-

ЕПИСКОП СЕРГИЙ (ТИХОМИРОВ)

МЕСЯЦ ПО ЯПОНИИ

Путевые заметки и впечатления.

(Продолжение. См. март.)

17-е августа. Сегодня я совершил вторую Литургию в киотосской церкви. Верующих было более, чем третьего дня. Все слушали спокойнее, увереннее; и с чувством полного удовлетворения я отдыхал дома по окончании Литургии. Был дан отдых и верующим. Женщины разошлись по церковным домам и пили чай; а мужчины благодушествовали около своих «хибаци». По звонку собрались снова в церковь и я предложил народу свою немудреную беседу. Сказав при вступлении, что у нас в Церкви Своим светом светит только Христос, Единый Учитель; все же, начиная с апостолов, заимствуют свет от Него. Я предупредил слушателей, что и я приношу в Японию не свое слово, но слово Единого Учителя Христа, и разумение этого слова св. Апостолами. При своем первом общении с киотосскими христианами, я решил представить им в возможно полной картине жизнь человека-христианина вообще и в разных его положениях общественных и семейных в частности. Указав на нашу обязанность «мудрствовать горняя, а не земная», ибо мы умерли со Христом для земного (Кол. III, 1-3), я нарисовал пред слушателями, что такое ветхая одежда, которую они должны сбросить (Кол. III, 5-9), и что такое, в противоположность ей, новая одежда, в какую они должны облечься (Кол. III.10-15). Одетый в новую одежду, человек должен неустанно молиться (Кол. IV.2), поучаться в слове Божием, назидаться богослужением (Кол. III.16), всю свою жизнь устраивать во славу Божию (Кол. III.17). Частнее [575] изложил я кратко обязанности жен, мужей, детей, родителей, слуг и господ (Кол. III.18-IV.1); особо сказал об обязанности к пастырям (Евр. XIII.17). Прося молитв и за себя при начале моего благовестнического труда в Японии (Кол. IV.3), я поручил слушателей Богу мира, который и произведет в них все благоугодное чрез Иисуса Христа (Евр. XIII.21-22).

Мою беседу переводил о. протоиерей С. Мий. Воо время беседы оба мы сидели. Сидели и слушатели. Беседа длилась более часа, но менее полуторых часов. Не было в моей беседе глубокой философии, высокого богословствования; но ведь все это может оказаться тем брашном, какое еще непригодно для требующих млека (I Кор. III.2), и может поэтому лишь вред принести, испразднить крест Христов!.. Вся моя забота была обращена на то, чтобы в доступной, но и для сердца понятной словесной форме, изложить, как нужно «благоразумно жить среди внешних». И сердце мое чувствовало, что усилия мои не пропали, и я вполне был понят своею киотосскою паствою. — По окончании беседы, так же как и при начале, была пропета молитва. Я благословил каждого в отдельности, и с миром отпустил уже в начале 2-го часа дня в дома свои!

