-

НЕДАЧИН С.

ВЕРОВАНИЯ ЯПОНЦЕВ И ЯПОНСКИЕ ХРАМЫ

Основных религий в Японии имеются две: буддизм и синтоизм. Из этих двух уже выродились секты, которых здесь насчитывается довольно много. Некоторые из них приближаются к совершенно чистому фетишизму. Буддизма в чистом виде здесь не найдете. Здесь нет того буддизма, на котором была воспитана Индия и другие южно-азиатские страны. Здесь не ценятся подвиги монаха, сидящего в полном изнеможении под открытым небом, при палящих лучах солнца, унесшегося всем своим существом в область мирового страдания, совсем уже приблизившегося к желанной нирване. Все это теперь забыто японцам, не к этому стремится его хитрая мысль, другие задачи преследует его воспаленная от европейских нововведений голова. Бывший в отдаленные времена чистым, в настоящее время буддизм настолько перемешался с синтоизмом и язычеством, что, придя в некоторые из храмов, вы долгое время стараетесь определить, чего здесь больше, буддийского или синтоистического, и какому божеству принадлежит этот храм. У японца в настоящее время все сводится к государству и к узкому национализму. Национализм поглощает собою всю думу японца. Ему Бог, зовущий к себе, требующий покаяния и молитвы, незнаком. Какое его может дать покаяние и в чем, когда он по своему понимает самую добродетель? Эта последняя у него сводится к простой корректности, которую японец всюду старается проявить, особенно при сношениях с европейцем. На этой корректности он и строит все свои фальшивые [449] приседания, ложные улыбки и хитрольстивые комплименты, запас которых у каждого японца можно считать тысячами. Искренности и правдивости вы от него не добьетесь никогда. Япония знает только одного Бога — Императора и вся ее религия, весь ее фанатизм вращаются около этого последнего. Ему не нужна связь Бога с человеком, какие-то мистические, сокровенные тайны, какое-то невидимое, непонятное спасение. — ему необходима видимая польза. Вот почему в Японии вы не найдете философии и к ней не лежит душа японца. То же самое я слышал и от профессора философии в Токийском университете г. Кёборо. Зато, где дело касается техники, механики и других прикладных наук, с которыми японцев познакомили европейцы, там все его сердце, там ищите его знание. Точно также и не в искусствах сердце его. Правда и этим последним он не брезгает, но оно уже является скорее бездушной техникой, чем искусством в собственном смысле. Японец может быть хорошим маляром, но плохим художником. Там, где дело касается творчества, где блестит какая-нибудь абстрактная идея, там японец теряется. В этом я мог убедиться, подробно осматривая все бывшие на описанной мною выставке картины. В музыке вы натолкнетесь на то же самое явление. Не говоря уже о том, что японцы ни голосом не обладают, ни музыкальным слухом не отличаются в нужной степени, — композитор в Японии явление случайное, невозможное, пожалуй, насмешка судьбы. Один из наших талантливых русских знатоков музыки, большой певец и музыкант, к сожалению неоцененный и непризванный вниманием народа на подобающее ему место, влачащий жизнь в самой скромной неизвестности, некто Г. Львовский, 25 лет проживший в Японии в качестве учителя пения и музыки при нашей русской духовной миссии, говорил мне, каких трудов и усилий стоило ему не только учить японцев музыке и пению, но даже добиться правильного звука и хоть мало-мальски развить музыкальный слух. Вот в каких рамках воспитываются душевные способности обитателей страны Восходящего Солнца. Таким образом ни логически связанных философских начал, ни потребностей духа, основанных на эстетических началах, при отсутствии музыкальности — мы в религии японца не найдем, она у него в сознании господствует на других началах, чем у нас. Буддизм дорог японцу, как [450] напоминание о старом, прошлом времени: его храм, — это исторический музей, способный возбуждать в каждом из них чувство национальной самобытности. Развивать религиозный патриотизм, который точнее может быть назван фанатизмом — столь необходимо, по мнению японцев, для укрепления национального самосознания, для укрепления государственных целей и начал. Дело в том, что, заимствуя в совершенстве технику от европейцев, Япония смертельно боится смешаться с ними, твердо веря, что подчинение культурному Западу может повлечь за собою не только обычную в этом случае симпатию к нему, но и физическое подчинение. Вот почему вы увидите на улицах японских городов: европейских образцов трамваи, европейское оружие, военную дисциплину, флот: но немногих увидите японцев в европейском платье, только некоторые японцы, желая показать свою культурность и тяготение к Западу, позволяют себе одевать его, да и то главным образом только на улице; придя же домой, японец, как бешеный, бросает этот ненавистный костюм и сейчас же облачается в столь милый его сердцу «вафуку» — японский костюм. Я встречал некоторых японцев, в продолжении десятков лет живших в Европе, при довольно благоприятных условиях для культивировки своих примитивных способов жизни, но все же, возвращаясь в Японию, они бросали и столы и стулья, тарелки и салфетки, вилки и ножи и скорее хватались за свой «о-хаци» — кадушку из дерева для риса и брали две деревянные палочки, которыми в Японии едят не только рис, но и рыбу, и мясо. Вот как хранит японец свою национальную самобытность. Зная все это, легко можно будет понять те странные особенности фанатизма японцев, в какие выливается национальный патриотизм. История его особенно поучительна до периода реставрации Императорской власти, приблизительно до 1868 года. До сего времени всем иностранцам был запрещен въезд в страну, кроме самых немногих городов (Хакодате и Нагасаки) под страхом смертной казни. Исключение делалось только для голландцев, да и то на самых унизительных условиях. Японцам в свою очередь тоже был запрещен выезд за границу. А если кто-либо осмеливался, не смотря на такие трудные условия уехать за границу, тому тоже под страхом смертной казни был запретен въезд в отечество. Даже [451] после реставрации убить иностранца ни во что не считалось. Самураи (дворянское сословие) даже изобрели особенного рода искусство смертной казни для европейцев, заключавшееся в том, что при особой ловкости и удальстве нужно было уметь снять голову шашкой у среднего человека из трех идущих рядом иностранцев. Это было еще так недавно, на памяти моих знакомых, старожилов в Японии. Все это делается но японскому праву исподволь, тайно, что называется из-за угла, с коварною хитростью и азиатскою дикостью. Часто убийца после этого шел к властям и открыто объявлял им о своем подвиге, игнорируя заслуженное наказание. И этот дикий, животный фанатизм называется у японцев патриотизмом. Даже теперь подобные случаи встречаются. Припомним варварское покушение, например, на жизнь нашего Русского Государя Императора какого-то дикого городового Цуда-Санзо. В настоящее время наш ученый и знаток Востока Димитрий Матвеевич Позднеев получил лично мною виденное анонимное письмо на японском языке, где ему какой-то японец, выставляя свой патриотизм, вынес смертный приговор. Вот вам новый разительный пример японского патриотизма. И это в нынешний год, когда уже Европа готова считать Японию за цивилизованное государство, когда и сама она с такой философской физиономией выступает на Гаагской конференции в защиту различных гуманных начал. Не только европейцев истребляют японские патриоты, даже своих соотечественников они спокойно убивают за всякое подозрение, большею частью ни на чем но основанное, в симпатии к европейцам. Достаточно, напр., какому-нибудь японцу поступить на службу к русским, даже не теряя своего японского подданства, чтобы его уже уничтожили под видом подозрения его в шпионстве. При таких условиях был убит в начале августа текущего года японец Маяда, лектор японского языка во Владивостокском институте восточных языков некиим г. Имамура. Он, именуя себя патриотом и выставляя пред всеми свои патриотические заслуги, зверски нанес смертельную рану кинжалом своему соотечественнику, по подозрению в шпионстве.

