ГРИГОРИЙ ДЕ-ВОЛЛАН

В СТРАНЕ ВОСХОДЯЩЕГО СОЛНЦА

Появление европейцев и первых христианских миссионеров. — Великие диктаторы. — Нобунага, Хиде-иеси, Ие-ясу из дома Токутава. — Гонения на христиан. — Война с Китаем.

На это царство запустения и смерти упал луч света, когда в страну явились португальские авантюристы (Мендец Пинто) и принесли с собою начала христианства и огнестрельное оружие. Последнее более всего поразило падких на новизну японцев. Японская хроника говорит кратко о появлении кораблей с 220 иностранцами (нам-бан), южных варваров страшного вида, говорящих на незнакомом языке. Они были вооружены огнестрельным оружием. В летописях, изданных Клапротом, говорится: «корабли южных дикарей (namban) начали приходить в Японию, секта Яссо (Иисуса) начала распространяться. Отомо стал последователем этой секты». Японцы произвели на вновь прибывших миссионеров очень хорошее впечатление. В противоположность китайцам, говорят отцы-иезуиты, у японцев развито чувство чести. Они отличаются надменностью и мстительностью. Японский купец никогда не запрашивает. Св. Франциск Ксаверий хвалит японцев за возвышенность души, говоря про них: «это наслаждение моего сердца». Японская религия поразила [50] миссионеров сходством с католическими обрядами. Те же коленопреклонения, свечи, курение ладаном, сходные священнические облачения, бритье лица, безбрачие буддийских бонз, женские и мужские монастыри — все в буддизме напоминало католическим миссионерам их собственную обрядность ²⁷. Женщине в известное время не дозволено посещать храмы. В некоторых местах, по словам Сатоу (a visit to Nachijo Traus. VI u. III), женщины в известное время должны быть отделены от семьи.

Ознакомившись поближе с знанием и идеями европейцев, японцы заинтересовались их религиозным учением. Главная заслуга в распространении христианства принадлежит св. Франциску Ксаверию и знаменитому ордену иезуитов, который принялся с большим рвением за пропаганду и выказал в этом деле большую силу воли, неутомимую энергию и готовность к самопожертвованию. Франциск Ксаверий приехал в Кагосиму, столицу Сацумского князя, который вскоре издал указ против христианства. Более радушный прием он нашел у других феодальных князей на острове Кю-сю, у князя в Хирадо и у Отомо в Бунго. Из Кю-сю он отправился в Киото, которую он нашел в развалинах. Придя в столицу пешком, в бедном и жалком одеянии, он не произвел никакого впечатления на толпу. Проповедь его прошла незаметно среди ужасов междоусобной войны. Не добившись свидания с микадо и сегуном (Кубо-само), Франциск Ксаверий вернулся через Ямагучн в Бунго на Кю-сю. [51] Поняв свою ошибку, он в этих местах представился князьям с большою пышностью и великолепием. В 1551 году он покинул Японию на пути в Индию. Вскоре после этого ²⁸ он умер, но семена, посеянные им, взошли в Японии пышным цветом. Можно было думать, что христианство, принятое с таким воодушевлением японскими владетельными князьями и японской аристократией, водворится прочно в стране, но этому помешали и политические условия страны, и промахи, сделанные самими миссионерами, слишком понадеявшимися на свои силы и принявшими деятельное участие в междоусобной борьбе.

Во время смут и беспорядков в стране всегда появляются люди, наделенные необыкновенной энергией, большими умственными способностями. Около них группируются талантливые люди, ищущие возвышения, почестей и славы. Так было и в XVI стол., когда в раздираемой смутами Японии последовательно друг за другом являются великие диктаторы Ота-Нобунага, Тоё-томи (Хиде-иеси) и Ие-ясу. Красивый и мужественный, высокого роста, но слабого сложения, по словам иезуитов, Ота-Нобунага был аристократом по происхождению и мог хвалиться тем, что в его жилах течет кровь знаменитого Киомори из дома Тайра. Уже в молодых годах он выказал большую самостоятельность и отличался необузданностью и своенравием. Отец выделил его, когда ему было только 13 лет, и поселил его в замке Нагоя (Овари) вместе с кераями (слугами и воинами). Из этого замка Ота-Нобунага предпринял походы на своих соседей и без угрызения совести [52] истреблял их огнем и мечом. Учитель его, в отчаянии за будущее, зарезался. Это произвело громадное впечатление на Нобунагу, который несколько недель не выходил из дома. Построив храм на могиле своего учителя, он отказался от прежних забав и стал, серьезно знакомиться с военным делом. Под шумок внутренних смут, Нобунага увеличивал свои владения. Неразборчивый в средствах, он не брезгал убийством, местью или изменою для достижения раз намеченной цели. Собрав значительное войско, он вооружил его карабинами, привезенными впервые европейцами. Это дало ему значительный перевес над другими феодалами. Нравственный его авторитет еще увеличился, когда микадо Оки-Мацзи поручил ему умиротворение страны. Эту миссию исполнил он блистательно и, изгнав из Киото потомка Асикага, довершил падение этой династии. Железною рукою Нобунага водворил в стране порядок и спокойствие. Он уничтожил подымную подать, натуральную повинность на общественные работы, внутренние заставы и раздавал пособия пострадавшим от неурожая и беспорядков. Драконовскими мерами он старался искоренить взяточничество и воровство, за которые наказывал смертною казнью. Кражи, как говорят японцы, совсем прекратились, и Япония стала походить на Монголию во времена Чингисхана, когда потерянная вещь на большой дороге могла быть найдена владельцем, если-бы он вздумал вернуться, и когда каждый мог безопасно спать на большой дороге, положив около себя свои вещи.

По приказанию Нобунаги, началась постройка разрушенного императорского дворца и укрепленного замка в том же Киото для самого Нобунаги. Полному [53] умиротворению края мешало буддийское духовенство и распри феодальных владельцев, имевших собственные войска и воевавших между собою. Желая подчинить себе непокорных буддийских монахов, Нобунага взглянул сочувственно на распространение христианства и даже дозволил миссионеру построить церковь, которую он назвал храмом «южных дикарей». Помогая бедным и больным, миссионеры успешно распространяли христианство, и их успехи испугали ревнителей старины. «Не много-ли у нас религий, — говорили они, — и зачем нам религия, пришедшая из чужбины?» Нобунага отвечал им на это, что буддизм тоже пришел из чужой страны и все-таки оказался благодетельным для Японии. Из записок первых миссионеров видно, что Нобунага очень интересовался христианством, но не шел дальше этого, и в религиозных вопросах его веротерпимость была скорее полным равнодушием к религиозным вопросам. Имея в виду только одни политические цели, он не щадил своих противников, и знаменитый монастырь Хи-ией-сан, близ Киото, был взят войсками Нобунаги и отдан на разграбление. В Осаке была такая же твердыня буддизма в знаменитом монастыре Хон-гвандзи, так-же как и Хи-ией-сан, сильно укрепленном. И это укрепление не устояло перед Нобунагой. Пользуясь обстоятельствами, Нобунага занял замок своими войсками. Вот почему он в глазах буддистов представляется демоном зла и порочности.

На берегу озера Бива, в Азуци-яма, Нобунага построил себе дворец, о котором католические миссионеры рассказывают разные чудеса. Воздух в этих местах необыкновенной свежести, в лесах, изобилующих душистыми растениями и цветами, водится много дичи. На самой высокой из трех гор построен был [54] замок и дворец Нобунаги. Вершина горы была окружена высокой стеной в 30 локтей высоты, в некоторых местах были башни. Из первых ворот попадали на большую площадь с обширным театром. Красивая каменная лестница вела в зал с разными коридорами. Оттуда открывался красивый вид на город. Раздвижные стены были расписаны картинами. Окна и двери были украшены позолотою и драгоценным лаком. К коридору примыкало большое количество комнат, представлявших настоящий лабиринт. Богатое убранство их тоже изобиловало украшениями из золота, лака и дорогих материй. Второй этаж был предназначен королеве (так иезуиты звали жену Нобунаги). Там опять стены покрыты парчею и украшены рисунками. В третьем этаже рисунки были на золотом фоне; этаж этот состоял из того же количества комнат. Из цитадели открывался широкий вид на всю провинцию Овари и Мино. Все это завершалось ажурным куполом, с массивною короною наверху. Убранство этого купола тоже было роскошно. Лак, по словам свидетелей этого погибшего в пожаре здания, отличался таким блеском, что было больно на него смотреть. Все крыши башни были окрашены в голубой цвет.

Нобунага кончил тем, что построил храм, в котором собраны были идолы всех богов и между ними была золотая статуя самого Нобунаги, под именем Кианти (высокий государь). Все его вассалы должны были поклоняться этой статуе.

Достигнув апогея власти, Нобунага вдруг пал под ударом убийц, изменнически окруживших его жилище. Главным виновником этого нападения был один из помощников Нобунаги Мицу-хиде (Акеси-Корето). Мать этого Корето была когда-то распята Нобунагой, [55] но это не помешало самому Корето пользоваться милостями Нобунаги, который даже подарил ему целую провинцию. Несмотря на щедрые подарки, полученные от Нобунаги, Корето не доверял ему вполне и всегда опасался за свою жизнь. За то, что однажды Корето на пиру отказался от водки, вспыльчивый и необузданный Нобунага чуть не зарезал его. Это побудило Корето предупредить Нобунагу и, уговорив своих друзей, он изменнически окружил своими солдатами храм, в котором жил Нобунага. Оруженосцы и прислуга Нобунаги, разбуженные ночью, не зная в чем дело, и не пытались защищаться. Сам же Нобунага с несколькими людьми бросился на нападавших, но в это время был ранен стрелою. Вернувшись в храм Хонг-гвандзи (в Киото), Нобунага зарезался и зажег храм. Такою трагическою смертью умер человек, на которого так рассчитывали миссионеры. Благодаря покровительству Нобунаги, христианство уже пустило корни в Японии. Многие владетельные князья на острове Кю-сю ²⁹, прельстившись сначала выгодной торговлей с португальцами, приходившими с большими грузами из Малакки, Филиппинских островов, из Гоа (в Индии) и из Макао, с удовольствием открывали им хорошие гавани. Вместе с успехами торговли разросталась и проповедь христианства. К концу жизни Нобунаги епископ Валиньян уже разделил Японию на три округа (на главный остров Хондо, Кю-сю, названный у иезуитов Киме, и остров Сикоку). В столице Мьяко (Киото) было уже 20,000 христиан, в центральной провинции их тоже было много, в Азучи-яме, [56] резиденции Нобунаги, было 3 церкви, но больше всего было христиан на острове Кю-сю, где первый пример показали владетельные князья. Отомо, владетельный князь провинции Бунго (на острове Кю-сю), которого иезуиты называют королем Франциском, почти первый принял христианство. В его столице Фунай католики устроили колонию катехизаторов и имели монастыри. Примеру Отомо последовали князья в Омуре, Ариме, Симабаре, Амакусе и Нагасаки. В Омуре было около 50,000 христиан.

Лучшая церковь была в Нагасаки. В Хирадо и на острове Гото христианство тоже делало успехи. В Бунго христиан насчитывалось уже более 150,000 человек. Очень часто князья обращали своих подданных в христианство, но среди этих невольных обращений были и такие, которые своею искренностью и самопожертвованием напоминают первые времена христианства.

Об успехах христианства можно судить по тому, что христианские князья (король Франциск в Бунго, король Варфоломей в Омуре, король Андрей в Ариме) решились послать депутацию к папе. В феврале 1582 г. эта депутация отправилась в путь и только 10 августа 1584 г., т.-е. через два года, она достигла Лиссабона. Путешествие японской депутации по Португалии, Испании и Италии походило на триумфальное шествие. Прием со стороны владетельных государей, городов и обществ своим блеском ослепил японцев. Папа Сикст V принял их благосклонно и снабдил ответом. На возвратном пути депутация пробыла от конца апреля 1586 до 1 января 1588 г.

Один из главных сподвижников и полководцев Нобунаги, Хиде-иеси, получив известие о его смерти, [57] взялся отомстить за смерть своего господина. Мицу-хиде отступил перед превосходными силами своего противника, но Хиде-иеси настиг его и Мицу-хиде был убит во время сражения.

