынешний микадо, после победы над сегунскими войсками, в присутствии государственного совета, дал торжественное обещание даровать народу совещательное собрание и управлять страною, согласуясь с общественным мнением, — обещание, исполненное два года тому назад. После этого Нидзо-но-сиро был занят казенными учреждениями, и в это время чудные рисунки были сорваны с задвижных перегородок и многие из них были попорчены. Реставрация Нидзо-но-сиро была совершена в 1885 г., и теперь убранство дворца в полном смысле роскошное. Если я говорю о роскоши, то надо понимать это слово в японском смысле, т.-е. комнаты пустые, лишенные мебели, как у самого простого японца, но отделка стен действительно великолепна. Ажурная, резная работа, которою украшено все, начиная от ворот до внутренних покоев — верх изящества и красоты. Задвижные стены или седзи, оклеенные золотою бумагою, украшены самыми разнообразными рисунками, но особенно хороши акварельные эскизы на дерене. Пышность сегуна сказалась в обилии украшений из бронзы, фалани, драгоценного золотого лака, в резных плафонах, которые и теперь возбуждают всеобщее удивление своею артистическою законченностью и красотою. Все это украшено гербом Токугавы — знаменитым трилистником, который уступил теперь свое место красивой астре — эмблеме императора.

Из храмов в Киото монастырь Чи-он-ин производит величавое впечатление своими колоссальными размерами, своими вековечными рощами, террасами, расположенными точно ступени гигантской лестницы, [135] монастырем с белыми обнаженными стенами и святилищем, сверкающим золотом. Он был основан в 1211 г. Энко Дайши, который положил начало новой секте Жио-до. В самом храме, как говорят японцы, 5,800 цыновок 80 фут. длины, 37 шир., 80 выс. и много редких картин, которым, по словам японцев; нет цены. Между прочим, там можно видеть гусей Кано Мотонобу (1475-1559), кошку, которая, откуда бы ни смотрел зритель, всегда оборачивается к нему лицом. Нас провели по скрипучему полу, который должен напомнить пение соловья.

И в Киото есть своя большая статуя Будды, но она деревянная и не производит того впечатления, как Камакурский Дайбудза. Тут же находится и большой колокол, высота которого 14 фут., в диаметре 10 фут.

После этого проводник повел нас в знаменитый храм 33,333 статуй. Сан-ман-сан-сен-сан-бяк-сан-дзю-сан-до или иначе называемый Сан-дзю-сан-ген-то тридцати трех кен. Хотя в этом храме только 1,027 позолоченных статуй вместо 33,333, но, как объяснил бонза, счет совершенно верен, так как многие статуи обладают целым рядом голов, красующихся вместо диадемы на голове. Эти изображения очень интересны с точки зрения японской скульптуры, которая поражает силой и тонкостью резца, но к которой неприменимы, конечно, требования античного искусства.

Замечательнее и интереснее других храм Нисихон-гвандзи, принадлежащий секте синсиу или монтоо, отвергающей аскетизм, безбрачие духовенства, пост и другие строгие требования буддизма. Секта имеет свою иерархию, которая соответствует католическому епископу и его капитулу. Главному бонзе в [136] Ниси-хон-гвандзи подчинены 10,000 храмов секты монтоо; под его непосредственным начальством находятся, кроме помощников, еще сто других бонз, живущих в храме Ниси-хон-гвандзи. Внутреннее убранство храма отличается большою роскошью и великолепием, но в том же роде, как мы видели во дворце сегуна. И это объясняется очень просто тем, что это — бывший дворец, подаренный целиком главному бонзе и перевезенный им из Фусими на настоящее место. Между произведениями искусства выделяются работы, принадлежащие резцу Хидари-дзингоро.

Осматривая все эти редкости, мы незаметно очутились в прелестном саду, который, несмотря на то, что он невелик, кажется очень большим, благодаря умелой группировке деревьев. Над маленьким озером висят воздушные балконы загородной дачи Хиде-иеси; маленькие мостики перекинуты через ручейки, извилистые дорожки ведут в разные укромные утолки, среди которых бьют фонтаны. Для японцев это место особенно дорого по историческим воспоминаниям; они восхищаются решительно всякою мелочью и с благоговением показывают место, где Хиде-иеси любовался луной, где он писал стихи и т. д.

Только побывавши в Киото, можно представить себе утонченную жизнь японского двора и японской аристократии. Тут строились громадные храмы, дворцы и монастыри; тут отказавшиеся от власти императоры выбирали себе красивые места, в которых они могли, вдали от шума и суеты, предаться размышлениям и вести изящную и утонченную жизнь. При дворе микадо существовала та же праздная жизнь, чуждая всякой деловитости; придворные устраивали словесные турниры, сочиняли стихи на разные темы, отгадывали шарады, [137] соперничали друг с другом в изящных рисунках, изощряли свой вкус на разные лады, придумывали разные скучные церемонии и жили, как подобает небожителям, вдали от бранных кликов и забот ежедневной жизни. Благодаря этому, Киото сделался средоточием искусства и промышленности, и произведения киотских мастеров считались образцами вкуса и тонкого изящества. И в настоящее время, когда двор переехал в Токио, Киото все еще славится своею бронзою, своею фаланью, своими шелковыми материями, вышивками, парчами, бархатом, крепом, атласом, резными работами, инкрустациями, фарфором, лаковыми изделиями, картинами, и можно провести целые дни, странствуя по магазинам и изучая местное производство. В магазине, где продают старинные вышивки и материи, можно видеть образцы этих работ, разнообразие и изящество которых просто изумительно. Рассматривая их, можно убедиться в том, что мастер смотрел на свой труд с любовью и, как артист, отделывал каждую мелочь. И теперь в магазине можно видеть ширму, которая стоит 1,000 долларов и на которую мастер употребил несколько лет своей жизни. Особенно хороши cloisonne или фаланевые работы. Над некоторыми вазами работают года два и даже больше. И что это за кропотливая работа! Я видел, как это делалось у Намикавы — одного из артистов этого дела. На медную основу или вазу приклеивается тонкая проволока и потом, смотря по рисунку, эти места наполняются разноцветным стеклом, после чего ваза обжигается четыре раза. После четвертого обжигания начинают выравнивать шероховатые места. Работают у Намикавы преимущественно мальчики, маленькие ручки которых вообще способнее к такой кропотливой [138] работе. Платит, он за работу от 5 до 30 долларов в месяц.

