СРЕДНЕВЕКОВЫЕ ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ
ВОСТОКА И ЗАПАДА

СИПИУС

ИЗ ЯПОНИИ

Несколько слов о японской армии ¹.

К началу XII столетия, в Японии установилась феодальная система; группа даймио, или князей, владевших большими поместьями, имела на условиях пожизненного пользования известным участком земли многочисленный военный класс самураев, которые по первому призыву князя, в зависимости от степени его власти, образовывали отряд в 20-30 тысяч.

До XII века самураями называлась только стража Микадо во дворце; впоследствии «самурай» сделался синонимом дворянина, [229] или военного человека, потому что все дворяне были военные и все военные, обратно, принадлежали к высшему классу населения Японии.

К тому времени, когда феодализм в Японии пустил глубокие корни, в 1192 году был установлен Сиогунат, в лице первого представителя Еритомо Минамото, Сиогуна, т.е. соправителя, наместника и начальствующего над войсками, действовавшими против Айно, аборигенов японских островов. Вооруженный силы Японии к тому времени составляли самураи каждого даймио и 80 тыс. «хатамото» самого Сиогуна, его собственная армия. Весьма вероятно, что это число при первых Сиогунах было несколько меньше, но впоследствии, к началу XIX столетия, числительность собственных войск Сиогуна выражалась именно этой цифрой. Самураи носили латы, шлем, вооружены были луком, двумя катанами, большой и малой, копьем и алебардой, причем, в зависимости от знатности и богатства, разнообразили свое вооружение. Кони служили им только для передвижения; страна по своему характеру не представляла счастливых условий для развития конницы.

У самураев существовал особый кодекс морали, так называемый «Бушидо»; они дорожили своею честью, презирали жизнь, мстили за кровь родственника, друга, начальника; им одним позволялось в случае виновности произвести над собою «харакири», т. е. вскрыть внутренности. Таким образом, это была совершенно обособленная военная каста.

Беспрерывные междоусобия, прекратившиеся только к началу XYII столетия, развили в японцах любовь к войне, к походам, подвигам и приключениям. Девочки собирались в команды и обучались искусству владеть оружием, матери воспитывали в своих сыновьях презрение к смерти.

В 1542 году португальцы, посетившие Японию, познакомили ее население с огнестрельным оружием. Уже в 1592 году, в начале войны с Китаем и Кореей, японцы были вооружены этим оружием; их флот имел пушки, и во время движения к Сеулу колонны сообщались между собою при помощи ракет.

Вопреки очень распространенному мнению, будто-бы Япония вела беспрерывные войны с Кореей и Китаем, история совершенно не подтверждает этого.

Большинство историков верит в существование знаменитой императрицы Цаинго и ее поход в Корею в конце 200 года; победоносная, славная война, завоевание всех трёх княжеств, [230] богатая дань со стороны Кореи — все эти блестящие результаты кампании находят подтверждение только в рассказах самих японцев; события не подтверждаются историческими книгами Кореи, равно как Китая. Но императрица оставила после себя блестящую память, и ее имя, как предполагают некоторые, стало синонимом воинственности; ее именем объясняют слово джингоизм.

В 527 году император Одоо собрал армию для содействия княжеству Мимапа против Синро. Армия дошла только до острова Киушиу, князья которого воспрепятствовали дальнейшему движению, и поход в Корею не состоялся.

Наконец, в 1592 году Хидеиоси, неограниченный властитель Японии, пожелал завоевать Китай; объявил поход, организовал передовую армию в 150 тысяч чел., под начальством своего брата Укито-Хиде и намеревался с резервом в 100 тысяч двинуться в Фузан несколько позднее. В том же году флирт Японии, несмотря на то, что был вооружён пушками, потерпел ужасную катастрофу, разбитый камнями с корейских судов.

Ряд частных эпизодов, удачных, может быть, даже блестящих не спас, однако, японскую армию от разгрома; шестилетняя кампания была проиграна безвозвратно; отрезанные от базы, без флота, без средств, в стране сожженной и опустошенной, остатки японской армии с трудом отступили на остров Цусима, откуда в Киушиу, чтобы опять принять участие в междоусобной борьбе за власть Сиогуна иеясу.