Покончив с этим делом и устроив пышные похороны Нобунаге, Хиде-иеси собрал совет из главных вождей Нобунаги. Совет решил назначить преемником малолетнего внука Нобунаги. Из громадного имущества Нобунаги внуку осталось только годового дохода 300,000 коку ³⁰ рису, все остальные владения были розданы родственникам и приближенным Нобунаги. Управление в Киото было поручено четырем лицам, между которыми самым главным был Хиде-иеси.

Хиде-иеси, названный впоследствии Тое-томи, сначала носил имя Хи-иеси (свет солнца). Отец его был в прежнее время самураем и, бросив военное ремесло, поселился в деревне Накамура в провинции Овари ³¹. Мать его из дворянского рода, долго не имея детей, молилась о даровании сына. Перед рождением Хиде-иеси она увидела во сне, что солнечный свет проник ей в грудь.

Носивший такое громкое имя, тщедушный и маленький, отличался очень некрасивой наружностью, за которую его называли обезьяной. Иезуиты описывают самого Хиде-иеси как человека очень маленького роста, довольно толстого и очень сильного. В лице его было что-то ужасное, на руке было 6 пальцев, у него не было бороды и глаза его точно хотели выскочить.

Лишившись отца, Хиде-иеси поступил в монастырь. [58] Одаренный большими способностями, Хиде-иеси надоедал монахам своими шалостями и они грозились отдать его обратно родителям. Монахам он говорил обыкновенно: «вы все только нищие и я не вижу причины, по которой ребенок, рожденный для чего-нибудь лучшего, должен сделаться нищим». Однажды он должен был принести жертву Амиде. Подойдя к идолу, он сказал ему следующее: «ты, говорят, помогаешь людям и тебе за это поклоняются, тебе приносят пищу каждый день, но ты ничего не ешь. Не принимая пищи, каким образом ты можешь помогать другим? Если ты не немой идол, то ешь, а то я разобью тебя на куски». Заметив, что пища осталась нетронутой, Хиде-иеси канделябром ударил идола, у которого от удара отлетела голова. После этого поступка он был возвращен матери, вышедшей вторично замуж.

Перепробовав все ремесла, побывав в горшечниках, плотниках, кузнецах и даже разбойниках, он, наконец, попал на службу к Нобунаге, который обратил на него внимание. В качестве оруженосца, потом подрядчика, он снискал доверие своего вспыльчивого владыки, который из самодурства даже поручил ему командовать отрядом; Хиде-иеси и тут оказался на высоте своего положения и таким образом сделался одним из талантливых полководцев Нобунаги.

Захватив в свои руки кормило правления, Хиде-иеси возбудил зависть других полководцев, которые стали строить против него козни. Мы не хотим обременять читателя излишними подробностями, скажем только, что главным помощником в этой борьбе был сын Нобунаги Нобуо. Но этот Нобуо обратился против Хиде-иеси тогда, когда последний усилился. Хиде-иеси [59] действительно владел уже громадным состоянием п имел обширные имения, построив себе укрепленный замок в Осаке. Для постройки этого замка, и теперь поражающего своей циклопической кладкой, были вызваны каменщики из 10 провинций. Отцы иезуиты так описывают замок Хиде-иеси: за первой стеной на валу, окружающем замок, идут еще две стены. Центральная стена перемежалась башнями, между которыми пятая отличалась особенным великолепием, на крыше была золоченая черепица, а на одной башне висели две чудовищные рыбы, чешуя которых была вся из золотых монет (кобан). Эта башня сгорела в 1660 г.

Чувствуя себя не в силах справиться с Хиде-иеси, Нобуо обратился за помощью к Ие-ясу-Токугаве. Хиде-иеси тоже старался склонить в свою пользу Ие-ясу, который предпочел, однако, принять сторону Нобуо. Тогда Хиде-иеси дипломатическими переговорами добился примирения со своим противником, дал клятву верности Нобуо и усыновил сына Ие-ясу.

Выступивший на арену политики Ие-ясу происходил от императора Сейва. Для характеристики трех диктаторов, последовательно управлявших Японией, японские писатели рассказывают следующую историю: Ото-Нобунага говорил по обыкновению: «когда я хочу, чтобы соловей пел, а он молчит, то я его убиваю». — «А я жду, чтобы он запел», — говорил Хиде-иеси. — «А я заставляю его петь», — отвечал на это Токугава-Ие-ясу.

Примирившись со своим противником, Хиде-иеси все свои силы обратил на строптивых буддийских монахов и непокорных вассалов. В 1585 г. с 100,000 войском он двинулся против Коясана. Бонзы, пользуясь своим укрепленным положением, защищались отчаянно, но все-таки должны были уступить [60] превосходной тактике Хиде-иеси. Такая же судьба постигла и храм Кумано. Несмотря на такие враждебные действия, Хиде-иеси не был таким непримиримым врагом буддистов, как Нобунага. Это был политик, который умел пользоваться людьми и изменять образ действия сообразно с обстоятельствами. Это лучше всего видно по его отношению к нарождающемуся христианству. В числе его приближенных было несколько христиан, занимавших очень высокое положение. Он очень любезно принимал представителя иезуитского ордена и высказался при этом в таком смысле, что он ничего не имеет против того, если половина Японии обратится в христианство. И тут, преследуя, главным образом, политические цели, он повел разговор о том, что желает приобрести два португальских судна. «Когда их у меня будет 200, то я начну воевать с Китаем и распространять христианство». Он повел патеров по всем комнатам своего дворца (до восьмого этажа, говорят иезуиты) и, позволив им проповедывать, пригласил их ужинать в своих покоях. Это была такая честь, которой не удостоился ни один из владетельных князей в Японии. Тем более было изумление японских аристократов и весть об этом событии разнеслась по всей стране. Этим дело не кончилось. Хиде-иеси посетил инкогнито дом, в котором жили патеры, осмотрел церковь и, при виде образа Спасителя, задал несколько вопросов отцу Леспедесу.

«Я знаю, — сказал он на прощанье, — что вы лучше осакских бонз. Ваши законы мне бы очень понравились, если бы только было дозволено многоженство. Только это одно условие мешает мне сделаться христианином».

Желание иметь португальское судно не получило [61] осуществления. Проездом в Хаката, он пожелал осмотреть одно большое португальское судно, но капитан оного, по случаю прилива, ушел рано из порта. Это рассердило Хиде-иеси. Другой раз одно испанское судно было выброшено на берег и Хиде-иеси осмотрел его очень внимательно и много расспрашивал капитана об обычаях Европы. Он больше всего удивлялся тому, что такие маленькие государства, как Португалия и Испания, имеют такие громадные колонии. «Это совсем просто, — ответил капитан, — когда миссионеры покоряют сердца людей, тогда наш король берет без особого труда их территории».

Этот рассказ, приводимый иезуитами, возбудил, по их словам, подозрительность Хиде-иеси. Имея в виду, главным образом, поход в Китай, он оставил им полную свободу. Когда жена его вместе с главным бонзой пришла ему жаловаться на одного из его главных помощников Такаяму за то, что он, как христианин, закрывает буддийские храмы, Хиде-иеси возразил ей: «разве Такаяма не имеет права верить тому, что ему нравится? если бонзы не знают, что им делать со своими идолами, то пусть они побросают их в воду или сожгут на костре». Такой ответ показывает, что в религиозных вопросах Хиде-иеси не был сторонником буддизма. Но он не брезгал услугами буддийских монахов, когда они могли быть ему полезны. В деле умиротворения Кю-сю бонзы оказали ему не малую услугу. Князь Сацумский, не признавая над собой главенства императора, овладел тремя южными провинциями острова Кю-сю (Сацума, Хиуга, Осуми) и потом захватил почти весь остров. Хуже всего пришлось князю Отомо, который обратился за помощью к Хиде-иеси. Тогда Хиде-иеси послал к Сацумскому [62] князю парламентеров, которые должны были спросить его, по какой причине он не представлял подати императору и захватил соседние провинции. Сацумский князь отвечал на это: «мои предки в течение 14 поколений владели этими провинциями и только один император Коно-е требовал представления податей. Неужели эта обезьяна хочет покорить и меня?»

Дерзкий ответ Сацумского князя и намек на наружность диктатора Японии вывели из себя Хиде-исси. Он двинулся на Кю-сю, разбил войска дома Симадзу ³², взял его столицу, и глава этого гордого дома, поступив в бонзы, явился с изъявлением покорности к диктатору. Хиде-иеси пощадил его, оставив во владении семейства Симадзу три провинции: Сацума, Хиуга и Осуми.

Покончив с Сацумским князем и возвратив христианским князьям их владения, Хиде-иеси несколько месяцев пробыл в Нагасаки. В это время он издал первое постановление против христиан. В этом постановлении говорится об иностранцах, которые пришли проповедывать религию, противную законам и учреждениям страны. В их ослеплении, говорится дальше, они разрушают святыни наших ками (богов) и храмы Будды.

В числе обвинений христиан фигурирует и то, что они убивают и едят коров и быков, столь нужных для земледелия. Затем христиан обвиняют в том, что они обманом захватывают японцев и продают их в плен. Их поступки заслуживают тяжкой казни, но мы, в нашем милосердии, приказываем им, под страхом смертной казни, покинуть Японию в [63] течение 20 дней. Если после этого срока они еще будут в стране, то мы приказываем взять их под стражу п предать смертной казни. Купцам португальским дозволено до нового распоряжения приезжать в страну и торговать в ней, но с тем условием, что они не привезут с собою миссионеров. В случае ослушания, их суда и грузы будут конфискованы. Иезуиты объясняют такие строгие постановления тем, что чувственный Хиде-иеси потерпел неудачу у христианки, жительницы города Аримы, славившегося красотой своих женщин. Говорят, что Хиде-иеси, подобно Нобунаге, хотел возвести себя в божество.

Впечатление, произведенное на христиан этим указом, было громадное.

Оставив христианских князей в покое и удовольствовавшись изгнанием нескольких иезуитов, Хиде-иеси обратил все свое внимание на умиротворение края и на предстоящий поход в Корею. В отличие от своего предшественника Нобунаги, он, победив противника, щадил его жизнь и даже давал ему средства для существования. Строго наказывал он ослушание закону и мятежников.

Указ против христиан не помешал Хиде-иеси принять отца Валиньяна, явившегося, в качестве посланника вице-короля Индии, в торжественной аудиенции (в 1587 г.). В верительной грамоте вице-король благодарил Хиде-иеси за покровительство, оказанное им патерам, и просил и впредь защищать их от врагов и недругов. Вице-король послал Хиде-иеси богатые подарки: арабскую лошадь, ружье и т. д.

Покончив с внутренними врагами, Хиде-иеси стал думать о походе в Корею и Китай. Он надеялся этим походом обессилить феодалов и отвлечь их внимание [64] от внутренней политики. От императора он получил титул кампаку и прозвище Тое-Томи ³³. Современники называли его Тайко, или Тайко-сама, но это только титул, даруемый отставным кампаку.

Тайко-сама пользовался таким громадным значением, что сам император Го-ие-зей (1586-1611 г.) решился посетить его в Осаке. Потомок богов редко выходил из своего затворничества. Окруженный непроницаемой тайной, микадо (даири) жил в своем дворце, в обществе своих многочисленных жен, предаваясь невинным забавам. Дворец его, по описанию современников, отличался великолепием. Мы имеем, впрочем, некоторое основание не доверять этому описанию, по той причине, что дворец микадо существует и поныне и, кроме художественных рисунков на раздвижных стенах, отличается большою простотою. В описании говорится о потолках, покрытых эмалью и похожих на небо, о необычайном количестве статуй, покрытых лаком, о стенах, украшенных статуями, об изобилии павильонов, колонн, покрытых золотым лаком, о золотых драконах на концах крыши. Середина дворца имела форму купола с пирамидальною крышею. Все это не вяжется с синтоизмом, представителем которого является микадо. Существующий ныне в Киото дворец микадо отличается отсутствием украшений из лака и золота, которых, с другой стороны, очень много в буддийских храмах и дворцах сегунов. Правда, императорский дворец горел несколько раз (напр., в 1653 г., т.-е. позднее описания, сделанного европейцами, которое надо принимать cum grano [65] salis, потому что иезуиты в разрушении дворца усматривают наказание за преследование христиан. Вообще, католические писатели каждое несчастье японских государственных людей толкуют в свою пользу, умалчивая о том, что противоречит их тенденции).

