-

ЕПИСКОП СЕРГИЙ (ТИХОМИРОВ)

МЕСЯЦ ПО ЯПОНИИ

Путевые заметки и впечатлении.

(Окончание; см. май.)

24-е августа. Воскресенье. Литургию служил о. Акила. У местных певчих оказались голоса; есть и уменье петь. В самых простых мотивах послышалось мне что-то совсем уже русское! И мое сердце не обмануло меня: все эти мотивы — наследие военнопленных солдатиков, живших и в Тоёхаси. Во время «запричастного» я беседовал с верующими, опять наполнившими церковь. Взяв в основу своей беседы из послания к Галатам, из гл. V-й ст. 16-17, я прежде всего постарался как можно яснее нарисовать, как в человеке сначала царствовал дух; как человек, послушавшись плоти, воцарил в себе плоть, причем дух не умер, но как бы отошел на второй план; как Христос Спаситель, победив плоть, оживил дух и его восстановил в царственных правах... Затем я убеждал не слушаться велений плоти, в нас еще говорящей, ибо плоды ее очень уж грязны (ст. 19-20). последствия очень печальны — потеря того, куда стремимся (ст. 21). Победить плоть с ее страстями — вот цель христианина, хотя бы достижение ее стоило страданий распятия (ст. 24)! — Победив плоть, христианин этим самым развяжет крылья духу бессмертному и незаметно для себя украсит себя чудными плодами духа, каковы: любовь, радость, мир (ст. 22-23) и проч. Увещанием не тщеславиться своею праведностью, не раздражать упреками слабых, не завидовать духовно сильным (ст. 26), а напротив — носить тяготы друг друга, для исполнения [966] закона Христова (VI. 2) и призванием на дело христианина благодати Господа Иисуса Христа, любви Бога и Отца, и общения Св. Духа, — закончил свою беседу. — После литургии местный фотограф-христианин увлек меня к себе в фотографию, а затем и сам приехал к церковному дому и здесь фотографировал всю церковную общину. — Пообедали. Простились с о. Мием, возвращающимся в Кёото, и в 2 часа поехали посещать христиан.

Посетили около 20 домов, — всех христиан Тоёхаси. В каждом доме, нас ждали: пред иконами или горела лампадка, или зажигали свечи. Ладон курили при начале молебна почти везде. Иногда семья стояла молебен со свечами. Заранее у всех приготовлена записочка с именами о здравии. — А после молебна — сколько и желания, и усилий угостить, или по крайней мере усадить!.. У старост (общиной, обычно, управляют выборные старосты со священников во главе) мы останавливались долее, и рассуждали о, положении церкви в Тоёхаси. — Состав церкви — почти исключительно люди состоятельные, или интеллигентные. Есть владетель завода, изготовляющего сою (— староста); заводчик по обработке риса (— староста), офицер-поручик, два фотографа, парикмахер, торговцы разным товаром... Все — люди христиански твердо устроены и производят впечатление искренности и убежденности. Особенно же работает для церкви заводчик сои, первый в Тоёхаси богач, г. Танака. — Около 6 час. вечера окончили мы посещение христиан. Оставался еще час, пока светло на улице. Мы пошли посмотреть место, купленное уже лет 7 назад под будущую церковь. Место очень большое (560 цубо, — около 560 кв. саж.), но и цена большая: 2,600 ен! Однако, христиане усматривают в нем и неудобства: место находится рядом с дивизией. Опасаются, поэтому, не встретит ли себе препятствий наш звон. Пошли затем посмотреть город: прошли но главной улице, вышли куда-то к памятнику первого императора. Но начал накрапывать дождик, и к 7 час. мы поспешили возвратиться домой.

Начали подходить христиане. Но местному обычаю благодарят за посещение, и потом усаживаются в большой комнате собраний. Здесь стоит большое «хибаци» — как не усесться около него! Человек десять кругом, некоторые покуривают трубки; то помолчат, то поговорят... Подсел и я... и разговорам не было конца!.. Говорил я о светлых [967] надеждах на будущее христианство в Японии, утешая христиан; отвечал на вопросы о почитании в России воскресных дней; о летнем рабочем дне русского крестьянина... Допрашивали они меня и о том, — верно ли, что в России крестьяне не все грамотны (стыдно пред грамотными японцами было!)... Очень их интересовали и наши белые ночи, и зимние короткие дни... Словом, — видимо много слыхали про Россию, но очень мало ее знают!.. Уже с начала одиннадцатого я всех их благословил и отпустил. — Мы собрались ко сну, намереваясь завтра пораньше съездить на православное кладбище за город, где похоронено два русских солдатика...

