-

ЕПИСКОП СЕРГИЙ (ТИХОМИРОВ)

МЕСЯЦ ПО ЯПОНИИ

Путевые заметки и впечатления.

(Продолжение. См. февраль.)

13-го августа. Сегодня усталые ноги усадили меня до обеда дома. И я припоминал все, что мне пришлось видеть во время посещения христиан. Я посетил 45 квартир. Были здесь и комнаты вдовушек, были и богатые, дома старост. Но всюду меня поражала простота обстановки, однообразие в устройстве комнат, и слишком уже легкая постройка домов! — Вот дом состоятельного человека: войдя с улицы чрез узенькую, низенькую, решетчатую дверь, отодвигаемую в сторону по решетчатым же ширмам, мы стоим на маленьком пространстве земли, хорошо утрамбованной, или залитой цементом, или выложенной кирпичом: аршин-полтора в ширину, аршина два-три в длину. Здесь японцы оставляют свои гэта, здесь мы снимали свои сапоги. Отсюда шагнув четверти на 2 вверх, мы уже стояли в комнате, сплошь устланной «татами», из соломы искусно сплетенными матами, вершка 1 1/2 в толщину. Все ширмы днем сняты, и лишь стенки, в которые они вставляются, показывают нам следующую комнату, где обычно в углу, под потолком, устраивается божничка: нечто, вроде висящего вниз отверстием вверх дном, оштукатуренного ящика. Здесь христиане ставят иконы, а язычники своих идолов, или — весят свои изречения и изображения... Далее, обычно, маленький дворик, иногда размером в квадратную сажень. Но в нем всегда растет дерево или два и стоят горшки с соснами, с [391] цветами; иногда банки с рыбой: это домашний садик. Если дом богатый, а его я и разумею, то за садиком опять есть комната-две; а около садика везде, и в доме бедном, вы найдете то, что обычно прячется куда-нибудь подальше; но что здесь в одной своей половине устраивается даже без дверей. Впрочем, в этом отношении в Японии царят еще привычки и взгляды райского человека... Не скажу, чтобы это соседство, особенно с наиболее почетной комнатой, служило к услаждению обоняния почтенных гостей... Из такого дворика, или из комнаты, лестница ведет во второй этаж, если он есть. Лестница — всегда хорошо лакированная, эфирно-построенная... Там, во втором этаже, всегда больше света, много воздуха; всегда больше чистоты, хотя чистота и в нижних комнатах большая! — Отсюда особая лесенка идет на черепичную крышу, и по черепичной крыше на самый ее конек, где устраивается, на подставных тумбочках, досчатая площадка с квадратную сажень величины (иногда больше, но часто меньше), с перилами и с угольными столбиками, сажени 1 1/2 в выпишу: связанные между собою, эти столбики и служат основанием для тех бамбуковых шестов, на которых здесь сушат белье... Отсюда можно хоть что-нибудь увидеть дальше стен своего «садика». Отсюда же горожане смотрят на пожары: по первому удару сигнального колокола, кажется, все крыши усеиваются народом! — Таков состоятельный дом. Чем беднее хозяин, тем меньше комнат. Но прихожая, 2 хотя бы маленьких комнатки, и «дворик» — «садик» всегда есть.

Обстановка в домах самая простая. Столов и стульев нет: пьют и едят, сидя на полу. Иногда бывает для работ или столик, или конторка, но на ножках вершка в 4: приспособлены они для сиденья перед ними на полу. Всегда — комод с 10-12 большими ящиками, и несколькими маленькими. Всегда «хибаци», — или в деревянном ящике, или в глиняном сосуде, — это жаровня, с таганом, с постоянными горячими углями: отсюда закуривают свои трубки и хозяин, и хозяйка; здесь всегда стоит чайник с горячей водой (но не кипятком), почему в каждую минуту может быть приготовлен японский чай. — На стенах нет никаких украшений и картин; исключение — изречения, написанные иероглифами на продолговатых листах, и в тоненьких рамках висящие где-нибудь под потолком. — Изречения [392] пишутся (или принадлежат по меньшей мере) уважаемым человеком. Спальные принадлежности днем прячутся куда-нибудь в особый уголок за ширмой, и поражают своей несложностью.