Покидая Киото, нельзя не сказать об окрестностях этого города — ведь они один восторг. Араси-яма, с рощами из красного клена, с красивыми изгибами реки, обильной порогами и быстринами, уже давно воспета японскими поэтами. Особенно красива эта гора во время, цветения вишневых деревьев, когда она вся покрыта белыми, красными и розовыми цветами, эффектно выделяющимися на темной зелени хвойных пород.

Мне пришлось посетить Киото в самый разгар войны с Китаем, когда в древней столице Японии была открыта четвертая национальная промышленная выставка. Первый опыт в этом роде был сделан в 1877 году в парке Уэно (Токио). Там же была и следующая выставка. Когда стали поговаривать об открытии четвертой выставки, то торговая палата округов Квансей стала ходатайствовать перед правительством о том, что для поощрения торговли и промышленности разных местностей в империи выгодно переносить выставки с одного места на другое. К этому времени жители Киото задумали отпраздновать 1,100-летний юбилей перенесения столицы в Киото и просили правительство на этот раз открыть выставку в самом Киото. Как значительный центр искусства и промышленности, Киото является самым подходящим местом для большой всенародной выставки. В сравнении с выставкой 1890 года теперешняя представляет шаг вперед на пути промышленного развития. И этот прогресс замечается в военное время, когда все силы страны были напряжены в высшей степени. В день открытия выставки (1-го апреля) Киото принял праздничый вид. [139] Все улицы были украшены флагами. Место для выставки выбрано удачное. Находясь у подножие горы, выставка занимает громадную площадь, и оттуда; открывается широкий вид на весь город.

Перед обширною площадью о фонтанами по середине возвышается монументальное выставочное здание. Вход по середине под аркой; с каждой стороны куполообразные башни. Выставочное здание имеет вид четыреугольника с параллельными галлереями. В середине устроен садик с фонтанами. Против задних ворот выставки, через площадь, находятся дворец и храм, построенные к 1,100-летнему юбилею столицы. Правее от них выставка изящных искусств. На площади эстрада для оркестра и павильоны для приема гостей. В стороне от выставочного здания находятся: аквариум, павильоны рыболовства и рестораны.

Скажем несколько слов о размерах выставки. Город уступил выставке 80,000 цубо (цубо — равен 6 квадр. фут.). Здания занимают 9,600 цубо (промышленная выставка 4,050 цубо, машинное отделение — 1,200, земледелие и лесоводство — 1,440, морские продукты — 540, искусство — 420, живой инвентарь — 600). Выставлено было 208,718 предметов, экспонентов — 80,060. Львиная доля принадлежит, конечно, самому Киото. Токио занимал уже второе место. При посещении выставки бросается в глаза один крупный недостаток. Вместо того, чтобы распределить предметы по отделам, так что посетитель мог бы в одном месте видеть ткани, в другом фарфор, в третьем бронзу — предметы сгруппированы по губерниям или кенам. Каждой губернии отведено известное пространство и им предоставлено распределять предметы по собственному усмотрению. Если вы хотите основательно познакомиться с [140] промышленным развитием Японии по провинциям, то эта система очень хороша; но если вы, к сожалению, располагаете ограниченным количеством времени, то такая система может привести вас в отчаяние. С другой стороны, для людей, незнакомых с японским языком и китайскими знаками, выставка является по истине закрытою книгой. Все интересные надписи (местность, имена экспонентов, цены, данные о производстве и т. д.) только на японском языке и китайскими знаками. По-английски красуется только надпись «просят не трогать» или «здесь не курят». Вот единственная уступка европеизму. Зачем их баловать!! Вот если можно заимствовать что-нибудь хорошее, то это другое дело; и в этом отношении японцы сделали очень много. Они старались воспользоваться всеми новыми открытиями в Европе и Америке, и в производстве бумажных изделий, спичек и других предметов они достигли крупных результатов. Обладая угольными копями и дешевым рабочим трудом, японская промышленность вытеснит со временем из своей страны европейские и американские произведения. Манчестер был побежден Бомбеем, а теперь Япония успешно конкурирует с Бомбеем. Многие из выставленных предметов, в сравнении с такими же европейскими изделиями, поражают своею дешевизной. Так, например, седло из Кумамото со всеми принадлежностями стоит от 6 дол. 50 цент. до 12 дол. 58. Такою же дешевизной отличаются фланелевые изделия из Киото и Ехиме (за ярд от 8 до 19 копеек). Вот список предметов, который может дать понятие о японских ценах: [141]

ПРЕДМЕТЫ.

Место

производства.

ЦЕНЫ.

Сапоги Ехиме

2,80 дол. до 4 за пару.

Красные одеяла Одзи-Токио

1,40 за штуку.

Полосатые одеяла

«

1,15 до 1,40 за штуку.

Платки

«

1,80 до 3 дол. за дюж.

Стаканы Осака

3 дол. за дюж.

Рюмки

«

2,50 дол. за дюж.

Ламповые стекла

«

3 дол. за дюж.

Ламповые колпаки

«

30 ц. до 3 дол. шт.

Соломенные шляпы Нагасаки

75 ц. до 1 дол. шт.

Термометры Токио

50 ц. до 80 ц. шт.

Часы Осака

2—8,80 дол. шт.

Белые воротники к рубашкам Токио

8 до 10 ц. шт.

Рубашки

«

1 дол. 80 ц. шт.

Войлочные шляпы. Осака

70 ц.—1 дол. 30 ц. шт.

Цыновки

«

90 цент. до 3 дол.

К этому списку можно прибавить фортепиано, гармониумы, музыкальные, оптические, хирургические инструменты, фотографические аппараты, машины, ковры и т. д. В машинном отделении красовались машины, сделанные на Оказакском заводе. Очень хороши телефоны и электрические приборы Танака из Токио, также пожарные инструменты и насосы.

Из сельскохозяйственных произведений самое выдающееся место занимает рис и рисовая водка. За этим является пиво (Кирин, Асахи, Марусан). Чаю, конечно, отведено большое место, так же, как шелку. Фруктов гораздо меньше, чем можно было думать. Есть хорошие яблоки из Канагавы (Иокогама) и виноград.