25-е августа. Утром шел дождь, и настолько большой, что ехать на кладбище за город было немыслимо. Со скорбью в сердце ходил я по своей комнате, да посматривал, не пошлет ли Господь «ведрышка»; но дождь перестал лишь в 9-м, а в 10 ч. отходил наш поезд. Пришлось мысленно послать привет двум землякам-солдатикам!..

На вокзал явилась, кажется, вся христианская община! Как дети около отца, они собрались около меня; я благословил каждого в отдельности, простился со всеми и уселся в подошедший поезд... Язычники массой смотрели на новое для них зрелище. При сердечных пожеланиях тронулся наш поезд. Я направлялся в Хамамацу. О. Акила Хирота несколько заболел, и я поехал уже лишь с Кагэтой, как своим переводчиком. Дорога недолгая — всего час! Проехали мимо Бентендзима, — морских купаний и чудного озера!.. Поезд долгое время шел по дамбе, потом по мосту, имея и направо, и налево воду. Всюду — рыбаки, а далеко направо — пенящийся морской прибой!.. Хорошо было на душе, после всего хорошего, что я видел везде, и — только что в Тоёхаси; и такою прекрасною казалась мне прекрасная и в действительности природа...

Хамамацу.

В начале двенадцатого часа утра поезд остановился в Хамамацу. К нашему вагону подъезжал юноша Иоанн, сын здешнего доктора Моисея Оота, и радостно приветствовал нас. Тут же оказались его папа, и катихизатор и даже христиане!.. А и домов-то христианских в городе всего 8!.. [968]

Мы поехали по улицам города. Улицы довольно чистые, но труб фабричных очень много. Говорят, — они изукрасили Хамамацу в последнее время. Много труб еще только поднимаемых! Производят на фабриках материи; есть заводы музыкальных инструментов. Близость к городу моря; срединное положение между Нагойя и Сидзуока; фабрики и заводы; — все это быстро увеличивает население Хамамацу (уже теперь 25 тыс.). Но к сожалению, скорбят христиане, с увеличением фабрик портятся и нравы жителей...

Недолго нам пришлось ехать, вот мы уже у зеленого дома, со стены которого так приветливо зовет к себе восьмиконечный вызолоченный крест!.. Это — молитвенный дом христиан г. Хамамацу и его окрестностей (всех до 80 чел.). Внизу устроена временная церковь; иконостас в ней очень хороший; и — мне кажется — много лучше иконостасов Нагойя, Оказаки и даже Тоёхаси: вверху — комнатка на случай приезда священника (своего здесь нет; ездит из Тоёхаси от. Акила Хирота). Здесь же квартира катихизатора.

В верхней комнатке я и поместился было... Юноша Иван (японское имя — Какуси) не забывал нас; и наша комната постепенно наполнялась всякой-всячиной! Китайский чай, американское печенье к нему, прекрасный виноград, груши, яблоки... Все это доставлялось из дома его папаши. В 12 часов нам принесли оттуда же прекрасный японский обед... Господи, — думалось мне! Люди только-только меня увидели, а с какой любовью не только делают для тебя все, но стараются даже угадать твои желания!... За что? За что? Но вот чрез некоторое время пришла прихворнувшая было супруга доктора Оота и для меня сразу все стало понятным: столько даже на лице ее доброго сердца, нежной теплоты, материнской ласки!..

В ожидании беседы постепенно подходили христиане. Привели старца-слепца и усадили его в моей комнатке. Пришел доктор из-за города... «Как? Второй доктор?... Да нет ли у вас тут и еще докторов?».. И что же? Оказалось сейчас в Хамамацу пять докторов! Это — старец Оота и его четыре ученика, по вере... Ждут еще шестого! И тогда действительно можно будет говорить, что церковь здешняя — церковь докторов!...

Меня этот факт навел на много светлых дум!.. Вот, мечталось мне, сейчас здесь, один доктор привел ко [969] Христу четырех докторов... Его зять в Оказаки, д-р Танака, тоже имеет своих учеников по вере среди собратьев но профессии... В Нагойя около старца-фотографа Миясита сколько появилось фотографов-христиан!.. Наступит время, когда вот таким то путем, путем семейных, родственных влияний через знакомства, ученье Христово не слабной струей, но стремительным потоком начнет вливаться в страну японскую и напоить всех, кто увидит в этом потоке воду чистую, воду живую!..