Вот, в общих чертах, японский домик и дом! Мое впечатление от него, конечно, не в его пользу: и не очень светло, и зимою вероятно не очень тепло; и не очень просторно; и вообще... как-то очень скучно. — Но в этих домах живут и нашей европейской обстановкой, хотя бы, напр., стульями, даже тяготятся. Но, впрочем, смотря на внешнюю обстановку квартир наших, они ею восхищаются, повторяя постоянно «кирси», «кирси» (красиво)... Но вернусь, однако, к сегодняшнему дню.

Сегодня мы известили нашего консула в Кобе А. С. Максимова о своем намерении съездить на кладбище русских военнопленных, живших в Хамадере, в 9 милях от Оосака. К 2 час. А. С-ч прибыл, и мы, показав ему миссию, поехали на вокзал «Нанба», откуда трамваем и направились в Хамадеру: до этой станции ходят трамваи через каждые 3 минуты. Поездом же нужно ехать до ст. Отсу, еще 3 мили дальше; но поезда ходят реже. — Проехали Оосака, летели пред нами пригороды, проехали фабричный город Сакаи. Наконец, минут через 20, мы и в Хамадере. Называется это местечко «кооэн» — парк, и не даром: оно все окружено сосновым бором! Лежит оно на берегу моря, и сюда ездят оосакские жители на морские купанья. А для русского сердца это место должно быть памятно тем, что здесь жили наши Артурцы... до 22.000 героев-солдат. В Хамадере мы взяли дзинрикися и долго, минут 40, ехали почти до Отсу: здесь среди полей рисовых и устроено русское кладбище. Оно обнесено деревянным забором, с железными воротами... Налево от входа ряды песчаных холмиков, с широкими плитами в возглавиях; на каждой плите надпись по-русски (несколько — по-польски, две по-еврейски, одна по-татарски) и по-японски. Несколько могил и направо от входа. Все это — артурские герои, сданные вместе с крепостью и здесь свои кости сложившие! Вот кому достойно иметь вечную память на родине, и там же — место вечного упокоения!.. — Сразу же при входе, направо, стоит громадный камень-памятник, сооруженный жителями окрестных селений. Памятник — воинам, погребенным здесь. И [393] каким симпатичным он казался бы, если бы надпись на нем не упоминала, что эти 89, здесь погребенные, из числа тех 22 тысяч, что жили здесь. Памятник служит сразу двум целям, и есть дело столько же — уважения к павшим, сколько и гордости своим подвигом.

Уже издали видна довольно высокая гранитная, круглая колонна с двуглавым орлом наверху: это памятник павшим товарищам от товарищей артурцев. На пяти гранях основания этого памятника — надписи по-русски («мир праху вашему») и соответственные — по-польски, по-немецки, по-еврейски и по-татарски. Над надписями — как бы эмблемы вероисповеданий: кресты четырехконечный, восьмиконечный, четырехконечный, что-то в роде звезды и месяц серном... Все это объединено верхом: двуглавым орлом. И так понятно, и так симпатично! — Но признаюсь, я никах по могу уразуметь тех четырех литых одноглавых орлов, коими увенчаны четыре (из S) колонны оградки... Что это? Символ ли орлиной мощи защитников Орлиного гнезда? Или это изобретение тех, кои на плитах, и на памятнике подчеркнули свою Польшу?.. Если последнее, — было бы очень-очень грустно!...