Другой разительный пример японского фанатизма представляет нам всем известное «харакири». Ведь до какого животного извращения доходят люди, когда садятся по японски на корточки и длинным кинжалом, часто без рукоятки [452] распарывают себе живот и выдавливают, если бывает можно, внутренности, кладут в сосуд с водой, после чего ужо разрезывают себе сонную артерию и умирают. Отсутствие в японском народе религиозных потребностей, этот бездушный индиферентнзм и объясняет нам ту свободу вероисповедания, с какою японцы позволяют всем европейским нациям устраивать их духовные миссии, открыто строить величественные соборы, в роде, напр., нашего православного, и свободно вести христианскую проповедь. По-видимому здесь проповедь Евангелия достигла большого успеха. Но все священники, диаконы, катихизаторы. учителя живут на жалованье от миссии. В школах миссии ученикн-японцы получают бесплатное обучение, все учебные пособия и в подавляющем большинстве готовое содержание, как, напр., в нашей православной духовной миссии, а в других и одежду бесплатную. Живя в настоящее время в помещении духовной православной миссии, я имел возможность убедиться что все бесчисленное количество живущих здесь японцев и их семей, без уплаты ему вознаграждения, не желает пальцем о палец стукнуть. Без денег его христианские начала плохо работают. Это только и нужно японцу, а не все ли ему равно, к какой религии быть приписанным. Мало того, что вся эта братия живет здесь на жалованье, но и при всякой возможности обирает святого душой и сердцем архиепископа Николая. Правда, я не имею права говорить о всех христианах так резко, но только о тех христианах, с которыми мне приходилось сталкиваться, даже из лиц, получивших богословское высшее образование у нас в России, называемых здесь столпами православия. Один из таких лиц, получивших высшее богословское образование в России, открыто говорил мне, что, если бы учеников перестали в православной семинарии бесплатно кормить, а учителям давать жалованье, то все бы ушли и покинули духовную школу. Многие из командированных архиепископом Николаем лиц в русские духовные академии, по приезде обратно в Японию, бежали от него и сочли за лучшее заниматься торговлей. А вот еще разительный пример. Когда в июле нынешнего года был очередной церковный собор (бывает ежегодно с 29 июня), то архиепископ, вследствие уменьшения на 10.000 р. получаемой из России субсидии, посоветовав самой церкви стать на ноги и не зависеть от русских материальных [453] средств, которые всегда могут прикончиться, убеждал христиан по русскому обычаю самим содержать своих священнослужителей. Собор решительно протестовал против этого и счел за лучшее ограничить образовательные средства, уменьшить число катехизаторов, чем заставить японскую церковь обеспечить своих священнослужителей. Вывод очевидный — японец, готовый заплатить доктору сколько угодно для своих потребностей, очевидно религиозные потребности не считает за таковые и не желает на этот предмет платит ни копейки. Это ли не индифферентизм, это ли не грубый материализм японской души, когда даже христианство, сделавши переворот в истории человечества, поставивши бывшую до него жизнь на великие духовные начала, ведшее своих последователей на костры и под меч, в темные катакомбы. когда сама смерть являлась желанною, лишь бы только не огорчить горячо любимого Христа и Бога — в японце это христианство производит не большее впечатление, чем язычество. Уже то одно, что всякий японец-христианин имеет на ряду с христианским и свое языческое имя, и я сам слышал, как кандидат богословия русской академии языческим именем зовет свою жену и детей. Японцу все равно, будет ли он пред аудиторией в самодовольной позе оратора, с философской физиономией защищать учение Христа или проповедывать учение Гегеля — для него важно, чтобы его слушатели, хотя и мало понимали бы, что он говорит, по указывали бы на него пальцем, — «вот он — великий философ».

