-

Развязность японской полиции.

(Из письма православного китайца.)

Получив предписание, письмом от православного Епископа из Пекина, встретить и проводить двух русских монахинь, едущих из Харбина в Пекин, и зная, что они не располагают разговорной речью, китайской или другой какой, кроме русской, я очень беспокоился как бы не пропустить дня, в который они могли приехать в Мукден, тем более мое беспокойство увеличивалось, что не было наверное известно о дне их приезда, и потому я решил со дня получения приказания встретить выходить на вокзал каждый день. На пятый день моего ожидании седьмого Марта (по русскому календарю) со мною случилась неприятность. Японскому уряднику не знаю что показалось во мне подозрительного, что он решил задержать меня, приказав мне следовать за собою. Мне было очень совестно перед людьми, но я повиновался. С вокзала после долгого перехода, мы пришли в какую-то японскую канцелярию или присутственное место, где урядник спокойно уселся в кресло и закурил трубочку, а меня заставил долгое время стоять с ним рядом. Время тянулось страшно долго, я не мог придумать, что со мною хотят делать и в чем моя ошибка? Когда в то же помещение, где мы находились, взошел китаец повидимому служащий здесь, я просил его объяснить мне в чем дело и чего я ожидаю здесь? Китаец долго и с большими усилиями расспрашивал урядника японца, но ничего не добился, урядник отвечал отрывочно нехотя и ничего ему не объяснил. Китаец вынужден был уйдти. К счастью я заметил на столе бумагу и карандаш. Взяв их, я быстро написал по китайски, что я не служащий из гостинницы, а совершенно частное лицо, учитель миссийской школы, что на вокзал я приходил, чтобы исполнить приказание начальника о встрече двух монахинь, что ни каких злых замыслов не имею, что в доказательство справедливости моих слов я могу показать письмо Епископа, что наконец меня знают в [6] русском консульстве, где можно взять обо мне все необходимые справки. Японец прочитав все это, ответил мне вопросами: где живешь, чем занимаешься, как фамилия и имя мое. Получив на все точные ответы, японец написал мне, что он подозревает меня чуть ли не в шпионстве и думает, что я переотправляю контрабанду или какой-нибудь запрещенный товар. На это я мог только пожать плечами, — мое происхождение, образование, манеры держать себя и костюм протестовали против такого нелепого подозрения. Каково же было мое удивление и испуг, когда тот же урядник потащил меня в особую комнату, чтобы производить обыск. Трудно это назвать обыском, нельзя даже представить себе, что собственно он искал, к чему было меня раздевать до нага? Но раз так было сделано, я не сопротивлялся. Увидев на моей шее надетым тельный крест, японец с грубой усмешкой спросил: это еще что? Я. сказал, что я христианин, после чего он еще с большей грубостью и обидными жестами стал обращаться со мною. Не помню как я расстался с этим дерзким нахалом. Придя несколько в себя после этой экзекуции, я дорогой думал о том, что при таких условиях я не могу выполнить данного мне поручения о встрече, что возбуждало во мне целую бурю досады. В грустном настроении я поехал в Русское консульство, где о всем происшедшем рассказал своему знакомому, служащему там чиновнику по фамилии Цзянь. Я просил через него выдать мне из консульства удостоверение о личности и моих намерениях на случай встречи на вокзале с японской полицией, или даже вместо меня послать другое лицо, так как я не привык к такому обращению и легко допускаю возможность повторения подобного неприятного приключения.

Мукден

Марта 8-го дня 1911 г.

Текст воспроизведен по изданию: Развязность японской полиции. (Из письма православного китайца) // Китайский благовестник, № 5. 1911