Обойдя все кладбище, мы остановились около этого памятника, и я совершил литию по всем, за веру, Даря и Отечество жизнь свою положившим... — С неба ярко светило солнышко. Синело вблизи море, сегодня не столь спокойное. На нем белели паруса... Около ограды толпились собравшиеся с полей японцы. Из-за кустов смотрели три солдата с винтовками, возвращающиеся с ученья... А мы — русские — бродили среди этих безмолвных могил... И хотелось услышать голос от них, от этих неподражаемых храбрецов... И сердце мое чувствует этот голос... Это вечный укор тем, что героев увенчали позором сдачи!.. это — сильное желание лежать на той земле, за которую бедные солдатики родных побросали, не доедали, не допивали, ночи не спали, жизни своей не жалели...

Упокой, Господи, души всех, здесь погребенных там, где нет ни печали, ни воздыханий! Но дай и костям этим лечь на родной земле!

В переполненных вагонах мы возвратились в Оосака, и пароходиком, если только так его можно назвать, приехали по грязным Оосакским каналам и речкам к мосту [394] чрез Едо-кова («теидзин») вблизи миссии. Здесь меня ждал с ответным визитом один из старост Оосакской церкви; напившись чаю с ним, я и поспешил дать отдых уставшим ногам.

Однако, — почему же я так скоро стал уставать? Неужели же еще сказывается почти двухдневное сидение по-японски?

14-е августа. Сегодня я оставляю Оосака и переезжаю в Кёото. Все утро прошло в сборах к отъезду. Кажется, и собирать-то нечего. А пожил неделю, — и тут лежит, и там стоит твоя вещь; и здесь твое письмо, и там твоя записка! — сходил попрощаться к батюшке о. Сергию Судзуки, к диакону о. Петру Уцида. У катихизатора был ранее. Все работники на Оосакской Христовой земле — умные, скромные, добрые люди... Помоги им, Господи, в их трудах! А трудов им так много! — В 12 часов собрались у меня пообедать причт, старосты общин церковных и наиболее прилежащие церкви христиане; всех было 12 человек. Я приготовил обед европейский, с ножами и вилками, и ложками... Прошел он очень семейно... Много вносил оживления один старец, восхищавшийся «ложкой»: как все это говорит — мудро придумано!... И однако он предпочел есть зелень из супа, вилкой! — О. Диакон в конце обеда сказал мне сердечный привет; а я еще раз засвидетельствовал свое полное удовлетворение всем, что встретил среди Оосакских христиан, и около 2 час. дня отбыл на вокзал. Ровно в 2 1/2 часа подошел поезд, а в 2 ч. 35 м. мы уже поехали, оставляя позади далекую, в копоти, Оосаку; по сердечную, бодрую, с надеждами на христианство в ней; и направились в Кёото.

Кёото.

Уже первая станция — по пути в Кёото — Суита приятно поражает нас полным отсутствием копоти и дыму. Чем дальше едем среди полей, среди гор, тем воздух становится прозрачнее. Переезд из Оосака в Кёото занял всего 1 ч. 19 м. Время пролетело незаметно в беседе с Оосакским катихизатором, поехавшим для служения со мной в Кёото; около 4 часов дня я уже здоровался с Кёотским протоиереем о. Семеном Мий. Встречал на вокзале и представитель местных христиан. [395]

Во дворе церковном толпой встретили меня воспитанницы женского училища, местные христиане, семьи батюшки, о. диакона и катехизатора. Мне отвели помещение на верху священнического дома, где в ожидании всенощного бдения я и подкреплялся чаем, делясь своими Оосакскими впечатлениями.