Я уже сказал, что в чистом виде буддизма в Японии нет. Он так перемешался с распространенными здесь синтоистическими учениями, что отделить одно от другого в сознании японца очень трудно: он и сам не в состоянии «этого сделать. Из этих двух учений выродилась такая масса всевозможных сект, что и перечислить их все довольно трудно. Опуская сущность учения буддизма, я скажу о мало знакомом в Европе синтоистическом учении, а потом и об этих последних сектах.

Синтоизм — это первоначальная, народная религия, чисто японская. Буддизм — явление здесь более позднее; был он занесен сюда из Индии через Китай и Корею. Не следует думать, чтобы каждый японец исповедывал исключительно одну из этих религий; в настоящее время эти две настолько [454] переплелись, что трудно найти чистое буддийское или синтоистическое учение. Только в провинции «Санзума» на о. Киу-Сиу буддизм был изгнан после того, как бонзы предали в руки регента «Хи-деи-оси» местного правителя. В одной и той же семье два великих события, напр., рождение и смерть совершаются по предписаниям двух религий: при крещении все обряды и наречение именно происходят по синтоистическому учению и одному из синтонстических божеств посвящается и сам ребенок, при смерти же все церемонии совершаются по буддийским обычаям. Да и в обыкновенной жизни все церемонии, — а их вообще здесь довольно много, — бывают по указаниям буддизма; он же дает и всю философию религии. Синтоизм же настолько скуден философией и всякого рода церемониями, что вообще, кроме единственной заповеди посещать непременно хоть раз в году храм, — в день праздника «Мия», — больше ничего не предписывает. Синтоизм состоит из поклонения природе и обоготворения культа предков. По своему характеру он мало чем отличается от прочих языческих религий и входит в общее понятие фетишизма. По воззрениям японцев, созданию всего видимого предшествовал первоначальный хаос, из которого произошло высшее божество и поставило себе трон на самой вершине неба. От этого божества явились два другие, которые всю бывшую доселе хаотическую массу превратили в одно целое, получившее название вселенной, но на этом только их творчество и закончилось, земля пребывала в величайшем беспорядке. После такого состояния вселенной, семь божеств один за другим сменяли свое владычество над вселенной. Только последний из них «Иза-на-шно-мико-то» вместе со своей супругой «Иза-на-мико-микото», привели в стройное целое нашу планету. «Иза-на-шно-мико-то» погрузил свое копье в воду и, когда вынул его, то с него посыпались капли, превратившиеся в острова, первым из них был «Оно-коро-Сима» — нынешний южный японский остров Киу-сиу. Создавши на земле некоторого рода твердую массу, пока в виде островов «Иза-на-шно-мико-то» создал 8.000,000 божеств и 10.000,000 вещей и над всеми ими поставил царицею свою любимую дочь богиню солнца «Аматерасу». Царствование этой богини продолжалось около 250,000 лет. «Аматерасу» — это главная богиня, по мнению японцев, ей одной главным образом и идет поклонение со стороны их. [455] Аматерасу рождена из левого глаза своего великого отца вышеуказанного «Иза-на-шно-шикото». Из правого его глаза появилась сестра богини солнца — богиня луна. Богиня солнца «Ама-терасу» явилась родоначальницей микадо, которые в непрерывном преемстве царствуют от сотворения мира и олицетворяют богов. Главный храм этой богини находится в провинции Исе на о. Ниппоне. Кроме этих богов, главных, имеются бесчисленные божества, а именно: боги ветра, океана, огня, гор, рек и даже моровой язвы; всех их около 8.000,000 богов. В честь этих богов, а также причисленных к сонму их императоров и различных героев построены в разных местах храмы, причем некоторые божества имеют чисто местное для известной области значение, другие же из них, более высшие, конечно, бывают почитаемы или в больших местах, или даже по всей Империи. Канонизация святых может производиться до самого последнего времени. Поклонение предкам составляет одну из главных основ учения синтоизма, но самое представление о загробной жизни и о нравственном мздовоздаянии довольно темное и неясное; загробная жизнь, по мнению синтоистов, представляется как сумма счастья или бедствий, в награду за добродетельные или порочные поступки умершего. Что касается места для умерших, то добродетельные помещаются в жилище богов (ками), злые же низвергаются за их грехи в пропасть. Эта блаженная жизнь достигается путем известных заповедей добродетели, между которыми можно отметить: 1) поклонение богам и посещение храмов, 2) наблюдение за чистотой, души и тела, а оскверняется она различным образом, напр., от прикосновения к трупу или крови, от разговора с нечистым человеком, принадлежащим к семье умершего или с иностранцем; кроме этих добродетелей нужно еще упомянуть сохранение очистительного огня, к которому и прибегают в период очищения, до которого нельзя исполнять религиозных обрядов. В числе других средств очищения на главном месте стоит также воздержание от пищи и удовольствий, а также изучение религиозных книг и уединение. Таким образом и проходит время траура, потом уже прибегают к огню и курениям, как средствам очищения и после этого уже снимается белая траурная одежда и одевается праздничная.

