-

Путешествии порутчика Адама Лаксмана в Японию.

(Отрывок из Истории географических открытии Россиян, составляемой В. Н. Берхом.)

В 1786 году, Японское мореходное судно, нагруженное пшеном, быв отбито в шторм от берегов своих, носилось по морю 6 месяцев и разбилось при острове Амчите (Сарычева Путешествия, Том 2. стр. 5.); из экипажа, в 70-ти человеках состоявшего, спаслось только 8, и хозяин оного, купец Кодаю. Люди сии, быв вывезены в последствии в Иркутск, содержалися там на счет Правительства.

Г. Профессор, Надв. Сов. Лаксман, известный ученому свету по разным химическим открытиям, заводя в то время первый стеклянный завод в Иркутске, (на коем вместо поташу употреблял уже он с отличным успехом Глауберову соль) (См. Новейшие Северные Известия Г. Палласа.), познакомился с купцом Кодаю. Частые свидания и разговоры о Японии родили в Г. Лаксмане мысль завести коммерческие сношения с сим царством, толь близким к восточным пределам России. [246]

Образовав план, каким образом приступишь к сему полезному намерению, препроводил Г. Лаксман предначертания свои к премудрой Екатерине. Великая Монархиня, прочитав оный, не токмо одобрила ревностное предприятие сего ученого мужа, но и возложила на него, как снаряжение целой экспедиции, так равно и выбор Начальника.

Родительская любовь побудила Г. Лаксмана возложить должность Начальника на сына своего, Порутчика Адама, который, родясь в Сибири, служил только в Иркутской Губернии.

В Сентябре 1791 года последовало Высочайшее повеление на имя Иркутского и Колыванского Генерал-Губернатора Ивана Алфериевича Пиля, снарядить в Охотском порте казенное судно, для отвоза в Японию спасшихся от кораблекрушения Японцев, под предводительством Порутчика Адама Лаксмана, назначенного в должность сию по желанию родителя его, Надворного Советника и Профессора.

Замечательно, что в наставлении Великой Государыни, каким образом нарядить экспедицию сию, предписано было отправить Г. Лаксмана от лица Генерал-Губернатора, яко пограничного Начальника, [247] и назначить на судно морского Офицера, не Голландца и не Англичанина (Записки Капитана Головнина о Японии, Том 1. стр. 15.).

В следствие Высочайших повелений сих, приготовлено было в Охотском порте транспортное судно Екатерина, экипаж коего состоял из следующих чиновников:

В качестве Уполномоченного в делах:

Порутчик Адам Лаксман.

Командир транспорта;

Штурман Григорий Ловцов.

Подштурман:

Василий Олесов.

Геодезисты:

Иван Полномочной.

Трапезников.

Волонтер:

Кох.

Переводчик:

Туголуков.

Купец Шабалин, с прикащиком.

20 человек матросов и 4 солдата.

Японцы:

Кодай, Исокичь и Коичь.

Сентября 13-го 1792 года выступил Лаксман в море, и плыв без всяких приключений, положил 9-го Октября якорь в губе Немуро на северной части острова Матмая. В гавани сей находилось [248] небольшое Японское селение и несколько юрт мохнатых Курильцев. По съезде на берег, Лаксман был принят весьма ласково Японцами, коим объяснил цель своего путешествия, намерение здесь зимовать и желание построить для экипажа своего казарму. Японцы, не прекословя Лаксману в его предприятиях, просили только дать им знать, сколько находится у него людей, для подробного донесения своему начальству. Узнав, что чрез несколько дней отправится их нарочный, Лаксман просил препроводить к Матмайскому Губернатору и его письмо следующего содержания:

«Великого Нифонского Государства, Его Тензин-Кубосского Величества, Мантайской Губернии Главнокомандующему Шимано-Камисаму.

