-

АРХИМАНДРИТ АНДРОНИК

В ЯПОНИИ

III. ЯПОНСКАЯ РЕЛИГИЯ И ХРИСТИАНСТВО В ЯПОНИИ.

Религия Японии — синтоизм и буддизм. Конфуций. Христианство в Японии: папизм, протестантство и православие; начало последнего, распространение по всей стране. Национальный характер православия. Кафедральный собор в Токио. Семинария. Катехизаторское и женское училища. Церковное пение. Чисто христианская наша проповедь и культуртрегерство инославных. Неторопливость оглашения для крещения. Знамения и чудеса среди православных. Трудность для христианства среди язычества. Прочность нашего церковного дела в Японии. Тесная связь пастырей с паствой. Состав христиан. Сила православия. Недостаток средств и деятелей и причина сего. Управление японскою церковию. Пожелание успеха миссии.

Действительно, мрачную силу представляет религия японцев. Национальная религия и древнейшая — синтоизм: она состоит в почитании и почти обоготворении предков, подобном нашему [73] древнерусскому язычеству. Синтоизм и доселе считается государственной религией: и микадо, и все сановники синтоисты. А все же эта религия теперь не имеет силы, ее она утратила с тех пор, как японцы от Китая и Кореи позаимствовали буддизм-индийскую религию. Буддийские бонзы, не встретивши сначала себе сочувствия в стране, однако, потом столетия в два завоевали себе всю Японию, и теперь буддизм является господствующей религией. Мало того, буддизм сумел как-то приспособить себе и самый синтоизм. Теперь и в синтоистской "мия" или храме можно встретит буддийских идолов и вообще много буддийского. И в буддийской "тера" или храме усмотрите много из синтоизма. Теперь нет в Японии ни чистых синтоистов, ни целых буддистов. Сам микадо, оставаясь официально синтоистом, вместе с тем не чужд и буддизма, одинаково безразлично проделывая все и синтоистские, и буддийские обряды и церемонии. Но все-таки буддизм и бонзы нужно и ныне признать господствующими в Японии. Учение о нирване — вот главное содержание буддизма, как религиозного исповедания. Погружение в нирвану — вот смысл жизни по буддизму. Цель погружения в нирвану в том, чтобы забыть о своем собственном существовании, дойти до полного забвения себя, почти перестать сознавать себя, сколько возможно для человека. Что такое самая эта нирвана на самых высших степенях, — буддизм об этом ничего определенного не хочет сказать. Утверждать ее, как небытие, он, однако, отказывается. По буддизму, в нирване, может быть, что нибудь и есть, но он этого пока не знает, ибо никто из погрузившихся в нирвану до высших ее степеней еще не говорил о ее содержании. Как в Индии, так и в Японии есть множество монастырей, где тысячи подвижников проходят разные степени погружения в нирвану. Есть отдельные скиты, в которых живут особенно строгие подвижники — анахореты. Вообще все бонзы безбрачные и весьма напоминают ксендзов не только этим, но и тем, что они — такие же бритые, чистенькие и холеные. Но теперь подвижничество у буддистов японских весьма упало, а бонзы вообще весьма развратный народ, и только разве по преданию и по привычке народ все-таки почитает их, как своих руководителей. Впрочем, за последнее время и буддисты начали подниматься: испуганные сильным успехом христианской проповеди в Японии, они подняли шум, но, не властные уничтожить христианство, решили противодействовать ему своей проповедью. На двух из таких проповеднических собраний и нам пришлось быть. В одном собрании проповедник был вялый и неинтересный, — народу было у него очень мало, а в другом собралась толпа слушателей, которых действительно сумел заинтересовать проповедник. Он [74] рассказывал из истории Японии и из жизни буддийских святых, говорил очень бойко и оживленно, не стеснялся и в жестикуляции, превосходя нередко и ксендзов-проповедников. Но иногда не стеснялся и каламбур отпустить, чтобы развеселить своих слушателей, сам засмеется, и слушателей рассмешит. Но эта энергия есть уже запоздалый паллиатив, буддизм должен исчезнуть, ибо христианство забирает силу в стране. Да и общий умственный рост страны все-таки скоро скажется в отступлении народа от глупого идолопоклонства без всякого бога. Буддизм — единственная в свете религия без бога, это религия атеистическая по самому существу. Ибо ни сам Будда, ни все следующие за ним меньшие Будды не суть боги, а лишь в разной степени через погружение приобщившиеся к нирване буддийские святые, изображениям которых, как идолам различным и иногда страшным, и кланяются буддисты. Поэтому для самой жизни буддизм не дает никакого смысла, на самую жизнь он учит смотреть, как на зло, с которым чем скорее сосчитается человек, тем лучше для него, ибо небытие лучше бытия. Ничего, конечно, нет общего в этом у буддизма с христианским взглядом на жизнь, как на зло: жизнь действительно зло, ибо греха в ней много и человеку иногда трудно от него убежать, а поэтому всеми мерами нужно бороться, чтобы сократить и даже уничтожить грех и там, в ином мире, явиться чистым духом. Понятно, что для этого и самою жизнию не приходится дорожить, если она соединена часто с грехом, христианские подвижники и убивали свою плоть, как вредоносную и задерживающую их свободный дух на пути к Богу. Бонзы теперь уже чувствуют приближающийся им конец и по своему спешат приспособиться как-нибудь к христианству. А в способности приспособляться им нельзя отказать, как настоящим иезуитам. В 1898 г. на Пасху к нам в миссию пришел один бонза, желая с нами вместе праздновать. Он рассыпался, конечно, в любезностях перед нами, говорил, что христианство имеет нечто общее с буддизмом, что буддизм нужно как-то реформировать и тогда все будет у нас ладно. Конечно, это с нашей точки зрения все равно, что бред сумасшедшего, но, должно быть, иногда и здравым бонзам не приходит ли мысль, что нужно будет собирать пожитки да убегать. Но гадать небезопасно, а говорить о том, что есть, и можно, и нужно. И в этом отношении приходится сказать, что конец буддизма наступит, а христианство займет в душах, призванных ко спасению, подобающее ему место, ибо кроме единственного имени Господа Иисуса Христа нет другого имени под небом, которым бы можно было спастись. А что основания для такого заключения есть, это мы увидим сейчас. [75] Есть еще одна моральная система в Японии, это конфуцианство. Обыкновенно, его считают тоже религией; а на самом деле оно настолько же религия, насколько и наши народные пословицы и изречения. Конфуцианство — это лишь моральные и практические советы Конфуция людям о том, как жить и поступать в разных житейских случаях; практического в этих советах даже гораздо больше, чем нравственного. Это-то, может быть, так и привлекло внимание практических японцев к Конфуцию, а может быть, в значительной мере и создало такой их характер.