В Японии очень много синтоистических храмов. [456] Устраиваются они приблизительно по одному образцу и плану. Архитектура их очень проста и мало чем отличается от обыкновенных больших жилищ: покрывается большею частью черепицей, а в деревнях соломой. Храмы большею частью окружаются священными рощами или помещаются в тенистых садах и парках. К синтоистскому храму ведут особой конструкции ворота «Торимон», отличные от буддийских и представляют из себя два больших столба, на которые кладется перекладина, длинные концы последней изогнуты вверх. Ниже этой перекладины помещается другая такая же перекладина, но уже без выдающихся концов. Эти две перекладины соединяются между собой посредине небольшой доской, на которой иногда привешивается таблица со священными надписями. Иногда эти ворота делаются из камня, в большинстве же случаев они деревянные. Недалеко от ворот находится помещение, для имеющейся при всяком синтоистском храме белой священной лошади (цзиумма). Войдя в ворота, вы ступаете во двор храма, где пред вами виден помос (кагура) для устройства священных тайцев. Этот помост представляет из себя крытую галлерею (куайро). По близости от храма под навесом висит колокол, более овальной формы, чем у нас; било висит снаружи и, подобно удару тарана, производит звон. По близости от храма помещается водоем «ми-та-раси» для умовения рук пред молитвой. Двигаясь по прямой линии, вы подходите и к самому храму и сразу же вступаете в первое отделение его, где помещаются люди во время богослужения. На крыльце или по близости от входа в это первое отделение храма ставятся истуканы, вооруженные луками и стрелами или изваяния каких-то неправдоподобных зверей, охраняющих вход в храм. Им приписывается власть изгнания демонов из священных помещений. В первом отделении синтоистского храма особых изображений богов нет; символом их служит зеркало, которое довольно часто помещается и над входом в храм. По потолку и по стенам висят различные картины или священные изображения. Здесь вы увидите и картину белого (священного) коня и изображение двухсоставных хлебов. Можно увидеть на стене и картину данной местности и изображения какой нибудь битвы, особенно если храм посвящается какому нибудь обоготворенному воину, как например, в селении [457] «Ходзео» на берегу Токийского залива (в 5 час. на юг от Токио) синтоистский храм посвящен воину Явата, прославившемуся в период династии «Миннаьюто» (около 600 г.). В этом же храме, между прочим, вывешен портрет одного солдата, участника последней русско-японской войны. В таких храмах, посвященных имени военного героя, по стенам вывешиваются различные военные спасти: луки, стрелы, даже штыки, взятые в последнюю войну у наших пленных. Кроме картин в храмах висят японские фонари и непременно посреди храма громадный бумажный фонарь. Все эти картины, равно как и фонари большею частью являются приношением, жертвою местных прихожан. Рыбаки, напр., несут в свой храм разукрашенное, богатое изображение двух или нескольких рыб, художник — картину и т. д. По стенам храма почти всегда развешиваются дощечки с именами умерших. По карнизу в некоторых храмах висит солома — тоже символ божества. Кроме зеркала и соломы эмблемой божества и вообще чистоты души служат полоски белой бумаги, часто даже без надписей, укрепленные на кедровом древке. Это приспособление несут и при погребении покойника. Вот украшение первого отделения кумирни. Прямо перед глазами зрителя за решеткой, часто железной, помещается внутреннее святилище. Здесь находятся эмблемы божества — зеркало, меч и драгоценные камни, а иногда несколько светильников; вход сюда, кажется, только для жрецов.