«Извещая сим Главнокомандующего Матмайской Губернии Начальника о следовании нашем Нифонского Государства в главное начальство, назначенном по случаю Его Тензин-Кубосского Величества торгующих подданных, Кодая с товарищи, спасшихся по разбитии их судна при островах Алеутских, где Российские промышленники за два года пред сим подобное же в разбитии судна злоключение претерпели, и ожидали тут других, за промыслом зверей разъезжающих около тех [249] мест судов, по природному человеколюбию и чувствительной сострадательности, соболезнуя о несчастном их жребии, старанием своим из разбитых судов своего и Тензин-Кубосского Величества построили одно удобное к путешествию судно, вывезли их в ближайший оттуда Российский город Камчатку, а сего города начальники, как исполнители человеколюбивых Великой Всероссийской Императрицы узаконений, повелевающих всем странствующим оказывать всевозможное покровительство и вспоможение, употребили все силы для лучшего истребления из памяти их страха и нужды, коими одолеваемы были, доставили их в наместнический город Иркутск; откуда, при первом о несчастий их сведении, Ее Императорское Величество, Всепресветлейшая Российская Государыня; по Высокоматеринскому и единственно о благе человечества пекущемуся покрову, указать соизволила Великого Российского Государства войск Ее Императорского Величества Генерал-Порутчику Иркутского и Колыванского Наместничеств Государеву Наместнику и разных орденов Кавалеру Ивану Алфериевичу Пилю, чтоб упомянутых подданных Великого Нифонского Государства возвратить в их отечество, дабы [250] они могли видеться с своими родственниками и соотчичами».

«В следствие такового Высочайшего Ее Императорского Величества повеления, Его Превосходительство и отправил нас, как для Посольства в великое Нифонское Государство к Главному Правительству, так и для доставления оного Государства подданных в свое отечество, с подробнейшим описанием о их приключении и обо всем прочем по соседственной смежности».

«Но как, дошед до сего берега, обитаемого Курильцами, свиделись мы с служителями начальства вашего и почли за лучший способ, как уже наступило поздное осеннее время, здесь зимовать, и чрез сие самое, для сведения вашего и собственной пользы нашей, для безопасного в будущую весну путеследования, просить их о доставлении вам, Главному Матмайскому Начальнику, письма нашего, которым просим, чтоб вы от себя Великого Нифонского Государства Главному Правительству возвестили о нашем туда шествии, с таковым расположением, дабы Главное Начальство, если мы, при приближении нашем к берегам оного Государства, иметь будем, и не дошед до главной пристани, либо в рассуждении погод или других [251] каких могущих встретиться случаев, необходимую нужду в пристанище, предписало своим подданным, чтоб нам, как соседственным союзникам, без всякого препятствия безвозбранный вход иметь повелело было, не считая нас за противоборствующих и нечестивых противников. Уведомляя же вас сим письмом, также просим, чтобы, когда получите от Главного Начальства Нифонского Государства на уведомление свое по сему письму нашему отзыв, дабы мы не могли упустить удобного времени к продолжению нашего путеследования, поспешить о сем Главного Начальства предписании уведомлением. Честь имею и пр.

Адам Лаксман».

17-го Ноября, изготовив две казармы, перебрались чиновники в одну, а в другую, поместя всех служителей, ошвартовили судно. Японцы, не токмо обращались во все сие время весьма ласково с Россиянами, но снабдили их даже без всякой платы пшеном и разными нужными вещами.

12-го Декабря прибыл из Матмая один значительный чиновник с лекарем, и объявил Лаксману, что Губернатор, получа письмо его, препроводил оное в столицу, а им велел находиться здесь, для охранения Россиян от Курильцев и для [252] вспомоществования в могущих приключиться нуждах. 14-го числа послал Лаксман несколько подарков к Матмайскому Губернатору, от имени Генерал-Губернатора Пиля; но Японцы отозвались от принятия оных до того времени, пока известна будет воля их Императора в отношении к Российской экспедиции. Препроводя время во взаимных и частых посещениях, Японцы просили позволения скопировать карты Штурмана Ловцова, и получа согласие, одолжали также его своими. Весьма тщательно собирали они от наших чиновников все возможные сведения, и сняли даже модель с конструкции и вооружения транспорта Екатерины.