Как мы видели прежде, христианство через иезуитов в первый раз занесено было в Японию в половине XVI столетия, но по вине самих же иезуитов-политиканов отсюда через столетие и изгнано было. Много крови пролито было тогда, особенно в Нагасаки; там с одной скалистой горы сотнями бросали христиан в море. Нужно отдать справедливость отцам иезуитам, они сумели воспитать сильную веру в своих христианах: среди пыток, надругательств и мучений очень мало было отречений и измен; больше кровью стояли за веру свою. Были и такие, которые тайно и, конечно, с великою опасностью сохранили свою веру, передавая ее в своем роде; и вот таким-то путем в Японии оказались христиане, хотя и немногочисленные, ко времени открытия Японии в половине прошлого столетия, т.е. христианство сумело, хотя и скрытно, удержаться в Японии в течение двух столетий со времени гонения на него. С этих христиан паписты и начали свою новую проповедь в Японии в XIX столетии; отыскавши их, они наставили их в том, чего им недоставало и что они могли утратить за трудное время, а потом постепенно повели дело и новой проповеди в стране. Одновременно с папистами появились в Японии и протестанты многочисленных и разнородных сект западного и американского мира. Паписты и протестанты теперь располагают и богатыми денежными средствами, и множеством благотворительных и просветительных учреждений, и множеством деятелей. По имеющемуся у нас отчету всех японских миссий за 1899 г. у протестантов было 727 миссионеров и миссионерок (иностранных) при 41,808 христианах, а у папистов 610 миссионеров и миссионерок (иностранных) при 53,924 христианах. Как видите, цифры весьма почтенные. И Европа, и Америка весьма не скупятся, уделяя громадные капиталы и высылая на дело миссии целые сотни миссионеров. Понятно, что при таком множестве деятелей и количество христиан должно быть большое, а кроме того и богатая благотворительность может многих привлечь. Расчет верный, но лишь по человеческим силам и соображениям. Прочности в деле при таких условиях быть не может, — в данном случае [76] обращает ко Христу не столько проповедь, при которой всякий свободно может воспринять христианство, сколько те заманки, которыми так богато располагает инославная миссия. Непрочность дела, помимо тех многочисленных отпадений в язычество, о которых все в Японии знают, сказывается и в самом дроблении протестантства на секты: уже в чисто японском духе там появилась новая секта — японская церковь Христа. А со временем появятся и еще новые секты, если японцы усвоят главный принцип протестантства о полной свободе исповедания, — всякий может веровать так, как понимает. На наших глазах с американской миссией случилась такая беда. Американец Харрис пожертвовал громадный капитал, на который купили в Киото несколько кварталов земли, настроили громадных зданий и открыли университет "Досися". Главная цель его приготовлять миссионеров из японцев, которые, проходя потом в жизни разные служебные поприща, заботились бы о распространении христианства среди японцев. Цель прекрасная, но японцы перехитрили американцев. Сначала они под руководством американских подготовили своих туземных профессоров, потом постепенно забрали весь университет в свои руки, а затем объявили полную свободу исповеданий для своих членов, и, наконец, всеподданнейше предложили правительству принять университет в свое министерство народного просвещения. Правительство же, не будь глупо, приняло себе их всеподданнейшую передачу университета, и таким образом американцам не только не осталось места в своем же собственном учреждении, но и христианского мало осталось в университете. Американцы подняли шум, укоряя японцев в коварстве, а самое правительство чуть не клеймили прозвищем вора и разбойника. Но поделать ничего не могли, — правительство молчало, а японцы делали свое дело. Да и из протестантов многие оправдывали японцев. Последние явились только прекрасными учениками протестантов, точно и плодотворно усвоившими основное в протестантстве. Если справедливо, что всякий может веровать так, как хочет, то японцы "Досися" уверовали настолько, чтобы предоставить полную свободу верования своим членам, а после этого американцам, конечно, нечего делать в университете, и потому правительство справедливо поступило, когда взяло себе университет.

Не прочнее и дело папистов. Кроме того, что они весьма не стесняются своей статистикой, записывая иногда случайно окропленного святой водой, которого потом теряют совсем из вида, — кроме этого они вовсе мало заботятся о научении христианству своих обращенцев и до крещения, и после него. Пять лет назад к нам обратилось целое селение японцев с просьбой принять [77] их в православие от папизма; от нас прежде всего послан, был к ним священник — разузнать причину их желания и степень их христианского просвещения, так как нам известна слабость папистов в этом отношении. Ксендз там оказался очень зажиточным, — он на свои средства построил прекрасный костел, но это не удержало его паству от измены. В христианстве, однако, некоторые оказались понимающими лишь то, что есть Бог, да Христос Спаситель, да Богородица, а вообще слабо сознавали христианство. Священник наш долго говорил им, их выспрашивал, допытывался, понимают ли теперь что в православии. Оказалось, что многие совсем не пригодны для христианства по полному непониманию веры. Так и пришлось отказаться от принятия целого селения, — присоединены были только более надежные, в уповании, что от них постепенно могут усвоить христианство и остальные желающие. Все это говорит о том, как непрочно и доброе апостольское дело, если оно ведется лишь средствами человеческими, так же, как и всякое иное мирское предприятие. Совсем иначе, благодарение Господу, обстоит дело нашей миссии.