Богослужение в синтоитских кумирнях совершается классом жрецов. По внешности они ничем от обыкновенных мирян не отличаются. Когда совершается богослужение, то жрецы одеваются в особого рода священные одежды, что-то в роде мантии с широкими рукавами, которые стягиваются поясом. На голове жреца во время богослужения бывает одета черная шляпа с белыми перевязками. От духовного чина жреца зависит и цвет его одежды. Самою высшею считается мантия фиолетового цвета, особо почетного потому, что восходящее солнце имеет приблизительно фиолетовый цвет. Жреческая каста не может быть отнесена к определенной профессии; жрец одновременно может исполнять и другие должности и занятия. В обычной жизни он не связан никакими предписаниями и ограничениями, может жениться и иметь наложниц сколько ему будет [458] угодно, заниматься торговлей, вести свое хозяйство и проч. Иногда даже молодые девушки исполняют обязанности жриц; главная их обязанность — участие в священных танцах и в присутствии при жертвоприношениях. Они также, как и жрецы ничем но связаны — выход в замужество и оставление жреческого звания для них свободно открыт. Самая служба в храмах состоит в жертвоприношениях, в предложении священной пищи из риса, мяса, муки, дичи, растений, пива и др. напитков. Священные гимны сопровождают это жертвоприношение, очень монотонные и однообразные. Во всех, посещенных мною синтоистических кумирнях пение ото такое было ужасное, что больших усилий стоило присутствовать за богослужением. Кроме священных песнопений, как я уже выше сказал, происходят за богослужением танцы, особенно по торжественным случаям. Пляска эта происходить в восточном вкусе, причем вся сила танца выражается в руках, тогда как ноги еле передвигаются. Бури, страсти, нега и нежность — все это изображается здесь движением руки и выражением лица. Танцуют большею частью только женщины, а мужчины стоят в отдалении и любуются нежным искусством своих любимых граций. Каждый торжественный праздник вызывает и соответствующий торжественный танец. Подобного рода праздников в Японии насчитывается очень много; национальное или государственное событие, война, мир, соглашение с другими государствами, посев риса, уборка его, цвет вишни, лотоса, — все это является предметом праздника у японцев. Так 29 июня Япония необыкновенно торжественно праздновала почти во всей стране, с манифестациями и иллюминацией франко-японское соглашение. Мне напр., очевидно по ошибке принятому за француза, была устроена в этот день в Токио целая овация. Праздничный день японец, разрядившийся в пух и прах, начинает с посещения храма. Подходя к храму, он совершает умовение, идет в храм и здесь, став на колени, через решетку, отделяющую святилище от общего зала, старается смотреть в священное зеркало. Затем приносит жертву из описанных мною выше веществ и здесь же съедает их. Весь остальной день проходит у японца в отдыхе, удовольствиях или в бесчисленных общественных гуляниях с любимыми японцами фейерверками и иллюминацией. Проповеди в собственном смысле этого слова [459] в древнее время не велись в японских храмах. В настоящее же время, когда европейские миссионеры построили здесь свои духовные миссии и открыто стали выступать с проповедью, жрецы и бонзы тоже стали выступать с ними, хотя эти проповеди обыкновенно произносятся не в самых храмах, а по близости, в подходящих для этого помещениях. часто в зале общих собраний или в квартире жреца, которые помещаются здесь же при храмах. Кроме этих помещений при храмах заводятся и особые духовные канцелярии, при которых часто имеются приходские библиотеки с философскими трактатами и с критикою евангелия, сделанной в угоду японцам и в ущерб различным христианским религиям самими же христианскими миссионерами (См. архим. Сергия, «На дальнем востоке».). Вот приблизительно особенности синтоистской религии.