29-го Декабря прибыли в Немуро, по неизвестному особенному поручению, два чиновника из столицы Эддо, кои, прожив здесь до 29-го Марта, оказывали Россиянам особенное уважение и приглашали их к себе в Новый год на пиршество. Чиновники сии были также весьма любопытны, и собирали от путешественников наших все возможные сведения.

6-го Апреля прибыл из Матмая один значительный чиновник, ближний родственник тамошнего Губернатора, и объявил Лаксману, что для точного ответа на письмо его прибудут сюда скоро [253] по повелению Императора несколько чиновников. 29-го числа прибыли они действительно в Немуро, со свитою из 60-ти Японцев и 150-ти мохнатых Курильцев или Айнов. Маия 1-го числа поутру посетили они наших путешественников, и просили удостоить их взаимным посещением, во время которого дадут они Лаксману ответ на его письмо.

Лаксман, отправясь к ним по полудни, был принят со всеми знаками отличного уважения. После первых приветствий, угостили путешественников наших чаем, вином и закусками, и наконец, по приказанию старшего Еддовского чиновника, прочитали им бумагу следующего содержания:

«По посланному от вас письму к Матмайскому Губернатору от 2-го Декабря прошедшего года и представленному от него при донесении в столицу нашу на рассмотрение, для должного по оному исполнения, Е. В. наш Император благоволил послать, для распределения и совершенного разрешения в 4-й день Генваря сего года в Матмай двух 5-й степени чиновников, которые туда 6-го Февраля и прибыли и нас 3-х человек от себя, и 4-х Матмайских чиновников Марта 16-го в здешнюю гавань прислали, как для встречи вашей, так [254] и для объявления вам, начальствующему Российскому чиновнику и кому следует, чтоб итти до города Маш мая с нами вместе сухим путем, что все исполнили, и теперь вам объявили».

Лаксман, услышав отзыв сей, совершенно противный данным ему предписаниям, просил у Японцев дозволения подумать о их предложении. Но как Штурман Ловцов возразил на оное, что он никак не согласен оставить своего судна и следовать сухим путем; то и Лаксман повторил то же, присовокупи, что он не может разлучаться с сопутниками своими. Читатель, я думаю, вознегодует вместе со мною на него, и согласится, что ежели бы он не отрекся от следования сухим путем из Немуро в город Матмай, то доставил бы нам гораздо любопытнейшие сведения о малоизвестной стране сей, нежели помещенные ныне в его журнале, и едва ли не выписанные из Тумберхова или Кемпферова описания о Японии.

Японцы, не ожидавшие возражения со стороны Лаксмана, пришли в недоумение, как поступить им при сем случае, и отозвались, что они оставляют рассуждение о предмете сем до следующего свидания. На другой день призвали они к себе [255] переводчика Туголукова, и объявили ему, что до Ашкиской гавани соглашаются плыть вместе с Руским судном, однако же должны наперед испросить согласие от своего начальства, до получения коего просят Лаксмана подождать.

Долго продолжались обоюдные прения, коими Лаксман наполнил 10 страниц своего журнала. Существенное же содержание оных было то, что они всячески отклонялись от следования морем, и длили временем, единственно для того, чтоб в течение оного получить разрешение от своего начальства. Маия 21-го числа получили Японцы повеление, что ежели Россияне не согласны ехать сухим путем, то отправились бы с ними, без потери времени, морем. 28-го числа, повествует Лаксман, было против прочил чрез всю зиму случавшихся отменно сильное землетрясение, приведшее всех на судне в расстройство. Но какие имело оно последствия, сколь было продолжительно, и в каких направлениях, о том он совсем не упоминает.