Пообедали у Ив. А. Захаревского: все равно, что в родной России побывали! И затем отправились осматривать город. На сегодня решили ограничиться кое-чем в западной его части. Вот мы у величественного синтоистского храма Тендзин. Этот министр в свое время отличался мудростью, любовью к литературе и стихам: — Изображения стихотворцев украшают его храм. Он любил волов и ездил на них: волы и металлические и каменные всюду во дворе храма! Он любил сливы, — сливами засажен и двор и сад при храме. Но не мало пожертвовано этому богу и вина... Любил ли он его, или — «так», мне не сказали... — Посмотрели синтоистский храм Хирано, интересный, как образец старинной, простой и изящной постройки храмов. Долго пробыли в Кинкакудзи, — в золотом павильоне. Его в 1397 г. устроил сёогун Иосимицу. Здесь показываются различные изображения, вещи, комнаты, связанные с его именем. Но ошибся бы тот, кто предположил бы, что этот павильон действительно золотой! Однако следы позолоты на потолке и стенах еще ясно видны, и даже как будто [576] ремонтируют его, может быть, и золотом... Около павильона — пруд с необыкновенным множеством рыб и красных, и обыкновенных: очень интересное зрелище не только для детей, но и для взрослых когда на брошенные тобою зерна накидивается сразу может быть не одна сотня и крупной и мелкой рыбы, и когда туда же «поспешает» со своей «быстротой» черепаха! Походив около закрытого за поздним часом (Храмы с 5 час. веч. закрываются для публики.) храма Меосиндзи — (секты Зен), мы поездом отправились в Аравияма (= бурная гора), полюбоваться видом, который считается лучшим в Кёото. За 5 к. быстро мы доехали до ст. Сага, а оттуда через 15 м. дошли до горной речке «Ооигава», пробивающейся среди сжимающих ее гор. Заплатили по 10 сен с человека и на большой лодке направились вверх по ее течению. Направо от нас — дачки, приютившиеся в этом прелестном уголке. В одной, очень хорошей, — живут бонзы. А налево — высокая гора, вся но склону заросшая лесом — сосной, криптомериями и пр. Красива гора и теперь! Но весной, когда обильно цветущие (но бесплодные) сакура (— вишни) своим розоватым покровом покрывают всю гору; когда цвет сакура мешается с зеленью сосен и криптомерий, — эта гора притягивает к себе все население Кёото! Мы поднялись вверх, сколько могли. Прозрачная вода... Скалы направо и налево, и под нами на дне реки... — Как хорошо дышалось в этой чудной обстановке... Быстро: спустились вниз и поездом добрались до Кёото... «О-цуки-сама» — луна ярко светила нам. В 8 ч. все мы уже отдыхали дома и от впечатлений, и от усталости.

18-е число августа. Погода необыкновенно благоприятствовала и я весь день осматривал город и посещал христиан. Уже в 8 ч. у. мы с о. Семеном пробирались но узким улицам населенной беднотой западной части города. Не без труда в комнатах; находили того, к кому направлялись. Но нужно же видеть и радость бедняков при виде у себя «Сикёо»! Вот бедняк сидит и работает «каракаса» — японский, зонтик: это его ремесло. Одет недостаточно. Жена еще язычница, ненадолго вышла куда-то. При виде нас, радость бедняка так ясно сказалась даже на лице!. Беседы же его я никогда не забуду. Бедняк считает себя счастливым, что ему здесь, в городе, удалось даже «сикёо» видеть у себя: [577] в деревне и священника-то не дожидаться! Считает себя недостойным того, чтобы такой высокий гость входил в его, столь грязную хижину; и утешается тем, что и Спаситель, не чуждавшийся грешников, и родился не во дворце, а в яслях... — Это ли не голос глубокой веры!.. И я говорил бедняку, чтоб он честным трудом продолжал зарабатывать себе пропитание; указывал ему на пример св. апостола Павла, делателя палаток; сказал ему, что комнатка, так богато украшенная иконами, для меня дороже многих палат!.. Благословляя бедняка на труд, благословляемый им за посещение, им начал было прощаться с ним; но он пожелал проводить нас до следующего христианина, и оставил нас лишь тогда, когда мы, направляясь домой, сели на трамвай. — С добрым сердцем и другой христианин: не имея своих детей, он употребляет и свои средства, и свое время, на воспитание чужих сироток. — С такими-то впечатлениями в начале дня садился я на дзинрикися, направляясь в восточную часть города.

Проедали мимо местных учебных заведений: первая гимназия, высшая гимназия, женская гимназия, многочисленные здания университета, его клиники. В последнем, получив разрешение от секретаря провожатого, мы побыли долго, и хотя поверхностно, но все же осмотрели университет. В нем сейчас уже четыре, почти оборудованных, факультета: юридический, медицинский, физико-математический и историко-филологический. Учащихся около — 800 человек, кои с 11 сент. (29 авг.) и начнут свои занятия. Университет весьма недавний (существует немного более 10 л.): здания довольно приличны; но большая часть все же деревянных.