Таким образом, до 1895 года японцы вели (вполне достоверно) только одну наступательную операцию.

Сложный план — завоевать Китай, высадившись в Корее, овладение которой должно было служить промежуточной целью, не дал благоприятных результатов. Армия, собранная для этой цели, составлена была из отдельных отрядов даймио, из самураев различных кланов, часто враждебных друг другу, мало сочувствовавших идее наступления на континент; в этой армии не было никакой внешней связи; подчиненная человеку маловлиятельному, непопулярному и не талантливому, она разбрелась с первого своего шага и действовала мелкими отрядами без всякого плана.

Оборонительную войну японцы вели также один раз.

В 1282 году 100 тысяч китайцев, корейцев и монголов пытались высадиться вблизи Нагасаки, но страшный тайфун разбил все суда; большая часть армии погибла; победу, легкую после бури, довершили собравшиеся отряды князей острова Киушиу. [231]

Япония гордится тем, что 25 веков она существует абсолютно свободной, как страна, ни разу не испытавшая над собою тяжелой руки завоевателя. Но кровавые уроки не всегда проходят бесследно, и если «опыт лучший учитель», то в боевой истории Японии не было этого учителя. Нарва, как известно, указала путь к победе у Лесной и Полтавы. Поражение австрийцев на италийских полях в 1796-1797 гг. сделало для Наполеона отчасти неожиданным Асперн, наконец, Иенский погром оживил умиравшую военную мощь Пруссии.

В то время, как в истории каждой европейской вооруженной силы мы видим постепенную эволюцию боевых порядков и применение этих порядков на полях сражений, в военной истории Японии этому явлению, насколько известно, нет места. До сих пор в памяти японцев живо впечатление того способа действий, которого держались самураи до знакомства с французскими инструкторами.

Борьба происходила стеной после единоборства представителей враждебных сторон,— противникам надоедало ждать решения участи борьбы отдельными бойцами, стена бросалась на стену, и происходило кровавое, беспощадное избиение. Этот способ ведения боя, между прочим, нам удалось видеть в г. Кумамото.

В Японии не может быть традиций военного искусства, если можно так выразиться: однообразие местности, среди которой приходилось постоянно действовать, недостаток боевого опыта, наконец, полная отчужденность в течение двух с половиною веков, с 1610 года, из опасения быть завоеванными иностранцами лишили страну возможности изучить военное дело, хотя бы без применения его на практике.

В 1603 году власть Сиогуна оказалась в руках Иеясу Токугава, династия которого окончилась только при восстановлении полной власти Микадо. В течение двух с половиною веков Япония пользовалась относительным миром; прекратились частые междоусобия. Сиогуны обратили внимание на архитектуру, поэзию, живопись, постройку дворцов, храмов, и военное искусство отодвинулось далеко на задний план. Один из английских историков так характеризует тогдашнего самурая: «он был горд и счастлив лишь воспоминанием о доблестях своих предков, его удовлетворяло вполне сознание, что, вероятно, не забыл еще одевать латы...»

С 1853 года иностранные державы настоятельно требуют [232] открытия портов, и с этого момента начинается сложная работа пересоздания всей государственной системы и одновременно, конечно, вооруженной силы. Замкнув себя от влияния европейских держав, Япония сделала исключение только для голландцев; они, вероятно, помогли даймио вооружить батареи Симоносеки и Кагошима, которые заговорили в 1863 году с английскими фрегатами.

Организуются посылки молодых людей для ознакомления с постановкой военного дела в Европе; учреждают арсенал, вооружают и одевают армию по европейским образцам, имея в виду при этом различные цели. Так, князья Тозу и Сатцума тратят колоссальные средства для того, чтобы их войска, слабые численно по сравнению с армией Сиогуна, могли иметь весь в событиях внутренней политики.