Июня 1-го числа прибыло в Немуро несколько Японских судов, и в том числе собственное Матмайского Губернатора, на коем Японские чиновники решились следовать вместе с судном Ловцова. 4-го числа [256] вышли в море, и продолжая до 17-го плавание свое подле берегов, у которых, как из журнала видно, за течениями, противными ветрами, и еще может быть какими нибудь причинами, становились беспрестанно на якорь. В сей день прибыли на Российское судно Японские чиновники, и просили отпустить к ним кого нибудь на судно. Может быть, Японцы изъявляли желание сие, по весьма благовидным причинам; но Лаксман принял это за обиду Посольству, из Великороссийской Империи отправленному, и отказал им. В сем месте журнала своего сказывает он читателю, что положено было только плыть до порта Эдомо, и что Японцы, боясь, чтоб он не пошел далее, объявили выше упомянутое требование свое.

Плавание транспорта Екатерины было так медленно, что 28-го числа взошли они только в порт Ашкис. Лаксман хвалит гавань сию, говоря, что грунт для стояния на якоре весьма удобный, и рейд закрывается от ветров высокими горами. Далее, продолжает он, что во время нахождения его в доме Японского чиновника, было землетрясение. Оставя порт сей, имели путешественники наши весьма счастливое плавание. 4-го Июля положили они якорь в гавани Хакодаде. [257] Лаксман объясняет, что противные ветры и незнание их лоцмана виною, что они не могли попасть в порт Эдомо.

Немедленно прибыль на судно Японский чиновник, и, после ласкового приветствия, желал знать о нуждах путешественников наших, вызывайся удовлетворить оные. Отъезжая на берег, оставил он на судне караул из 4-х солдат с одним чиновником. Лаксман замечает, что стража сия была для них весьма полезна; ибо около транспорта теснилось множество лодок, и любопытные Японцы всходили насильно на палубу. Сего же дня подтянули их буксиром к самому селению, где весьма удобно было стоять на якоре.

5-го числа прибыл на Российский транспорт начальник города с тремя чиновниками в парадных одеждах. Они привезли в подарок 20 палтусов, и сказывали, что Еддовский чиновник, отправившийся из Немуро сухим путем, прибыл также сюда, завтра же, продолжали они, ожидаем и мы товарищей его, плывших вместе с вами. Пред отъездом требовали Японцы, чтоб доставить сведение, какое количество людей отправится с Лаксманом в Матмай. Ввечеру прислал начальник города для команды бочонок вина их, именуемого саки. [258]

В полдень 6-го числа приезжал Еддовский чиновник и предложил путешественникам нашим, не желают ли они воспользоваться ваннами. Лаксман изъявил согласие свое с благодарностию. Чрез несколько часов прибыли две большие лодки, на коих находились: хозяин ванн, знаменитый купец и два чиновника. По съезде Россиян на берег, были они встречены чиновником и еще 6-ю человеками в уборных платьях, кои и провожали их по городу, посреди толпы любопытных зрителей. По прибытии к дому, встретил их упомянутый Еддовский чиновник, и препроводил гостей своих до ванн. По выходе из оных, угостили путешественников наших ужином, и препроводили с тою же церемониею на транспорт. Лаксман замечает, что у дверей дома, в коем они находились, выставлена была доска с следующею надписью на Японском языке: Российский двор. Он также описывает весьма ему понравившийся при доме сем сад; но не постигая из описания, в чем состояли приятности оного, представлю их читателю собственными словами Лаксмана: «Введены были в покои, кои стояли на запад с небольшим садом, представляющим аллегорический вид потешных положений, [259] составленных из наводных больших каменьев, искусно складенных и разного рода мохом и кустарниками покрытых». Далее видно из описании его, что в саду сем находились персиковые, вишневые, яблонные деревья и Грецкие орехи.

8-го числа прибыли на Российский транспорт все Японские чиновники, в Немуро находившиеся, с 4-мя Эддовскими, из Матмая прибывшими, и требовали от Лаксмана объяснения, по чему не остановился он в Эдомо. Лаксман отозвался на сие выше мною приведенными причинами, и просил Японцев, отвести место, где бы можно было пересушить разные припасы, и хранишь оные до возвращения из Матмая. Чиновники обещали исполнить его требование.