В 1859 г. в Хакодате, на севере Японии, наш консул Гошкевич при своем консульстве построил храм и через министерство иностранных дел просил св. синод прислать иеромонаха из академических. Из многих пожелавших был избран студент с.-петербургской духовной академии иер. Николай (Касаткин), в 1861 г. прибывший в Хакодате. Ближайшим образом он, конечно, назначен был для консульской церкви; но ему поручено было посмотреть, нельзя ли начать проповедь христианства в Японии, и, если можно, то постепенно приступить к делу. Целых восемь лет он занимался серьезным изучением японского языка, истории и литературы, делал переводы некоторых священных и богослужебных книг на японский язык. Изучение языка, весьма трудное и теперь, как мы видели, тогда было еще труднее, так как не было почти никаких руководств и лексиконов, и все приходилось добывать ощупью, да и то из английских переводов. Однако иер. Николай все это преодолел, хотя иногда, как сам рассказывает, впадал в полное почти отчаяние до слез перед трудностью изучить язык. Вместе с тем он постепенно знакомился и с японцами, и с жрецами их. Господь скоро весьма порадовал его. Однажды пришел к нему один жрец Савабе, весьма большой фанатик своего язычества. И пришел он исключительно с целью ругать иер. Николая за его проповедь, упрекал его, как и всех проповедников христианства в Японии, в злонамеренности и злобно поносил все христианство, не стесняясь в выражениях. Когда он [78] кончил свою возбужденную ругань, иер. Николай мог сделать и ему в свою очередь спокойный упрек, что он бранит вымышленного им врага, что толковый человек прежде, чем бранить, должен узнать, в чем дело. "Знаешь ли ты содержание того учения, которое я проповедую?" — спросил его иер. Николай. Савабе должен был, уже достаточно успокоившись и устыдившись, сказать, что не знает, и пожелал, чтобы ему было подробно рассказано об этом. И вот началась катехизация, или оглашение человека, сначала до фанатизма державшегося своей старой веры и лишь из любопытства и из желания потом еще более ругать христианство искавшее узнать его, а потом постепенно смягчавшегося до сердечного внимания к новому учению. Это происходило в квартире иер. Николая изо дня в день. Савабе сначала часто перерывал речь иер. Николая, горячо и задорно возражал ему, ругался; а потом тоже еще задорно, но уже сам выспрашивал и допрашивал, чего не понимал или на что не обратил прежде внимания. Потом и такой задор постепенно исчез и Савабе начал внимательно и горячо выспрашивать все, что иер. Николай мог сообщить ему из христианского учения. После Савабе сам рассказывал, что все выслушанное он записывал и внимательно обсуждал и изучал; но дома заняться этим нельзя было: жена его была ярая фанатичка, кроме того преждевременно могли начаться сплетни и была бы беда. Поэтому, он во время своих языческих богослужений вместо языческого молитвенника читал про себя свои записки о христианстве, чтобы все это сообразить и усвоить. Прошло много времени, и Савабе заявил, что он хочет быть христианином. Оглашенный окончательно, Савабе и был крещен иер. Николаем с именем Павла, в честь одноименного ему апостола языков, от фанатизма иудейского обратившегося в ревностного проповедника христианства. Это было в 1868-1869 г.г. Скоро обратил Павел Савабе в христианство и некоторых из своих друзей — Якова Урано и Иоанна Сакай. Малолетнего сына Савабе пришлось ему со скорбию великою пока оставить при кумирне для пропитания больной жены своей. Сам он вместе с обращенными Урано и Сакай ревностно принялся за проповедь христианства, по призыву иер. Николая, ходя из города в город по своей родине. Весьма убивался Савабе, что, обращая других, он принужден пока оставить в руках диавола свое родное чадо. Немало пришлось ему претерпеть, кроме обычных трудов в деле проповеди, и прямых гонений даже от властей. Однажды он заключен был в тюрьму, в другой раз в Сендае посажен был даже в подземелье, из которого редко кто выходил здоровым. Но Савабе явился истинным подражателем ап. Павла. Так, стараниями иер. Николая [79] и первых его обращенцев дело проповеди было вполне подготовлено. В 1870 г. иер. Николай возвратился из России в сане архимандрита, как начальник открытой миссии; в 1875 г. камчатским преосвященным Вениамином Павел Савабе и Иоанн Сакай были посвящены в сан священника. Отселе наша миссия и начала свою просветительную деятельность, на всю Японию, ибо японцы проявляли живое внимание к миссионерам. К сожалению, нужда была великая и в деятелях и в самом необходимом для самих деятелей. Даже достаточного на большую толпу слушателей помещения не было у от. Николая за неимением средств. "Представьте себе комнату на чердаке, по точнейшему измерению 11 футов длиною, и в этой-то комнате, высотою немного более двух аршин с половиною (а о. Николай выше двух с половиной), в которой стоит стол, несколько стульев и подобие самодельного дивана, происходило обучение Закону Божию двадцати человек. Сидеть — уж не спрашивайте, как сидеть. На стульях, на диване, на полу, на ступеньках, ведущих на чердак. К счастью, еще два окна, одно наискось от другого: если благотворительная природа посылает ветерок, то и ничего. А нет течения воздуха, духота нестерпимая. Внимание с трудом связывает мысли. Самое горло отказывается служить более, чем полтора-два часа подряд. И слушателям плохо: бедные усердствуют слушать новое учение и аккуратно приходят, усердно работают веерами, чтобы освежить лоб и возбудить движение мысли. Что делать?.. Увы, и летом, и зимой, круглый год будет все то же неудобство для проповеди". Ближайшим сотрудником о. Николая пока был с 1871 кандидат киевской духовной академии иеромонах Анатолий. Других пока не находилось, к сожалению. Кроме всех этих трудностей были беды и иного рода: протестантские миссионеры из зависти к быстрым успехам православия напевали японцам, что о. Николай проповедует небезкорыстно, что за его проповедью придет Русский Царь и заберет Японию себе. К сожалению, нужно заметить, что японцы смутились этими наветами врагов наших, и религиозных, и политических, и весьма подозрительно иногда относилась к нашим миссионерам. Но потом увидели, что о. Николай не подает никакого довода к таким подозрениям, что его проповедь, напротив, лишь религиозная, без всякого намека на политику, и оставили свои подозрения, а проповедь пошла все успешнее и успешнее: в 1878 г. насчитывалось уже 6 священников из японцев, катехизаторов 78, проповеднических пунктов до 150, а христиан около 5,000 человек. К 1880 г. юная поместная церковь в Японии возросла настолько, что явилась нужда иметь ей и своего ангела церкви: в марте этого [80] года о. Николай и был в С.-Петербурге возведен в сан епископа. С этого времени еще шире пошло дело проповеди по Японии. Преосв. Николай и в архиерейском сане остался тем же простым, самоотверженным и неутомимым проповедником, каким был доселе. Но теперь ему пришлось особенное внимание уделить доселе слабому переводческому делу.