Невольно обращаешь внимание и на то, что не люди необразованные; а люди просвещенные; да еще кто? — доктора, во всем обычно видящие кровь, да мясо, — принимают веру Христову! И не только сами ее свято содержат: но и собратьев влекут ко Христу!.. Пред Христом склоняет свою главу здесь не только буддист или синтоист, но — и образованный человек!.. Это ли не сила Христова! Это ли не победа Его над сильными века сего?...

Ровно в 2 часа, как было объявлено христианам, спустился я вниз, в церковь. Там зажжены лампадки; христиане уже сидят. в ожидании проповеди. Помолились мы Царю Небесному и я начал свою «беседу...» «Беседа...» Сколько в этом слове простого, сердечного, желанного!... Это не торжественно раздающееся слово, в котором именно по причине его торжественности трудно очень развернуться душе! Это не поучение, которое постоянно тебе напоминает о кратком времени и вынуждает поскорее на поучения... «Беседа» — это общение одной души с другими душами; это постоянное чтение чужих душ по выражению лиц, по глазам, но общей настроенности! «Беседа...» — сколько здесь твоя душа, твой ум изгибается, чтобы идти рядом с душами братьев и быть им понятным!.. Люблю я «беседовать» вообще... А сегодня беседовал как то особенно сердечно. И казалось мне, что мои слушатели говорят со мною: так живо отвечали на мои слова лица этой семьи христиан!... О чем я беседовал?.. Да, конечно опять обратился за помощью к неподражаемому Св. Ап. Павлу; он давал мне содержание; а я его переживал. отливал в доступные для слушателей, а главное — отвечающие потребностям минуты и времени, формы. И сердце мое чувствовало, что я не на камни сеял и был не только понят, но и принят своими слушателями! Может ли быть для проповедника награда лучше этого сознания. [970]

Кончилась беседа. Полтора часа продолжалась она. Но не чувство усталости у тебя на душе, а какое-то отрадное сознание сделанного доброго дела!.. Право, и сам как-то мягче, как-то лучше, сердечнее сделаешься, когда вот так то побеседуешь с христианами!.. Впрочем, мы ведь всегда «уча, учимся...» Так даже говорит какая то латинская пословица.

Пришел в свою комнатку; но милый «Какуси» уже пленил мой дорожный саквояж; а доктор и супруга не позволяли и думать о ночлеге где-нибудь в другом месте; и нас повели к себе. Дом их — в нескольких шагах, и я чрез пять минут был уже на новом месте, но в атмосфере любви, еще более напряженной.

Доктору сейчас 65 лет. Несколько отпущенные (а не бритые) волоса с легкой проседью; такая же бородка, густые усы. Японский костюм. Тихие, скромные манеры. Природное благодушие, написанное на лице и особенно в добрых глазах. — Супруга появляется всегда с доброй улыбкой и неизменно с каким-нибудь угощением; но занятая домом, постоянно убегает, сказав: «гомэн насай» — извините. Какуси-Иван, красивый юноша, с открытыми, добрыми глазами, высокого роста, необыкновенно подвижной, очень развитый. Таковы Моисей, Лидия и Иван, среди которых я оказался.

Свой вход в семью я начал молитвой. У доктора устроена особая комнатка-часовня... В ней есть все: и иконы строгого письма, и копии с Дольни и др... Аналойчик, свечи, ладон... Как уютно чувствовалось в этой «храмине», в этой «келейке» добрых христиан! Молилось сердце мое!.. Тихо на мои слова отвечал пением катихизатор... Сосредоточенно молились хозяева дома... По отпусте я благословил эту семью, этот столп хамамацкой церкви; и благословляя пожелал и счастливой жизни семейной, и полезной деятельности на облегчение страждущих братий, и научного роста, и плодотворной помощи нам по насаждению веры Христовой среди язычников... Искренне, горячо меня благодарила вся семья...

На корридоре около этой «часовни» стоит кресло: — единственный представитель нашей мебели... Но кресло это «памятное»: на нем сидел японский принц, бывший у хозяина; а теперь ожидало это кресло нашего владыку — архиепископа... Но не дождалось пока... А пришлось посидеть хоть [971] минутку на нем мне... И будет оно опять стоять под прикрытием: и опять будет ожидать «дай-сикёо». или «сикёо». Не могу умолчать об этом!.. Какая любовь, какое уважение к «дай-сикёо» чувствуешь и здесь, как и везде! Отрадно, что люди «знают своего спасителя» от тьмы язычества!.. И не забывают его.