9-го числа присланы были столяры, для делания ящиков, и чиновники объявили Лаксману, что назначили для припасов его особенный анбар. Около полудня предложили путешественникам, не желают ли они прогуляться по берегу. По изъявлении на сие согласия, отвез их Японский чиновник на северный берег против города, к деревне именуемой Хамеди. Лаксман повествует, что они видели здесь примерное изобилие. Поля, по обеим сторонам дороги, усеяны были пшеницею, [260] чечевицею, льном, горохом и табаком. В огородах же заметил он следующие овощи: репу, редьку, морковь, свеклу, разных родов бобы и огурцы. По возвращении на судно, нашли они у себя трех чиновников, кои требовали сведения, сколько потребно им лошадей и циновок, для прикрытия разных вещей. Ваксман ответствовал, что первых нужно будет 60, а последних 150.

10-го числа послал Лаксман Туголукова к Японским чиновникам, испросить у них дозволение прогуляться по городу: чиновники отвечали переводчику, что не могут никак на сие согласиться; ибо это противно их законам; но, извиняясь в отказе, просили не огорчиться оным, присовокупи, что одни только большие чиновники, каковых много в Матмае, могут в подобных случаях распоряжаться. Лаксман, не удовлетворясь сим отказом, послал опять к ним на другой день переводчика требовать, чтоб отвели служителям на берегу место, для мытья белья. Вместо ответа, приехали на судно Еддовские чиновники, и объявили, что они получили ответ на объяснение Лаксмана о приходе его в сию гавань. По распоряжению Начальства, продолжали они, должно отправить немедленно судно ваше [261] в Эдомо. Лаксман ополчился против сего, доказывая, что без себя и Ловцова не может он никому доверить корабля, казне принадлежащего. По немалом междоусобном прении, решили наконец, что транспорт может остаться в Хакодаде, до возвращения Российского Посольства из Матмая. Во время спора произнес Еддовский чиновник сии весьма значительные слова: не думайте, что вы здесь так вольны, как на Курильской земле, в пристани Немуро. Изречение сие открывает нам, что строгие и непоколебимые законы Японии могут однако же изменяться в отдаленных от столицы местах. Следовательно, ежели Россия захочет настоять в требованиях своих, иметь торговлю с Япониею, то они не в праве уже отказываться, что коренные законы страны их не могут быть нарушены, а должны сказать прямо: не хотим.

13-го числа поутру отправилось начальство наше с следующею процессиею. Впереди ехали два Матмайские чиновника, за коими несли по копью, и следовало несколько человек пешком. Потом несли Лаксмана, Ловцова, волонтера Коха в норимонах или портшезах, а за ними следовали верхами переводчик Туголуков, Геодезисты, Полномошной, Трапезников и 5 [262] человек служителей. Фронт замыкали опять Японцы с обозом, коих было всего и с чиновниками 450 человек.

Не распложаясь в описании путешествия их, которое было весьма единообразно, скажу в кратких словах, что в каждом селении, где назначался обед или ночлег, принимаемы они были с знаками уважения. Над каждым домом, где они помещались находилась надпись: Российский двор. 16-го числа после полудни въехали они прежнею процессиею в город Матмай, где по всем улицам, чрез кои они ехали, были у домов открыты окна и наполнены множеством зрителей. По приближении к назначенному им жилищу, увидели они Фронт из 60-ти человек солдат с ружьями на плече, держащих правою рукою разженный фитиль, а в левой лук и колчан. У дверей встретили их Матмайские чиновники, а в покоях Еддовские, кои развели всех по назначенным им комнатам.

Чрез час прибыли к Лаксману два чиновника от Губернатора с поздравлением, и объявили, что им велено по воле Императора находиться при нем безотлучно, прося извещать о всех надобностях. Вскоре после сего прибыли опять к Лаксману два Еддовские чиновника, и требовали, чтоб он предстал на [263] аудиенцию босиком, и стоял бы на коленях. Лаксман на предложения сии никак не соглашался, и довел Японцев, по продолжительном споре, до того, что они прислали ему сказать чрез несколько часов, что соглашаются на то, что ему угодно. Хотя настойчивости Лаксмана и нельзя приписать твердости его духа, однако же замечательно, как снисходительны были в то время Японцы к Россиянам. Все бывшие после Лаксмана в стране сей, не могут похвалиться равным торжеством.