К этому трудному делу преосв. Николай был вполне подготовлен; сами японцы говорят, что он едва ли не самый ученый человек в японском смысле, т.е. он знает китайских иероглифов столько, сколько редко кто знает из самих японцев. В былые времена преосв. Николай знал их тысяч до семи, но теперь, конечно, многие перезабыл за ненадобностью. Итак, преосв. Николай занялся переводами; за все время им вместе с ближайшим сотрудником в этом деле Павлом Накай переведено все необходимое для богослужения и треб, а теперь отпечатан и перевод Нового Завета. А в то же время он то и дело предпринимал поездки и по Японии, главным образом, для обозрения церковных общин. Дело же проповеди вели его сотрудники. Русских миссионеров никогда там не бывало больше трех, а больше все по одному в разное время, и все переменные. К сожалению, нужно сказать, — не уживаются там они: то почему-либо для дела не погодится, то по родине заскучает, то заболеет, и вот все бывшие в Японии миссионеры русские, несколько лет проживши, иногда прекрасно научившись говорить по-японски, оставляли миссию и возвращались в Россию. Это, конечно, очень печально, но это же и к пользе Церкви Христовой; волей-неволей проповедь сосредоточилась в руках самих же японцев, под руководством и наблюдением преосв. Николая и тех немногочисленных русских миссионеров, которые там появились. Поэтому японская поместная церковь должна быть в этом отношении названа народною и японскою в собственном смысле. В беседе с преосв. Николаем один епископальный миссионер сам это признал с сожалением, что у остальных миссий в Японии этого нет. У нас в Японии все совершается японцами и на японском языке. Одно это уже весьма много значит в смысле прочности миссионерского дела. Даже и для будущего это весьма важно: случись так, что почему-либо не окажется там вовсе русских миссионеров, — дело не остановится и не погибнет, туземные деятели, уже вполне освоившиеся с церковными распорядками, по своей силе и инициативе будут продолжать и возращать начатое. Такую прочность нашего там церковного дела охотно признают и протестантские миссионеры в Японии. Великое испытание теперь постигло нашу церковь в Японии, воюющей с Россией. По одним сообщениям преосв. Николай [81] выехал из Японии вместе со всем нашим дипломатическим корпусом, по другим — наотрез отказался выезжать. Мы с своей стороны уверены в последнем, таков характер преосв. Николая, который нам прекрасно известен. На советы уехать из опасения смерти от коварных и мстительных японцев преосв. Николай несомненно отвечал, что смерти он не боится самой мучительной, да и какой бы смысл был от его проповеди, еслибы он из страха смерти убежал? Одно только можно предположить, что могло заставить его выехать из Японии: это — настойчивое предложение самого японского правительства, несомненно могущего опасаться мстительности неразумной толпы своих подданных. Злые фанатики могли что-нибудь устроить против преосв. Николая, а потом за это придется вести трудные переговоры и, может быть, весьма убыточные для Японии с нашим правительством. Данные для этого были: когда закончена была японско-китайская война, весьма выгодная для Японии и убыточная для Китая, в Иокогаму прибыл известный Ли-Хун-Чан для заключения мирного договора, весьма унизительного для китайцев: однако, нашелся какой-то фанатик, который тут же из толпы выстрелил в Ли-Хун-Чана, так что последнему пришлось потом долго лечиться. Японцы должны были за это сбросить много контрибуции, а фанатизм свой проявили, хотя и в лице одного глупца. После, когда мы взяли завоеванный ими Порт-Артур, они иначе проявили ту же злобу: толпа солдат в самом Токио напала на коляску, в которой катались дети нашего посланника, и попортила ее. Что же можно ожидать от них теперь, когда они все поставили на карту, только бы разбить ненавистную им Россию? Поэтому, может быть, сами японцы настоятельно предложили преосв. Николаю выехать из Японии.

В 1884 г. преосв. Николай начал постройкой в Токио кафедральный собор, составлявший давнишнее его святое желание. Средства на него дала наша св. Русь, охотно отозвавшаяся на призыв апостола Христова. Собор стоил около 350 тысяч рублей и закончен в 1891 году. Дивное создание представляет он. Построен он на горе, в виду дворца микадо, и как бы царит над всей столицей. Стиль его византийский, куполообразный, в виде правильного креста, совершенно открытый внутри отовсюду. Просторные три алтаря отделяет прекрасный золоченый иконостас в три яруса с иконами художественной московской работы в строго церковном духе. Жаль только, что пока стены еще не расписаны живописью, — тогда бы еще большее впечатление производил этот дивный собор. Но и теперь японцы-язычники постоянно приходят полюбоваться на него и весьма умиляются всем виденным в нем, а особенно, если попадают на богослужение торжественное. [82]