Далее, рассматривая религиозный вопрос в Японии, я коснусь буддизма, не самой сущности его учения, а только тех форм, в которые вылился и исказился он, принесенный сюда из Китая, а также его истории в Японии. Из Китая буддизм проник в Японию через Корею в VI в. по Р. Х., около 584 г. Насадителем буддизма здесь был некто Сотокутайси, бывший регент в царствование Императрицы Суйко (593-628 г. по Р. Х.). С этого времени он настолько здесь перемешался с бывшими доселе японскими религиозными мировоззрениями, что обе эти религии скоро же Сделались одинаково национальными, да и сам Микадо, сын богини Солнца, делается вдруг открытым поклонником учения Саккиа-муни. К VI веку буддизм в Китае дал уже такую массу сект, столько имел в себе церемоний чисто китайского характера, что, будучи занесенным в Японию, кроме уже бывших искажений, он присоединил такую же массу нововведений и сект уже чисто-японской индивидуальности. Так напр., проповедники буддизма сразу же все бывшие доселе синтоистские божества назвали одними из бесчисленных перевоплощений Будды. Сряду же и произошла смешанная секта «Син-Буцу-конко» (Син — это синтоизм, а Буцу — японское название Будды, также как и Амида, есть одно из японских имен Будды.). В течении почти тысячелетия в синтоистских храмах богослужение совершалось бонзами. Самые здания храмов стали устраиваться соответственно архитектуре буддийских храмов, а некоторые [460] из синтоистских «храмов, как напр., «Конпира» и «Хациман» совершенно тождественны с буддийскими храмами. Только в последние два столетия явились патриоты, которые стали радеть о возвращении синтоизма в его чистом виде. В самое последнее время, уже после реставрации императорской власти и падения бывшего доселе господства сеогунства, в 1868 г., когда в интересах правительства нужно было выставить божественное происхождение восстановленного теперь в своей власти Микадо — последнее, при большом сочувствии народных масс, начали очищать синтоизм от буддийских нововведений, выносить из синтоистских храмов буддийских идолов, снимать буддийские колокола при кумирнях и ломать их. Буддийские жрецы были изгнаны из синтоистских храмов и самая буддийская архитектура многих синтоистских храмов подверглась разрушению, в числе их и два указанные мною «Конпира» и «Хацимон». Буддийские храмы по своему внешнему и внутреннему устройству в настоящее время разнятся от синтоистских кумирен. Вот главнейшие части буддийских храмов. Вы подходите к воротам особой формы, чем у синтоистов — они непременно двухэтажные, крытые черепицей, окрашенной большею частью в красный цвет. Ворота эти довольно колоссальны и обе покрышки их — верхняя и нижняя довольно далеко тянутся от стен по наклонной плоскости. От ворот тянутся целые мириады по ту и другую сторону каменных фонарей, называемых «тоора». Редкий буддийский храм не имеет этих «тоор». Но вы приближаетесь к храму — «тера». По близости от него, так же как и у всех почти синтоистских храмов, помещается водоем для омовений пред молитвой, называется он «Чозубаци». Здесь, по близости, расположено «соро» — колокольня с висячим колоколом, било которого, как я раньше заметил, помещается снаружи колокола и, будучи раскачиваем на цепях, дает удар в колокол. Здесь и там расположены различные часовенки, а то и целые приделы в честь различных богов и героев, причем почти всегда имеется павильон обетов «Эмадо». В честь первого ктитора храма тоже устраивается особый павильон, называемый «сосидо». Также, как и при синтоистских храмах, по близости от «тера» имеется жилище бонз «Соин», зал общих собраний и библиотека «Ринзо», где помещаются все буддийские сочинения, а также [461] ризница «Хозо» и часто кухня «дайдо-кора», служащая, кажется, не столько интересам храма, сколько семейству бонз. Пройдя мимо этих построек, вы подходите к самому храму «тера». Также, как и синтоистский храм, буддийский «тера» имеет два главные отделения, одно, в котором помещаются богомольцы, в другом же собственно в святилище совершается бонзами богослужения и курения благовонными веществами. В первом отделении в разных местах помешаются статуи Будды в различных положениях: то он сидит со сложенными руками и взором, устремленным куда-то далеко в пространство, то он, наконец, в спячем положении, то он представлен в роде какого-то злого гения с разбойническим выражением лица — это он уже как бог правосудия. Когда хотят изобразить Будду, как милостивого бога, то ему дают много рук, знак того, что всем желающим он может придти на помощь. Если Будду хотят изобразить, как покровителя плодородия, то вокруг него создают такую массу кукол, что право можно смешать храм с игрушечным магазином. Больше же всего Будда изображается в задумчивой позе в сидячем положении. В помещении буддийских храмов имеется такая масса картин, часто даже очень древних, что они скорее походят на исторические музеи, да и на самом деле фактически они и являются ими, с особым поучительным удовольствием посещаемые иностранцами. В первом отделении «тера» непременно помещаются буддийские картины, в большинстве случаев символического характера — это или изображение первовоплощений Будды, или пути добродетелей праведных душ, или наглядное изображение мздовоздаяний в загробной жизни, различные буддийские заповеди и учения в наглядной форме. Также, как и в синтоистских храмах, здесь есть изображение и белого священного коня, и картины из видов местного города или селения. Даже большой красный фонарь висит посреди храма и имеется, отделяющая святилище от общего молитвенного зала; решетчатая перегородка. Вообще, японцы очень любят украшать свои храмы различными художественными изображениями и картинами: японец все несет в свой приходский храм и здесь уже устанавливает свои произведения. В домах японцы не любят вешать картин или каких-нибудь украшений. Только в последнее время некоторые аристократические дома, тяготеющие к Европе, начали [462] употреблять эти картины и портреты. Из таких доброхотных пожертвований иногда при храмах накопляются целые музеи. Кроме изображений Будды и картин, в буддийских храмах имеются идолы различных богов. Вы найдете здесь и богиню Солнца и луны, различные изображения зверей, птиц, — словом, все, что угодно. До такого полного смешанного понятия дошел здесь буддизм со всеми этими посторонними, чуждыми учению Будды идолами и богами, что его только и можно назвать грубым фетишизмом. Положим, что ученые бонзы, смущаясь подобным положением дела, считают этих богов олицетворениями разных идей, но дело в том, что народ простой они совершенно иначе учат и он верит, что это боги — действительные существа, к которым можно обращаться с молитвой. За решеткой помещается главное святилище. Там пред изображением Будды, большею частью металлическим, стоит продолговатый жертвенник, на котором стоят различные лампады, курильницы, золоченые лотосовые цветы из дерева, черепахи и др. священных предметов. Около жертвенника стоит небольших размеров столик, место сидения бонзы во время совершения им богослужения. На нем есть помещение для священных книг и кадильницы. Около сидения стоит особой конструкции барабан, в который ударяет бонза во время молитвы. Перед сидением расстилается коврик, тоже для бонзы. Это главный престол. По бокам от него помещаются другие такие же престолы, только меньших размеров и не столь богато украшенные. Это уже приделы, посвященные различным частным божествам или героям (В буддийском храме, напр., в местности Хоцзео, — в 5 час. от Токио, по Токийскому заливу, — правый придел посвящен одному из ученейших бонз Зиакузо, изобретшему японскую азбуку, носящую название изобретателя (в 1006 г. по Р. Х.).). В буддийских храмах богослужение очень похоже на синтоистическое. Бонза, также как и там, одевается в священное облачение, состоящее из какой-то широкой хламиды. На спине, иногда, впрочем, сбоку, а то и на груди, одевается особая одежда, похожая на наш набедренник, а на плечи бывает одет сложенный, не очень широкий пояс, вроде нашего ораря. На голову бонзы одевается шелковая шапочка, часто расшитая золотом. Как и в синтоистском храме, здесь бонза совершает курение, постукивает в барабан и что-то мурлычет себе под нос, и [463] собравшийся народ участвует в общем пении. Чаще всего поется фраза «Нашу Амида Буцу» — (алиллуйа Будде).