Таким образом, уже в 1867 году в армии Сиогуна, направлявшейся против принца провинции Нагата, насчитывалось до 10 тысяч вооруженных по-европейски.

Спустя год Япония организует посольство во Францию с целью пригласить французских инструкторов.

Пять офицеров с капитаном генерального штаба Шануаном выполняют возложенное на них поручение блестящим образом: учреждают арсеналы, пороховые и пушечные заводы, и кладут основание первым офицерским классам.

В 1889 году французов сменяют немцы.

В 1868 году в империи объявлена всеобщая воинская повинность; закон этот уничтожил старые формы вооруженной силы в виде отдельных отрядов самураев, подчиняющихся в каждом клане своему даймио. Существование особого военного класса было совершенно нежелательно для нового правительства: оно не могло считать себя гарантированным от попыток какого-нибудь узурпатора до тех пор, пока не уничтожено будет право князей иметь свои войска: Их нужно было распустить, разоружить, обратить в земледельческий класс, и смешать с остальным элементом населения. Кроме политической цели имелся в виду экономический вопрос. Даймио и самураи владели большими поместьями. Новому правительству нужны были средства, и эти средства оно приобрело декретом от 17-го августа 1871 года. Феодализму был нанесен смертельный удар, — самураи, как военная каста упразднена, — уничтожено право ношения двух катан, запрещены харакири, приказано сделать прическу по-европейски, — наконец, все поместья были отобраны, взамен которых [233] слишком 318 тысяч самураев получили единовременное пособие в размере от 3-х до 5-ти тысяч. Военное сословие, существовавшее более 10-ти веков, приняло декрет сначала спокойно, но в 1877 году последовало знаменитое Сатцумское восстание на южном острове.

Закон о всеобщей воинской повинности призвал к деятельности новые элементы населения, которые до сих пор не играли никакой роли. Все вопросы решались привилегированным классом самураев, помимо сельского населения, которое составляло до 90% всей нации. Обязанное большую половину своего заработка (60%) отдавать даймио, оно переносило кроме того все ужасы междоусобной войны, питало проходившие армии и подвергалось стихийным бедствиям, локализировать которые правительство не могло. В каких условиях существовала большая часть народа Японии, об этом красноречиво говорят следующие данные: с 1690 до 1740 г. было восемь голодных годов, с 1741 по 1790 г. семь и до 1840 г. шесть. Население питалось трупами, платило по 8 коп. за собаку и 15 коп. за крысу; довольно того, что после двух голодовок с 1732 по 1787 числительность населения уменьшилась более чем на миллион, а в течение почти полутора века (1732-1872) в Японии не замечалось вовсе прироста населения. К голоду, сделавшемуся систематическим вследствие неурожая риса, присоединялись обыкновенно землетрясения, страшные размахи тайфуна и извержения вулканов. Трудно верить, чтобы народные бедствия подобного характера при наличности известных исторических условий могли воспитывать в человеке, всегда полуголодном и бесправном, энергию, личную инициативу, самодеятельность и крепкое тело; все покорялось судьбе, все привыкло к неумолимым ее ударам, и мысль о смерти сделалась вполне обыкновенной. Вместе с тем, во всей истории Японии, нет таких событий, решение которых должно было состояться при участии всей нации; она не испытала тяжёлого для народной гордости и патриотизма, вступления противника на родную территорию и полного господства его над ней; не было и случаев, где бы эти чувства могли окрепнуть и пустить в народе глубокие корни.

Итак, новый солдат должен был выйти из населения, бесправного, политически-бездеятельного и неодушевлённого, в сущности, никакими идеями.

Мог ли новый солдат быть физически крепким, вследствие систематического недостатка питания? Едва-ли. [234]

Правда, этому солдату, привыкшему всегда подчиняться, легко было привить неумолимые законы дисциплины, равным образом, полную покорность перёд тяжелыми условиями военного времени и потребовать от него спокойствия перед смертью; ведь в этом солдате целыми поколениями значительно притупилось чувство самосохранения.