Около собора теперь устроены каменные постройки для членов и учреждений миссии, неподалеку деревянные здания семинарии и женского училища в последнем обучается до 200 девиц, а в первой количество учащихся изменяется от 60 до 180. Нужно иметь в виду, что вовсе нигде не учившиеся мальчики в семинарию не принимаются, в ней учатся дети священников и катехизаторов, а равно и светских, лишь желающие посвятить себя служению церкви в скромном звании катехизатора с весьма малым вознаграждением, сравнительно с светскими профессиями; поэтому и учащихся много не бывает. А в женском училище всегда бывает переполнение: дело поставлено весьма прекрасно, девицы отлично воспитываются, постоянно поэтому в училище просятся и дочери язычников, но приходится отказывать за неимением помещения и средств, тем более, что мы в Японии не преследуем никаких просветительных целей, кроме проповеди в собственном смысле. В училище воспитываются преимущественно дочери священников, катехизаторов и некоторых христиан. Это будущие жены церковных деятелей. Кроме учебной части здесь обучают их и хозяйству, и шитью, и прочим женским рукоделиям, и живописи, и музыке, и пению. Вообще это прекрасная школа, говорят, лучшая среди всех женских школ в Японии — и национальных, и миссионерских. Кроме этих двух школ при миссии есть еще катехизаторская школа, в которой нередко учатся даже старики, пожелавшие послужить церкви катехизаторами. При более широкой постановке миссионерского дела эта школа могла бы быть академиею в самом лучшем смысле, а теперь она лишь подготовляет специально к проповеди.

Из указанных двух школ — семинарии и катехизаторской — и выходят проповедники наши в Японии. За вышеуказанный нами отчетный инославных миссий 1899 год, у нас было 27 священников, 170 катехизаторов при одном епископе и 25,231 христиан. Где есть священник, там непременно есть или настоящая церковь, или молитвенный дом. Богослужение, конечно, по всей Японии совершается на японском языке. Напевы взяты наши обычные русские. Конечно, самое лучшее пение в хонквае или кафедральном соборе в Токио. Здесь поют семинаристы, катехизаторы и ученицы женского училища, разделившись на два хора. Нужно заметить, что у японцев пения вовсе нет, не имеют японцы и слуха; поэтому весьма трудно обучить их правильному пению. Однако, наша миссия в этом отношении достигла удивительных успехов: иностранцы положительно приходят в восторг от пения нашего хора. В общем, поют, действительно, стройно, старательно и красиво, хотя иногда и не без греха бывает. Но и [83] это — великое дело для японцев, совершенно не имеющих у себя пения. Отсюда из хонквая певцы потом разносят церковные распевы и по всей Японии.

За минувший отчетный год в Японии насчитывалось православных христиан уже 28,230 при 28 священ. и 146 катехизаторах. Конечно, сравнительно с инославными там миссиями это небольшая цифра, но нужно принять во внимание те большие контингенты заграничных миссионеров, которые там работают, а особенно те чуть не миллионые капиталы, которыми они распоряжаются на свое миссионерское дело, те многочисленные благотворительные учреждения, которыми, как приманками, они завлекают к себе учеников. Главное, нужно иметь в виду то, что инославные миссии, как всюду, так и в Японии, вовсе не христианство проповедуют, — об этом, как самом главном, они и не особенно заботятся. Мы уже говорили в своей книжке "Миссионерский путь в Японии", что в соборе Парижской Богоматери есть кружка, над которой надпись призывает пожертвовать на миссии заграничные, распространяющие европейскую культуру среди дикарей мира. И на деле они, именно, эту культуру и приносят язычникам, хотя, конечно, оговариваются, что такая высокая культура создалась благодаря тому новому для язычников учению, которое называется христианством. Христианство, как спасение всех во Христе, как возрождение человека от греха для новой жизни по воле Божией, которая есть святость наша, — не составляет главного предмета забот инославия, как в христианских странах их, так и в деле миссии среди язычников. Христианство они представляют лишь пособником для культуры человеческой, для благородства или гуманности в жизни. Христианство, как спасение души человеческой, ради которой Сам Творец ее Сын Божий явился в последок дний сих Сыном человеческим, — такое христианство, как высшее всяких земных целей, как единственная драгоценная и самосветлая жемчужина, совершенно неизвестно западным миссиям и народам. Миссионеров их можно лишь культуртрегерами назвать, а не апостолами христианства. Поэтому они стараются как можно больше завербовать себе последователей, не заботясь о том, насколько они понимают христианство, не говоря уже о том, насколько они являются действительно христианами. Выше мы уже указывали это у папистов, когда говорили о заявлении целого селения перейти из папизма в нашу церковь. Тоже и у протестантов. Как известно, за последние годы в Японии миссионерское дело значительно приостановилось, так как японцам, занятым военными приготовлениями и военным задором против России, было не до христианства. Западные миссионеры приуныли и заговорили иначе. Они [84] открыто начали в своих проповедях приравнивать христианство к модным теперь веяниям социализма, гуманизма и т.п. Говорили, что христианство всюду разносит просвещение и прогресс, к которому так стремятся японцы и т.п. Понятно, что такая проповедь ни к чему никого не обязывает: принять ее не значит еще быть христианином. А по существу и вся проповедь протестантов такова. Поэтому весьма мало говорит за успех их проповеди количество их последователей.

Иное дело представляет наше православие. Оно, в противоположность папистам и протестантам, говорит лишь о спасении души, призывает в борьбе с грехом, к подвигу крепкому и бодрому. Ни о какой культуре не может быть и речи. Это же чистое христианство возвещается нами и в Японии. Поэтому мы там не торопимся с обращениями. Даже и в самой проповеди мы избегаем той искусственности и деланности, какие проявляются у протестантов. Они часто среди улицы произносят громовые речи, не стесняясь даже, если и слушателей не осталось, а случайные прохожие, заслышавши, что о Иисусе говорят, скоро уходят, так как это уже всем дочти известно теперь, и таким путем протестанские миссионеры совершенно опошлили христианство, так что многие о нем и слышать не хотят.