Часов в 5 пришли христиане и попросили у меня «наставлений». Здесь вообще любят слушать наставления, и к таким просьбам всегда нужно быть готовым. Уселись они на полу, человек 10: а я, сидя на стуле, начал свою беседу с ними... Конечно, беседа могла быть только самою простою! Я выразил радость, что приехал в Кёото, именем которого я титулуюся, я сказал, что смотрю на Кёото как на свой в некотором роде город, процветание церкви в котором для меня далеко не безразличию; почему со своей стороны я постараюсь, когда получу возможность, внести долю труда в тот труд, который здесь несут уже местные деятели. — Отметив далее те препятствия, которые распространению веры Христовой в Кёото ставятся уже тем одним, что Кёото — центр религиозной жизни буддийской и синтоистской (как в России — Москва), я горячо призывал всех христиан сплотиться в тесную семью работников и всем нести долю своего труда по распространению веры Христовой. Сравнив церковь Христову с телом, с организмом, я частью указывал на то, чем могут помочь нам в деле проповеди Христа и миряне: одни — благотворением, другие — проповедью частною среди знакомых язычников, а все непременно — доброю жизнью по заветам Христа. — Закончилась же наша беседа совершенно по-домашнему; и какой-то глубокой стариной, чем то из первых времен христианства повеяло, — когда я должен был им поведать, распространяется ли вера Христова в Мацуяме, в Кобе, в Оосака, и твердо ли в вере стоят тамошние братья! — Взаимно довольные, мы расстались без 10 м. в 6 ч. в.; а ровно в 6 час. раздался удар колокола: зазвонили на колокольне собора.

По случаю двунадесятого праздника и по случаю моего первого приезда встречу мне устроили в церкви с мантией. Служил о. Семен Мий с диаконом о. Т. Кано. Пели певчие женского училища. Христиан немного было, — но достаточно, если принять во внимание, что и всех-то христиан в Кёото еще не так много (ок. 100 чел.)! Я [396] выходил на литию и величание; я же и окончил службу. В числе молящихся приятно было видеть русского офицера-казака, И. А. Захаревского с женой и малютками-детьми: с отрадным чувством отмечал, что и здесь, и в Тоокёо проживающие на практике русские, студенты-восточники не забывают в праздники храма Божиего!.. Как с русскими не познакомиться?! А на чужбине забываются все требования «приличий...» Лишь бы увидеть родное лицо!.. Так и с ними я здоровался, как с давно уже знакомыми! Они у меня после всенощного пили чай. А я завтра у них буду обедать.

Поздно вечером, вдыхая полною грудью чистый воздух, я сидел у открытого окна и мечтал... В самом деле, почему бы не жить епископу кёотосскому в Кёото? Почему бы благоразумно не избежать Оосакской копоти? Правда, видел я дыму и копоти в Петербурге; но там все же не летела сажа на кабинетный стол кусками!

А ведь живя в Кёото, с полным удобством я мог бы работать и для него, города громадного (ок. 380.500 жит.), и для Оосака, и для Кобе! Переезды между этими городами так скоры и так дешевы!

Вопрос этот теперь особенно меня интересует в виду предстоящей постройки домов и церкви в Оосака. Но об этом нужно говорить с Дай-Сикео... (Владыка архиепископ с полным сочувствием отнесся к моему желанию, считая и с своей стороны Кёото более подходящим городом для епископа. 6. IX. 1908. Е. С.)

15-е августа. Путешествуя, чуть не забыл я свои юбилейные дни! А ведь вчера исполнилось уже два месяца моего пребывания в Японии. Слава Богу за эти два месяца! Конечно, я еще не заговорил по-японски, но все же и не стоял в этом отношении на мертвой точке. Но я успел уже несколько ознакомиться с людьми и с их нравами; с жизнью японцев и ее особенностями; с христианами и с их настроением: с деятелями японской церкви; наконец — с природой и ее красотами. И скажу по совести: я не мог не полюбить той нивы, на которую Господь призвал меня! Не отозвался на моем здоровье и несколько другой, сравнительно с петербургским, климат... Как же не сказать от полноты благодарного сердца: Богу, все к лучшему устрояющему, за все и всегда слава и благодарение! [397]