А сознательное чувство долга, преданность династии и религии, патриотизм, широкая личная инициатива и другие чувства высшего порядка, — могли ли существовать в характере этого солдата?

Личная инициатива, даже в ее первоначальных проявлениях слабо развита в японце, — это замечается даже на маневрах; все жмутся друг к другу, стремятся главным образом делать то, что делают другие. Преданность династии, — понятие, мало совместимое со всей историей Японии; оно вероятно совершенно чуждо уму японского солдата. С VIII столетия император только царствовал, но не управлял. Спустя некоторое время после вступления на престол, Микадо уступал место другому, постригался в бонзы и совершенно не влиял на текущие дела, за очень редким исключением. Народ никогда не видел Микадо, это быль для него бог, и когда этот бог решил снять с себя таинственное покрывало и отодвинуть ширмы, из-за которых он разговаривал с государственным канцлером, толпа отнеслась к этому совершенно равнодушно, но с этого момента порвалась идея святости Микадо, его неприкосновенности, идея его божественного происхождения. К вопросам религии народ всегда относился довольно хладнокровно и безучастно. До VI века религией японцев служили синтеизм, в VI же веке корейцы познакомили японцев с буддизмом, и затем вскоре после того, вероятно с VII века, результатом знакомства с китайцами явилось исповедование некоторыми учения Конфуция. На почве этих трех различных культов создалось бесчисленное множество сект, которые странным образом уживались друг с другом.

В конце первой половины XVI столетия христианство, проникнув в Японию, встретило сначала горячий прием, но затем Хидесеси в 1587 году издали эдикт, неблагоприятный распространению учения Христа. В 1870 году князь Сатцума, один из видных деятелей эпохи реставрации власти Микадо, объявили в своей провинции в качестве опциальной религии синтеизм, как наиболее подходящий при наличности тогдашних событий, потому что напоминали о божественном происхождении императора. Сами [235] японцы сознаются, что вопрос религии для них совершенно неважный и видят в подобном отношении к ней широкую веротерпимость. С 1868 года религиозное чувство нисколько не усилилось; его не было в народе, нет его в настоящее время и у солдата. О синтеизме японцы отзываются презрительно, называя свою древнюю религию детскими бреднями, к буддизму и конфуцианизму вместе с тем достаточно равнодушны; христианство приостановлено в своем развитии, — так как, по мнению японцев, содержит «анти-национальные элементы».

Несколько лет тому назад в Токио состоялось собрание профессоров университета с целью выяснить основы новой религии, которая могла бы рассматриваться, как обновленный синтеизм. Выработаны были новые догматы, установлены понятия о верховной силе, отношение ее к людям и т. п. «Модернизованный» синтеизм не получил, однако, распространения.

Итак, вот каковы были свойства той массы, из которой, как феникс из пепла, должна была возникнуть новая армия; тем не менее, в 1895 году эта армия совершила блестящий поход.

Офицеры дрались как львы, кончали жизнь самоубийством, не имея возможности выполнить возложенного на них поручения, или брали на себя рискованные предприятия, заведомо готовясь к смерти, словом, — действовали выше похвал; это были потомки старых самураев, в которых еще не исчезло безграничное самолюбие и кастовая гордость. Вместе с этим поражает факт несколько другого свойства, о котором мне сообщил майор Танака, участник кампании и очевидец тех печальных дней, когда на походе к Хайчену, в марте месяце, при температуре 4° ниже нуля, армия потеряла два с половиною тысячи обмороженных.

В то время, как Япония, желая наверстать потерянное время в течение двух с половиною веков, неудержимо стремится стать на уровень держав европейской культуры, неумолимые законы природы за каждый сильный порыв энергии требуют жертв, и эти жертвы уже имеются. Так, за последние 10 лет вес новобранца понизился на 4 фунта; один из очень известных врачей в Японии из ряда наблюдений сделал заключение, что из 10-ти человек 8 так или иначе изуродованы.