Проехали мимо Императорской могилы: находится среди поля, (как и много других), но тщательно сохраняется. Близко к ней дом бабушки — ревностной христианки, — к ней мы и заехали. Ее сын — юрист, получивший образование в Германии; состоит профессором ун-та и советником на о-ве Формозе. Мы с бабушкой помолились; а к чаю вышел и профессор с женой. Необыкновенно почтительны и ласковы. Профессору «некогда» заняться вопросами веры; тем не менее он вполне одобряет бабушку и даже поощряет ее ревность к церкви Божией. Когда-то знал несколько слов и по-русски; но теперь на нашем языке нем.

Поднимаясь постепенно в гору, мы добрались до [578] Гинкакудзи, серебряного павильона, в котором серебра однако еще менее, чем золота — в Кинкакудзи — золотом павильоне!.. Почему-то и сюда попали лопаты, кирки, топоры, ружья, сабли, взятые в последнюю войну!.. Бедное русское сердце! Ни одного-то храма не посетишь чтобы не быть уколотым глубоко-глубоко, в самое сердце!.. И так то по всей Японии!.. Заинтересовала меня здесь одна старинная картина... Пред взором посетителя постепенно проходит жизнь человека в нескольких моментах... Разодетая японка важно сидит. Она же — спит. Растолстевшая — она вся кем-то изранена. Умершая уже — она облеплена мухами. Труп ее едят собаки и клюют вороны. Под кустом — валяется обглоданный полутруп. Костяк. Развалившиеся кости. Могильный памятник... Весьма назидательное изображение, не менее одинаково годное и для христианской России!..

Осмотрел синтоистский храм «Тайнёкуден», выстроенный недавно в память 1.000-летия г. Кёото, необыкновенно большой, необыкновенно пестрый от сочетания красных и белых красок, но все же — красивый, — мы уже в первом часу дня, чтобы сохранить больше времени, заехали в гостинницу, где и обедали вполне по-японски; суп с рыбой, рыба сырая с уксусом и имбирем, яичница; конечно, всякая зелень: бобы, такван (сол. редька), нарацука (особо приготовленные дыни) и пр. Рис вместо хлеба; «хаси» — палочки вместо ножа, вилки и ложки; сидение на полу; — словом, вот уже опять обед вполне «по-японски», и с успехом. Отдыхать было некогда. Проехав мимо строящихся зданий промышленной выставки и городской библиотеки, вполне европейских и очень красивых, мы направились в зоологический сад. Как?.. Епископ, — и в зоологический сад?.. Да! Епископ был в зоологическом саду! Но это не тот сад, что невежеством обращен в увеселительное заведение!... Здесь — узоологический сад — исключительно «вспомогательное» для науки, и для школы учреждение! Как, оказывается, многому-многому мы можем и должны поучиться у японцев. — Я по саду ходил; конечно, не веселился, как дети; но сел на «дзинрикися» не без приобретения для себя! — Посетили затем мы христианское семейство аристократов: мать и две дочери; муж служил помощником управляющего Госуд. Банком в Тоокёо, а сейчас стал во главе какого-то промышленного предприятия в Кёото. Конечно, обстановка в [579] доме очень хорошая; но душа-то и у них та же христианская! С такою же охотою они прослушали нашу молитву, и так же истово они крестились, взяв чашки чаю; и с такою же любовью брали мое благословение!.. Вспоминаю старушку, жену профессора... И с благодарностью Богу говорю: да, вера Христова истинно пленяет и еллина, и варвара!.. — С удовольствием напившись здесь чаю, правда, по-английски, мы направили дальше свои стопы. И соображая время, поспешили к могиле Хидеёси; подъем на гору, где она находится до 4 часов вечера.