Много места занимают ткани самых разнообразных цветов и оттенков, но особенно хороши изделия из разрезного бархата (Юзен биродо). Эти картины на бархате исполнены такою искусною рукой, что их можно считать шедеврами в своем роде. Тут соблюдены [142] самые тончайшие оттенки, перспектива и работа исполнена с такою тщательностью и художественною законченностью, как будто у артиста была в распоряжении кисть, а не резец, неосторожное отклонение которого может испортить всю картину. Впрочем, в самом Киото немного таких артистов, как Асада и его сын. Работать горизонтально и вертикально резцов по бархату еще не так трудно, но всего труднее, когда приходится резать по диагонали. Жизнь самих резчиков по бархату не отличается продолжительностью. Это происходит от вдыхания мелких отбросов и бархатной пыли. На выставке можно видеть чудные изделия из фалани (cloisonne). Рядом с токийскими и киотскими произведениями отличается фалань из Нагои. В последнее время прибавился еще новый род прозрачной фалани на серебряной основе (sur fond translucide) или, как японцы называют, гин-суки-дзипо. Образчики этой новой фалани отличаются малыми размерами — но это все шедевры. Серебряная основа придает особенную мягкость краскам. Цены на эти предметы очень высокие. В отделах бронзы, серебра, лака и дерева очень много красивых предметов, но нет ничего особенного. Что касается фарфора, то артисты, как Сейфу-Козан, Такемото, Хигучи, Хансуке и Масакичи довели живопись на фарфоре и технику до высокой степени совершенства. Вышивки шелком Нисимуры отличаются замечательным изяществом. По своей законченности — это настоящие картины. Вот храм и отражение его на спокойной поверхности пруда; плавающие утки оживляют пейзаж. Или любимый пейзаж японца — Араси-яма (гора в окрестностях Киото) во время цветения вишен. Тут же красуются ширмы, за которые просят 16,000 дол. [143]

____________________

В 1895 году я был два раза в Киото: один раз для осмотра выставки, а другой раз в октябре, чтобы присутствовать на празднествах по случаю юбилея города Киото. В начале японской истории император, повинуясь древнему обычаю, не мог жить в доме своего отца, и потому столица Японии переносилась с одного места на другое. Таким образом, императорский двор кочевал из одной провинции в другую (Ямато, Сецу, Оми, Ямасиро). В начале VIII столетия Столица была перенесена в Нару, а в 784 году император Кванму перенес свою резиденцию в Нагаока, в нескольких милях от Киото. Найдя это место неудобным, он поручил Фузиваре, Огуромаро, Кино-Косами и жрецу Кенкей найти более подходящее место. Они выбрали деревню Уда, в провинции Ямасиро, и в 794 году Кванму перенес туда свою резиденцию, которая получила название Мияко или Киото (в переводе западная столица). Таким образом, со времени основания столицы прошло более 1100 лет. Желая достойным образом отпраздновать свой юбилей, горожане не пожалели средств и трудов. Рядом с выставкой был построен деревянный храм, представлявший в меньшем размере точную копию дворца Кванму-Тенно. Тысяча приглашений было разослано по всей Японии.

В первый день, несмотря на накрапывавший по временам дождь, около тысячи гостей собралось у входа выставки. Тут были и члены дипломатического корпуса, знатные иностранцы, японские министры, члены верхней и нижней палат и другие почетные гости. Гостей просили, согласно рангу, подождать в одном из павильонов около храма. Когда к портику храма подкатила карета с седовласым принцем Ямасина, гостей просили перейти в одну из боковых галлерей храма. [144] Правая сторона была занята европейцами, а левая почетными японскими гостями.

Принц и самые почетные гости вошли под звуки японского гимна в середину храма и уселись по местам. Началась довольно скучная церемония — чтение разных адресов. После этого нашим глазам представилось очень интересное зрелище. Около тридцати синтоистских жрецов, одетые в чрезвычайно богатые костюмы, медленно и плавно проходили мимо принца, исполняя перед ним священный танец. Костюмы жрецов, в высшей степени оригинальные и самых ярких цветов, из тонкой шелковой марли, отличались длинными рукавами и длиннейшим шлейфом, так что жрецы издали имели вид бабочек. На голове была очень красивая каска. Как мне говорили потом, эти костюмы одевались только раз или два, и то в самых торжественных случаях. Музыка, служившая аккомпаниментом танцев, была в высшей степени своеобразна. После танцев, которые продолжались в течение двух часов, всех гостей просили перейти в столовую, очень красиво декорированную флагами, цветами и разноцветными фонарями. Распорядители очень умело воспользовались для этой цели бывшею выставкой и расставили там столы для гостей. Перед каждым прибором стояли ящики с японским обедом, состоящим из многих блюд. Но и европейцы не были забыты, и для них поставили мясные кушанья, вина. Тут же была салфетка, в которую, по японскому обычаю, каждому гостю на память, завязывали разрисованные ящики с японскими кушаньями. После угощения гостям показывали скачки в старинном японском вкусе. Скакавшие были одеты в старинный японский костюм, в латах, шлеме и в полном вооружении. [145] Конюхи с трудом удерживали под уздцы диких, не выезжанных лошадей, которые кусались, брыкались и бросались в сторону.

Скачка начиналась с страшным криком самого скакавшего и гиком толпы.

____________________

Вечером 23-го октября н. ст. нас пригласили смотреть старинные танцы. Концертная зала, устроенная в здании выставки, освещенная а giorno электрическими фонарями, была украшена покрасневшими листьями клена разных оттенков. На эстраде оркестр играл попури из какой-то итальянской оперы, но самую оперу трудно было узнать в этом исполнении. Европейская музыка сменилась непривычною нашему слуху японской музыкой, замечательною своими диссонансами. Что сказать вам о программе? Если я вам скажу, что был танец «красивый аист» или «счастливый лев», или «сад со сливами», то вы, вероятно, останетесь к этому вполне равнодушными. Надо видеть красивые костюмы, которые менялись с каждым танцем, миловидных танцовщиц, которых многие из вас не найдут по своему вкусу и оригинальная грация которых не отвечает нашим требованиям изящества. Во всяком случае, картина эта в высшей степени своеобразна и, конечно, не подходит к тому, что мы разумеем под танцами. Были тут и старинные танцы, исполненные на яхте императора, по случаю постройки дворца. Более понятными оказались древние танцы, заимствованные из Кореи, как, например, игра в мяч или танец, изображающий лодочников.