В Токийском районе из числа всех призывных 1900 года только 20% оказались вполне годными, т. е., как выражаются японцы, принадлежащими к первому классу. Стремление к знанию тяжело отзывается на японце, и если может гордиться [236] японец как гражданин — то японец-солдат призадумается над следующими статистическими данными, в связи с вышесказанным о наблюдениях японского врача.

В 1893 году из округов призвано было 20,275 молодых людей; из них кончивших высшее учебное заведение — 6,8%, имеющих подобное образование — 8,6%, окончивших школы первого разряда — 15,4%, получивших тожественное образование — 19,7%, имеющих познания в арифметике — 34%, неграмотных — 15,5%.

В 1896 году из числа 46,617 призывных: процентное отношение различных степеней образования распределялось по категориям следующим образом: 8%, 8%, 25%, 16%, 26%, 9% и 15,7% из сравнения цифровых данных усматривается, насколько значительно поднялся процент окончивших школы первого разряда и отчасти высшие учебные заведения; вместе с тем поражает небольшой процент неграмотных, около 15,5, во всей армии в 1901 году.

Физическая слабость японского солдата признается самим правительством, и теперь рассматривается вопрос об уменьшении веса всего снаряжения с 67 ф. 67 з., до 48 ф. 19 з., так как признано, что максимальный весь, который может быть для него необременительным на походе, не может превышать 52 фунтов.

Кстати, вопреки распространенному мнению, что японский солдат очень невелик, это не совсем верно, хотя действительно впалая грудь и узкие плечи, большая голова и некрасивый склад тела внушают с первого взгляда именно это впечатление. Так, например, из числа 412,838 молодых японцев призывного возраста 1901 года около 40% имело рост в 2 арш. 3 верш, и 2 арш. 3 1/2 верш., около 22% имели 2 арш. 4 верш., 16% 2 арш. 2 верш, и 9% 2 арш. 1 верш., остальные или ниже этого, или несколько выше 2 арш. 4 верш.

Тридцать четыре года прошло с тех пор, как объявлен, был декрет о всеобщей, территориальной воинской повинности; срок этот слишком незначительный, чтобы свойства народа, из которого создалась молодая армия, могли заметно измениться. Я думаю, эти свойства остались те же. Физически слабый организм закаленность нервов, драгоценное, впрочем качество для солдата, недостаток в тоже время быстрой плодотворной мысли, полное равнодушие к вопросам религии, слабость личной инициативы, самолюбие народа, всегда исторически свободного, и, среди [237] многих других качеств, способность подражать,-качество, доведенное до виртуозности.

И если тридцать четыре года, — период слишком небольшой, чтобы можно было предполагать заметное улучшение в нем или исчезновение всего того, что, как многовековый нарост в силу условий жизни и отсутствия твердой, устойчивой правительственной власти, сделалось непременным придатком организма, — в этот срок, между тем, может продолжаться уже начавшееся разрушение, признаки которого дает статистика. Затем, земледельческий класс населения Японии составляет уже не 90%, а около 80%. Пройдет несколько десятков лет, и условия комплектования японской армии сделаются еще менее благоприятными.

В среде самой армии, в ее жизни в настоящее время замечаются явления, слишком преждевременный для такой юной вооруженной силы; именно, нередки случаи самоубийств и побегов, вследствие жестокого обращения офицеров и начальствующих из нижних чинов с рядовыми третьего разряда. Сущность в том, что солдаты, в зависимости от сроков службы, делятся на три разряда; первый получает в день в качестве жалованья 5 коп., второй — 4 коп., третий — 3 коп.

Японский солдат очень самолюбив и в тоже время завистлив. Тот, который получает 3 копейки в день, не может делать подарков своим начальникам в таких размерах, как солдат первого разряда, — отсюда грубое обращение с ними, третирование, как простых рабочих, ряд оскорблений, результатом которых является самоубийство или побег.