Гора Амиддсаминэ находится на юго-восточном углу Кёото. Влекло нас на нее, конечно, не столько почтение к памяти излюбленного народного героя, для нас памятного тем, что он первый издал указ против христиан; сколько те прекрасные виды, что с горы открываются на город и окрестности. Подъем идет постепенно: в разных местах мы поднялись на 32 ступени, постепенно поднимаясь помимо этого без ступеней и между этими небольшими лестницами. Но вот мы у самого подножия горы. Взяли себе пропуск за 5 сен и пошли на верх довольно твердо. О. Семен отстал! Пройдя 63 ступени, мы могли немного отдохнуть на площадке. И таким-то порядком мы поднялись по четырем лестницам в 63 ступени и по одной в 61 ступень. Затем могли вздохнуть: несколько саженей, около 50, шли без подъема: 4 ступени на средине площадки, конечно не подъем! Но это было как бы нарочитым отдыхом пред последним, самым большим подвигом: нужно было пройти 172 ступени, и по довольно крутой лестнице, без площадки!.. Ноги тряслись, спирало дыханье, когда наконец-то в последний раз мы подняли ноги и оказались у гробницы Хидеёси. Что за чудный вид открылся пред нами! Кругом Кёото — горы; а он, эта древняя столица, что в котловине приютился среди них! Красота горы, да и расстояние, однако, делало здания городские, и вообще-то не крупные, еще более мелкими! Лишь европейски построенные Kyoto-Hotel, Myako-Hotel, Городская Дума, Почта, Государственный, несколько частных банков, что большие ящики высились над городом!.. Краснеет вдали башня епископальной церкви. Зеленеют Императорские сады. Резко выделяются своими широкими крышами храм Хангандзи. Около одного из них высоко бьет фонтан. Кой-где дымят немногочисленные [580] фабрики. И на этом-то, в общем сером, фоне красиво белеет наша церковка! Что белая лодочка с белым парусом плывет она среди окружающего ее моря язычества! Не хотелось отрывать глаз от очаровательной картины!.. Величественная картина!.. Мысли невольно понеслись далеко вперед... О чем я думал определенно — сказать трудно! Но невольно я запел, плохо умел петь, сначала «Отче наш», потом «Царю Небесный», потом «Святый Боже...» И много еще пел бы я, представляя себе христианское будущее этой страны и этого города. Но поднявшиеся японцы, против их воли может быть, сомкнули мне уста и я смолк... вероятно ж удовольствию Хидеёси, кости которого едва ли были покойны при пении молитвы Господней! — Гранитный памятник — могила, обнесенный гранитной же оградой из плит, не особенно интересовал меня, и как-то не отпечатался в моей памяти... Но это панорама Кёото!.. Грешно быть в этом городе и сюда не взобраться!... Не вдруг-то мы спустились и вниз по этим 555 ступеням! И спуск при усталых ногах не показался мне легче подъема. Под горой продается лимонад. Как это кстати!... — Было уже около 5 часов, когда мы садились снова на «дзинрикися». Нужно было поспешать; закрытые с 5 ч. храмы много ускоряли дальнейший наш осмотр. Заехали мы в храм — музей тысячерукой Кваннон (богиня милосердия), где находится 33.333 изображения ее. Собственно статуй — 1 в средине со множеством рук, и по 500 по сторонам; стоят они: правильными рядами на ступенях, постепенно повышаясь. Но на голове каждой статуи находятся меленькие статуйки; — все они и дают будто бы число 33.333. Многие из статуй здесь же в корридоре ремонтируются, что нисколько не способствует понижению религиозного их почитания. Зашли на несколько минут к Дай-буцу — к великому будде. Изображена грудь, шея и голова — все из досок, довольно плохой работы: громадные размеры головы (вышина — 42 фута, длина головы 30 ф., ширина 24 ф., окружность шеи 36 ф.) делают фигуру довольно безобразной; когда же, обходя этого Дай-буду по плохоньким лесам, видишь сзади его пустую голову обращенную чуть ли не в чердак, — невольно является смех... Но говорят, даже и здесь простой народ способен молиться... Проехали мимо поминальных храмов Хогандзи; здесь погребен прах Основателя этой секты. [581] Последователи секты свои трупы сжигают и считают за счастье, чтобы их прах был похоронен именно здесь, где бы они ни жили!... После долгих скитаний по японским храмам, наконец-то мы опять добрались до светлого уголка: мы у христиан! Помолились, посидели, пили пшеничный чай; ели персики; душевно, побеседовали... Посетив буддийский храм Кёомидзу-дера, — старинный храм с высокой пагодой; проехав чудным парком Маруяма в храм Цион-ин, к сожалению оказавшийся в лесах по случаю ремонта, — мы направились в дом христиан, где я получил столь же великое утешение, как и в начале дня! Порадовал меня прежде всего глава семьи...Сколько в нем веры в Бога, любви к церкви!.. Три года он лежал, разбитый параличом; недавно почувствовал облегчение; и первый свой выход сделал, не куда-нибудь в другое место, а к моей службе в церковь! Это ли не любовь, к церкви! А сестра хозяйки!.. Она меня встретила еще на вокзале, когда я при ехал в Кёото, между тем, пока еще лишь «слушающая», а не христианка... Вчера она была в церкви; молилась; прикладывалась к Св. Кресту... Сегодня же она заявила, что теперь она уже многое в учении Христа поняла и желает креститься... Меня же просила дать ей имя, «только полегче для произношения...» И вспомнил я ту святую, которая не в Грузии только почитается равноапостольной, и назначил этой будущей христианке святое имя: «Нина». С какою радостью она приняла, его! Хорошо чувствовалось у христиан!.. Забывалось, что нужно от них уходить. Однако «дзинрикися» взяты только до 7 ч. в., и мы поехали домой... Нас ждал все тот же добрейший земляк с семьей и у Ивана Александровича мы закончили свой, полный впечатлений, день. Можно сказать, что я уже познакомился с своим Кёото.

