-

Япония.

Японская цивилизация.

Оригинальность Японии заключается в объединении в удивительной гармонии двух цивилизаций, самих возвышенных, которые произвело человечество: высокой цивилизации древней Азии и высокой цивилизации современной Европы.

Историческая миссия Японии, может быть, будет состоять в том, чтобы дать понять Европейцам величие азиатской цивилизации, а Азиатам — пользу европейской цивилизации.

Азиаты не ждали, чтобы перестать быть варварами, того, чтобы европейская цивилизация проникла к ним. За много веков до влияния со стороны Европы они имели цивилизацию, оригинальную и величественную. Нигде в мире метафизические интересы не были более искренними, религиозная жизнь — более интенсивной. Нигде ум человеческий не делали более героических усилий открыть над переменчивыми видимостями реальное и неизменное Небо, над конечным. Бесконечное. Может быть, влияние Азии внушило первым философам Греции их изумление перед тайнами природы и назначением человека. Во всяком случае на почве Азии родились все великие основатели религии: Моисей, Иисус Христос, Сакия Муни, Конфуций, Магомет.

Метафизическое любопытство и религиозный пыл азиатской души привели к новым формам моральной жизни. Азия представляет нам в умах некоторых мыслителей моральные теория, самые утонченные, в сердцах даже толпы моральные чувства, достойные уважения. Из культа предков, характерного для всех народов Востока, возникли в их душах добродетели, которые там в особенности ценятся и культивируются: признательность по отношению к усопшим, уважение к старцам, почитание родителей, чувство семейной дисциплины, необходимой для семейного единения, стремление сохранять традиционные качества расы, воздержность, уступчивость, вежливость.

Азия создала удивительные произведения в области метафизики, религии и морали. Только теперь начинают открывать и оценивать сокровища, которыми обогатили человечество ее представители литературы и искусства. В Азии мы можем восхищаться прекраснейшими в мире памятниками, грандиознейшими храмами, напр. Angkor роскошными могилами, напр Taj-Mahal d’Agra.

Но этой высокой культуре Азии в области философии, религии, морали и искусства недостает существенного качества, характеризующего цивилизацию Европы — знания. Европе дано было открыть то величие, которое сообщает душе любовь к истине. Она поняла, что только положительное и методическое познание природы позволяет дисциплинировать ее силы, индифферентные или враждебные, на пользу человечества. Она применила свои научные познания к коллективной работе, необходимой для удовлетворения потребностей, к распространению благоденствия. Благодаря знанию она приобрела экономическое и военное могущество. Она стремится осуществить равенство между всеми людьми, которое требует присутствие в каждом человеке разума, общего всем.

Япония сделала попытку усвоить великую цивилизацию Европы и объединить ев с цивилизацией азиатской. В ее гостеприимной душе встречаются, объединяются [20] и взаимно дополняют друг друга глубокие, но неясные чувства Востока и ясные идеи Запада.

Она получила из Индии при посредстве Китая и Кореи, буддизм; она сохранила из него если не пессимистическую и аскетическую метафизику, то по крайней мере покорность и благочестие души. Она получила от Китая конфуцианство: она не дала культу предков держать общество в неподвижности, уничтожить всякое желание прогресса, но она сохранила конфуцианскую идею, что первый долг человека — сохранять благородные моральные традиции прошедшего. Подобно религиозной и моральной жизни ее искусство испытало влияние Индии, Китая и может быть, Персии.

Япония усвоила отчасти цивилизацию Европы. Для какой цели? Европеизация Японии — не внешняя: как известно, Японцы в известных пунктах приняли, в других отвергли влияние Европы. Они стремились сохранить все существенное в их древней цивилизации: материальную жизнь, дом, мебель; обычаи, развлечения, искусство, религию. Они позаимствовали у Европы то, что делают европейские государства сильными и независимыми: армию, флот, администрацию, торговлю, промышленность, образование.

Этот народ оставил свою энергичную волю свободной, чтобы сохранять свой собственный образ жизни и мысли. Японцы преобразовались, чтобы иметь возможность сохранять свои дорогие привычки; она европеизовалась, чтобы лучше противостоять Европе и оставаться японской.

Изучение современной Японии наводит на мысли, возникающие при чтении старой японской сказки об «Источнике молодости». Жил на свете очень старый дровосек с такой же старой женой. Однажды старый дровосек открыл в лесу источник, которого он раньте никогда не видел, источник удивительной чистоты. Он выпил несколько капель воды с помощью ладони. Смотря в источник, он увидел, что он внезапно изменился: его седые волосы сделались черными, на лице более не было морщин, в его мускулах появилась новая сила; он сделался вновь молодым, как в 20 лет. Он выпил, не зная того, из «Источника молодости».