Город занимает площадь не очень большую: да и домов христианских не так много. Мы решили посещать христиан пешком: много приятнее, чем на курумах! Не могу забыть семьи слепца! Сам — слепой, жена — тоже слепая! Оба успели уже состариться!.. Но за свою долгую тяжелую жизнь они не прибегали к чужой помощи, сами исполняя все домашние работы. Нужда так изощрила их органы, что даже нитку в иголку старушка продевает сама. Не помешало им несчастье воспитать и детей, из которых две дочери, уже почти невесты, и 4 сына. Я помолился за них, и благословил старцев на дальнейшее терпение среди испытания, которое, как огонь — золото, очищает нашу душу от всего нечистого... Призывал я их к бодрости, ибо поднятые на ноги дети должны и сумеют успокоить старость своих страдальцев-родителей. Рады были нашему посещению старички очень; но радость их трудно и описать, когда мы еще и присели у них хотя ненадолго!..

С особым отрадным чувством вспоминаю я семью Кавааи. Здесь мне пришлось увидеть сразу четыре поколения христиан! Дедушка Гедеон, его сын — хозяин, его внуки и внучки, из коих один учится в университете; и даже правнуки!.. Четырнадцать имен поминал я о здравии на эктении!.. Ведь это — настоящая община по здешним местам!.. Радушно приняли нас здесь!.. Очень уже радушно и тепло!.. Дедушка быль рад необыкновенно!.. «Вот, дедушка, Господь привел вам видеть какую домашнюю церковь! 14 человек ведь», — сказал я: а дедушка перекрестился и заплакал слезами радости! И эти слезы старика много говорили молодежи!.. Пожелав старцу дожить до ста лет, я пошел далее, провожаемый на улицу всей семьей, на удивление язычников: дом-то очень богатый и среди соседей выдающийся.

Не торопясь шли мы по улицам города, попутно и осматривая его. Юноша Иван охотно нас со всем знакомил... Однако, пришло время и домой возвращаться: и через несколько минут мы уже опять видели пред собою лица [972] наших добрых хозяев. Осталось нам съездить к другому доктору, — но он за городом: отложили на завтра. Остался еще поохладевший христианин; но начав сладким, мне не хотелось заканчивать день горьким: поэтому и этот дом. остался до завтра.

Вечер прошел совершенно но семейному... Посреди комнаты стоял низенький столик: отсюда все время не снимались гостинцы, фрукты, печенья... Под ноги при сиденье обычно подкладываются особые подушки: мне таких наложили штук шесть, и усадили меня на них... Юноша Иван принес массу фотографий, картин, альбомы... Все время их рассматривали, разговаривали, шутили... Хозяйка принесла «бан-лиси» (ужин) и так настойчиво им угощала, что я изменил себе и ужинал с хозяином по-японски... Постепенно приходили христиане. Начали, подходить христиане даже из деревень, узнав о моем приезде! Разговорам не было конца. И хотя разговоры не переходили в тон и форму проповеди, тем не менее — полагаю я — не без пользы для сердца, для души, уходили из докторского дома братья по вере, когда пришло время спать, и когда я дал им благословение прощальное.

Хозяева много хлопотали о более покойном сне; и спать было очень хорошо! Изводившие было меня с вечера два комара сами лезли на явную опасность; и поэтому, можно сказать, — покончили жизнь самоубийством. Через полчаса же, не более, закончили свой концерт и обитательницы чердаков. И я заснул крепким сном!

26-е августа. Давно уже, тринадцать лет назад, с этого числа я стал монахом. Цель моя тогда была вполне определенная! Но мой сотоварищ по иночеству уже успел послужить в Америке, и теперь возвратился в Россию. А я не управился туда, куда влекло тогда меня сердце мое... И лишь теперь Господь привел меня миссионерствовать... Но не Америка, а Япония — стала жребием моим. Господь строит жизнь человека. Ему нужно было вести меня по распутиям жизни на милой родине. Он привел меня теперь и сюда... И как легко у меня сейчас на душе!.. Благослови же, Господи, мое дальнейшее иночество, но — уже иночество миссионерское...

Рано я проснулся сегодня. Будить никого не хотелось, и я осмотрелся в той обстановке, в какой нахожусь. Моя [973] комната — верх изящества! Конечно, на полу соломенные «татами»; конечно, потолок из досок некрашенных. Но все доски, все бруски, все столбики так выскоблены, так отполированы, так отлакированы, — что все блестит, глаза ласкает и внушает осторожность, бережливость, чистоту... Плюнуть на пол, облокотиться на столбик, сесть на перила, пройти по лакированным доскам каблуками; — да не хватит совести!.. И действительно, — чистота удивительная! — В нише стоят разные статуэтки; на искусственном суку — чучело орла. Две высоких лампы на полу... На стенах, в нишах, на длинных листах, писанные тушью цветы: работа изящная. Выше раздвижных ширм, под самым потолком, широкое-широкое полотно со столь знакомым мне теперь береговым видом Японии: тут и горы, с выдающимися вершинами; тут и сосенки, покрывающие эти горы; и эти извилистые заливы; и эта даль моря с белеющими парусами!.. Как все это красиво на самом деле, и как превосходно схвачено на картине!.. — А вот «Фудзи-сан», священная, самая высокая гора Японии!.. Столь знакомое — (видишь чуть не в каждом доме!) — изображение горы, на половине прикрытой дымкой облаков, на верху белеющей снегом... — Да! Простота и язычество здесь сочетались очень умело и говорят много о вкусе хозяев...