19-е августа. Погода опять очень хорошая. Солнышко, светит сквозь дымку, позволяя ходить и без зонтика. Ночью уже веяло прохладой, почему и утро было свежим. Мы сегодня оканчивали и посещение христиан, и осмотр города. — Первым по намеченному плану был католический храм. Каменный, снаружи белый, — по внутренней своей отделке этот; храм св. Франциска мало чем отличается от оосакского: те же три престола с цветами на них; такие же колонны из дерева, арки из дерева, деревянная обшивка [582] потолка... Сначала даже думаешь, — не повторение ли это оосакского храма... И здесь так же величественно, как и там... Но слава Богу, в Кёото и наша церковь может не уступить католической.

В семье резчика по металлу шесть человек — христиан: дедушка и бабушка, муж и жена, двое детей, — налицо три христианских поколения. В другой христианской семье, столь же любвеобильной, как и первая, на почетном месте присланные из России крестным отцом лейт. Б. икона Смоленской Божией Матери. Крестница Мария — очень радушно нас угощала сластями и персиками.

Этим домом мы и закончили, посещение христиан в Кёото... Внутренние впечатления часто трудно выливаются на бумагу; и здесь — всего, мною у христиан пережитого, мне не передать! Но, с верою в, будущую христианскую Церковь в Кёото, которая из настоящего вполне здорового корня выростет в большое дерево, я покину свой город!