Но вернемся к встрече Даири (микадо) с Хиде-иеси Тайко. По обычаям того времени, она отличалась пышностью.

Между дворцом императора (иезуиты так называли Хиде-иеси) и дворцом Даири дорожки были посыпаны белым песком и тальком. Солдаты, одетые в белые, мантии, волочившиеся по полу, и в клеенчатых шапочках, с двумя саблями, держали в руках пики. После этого 46 носилок с фрейлинами и наложницами Даири, 21 носилки (норимоны) с дамами и 27 с придворными чинами. Носильщики, по 4 при каждом норимоне, были в белом, так же как и прислуга. За ними следовали 24 дворянина верхом. На голове у них были шапочки из клеенки, имеющие форму раковины. Рукава были длинные, haut de chausses de satin разноцветные, длинные. С боку висела сабля, покрытая эмалью (vermeil dore). У пояса стрелы. Оба конца шарфа висели на спине лошади. Седла вышитые, вместо чепрака тигровые шкуры и вся лошадь была покрыта шелковою материею. На ногах у лошади шелковые башмаки (и теперь в Японии на лошадей надевают соломенные башмаки). Два человека держали за уздцы лошадь, а за каждым дворянином шли 8 человек прислуги, одетой в белое.

За этим следовало три кареты, везомые черными быками, на которых наброшены были красные шелковые покрывала. При каждой карете 4 человека прислуги. Каждая карета стоила около 100,000 р. За ними [66] следовали носилки с наложницами и придворными дамами Даири, 67 дворян ехали верхом и затем несли опять подарки и так далее без конца.

Триумфальную карету Хиде-иеси везли быки с золочеными рогами и с покрывалами из красного бархата, с бархатными башмаками на ногах. Два быка шли впереди и на них наброшены были покрывала из золотой парчи.

Носилки Даири отличались необычайным великолепием: на верхушке этих носилок с распростертыми крыльями сидела птица Фо (феникс) из массивного золота. Наружные стены были украшены фигурами и колоннами из массивного золота. Даири никто не мог видеть, а потому эти носилки затянуты были тонкою шелковою материей, сквозь которую он смотрел на окружающих.

50 придворных, одетых в длинные белые халаты, несли эти носилки. На голове у них были лакированные шапки. Перед ними шли 40 придворных, одетых, как говорили современники, на подобие римлян, с каскою на голове, с щитом в руках. В середине щита пучок со стрелами.

Пять дней император оставался в Осаке, и все это время Хиде-иеси вместе со своими родственниками услуживал ему. В это время микадо (Даири) принимал Хиде-иеси и собравшихся даймио в торжественной аудиенции.

Хиде-иеси вместе с даймио дали клятву служить императору, защищать его владения и докладывать ему о всех делах, касающихся государственного управления. Диктатор, подчинивший своей власти Японию, как верный вассал, преклонил колена перед своим сюзереном, повергаясь в прах перед властью, [67] освященной давностью, и добровольно принимал на себя роль скромного слуги потомка богов.

Зная миролюбие китайцев, Хиде-иеси полагал, что завоевание этой громадной страны не представит особенного затруднения. Первым этапом на этом пути должен был быть поход в Корею, и Хиде-иеси стал готовиться к нему с большой энергиею. Во главе этой экспедиции были назначены два непримиримых врага: Като-Киомаса и христианин Кониси, исполнявший должность главного адмирала.

Прежде чем начать военные действия, он вошел с корейским правительством в переговоры насчет союза против Китая. Но корейское правительство долго оставалось глухо и даже не посылало посольства в Японию. Узнав, что какие-то японские пираты ограбили корейцев и увезли женщин в плен, японское правительство возвратило корейцев на родину.

Корейцы тогда отправили посольство в Японию. Хиде-иеси отложил их прием на несколько месяцев. Корейские посланники дают нам описание приема. Они говорят: «Хиде-иеси — человек с отвратительным лицом, без всякой представительности. Цвет лица его был темный, из глаз так и сыпались искры. Он сидел на трехъярусной подушке и лицо его было обращено к югу. На нем была шляпа из газовой материи и платье темного цвета. Кругом него находились его придворные. Угощение было очень бедное. Перед каждым был поставлен поднос с горячими рисовыми лепешками (мочи) и рисовая водка (саке) (Hideyoshi Invasion of Korea Aston Transactions VI 2, II. IX 1. IX 3 XI 1.) низшего качества в глиняной посуде. Ее обнесли несколько раз. Вскоре Хиде-иеси ушел за ширму (вернее занавес), офицеры оставались на [68] местах. Вскоре после этого вышел человек в простом одеянии с ребенком на руках и прошел по зале. Это был никто иной, как сам Хиде-иеси. Для забавы ребенка он велел корейским музыкантам заиграть что-нибудь громкое. Заметив после того, что ребенку надо переменить белье, он передал его другому человеку; сам он расхаживал самым непринужденным образом, как будто в комнате не было никого». Затем посланники поклонились ему, и это был единственный случай, когда они могли видеть Хиде-иеси.

Письмо, которым Хиде-иеси снабдил корейское посольство, отличалось тою же оригинальностью, как и самый прием. Приводим его почти целиком: — «Эта империя внутренними смутами была доведена до гибели. В несколько лет я водворил в стране мир. Я единственный потомок незнатного рода, но моя мать видела во сне до моего рождения, что солнце вошло ей в грудь. Этот сон предвещает, что все страны, в которых сияет солнце, будут мне подвластны. Как дракон, я покорил все кругом себя. Жизнь человека не длится более ста лет и вот я задумал собрать громадное войско и покорить под ноги империю великого Минга. Пусть Корея будет нашим передовым отрядом». И т. д.

Такой ответ не мог быть приятен корейскому правительству, которое стало готовиться к войне.

Пользуясь миром в течение 200 лет, корейский народ очень неохотно согласился на жертвы, сопряженные с войной. Многочисленная милиция существовала больше на бумаге, чем в действительности. Вооружение было плохое и в довершение всего у корейцев не было огнестрельного оружия. [69]

Япония была совершенно в другом положении. Феодализм, способствующий военным подвигам, находился в полном развитии. Сражения, военные походы, постоянные стычки то в той, то в другой части страны, были хорошей школой для ветеранов, привыкших к победам под знаменами своих вождей. Каждый даймио (феодал), имевший 10,000 коку рису дохода ³⁴, должен был выставить 600 вооруженных людей. Прибрежные даймио должны были доставлять джонки и матросов. Многие из солдат были вооружены кремневыми ружьями.

Сначала в Корею было послано 150,000 воинов под предводительством двух непримиримых врагов — Като-Киомаса (помощник тигра) и адмирала христианина Кониси. Сам Хиде-иеси остался в Карацу, где для него выстроили временную резиденцию. (Мечников совершенно ошибочно говорит об участии Хиде-иеси в походе).

11 июня 1592 г. Кониси высадился в Пу-зане. Овладев очень скоро корейским укреплением, он двинулся в Сеул — столицу Кореи. Като-Киомаса высадился позднее Кониси и пошел другой дорогой. Корейское войско не оказало сопротивления и рассыпалось. Король решился бежать из столицы. Преследуемый упреками жителей, жаловавшихся на свою беззащитность перед врагом, король бежал с немногочисленной свитой в провинцию, граничащую с Китаем. Для бегства короля нашлись только лошади, взятые в горах. Голодный, под проливным дождем, добрался он, наконец, до ночлега. Все то, что было взято из съестного, было схвачено голодной стражей и осталось [70] очень мало на ужин королю. Свита должна была довольствоваться простым рисом. Через три дня после этого Кониси и Като-Киомаса заняли столицу королевства. Вскоре после этого корейцы начали переговоры о мире, но эти переговоры не помешали военным действиям. Китайское правительство решилось прислать на помощь Корее отряд в 5,000 ч., но этот отряд был разбит японцами. Приход китайского войска оживил корейцев, которые начали снаряжать летучие отряды, сильно беспокоившие японцев. В Китае стали серьезно приготовляться к войне, но желая выиграть время, китайцы предложили японцам заключить мир на выгодных условиях. Обманутые китайцами, японцы попались в ловушку, очистили некоторые позиции и согласились на 50 дней перемирия. По прошествии этого срока, с наступлением нового года, японцам было сообщено, что прибыл посланец, обещавший золотые горы. Японцы очень обрадовались и послали ему навстречу конвой из 30 человек, но каково было их изумление, когда узнали, что высланный конвой перебит. Двое уцелевших японцев сообщили о приближении китайской армии.

1593 год начался успехом китайского войска, но китайские предводители не умели воспользоваться победой и позволили японцам выйти из крепости. За этим последовали победы корейцев над японцами. Астон сообщает курьезное известие, что у корейцев была изобретена пушка.

Бомбы, начиненные порохом, лопались на несколько кусков и убили 30 ч. японцев. Чем же объяснить, что у китайцев, по словам корейских историков, не было огнестрельного оружие и что китайцы были побиты японцами в открытом поле? корейские историки [71] объясняют победы японцев превосходством их тактики и умением владеть мечом, которым они косили направо и налево.

Страна была в жалком положении. Поля оставались незасеянными и населению грозила голодная смерть. Не лучше было положение воюющих армий. И та и другая видели единственное спасение в мире. Опять начались переговоры о мире на следующих условиях: инвеститура Хиде-иеси со стороны китайского императора, уступка части корейской территории Японии и дань, которую Корея должна была платить Японии.

Китайское посольство отправилось в Нагою, где оно было принято Хиде-иеси с большим радушием. Увеселения следовали за увеселениями, при угощении не забыто было питье из одной чаши. Хиде-иеси одарил посольство богатыми подарками и устроил прогулку на воде. Несколько сот барок, украшенных лентами, тигровыми шкурами, оружием, плавно двигались по морю, под звуки музыки и пения.

Мир не был заключен и, обманутый в своих ожиданиях, Хиде-иеси велел начать военные действия.

В 1593 г. Хиде-иеси принимал в торжественной аудиенции посланника Филиппинских островов. Францисканцы, бывшие в свите посланника, просили позволения поселиться в стране. Хиде-иеси согласился на это чрезвычайно охотно, сказав при этом: «позволяю вам от всего сердца, но с тем, чтобы вы воздержались от проповеди».

Францисканцы только отвесили глубокий поклон. Хиде-иеси позаботился о том, чтобы им отвели участок для постройки дома. Францисканцы, поселившись в стране, стали противодействовать иезуитам и между [72] обоими орденами началась открытая вражда. Своими неосторожными действиями и открытой проповедью они возбудили против себя японские власти.

Говорят, что Хиде-иеси, узнав об этих распрях, выразился таким образом: «и демоны, если они согласны спокойно жить в этой стране, будут приняты радушно, а вы, полные медоточивых речей, только думаете об интригах и постоянными ссорами только испытываете мое терпение».

Его терпение действительно лопнуло, и в 1596 г. появилось новое постановление против христиан и шесть францисканцев, три иезуита и семнадцать японцев-христиан были распяты на кресте в Нагасаки. При распятии был прочитан народу следующий указ Тайко-сама: «Я приговорил этих людей к смертной казни за то, что они явились под видом посланников и потому что они ослушались моего повеления».

Под влиянием этих событий, в стране началась реакция против христианства. Отступили слабые, малодушные, желавшие умереть на своей постели, между прочим, сын короля Франциска, владетельного князя в Бунго, а в Фунае мученическая смерть постигла старика.

В 1596 г. Кониси, вместе с китайским посольством, прибыл в Японию.

Переговоры были прерваны, когда Хиде-иеси перевели текст китайской инвеституры, в которой не упоминалось об уступке Кореи. Все это совершенно согласно с китайскими понятиями, потому что для китайцев каждая держава является ничтожеством в сравнении с Китаем. Можно победить китайцев, но они будут писать в своей истории, что какие-то варвары униженно просили у них мира, который они даровали [73] им с большою готовностью. Такова форма китайской дипломатии. Так было и теперь.

В китайской инвеституре говорилось об униженных просьбах диктатора Японии, которому, в виде особой милости, давали титул Вана (князя). Его же назначили министром китайской империи и поручили ему оберегать империю.

Тон этой инвеституры не мог понравиться самолюбивому Хиде-иеси, который страшно вспылил и велел китайскому посольству немедленно собираться в дорогу. Бонзы и князья подействовали примиряющим образом на Хиде-иеси, который решился выместить всю свою злобу на корейцах и стал готовиться к новому походу в Корею.