Но... появился тихо милый Какуси; увидел меня уже бодрствующим; и столь же быстро исчез, как и появился. Но вместо него пришли слуги приводить комнату в ее дневной вид... А далее — сердечный утренний привет; утренний чай; и составление более удобного распределения дня... Я уже согласился ехать не в 9 ч., и не в 11 ч., как значилось в предварительном моем расписании; и даже не в 1 ч. дня, как хотелось непременно, а лишь в 3 часа, как признал за лучшее доктор! Но его соображения вполне серьезны: хочется сняться на группу всею церковью; между тем до 2 часов все дети в школах!.. Впрочем..., я и не рвался очень-то от тепла!

Около 9 часов сели мы на дзинрикися и поехали сначала к доктору... Две версты — недалеко!.. Выехали за город; едем по прекрасной дороге... По сторонам — рис, где уже желтоватый, где совсем зеленый... Картофель разных сортов, горох, бобы... Высоко поднимает свою голову гаолян. — Едва пробивается из земли новой посадки редиска... [974] Везде, крестьянские поселения, или отдельными домами, или деревнями... На дороге то и дело переезжаем селения... Но нашего доктора все нет! Было почти уже 10 часов, когда наконец-то с главной дороги мы свернули на узенькую дорожку и направились к чему-то в роде мызы: здесь и жил доктор!.. Оказалось, что действительно до него 2 версты, только японских! А русских целых 8! Не ожидал нас в такую даль к себе доктор; но тем приятнее для него было наше посещение... Времени терять нам было нельзя. Мы совершили пред иконками — а их опять много — краткий молебен, выпили по чашке японского чая; и оставляя хозяину мир Христов, провожаемые благодарностями всей его семьи, простились с ним... Тележки наши долго плелись до большой дороги. Но семья доктора все еще стояла у ворот своего дома, посылая нам временами свои приветы. И лишь деревня, в которую мы въехали, не дала возможности и мне еще и еще отвечать на прощальные приветы доктора своею шляпою... Так то сердечно принимают здесь христиане своего «сикёо»... И тепло поэтому на сердце!..

При самом въезде в город находится тот дом, в котором живет поохладевший христианин... Не без сердечного волнения я к нему подъезжал. Должно быть в сотый раз проверял себя, как бы не сказать «сгоряча» чего нибудь лишнего, но в то же время и не забыть существенного! Но Господь не судил мне в Хамамацу заговорить иным языком: христианина сего и его семьи мы дома не застали... Пришлось поручить катихизатору сказать христианину, что я у него был, и что если еще буду в Хамамацу, опять приеду к нему... — этим мы и закончили свое прямое дело в Хамамацу. Отпустили «дзинрикися» и пешком направились к дому. По пути зашли в старую крепость... Уже в ветхость приходит она!.. Но наверху устроен домик, и за 3 сена нас пропустили на крышу этого дома (на терраску, которую можно видеть почти на каждом доме)... Прекрасный по обыкновению вид открылся перед нами. Вот город, с торчащими кверху трубами, — этими грозными надгробными памятниками здоровью рабочего люда; вот за городом — гимназия, где учится Какуси-Иван; еще далее — видны казармы. — Конечно — неизменное здесь, на Тоокайдо, море... Горы кругом... Вероятно, и сегодня опят не один раза, полезем в туннель!.. Да! Как красива здесь природа!.. Вот где [975] поистине раскрыта великая книга с ясно написанными в ней глаголами о присносущной силе и Божестве творца всех этих красот природы...