17-го числа по полудни в 3-м часу, отправилась наша Посольская свита в дом, для переговоров назначенный. По входе в оный, отвели их в особенную комнату, где потчивали чаем. В сие время находилось при них 14 Японских чиновников в самых нарядных одеждах и лакированных касках. Сверх платья, надеты были на них шелковые мантии, и голевые (Голь, топкая шелковая материя.) их шаровары были так длинны, что походили на дамские шлейфы. После угощения чаем, показали Лаксману залу, для переговоров назначенную, предваря его, что сегодня ни о чем трактовать не станут, а приглашен он [264] единственно для отдачи бумаг. Из окна показали нашим путешественникам лежавшие в саду 100 кулей Сорочинского пшена, известя, что Император назначил оные им в подарок.

По возвращении в прежнюю комнату, нашел там Лаксман еще 6 чиновников, посланных от Матмайского Губернатора. Один из числа оных, развернув лист бумаги, стал читать нижеследующее; «Препровожденное от вас чрез людей наших Российское с переводом Японским письмо, как о достижении вашем до пристани Немуро, так и о уведомлении, что имеете намерение ехать вдаль до столичного города Еддо, нами получено; но по незнанию языка и письма чрез перевод надлежащий смысл оного совершенно истолковать и по оному исполнение до дальнейшего рассмотрения отложить не можем; почему, в сходственность узаконений наших, и возвращаем оное обратно». — После сего, вруча Лаксману прочтенный лист и посланные от него письма, ушли. Спустя несколько времени, прибыли они обратно, и приказав разодвинуть стену, к саду обращенную, показали Лаксману упомянутые сто кулей, а из другой комнаты вынесенный ящик поставили перед ним, и когда он посмотрел на оный, то [265] унесли его опять в ту комнату, где угощали чаем. Вскоре после сего принесли другой лист, и вруча оный Лаксману, потребовали в получении оного росписку следующего содержания:

«Японским Императором предписанное мне, прочтенное и после истолкованное, по возвращении в отечество, для представления главному начальству вверенное узаконение, принял

Адам Лаксман».

Упомянутая бумага не находится в журнале Лаксмана, а помещена в записках Г. Капитан-Командора В. М. Головнина, в следующих словах:

1. Хотя по Японским законам и надлежит всех иностранцев, приходящих к Японским берегам, кроме порта Нангасаки, брать в плен и держать вечно в неволе; но как Руским сей закон был неизвестен, а притом они привезли спасшихся на их берегах Японских подданных; то сей закон над ними теперь не исполнен, и позволяется им возвратиться в свое отечество без всякого вреда, с тем, чтоб впредь к Японским берегам, кроме Нангасаки, не приходили, и даже, если опять Японцы случатся быть в России, то и их не привозили; в противном случае упомянутый закон будет иметь свое действие».

«2. Японское Правительство [266] благодарит за возвращение его подданных в отечество; но объявляет, что Руские могут их оставить или взять с собою, как им угодно; ибо Японцы, по своим законам, не могут их взять силою, предполагая, что люди сии принадлежат тому Государству, к которому они занесены судьбою, и где спасена жизнь их при кораблекрушении».

«3. В переговоры о торговле Японцы вступать нигде не могут, кроме одного назначенного для сего порта Нангасаки; и потому теперь дают только Лаксману писменный вид, с которым один Российский корабль может прийти в помянутый порт, где будут находиться Японские чиновники, долженствующие с Рускими договориться о сем предмете».