Все это закончилось ужином, во время которого играл оркестр. Когда угощение кончилось, то оркестр заиграл японский гимн, а потом, в виде любезности, [146] американский, русский, английский гимны, марсельезу, а пред испанцем извинились, что у них нет испанского гимна.

Хотя я бывал несколько раз в Киото, мне все не удавалось видеть танец, которым славится эта старинная столица, а именно мияко одори (Мияко — западная столица, одори — танец). Этот танец можно видеть только весной, и так как постановка его стоит очень дорого, то в другое время его ставят только по какому-нибудь особенному случаю. На этот раз для представления соорудили громадное здание. У самого входа в театр сотни гета (деревянные подставки, употребляемые японцами вместо галош для хождения по улицам) указывают на присутствие туземной публики. В передней много народа, ждущего пока кончится представление. В театре только помещение, соответствующее нашему партеру, и эстрада, там, где у нас императорская ложа, с несколькими рядами стульев. Японцы помещаются обыкновенно в партере, разделенном на квадратики, огороженные друг от друга невысокими перегородками. Японцы обыкновенно садятся в эти загородки, человека по четыре, по японскому обычаю, на пятках. На этот раз наша компания, вместо того, чтобы сесть чинно в отведенные нам места, спустилась в японский партер и уселась там, как попало, к великому скандалу и изумлению японцев, бывших в зале. Я забыл сказать еще, что там, где у нас с правой и с левой стороны помещаются бенуар и бельэтаж, устроена сцена в виде узкой галлереи.

С поднятием занавеса, мы увидели на главной сцене летний дом микадо с устроенною кругом верандой. С правой и левой стороны под красным балдахином в красивых костюмах сидели восемь [148] гейш (музыкантш и танцовщиц от 18 до 20 лет); восемь гейш справа играют на самисене, род трех-струнной гитары. Слева четыре играют на цуруми — маленьком барабане, который держат высоко-поднятым и бьют рукой, а другие играют на плоском барабане и колокольчиках. Хотя я не большой охотник до японской музыки, но тут я остался доволен, так эффектна была общая картина.

Из боковых сцен в это время вышли с ветками вишневых цветов по 16 танцовщиц с каждой стороны и плавно, с большою грацией, двигались к главной сцене. Богатейшие костюмы из шелкового крепа, розовые, красные, голубые, ласкали взор своим изяществом и вкусом. Головной убор представлял собой чудо японского куаферного искусства. Конечно, если бы вы посмотрели на этих танцовщиц поближе, то убедились бы в том, что они страшно набелены и нарумянены, что брови у них подведены, но издали все это вместе с богатством костюмов представляет очень красивое зрелище. Плавно размахивая ветками и подпевая в такт, обе партии встретились на главной сцене, и тут начался балет, конечно, не в нашем европейском вкусе, но не лишенный изящества и грации. Затем все поместились в живописных группах на веранде дворца. Новое поднятие занавеса, и перед нами старинная столица Пара. Следующая картина представляет Араси-Яму (в окрестностях Киото), осенью когда вся гора горит пурпуром и золотом. Все это заканчивается во дворце микадо на берегу озера, когда все здание, благодаря обилию электрических лампочек, представляет из себя одно море света» Танцовщицы меняются с каждой картиной; такая же перемена и костюмов, и предметов, которые держат в руках. [149] Вместо веток с вишневыми цветами на сцену являются веера разных форм и цветов.

Просмотрев около часа на это зрелище, вы выходите оттуда без всякой усталости, и в памяти остается навсегда прелестная, яркая, колоритная картина весеннего праздника в Японии. Кто видел эту картину, тот никогда ее не забудет. Небо ясное, вишни в цвету, целые аллеи сплошь покрыты розовыми и белыми цветами, ярко выступающими на фоне хвойных деревьев. С этим расцветом природы вполне гармонирует веселая, праздничная толпа, щеголяющая своими пестрыми и яркими нарядами.

____________________

На другой день вся наша компания отправилась в Оцу, на берегу озера Бива. Экипажная дорога очень живописна. После подъема в гору, мы достигли перевала, откуда открывался широкий вид на озеро. Предание говорит, что во время сильного землетрясения в одну ночь выросла священная гора Японии — Фудзи-Яма и образовалось озеро Бива. Наши курумаи подвезли нас к крутой и высокой лестнице, и мы должны были подниматься по бесконечным ступеням, ведущим в храм, который сам по себе не представляет никакого интереса. Миновав Оцу, мы поехали рисовыми полями до самого Карасаки. Двухтысячелетняя сосна занимает громадное пространство, она вся на подпорках. Своими размерами она произвела на всю нашу публику большое впечатление, и все признали, что тут дело без обмана. Вот размеры сосны:

Высота 90 фут, толщина ствола 37 фут, длина ветвей от востока к западу — 240 ф., длина ветвей от севера к югу — 288, количество ветвей — 380. [150]

Позавтракав с большим аппетитом в виду интересной старушки, некоторые из нашей компании захотели прокатиться по озеру на лодке. Недолго думая, они отвязали первую лодку у берега и отчалили. Вскоре появилась целая компания японских юношей в форменных куртках, которые, увидев издали лодку с какими-то иностранцами, сильно возмутились. Кое-как удалось усмирить их гнев, да и наши мореплаватели, увидев на горизонте темные тучи, не решились продолжать дальше прогулки и вернулись во-свояси. Назад из Оцу мы решились ехать подземным каналом, составляющим гордость японского инженерного искусства. Канал должен соединить озеро Бива с морем. В настоящее время он доведен до Киото. Для проведения канала пришлось прорыть в горе тоннели длиной в 2,680 ярдов. Высота тоннеля 14 ф. и ширина 16 ф. В открытых пространствах канал шире (28 фут.). Вода, так как озеро Бива находится на 280 футов над уровнем моря, поддерживается на известной высоте посредством шлюзов. Вся наша компания уместилась в просторной лодке с домиком (так-называемый house boat).

Проехав открытым местом, мы попали в тоннель. На первых порах как-то жутко в этом полумраке; огонь на крыше слабо освещает длинный и узкий коридор. Гулко раздаются голоса людей, идущих нам навстречу, а над нашими головами высятся горные громады. Одно маленькое землетрясение — а они не редкость в Японии — и мы заживо погребены в этой сырой могиле. В это время на нашей лодке шумно и весело; слышится женский смех и громкие песни. Наконец, мы выходим из тоннеля, и перед нами расстилается роскошная долина, озаренная и согретая [151] солнечными лучами. Но мы еще не покинули подземного царства и опять входим в другой тоннель.