У японцев было около 130,000 войска. Удачным маневром он овладел корейским флотом и, взяв крепость Нам-уан, двинулся к столице. С наступлением холодов, положение японцев изменилось к худшему, да и китайцы явились снова со свежими силами. Они направились к крепости Иель-сан, которую занимал Като-Киомаса, и осадили ее с превосходными силами. Вследствие недостатка провианта, японцы под конец осады, истощив все запасы, начали жевать землю и делать вылазки, чтобы добыть несколько припасов. Хиде-аки явился на выручку, и китайцы, завидя японское войско, поспешно удалились. Они были разбиты японским полководцем в Сюнь-цэне. Неделю спустя пришло известие о смерти Хиде-иеси, и японские войска вернулись на родину. [74]

Власть номинальная считается за императором, живущим в Киото, но в действительности переходит к сегунам (Тайкунам) из династии Токугава, живущим в Токио — (Иеддо). — Гонения на христианство. — Восстание христиан в Симабаре и поголовное истребление их в Японии. — Замкнутость Японии в течение двух столетий под сенью Токугавской династии.

Как за Цезарем следует Август, который, воспользовавшись трудами своего предшественника, основывает новую династию, так и за честолюбивым Хиде-иеси, мечтавшим о завоеваниях, последовал осмотрительный и осторожный Ие-ясу Токугава. Нобунага считал выгодным для себя не ссориться с сильным Феодалом Ие-ясу и заключил с ним союз против других своих противников. Во время диктатуры Хиде-иеси, Ие-ясу держался в тени. Породнившись с великим диктатором, он получил от него Кванто и славился как хороший полководец. Военное ремесло было, впрочем, не по душе Ие-ясу, который отличался тучностью и больше всего любил заниматься науками. Со смертью Хиде-иеси, он выступил на первый план. Он не был талантливым выскочкой, как Хиде-иеси, и мог хвалиться своим происхождением от императора Сейвы (859—876). Единственной помехою полновластья Ие-ясу являлся 6-летний сын Хиде-иеси — Хиде-иери. Хиде-иеси, считая Ие-ясу единственным человеком, способным поддержать порядок в Японии, в своем завещании назначил его опекуном малолетнего Хиде-иери. Другие феодалы, сдерживаемые доселе твердою рукой Хиде-иеси, не хотели подчиниться авторитету Ие-ясу и стали готовиться к войне. Решительным сражением в Секи-га-хара Ие-ясу разбил [75] превосходные силы своих противников (180,000) и упрочил власть за собою и за семейством Токугавы на целые 250 лет. Это сражение и разные драматические эпизоды, сопровождавшие падение домов Исида, Хосокава и т. д., послужили предметом японских трагедий. В числе побежденных был и знаменитый Кониси, который, вместе с Исидою, подвергся смертной казни. Получив в 1603 г. титул Дай-сегуна (т.-е. великого сегуна), Ие-ясу постарался изолировать двор и все дела подчинил исключительно себе и своей династии. Ие-ясу постановил, что сегуны должны докладывать императору о политических делах. Он один отвечал за все бедствия. Он отменил поездки императора на богомолье. Эти поездки предпринимались отчасти для того, чтобы императоры во время пути сами могли видеть народные нужды. Даймио, или владетельным князьям, запрещается являться во дворец. Западным даймио запрещается проходить через Киото. В случае ослушания им грозит конфискация имущества. Даже для осмотра Киото даймио должны испрашивать разрешения сегуна. Основав потом столицу Иеддо (нынешнее Токио), Ие-ясу обязал всех владетельных князей построить там дворцы и полгода пребывать в этих дворцах, а в случае отсутствия оставлять заложниками своих жен и детей. Желая упрочить за своим семейством титул сегуна, Ие-ясу передал в 1606 г. этот титул своему сыну Хиде-тада и поселился в замке Сизу-ока. Живя в уединении среди книг, изучая древность, Ие-ясу давал советы своему сыну и направлял политику Японии. При нем и при его преемниках каждый сегун являлся на поклонение императору и таким образом утвердились в стране две власти. Двор сегуна отличался необычайным блеском. [76]

Императорский дворец, окруженный садом, сделался постоянной резиденцией микадо. Он выходил очень редко из пределов дворца, и когда это случалось, то носилки его были закрыты и народ не мог видеть его, а мог только молиться ему, как богу. Пришло время, когда в народе установилось мнение, что всякий, который взглянет на него, должен ослепнуть. И этот полубог в золоченой клетке не имел никакой власти, которая всецело перешла к тому, которого иностранцы называли Тай-куном, т.-е. великий князь.

В положении христиан в начале правления Ие-ясу не было заметного ухудшения. Правда, одним из главных противников Ие-ясу был адмирал Кониси, но, с другой стороны, его союзниками были христианские князья в Омуре и в Ариме. Иезуиты сообщают, что в 1600 г. было выстроено около 50 церквей. Сам Ие-ясу относился благосклонно к патерам и во время поздравления с новым годом отличил патера Органтино (1604). Город Нагасаки был вполне христианским городом, и иезуиты описывают нам его церковные праздники. Все улицы и площади были украшены коврами и вышивками. Церковная процессия отличалась торжественностью и большой пышностью. Над епископом, который шел со Святыми Дарами, возвышался красивый балдахин. Ему предшествовало духовенство и процессия богомольцев. Слышна была повсюду церковная музыка и звуки труб и барабанов и пальба из мускетов и пушек. Присутствующие на этом торжестве патеры, как говорят католические писатели, плакали от радости. В Нагасаки самый большой собор был посвящен Богоматери. Эти общенародные церковные церемонии уже показывают ясно, что христианство не только терпелось в стране, но даже [77] пользовалось всеми правами. В некоторых владениях, правда, преследовались христиане, но эти преследования, не имели систематического характера. Ие-ясу, как это видно, принимает епископа с большим почетом (lui fit des honneurs extraordinaires). Даже в самой столице империи похороны одной японской придворной дамы совершались с такой пышностью, что бонзы умирали от зависти (en creverent d’envie) и пожаловались Ие-ясу, который пришел в большую ярость. Он смягчился, когда советники представили ему, что из-за выгод торговли надо мирволить христианам (menager les chretiens). Тем не менее, вышло новое постановление, запрещавшее придворным дамам принимать христианство.

Ие-ясу поощрял торговлю и хотел завязать торговые сношения с Китаем и другими странами. В 1600 г. явились впервые голландцы и Ие-ясу очень много расспрашивал капитана об обычаях страны. Также радушно принял он англичан. Англичанин Адамс, получивший от Ие-ясу титул и землю в Цуруге, десять лет оставался в Иеддо (Токио) в качестве советника сегуна, по иностранной политике, постройке судов, профессором языков и литературы.

От голландцев и англичан японцы узнали впервые, что и в среде христиан существуют распри. Голландцы и англичане, как ярые протестанты, действовали открыто против иезуитов и, весьма возможно, повлияли в этом духе и на впечатлительных японцев ³⁵. Японцы рассудили, что торговые выгоды можно соблюсти, если сойтись с более благоразумными голландцами и англичанами, равнодушными к религиозным вопросам. [78] Положение обострилось оттого, что матросы с португальского судна подрались с японцами. Ие-ясу велел примерно наказать их, и португальский капитан, уходя от японцев в море и застигнутый ими, взорвал судно.

Хиде-иери, женатый еще ребенком на внучке Ие-ясу и получивший от отца большое богатство, жил в укрепленном замке в Осаке. Он и окружающие его люди представляли единственную опасность для Ие-ясу и его детей. Ие-ясу постарался прежде всего вовлечь Хиде-иери в большие расходы по постройке храма. После визита Хиде-иери, которого очень обласкал Ие-ясу, умерли загадочной смертью Като-Киомаса и Ассано, ближайшие друзья Хиде-иери.

Воспользовавшись первым случаем для неудовольствия, Ие-ясу, действуя хитростью и ловкостью, овладел Осакским замком, казнил сторонников Хиде-иери и забрал все его сокровища. Католический писатель (Crasset, Histoire de l’Eglise de Japon) ничего не знает о дальнейшей судьбе Хиде-иери. Костылев говорит, что Хиде-иери спасся на джонке в Сацуму. Остаток своих дней он провел в буддийском храме Це-ган-фуку-се (Костылев, Очерки истории Японии, 327).

Во время этой борьбы открылся заговор против Ие-ясу. Заговорщики были христиане. В числе их были владетельный князь в Ариме и наложница Ие-ясу. Виновники были приговорены к смертной казни, но Ие-ясу помиловал их и послал в изгнание.

Дон Мигуэл, наследовавший отцу в Ариме, сделался отступником и стал преследовать христиан. Он же искоренял, по поручению сегуна, христианство в Бунго. За этим последовал указ, изгонявший всех христиан из страны. Такой строгий указ можно [78] объяснить различно. Ие-ясу до поры до времени не хотел ссориться с христианами. Узнав об усиленной деятельности миссионеров, о распрях между духовными орденами, он только выжидал благоприятного момента для того, чтобы избавиться от иноземцев. Некоторое влияние на него оказывало буддийское духовенство, да с другой стороны, он надеялся, что голландцы в торговом отношении ему заменят португальцев, опасных, как он полагал, для целости и независимости государства.

В указе 1614 г. христиане названы изменниками отечества, стремящимися к разрушению существующего порядка. Христиане пришли сюда, говорилось в указе, прямо для того, чтобы обманом овладеть нашей страной.

На основании этого указа, 107 иезуитов и 200 катехизаторов были посажены на джонки и отправлены в Макао. Многие японцы были тоже посланы в изгнание, на север Японии. Христиане, говорят католические писатели, явились на площадь в праздничных одеждах и с радостью пошли в изгнание. Десять знатных женщин были отведены в притон разврата, который они, если верить патерам, обратили в дом молитвы и смирения.

В 1616 г. во время охоты Ие-ясу был ранен выстрелом в живот. Виновник покушения не был найден. Ие-ясу умер 74 лет и после смерти микадо возвел его в дай-гонген (высочество первой степени, свет востока, великое воплощение Будды). В потомстве он стал известен под именем Гонген-Сама, и ему, наравне с другими ками, возносятся молитвы верующих.

На смертном одре Ие-ясу призвал к себе [80] владетельных князей и роздал им на память подарки. Приписываемое Ие-ясу завещание, состоящее из 100 статей и послужившее основанием государственного устройства Японии, подвержено сильному сомнению. В завещании найдены анахронизмы и неточности, обличающие позднейшее происхождение если не всего завещания, то некоторых его частей. Вероятнее всего, что к завещанию Ие-ясу делались дополнения при последующих сегунах.

По смерти Ие-ясу сегун Хиде-Тада действовал в духе отца. В 1619 г. иностранная торговля была ограничена городами Нагасаки и Хирадо. В 1621 г. запрещено было японцам покидать страну. Что касается христианства, то рассказывают, что Хиде-Тада послал в Европу Иби-Маоса-иоси с тем, чтобы он собрал самые подробные сведения о христианстве. Иби-Масса-иоси вернулся после шестилетнего отсутствия и был сейчас же призван для доклада к сегуну. Последний слушал его внимательно день и ночь. Когда придворные заметили сегуну, что он утомляет себя, он будто бы ответил: «что значит моя усталость в сравнении с тем, что перенес этот человек, путешествовавший по моему поручению». Доклад Масса-иоси убедил Хиде-Тада в том, что христианская религия принесет Японии значительный вред, и преследования христиан продолжались с удвоенной силой. Одиннадцати христианам были отсечены головы, 52 христианина сожжены живыми в Мияко (Киото). Впереди приговоренных к смерти шел трубач, возвещавший народу о том, что, по приказанию сегуна, эти люди будут сожжены живыми, потому что они христиане. Мученики, между которыми один занимал высокую придворную должность, отвечали громкими голосами: «да, мы умираем за Иисуса Христа!». 52 человека сожжены в Иеддо. Услышав о [81] том, что 52 чел. с радостью шли на смерть, сегун велел казнить еще 37 человек. Казнили и детей, которые с радостью принимали смертную казнь. В Нагасаки разоряли христианские кладбища. 73 человека казнены в Омуре, 50 в Симаборе. Казни подвергались не только христиане, но и все, соприкосновенные с ними лица, скрывающие христиан, давшие им приют в своем доме, или оказавшие им какия-нибудь услуги. Следствие и суд велись ускоренным способом. За поимку миссионеров и христиан выдавалась денежная награда (от 50 до 300 серебренников) ³⁶. Шпионство было заведено повсюду: если дети жаловались на родителей, жена на мужа, то награда им увеличивалась. Потом казнили не десятками, а сотнями, так что перечисление мучеников занимает несколько страниц. При этом является замечательная изобретательность. То их зарывают живыми в землю, то мучают на медленном огне, распинают на кресте, погружают в горячий источник Онзен, раздирают на части быками, завязывают в мешок и, сложив в кучу, зажигают, то обмазывают горючими материалами и потом зажигают, то сажают на кол. Чтобы подействовать на матерей, при них жарят детей. Прокалывали все тело острыми палками, палки просовывали в рот, в нос и затем зажигали палки.