Проходили мимо здания, специально построенного для упражнений гимнастических, и прежде всего — для «дзюудзицу!».. Как было не зайти сюда после всего, что с таким воодушевлением и так картинно описывал нам Какуси!.. При нашем появлении учитель немедленно мне прислал стул: а подростки, поклонившись друг другу по-японски, парами начали бороться. Большею частью поединки кончались быстро; но в двух парах сошлись ловкость с ловкостью: и мы долго сидели, восхищаясь сими юношами!.. Да! С сих лет начинают, — что же будет дальше?.. К сожалению, больших гимнастов сегодня не было, и «что бывает дальше», этих «чудес» мне не пришлось видеть! Учитель с большим почтением нас провожал. Когда я уже вышел и прошел много вперед, он от спутников узнал, что я — помощник Владыки-Архиепископа Николая: и нужно было видеть его смущение, что не оказал он «должного» приема!.. И издали мне посылал он свой последний поклон... Имя Владыки и мне часто помогает! За чужой крепкой спиной и мне чувствуется недурно!..

Уже в обеденный час возвратились домой. Сытно по-японски пообедали... Доктор мне дал свою карточку, Какуси подарил открытки «Хамамацу»: трогательные мелочи! Пока я приготовлял к отъезду свой багаж, подошло время сниматься на группу. Отыскивая наиболее удобное, просторное и красивое место, остановились на синтоистской мия, к которой и собрались христиане... Дедушка Гедеон, к сожалению, не приехал: сил мало... Дам усадили направо и налево от меня (а говорят о приниженном положении женщин здесь!), а мужчины, с доктором во главе, стояли... Впрочем, старичок какой-то тоже сидел... И опять фотографический снимок! Пойдет время; а я буду пересматривать все эти снимки, и с любовью вспоминать тех, среди которых я встретил столько любви!

Нужно было поспешать... Я горячо простился с хозяевами... Владыке Архиепископу они послали корзину фруктов... А мне от всех христиан подарили «тушечницу», — коробку с принадлежностями для японского письма тушью и кистями... Опять «тушечница!» — Принимаю, как настойчивое напоминание любви: нужно упорно изучать японский язык... [976]

Прощальное благословение всех, собравшихся на проводы христиан... Торопливые приветы направо и налево, ввиду приближающегося поезда... Слово глубокой благодарности из окна вагона... Общее всем благословение... Все это — на удивление глазеющей публики!..

Звонков не бывает... Свисток. Плавно тронулся вагон... И я направился далее, оставив в сердце своем навсегда Хамамацу и его добрых христиан. А Оота-сан! А Какуси! А его мама! Скучно было уезжать из Хамамацу!

Сидзуока.

Дальнейшей, и последней, нашей остановкой был г. Сидзуока. Город — большой, губернский; но церковь в нем сравнительно молодая, успешно управляемая старцем о. Мате. Кагэта и распространяемая опытным катихизатором.

Расстояние от Хамамацу до Сидзуока — 3 ч. езды; но я поехал экспрессом и к 5 час. веч. был уже у последней цели своего путешествия. О. Матфей и христиане встретили меня на вокзале, откуда, благословив всех, я и направился в церковный дом. Находится он в центре города, около старинной крепости; поражает своей необыкновенной теснотой: могут с трудом поместиться человек 50, а для сотни — не достало бы ни места, ни воздуха! О. Матфей совершил краткий молебен по случаю моего приезда, а я к собравшимся уже всем христианам обратился с речью, содержание которой и план намечала мне XII гл. послания к Римлянам. Церковь молодая, — мудрствовать не было удобным! Хотелось быть для всех понятным и это определило большую простоту и в содержании, и в построении моей речи.

По окончании беседы определили общим советом с христианами, когда мне удобнее ехать к ним по домам и конечно, мои планы выезда в Тоокёо в 11 ч. у. рушились: отъезд отложили до 4 ч. дня. Обедом, или ужином — но знаю-в гостиннице закончили мой день г. Кондо, местный староста, и о. Матфей; и пожелав мне покойной ночи, здесь же устроили для меня и прекрасный ночлег.