По близости у нас были храмы, осмотреть которые было совершенно необходимо: иначе — в Риме были бы, а папы не видали! Это — храмы Хонгандзи. Но еще ранее мы зашли в храм Хонкокодзи, секты Ницирен. Храм был закрыт, но сторож с удовольствием не только впустил нас в храм, но и руководил нами, при осмотре его. Убранство храма было очень, хорошее; даже богатое! Желая показать нам статую Ницирена, основателя секты, стоящую в нише за жертвенником, сторож поставил нас между стеной и этим жертвенником: удивительное отношение к своей святыне!.. — В соседнем храме в это время: совершалось моление: там звонили позвонки и мы пошли туда. Жрец в облачении, налево от него другой с молоточком, направо молоденький послушник... Под мерное постукиванье второго все троена разные голоса читали что-то; конец молитвы возвещал жрец, ударяя — в металлическую дощечку... Оказалось, они совершали поминовение умерших. Если бы не постукивание молоточка, — обстановка много напомнила бы деревню, большой праздник в ней и чтение поминаний на проскомидии... Мы постояли минут 20, и пошли к небольшому храму, вернее часовне, где чтится память Хидеёси. Здесь последователи этой секты исполняют свои благочестивые опыты. При нашем посещении вокруг «часовни» ходили, почти бегали, двое, — один старик, другой молодой... Старик, кажется, куда-то [583] поспешал, и шлепая своими гэта постоянно обгонял молодого. А нужно было обойти часовню сто раз! В руках четка; на устах «Наму мёохоо ренге кёо» (в отличие от секты Хонгандзи, где молятся, повторяя слова «Наму Амида-Буцу»)... Но должно быть слова были только на устах, так как ни спешка, ни благочестивое упражнение не мешали старику с удивлением осматривать пришедшее чудо-миссионера с длинными волосами!... Я стоял и думал: как — право — легко, по-видимому, спастись! Повторяй только с почтением название молитвенника (Наму мёохоо ренгекео) — и спасение обеспечено. Ведь это все равно, если кто-нибудь из православных стал бы повторять, скажем, слово «Часослов, часослов, часослов», ... или «покланяюсь молитвеннику, покланяюсь молитвеннику» и т. п. — Секта не столь распространенная; но необыкновенно фанатичная, и нужно было, не без риска за дальнейшее свое пребывание в храме произнести противоположную этой формулу молитвы в Хонгандзи...

Мы в храмах Хонгандзи. Сначала, «Ниси-Хонгандзи» (западный Хонгандзи), потом «Хигаси-Хонгандзи» (восточный Хонгандзи). Оба храма необыкновенно велики, очень красивы и по архитектуре и по отделке; всегда в них есть богомольцы. Когда мы ходили по одному из них, конечно без шляп, в это тремя старушки и старички, молодые женщины с детьми сидели пред главным жертвенником и повторяли без конца свою спасительную формулу «Наму амида Буц...» И как неприятно было видеть, когда какой-то японец, в европейском костюме, окруженный двумя-тремя японками, в шляпе разгуливал по храму, громко смеясь; — ему вторили его спутницы... Зачем такое неуважение к тому чувству народа, которое — пусть оно и ложно — составляет его «святое святых»?.. — У меня при входе в храмы, чьи бы то ни было, невольно поднимается рука и снимается шляпа. А в дополнение — объявление на очень видном месте: «курить воспрещается». Неужели и оно нужно? — Около «Хигаси-Хонгандзи» лежит толстый канат, 228 фут. длины; сплетен он из женских волос: жертва благочестивых последовательниц секты в г. Ниигата, ко времени постройки храма. Жертва тем более ценна, что японки так дорожат своими волосами! — Вот, с каким фанатизмом придется иногда, иметь дело! А еще пишут и говорят о безрелигиозности японцев! [584]

Этим мы и закончили осмотр города. Конечно, — все бегло; все поверхностно: даже далеко не все. что можно бы осмотреть. Но такова судьба всех «путников», а стилем высоким — «тургитов»!.. Но и того, что я видел, совершенно достаточно для общего мнения о Кёото: тихий, спокойный город: прекрасные: виды: чистый воздух: величественные храмы: ревностные поклонники их... — Дал бы Бог и мне поработать здесь! Тогда, при благоприятных внешних условиях, и мы с помощию Божией противопоставили бы силе человеческой силу Божию... И видится мне вдали веков, как и здесь Христос сметет Будду: Буди-буди!