Наша проповедь обыкновенно ведется таким путем. Христиане сами находят своих знакомых или родственников, желающих послушать о христианстве. Таких потом они как-нибудь знакомят с священником или катехизатором, который и начинает проповедь. Если окажется, что слушатель действительно интересуется христианством и желает поучиться, то начинается правильное оглашение. Но и после этого дело идет неторопливо. Бывает даже так, что и после продолжительного оглашения крестить нельзя. Дело в том, что область веры для японца чужая и трудно усвояемая область более, чем для какого-либо другого народа. Как мы раньше говорили, это народ утилитарист и материалист, по самой своей природе, а религия его атеистична в самом своем основании и содержании. Поэтому сколько нужно духовного старания, а лучше сказать, с самого начала уже и духовного опыта, чтобы японцу, отрешившись от своего, понять область Духа, составляющую предмет и содержание нашей непорочной веры? Иногда оглашаемый расскажет весь катехизис, всю священную и даже церковную историю, и однако, сам говорят, что веры не имеет и не понимает. Зачем же такого крестить? Мы и не спешим; иногда через год оглашения оставляем, конечно, с сожалением, такого духовно-несчастного, в [85] надежде, что после Бог ему поможет просветиться и восприять Его всесильную благодать. И нередко наши ожидания исполняются.

Благодаря такой строгости и осмотрительности при оглашениях, при отсутствии погони за численностью обращений, дивные дела творятся у нас в церкви, ради которых вовсе не жаль, что у нас в Японии нет и половины христиан сравнительно с количеством папистов и протестантов. Можно сказать, не проходит ни один случай крещения без какого-либо знамения. Больной неожиданно выздоравливает после крещения, убитый духом заметно ободряется, суетный в мирских делах обновляется и уцеломудривается. Это уже явное дело Божией силы, а вместе и несомненное свидетельство о доброй вере, вселяющейся в наших христиан. Ничего подобного не наблюдается там в инославных миссиях, да и быть не может, коль скоро важно лишь согласие человека с новым учением христианским и культивирование себя по его указанию. Возвышения человека до Бога нет и быть не может; поэтому и случаи крещения составляют целый праздник для всей поместной церковной общины. На крещение собирается много христиан, все радостные и умиленные, всякий вспоминает свое крещение, если он крещен в возрасте. Обыкновенно крещения приурочиваются к праздникам Пасхи и Рождества Христова. Был ли ныне перед Пасхой этот святой праздник? Благополучно ли переживут наши христиане в Японии эти светлые дни церкви? Грустно и задаваться нам такими вопросами. Но дело Божие в Его руках и никто его не испортит, иначе сам поплатится серьезно.

Но не только в начале своего воцерковления такими являются. наши христиане. Можно сказать, что самая главная добродетель наших японских христиан-это живая, почти детская вера. Когда нуждающемуся в помощи Божией приходится прибегать к ней, то редко бывает, чтобы явно Бог не помогал ему. Тоже самое, что совершается по вере с крещающимися, бывает и при совершении причащения, елеосвящения и т.п. В этом роде то и дело приходится слышать рассказы. Расскажем один из таких. В одном большом городе перед Пасхой заболел христианин, очень богатый. В семье у них никого нет, поэтому жена его одна ухаживала за ним; но Пасху захотелось ей встретить вместе со всеми того же прихода христианами, почему она, оставивши больного мужа, поехала в город, где у нас есть церковь и священник. Встретивши Пасху и отпраздновавши со всеми христианами, она поторопилась к больному мужу. Но, ухаживая за ним, и сама слегла к постель. Послали телеграмму к священнику, чтобы приехал и причастил обоих больных. Священника телеграмма нашла в другом селении, [86] куда он поехал с пасхальным святом. Приехавши, он исповедал и причастил их почти безнадежно больных. И вот они оба тут же встали, значительно бодрые, а дня через два и окончательно оправились и от болезни следа не осталось. Такова вера их в силу Божию, которую им указали, именно, как единственную силу. Но дивно в этом отношении то, как христиане относятся ко всем таким знамениям Божиим. Обыкновенно после Пасхи и Рождества священники и катехизаторы пишут преосв. Николаю письма, в которых отдают подробный отчет за праздник, пишут об оглашаемых, о крещенных, о проповеди вообще, о церковных делах и даже своих личных. Упомянутый священник в таком своем письме между прочим в конце его и прибавляет: "было столько-то крещений, крестили таких-то, и праздник встретили так то, а на празднике вот какой случай был". И дальше совершенно спокойно, без особенного подчеркивания, рассказывает то, что мы сейчас рассказывали. Потом были они и у меня в Оосака и на мой вопрос рассказали об этом случае тоже совершенно просто и спокойно. И вообще на это наши христиане смотрят очень просто: сказано: "просите и дастся вам", — они и верят, так и получают просимое, причем относятся к этому так же, как, например, голодный к обеду. Естественно, что обед утоляет голод, — таков естественный порядок вещей, так и всякое даяние Божие, если с верою его просят, подается непременно человеку на пользу; ничего тут необычного нет, а вполне настоящий порядок вещей духовных. Воистину это признак живой, детской и чистой веры, просто и доверчиво относящейся к Богу.