Хотя японцы с гордостью говорят, что на Печили смертность и болезненность у них была меньше, чем у остальных союзников, тем не менее тот факт, что в казарменных помещениях смертность колоссальна и доходила до 6-7%, известен правительству очень хорошо; оно приняло меры для лучшей вентиляции и освещения помещений, но едва-ли недостаток того и другого служить причиной подобного развития заболеваемости. Причина, вероятно, кроется гораздо глубже и лежит в том, что физически слабый организм, привыкший постоянно дышать свежим воздухом, жить не скучено и одеваться свободно, не может приспособиться к новым условиям жизни.

Возвращаясь опять к 34-хъ-летнему периоду, позволю себе высказать сомнение в достаточности этого срока и для того, чтобы можно было усвоить и сжиться с идеями военного искусства, [238] выработанными европейскими армиями в течение нескольких веков, положенными японцами в основание современного своего военного искусства.

В этом меня убеждает и впечатление, вынесенное из трех дней маневра японской армии, где пришлось видеть одни и те же ошибки: отсутствие резерва, главным образом, как идеи, неправильное трактованные задачи и оценка пунктов для удара, — не систематическое, невозможное в действительности, наступление, остановка в 300—400 шагах во весь рост густой толпой с целью огнем заставить обороняющегося очистить позицию, наконец, полное игнорирование местностью.

Во всем этом хотелось бы видеть только случайное явление, но здравый смысл подсказывает, что основы тактического искусства требуют не маневренной школы, а крови и боевых уроков.

После блестящего похода 1895 года политические неудачи, последовавшие затем, были для японцев совершенно неожиданными; злоба японцев была так велика, что, по их собственному выражению, «они спали на хворосте, питались желчью и хотели небо пронзить своей ненавистью».

Эти неудачи выяснили, что для того, чтобы стать твердою ногой на почве политических отношений с иностранными державами и участвовать в общем концерте, нужна сильная армия, нужен флот, чтобы владеть морем и не погибнуть от голода, который мог бы разыграться в 1895 году, если бы китайский флот сумел продержаться еще хоть неделю, нужны огромные материальные средства, которых в стране нет.

Насколько эти задачи были по силам Японии, как в то время, так и в настоящее, для этого я позволю себе привести следующие цифры. Население Японии 34% ежегодного дохода уплачивает как подать. Цифра эта очень значительная, даже по сравнению с таковой в Италии (18%), Франции (15%) и Англии (10% ²).

Военные издержки в бюджете занимают первое место. В то время, как расход на армию и флот в других государствах выражался (в 1898 году в общем бюджете) в Соединённых Штатах — 17%, России — 21%, Франции — 27%, Великобритании — 39%, Германии — 43%, — в Японии эта цифра дошла до 55%. Государственная роспись на 1903 год в этом отношении немного разнится от 1898 года. Предвидится расход в 67 миллионов, что в общем бюджете несколько превысит 33%, но не надо [239] забывать, что правительство нуждается и изыскивает средства в 100 миллионов рублей для исполнения программ увеличения флота. И для того, чтобы привести свою финансовую систему в равновесие, поддержать некоторые промышленные предприятия и уменьшить величину поземельного налога, предполагают, что Японии необходимо иметь не менее 375 миллионов. Поземельный налог, увеличенный года полтора тому назад, исключительно для приискания средств на вооружённые силы, является для народа настолько тяжелым, что парламент, открывшийся 23-го ноября 1902 года, отказался вотировать вопрос о продлении еще на год размера налога, и распущен, как несоответствующий взглядам правительства. Казалось бы, однако; трудно рассчитывать, чтобы новая палата, набранная из тех же элементов, как год тому назад, утвердила этот законопроект, тесно связанный, между прочим, с программой развития флота.

Во время моего пребывания в Токио, после манёвров, мне неоднократно предлагали ряд вопросов; какова армия, какое впечатление она производить, ее выносливость и т. д.

Судить об армии по первому впечатлению, на основании маневров двух дивизий в течение трех дней, конечно, очень рискованно. Исторические данные и статистические цифры, которые приведены выше, могут послужить, прежде всего, для того, чтобы установить угол зрения, под которым нужно рассматривать эту армию; отчасти, конечно, они освещают некоторые стороны, которые могут пройти совершенно незаметно, как вследствие непродолжительности наблюдения, так, главным образом, внешнего декорума, сопутствующего всегда всему японскому.