В 3 часа дня собрались в моей комнате все; члены причта с женами, все служащие в женском училище: они пришли получить себе «наставления». По обычном молитвенном начале, мы уселись: и я говорил служащим Церкви Божией о том: чтобы они бдительно пасли вверенное им стадо Божие; чтобы они ревностно его приумножали с твердою верою в то, что языческие верования, как измышления человеческие не смогут остановить распространения веры Христовой, как дара Божьего, подобно тому, как никакие искусственные преграды, создаваемые человеком, не сильны остановить раз вырвавшийся из недр горы стремительный поток. — Жен их я просил помогать своим мужьям в деле распространения Христовой веры. Как вообще женщина скорее может понять женщину, так и здесь: быть может безыскусственное, но убежденное и теплое слово жены батюшки, о. диакона или катихизатора может сделать свое великое дело. Пусть же собирают они около себя кружки верующих, и еще только расположенных к вере женщин и детей; пусть они беседуют с ними; и этим они увеличат число тех деятелей, которых так мало на ниве киотосской. — Служащих женском училище я просил помнить, что они и обучают, и воспитывают будущих жен и матерей, этих носительниц семейного воспитания. Важность дела и материал, над которым они работают, требуют и соответственного настроения работников. Вот, если его гнуть грубыми руками, будет только ломаться. Но если его сначала согреть, умягчить, — тогда из него можно лепить что угодно. Старательная рука может приноровить фигурку изящную, тогда как небрежная рука даст и фигуру нехорошую. Обогрейте, приласкайте вырванную из тьмы язычества [585] девочку, внимательно работайте над ее обучением и воспитанием. И каких прекрасных жен и матерей можете тогда воспитать вы! — Закончил свою беседу я обращением ко всем без различия их положений: как в теле человека все члены друг другу нужны, друг другу помогают и только разнообразие их дает тело; — так и здесь; Богом дается разнообразие положений в церкви; но все — одинаково члены церкви, обязанные к взаимной любовной работе. К этой-то любви, как основе общей, братской работы, я и призывал в заключение своей беседы свою небольшую аудиторию. — Подали чай, мне китайский, прочим японский; к чаю — разные сласти. Началась непринужденная беседа от сердца в сердцу... Я здесь узнал, что собрания служащих, подобные настоящему, в квартире батюшки бывают ежемесячно: это как бы самопроверка служащих церкви через известный промежуток времени. И как нужно воинству, в постоянной борьбе с язычниками находящемуся, так проверять время от времени свои силы? — Здесь же я узнал и другие, не менее утешительные вести! Так, — все христиане не реже одного раза в месяц собираются, в домах по очереди, для взаимного утешения и назидания. Все женщины составили женский кружок и собираются ежемесячно в квартире о. диакона. — Как отрадно было узнать об этом единении верующих, как приятно было видеть это царство любви созидающей в том городе, который своим упорным сопротивлением христианству особо требует напряженной христианской жизни. — Я делился воспоминаниями из своей прошлой петербургской проповеднической деятельности. Говорил о незабвенных лаврских вечернях, об общем пении на них; и указывал на положительную необходимость ввести пение, как оживляющий, воодушевляющий элемент и на наши собрания в Японии... — Уже в 6 ч. веч. разошлись мы. Я — под обаянием той любви, которую вот уже не первый день наблюдаю среди тех, у которых Господь мне привел жить. Сохрани, Господи, всех нас и впереди в этой любви созидающей!

Вечером я позвал к себе Ив. Ал-ча с семьей; хотелось по семейному посидеть; решено было устроить шеколад. Но... в нужную минуту оказалось все: и шеколад, и кастрюльки, и огонь, и чашки; только не могли нигде найти молока: его здесь не так то много: но, конечно, и без [586] шеколада мы сумели в дружеской беседе провести мой последний вечер в моем Кёото.