Сегодня я отслужил в кёотосской церкви литургию. Церковь новая, освящена в 1903 г., деревянная, в честь и память Благовещения Пресвятой Богородицы. Довольно просторный алтарь, трехъярусный белый иконостас хорошего письма, очень просторная церковь, масса света, прекрасный малиновый ковер; — все это так приятно для глаз, так отрадно для души!.. Хорошо, уютно чувствуется в этой «миленькой» (скажу по-институтски) церкви! Снаружи белая, с особо выдающимся алтарем, с высокой колокольней, — церковь ласкает взор русского человека среди бесконечного количества здесь буддийских «тера» и синтоистских «мия»! На колокольне 7 колоколов, весом около 98 пудов. Громко звон их раздается далеко кругом! В день освящения здешней нашей церкви Микадо был в Кёото; и когда он, окруженный свитой, садился в экипаж, у нас зазвонили... Микадо прислушался... И этим молчаливо как бы узаконил наш звон (Императорский дворец находится от церкви очень близко).

В церковном дворе помещаются дом священника, дом диакона, дом церковного сторожа, женское училище и дом сторожа этого училища. Словом: население наше здесь немалое! Весь дворик засажен всевозможными местными деревьями, — соснами, криптомериями, фисташками и др., — и так то красиво выглядит! Под окнами у меня растут смоковницы и большие кусты олеандров!.. К сожалению, олеандры уже отцвели!..

И соседей хороших дал Бог нам здесь: два громадных дома начальных народных училищ, пустые летом, с тысячным населением в учебное время. При них — прекрасный двор для мир. Живет миссия с соседями в полном мире.

Вообще же, наша Церковь и здесь занимает одно из наиболее спокойных мест в городе, имея в ближайшем соседстве прекраснейший дворцовый парк. На восток и запад красиво высятся горы, у подножия которых и расположился г. Кёото.

На литургии было молящихся человек до 40: — здесь двунадесятых праздником язычники, конечно, не знают и в такие дни работают, — приходится работать и трудящимся христианам. Я по-японски произнес уже восемь возгласов; остальное же произносил по-славянски. Но, но словам о. Мия, [398] это не должно смущать меня: славянский язык окружен в представлении верующего японца ореолом какой то священности и его слушать они любят. — Конечно, может быть это и так; по все же нужно поскорее изучить богослужение по-японски...

По окончании богослужения все подошли чинно к св. кресту, все получили антидор, здесь неизменно везде раздающийся; и при торжественном трезвоне я возвратился домой.

Обед у русского офицера Ив. Ал. Захаревского. Совершенно неожиданно я был порадован и вознагражден за два месяца некоторых лишений!.. Я ел русские щи!.. Самые настоящие русские щи! Даже более: ел русский кисель! Даже еще более: пил чай с вареньем!.. Да! как все родное делается особенно родным на чужбине, и как такая даже мелочь может трогать тебя, живущего не обычаями, не жизнью родины!..

Получил несколько писем из России от своих родных, друзей и знакомых, — все это скопилось за время моего путешествия и прислано мне владыкою архиепископом, восполнившим сегодня мои оскудевающие динарии. В своем препроводительном письме он пишет: «не торопитесь в Тоокёо, а исполните все преднамеренное, посетите и порадуйте все места, означенные в Вашем письме». Итак, я еще буду и в Нагойя, и в Оказаки, и в Тосхаси, и в Сидзуока!.. Еще и еще я буду знакомиться с христианами!.. Сопровождать меня и переводить мои речи будет, по предложению владыки, о. Семен Мий, наш благочинный. «Будьте всегда благодушны, радостны, совершенно здоровы, — на 50 лет жизни в Японии для служения Божьему делу», пишет владыка. Да, дело здесь истинно великое, святое и я молю Господа, да удостоит Он и меня послужить этому делу! Только 50-ти-то лет, конечно, не прослужить мне: не достанет годов моей жизни!.. «Ангел Божий да сопутствует вам...» — Спасибо владыке!.. Да, с этим спутником бодро иду и пойду вперед на служении, которое мне всегда так правилось, и которое так меня теперь увлекает!.. Вперед!.. На труды!..