По даче росписки, обратился Лаксман к Японским чиновникам с речью, в коей свидетельствовал им, во первых, почтение от Сибирского Генерал-Губернатора, а потом объяснил, что ему велено препровождаемых Японских подданных представить прямо Великого Нифонского Государства Его Тензин-Кубосскому Величеству, к главным правителям великого города Еддо. Чиновники, выслушав его, отвечали, что не замедлят рассмотреть сие обстоятельство. Проводя после сего [267] несколько времени в разных разговорах, раскланялись, и путешественники наши возвратились в свое жилище. Едва прибыл Лаксман домой, то принесли ему в подарок три сабли и ящик с разными вещами.

18-го числа приходили к Лаксману два чиновника от Матмайского Губернатора, и объясняли Туголукову настоящий смысл выше помещенного отзыва. На другой день поутру посетили путешественников наших еще два важные Японца, и расспрашивали, в какое время можно совершить путь до Охотска, и какой запас провизии имеет транспорт Екатерина. Лаксман отвечал, что последних имеет он только на двухмесячное плавание; достигнуть же до Охотска можно и в восемь недель, но только при благоприятных ветрах; в противном же случае должен он будет зимовать на каком нибудь пустом острове. Выслушав сие, потребовали Японцы сведения, сколько провизии потребно на одного человека в месяц.

Лаксман упрашивал Японских чиновников настоятельно, дабы они приняли письмо Сибирского Генерал-Губернатора. Прения продолжались с обеих сторон довольно долго, и в течение оных ходили Японцы двоекратно требовать разрешения от [268] Губернатора. Сначала требовали они, чтоб Лаксман распечатал сам письмо, но усмотря его несогласие, отвечали, что может быть примут оное, но ежели раздумают, то согласятся выслушать содержание оного.

20-го числа поутру послал Лаксман, по предварительному объяснению, подарки к главным Японским чиновникам, которые и были приняты от имени Сибирского Генерал-Губернатора. По полудни в третьем часу, объявили Посольству, что приглашают оное для окончательных переговоров. По прибытии Лаксмана в прежде упомянутую залу, встали Японские чиновники, и просили его засвидетельствовать благодарность их Г. Пилю, за присланные подарки.

Лаксман открыл аудиенцию речью, в которой просил принять письмо Г. Пиля, со спасшимися от кораблекрушения Японцами, и удостоить его ответом, тем более нужным, что без оного нельзя будет Сибирскому Генерал-Губернатору сделать обстоятельного донесения Великой Российской Государынь. Чиновник, взяв письмо из рук Лаксмана, пополз с оным к Главным Начальникам, которые, приняв оное, рассматривали несколько минут, и потом возвратили [269] для отдачи Лаксману с следующим ответом: «письма нельзя нигде принять, кроме в Нангасаки; содержание оного выслушать согласны, людей возмут и дадут росписку, за подписью и печатью». По прочтении письма переводчиком Туголуковым, отвечали главные начальники, что здесь не могут они дать никакого заключения: ибо в Нангасаки находятся нарочно для сего определенные чиновники. Имея же здесь лист со знаком Императора, сделают на оном надпись, для свободного туда входа Российскому кораблю, замечая, что без такового вида никому итти туда не позволяется. Сим окончились переговоры, и Лаксман возвратился домой.

На другой день объявил Лаксман, что он намерен сходить к Матманскому Губернатору, как для засвидетельствования ему своего почтения, так равно и для вручения подарков от Сибирского Генерал-Губернатора и принесения благодарности за все ласки и снисхождения, Россиянам оказанные. Японские чиновники, не соглашаясь, отвечали: «за чем ходить вам к Матмайскому Губернатору, вы друг в друге никакой надобности не имеете, благодарить его вам не за что; ибо он исполнял волю Его Тензин-Кубосского Величества; видеть же вам его будет не [270] интересно, ибо он мальчик. Ежели же вы имеете для него подарки, то пошлите оные для передачи к его товарищу.