Приехав в одно из предместий Киото, мы отправились в Киомидзу-дера. В Японии есть, конечно, храмы и побогаче и покрасивее в архитектурном смысле. В чем заключается своеобразная прелесть этого храма, я даже и сказать не могу. Это целое собрание старинных построек, расположенных на очень высокой горе и окруженных зеленью. Самый главный храм примыкает с одной стороны к горе, а с другой — выдвигается в виде воздушной террасы над пропастью. Было время, когда богомольцы бросались с этой высоты в пропасть, но потом устроили у края террасы нечто в роде заграждения. Храм, весь почерневший от времени, право, не может сравниться с богатыми храмами в Никко. Но пойдемте за мной и сядьте на террасе другого храма, с которой, как на ладони, виден весь Киото, утопающий в зелени, в дымке догорающего дня. Когда я предложил нашей компании заехать в Киомидзу, то увидел только кислые гримасы в ответ на мое предложение. Тут наши роли переменились. Погруженные в созерцание, они сидели безмолвные и, кажется, забыли все на свете.

_____________________

Завершением празднеств была процессия исторического характера. Все важнейшие эпохи японской истории должны были пройти перед зрителем в костюмах и вооружении того времени. К сожалению, яркая, колоритная картина и даже раскрашенная фотография даст больше того, что я могу сказать. У меня под руками лубочная картинка, которую раздавали зрителям. Сначала шли жрецы времен Кванму-Тенно в золотых касках и в костюме, который мы уже видели в храме, [152] похожие на бабочек. Следующая процессия в белых крылатках, заимствованных из Кореи (35 человек). Процессия времен Фудзивара (21 человек) в тапках, похожих на рог изобилия. Затем в латах (38 человек) воины времен Нобунаги, когда Япония впервые познакомилась с Европой. Токугавский период представлен процессией в 180 человек. Шествие заканчивалось господами во фраках и современным оркестром музыки.

На другой день был объявлен турнир-монстр, в котором должны были принять участие 1,800 фехтовальщиков. Но мне нужно было торопиться домой, и я с сожалением расстался с гостеприимною столицей Японии.

XIV.

Нагоя. — Сегунский замок в Нагое. — Иокогама. — Европейский settlement. — Соперничество англичан и немцев. — О-кин-сан. — Танцовщицы и певицы. — Сиро или цитадель города. — Яски или дворцы феодалов. — Министерства. — Наша и английская миссии. — Суругадай или православный собор. — Епископ Николай.

Несмотря на свои большие размеры, Нагоя не производит никакого впечатления, благодаря тому, что японский город со своими бараками, деревянными пристройками и маленькими, неказистыми зданиями, всегда имеет вид чего-то неоконченного, точно город после пожара начинает отстраиваться... По этой причине здания на европейский лад — верх безвкусицы и казенщины — производят, среди этих лачуг и сарайчиков, впечатление каких-то великанов. Главная улица, прорезывающая город на большое расстояние, очень широка, хорошо шоссирована и с обеих сторон обсажена деревьями. [153]

В семнадцати верстах от Нагои находится местечко Сето, известное своими фарфоровыми изделиями (фарфор в Японии называется сето-моно, т.-е. вещь из Сето). Эти изделия очень грубы и не могут сравниться с изящными произведениями Киото или Ариты, но, с другой стороны, они отличаются большею дешевизною и имеют широкий сбыт. Фарфор и изразцы из Сето очень хороши для украшения сада, беседок и вообще для домашнего употребления. В самом Сето около 70 печей, на фарфоровых заводах работают около 1,000 человек, и ежегодный сбыт равняется 250,000 долларов.

Нагойский замок, благодаря счастливой случайности, сохранился в полной неприкосновенности, и по этому образцу можно судить, как жили феодальные владетели 300 лет тому назад (замок был построен по приказанию Ие-ясу двадцатью феодальными владельцами для одного из сыновей Ие-ясу, сделавшегося родоначальником князей Овари). Если я говорю «в полной неприкосновенности», то разумею этим дворец и жилые строения замка; что касается стен, окружающих замки феодалов, то они почти везде, благодаря массивности и циклопическому характеру, возбуждают всеобщее удивление своею прочностью и хорошим видом. Во время междоусобной войны пострадали и даже исчезли жилые здания, построенные из дерева.

Нагойский замок, как и другие замки, окружен двойным рядом крепостных стен, сложенных из громадных камней, и глубокими рвами, наполненными водою. В одном месте устроен временный деревянный мост, который ведет к глубоким воротам. Проехав ворота, мы очутились в крепости и среди военного элемента. Военное начальство, уже [154] предупрежденное о нашем посещении, встретило нас очень любезно, пригласило посидеть в нетопленной комнате, в которой для чего-то существуют две печки, угостило нас чаем и сластями и обменялось со мною несколькими французскими фразами. При всеобщем распространении английского языка в Японии, довольно странно видеть, что только в одном военном ведомстве французский язык обретается в авантаже. Это держится по традиции со времен Тайкуна, когда инструкторами в войсках были французы. Тогда французское войско считалось образцовым. Когда немцы победили французов, то японцы обратились за указкою к немцам, и теперь французы уже сыграли свою роль в японских войсках, но французский язык уже водворился прочно среди начальства и, вероятно, удержится в войске в нынешнем поколении. Кстати еще одна особенность — японские медики говорят только по-немецки и преподавание происходит на немецком языке, а все потому, что первыми учителями японцев в медицине были голландцы и от них учительство перешло к немцам.

Дворец напоминает Тайкунский дворец в Киото, и это очень понятно, так как строились они в одно и то же время и в том же стиле. Несмотря на богатую отделку стен, комнаты, благодаря своим обширным размерам и отсутствию мебели, кажутся какими-то неуютными сараями. Из рисунков, которыми украшены ширмы, особенно хороша работа Домори Матахе (домори — заика), изображающая народный праздник в Осаке. На картине много мелких фигур, которые сделаны артистически, но при этом полное отсутствие перспективы. В других комнатах можно видеть вишневые деревья в цвету с фазанами Тозано Мицуоки; [155] тигры, леопарды — совсем живые, точно они хотят выскочить из рамы и броситься на зрителя.