Из многих сект, переродившихся в Японии на всем протяжении ее исторического существования, я укажу лишь некоторые, наиболее важные, так как заняться перечислением всех их не хватило бы ни времени, ни места: уж очень их много развелось здесь. В числе этих сект наиболее серьезною и популярною является «Синсюу». Это — самая распространенная секта в Японии; по характеру своему она может быть названа буддийским протестантизмом. В виду того, что основное учение буддизма есть духовное самоуничтожение, состояние бесстрастия; в виду того, что приблизиться к нирване обыкновенному смертному человеку является невозможным, кроме избранных людей, монахов, а все миряне монахами быть не могут; вследствие того, что наиглавнейшие требования буддизма — изнурение в пище и питье, на практике осуществляться не могут без ущерба обычной нормальной жизни, а та же самая практика показывала народу страшный соблазн от ежедневно увеличивающегося разврата монахов и лживости буддийского учения: вот вследствие каких причин и явилось в буддизме эта протестантская секта, получившая название «Синсюу». Одному бонзе в 8-м столетии было откровение, что старое учение буддизма, заключавшееся в постах и безбрачии ложно, что сущность спасения заключается не в этих подвигах, а в вере на помощь высочайшей силы, которая и оправдывает человека по этой его вере. Вместе с этим учением бонза начал проповедывать и всеобщий брак. В виду того, что бонза этот был очень стар и таким образом свободен от всяких нечистых подозрений по части женитьбы, то его учение пользовалось большим авторитетом и было принято с радостью. Последователи его один за другим начали поступать в число этой новой секты. Ближайший ученик бонзы первый нарушил обет безбрачия и взял себе жену. Таким образом рядом со старым буддизмом, который при симпатиях и материальной помощи со стороны правительства и не особенно-то нуждался в народе, — явился новый буддизм, более пригодный под настроение японского народа, а поэтому с первых же дней своего существования он пустил довольно глубоко свои корни. Теперь все бонзы по этому новому учению становились женатыми. Во главе их [464] стоит архибонза из княжеского рода, наследственно передававший свое достоинство дальнейшим поколениям в порядке старшинства. В виду того, что вокруг начальника этой секты, имевшего княжеское происхождение, начали скопляться целые массы последователей, что было очень опасно для правительства: усиливавшийся князь причинял большие подозрения и беспокойства, — оно постаралось разбить эту секту на две главнейшие ветви: а) «Киси хонганзи доси» (западный храм) и б) «Хигаси-хонганзи» (восточный храм). Обе эти секты отличаются друг от друга по частным деталям, и имеют во главе каждая из них по самостоятельному первосвященнику с наследственным замещением. Это только и нужно было правительству: вместо одного усиливавшегося князя, явились двое с одинаковыми правами, что, таким образом, значительно ослабляло указанную опасность. Эта секта имеет довольно богатые храмы, между прочим, в гор. Киото.