В 4 ч. пошли мы знакомиться с городом. И прежде всего направились в дворцовый сад — парк. По пути зашли в синтоистский храм Горё, — хранитель верхней, [399] северной части города... Запомнилось, что здесь бонза играл с японцами в шахматы, или в шашки. Парк очень большой и красивый; а воздух в нем такой хороший! Как приятно было бы здесь ранним утром сидеть с «Токухоном», а вечерком почитать газетки из России!.. Зданий дворца близко не видели: они за стеной и видны лишь крыши с громоотводами. Но видно, что и они — старинной японской постройки, и — говорят — отличаются своей простотой! Здесь жили японские императоры до настоящего включительно, который вот уже 41-о год живет в Тоокёо — (восточная столица). Изредка, при проездах, он останавливается и в Кёото, которому дано даже оффициальное название «Сайкёо» — (западная столица), — название, правда, не привившееся. — К северу от дворцового парка, и даже к западу, громадное пространство занимает конгрегационная академия: здесь готовятся образованные и искуссные пасторы для проповеди христианства среди японцев. В свое время эта академия была основана, и содержалась на американские деньги, но теперь японцы стряхнули с себя заморскую зависимость, и имеют свои средства и своего ректора [профессора же и прежние продолжают служить в академии]. Прекрасные каменные дома академии, женского училища, гимназии, молитвенного дома; деревянные дома для студентов, профессоров; всюду сады и садики: чувствуется в каждом деревце, в каждом камне та большая материальная сила, которая все это в свое время воздвигала, а теперь поддерживает. — Кстати, земля под все эти здания была куплена, говорят, чуть ли не по 5 сен за «татами» («Татами» — соломенный мат, которым сплошь устилаются полы в Японии. Два «татами» равняются приблизительно квадр. сажени. Сен — копейка. Ен — рубль.); а теперь ее не уступят и за 10-16 ен!.. Так в свое время сумели сделать выгодную покупку!..

Идя вдоль северной стороны дворцового сада, мы направились к епископальной церкви. Высокая башня, увенчанная крестом и обвитая вьющимися растениями, придает небольшой церкви много красоты. Внутри ее все изящно и очень просто. На престоле стоит четырехконечный вызолоченный крест, две вазы с цветами; — но больше ничего: нет никаких священных изображений!.. — При церкви состоит живущий по близости старец-епископ и священник. — Мы [400] посидели на скамьях в церкви; и мысли мои неслись к тому золотому времени, когда молитвы о соединении церквей принесут плод свой... Кто знает, быть может именно эта церковь, епископальная, и подаст нам ранее других руку общения!.. Буди, буди!.. — А теперь!.. Какая горечь, какой стыд чувствуется, когда в стране язычников видишь эти храмы разных христианских исповеданий.. И один Христос, и несколько!.. «Еда разделися Христос?» — так и хочется закричать! А вреда сколько непоправимого вреда дает наше деление на исповедания делу проповеди! Господи! Ты дай силу разрозненным сестрам-церквам собраться воедино; пусть будут подавлены самолюбия; да прозрим все очами веры в тех пунктах, где нужно всем прозреть!.. Да будет едино стадо! Ведь один у всех нас Пастырь-Христос! Заглянули в синтоистский храм Гоо. Небольшой храм. Но около него опять пушка с разбитым стволом: добыча 37 года Меиджи (т. е. добыча в последнюю войну). Да!.. Везде-то «добычи»!.. Беглым осмотром замка Ниджо, в котором останавливался сёогун, приезжая представляться императору, мы закончили обзор города сегодня, отложив продолжение на дальнейшие дни. Наши спутники направились домой, а мы с о. Семеном пошли в христианские семьи, а потом — к катихизатору и о. диакону. Везде нас уже с нетерпением ждали... Зажжены лампадки... Пред иконами мы прежде всего совершили краткую молитву. О. Семен говорил краткую сугубую ектению по-японски, а я заканчивал молитву отпустом и благословлял членов семьи. Икона, лампадка, тихо произносимая ектения, тихое пение «Сю аваремэё» — Господи помилуй... Какою тихою радостью веет в твое сердце от этой обстановки!.. И с какою любовью потом выливаются твои слова к добрым христианам. В одном доме — жена, муж и усыновленный мальчик; в другом — муж и жена, — девочку похоронили в прошлом году; в третьем — муж, жена и четверо детей: благословенная семья! Везде нам предлагали угощение, и с какою любовною настойчивостью!.. Опять — чай и фрукты!.. К моему удовольствию почти везде приготовлены сегодня для меня стулья, — обязан этим я — вероятно — о. Семену! Стульям я был от души рад: двухдневное оосакское сиденье «по-японски» продолжает еще сказываться, и левая моя нога решительно протестует против новшества: она в ступне так распухла, что впервые [401] в Японии мне пришлось прибегнуть к помощи медицины!..