При осмотре спальни Тайкуна нам показали тайный ход в подземелье и в одну из башен. Делавший этот ход должен был, как говорят, тут же распороть себе живот. После осмотра дворца нас повели в пятиэтажную башню, которая внутри имеет 108 ф. шир. и 120 длины. Тип этой постройки один и тот же во всей Японии. Каждый этаж башни отделяется от другого черепичною кровлею с загнутыми концами и на самой вершине красуются два золотых дельфина, величиною в 8 фут каждый и стоящие около 180,000 долларов, сделанные одним из сподвижников Хиде-иеси, знаменитым Като-Киомаса. Один из этих дельфинов был послан на венскую выставку и на обратном пути в Японию погиб вместе с пароходом «Нил» около Атами. Вытащенный затем водолазами, он был водворен на прежнее место к великой радости нагойских жителей. В настоящее время вокруг дельфинов, для большей безопасности (не от воров ли?), сделана проволочная сетка.

От Идзири надо было свернуть с дороги, чтобы посетить порт Симидзу и наши курума повезли нас по каким-то закоулкам, мимо каких-то сараев, и я спросил себя дорогой о том, не лучше ли вернуться на большую дорогу. Но вдруг, точно по волшебству, перед нами развернулась прелестная картина. Слов мало, нужны краски, чтобы нарисовать красивые контуры залива, окаймленного холмами; тихое спокойное, голубое море, с массою белеющих парусов и в фоне картины — красивый Фузи-Сан, гордо поднявший свою седую голову и словно господствующий над местностью.

Потом я не раз видел Фузи-Яму, но только в [156] Минато я понял, отчего японцы с обожанием относятся к своей священной горе. Никогда я не забуду красивый, белый конус этой горы, озаренный горячими лучами солнца, роскошную долину и смеющееся, ласкающее море. При этом надо заметить, что в Минато видна вся гора, а не часть ее, как в других местах, где подножье заслонено другими горами.

По трактату, заключенному с Япониею, Америка и другие державы выговорили себе место для европейского поселения в Канагаве, но так как Канагава находится на большой дороге между Токио и Киото и европейское население подвергалось бы опасности со стороны буйных самураев, сопровождавших своих даймио, то европейцы и выбрали нынешнюю Иокогаму, как порт более удобный по глубине и место, более удаленное от японцев и от большой дороги. Что касается порта, то рейд очень неудобный и открытый. В настоящее время на устройство брекватеров и порта ассигновано правительством несколько миллионов долларов. Самый город разделяется: 1) на европейский квартал с красивою набережною, гостиницами, магазинами, в которых можно найти все, что нужно, с хорошенькими дачами, которые спрятались в зелени и заняли холм, господствующий над городом; 2) на грязный китайский квартал и на японскую часть города, находящуюся в равнине и состоящую из дрянных, деревянных построек. Европейцев в Иокогаме насчитывается около 1,000 чел., и Иокогама, таким образом, является самым многолюдным европейским поселением в Японии. Несмотря на это, улицы днем кажутся безлюдными и только перед завтраком и обедом заметно некоторое оживление. Это дельцы или, как их здесь называют, dollar grinder возвращаются после работы в конторе к себе или [158] заходят в клуб, чтобы выпить коктель и потолковать о делах ближнего. Многие из них щеголяют своими экипажами. Среди катающихся вы заметите так-называемых американок или дам полусвета, больших поклонниц доллара и имеющих известную цену на рынке. Несмотря на то, что многие из них не первой молодости, они все-таки находят себе поклонников среди дельцов и среди золотой молодежи. Жизнь здешнего дельца не особенно деятельная. Черная работа предоставлена комиссионеру из японцев (банто) или из китайцев (компрадор), и дельцу остается вести переписку в почтовый день. В почтовый день все поглощены делом, но в другое время у дельца есть возможность побывать в клубе, поиграть в карты (в poker) или на биллиарде, участвовать на скачках. Последние так важны, что во время скачек на три дня закрываются все конторы и банки. У здешнего дельца контора помещается обыкновенно в низменной части города, где находятся банки и гостиницы, а живет он, большею частью, на Bluff, т.-е. на горе, где дом у него как игрушка. По жизнь в раззолоченных палатах скучна при одиночестве, и потому все его помыслы обращены на то, чтобы принять на славу гостей. Обеды оттого играют большую роль на Востоке. Собираются поздно (в 7 или 8 часов), и после длинного обеда с бесчисленным количеством блюд, с роскошною сервировкою, дамы удаляются в гостиную, а мужчины покуривают и разговаривают на более игривые темы. Затем все общество собирается вместе и для любителей игры в карты устраивается вист или покер, а для остальных гостей есть музыка, пение и невинные игры. Расходятся обыкновенно очень поздно, часов в 12. Не надо забывать, что эти обеды составляют единственное [159] развлечение в стране, где нет оперы и театра; если бывают театральные представления и концерты, то составляются они вообще или любителями, или какими-нибудь заезжими артистами. Вот почему обеды — все или очень много на Востоке. Всякий старается перещеголять соседа и заслужить славу Лукулла. При таком образе жизни надо держать многочисленную прислугу и вообще жить на широкую и барскую ногу. Про англичан — а они собственно дают тон — можно сказать, что если они наживают много, то и проживают достаточно и не отказывают себе ни в чем. Этого нельзя сказать о немцах, которые копят деньги и только по-необходимости тянутся за соседями. Кроме обедов, есть еще спорт во всех видах: крикет, лаунтеннис, верховая езда, скачки, гонки и состязание пловцов. К довершению всего, есть балы, на которых собирается весь токийский и иокогамский бомонд. Но при всем том скука иногда снедает этих баловней судьбы, и путешествие в Европу, чтобы проветриться и набраться новых впечатлений, является наилучшим средством от тоски по родине. Но между здешними европейцами есть и такие, которые чувствуют себя как рыба в воде и которых никакими калачами в Европу не заманишь.