Конечно, и там есть грех, и там есть маловерующие. Есть даже отставшие от церкви, по небрежению. Есть и охладевшие, которых называют по-японски "рейтан". Но нужно иметь в виду обстановку, среди которой живут там наши христиане. Кругом язычество. В семье иногда один христианин, а остальные язычники. Нередко язычники по характеру сильнее и настойчивее бывают и поэтому христианам трудно даже христианское звание сохранить, не говоря уже о посещении храма и т.п. В одном городе нам пришлось войти в семью, совершенно охладевшую, по словам катехизатора, к церкви. Приняли меня в лавке, где я их нашел. Познакомившись, я тотчас же и высказал сожаление, что их не было в тот день за богослужением. Хозяин попросил меня в комнату, а хозяйка осталась в лавке. Там я подробно начал говорить, как худо оставлять Церковь и Христа. Высказал много укорительного и прискорбного, почти угрожал Иудиным местом за холодность к вере. Смотрю — мой слушатель [87] совершенно равнодушно выслушивает мою филиппику, — очевидно, думаю, или не понимает моей плохой японской речи, или совершенно охладел духовно. Спросил его — понимает ли, что говорю ему. Понимаю, говорит, да у нас жизнь и условия ее совсем иные, чем в России. Сказал это, да как заплачет горькими слезами. И потом долго говорил, что живут они среди язычества, более сильного по количеству и преданиям страны, что иногда трудно соблюсти веру среди таких условий, приходится во всем быть исповедниками, а силы не хватает. Говорил, что он уже несколько раз охладевал и опять возвращался, а теперь опять имеет сильное желание воспрянуть духом и никогда уже не отступать, в чем и просил молитвенной помощи. Пришлось утешать старика и отказаться от своих прежних строгих слов. А дочь его, в тот день причащавшаяся, почти рыдала во все время нашей беседы. Очевидно, так ей хотелось пребывать христианкой и так трудно было соблюсти свое желание. А оказывается, что жена этого христианина вовсе отступила от Церкви и не желает, чтобы и другие оставались христианами. Муж слабохарактерный и она им совершенно управляет, как хочет. Вот поэтому-то ему с дочерью и трудно быть верными христианству; иногда по человеческой немощи и ослабевают духом. Таково ведь положение христиан наших и вообще в Японии. Возможно, что таких, как указанный, случаев наберется и немало. Очевидно, и в Японии в этом отношении происходит то же, о чем не раз упоминает с укором и предостережением ап. Павел в своих посланиях. Конечно, все это печально, но не так страшно и не так много подобных случаев. Но, появится энергичный катехизатор или священник, и он скоро всех снова привлечет к церкви и жизнь церковная забьет ключом. Это постоянно приходилось наблюдать на месте.

Приведенный нами случай еще и с другой стороны свидетельствует о прочности нашего церковного дела в Японии. В этот раз, как и вообще в своих отношениях к христианам, я наговорил весьма много укоров и строгих слов своим собеседникам, я же им доселе был совершенно неизвестен, и по народности совершенно чужой человек, лично пока еще не имевший перед ними никакого авторитета. Они могли бы попросить меня о выходе за мою резкость и вовсе уйти от церкви. Нет, — они сожалеют о своей слабости, краснеют и волнуются до слез, просят простить, обещают воспрянуть духом и действительно исполняют свое желание и слово. Это ясно свидетельствует, что церковное дело наше в Японии прочно поставлено на камени веры, что между паствой и пастырями тесная связь, что жизнь церковная [88] может высоко стоять и ярко светить. В этом отношении нам пришлось убедиться на своем деле. После четырех месяцев пребывания в Японии, когда Бог помог нам освоиться несколько с языком японским, мы переселились из Токио в Оосака, где ни русского человека встретить, ни русского слова услышать нельзя. Отслужили мы первую литургию; христиан собралось немного. Поскорбевши об этом, решили мы ходить по христианам изо дня в день из дома в дом. Большею частию приходилось начинать с сожаления и обличения, что в церковь не ходят; потом рассказывали мы назидательное или из русской церковной жизни, или вообще из христианской жизни. Со вниманием все выслушивали христиане, а обличения буквально с волнением сердечным. И начала собираться постепенно моя церковная дружина. За бдением — народ, за обедней — народ. Но, вижу, — народ разный бывает. Оказывается, всем членам семьи нельзя зараз отлучаться, так как японцы, конечно, не соблюдают наших христианских праздников. Они и решили делиться и приходили одни вечером, а другие утром.

Потом и приношения начались: отремонтировали здание, отделали церковь, приобрели для нее новый хороший ковер. Японцы ходят босиком или только в носках, поэтому необходимо иметь или циновки или ковер. Да, много духовного сокровища, много веры и церковной жизни заложено пр. Николаем и его сподвижниками-японцами в нашей там церковной общине. Помоги Бог нашим по вере братьям безбедными выйти из постигшего их и нас тяжкого испытания. Уповаем, что это кровавое испытание еще более преукрасит наших христиан и свет Христов осияет потом всю Японию.

И с другой стороны наше церковное дело в Японии представляет очень прочную организацию, чуждую всякого лоска и всего показного. Апостолы Христовы не раз в своих посланиях настойчиво говорят своим ученикам в ободрение их, что не знатных и богатых избрал Бог в церковь Свою, а нищих, худородных, несущих тяготы мира сего, как оказавшихся более способными к восприятию божественной истины о наследовании Крестом Христовым царствия Божия. А богатые и знатные лишь преследовали христиан, доколе не побеждены были силою духа последних. Им среди радостей и счастия житейских не до спасения души было, им и весело жилось, — зачем искать иного царствия? И однако ничего не значущие для мира сего, но христиане, посрамили и упразднили своих врагов, покоривши их без войны знамению Креста. То же самое представляет и наша церковь в Японии. Ее составляют преимущественно средний класс и крестьяне. [89] В городах к ним присоединяются мастеровые и ремесленники, мещане и мелкие торговцы, хотя, конечно, много и богатых купцов. Есть и чиновники. Очень много христиан по деревням. Но это-то и составляет красоту и силу нашей церкви. Наши христиане по самому своему положению более склонны к восприятию христианского учения о грехе, о покаянии, о смирении, о покорности и преданности Богу, об уповании на Его силу и т.п. Это-то часто и привлекает многих к нашим христианам, как и наш простой, верующий народ заставляет умиляться иностранцев. В Кобе один протестант, состоящий по своим средствам даже старостой в своем храме, однако весьма любил приходить на наши скромные молитвенные собрания, совершаемые даже без священника одним катехизатором. Его именно привлекала смиренная и добродетельная жизнь наших христиан. Все это говорит о прочности и правильности первых зачатков нашего христианства в Японии.