27-е августа. С 8 ч. утра поехал я по домам христиан г. Сидзуока, — их здесь 21. Как и всюду, — я был везде желанным посетителем. И так то хорошо [977] чувствовалось на сердце, когда глядя на лик Спасителя или Божией Матери поминал я имена живущих «в доме сем...» Душа отрывалась от земли и молила Господа утвердить всех их в вере, совершить в любви.. Посетил между прочими одного небогатого сапожника. Он так был обрадован посещением, что не находил и формы, как бы поблагодарить... На вокзал же явился с корзиною фруктов, чем совершенно растрогал меня!.. Посетил дом только что скончавшегося христианина Петра. Его сегодня погребают. Крещение он принял лишь четыре дня назад, хорошо оглашенный; принял христианство по глубокому убеждению. Семья еще языческая. Но одна дочь-христианка, замужем в Нагойя за фотографом-христианином. Я помолился о здравии нагойских христиан, а потом совершил краткую литию по рабе Божием Петре. Петь было некому: пел сам. И с таким-то чувством я пел «со святыми упокой»! Ведь предо мною истинно-святая душа только что в воде св. крещения омывшегося Петра... «Вечная память», — да будет и Петру, и всем, кои своим примером жизни сеет Христово учение в мире языческом! Дом был наполнен и язычниками, и христианами. Я не удержался и сказал приблизительно следующее: «Братие! Христианство не знает «умерших», — оно знает лишь «уснувших»; и раб Божий Петр не умер, но спит продолжительным сном. Наступит время, — и он проснется, но уже для жизни вечной, блаженной. Но он сотлеет, скажете вы?.. Да, тело его, сотлеет. Но Господь, давший нам тело из ничего и вдохнувший в него душу бессмертную, разве не силен и вновь душе живой дать тело, но уже нетленное, безболезненное?.. Как ни хорошо бывает жить в гостиннице, но человеку всегда хочется возвратиться в свой дом... Настоящий мир — это гостинница, в которой мы временно живем: и только потому, что мы «обживаемся» в этой гостиннице и не знаем радостей вечных селений, — только поэтому мы скорбим при виде смерти!.. Не скорбеть, братья, нужно нам, а радоваться; и верьте, что и раб Божий Петр лишь переселился в обитель Отца Небесного, для жизни вечной, в нетленном теле!.. Не будем же скорбеть, имея такое упование, а утвердимся в крепкой вере, что жива душа Петра, оживет и его тело, и будет воскресший Петр вечно жить, но уже не в гостиннице, а в дому Отца Небесного. И будем Господа молить, да [978] сподобить и нас Он увидеть сии небесные наши обители! — Братья! В воде Св. Крещения христианин омывается от всех грехов, ранее им содеянных: такова вера наша. Петра Господь сподобил скончать свое земное странствование в день св. крещения... Счастливый Петр: И прислушайтесь к голосу души его, исходящему из гроба; прислушайтесь все, а особенно вы, семейные его! И вы услышите, как он говорит: «довольно вам ходить во мраке! Будет вам валяться в грязи? Светит яркое Солнце-Христос: к Нему скорей спешите! Одна истина, одна вечная правда, одна чистая жизнь — у Него, — к Нему всей душей прилепитесь!» Возлюбленные! Иного не сказал бы сейчас новокрещенный представившийся Петр, ибо он видит теперь истину линем к лицу... Да подвигнет же нас гроб ко кресту, ко Христу»! — Говорил я совершенно неожиданно для себя и сам чувствовал тогда силу своих слов... Но постарался сейчас записать... — Нет! Все не то!.. Впрочем, мысли все же сохранились...

При дальнейших посещениях я получал одни утешения, а в доме местного «столпа» — Кондо (магазин обуви и чемоданов) меня даже попросили сказать нарочитое «наставление». В семье — 14 человек, — аудитория вполне достаточная; и я говорил о том, чтобы слушающие меня своею жизнью славили Христа среди язычников и тем без слов помогали бы делу проповеди, которую несем мы. Говорил я и о вере в славное будущее церкви в Японии... Как луна, звезды, электричество, лампы, свечи не нужны с восходом солнца; — так теряют силу и все тера и мия с их учением и служениями: и не за горами то время, когда предвестница великого Света — заря сменится ясным днем, и Солнце Правды осенит, просветить страну восходящего Солнца!.. — Кондо много делает по объединению христиан: много помогает им, помогает церкви Божией; он — душа местной общины. И поддержать его в вере, ободрять его надеждою на светлое будущее, — было так справедливо, и понятно!

Добывал я и на кладбище, — оно не так далеко от дома одного из христиан... Кладбище за городом, на ноле; общее с язычниками; впрочем, — христиане все же как будто придерживаются одного места. Когда мы пришли на кладбище, — в это время готовили могилу для умершего Петра. [979] Напротив свежей могилы — лежит подпоручик 12 вост.-сиб. полка Алексей Григ. Лазарев, — один из пленных офицеров... Памятник его в полном порядке, но из 4-х цепей около памятника осталась лишь одна, и та, вероятно, на время!.. Я совершил литию, — пришлось опять самому и петь! Поминал его, и всех убиенных и утопших воинов: и в, этой молитве хотя немного нашел успокоение себе: не могу доселе простить себе, что испугался дождя и не побывал у двух солдатиков на кладбище в Тоёхаси!