Все это сообщают не только заинтересованные в этом иезуиты, но и японские историки и бывшие в Японии в 1619 г. по поручению Ост-Индской компании; преследование христиан, выражавшееся до сих пор изгнанием и потерей гражданских прав, доведено до последней степени жестокости. [82]

Христиане вынесли столько мук и смертная казнь принимала такие разнообразные формы, как и в первые времена христианства. Кох удивляется твердости, с какою христиане шли на смерть и на мучения. Стоило им только отказаться от религии и награды сыпались на них щедрою рукою. Но они предпочитали смерть со всеми мучениями. Самые ужасные страдания, говорит Кох, изобретенные мучителями, не могли испугать их и пошатнуть твердость их духа. Многие брали своих детей и с радостными лицами несли их на костер. Все церкви были разрушены и над развалинами воздвигнуты пагоды.

О твердости духа христианских мучеников, тысячами погибавших на костре, в горячих источниках, на кресте, сохранились свидетельские показания на английском, голландском, французском, латинском и японском языках. Описание мучений, претерпеваемых христианами, читаешь, говорит Геббинс (Gubbins. Review of the Introduction of Christianity into China und Japan. Tr. III, ч. I), как страницу из Дантова Ада.

Англичане и голландцы большею частью поощряли эти действия, и мы имеем свидетельство, как английское судно «Елизавета» выдало японской власти двух миссионеров (Луиса Флореса и Педро де-Цуниса). Миссионеры и их помощники были взяты и сожжены.

Крассе рассказывает, что патеру Виеру, уже взятому под стражу, удалось доставить записку об этих жестокостях молодому сегуну, который был тронут доводами патера. Многие из приближенных сочувствовали вполне такому настроению сегуна, но дядя стал упрекать его за малодушие и за легковерность. «Можно ли, — говорил дядя, — доверять словам какого-то [83] шарлатана, приехавшего в Японию за куском хлеба?» Это было бы недостойно с его стороны изменять верованиям отцов и перейти к религии каких-то варваров. Он узнал, что эти проповедники не больше и не меньше как эмиссары короля Филиппинских островов, который, под предлогом религии, старается присвоить его подданных и вызвать всеобщее восстание с тем, чтобы овладеть империей. По этой причине его отец и дед изгнали их из Японии, и если он позволит им вернуться, то он рискует потерять свою власть и свою жизнь.

Эти доводы подействовали и молодой сегун предоставил патера Виера его участи.

Мы не знаем, о каком молодом сегуне говорит Крассе. Речь дяди помечена 1634 г. Если он разумеет под этим именем Ие-мидзу, внука Ие-ясу (1623-1634), то мы знаем, что указом 1624 г. изгнаны были все иностранцы из страны, за исключением китайцев и голландцев, которые были водворены на острове Дециме, в Нагасаки. Этот же сегун запретил японцам постройку больших судов, способных к дальним плаваниям.

Таким образом он думал изолировать страну от иноземных вредных влияний. Преследования христиан продолжались со страшной жестокостью. Тысяча христиан погибла на кресте, на кострах, в кипящей смоле и тысяча бежала от мучителей в Китай, на Формозу (Rein. Japan I, 355). Ие-мидзу приписывают изречение: «если моя династия погибнет от внутренних смут, то это будет великое несчастье для меня, но если одна пядь нашей территории перейдет иноземцам, то это будет срам для империи и великое народное бедствие». [84]

Ие-мидзу приказал применять ко всем иностранцам испытание, называемое ие-фуми, или ие-буми (Gubbins). Они должны были ногами топтать доску в виде креста с изображением Спасителя. И голландцы, допущенные в Дециму, подвергались этому испытанию. Голландцы, после 1691 г., находились в Дециме точно в плену, под постоянным присмотром японских чиновников. Сношения их с внешним миром подвергались самому строгому и придирчивому контролю. «Мы не смели, — говорит Кемпфер, — соблюдать наши праздники и наши воскресенья, слушать и распевать церковные молитвы, произносить имя Христа, носить изображение креста и т. п. Auri sana fames quid non mortalia pectora cogis?» — восклицает он с грустью.

Преследования христиан закончились кровавым финалом, или восстанием в Симабаре, которое произошло, по мнению доктора Риса, от нескольких причин. Владения Кониси были отобраны от него и переданы некоему Теразаве. В Ариме тоже произошла перемена владетельного князя. Новый владетельный князь увеличил подати. Рассказывают, что, по его приказанию, неисправных плательщиков-крестьян сжигали в соломенных плащах, одеваемых и теперь во время дождя. Их мучительные судороги прозвали в насмешку «танцем в дождевых плащах» (мино одори). Защищавшиеся против таких притеснений и подававшие жалобу рисковали своими головами. У христиан, лишенных всякой поддержки, отнимали жен, детей, мучили их всячески, бросали в серные источники Онзена, чтобы узнать у них, где они спрятали свои деньги. Доведенные до отчаянья, жители Аримы подняли знамя восстания и, собравшись в числе около 30,000, захватили Симабарский замок. Мы знаем, что город [85] Нагасаки соединен небольшим перешейком с полуостровом Симабарой. В центре этого полуострова гейзер Онзен. Недалеко от Симабары деревня Арима. Против Симабарского полуострова находится остров Амакуса, с главным городом Томиока. Раион, охваченный восстанием, как вы видите, небольшой, не больше любого из наших уездов. В этих местах, как и в соседней Омуре, христианство пустило глубокие корни. Там у иезуитов были коллегии, типография, в которой печатались христианские сочинения на японском языке.

Амакуса принадлежала знаменитому японскому адмиралу Кониси. Изгнанное отовсюду христианство всячески держалось в этих местах и при благоприятных обстоятельствах могло снова распространиться на всю Японию. Но этому помешало восстание, вызванное жестокими действиями притеснителей.

Предводителем восстания явился Мацуда Сиро ³⁷, юноша 16 лет, отличавшийся необыкновенными способностями. Народная молва приписывала ему разные чудесные действия. Действия бунтовщиков были сначала успешны и сегунским генералам было не так легко справиться с мятежниками, как это казалось с первого раза. В сражении против них погибли Итакура Сигемала и его сын. Осада замка в Симабаре, которым овладели восставшие, в числе 30,000, подвинулась [86] вперед только благодаря помощи голландцев ³⁸, приславших свои военные суда для бомбардировки замка. Из донесения Кекебекера видно, что бомбардировка из 20 голландских пушек была очень успешна и привела в восторг японцев, осаждавших замок. В течение 15 дней с корабля де-Рипа и с голландских батарей было сделано 426 выстрелов из пушек. 1-го марта инсургенты бросили стрелу в голландскую батарею с вопросом о том, отчего голландцев призвали на помощь, точно в Японии мало храбрых и верных солдат. Вскоре после этого голландские суда были отпущены. 11-го апреля, после трехмесячного сопротивления, пала твердыня восставших. Осажденным, которых Кекебекер насчитывает около 400 человек, не было пощады. Началась поголовная резня всех христиан и участников восстания. Головы главных зачинщиков восстания (в числе 4-х) были выставлены в Нагасаки на шестах. Там же было выставлено несколько тысяч голов и вся бухта была полна трупами. Стоут (Trans. VII, Ш) нашел в Томиоке каменную плиту, в которой говорится о погребении 3333 казненных христиан. В надписи сказано: «Нирадо-сиро, молодой инсургент из Амакуса в Хиго, основал секту и распространял это ложное учение. Разрушив много [87] буддийских и синтоистских храмов и собрав около 30,000 человек, поднял знамя восстания, которое было подавлено сегунским войском. Губернатор Суцци-Сигемала (следует его название), решил для успокоения многих тысяч злых душ, скитающихся на земле, воздвигнуть этот памятник в 1648».

За подавлением восстания последовали строгие указы против католиков, португальцев и всех иностранцев, желавших проникнуть в Японию.

Португальцы в Макао, для которых торговля с Японией была так выгодна, решились отправить посольство в Японию. Когда посольство, снаряженное с большою пышностью, явилось в Нагасаки, то губернатор этого города встретил португальцев с большим радушием. Под разными предлогами у них отобрали ружья, снесли с судна всю артиллерию и когда португальцы съехали на берег, то их взяли под стражу и казнили всех, за исключением 13 человек. Отобрав все подарки, японцы сожгли португальское судно и отправили оставшихся в живых португальцев в Макао. «Пока солнце освещает землю, — говорилось в японском приказе, — такое наказание грозит всякому, который даже в качестве посла осмелится переступить порог Японии».

С этого момента начинается полная замкнутость Японии. Только китайцы и голландцы поддерживали торговые сношения с царством восходящего солнца. Отвернувшись от Европы, Япония не нашла в себе самой элементов для самостоятельного развития. Оставался Китай, у которого она раньше заимствовала все, что он мог ей дать: литературу, медицину, философию, музыку. Но всего этого было слишком мало для самостоятельного развития Японии. Изощряя свои способности в [88] подражании китайцам и проявляя свою индивидуальность только в области искусства, Япония с намерением калечила себя. Сделав все, что можно было, в этом направлении, она остановилась на одной точке развития, после которой она уже обрекла себя на спячку и застой.

Пробуждение Японии. — Первое появление европейцев. — Агитация против иностранцев. — Брожение. — Реставрация императорской власти. — Междуусобная война кончается поражением приверженцев сегуна, который удаляется в монастырь.

Застывшая в тенетах китаизма, Япония пробудилась в 1853 г., когда перед нею появилась с моря эскадра американского адмирала Перри. До этого времени, несмотря на самые страшные преследования христиан, миссионеры старались проникнуть в Японию. Мы знаем о патере Сидотти, попавшем в Японию в 1709 г., и, конечно, взятым под стражу японскими властями. Христиан в это время было там уже немного. Кемпфер, бывший в Японии в конце XVIІ стол., говорит, что и в его время в темницах содержались так-называемые Бунго-ко, люди из Бунго или христиане. «Эти добрые люди, — говорит Кемпфер, — из религии знают только имя Спасителя и, тем не менее, предпочитают лучше умереть в своей глупой вере (Einfaeltiger Glaube sterben), чем отказом от Спасителя получить свободу.

В первой половине нынешнего столетия иноземцы настойчиво стучатся в дверь Японии, которая, несмотря ни на какие старания, оказывается герметически закрытой. До американцев в Нагасаки на военном судне прибыл голландский уполномоченный, который в письме [89] сегуну объяснил, что надо открыть европейцам 5 японских портов. Англия, говорилось в письме, сумеет поставить на своем, и в настоящее время, благодаря пароходам, расстояния уже не существуют, и что Япония не устоит в этой борьбе с европейскими державами. Сегун, получив письмо, сильно этим опечалился, но он не решился отменить прежний закон. В марте 1846 г. пришли два американских военных судна и произвели ошеломляющее впечатление на жителей Иеддо. Суда казались японцам огромными железными крепостями, с которыми бороться невозможно (так, напр., Окубо донес сегуну).

23-го июня 1853 г., к ужасу японцев, пришел отряд из четырех судов под предводительством адмирала Перри. Последний повел дело энергически и, вручив письмо президента высокопоставленным чиновникам (с мелкими он не захотел иметь дела), обещал придти за ответом через год. 6-го февраля 1854 г. Перри опять пришел в порт Симода, но уже с 7-ю военными судами. После некоторого колебания правительство сегуна решилось открыть американцам порты Симода и Хакодате, а летом того же года был подписан трактат с Соединенными Штатами. В январе 1855 г. адмирал Путятин пришел с эскадрою в Симода и 26-го января был подписан трактат между Японией и Россией, определявший границы между Японией и Россией. По этому трактату было открыто для русских три порта: Симода, Хакодате и Нагасаки.