Вы видите дивизию на позиции; везде строгий порядок, артиллерия вооружена по-видимому хорошими пушками и сторублевыми биноклями; масса блестящих офицеров, их грудь украшена орденами, среди которых красуется боевое отличие «Золотого сокола». Генералы в белых рейтузах. Все интересуется ходом манёвров, наблюдает, напряженно следит в бинокли; вон, например, подпрапорщик что-то записывает в книжку.

Там вдалеке сам император и его штандарта с Золотой хризантемой на красном поле. Поодаль свита, масса народу, корреспонденты, живописная группа иностранных представителей, увеличивающих блеск торжества. После маневра, вечером, изысканное гостеприимство, внимание города, делающего подарки иностранным гостям, наконец, парад: безмолвно вросшие в землю [240] войска, склоняющиеся знамена, заслуженные, боевые, с одной бахромой вместо полотнища; группа блестящих генералов, импонирующих звездами, расшитыми рукавами, белыми рейтузами и ботфортами с золотыми шпорами.

Кругом, около иностранцев, слышится речь на четырех наречиях; японские офицеры, по-видимому, прекрасно владеют языками; слух приятно поражают два-три характерных бульварных французских словца, глубокомысленное немецкое «ja vohl», чистый выговор на русском языке.

Но все это, так называемое по-английски «blow», т. е. красивая внешность. Знамена вовсе не так стары: они сделали только одну восьмимесячную кампанию. Полевые пушки хороши, но стрельбу из орудий до сих пор не удалось видеть ни одному военному агенту; офицеры на самом деле вовсе не так хорошо говорят на иностранных языках, как это кажется с первого раза, и в этом отношения, чаще всего дальше «дорожных», «комнатных» или слов приветствия — не идут.

Японский солдат представляет из себя такой материал, из которого можно вылепить многое; прежде всего, по своей природе он очень ловок, прекрасный гимнаст, для которого с винтовкой в руках не трудно перепрыгнуть 6-7 шагов, и если не особенно он схватывает идею всего того, что ему показывают, то с фотографической точностью скопирует внешние приемы; словом «вымуштровать» этого солдата нет ничего легче.

Но этими свойствами, конечно, не могут ограничиваться достоинства армии.

Нужен серьезный опыт, нужны основательный знания, общий достаточно высокий уровень проникновения в идеи военного искусства, нужно прежде всего самосознание, что настоящее не может существовать помимо прошлого, и, если его не было, то к настоящему нужно относиться очень осторожно.

Это самосознание проявляется у некоторых военных людей Японии.

Однажды, во время какого-то частного бригадного маневра, на котором присутствовал приехавший в Японию русский офицер, барон Тераучи, в то время начальник главного управления по образованию войск, прочитав на лице этого офицера изумление перед невозможно разыгранным маневром, подошёл к нему и сказал: «Ne soyez pas si sieviere, mon Colonel: cette armiee n’a que vingt ans»... [241]

Как же рассматривать успехи японцев в войну 1895 года? Как первую ступеньку той лестницы, по которой они взбираются, как первую страницу боевой истории новой армии, или как точку перегиба? В сфере политических отношений Япония после этого года стала на твердую почву, — и с этой стороны война послужила ей первою ступенькою.

Вместе с тем Япония попала в заколдованный круг: ей нужен сильный флот, она считает необходимым иметь сухопутную армию не только для обороны своего очень доступного побережья, но и для борьбы на континенте; Япония желает сделаться промышленным государством, обратить все свои города в тип Осака, прослыть Бельгией на Тихом океане, параллельно с этими стремлениями она настойчиво держится цели — захватить все нити торговли ближнего Запада и дальнего Востока в свои руки. Японии необходимо остановиться на чем-нибудь, потому что такой широкой программы не выдержит ни одно государство; Японии нужно поднять благосостояние своего населения, облегчить его от государственных повинностей, вывести его из нищеты, дать ему средства для хорошего питания — и в этих целях развить свою мануфактуру и промышленность, потому что продуктов земледелия слишком недостаточно. Но едва Япония выйдет из категории земледельческих государств, как качество солдата понизится и армия будет принуждена комплектоваться полуобразованными полуразвращенными фабричными, без религии, крайне самолюбивыми и легко восприимчивыми к теориям социализма, коммунизма, анархизма и т. д., к тому же еще слабыми физически. Из числа призывных 1901 года наибольший процент негодных к военной службе по физическим недостаткам дали округа 12-й дивизии (каменноугольный район) и 4-й (фабричный, Осака).