Около часу дня возвратился я в гостинницу. Обедать было некогда, так как через полчаса назначено было отпевание Петра, и я к полчасу 2-го пошел в молитвенный дом. Около него стояли уже толпы народа. Пред самым домом громадные букеты, аршинной вышины, живых цветов. В молитвенном доме полно: собрались проводить своего собрата почти все христиане; были и язычники; женщины-родственницы в белых костюмах, — здешний траур... — Истово совершал старец о. Матфей чин отпевания. Не очень стройно, но весьма терпимо пели певчие... Все стояли с возженными свечами... И так веяло у этого гроба смерти жизнью! Так чувствовалось здесь дыхание Христовой любви, все оживляющий, все созидающей!.. Ведь что иное, если не любовь братская, привела сюда всю церковную общину?.. — Нет ни слез, ни стонов... Говорят, — не полагается. Спокойно, не торопясь все простились с умершим, целуя иконку и венчик... Заколотили крышку гроба гвоздями, — и по завершении отпевания вынесли гроб на улицу... Здесь его уставили на очень изящные носилки. Впереди цветы и столб с надписью и крестом на нем, затем — о. Матфей в облачении, с крестом в руке; катихизатор в стихаре; далее гроб, родные и знакомые позади... Процессия очень торжественная, и на язычников всегда производить сильное впечатление... Я не имел времени идти на кладбище и возвратился в гостинницу. Наскоро обедал: за полчаса до отхода поезда возвратился ко мне радостный о. Матфей: семья Петра очень тронута всем, что она встретила у гроба и при погребении и выразила желание поскорее присоединиться ко Христу... Так-то у нас и гроба источают жизнь, как некогда из гроба воссияла Жизнь для всего мира!.. В братском общении с верующими, заходившими проститься, проводил я последние минуты в Сидзуока, а в 4 ч. 45 м., [980] провожаемый всею христианскою общиной до вагона, я уже отправлялся «домой», в Тоокёо... И опять — как отрадно видеть, когда наперерыв у тебя берут благословение христиане! Неужели и такое открытое «исповедание» своей веры не убедить в обратном тех, кои непременно везде, и у японцев-христиан властности, хотят видеть неискренность?..

Быстро полетел наш экспресс... В вагоне тесно... Сидим плечо к плечу... Постоянно раздаются пронзительные свистки паровоза, а за ними — зажигается электричество: мы через несколько секунд въезжаем в туннель... Какой-то особо резкий шум колес, неожиданная обстановка ночи, едкий дым, проникающий сквозь незримые щели... Все это несколько треплет твои нервы... Но вот мы опять вылетаем на свет Божий... Направо неизменное море; на лево, позади и впереди — горы!.. И опять — туннель, и опять горы!..

Хотелось мне очень посмотреть Фудзи-сан. Из-за этого я намеревался было выехать из Сидзуока пораньше. Однако темнота наступила быстро и в 7 час. все было покрыто мраком. Луна же, так красиво потом освящавшая море, еще не выходила. А в эту пору мы и проезжали ст. Готемба, с которой путешествуют на Фудзи-сан!

Ровно в 9 ч. в., по росписанию, поезд наш подошел к Симбаси, вокзалу в Тоокёо. С каким-то нетерпением я ждал этой минуты, и с каким-то радостным волнением ехал по улицам уже «своего» города, направляясь в «наш» Суругадай. во «свою» квартирку!.. Около 10 ч. в. я был уже у себя дома. Слава Богу!..

* * *

Итак я совершил месячную поездку по церквам Японии. Это моя первая поездка. Довольно неожиданно она совершена мною... Теперь, когда этот месяц уже позади, когда я опять сижу за своими обычными занятиями, переживая все, чем Бог только что наградил меня, что скажу я, заканчивая свои заметки?..

Твердо идет на брань военачальник, знающий верность долгу и любовь к себе своих воинов. Окрыленный, воодушевленный на дальнейшую работу приехал и я из своего путешествия, так много испытал и твердой веры христиан, и их Христовой любви. [981]

Богу, Строителю судеб и народов и каждого из людей, за все слава и поклонение!.. Благодарение Ему и за те дни сердечного утешения, которыми Он благословил меня в истекший месяц..

Чувствую, что этот месяц меня как бы «присосал» к Японии, к ее добрым христианам... Лучшего средства «утешить» меня, «упрочить» меня в Японии не мог и придумать мой Владыка-Архиепископ. За это ему земное поклонение.

С верою в помощь Божию, с удвоенной энергией берусь сейчас опять за изучение языка... А читателям вынуждаюсь сказать: до свиданья! До следующего моего путешествия по церквам Японии!

Епископ Сергий.

10 (23) сент. 1908. Тоокёо.

Текст воспроизведен по изданию: Месяц по Японии. Путевые заметки и впечатления // Христианское чтение, № 6. 1909