Император, узнав о заключенных трактатах с Америкою и Россией, остался недоволен нарушением старых законов об иностранцах. Но делать было нечего, как ни сопротивлялись японцы, брешь была сделана и трактаты с иноземными державами [90] последовали один за другим, все расширяя и расширяя права иностранцев.

Взглянем теперь, чем была Япония во время заключения трактатов. Мечников говорит, что в течение двух столетий Япония пользовалась полным спокойствием и процветанием; искусства и науки в ней развились. Это надо принять с некоторой оговоркой. Умиротворенная внутри, пользуясь полною внешнею безопасностью, Япония страдала только от глада, мора, пожаров, землетрясений и наводнений; но этих бедствий было довольно, если верить японским летописям. «Иностранец, который увидел бы, — говорит Буске ³⁹, — тридцать лет тому назад феодальный режим в Японии, без колебания предсказал бы ему долговременное существование. Все причины, пошатнувшие у нас феодализм, казались устраненными. Здесь не было религиозных споров, династического соперничества, философских и народных протестов против божественного права, не было также громадного промышленного развития и стремлений к равенству.

Каждый класс был счастлив в установленных для него границах, всеобщее довольство, отсутствие поводов к крестьянским восстаниям, простота нравов мешали революционным агитациям и созданию плутократии. Народов легко переносил вековое отеческое иго, свободный для наслаждений и бессильный для беспорядка, с наслаждением предаваясь усиленным удовольствиям. Все отношения между различными общественными элементами были регулированы методически и соблюдались с тою же точностью. Все в государстве и стране двигалось по метроному, и, если счастье [91] народов состоит в неподвижности, то это был золотой век, которому не было равного в другом месте».

И притом тайный недуг подтачивал государство. Меры, принятые против честолюбия феодальных владельцев, привели их к изнеженности. Подобно тому, как сегунская власть очутилась в руках неспособных и ленивых правителей, так и владетельные князья (даймио) ⁴⁰ уже давно отказались от правительственных забот и передали все дела в руки «каро» или министров. Власть, таким образом, уже не была уделом тех, которые являлись ее истинными представителями. Несмотря на шпионство, даймио интриговали и ждали только благоприятного момента, чтобы выступить против Токугавской династии. Прежние фудаи (Сацумский князь, князь Мори) считали Токугаву узурпатором, и им сочувствовала национальная партия в государстве. Самураи завидовали хатамото, т.-е. самураям сегуна, занимавшим везде первые места.

И крестьянству ⁴¹ не особенно хорошо жилось при этих порядках. С доходов земли крестьянин [92] платил от 40—50 проц. Вооруженные люди не давали ему покоя на больших дорогах и, чтобы избегнуть излишних работ, крестьяне прятались или бежали в горы. Когда по большим дорогам проезжали даймио или губернаторы, со своей многочисленной свитой, то путь очищался герольдами, бежавшими впереди шествия и кричавшими «штани» (книзу). Все знали, что это значит и, точно по команде, садились на корточки в сторонке. Свита у даймио была многочисленная. Впереди всех шли 12 вооруженных людей, два трубача, два барабанщика, 8 человек с кремневыми ружьями, два человека с аммуницией, два человека со стрелами, 8 стрелков из лука, три самурая, люди с пиками. Самого даймио несли на носилках (норимоне), или он ехал верхом. За ним несли его вещи. Несколько человек несли его сандалии, его зонтики, багаж, походную кухню. В конце несли соломенные башмаки для лошадей ⁴². Шествие состояло из ста двадцати и более людей. Попасться на пути этим вооруженным людям было не всегда безопасно. В один момент они нападут на безоружного человека и разрубят его на куски. Где же искать суда и расправы против таких сильных людей? В горах не было житья от буйных самураев, которые, встретясь с купцами, позволяли себе многое и при первом несогласии хватались за саблю. Если убит какой-нибудь купец, то на это никто не претендует, похоронят его и дело с концом.

И так, мирная картина благополучия, представленная Мечниковым, не совсем согласуется с истиною. В японской жизни было много темных сторон и они [93] выступили ярче, когда в стране появились иностранцы.

Уступка, сделанная сегуном, вызвала среди вооруженного класса всеобщее неудовольствие. Самураи почувствовали себя оскорбленными дерзким посягательством иностранцев. В стране началось брожение, которое выразилось насильственными действиями против иностранцев. Делами сегуна правил тогда всемогущий министр Ии-наоска (Ии-камон-но-ками). После смерти сегуна он поставил в сегуны 12-летнего Иеси-фуку-даймио из провинции Кий, несмотря на оппозицию ближайших сегуну домов (Овари, Кий и Мито). Микадо покровительствовал этим домам и настоятельно требовал от сегуна изгнания варваров. Ии-камон-но-ками очень хорошо понимал, что изгнание варваров не такое легкое дело и железною рукою сломил сопротивление протестующих принцев.

В то время, когда власть всемогущего министра окрепла, несколько ронинов решились пожертвовать своею жизнью для блага отечества. Убийцы выбрали то время, когда министр с многочисленною свитою отправился во дворец. В это время шел снег и конвой министра не обратил внимания на убийц, приняв их за обыкновенных просителей. Впереди шествия произошло нападение. Пользуясь всеобщим смятением, убийцы направились к паланкину, в котором находился министр и, отрубив ему голову, искали спасения в бегстве. Голова Ии-камон-но-ками была отвезена в Киото и выставлена на лобном месте с такою надписью: «это голова изменника, нарушившего самые священные законы Японии, воспрещающие иностранцам доступ в страну».

Выставка головы продолжалась несколько часов, [94] после чего она была отвезена в Иеддо и брошена за стену дворца Ии-камон-но-ками.

После этого участились нападения на иностранцев. 14-го января 1861 г. был убит секретарь американской миссии; 5-го июля ронины напали на английскую резиденцию в Таканаве, при чем было несколько раненых и убитых.

Представители Англии, Франции и Голландии переехали в Иокогаму, под защиту военных судов. Английские войска квартировали тогда в Иокогаме. Агитация расширялась благодаря антагонизму, существовавшему между императором и сегуном. Император настойчиво требовал удаления иностранцев, а сегунская власть считала себя не в силах это сделать.

В 1863 г. произошло новое нападение и убийство. Несколько англичан из Иокогамы катались верхом по большой дороге и встретили на пути шествие Сацумского даймио. Вместо того, чтобы посторониться, англичане продолжали свой путь. За такую дерзость самураи изрубили купца Ричардсона и ранили несколько англичан. Английский посланник потребовал 300,000 долларов вознаграждения от сегуна и 25,000 долларов от Сацумского князя. Эти требования не были исполнены. Тогда английская эскадра, состоящая из 10 судов, пришла и бомбардировала Кагосиму и сожгла резиденцию Сацумского князя.

Так же энергически поступили европейцы с князем Мори. По его приказу Симоносекские батареи открыли огонь по европейским судам, проходившим Симоносекский пролив. Отряд из 18-ти американских, французских и датских судов пришел в Симоносеки, разрушил батарею и высадил дессант. Подчиненные князя Мори доказывали им, что они [95] действовали по приказу императора и сегуна. Последствием этого было новое требование, предъявленное к сегуну об уплате 300,000 долларов.

В Нагато началось восстание и к этому восстанию хотел примкнуть Сацумский князь. Сегун, чувствуя себя не в силах справиться со всеми затруднениями, просил императора дозволить ему удалиться от дела, но император этого не дозволил и настаивал на окончании дела в Нагато.

Двор, так же, как и некоторые владетельные князья, играли в это время в двойную игру. С громкими криками требуя от сегуна изгнания иностранцев, они очень хорошо понимали, что это невозможно. Да этого и не нужно было. Изгнание иностранцев было только лозунгом, собиравшим недовольных и сеявшим смуту в стране. Ближайшие доверенные ⁴³ императора и князья думали таким способом избавиться от ненавистного им сегуната. В стране давно уже началась агитация против сегунской власти, японские историки и публицисты уже давно проповедывали о том, что власть должна вернуться к ее законному представителю — микадо (императору), и это мнение находило себе все более и более приверженцев в стране.

Руководителями движения были: Куге Сандзе и Ивакура, самурай Кидо из Цёсю, Сайго из Сацумы, Итагаки из Тоса.

20-го января умер император Комей и его место заступил ныне царствующий император Муцу-Хито, вступивший на престол 15-ти лет. [96]

В Иеддо в это время был новый сегун Хитоцу-Баси Иеси-нори. В сентябре 1867 г. владетельный князь Тоса обратился к сегуну с письмом, в котором говорилось: «верни власть в руки государя и этим положи основание, на котором Япония может стать в уровень с другими державами».

Совет этот был принят и сегун разослал циркуляр, в котором он говорил, что не в состоянии управлять Японией и намерен передать власть в руки императорского двора. 7-го ноября 1867 г. он просил императора освободить его от должности. Его отказ от правительственной власти был принят императором ⁴⁴, который 22-го декабря 1867 г. объявил, что должность сегуна отменяется и что с этого дня управление Японией будет исключительно в руках императора. Этот государственный переворот был очень ловко подготовлен ближайшими советниками императора. Защита императорского дворца была поручена до сих пор войскам Айдзуского даймио, родственника бывшего сегуна. Эти войска были устранены и вместо них поставлены войска Сацумского и Тосаского князя. Князю [97] Мори (Нагато) были возвращены его чины и отличия, и войско его двинулось в Киото.

Приверженцы Токугавы усмотрели в этом государственном перевороте посягательство на их права и схватились за оружие. Они убедили бывшего сегуна, что надо прежде всего устранить дурных советников императора. Хитоцу-баси двинулся к Киото с 30,000 войском. Императорская партия имела в распоряжении только 6,500 человек. Тем не менее, победа осталась на их стороне и токугавцы в беспорядке отступили. Хитоцу-баси вместе с князьями Айдзу, Каваси и другие даймио бежали в Иеддо.

5-го февраля в Киото собрали совет, объявивший бывшего сегуна бунтовщиком и лишенным всех его должностей. Главнокомандующим был назначен дядя императора, императорский принц Арисугава-но-мия. Иностранным державам было сообщено о перемене, происшедшей в государстве, и о том, что и новое правительство признает трактаты, заключенные с иностранными державами. Иностранные представители объявили, что они будут придерживаться строжайшего нейтралитета. Их оповестили, что молодой император будет очень рад дать им торжественную аудиенцию во дворце. В то время, когда представители Франции, Англии, Соединенных Штатов и Голландии направлялись ко дворцу, на английского посланника бросились два фанатика.

Это не помешало, однако, правительству микадо объявит всенародно, что отношения к иностранным державам остаются прежние. Значит, никто и не думал теперь об изгнании варваров.

В Киото был организован верховный совет, и один из главных советников Окубо высказал [98] императору о необходимости идти в уровень с требованиями времени. «Император, — говорит Окубо, — жил до сих пор за ширмами и никогда не прикасался земли. Как божество, заключенное в золотой раке, он не заботился о земных делах и шум внешнего мира не достигал в его священную обитель. Только небольшой круг придворных имел доступ к нему и это не может быть согласно воле неба. Хорошо уважать верховного владыку государства, но это уважение не должно создавать пропасти между государем и народом; да, надо откинуть торжественный этикет и да господствует простота».

В виду этого, Окубо советовал императору переехать временно в Осаку. До коронования, императора повели к Дай-зё-кван для присяги перед двором и феодальным дворянством. Там он призывал в свидетели души предков и дал торжественную клятву в том, что им будет созвано совещательное собрание, и что все органические законы будут предложены на одобрение общественного мнения, старые предрассудки и обычаи будут отменены, и что справедливость, равная для всех, будет главным принципом его деятельности. После этого он заявил, что примет командование войском, предназначенным для борьбы с току-гавцами.

Бывший сегун, считая сопротивление уже бесполезным и не желая, по японскому обычаю, совершить сепуку (ха-ра-кири), поселился в Уэно, в маленькой кельи при одном из храмов, около которого были гробницы прежних сегунов.