Все, что мы доселе сказали хорошего о нашей миссии среди японцев, все это составляет нашу силу и наше преимущество качественное перед количеством инославных миссий и их последователей. Это сознают и сами инославные миссионеры, говоря, что православный катехизатор первый их враг. Стоит ему появиться около инославных, как скоро он всех или многих перетянет к себе. Понятно, что нашему катехизатору состязаться с инославными не приходится: он один на обширный район, на много сел и даже городов, а тех всюду множество. Поэтому, если он опасен для инославных, то, — очевидно, духовною силою Православия. Самая проповедь скромная, без эффектов. Строй церковный — смиренный и добродетельный. Богослужение возвышенное и умилительное по своему содержанию. Проповедь о христианстве, как борьбе с грехом, — вот что привлекает сердца человеческие к нашему делу. С этим не сильна спорить никакая сила и хитрость человеческая. Несчастие наше однако в недостатке деятелей. То и дело поступают почти слезные просьбы от японцев-язычников — прислать им катехизатора, а мы не можем удовлетворить их жажды духовной. По необходимости отказываем или исполняем только отчасти. Именно иногда посылаем временно соседнего священника или катехизатора испытать почву для проповеди, разузнать, каковы желание и склонность просителей, и если окажется верным делом, то начинать постепенно самую проповедь. Нам думается, что были бы средства да люди, так в самое короткое время мы в Японии насчитывали бы не двадцать восемь тысяч христиан, а много более. Но едва ли это было бы прочно. Все, что быстро и лишь человеческими усилиями и мероприятиями совершается, все это бывает непрочно. Пусть лучше не быстро, [90] да сама собой и поливаемая росою благодати Божией возростает наша церковная община.

Нет ничего укорительного в том, что недостает у нас деятелей. Ведь всякий согласится, что пить есть всякий хочет, а малые дети в голоде ни о каких высших соображениях и думать не будут. А средств достаточных мы дать не можем. Россия дает далеко не то, что Запад и Америка для своих миссий, нередко идущих впереди консульских мероприятий и дипломатических завоеваний. Нередко протестантские миссионеры исполняют и консульские обязанности своей страны, или переходят на консульские места. А местные христиане и немногочисленны, и небогаты. Поэтому приходится не получающим пособия от паствы назначать весьма ограниченное содержание. Пять лет назад катехизаторы получали от семи до двенадцати иен в месяц, а священники от двенадцати до двадцати иен. Нужно иметь в виду, что тот и другой не могут иметь никаких побочных занятий. На дело проповеди большой спрос, и некогда, да и не совсем прилично для проповедника иметь посторонние занятия. Кто же пойдет на такой скудный кусок хлеба, если у него нет искреннего желания потрудиться для церкви Христовой? Но так как грех и мамона всегда будут царствовать над людьми, пока они не победят их крепким подвигом, то понятно, что немного находится охотников ради проповеди жить впроголодь, когда можно рядом иметь прекрасное обеспечение на другом деле, не поступаясь и своим христианством. Иное дело у инославных. Те могут дать и дают прекрасное обеспечение своим деятелям, да кроме того прибавляют на всякого нарождающегося нового члена семьи. И охотники находятся, и их много. Но это не истинный успех дела. И наше положение не в ущерб делу, а лишь к славе и прочности его.

Чтобы закончить речь о христианстве в Японии, скажем несколько слов о самом управлении нашей церковью в Японии. Во главе ее стоит преосв. Николай, к которому идут все нити церковной, жизни и деятельности, от него получая указания или поддержку. Всю церковь он знает прекрасно. Конечно, нельзя сказать, чтобы он знал всех поименно, но многих действительно знает и лично. А порядок, ход дела, успех или застой его, — о всем этом он всегда имеет правильное и подробное представление и на основании писем священников и катехизаторов, и из расспросов посещающих его христиан. Можно сказать, что преосв. Николай действительный хозяин всей церковной общины нашей в Японии. Разбросанная по всей стране, она вся вмещается, во исполнение слова ап. Павла, в сердце преосв. Николая и управляется им с полной и ясной осведомленностью о настоящем [91] положении вещей там и здесь. В этом отношении важным пособником ему является и соборное начало управления церковью, строго поддерживаемое в Японии во исполнение правил св. апостолов. Ежегодно около Петрова дня бывает собор со всей Японии. Один год собираются в Токио, или в другой город, все священники, катехизаторы и представители от отдельных церквей, а на следующий год собираются только одни священники. На соборе предлагаются. и обсуждаются отчеты и соображения о всех церквах, соображают о средствах к успеху проповеди, изыскивают и материальные средства на то, разбирают поступающие жалобы на священников и катехизаторов, просьбы и предложения христиан и язычников, избираются и назначаются священники и катехизаторы, причем первых избирают непременно сама церковная община. Собор обыкновенно продолжается, с предварительными докладами от каждого докладчика преосв. Николаю, больше недели. Обсудивши все, поделившись впечатлениями, порадовавши или ободривши друг друга, возблагодаривши Господа Бога за успех и попросивши Его помощи на новый год труда, собравшиеся заканчивают собор и отдают свои решения к исполнению. Заседания собора происходят в здании главного собора. Собор церковный имеет весьма важное значение. Всякий через него осведомляется о церковной жизни, принимает посильное участие в обсуждение церковных дел, всякий может внести посильное воодушевление в общее дело, а затем всякий на месте может быть деятельным проводником общего решения.

Дай Бог, чтобы надвинувшийся военный сумрак как можно безвреднее и скорее рассеялся, чтобы и военный клич послужил к новому и серьезному прославлению церкви Христовой в Японии, чтобы проявивший такую восприимчивость и живость к христианству, народ японский и после войны все воспринял бы христианское сокровище нашей святой Руси, чтобы самая вражда между двумя соседними народами послужила к их духовному общению, прочнейшему всяких мирских связей, как военный поход св. кн. Владимира не отделил Русь от православной Греции, а приблизил к ней и принес от Греции христианство для всей Руси.

Тем более напрашивается на сердце такое пожелание, что есть много хорошего в японцах, как мы видели, чего не могут вытравить и похвалы, щедро расточаемые коварными друзьями Японии, играющими лишь в свою пользу и во вред опасной для них России. Жаль многие чистые души, которые при полной близости к христианству остаются во мраке язычества, или воспринимают лишь еретическое христианство, омирщающее и принижающее чистое и неповрежденное исповедание нашей непорочной веры.

Уфа, 14 марта
1904 г.

Архимандрит Андроник.

Текст воспроизведен по изданию: В Японии. (Воспоминания и впечатления бывшего японского миссионера) // Русский вестник, № 5. 1904