Рядом с европейским кварталом находится японский город: там жизнь, движение, толкотня, смех, веселый город, но нет такого крика, как в Китае. Прирожденная японцу вежливость предохраняет его от всего резкого, некрасивого. Замечательно, что европейский головной убор раньше чего другого пришелся по вкусу японцам. Прежде японцы ходили с открытою головой и выбривали часть волос, оставляя только маленькую косичку на голове. Но что делать, мода покоряет все и всех. Уж на что женщины [160] консервативны, но и те начинают одеваться по-европейски. Заговорив о женщинах, кстати расскажу, как мы вместе с командиром «Витязя» и несколькими офицерами посетили знаменитую О-Кин-сан (Госпожа-Золото). Все русские знают чайный домик или ресторан, к которому ведет 101 ступенька. Госпожа-Золота — уже не молодая гетера, но очень бойкая, умеющая болтать на разных языках и привлекающая иностранцев своею веселостью и живостью. Хозяйка и все слуги встретили гостей, сидя на полу и кланяясь ему до земли. Мы вошли и уселись, как и они, на полу. Это, впрочем, легче сказать, чем сделать. Японец подогнет под себя ноги и сидит на пятках, неподвижно, по целым часам, но для европейца это — настоящая пытка и после нескольких минут такого сидения он уже начинает ерзать на полу, то ляжет, то опять сядет по-турецки и все без успеха, к великой радости японцев, которые втихомолку посмеиваются над рыжим варваром. Как только вошел гость, хозяйка с поклоном несет японский зеленый чай в крошечных чашках и неизбежный бисквитный пирог «кастера», заимствованный японцами у португальцев. По заказу некоторых, явилось пиво, шампанское и японские танцовщицы. Музыкантши и танцовщицы, явившиеся совершенно экспромтом к О-Кин-сан, были, конечно, не из первостепенных, так как лучшие певицы или гейши всегда нарасхват и, чтобы иметь их у себя, надо заранее об этом позаботиться. Танцы скоро надоели европейским посетителям, и начались игры. Есть игра, в которой играющий должен угадать вперед, сколько вы покажете пальцев. Эта игра очень похожа на итальянскую игру мора. Есть и кицу-но-кен, где пальцами изображаются лисица, человек и ружье. Затем есть [161] еще томасе — следуй за мною или подражай моим движениям. Проигравший должен или выпить чашечку саке (японской рисовой водки), или выдать фант. Одна игра в фанты кончилась раздеванием и получила у европейцев название джонкина. Нельзя с большою верностью определить происхождение этой джонкины (припев «джонака, джонаке — джонкина»). Некоторые говорят, что этот танец ввели голландцы (Джон-Кин), а другие производят это от Чой-кина — пойди-ка-поди. Теперь эта игра безусловно преследуется полициею и только в самых последних притонах разврата «джонкина») еще пользуются правом гражданства. Каково бы ни было происхождение этого танца, но с большою вероятностью можно сказать, что японец смотрит на голое тело совсем другими глазами, не так, как европеец, для которого это — запретный плод. Японец очень равнодушно проходит мимо купающихся женщин, мимо обнаженных женщин и у него не является при этим никаких игривых мыслей. Для него это не новость потому, что он с детства привык к такому зрелищу, да и женщины, как я сказал раньше, без всякого стыда кормят своих детей в театре, идут в общие бани и вообще не стыдятся своей наготы.

В первый хороший день мы отправились в большой компании в Камакуру 59. До Фузисавы 60 можно ехать в экипаже, а там сделали привал. В чайном домике нам предложили японский чай с лепешками. Не успели мы сесть на цыновки, как около нас уже собралась толпа народа. Любопытство японцев [162] изумительное. Если, гуляя, вы встретите японца, то он непременно спросит, откуда идете, и если вы ответите, то вопросов не оберешься. Наш кучер, несмотря на приставания окружающих, хранил невозмутимое молчание. Из Фузисавы дорога идет по живописному ущелью, которое, точно лента, вьется и поднимается среди высоких и неприступных скал. На самой вершине пришлось взрывать порохом сплошной гранитный кряж и сделать нечто в роде тоннеля. Оттуда начинается спуск в красивую, яркую, цветущую долину, освещенную ласкающими лучами солнца. А вот и Камакура — столица знаменитого Иери-томо. Какое-то невыразимо грустное чувство охватывает человека, когда он видит места, освященные историею, деяниями великих людей, когда перед его умственным взором проходят чудные картины исчезнувшей роскоши, великолепные здания, блестящие празднества шумной я многолюдной столицы. Грустное впечатление производит Мемфис, когда-то славный и многолюдный, а теперь представляющий лишь груды черепков, точно история великого народа выразилась в одном — в накоплении мусора. Но еще грустнее смотреть, когда бывшее жилище человека — свидетель его славы и величия — исчезло в могучих объятиях природы. Деревянные постройки сгнили, и там, где когда-то жил и думал человек, там природа замела все следы и роскошная растительность заняла каждый свободный уголок и как будто смеется над усилиями человека. От прежней столицы Иери-томо осталась только колоссальная статуя Дайбудзы да грустный перезвон в соседнем храме, где показывают его оружие и доспехи.

Вот размеры бронзовой статуи Будды, изображенного в сидячем положении: высота 49 ф. 7 дюйм., [164] окружность 97 ф. 2 д., длина лица 8 ф. 5д., расстояние от одного уха до другого 17 ф. 9 д., глаз 3 ф. 11 д., уши 6 ф. 6 д., нос 3 ф. 9 д., рот 3 ф., большой палец 3 ф. Глаза сделаны из чистого золота; серебряная шишка на лбу весит 30 фунтов. По и помимо своих колоссальных размеров эта статуя представляет собою шедевр, и художнику удалось выразить в ней гений буддизма. Спокойное, беспристрастное лицо Будды, равнодушно взирающего на жалкие треволнения человечества, красноречиво говорит о победе разума над чувством, о вечности и о всепоглощающей Нирване.

На обратном пути мы посетили Еносиму — полуостров, который в виде сахарной головы врезывается в море. В Еносиме пребывание благодетельной богини Бентен; днем она прячется в пещере, а ночью путешествует по морям. «Звуками лиры она укрощает, бурные стихии, и там, где она является, бури стихают и все послушны чудной гармонии благодетельной богини». Во время прибоя Еносима превращается в остров, так как морские волны охватывают его со всех сторон. После утомительного хождения по песку пришлось еще подниматься на вершину скалы, на склонах которой приютилась деревушка, состоящая сплошь из лавок, в которых продаются раковины разных видов и всякие изделия из раковин. На горе много храмов и везде много паломников. Чайные дома тоже ведут, бойкую торговлю. С вершины Еносимской скалы красивый вид на голубое море и на белую шапку Фузи-Ямы. После этого мы спустились к пещере, дойти до которой во время прибоя дело очень нелегкое. Пришлось прыгать от одной скалы на другую и, в конце-концов, сесть на спину курумы, который и перенес нас [165] через воду. Пещера громадная и в глубине одного из коридоров находится божница, освещенная лампадками.