Сторонники сегунской власти, все его вассалы и самураи не хотели сдаться без боя, но это сопротивление не привело ни к чему, и 14-го апреля 1868 г. императорское войско, под предводительством князя [99] Арисугавы-но-мия, заняло столицу сегунов — Иеддо, получившую отныне название Токио, т.-е. восточной столицы. Знамя восстания было поднято на севере Сендайским и Айдзуским даймио. Но к концу октября 1868 г. восстание приверженцев Токугавы было подавлено везде. Только один Еномото, захватив часть сегунских судов, двинулся с ними на север и занял Хакодате и несколько пунктов на острове Иессо. За этим последовало провозглашение республики на Иессо. Генерал-губернатором был избран Еномото. Эфемерная республика просуществовала недолго (до 1869 г.). Сам Еномото ⁴⁵ должен был, по японскому обычаю, покончить самоубийством, но, благодаря заступничеству Куроды ⁴⁶, он был помилован. Несколько лет спустя он был назначен посланником в Россию, где заключил трактат об уступке Сахалина России, взамен Курильских островов.

В Японии водворился мир и новое царствование, по примеру прежних лет, получило название «мейдзи» (блестящее царствование) ⁴⁷. [100]

Двор, требовавший так энергически удаления иностранцев, первым делом изменил своей программе и заключил трактаты с иностранными державами. С этого момента Япония вступила на путь реформ и переделки своих учреждений на европейский лад.

Император Муцу-Хито (ныне царствующий) созывает нечто в роде парламента. — Новые веяния. — Реформы. — Поборники старины. — Сацумское восстание.

18-го апреля 1869 г. было созвано нечто в роде парламента, состоявшего из 276 членов, большею частью феодалов и самураев. В этом собрании, имевшем вообще совещательный характер, не было представителей городов и земледельческого сословия. [101] Большинство принадлежало к консервативной партии. Так, например, собрание не пожелало отменить японский обычай хара-кири и отличалось несочувствием к христианству ⁴⁸. Стародавняя Япония все-таки заявила о себе. Когда император 18-го апреля хотел отправиться из Киото в Токио, то его телохранители, преградив ему путь, умоляли его не покидать священной столицы, не осквернять себя сношениями с иностранцами. Убедившись в том, что император их не послушается, они решились сопровождать его до самого Токио. Так как их было около 2,000 человек, то волей-неволей пришлось согласиться с ними.

В истории каждого народа бывают моменты, когда целый класс великодушно отказывается от своих прав и привилегий. Движение исходит от просвещенного меньшинства, а большинство, даже если оно не сочувствует этой мере, охваченное всеобщим потоком, идет дальше, чем оно предполагало. Так было и с Японией, когда Кидо составил свой знаменитый мемориал, подписанный тремя владетельными князьями (Сацума, Нагато, Тоса), в котором последние отказались в пользу императора от своих феодальных прав. За ними с охотою, или поневоле, последовали другие даймио, и феодализм, просуществовав столетия, вдруг рухнул на-веки.

Быстрота этой реформы объясняется, как духом времени, так и положением, в котором находились [102] большею частью феодальные владельцы. Не надо забывать, что большинство феодалов воспитывалось и раньше под исключительным присмотром женщин. Неспособные к труду и деятельности, они, даже и по достижении совершеннолетия, отдавали все свое время удовольствиям и безделию. Окруженные красивыми женами и наложницами, они наслаждались музыкой, пением и танцами и имели все, что желали. Такими же изнеженными и неспособными к делам они были, когда их застигла реформа.

Правительство, приняв жертву феодалов, в виде временной меры, назначило бывших феодальных владельцев губернаторами провинций, но это продолжалось недолго, и родовитые губернаторы были вскоре заменены чиновниками, а провинции разделены на департаменты или «кен». Феодальные владельцы, правда, получили денежное вознаграждение, равнявшееся одной десятой прежних доходов. Этого было совершенно достаточно потому, что прежние доходы уходили на содержание многочисленного штата оруженосцев, так же как и прислуги. Освобожденные от всяких забот, обязанностей, феодалы получали все-таки довольно значительные доходы, позволявшие им жить припеваючи. До реформы японское дворянство разделялось на два класса: на куге и на даймио. Куге, родственники императорского дома, знатностью превосходили даймио, но были гораздо беднее их. О разделениях класса даймио мы уже знаем. Некоторые из этих даймио как Сацумский, Нагато, Овари, Кага, держали значительное войско и владели обширными провинциями. С новым режимом, они потеряли свои права и привилегии. Даймио и куге слились в один класс «казоку» (благородные семейства). Впоследствии, в подражание Европе, руководители [103] Японии придумали дворянству (казоку) японские титулы, соответствующие европейским (герцог, маркиз, граф, виконт, барон). Титул переходит к старшему в роде. Для вступления в брак требуется разрешение императора. Также ограничено право усыновления, которым японцы вообще широко пользуются. Пэры, говорилось в рескрипте, должны позаботиться о приличном воспитании своих детей. Герцогский титул принадлежит представителям домов Токугавы, Сацумскому князю, дяде его Симадцу Сабуро и князю Нагато. Из 24 маркизов были и незнатные люди (Кидо, Окубо, Накаяма, Тадаиеси). Графами были назначены все министры: Ито, Иноуэ, Сайго и т. д. Графский титул получили 60 лиц из старинного дворянства и 14 человек, оказавших большие услуги при реставрации. Кроме того, создано 312 виконтов и 69 баронов.

Денежное вознаграждение, выданное бывшим феодалам, титулы и ордена, которые сыпались на них щедрою рукою, могли примирить их с новым режимом. Не так было с самураями (сизоку), которые получили тоже денежное вознаграждение, но далеко недостаточное для безбедного существования.

____________________

В 1871 г. самураям разрешено было ходить без оружия, и многие из них сохранили японский костюм, но надели европейские шляпы. В 1876 г. введен был, по примеру англичан, воскресный день, который в Японии считается неприсутственным. Благодетельными последствиями терпимости воспользовались прежде всего христиане, испытавшие еще недавно столько бедствий и оставшиеся верными своей религии, несмотря на всякие притеснения. Миссионеры явились в страну в большом числе и начали действовать совершенно открыто. [104] В 1876 г. было издано постановление, воспрещающее носить оружие. Исключение делалось только для лиц, принадлежащих к придворному, военному, морскому и полицейскому ведомству.

Императорский период ⁴⁹, начавшийся так блистательно, омрачился несколькими кровавыми эпизодами, между которыми сацумское восстание играет наиболее видную роль. Реформы шли так гладко, вся Япония, казалось, рукоплескала им, откуда же могло взяться недовольство и где же причины брожения? Недовольных все-таки было много. Прежде всего брожение началось среди людей, наиболее поработавших для реставрации, среди самураев Сацума, Хизена, Тосы, Цё-сю. Среди несочувствовавших новому режиму называли даже Сацумского князя, который при всяком удобном и неудобном случае подчеркивал свою привязанность к старине. Еще в 1870 г. он явился в Токио в старинном костюме, окруженный сотнею кераев, вооруженных двумя саблями.

Двор, однако, сумел ублажить будирующего князя, дав ему высокий титул и назначив сацумцев в экспедицию против Формозы. Один из главных деятелей реставрации, советник сацумского князя, Сайго-Такамори, пользовался титулом главнокомандующего. Несмотря на это, в стране началось глухое брожение. Многочисленный класс самураев, оставшихся без занятий, без средств, требовал какой-нибудь деятельности, а за неимением ее, бросился в политическую агитацию.

В это время произошли недоразумения с Кореей. Последняя презрительно отнеслась к своей соседке, [105] нарядившейся, по ее мнению, в шутовской европейский костюм. Перспектива войны с Кореей улыбалась очень многим. Воинственное настроение, охватившее Японию, было на руку разным честолюбцам и беспокойным людям. Но в совете министров партия мира одержала верх, и недовольный этим Сайго Такамори удалился в свои поместья ⁵⁰.

Вслед за этим начались беспорядки в Сага (Хизен) и изгнание иностранцев было лозунгом недовольных. В 1876 г. началось восстание в Цё-сю. И там революционеры требовали изгнания иностранцев. В прокламации было высказано сожаление о том, что самураям запрещали носить оружие.

«Нам остается только одно, — говорилось дальше. — испробовать свое оружие на тех, которые покровительствуют иностранцам».

Все эти восстания были вскоре подавлены. Не так легко справилось правительство с восстанием в Са-цуме, когда во главе его стал популярный и любимый народом герой Сайго-Такамори. Между сацумскими самураями был пущен слух, что в Сацуму явились эмиссары, которым поручено было убить Сайго. Мы не будем рассказывать эпизодов этой борьбы, окончившейся не в пользу сацумцсв. Императорское войско, после энергического сопротивления сацумцев, победило их в нескольких стычках. Среди убитых был и великий Сайго.

Тысячи посещают памятник популярного генерала, дух которого, по народному поверию, переселился на [106] планету Марс. В лице Сайго погиб представитель стародавней, феодальной Японии. Его мощная, атлетическая Фигура и его выдающиеся военные способности, сделавшие его народным героем, не гармонировали с новым бюрократическим строем Японии. Выхваченный целиком из другой эпохи, он может встать наряду с отважными диктаторами Иери-томо, Хиде-иеси и др.

После этой последней вспышки феодализма, Япония пошла полным ходом на пути разных преобразований.

Дальше будет сказано о том, как реформы увенчались императором дарованием конституции. Для нас интересно, что после крайнего отчуждения от всего чужеземного настала пора, когда реформаторское движение охватило все слои японского общества.

Наплыв идей, явившихся вследствие сношений с иностранцами, частых поездок японцев в Европу и Америку и более близкого знакомства с иностранною литературою, произвел необыкновенный переворот в умах японцев, которые бросились, очертя голову, переделывать все свое на европейский образец. Как всегда бывает в этих случаях, реформаторы пересолили в своем рвении. Рассказывают, например, что один губернатор ополчился против национальной прически и предписал своим подчиненным следить за тем, чтобы все стриглись на европейский лад. Японцы, отказавшиеся от своего национального костюма, красивого и удобного, были в высшей степени комичны, когда появлялись в европейском платье. Трудно вообразить себе что-нибудь более смешное, как японца, делающего свои новогодние визиты в плохо сшитом фраке, слишком коротких штанах, при японской обуви (или в стоптанных башмаках), при цилиндре от царя Гороха и большом нитяном шарфе. И не только в мелочах [107] произошли эти перемены. С новыми веяниями изменился и персонал действующих лиц. Вместо прежних медлительно важных, степенных, культурных и вежливых представителей старого режима, на сцену выступили новые деятели, отличавшиеся разухабистыми манерами, воспринявшие вместе с обрывками европейских знаний многие дурные стороны европейской цивилизации.

Но эти смешные стороны неизбежны при всяком реформационном движении, которое выразилось в коренной ломке всего старого. С лихорадочною поспешностью японцы обзаводились новыми пушками, ружьями, пароходами, железными дорогами, телеграфом. Армия и флот были преобразованы на европейский лад при помощи иноземных инструкторов, которые были потом отпущены с щедрыми пенсиями, когда они сделали свое дело. Почтовые учреждения, народное образование, администрация были преобразованы на европейский лад, и теперь мы видим результаты этой просветительной деятельности. Там, где существовали только горные тропинки, годные только для вьюков, проложены железные и шоссейные дороги, и самым лучшим зданием в каждом селении является непременно школа. При всеобщей грамотности можно объяснить себе, что газеты, стоющие, впрочем, очень дешево, расходятся в сотне тысяч экземплярах.

«Эра заимствований» прошла, конечно, не совсем гладко. По временам была реакционная вспышка во имя стародавней японской цивилизации, и всякий раз реакция требовала искупительных жертв. Так, например, от руки убийцы погиб Окубо, Мори и сделано было покушение на Окуму, когда он приступил к пересмотру трактатов и хотел открыть страну иностранцам. Но и поборникам старинных традиций трудно [108] было затормозить поступательное движение японского общества. А скоро, во время войны с китайцами, о которой мы поговорим подробнее в своем месте, Японии пришлось убедиться в пользе разных заимствований. Выдержав, так сказать, блистательно экзамен, отчасти вследствие крайней несостоятельности противника, японцы возгордились своими успехами и уже не думали о возвращении вспять. Совершенно напротив, с помощью китайской контрибуции они привели армию и флот в боевой порядок, ввели золотую валюту и, избавившись, наконец, от консульской юрисдикции ⁵¹, вступили на началах равноправности в состав европейских держав.