Пошел дождь. Намеченная прогулка на главную улицу для ознакомления с нею, к моему удовольствию, не состоялась... И я с большим удовольствием «тростию и чернилами» завершаю день свой... Около меня сидит сынок о. Семена и следит за процессом письма... Но к сожалению наша беседа с ним не шла еще дальше «улыбок...»

16-е авиуста. Серое утро... В воздухе — полная тишина... Часов в 8 утра пошел очень сильный дождь. Надежды на то, что небо прояснится, не сбылись. Дорогу сильно нагрязнило. Наша поездка для осмотра города не могла состояться. Однако после обеда мы все же на «дзинрикися» съездили в два дома к христианам. В одном вся семья сидела за работой: заготовляют мелкие бумажные игрушки для детей... В другом — христианин лишь один хозяин-аптекарь, которого рекомендуют знатоком языков; несколько слов он знает и по-русски... В обоих домах мы помолились и побеседовали. Люди — хорошие. Однако жаль, что некоторые русские, попадая в Японию, занимаются не тем, чем следовало бы; и в числе «достопримечательностей» русских у аптекаря не нашлось ничего, кроме многих портретов Л. Н. Толстого и Гапона, — дар русского революционера Б-а!..

В 6 ч. вечера пошли мы ко всенощному бдению. Звонаря хорошего здесь временно нет. И вот, вспомнив золотые годы своей юности, поднялся я на высокую колокольню. Подо мной — город, из которого, что из сердца, в свое время била ключом жизнь и государственная, и религиозная. Затих город, как покинутая столица. Но центром религиозным остался. И по прежнему тысячи богомольцев идут к его старинным храмам!.. Шесть часов... Раздался удар колокола за ним второй, третий... И полились затем родные звуки!.. И думал я, смотря на эти крыши тера и мия, — чувствуете ли, кто здесь благовестит? Чувствуете ли, что здесь благовествуется? Сознаете ли, что каждый новый удар колокола — это как бы новая весть о победе благовествующего Христа, каждый новый удар его — как «похоронная» вашему господству!.. Но молчат крыши кумирен... Взял я веревки всех 7 колоколов; привычные из детства руки не изменили мне и на этот раз... И с каким чувством я по-русски перебирал колокола... И [402] заговорили родные колокола! Без слов, но звуками они широко и громко вещали Христа! Трижды отзвонил я... С большими думами я спускался вниз... Господи! Помоги мне так же громко, дерзновенно вещать Тебя, как дерзновенно звучали эти колокола! И если медь звенящая зовет к Тебе, — помоги и мне, словом живым, звать к Тебе этих, во тьме сидящих и тьме служащих!..

Хорошо молилось за всенощной. Собралось достаточно народа, сзади которого я стоял. И как хорошо молится этот народ! Вдохновенным словом на завтрашнее евангельское чтение «о должнике тмою талантов» закончил о. протоиерей Семен Мий богослужение.

(Продолжение следует).

Епископ Сергий.

Текст воспроизведен по изданию: Месяц по Японии. Путевые заметки и впечатления // Христианское чтение, № 3. 1909