Возвратившись домой, он едва был узнан старой женой; тотчас же она решила идти к удивительному источнику, в то время как муж остался дома. Когда жена не возвращалась, он встревожился Нетерпеливо он спешит к источнику, но не замечает нигде той, которую ищет. Вдруг он слышит крик, жалобный плач среди растений, окружающих источник. Он видит совсем маленькую девочку, не могущую даже говорить, безнадежно протягивающую к нему руки. Он понял все: это маленькое дитя его старая жена. Она пила слишком долго из молодого источника, так что она сделалась маленьким ребенком. Тогда он берет ее на руки и возвращается к себе, меланхолически размышляя о необходимости воспитывать как маленькую дочь ту, которая была его подругой.

Эта сказка может служить символом для Японии. Она не хотела поступать, как старая жена; она не хотела нить слишком долго из источника европейской цивилизации; если бы она это сделала, она должна была бы потерять свою древнюю личность, она сделалась бы маленьким ребенком. Она поступила, как старый дровосек: она выпила несколько капель из источника европейской цивилизации, достаточных, чтобы сделаться молодой и сильной, не порывая с своим прошедшим, не отказываясь от того, что составляет всю индивидуальность ее оригинальность и ее привлекательность.

(Le Journal сие Pekin). [21]

Религия в Японии.

На конгрессе истории религий, имевшем место в Базеле в 1914 г. бонза Ватанабе в своей речи, весьма любопытной, развил свою идею. Проэкт объединения христианства и буддизма возможен лишь в Японии, так как только в Японии оба культа находятся в соприкосновении; везде в других местах христианство изолировано от буддизма. Этот последний был бы в полном упадке во всех других странах. Вопрос мог бы быть только относительно его родины.

Рассмотрев взаимное отношение буддистских сект и христианских миссий, католических и протестантских, в Японии, Ватанабе говорил о духе терпимости, одушевляющем христиан и буддистов, не различия терпимости в отношении к личностям от терпимости в отношении к учениям. Благодаря этому его мечты — один пар. Разумная терпимость, по мысли японского бонзы, имела бы первым результатом соединение пантеизма с монотеизмом — союз, уродливости которого он, кажется, не подозревал, так как предполагал его возможным и желательным. В настоящее время этот культ в Японии переживает грозный кризис. Некоторые отборные умы, пришедшие к убеждению в его недостаточности, обращаются к христианству, но большинство, особенно те, которые посещали рационалистические университеты Европы, сделались совершенно индефферетными и не исповедуют никакой религии, отправляя лишь культ предков, который — не религия.

Последний микадо, в виду этого кризиса, задал себе вопрос, представляется ли возможным отвратить кризис путем сплавки синтоизма и буддизма с христианством. Его стараниями образовался в Токио, в феврале 1912 г. род комитета, составленного из известного числа министров всех трех религий, для изучения проблеммы. Католическая религия была представлена одним туземным священником, которому не стоило труда убедить своих соотечественников в тщетности подобной химеры. После этого занимались лишь изысканием modus’а vivendi, имеющего целью остановить безрелигиозное движение, все более распространяющееся.

После долгих разговоров остановились на двух нижеслед. резолюциях: 1) «Три религии, буддийская, синтоистская и христианская, пускай отправляются каждая в своей сфере и сообразно с своими средствами, для охранения императорского правления и национальной морали» 2) «Делегаты просят правительство воспользоваться своей властью для прекращения всякого спора в политике, воспитании и религии — трех факторов национального прогресса, для собрания интересов японского отечества».

Дело остановилось на этом и не могло идти далее.

Чего японец не может понять — это, что католицизм абсолютно отказывается видеть Христа в микадо, тогда как буддизм никогда не находил трудности видеть в нем олицетворение Будды. Этого Японец не прощает христианству. Отсюда предубеждение, неискоренимое до сего времени, составляющее немалое препятствие для евангелизации Японии; отсюда убеждение, что нельзя быть христианином по вере и быть добрым Японцем, что необходимо выбирать что-либо одно из двух. Для Японца культ отечества сливается с культом императора.

(Le Journal de Pekin). [22]

Религия Японии

(По воззрениям Lafcadio Hearn).

Автор выводит всю религию Японии из культа предков. Факты указывают на тесную общность семьи, класса, племени, общины, которые со всех сторон ограничивают и вырабатывают индивидуума. Этот патриархальный режим не могли изменить серьезно ни императорская власть, ни военная узурпация, ни иезуитская пропаганда до эпохи Meiu; промышленная жизнь и парламентаризм слишком еще свежи, чтобы могли искоренить прежние обычаи, дух мертвых продолжает управлять живыми: «Человек живет, подчиненный власти троякого рода: воля высших сил лишает его моральной свободы; общая воля равных ему отказывает ему в праве на свободное соперничество; надзор со стороны низших сил ограничивает его, во всем направляя его в согласии с чужими действиями, заставляя отказываться от благодетельных нововведений». Точно также в школьной жизни масса порабощает индивидуума: «В этом мире, холодном, спокойном, подчиненном строгому порядку, нет места ни для радости, ни для юности, ни для симпатии».