Религиозное состояние теперешнего японского общества. — Какие шансы на успех имеет христианство.

В историческом очерке мы говорили о религиозных верованиях японцев и о том, как они последовательно сменяли и дополняли друг друга.

В начале царствования (1870-18874) нынешнего императора правительство хотело вернуться к туземной религии (синто) и потому все усилия властей были обращены к искоренению буддизма. Это выразилось возвращением синтоизму многих храмов, перешедших в прежнее время в руки буддистов, которые вследствие того лишились многих доходов. Но буддизм к концу прошлого столетия уже потерял свою жизненность, и [109] этот удар окончательно сразил его. Конфуцианство и синтоизм не могли занять его место, и правительство изменило свой взгляд на религию. В настоящее время можно сказать, что в Японии нет государственной религии, и каждая секта пользуется одинаковою благосклонностью властей, которые требуют одного — повиновения закону. Японская школа в настоящее время обходится без преподавания религии (Confessionloss).

В религиозном отношении Японию можно разделить на две категории. В простом народе господствует грубое суеверие и обрядность, в просвещенных классах — полное безверие и скептицизм, как ближайшие последствия конфуцианства и буддизма.

Буддизм в своей чистой форме признает только небытие; мир представляется ему сном, а в жизни он видит случайность без смысла и цели. Абсолютного не существует в этом мире, человек не может понять его, и потому безумно представляет себе, точно божество заботится о человеческой судьбе. Все земные радости, в виду «нирваны», представляются детскими заблуждениями. Из страха перед новою жизнью (переселения душ), отдельное существо должно стремиться к чистоте, чтобы скорее слиться с вечностью. Но куда идти, как устроить жизнь, если доказана тщета всего земного и за пределами оного ожидает небытие. Если впереди только покой и предвкушение нирваны, то человеку остается или вести аскетический образ жизни и терпеливо ждать наступления небытия, или срывать все цветы удовольствия, так как за пределами этого жития ожидает «нирвана».

Аскеты, конечно, существуют, в меньшинстве, и последняя категория людей, т.-е. прожигателей жизни, — самая многочисленная в японском обществе. [110]

Вот почва, на которой началось в конце XIX века насаждение христианства в Японии. Вначале, благодаря миссионерским школам, в которых японцы старались, главным образом, приобрести знание иностранных языков и наук, христианство, повидимому, могло похвалиться блестящими успехами. Затем, когда произошла реакция в национальном духе, христианское движение приостановилось на долгое время. При виде теперешних скромных успехов христианства, невольно сравниваешь их с могучим религиозным порывом, охватившим японский народ в XVІ ст., и задаешь вопрос, где причины неудачи?

Мы уже говорили выше о том, что японское общество, воспитанное на безверии и индифферентизме, уже явилось в конце XIX стол. менее склонным к восприятию христианской религии. Да и само христианство явилось в Японию в другом виде. В XVI стол. проповедниками христианства явились исключительно католики, и японцы, воспринимая христианство, и не подозревали того, что в христианстве существует какая-нибудь рознь. Как только появляются протестанты (англичане и голландцы), так в Японии начинается реакция против христианства. В настоящее время в Японии борятся за преобладание католики и православные, а что касается протестантов, то каждая секта выслала своих представителей в Японию, и это соперничество, конечно, не может служить к укреплению христианской религии. Рядом с разными протестантскими сектами явились и рационалистические учения, которые, по своей новизне, очень понравились японцам.

В виду надвигавшейся с запада грозы — христианства, последователи старых религий встрепенулись и приготовили ей отпор, подвергнув христианское учение [111] самой беспощадной критике. Один из таких хулителей христианства ⁵² ставит на одну доску японскую космогонию и библейские сказания, которые, по его мнению, только басни, не выдерживающие никакой критики. Если Бог всемогущ, то он мог сберечь первого человека от грехопадения и тогда не было нужды в искуплении.

Японец, пропитанный до мозга костей конфуцианством, как и древний грек, не может понять учения о греховности человека, а там, где нет греха, там нет искупления «Для понятия о грехе, — говорит Торе-Такахаси (Far East April, 1898), — надо родиться семитом». Другой японец говорит, что если его соплеменникам надо отказаться от обветшалого буддизма и выбирать новое философское миросозерцание, то всего ближе и понятнее для них агностицизм или унитарианство.

Что касается христианской этики, то японец никак не может помириться с тем, что ради Христа надо оставить мать и отца. Это противоречит этическим понятиям японцев, ставящих выше всего лойяльность государю и самоотверженную преданность родителям.

Вот в кратких чертах главные препятствия, которые христианство встретило на своем пути в Японии. Принимая в соображение, что проповедь христианства началась еще сравнительно недавно (какие-нибудь 30 лет), нельзя еще судить о том, каковы могут быть успехи христианства в будущем. Японский народ, как говорят сами японцы, отличается непостоянством, и первые быстрые успехи христианства были делом моды. Когда прошла мода на все иностранное и в стране под [112] влиянием реакции раздался клик «Япония для японцев», многие последователи христианства отпали от него, но многие, с другой стороны, остались тверды в своей вере. Противники христианства выставляли на вид, что христианин-японец не может быть хорошим патриотом, но война с Китаем доказала противное, и христиане — солдаты и офицеры — доказали свою доблесть и патриотизм на полях битвы.

Это послужило на пользу христианской пропаганды, которая приобрела многих прозелитов среди японского воинства.

Одно несомненно, что христианство, если и не делает тех быстрых успехов ⁵³, каких можно было ожидать вначале, то оно все-таки не теряет уже раз завоеванной позиции и имеет последователей во всех сферах японского общества. Когда открылся первый японский парламент, то председателем (спикер) палаты депутатов был избран христианин, и христиане занимают видные места в администрации (министры) и верховном суде, в войске и во флоте (несколько адмиралов).

Когда христианство появилось впервые в Японии (в XVI стол.), японцы восприняли новое учение с восторгом. Оно сразу, как национальное достояние, вошло в плоть и кровь японцев, которые мученическою смертью запечатлели свою принадлежность к религии. В последнее время христианство явилось в Японии под иностранным флагом, как модная, заморская вещь, и японцы делались, смотря по вкусу и по житейским соображениям, православными, католиками, [113] протестантами, баптистами. Но это было только начало, а теперь уже видно, что семена христианства попали на хорошую почву. Когда они взойдут богатою жатвою, покажет будущее, но уже теперь ясно, что японцы, ассимилируя христианское учение, дадут ему свою национальную окраску.

Комментарии

27. Богиня Кван-ин, буддийская троица Оми-та-фо (Амида будда), Сакия (Сакья-муни), Ми-ли-фо (Ми-ре-будда — будущий будда). Histoire du Japon par le pere Charlevoix de la Compagnie de Jesus.

28. Он умер, не доехав до Китая, 20 декабря 1552. Geschichte des Christenthums in Japan von Pfarrer Hans Haas.

29. Бунго, Омура, Арима, Кагосима, Ямагучи, Хирадо и на острове Гото.

30. Коку = 189,39 французским литрам.

31. The life of Toyotomi Hideyoshi by Walter Dening 5, vol. 1.

32. Владетели Сацумской провинции.

33. Титул сегуна ему не дали, несмотря на его просьбы, потому что сегуном может быть только потомок императора.

34. Коку = 189,39 фр. литрам.

35. D-r Riess. «Die Vertreibung der Portugiesen» приписывает преследования христиан голландцам, которые хотели сосредоточить в своих руках монополию японской торговли.

36. Позднее эта сумма была еще увеличена до 500 серебренников.

37. Докт. Рис (Dr Riess. The Rising of Shimabara 1637—1638. Jap. D. M. 1891 30 и 31 июля, 8 августа) говорит, что Мацуда-сиро Токисида-сын самурая в Хиго и сам воспитывался в Удогоро. Отец его стал ронином, а сын воспитывался у христиан в Нагасаки. Он позднее назывался Амакуса-сиро-дасу. Рейн (Japan) называется Нирадойсиро. Костылев (Очерк. истории Японии) называет предводителем восстания Хотея сына Хиде-иери (стр. 354).

38. Костылев говорит таким образом: в это время в Нагасаки был какой-то голландец, знавший артиллерийское дело. Вероятно, говорится в выноске, Адамс, который умер в Японии. Адамс, как мы внаем, был не голландец, а англичанин. Голландец, принявший участие в подавлении восстания, был начальник голландской фактории в Хирадо Николай Кекебекер (Николай Кекебекер. Донесение его из Хирадо генерал-губернатору в Батавии (на Яве) и его переписка с японскими властями напечатаны в Trans. of the asiatic Society of Japan V. XI. Part I. The Arima Rebellion and the Conduct of Koekebeeker by Et. Geets.

39. Bousquet. Le Japon de nos jours.

40. Кроме 18 главных кокусю даймио, владетельные князья разделялись на тех, которые были князьями до Ие-ясу (то сама) и на главных вассалов сегуна (фудай), получавших от него лены 2. Самураи разделялись на следующие классы: Хатамото — самураи, собиравшиеся под знаменем сегуна и его приближенных. Хатамото получал довольно значительные доходы от 100—100,000 коку рису; из них выбирали губернаторов, предводителей войска и высших чинов военной службы. Гокенин — тоже самурай, но не имевший счастья лицезреть сегуна. Затем идет многочисленный класс самураев, имевших право носить две сабли и получавший от своего сюзерена иногда только дневную порцию.

41. Весь народ разделялся на крестьян, ремесленников и купцов. Купцы занимали место ниже крестьян. За ними шли парииета, кожевники, по японским понятиям осквернившие себя тем, что прикасались к свежей коже. Хинин — нищие, уносящие мертвых в местные кладбища.

42. В Японии, вместо подков, во многих местах лошадям надевают соломенные башмаки.

43. Действующими лицами в этом перевороте были второстепенные деятели, которые потом, как Ито, Иноуэ и т. д., играли первую роль.

44. В этой борьбе императорской власти с сегунской очень деятельную роль принимали южные князья (или их министры) Сацума, Чесю и Тоса. В. Brandt, издавший недавно свою книгу: «Drei und dreissig Jahre in Ost-asien» (Тридцать три года в Восточной Азии II, 160), говорит, что эта борьба юга и севера (бывшего за сегуна) не обошлась без вмешательства Англии. Сэр-Харри Паркс (Parkes), бывший тогда представителем Англии, заметив, что французский представитель сумел себе создать совсем исключительное положение при сегунском правительстве, которое поручило французам реорганизацию армии, постройку доков, литейного завода, маяков, судов и т. д., обратил свое внимание на южных феодалов и поддерживал их в борьбе с сегуном и с северными князьями, несмотря на то, что Юг с большим ожесточением требовал изгнания иностранцев.

45. Впоследствии адмирал и министр путей сообщения.

46. Впоследствии премьер.

47. ХРОНОЛОГИЧЕСКАЯ ТАБЛИЦА ИМПЕРАТОРОВ:

48. Собрание это просуществовало недолго. Государственный совет (Дайзё-кван) был изменен в совет министров (Сей-ин) и при нем был департамент (Ca-ин), в котором обсуждались равные государственные вопросы. Члены этой говорильни были назначаемы императором. Впоследствии департамент был упразднен и заменен в 1875 г. сенатом (Генро-ин).

49. Все эти события очень подробно описаны у Адамса (Adams. History of Japan). Blake, Young Japan.

50. Там, вместе с ближайшим своим помощником, он основал школу, в которой самураи обучались китайской литературе и военному ремеслу. Таким образом, под его руководством собралось около 30,000 человек вооруженных самураев.

51. Прежде, на основании трактатов, европейцы не были подчинены японской юрисдикции и подлежали суду своих консулов. Теперь иностранец, посетивший Японию, подлежит японским законам.

52. Bousquet. Le Japon de nos jours.

53. В настоящее время католиков насчитывается 60,000, протестантов 40,000, православных 24,000.

Текст воспроизведен по изданию: В стране восходящего солнца. Очерки и заметки о Японии Григория де-Воллана. СПб.-М. 1906

© текст - де Воллан Г. 1906
© сетевая версия - Тhietmar. 2020
© OCR - Андреев-Попович И. 2020
© дизайн - Войтехович А. 2001