20-е августа. Последние часы в Кёото. Почему-то первый раз за время своего путешествия я чувствую грусть пред отъездом... Впрочем, и природа здесь чудная, и люди здесь хорошие... Привязаться можно было к Кёото не без оснований. — Утром сходили в фотографию, где снялись на общую группу «с русской колонией», как мы прозвали дом Ив. Ал-ча. Позавтракали у него и этим лишили себя возможности обедать: очень уж по-русски был устроен завтрак! В 12 часов, простившись со всеми, провожаемый детьми за ворота (а детей так много на церковном дворе!), я поехал на дзинрикися на вокзал. В Нагойя, Оказаки и Тоёхаси меня сопровождает о. благочинный прот. Семен Мий. На вокзал явились проводить меня о. диакон, катихизатор, некоторые из христиан, и из христианок; даже оглашаемые. В полном составе — были воспитанницы женского училища. Всех я на вокзале благословил. И трогательно было видеть этих исповедников и исповедниц, открыто являющих пред всеми свою принадлежность к сынам и дщерям света. При пожеланиях скорее приехать на постоянное житье в Кёото, при криках «сайео-нара» — «прощайте», тронулся мой поезд и гостеприимный Кёото остался у меня позади! Благослови, Господи, мой дальнейший путь!

Нагойя.

Еще пред отъездом из Кёото накрапывал мелкий дождик. Мало по малу он разошелся и когда мы подъезжали к ст. Баба, дождь лил уже вполне. К сожалению, поэтому мы не видели во всей красоте громаднейшего озера Бива, на которое туристы из Кёото устраивают нарочитые экскурсии. Дали и горы были скрыты от глаза или дождем, или туманными облаками. — Послеобеденное время располагало всех ко сну. В вагоне было тесно; дремали сидя, вернее — клевали носом. Я предпочел усиленно бодрствовать. Перед мною неслись чайные и шелковичные плантации, бамбуковые рощи; всюду-рисовые поля, всюду жилье. Вот мы проехали мимо большого города Хиконэ: здесь жил министр Ии Камон-но-Нами, первый решившийся открыть порт в Японии для иностранцев: но за это впоследствии убитый [587] японцами в Тоокёо... Плохо даже верится, что все это разыгралось лишь 50 лет тому назад!.. Проехали ст. Секинахара, где произошла страшная битва между Иэясу и Хидеёри: это японское Бородино. Через пять часов пути нас встретил густой черный дым заводских труб: мы подъехали к Нагойя. На вокзале меня встретил местный батюшка о. Петр Сибаяма, в рясе и с кабинетским крестом и человек 8-10 христиан. Опять, — с какой отрадой я благословлял их, когда они подходили ко мне на платформе под благословение!.. А еще говорят иногда, и к сожалению пишут, что японцы, принимая христианство, делают лишь на время выгодной для себя дело!.. Нет, такие христиане устрашились бы открытого проявления себя на вокзале! В церковном доме меня опять ожидали мужчины, женщины и дети. Вместе с приехавшими со мною, они составили очень большую группу, и я приветствовал их краткою речью. Сравнив себя с военачальником, который знакомится со вверенными ему воинами, я поведал нагойцам, сколько утешения душа моя уже восприняла в Мацуяме, в Кобе, в Оосака, в Кёото... Окрыленный, воодушевленный, я сейчас совершаю путь свой к Тоокёо. Уверенностью, что и церковь нагойская не покажется мне иною и вместе с прочими, куда я еще поеду, порадует меня, я закончил свое приветствие, заявив, что завтра же я ближе познакомлюсь с христианами в их домах, а вечером — и побеседую со всеми ими. Благословив всех, я затем провел вечер в беседе с семьей батюшки, — единственного пока работника в Нагойя... Поужинали... Японские «хаси» — палочки, японские кушания — все это меня уже нисколько не смущает; а зелень их — даже очень нравится. — Под пологом-сеткой я укрылся от знакомых по матушке России супостатов — комаров, но еще более лютых (москиты, а в Кёото их нет!). «Отцы» очень долго и оживленно беседовали... Но или они все же кончили беседу, или меня одолел сон, но я скоро забылся...

(Продолжение следует)

Епископ Сергий.

Текст воспроизведен по изданию: Месяц по Японии. Путевые заметки и впечатления // Христианское чтение, № 4. 1909