Военный мундир в Яноши пока пользуется особенным уважением.

Осенью, в городах, на станции железной дороги можно видеть нарядные толпы народа, провожающего кого-нибудь из лиц призывного возраста. Разукрашенные цветные шелковые флаги, значки, крики приветствия, пожелания, поздравления. В настоящее время подобное явление, конечно, весьма естественно: ведь не так давно военное сословие было замкнуто, привилегированно, стояло во главе населения решало его судьбы; не так давно «Самурай» был синонимом благородного человека, и пословица говорила, что «нет цветка краше вишни, нет человека лучше военного»,— [242] теперь это сословие уничтожено, — и военное ремесло открыто для всего населения, — среди которого еще до сих пор масса голодных, перебивающихся на 13 рублей в месяц с семьей в 6 человек. Одеть военный мундир, сделаться по старым, не забываемым понятиям, сразу хорошим человеком, получать ежедневно вполне регулярно, независимо от сбора pиcy, — 3 1/2 фунта его, и кроме того несколько сен на ванну и мелкие расходы, служить в той самой армии, которая осуществила, наконец, заветную мечту Хидееси и разбила всегдашних своих соперников и культурных учителей-китайцев, — перспектива подобной жизни очень заманчива и лестна. Но изменятся социальные условия, разовьется фабричная и заводская промышленность, увеличится класс ученого пролетариата,— и взгляд на армию приметь другое направление; служить в ее среде быть может, не будет так выгодно, а всеобщая воинская повинность станет самой тяжелой из существующих. Между прочим, с 1868 года до 1896 уже числилось свыше 51 тысячи уклонившихся от призыва; при этом подавляющее большинство (около 50 тысяч) до сих пор не разыскано.

Уже в настоящее время японская пресса волнуется по поводу непосильного бремени громадных расходов на вооружение, предлагает уменьшить число дивизии до 10 (с 13), даже сократить наполовину. Но правительство, не соглашаясь с подобным предложением, намерено сократить штаты некоторых управлений, ввести в систему отпуска продолжительностью до 5-6 месяцев и т.д.

Таким образом, в данный момент всеобщая воинская повинность далеко не всеми рассматривается одинаково.

В октябре 1902 года в одной из английских газет Японии появилась заметка: интервью помощника начальника главного штаба генерала Тамура по вопросу о сокращении трехлетнего срока службы, до двух лет. Принципиально генерал Тамура выражался против подобной реформы — в виду необходимости приучить японца хотя бы порядочно носить военный костюм, тем более, что военные расходы от этого не только не уменьшатся, но, как показал опыт Германии могут увеличиться.

Прошло не, более месяца после этого, и в прессе Востока уже есть известие, что для рассмотрения этого вопроса назначена комиссия.

Во всяком случае, нельзя отрицать достоинств японского солдата и значения в настоящее время японской армии, как солидной, прекрасно вооруженной силы.

Сипиус.

Комментарии

1. Материалами для составления настоящего очерка дослужили:

1. Essai sur I’Listoire dn Japon par Mis de la Mazelieire.

2. La restauration imperiale au Japon.

3. Le Japon vrai. Felix Martin.

4. Le Japon. Essai sur les moeurs et les institutions par S. Hitomi.

5. Things japonese H. Chamberlain.

6. «Japon Times». December 1902.

7. «Очерк истории Японии». В. Костылев.

2. Государства Европы, население которых наиболее обременено налогами.