Мы возвратились уже когда стемнело, но по случаю японского праздника все улицы были освещены разноцветными фонарями и в городе было большое движение.

Первое знакомство с городом, который имел миллионное население и раскинулся притом на громадное расстояние, дело очень нелегкое; но стоит только понять план города в его главных чертах, и тогда очень легко ориентироваться даже в таком обширном лабиринте, как Токио, который не похож на наши европейские города и состоит из трех городов: одного полу-европейского, другого, почти не тронутого европейскою цивилизациею, и третьего — императорского города. Начнем с императорского города, который является центром столицы. Прежде всего надо сказать, что там, где была резиденция сегуна или какого-нибудь даймио, там всегда был замок или сиро, около которого, как около центра, группировался остальной город. Сиро, сходный с нашим Кремлем, составляет сердце города, от которого он отделяется высокими стенами и рвами. Стены в токийском сиро так широки, что наверху можно прокатиться в экипаже. Теперь они покрыты газоном, на котором растут большие деревья. Широкие и глубокие рвы, двумя параллельными кругами прорезывавшие город, теперь уже никого не охраняют, и на них теперь растут лотосы и водится бесчисленное множество диких уток и гусей. Уже теперь раздаются голоса о том, что не нужны толстые стены и амбразуры и что надо скорее засыпать эти рвы, похожие на большие озера, и сделать из Токио вполне современную и благоустроенную столицу. [166]

С точки зрения удобства и гигиены, сторонники такой реформы может быть правы, но если им удастся достигнуть своей цели, то Токио потеряет очень много в смысле живописности, оригинальности и красоты.

В сиро находился дворец сегуна, сгоревший в 1872 году, дворец наследника, государственный совет, многие другие здания и роскошный сад, разбитый Тайко-Самою. Теперь там находится дворец императора, министерства, казармы и т. д. Бывшие яски или дворцы феодалов, в которых даймио обязаны были жить зимою вместе с семейством, которое на случай отъезда даймио в свои владения оставалось в Токио в виде заложников, теперь большею частью обращены или в присутственные места, или в казармы. С наружной стороны эти дворцы феодалов не похожи на то, что мы привыкли понимать под словом дворец. На улицу выходит одна только высокая ограда, состоящая из деревянных некрасивых помещений с редкими, широкими низковатыми окнами, всегда загороженными черными прямыми решетками. Глядя на эти наводящие скуку параллелограммы, не надо забывать, что у японца лучшие комнаты всегда запрятаны в заднем дворе, а что касается дворцов, то жилище даймио находилось всегда в центре участка. Ограда, занимаемая челядью и оруженосцами и лошадьми, должна была гарантировать владельца от внезапных нападений, и потому этот тын имел характер крепостцы с бойницами — все это только насколько дозволялось бдительною и подозрительною политикою сегунов.

Разительным контрастом с дворцами феодалов являются новые дворцы и министерства, построенные уже на европейский лад. Архитектура этих зданий не всегда удачна, напоминая собою то какую-то коробку, [167] то пожарную каланчу. В этом же европейском стиле построено и временное, деревянное здание парламента (сгорел в 1890 году). Лучше других построены разные посольства. Наш посольский дом — очень изящное здание в стиле ренессанс с колоннами и балконами и красивою аллеею из пальмовых деревьев. Одно жаль, что не хватает места и что в распоряжении посланника, его семьи и персонала миссии имеется крошечный садик, что составляет большое неудобство в таких местах, где большую часть времени проводят дома. В этом отношении англичане, как и всегда, перещеголяли не только русских, но и весь мир; они везде умеют забрать и лучшее место, и прихватить при этом как можно больше пространства. В Токио место, занимаемое английскою миссиею, громадное: там имеется сад и парк для посланника, а затем при каждом домике, в котором живет кто-нибудь из персонала миссии, имеется свой особенный садик и лужайка для лаунтенниса. Есть, правда, в Токио здание, поражающее своими размерами и на которое каждый русский взглянет с гордостью и с благоговением. Это — православный собор, построенный на частные и казенные пожертвования в Суругадае. Величественный собор, господствующий над остальным городом, и распространение православия в Японии — все это создано усилиями одного человека, епископа Николая.

Недалеко от собора находится для мальчиков и девочек школа. Преподаватели — тот же епископ Николай и его помощники. Обстановка в школе чисто японская, да и преподавание происходит на японском языке, так же как и церковная служба. Епископу удалось образовать очень хороший хор певчих, и он высокого мнения о музыкальных способностях японцев. [168] Русского, если он посетит собор, когда там бывает служба, поразит стройное пение, происходящее на чуждом ему языке, громадная толпа молящихся и благоговейно выслушивающих японскую проповедь епископа, и он непременно придет к тому заключению, что дело, затеянное епископом Николаем, поставлено на твердых основаниях и будет поддержано самими японцами, даже в том случае, если бы иссякла всякая помощь из России.


Комментарии

54. Кобе-Хиого (жителей: японцев 115,954, китайцев — 767, европейцев — 386) находится на главном острове японского архипелага, А Осакском заливе Японского внутреннего моря.

55. Гета. Стоит только пройтись по грязным закоулкам города, чтобы убедиться в пользе этих деревянных калош.

56. См. исторический очерк.

57. Японцы говорят: «Оосака, Кообе».

58. Тогда серебряный мексиканский доллар или иен равнялся рублю.

59. Бывшая столица Японии. Расстояние от Иокогамы несколько часов езды.

60. Деревушка близ Иокогамы.

Текст воспроизведен по изданию: В стране восходящего солнца. Очерки и заметки о Японии Григория де-Воллана. СПб.-М. 1906

© текст - де Воллан Г. 1906
© сетевая версия - Тhietmar. 2020
©
OCR - Андреев-Попович И. 2020
© дизайн - Войтехович А. 2001