Этот холод, эта суровость, скрытые под деликатной и мягкой внешностью, заставляли страдать самого Hearn после того как он, желая основать семью в Японии, отказался от звания американского гражданина. Действительно, если он еще восторгается Японией, то тон его похвал изменился. Конечно, он видит, как исчезают, к сожалению, удивительные результаты бесчисленных тиранний, лежащих до сего времени на этом мире фей: «простота древних обычаев, приятность манер, чистота нравов, деликатность в обращении с другими, удивительное уменье обнаруживать во вне лучшие черты своего характера». Он полагает еще, что «старая Япония приблизилась к самому высокому моральному идеалу, которого не могли достичь наши общества в течение нескольких веков», но в тоже время готов признать «здоровый индивидуализм, без которого ни одна современная нация не могла бы процветать». Это заключение наводит мысль на то, что Hearn веря, что любит реальную Японию, в действительности любит свою мечту, символ возможного будущего, иллюзия «мира, проникнутого совершенной симпатией».

Китаец и Японец.

(Параллель).

Китайская революция вызвала волну иконоборчества, которая, в связи с быстрым исчезновением художественного творчества в этой стране, заставляет бояться, что такой тысячелетний источник красоты, как китайское искусство, иссякнет навсегда.

Напротив, современные Японцы не дают повода любителям искусства бояться их эволюции, и даже в последние года их артистическая личность нисколько не умалилась. И если в некоторых отношениях они обнаруживают и в этой области стремление к подражанию чужим образцам, но по крайней мере они сумели дать место проявлению своего собственного гения. [23]

Когда я был на Дальнем Востоке один вопрос занимал меня: я часто предлагал его тем, которые, я думал, могли бы дать мне ответ на него: стоит ли Японец интеллектуально выше Китайца, или нет? ведь Японец, — позволим себе несколько деликатное сравнение, — во всех отношениях так же отличается от своего континентального брата, как Француз от Американца. И что же? в результате собранных мною мнений, — признаюсь, это было для меня неожиданностью, — обнаружилась склонность верить в превосходство Китайца.

Это кажется парадоксальным в виду результатов, достигнутых на виду у всех. С крайним упорством и методичностью Японец объевропеизовался в несколько пятилетий. Китаец, даже, «республиканский», остался, несмотря на некоторое изменение в наружности, китайцем до мозга костей. Японец отличается самой мелочной опрятностью; Китаец не достиг еще этой ступени. Китаец еще не доказал своей способности защищать свою «национальную личность» от нападений со стороны западного модернизма. Японец сразу разрешил проблемму с полнотой, зрелостью и цельностью, которые не могут радовать сердце некоторых других народов.

Китайское общество оказалось как бы ниже Японского.

Но интеллектуально — имея в виду образованные классы — Китаец, по единогласному мнению, выше. Молодой Китаец учится лучше и быстрее, чем молодой Японец. Для него позже наступает в известном возрасте, остановка в способности к учению, столь общая у многих рас. Китайская философия — мать Японской философии; Японец признает в Китайце предшественника его собственного интеллектуального развития и этим названием отдает ему дань уважения, в тоже время иногда побивая его: две вещи, которые, вопреки видимости, не являются совсем уже несовместными.

Наконец, Китаец отличается в делах честностью, признанной, установившейся; Японец не считается столь надежным, так что правительство в Токио должно было в указе напомнить японскому деловому миру, что исправность в деловых сношениях служит фактором, необходимым для экономического развития страны.

Вот — основания, хотя краткие и неполные, по которым люди, осведомленные в делах Дальнего Востока, приходят к заключению — вопреки мнению, принятому теперь в остальном мире, — что Китаец в конце концов выше Японца: превосходство, имеющее большое значение для будущности обеих наций.

Puits-Martin. (Le Journal de Pekin).

Религиозная пропаганда Японцев в Корее.

Согласно исследованию, произведенному в Корее, Японцы ведут деятельную пропаганду в этой стране. Японская пропаганда распространяется главным образом на три религии: буддизм, синтоизм и христианство. Результаты этого исследования показывают, что буддизм находится в упадке, потерявши в 1913 г. более 8000 последователей; синтоизм приобрел почти 800 новых членов, а христианство, более 1000.

(Le Journal de Pekin)

Текст воспроизведен по изданию: Япония // Китайский благовестник, № 5-6. 1915