Буддийское учение, смешанное с первоначальной японской религией «синто» составляет особенную секту, известную под именем «риобу-синсиу» или «риобу-синто». Образование ее относится к 6 в. по Р. Х., к первым временам проповеди буддизма на японской территории. Встречая враждебную оппозицию своим буддийским учениям, некоторые слабохарактерные бонзы, желая подделаться под учение «синто», начали иттн на уступки ему и учить: все японские синтоистские боги действительно живые существа, владеющие вселенной, им следует поклоняться и строит храмы, только эти боги не суть что-либо новое, они ни что иное, как различные перевоплощения Сиддарты Раутами, а поэтому, говорили бонзы японцам, мы составляем с вами одно учение. Часть японцев поверила им и вот в синтоистских храмах стали ставить мнимых буддийских богов, храмы начали строить по буддийскому образцу и богослужение стало совершаться на буддийско-синтоистских началах бонзами. Эта секта была одною из самых распространенных в Японии, последователи ее одновременно были и буддистами и синтоистами. Долгое время эта секта продолжала существовать. Так дело продолжалось, как я уже выше сказал, до последних времен. пока народный патриотизм даже в буддизме не увидел новшества и не потребовал возвращения к старой синтоистской религии. И вот фанатические массы начали [465] безжалостно уничтожать все, что было построено этой сектой — красивые бывшие храмы риобусинтовские были осуждены на опустошение, а в некоторых местах и на разрушение.

Третьей довольно характерной сектой является учение «Зен-сюу». Это одна из самых мистических здесь сект. Все, что есть запутанного в учении буддизма, туманная нирвана, все саккраментальное и мифическое легло в основу этого учения. Последователи этой секты — монахи — коммунисты, ведущие аскетическую жизнь в созерцании. Общего имущества у последователей этой секты нет. Вся община кормится добровольными пожертвованиями посредством нищенства. Рано, еще до восхода солнца, ученики этой секты отправляются на поиски за пищей, подобно нашим слепцам. Единственный раз я услышал их пение. Это что-то вроде страшного воя собак, не кормленных около недели. Вся тяжесть жизни, весь идеал аскетизма был кажется точно выражен в этом вое. Догматика этого учения настолько запутана, что разобраться в ней, мне кажется, не могут даже сами бонзы. Мне ни слова не могли сказать о своем учении даже сами последователи этой секты. Вследствие своей путанности эта секта не пользуется распространенностью и популярностью. По внешнему виду зенсюосский храм почти ничем не отличается от буддийских храмов, только во время богослужения бонза зенсюосский не сидит, как это делается в других сектах, а ходит взад и вперед по особо устроенным для сего дорожкам.

Вообще, многие секты отличаются одна от другой самыми мелочными чертами, напр., секта «Ренге» отличается от других тем, что вместо обычного восклицания во всех буддийских храмах «Наму-Амида-буру» — имеет восклицание «Наму мео-кео-Ренге»; значение почти тоже самое. Вот и все отличие. Секта «Ренге» принадлежит к числу самых величественных фанатичных сект Японии. Не только к иностранцам нетерпимы они, но даже вечно ссорятся и враждуют с другими будийскими сектами. Следующею довольно распространенною сектою является учение «Тен-дай-сюу». Основателем этой секты был Денданси 1767-1822, живший в Китае, на горе Эй. Эта секта вместе с сектою «син-юн», занесена из Южной Индии в Китай около 646 г. и оттуда уже в Японию в 1807 г. Замечательна она тем, что употребляет особые письмена древних буддистов, [466] известных и Китае под именем «Фандзи». Японская литература причисляет эти письмена к группе индостантской письменности, хотя впрочем мнения на этот счет довольно неопределенны. Эта секта в настоящее время имеет почти местное значение. Центр тендайцев помещается в Киото и его окрестностях. Здесь на северо-восточной части Киото есть высокая гора «Хи-ей-зан», на которой и помещаются главные монастыри тендайской секты. Особенно много буддийских монастырей имелось здесь в старые годы, в которых насчитывалось до 3000 монахов. Настроение этих монахов было в общем довольно воинственное. Не один раз на лысую голову тендайского бонзы одевался военный шлем. В виду того, что тендайская секта дала очень много сеогунских войск в последний период реставрации, после нее императорское правительство разделалось с этими бонзами по своему и теперь бонзы остались уже без оружия.

Я укажу еще лишь одну секту, довольно забавную, называемую «Юнцу». Как ни странно, выродилась она из секты «Син-сюу» — буддийского протестантизма, тоже как протестантизм с обратной стороны этому последнему. Тогда как первый укрепился на либеральных началах, изгоняя безбрачие из буддийского духовенства, доказывая бессмысленность постов и других буддийских аскетических подвигов, вопреки неожиданному выводу учения «Син-сюу» об оправдании верою без добрых дел — «Юнцу» пало на противоположную почву и стало с пеною у рта не только защищать старое буддийское учение, но и противиться всяким нововведениям, в частности европейским. До сих пор на о. Киу-Сиу вы встретите этих консерваторов со старинными японскими прическами (у мущин — косы)

(Окончание следует.).

С. Недачин.

Текст воспроизведен по изданию: Верования японцев и японские храмы // Христианское чтение, № 3. 1908