Лаксман повествует, что Матмайский Губернатор принял все посланные ему подарки. Еддовские же и Матмайские чиновники от оных отказались. При сем случае замечает он, что все чиновники, из столицы приехавшие, принимаемы были с особенным уважением, как в Немуро, так и в Хакодаде, и брали пред гораздо высшими их явное преимущество. Те из читателей моих, кои живали в уездных или губернских городах, поверя Лаксману, заметят, что это не в одной только Японии существует.

22-го числа приходил к путешественникам нашим от Матмайского Губернатора товарищ его, благодарить за посланные подарки. Лаксман отправил от своего имени двум старшим Еддовским чиновникам по зеркалу, паре пистолетов и разной стеклянной посуды, что все и было принято. Им же поручил он доставить в Еддо письма, термометры и разные редкие вещи, посланные почтенным родителем его к Ученым Японской столицы.

На другой день пригласили Лаксмана для окончательных переговоров. Путешественники наши отправились в прежде [271] упомянутый дом, и были приняты с такою же церемониею, как при первом свидании. По приличном угощении, пригласили только одного Лаксмана в залу, и Японский чиновник произнес ему следующую речь: «Нам теперь известно из письма, прочтенного в прошлое свидание, что Великая ваша Государыня Российская прислала вас для заключения взаимного с нами по соседству содружества, которое ничем столько подкреплено быть не может, как обоюдною между подданными Ее Величества и Его Тензин-Кубосского Величества торговою связию. Но как здесь такого открытого торга, в силу узаконений наших, совершенно установить не можно; а имеем вверенный нам от Кубосамы с его законом белый лист: то повелением его Величества подписали позволенный вход в Нангасаки, и вручая вам оный лист, объявляем, что если будет с вашей стороны для заключения союза, по письму от вас читанному, какое вновь предприятие; то можете с оным туда отправиться». По окончании речи разошлись по разным комнатам.

Чрез несколько времени пригласили всех путешественников наших в залу, для дружеского приветствия и прощания. [272] «До сего», сказал один из старших чиновников, «было с обеих сторон Государственное дело, в которое нельзя вмешивать никаких посторонних разговоров, а теперь благодарим вас за доставление наших людей и разные данные нам подарки». Лаксман благодарил их также с своей стороны за все одолжения, и, поговоря несколько времени, распрощался и отправился с прежнею церемониею домой.

На другой день прибыль к Лаксману Японский чиновник, и известил его, что по приказанию Японского Императора отправлено на Российское судно для экипажа ржи 61, пшеницы 27, гречи 3, всего 91 куль. Ручной жернов, сито из медной проволоки, и кобыльего соленого мяса 6 бочек. Любопытно знать, употребляла ли команда последнее в пищу?

26-го числа оставили путешественники наши Матмай, и следуя по прежней дороге прибыли 30-го числа в Хакодаде. 3-го Августа донес Туголуков Лаксману, что Еддовские чиновники требовали у него тайным образом копии с письма Г. Пиля, на что и дано было ему позволение.

11-го числа поутру, быв совершенно готов к выходу в море, выпалил Г. Ловцов из пушки, и вступил под паруса, с благоприятным ветром. Едва только [273] начали мореплаватели наши выбираться из Хакодатского залива, то усмотрели гонящуюся за ними Японскую лодку, для которой и легли в дрейф. Чиновник, в оной находившийся, приближася к судну, сказал, что он послан от Губернатора спросить, что значил учиненный выстрел? Лаксман отвечал, что чрез оный хотели они единственно дать знать, что выходят в море. Поступок сей, возразил Японский чиновник, весьма не понравился начальству нашему, и поплыл обратно в Хакодаде.

15-го числа видели около 21-го Курильского острова два Японские судна, и Лаксман заключает, что едва ли они не поданы были для наблюдения за ним. 19-го, пришед на оконечность 19-го острова, взошли Фризовым проливом в Охотское море. Сентября 8-го числа положили якорь на Охотском рейде.

Текст воспроизведен по изданию: Путешествии порутчика Адама Лаксмана в Японию. (Отрывок из истории географических открытии россиян, составляемой В. Н. Берхом) // Северный архив, Часть 1. № 3. 1822