-

РЕЙХЕЛЬ И. Г.

КРАТКАЯ ИСТОРИЯ О ЯПОНСКОМ ГОСУДАРСТВЕ

ГЛАВА ПЯТАЯ

О ДОМАШНЕМ СОСТОЯНИИ В ЯПОНСКОМ ГОСУДАРСТВЕ

В домашнем состоянии должно особливо примечать брак. Даир подает народу соблазнительной пример многоженства: ибо он двенатцатью жен имеет. Но как он есть наивеличайший господин, то хотя все его подданные ему удивляются но не все подражать могут. Однакож Японцы обыкновенно женятся на многих женах, но только одна представляет законную жену. Богатые Японцы еще не довольны сим многожением: ибо они сверх обыкновенных жен имеют еще несколько наложниц смотря по достатку. Но вообще при браке смотрят у них на равенство состояния, особливо ж знатные люди. Первая, или так называемая законная супруга знатного мужа должна быть всегда равного с ним состояния: прочие ж могут быть не равного с ним состояния; однако естьли кто на такой хочет жениться, тот должен прежде выпросить на то позволение у Императора.

При бракосочетании Японцев наблюдаются многие обряды и околичности. О сватании к невесте, брачных договорах и о прочих предуготовлениях к браку, попечение имеют, [186] родственники с обеих сторон. Но как Китайцы, так и Японцы имеют при своих бракосочетаниях некоторое древнее восточное, обыкновение, которое в Европе не всем понравиться может. У нас очень часто женятся единственно с тем намерением, не столько чтоб получить жену, как наипаче чтоб с женою взять и великое приданое. В Японии сие хорошее преимущество совсем теряется. Жених ничего такого не получает; но паче он должен невесту у родителей, или у родственников купить, которая продажа происходит искусным образом: а именно жених платит некоторую договорную сумму невесте, которая те деньги отдает своим родителям или родственникам; дабы сим подарком заплатить некоторым образом за иждивение их и старание в ее воспитании. И так счастливы те родители, которые много, а что еще лучше, гораздо пригожих дочерей имеют: ибо подарок бывает тем меньше или больше, чем невеста лучше или хуже. По сему считают родители свое богатство. Они выдают своих дочерей на 12, или 13 году от роду; а часто и моложе. Но дабы также и с невестиной стороны жениху оказана была честь: то и она дарит его на продолжение свадебного торжества; однако притом разумеется, что он на сию учтивость новым подарком ответствовать должен.

Брачную церемонию отправляют некоторые Бонцы пред каким нибудь идолом. [187] Подлые мущины в храм ходят пешком; а знатные особы ездят туда с великою пышностию, и ожидают там невесты и женщин, которые на себе с головы до ног висящее покрывало имеют, и в храм входят с музыкантами. Во время как Бонцы брачные церемонии отправляют, жених и невеста держат в руках горящие факелы или лампады. По окончании сего, собрание желает новобрачным благополучия, и невеста бросает в огонь все свои детские игрушки; а жених за сие дарит ее по своему состоянию и имуществу. Потом все собрание отправляется в дом новобрачного супруга: и сей теперь только в перкой раз получает случай видеть свою невесту, которая до сих пор всегда была под покрывалом, и тогда может он своими собственными глазами рассудить хороша ли или худа его покупка.

Свадебные увеселения состоят в изрядном угощении столом, в музыке, танцевании, комедиях и пр. и обыкновенно продолжаются чрез 7 или 8 дней. Но каждый поступает в том по своей силе. После сей радости отводят молодую в назначенной ей собственной покой. В оном должна она пребывать и больше никогда не выходить, кроме одного раза в год.

Когда она при погребении своей родни находится, для собеседования и услуг, а притом и для строжайшего за нею присмотра имеет [188] она несколько молодых девок; и в ее горницу никакой чужой мущина войти не может, разве будет ближайший родственник; но и их посещений мужья обыкновенно стараются избывать и оные весьма редко допускают. По сему конечно должно думать, что Японские дамы, будучи исключены от всякой посторонней беседы, должны век свой в сем уединении с скукою и печалию препровождать. Однако мужья их не так суровы. Они все употребляют по своей возможности, для увеселения своих жен и для их спокойствия. Ничего не щадят они на хорошие сады, алеи, леса, каналы, рыбные пруды и бани, дабы оное жены их для провождения времени и увеселения своего употреблять могли. Однако сие не так должно разуметь, чтоб в сих забавах главное их дело состояло: никак, они должны также время свое употреблять на воспитание детей и на всякие полезные и художественные рукоделия. Но впрочем Японская женщина, естьли она не хочет потерять любви своего мужа, не должна отнюдь в его дела мешаться: ей больше не должно знать о его обстоятельствах и делах, как то, что он ей сам без спрашивания от нее сказать ей за благо рассудит.

Японские мужья имеют один гнусной порок; они очень ревнивы. И так жены их должны крайне остерегаться, дабы не подать себя подозрения и причины о их верности сомневаться. Он в своем доме полной [189] господин, столько ж самовластный, как Даир и Кубо: он в рассуждении своих жен и семьи имеет право над смертию и жизнию. И так естьли он найдет себя оскорбленным неверностию своей жены, то может с нею развестись, не будучи обязан в том никому отдавать ответа. Он может свою жену наказать, а в сердцах и до смерти убить. Сие мужей право Японским женщинам небезызвестно, которые однакож не допускают оному действием исполняться: ибо они по большей части честны и верны; и мужьям своим не только при жизни их, но и по смерти преданы. Сию добродетель, которая в Японии есть должность, приписывают хорошему воспитанию детей.

По согласному свидетельству всех тех, которые в Японии были, и об оной писали, сей народ имеет ту похвалу, что у них воспитание детей изрядно учреждено, и есть как бы образец, по которому бы другие Асийские народы поступать должны были. В самой нежной младости прилежно смотрят за детьми, чтоб они хорошо читали, чисто и скоро писать умели. Тело их не изнеживают, но его еще без вреда здоровью укрепляют. Любочестие, целомудрие, скромность, верность ко владеющим, честность противу всякого, презрение всех опасностей и смерти заблаговременно вперяемы им бывают; и в то же время возбуждают в них отвращение и презрение против всякого расточения, лжи и обмана, [190] которые обыкновенно целым семьям, а чрез то и государству пагубны бывают. Такое разумное воспитание, такое честное наставление во нравах получают дети отчасти от своих учителей в малых школах, отчасти ж в больших училищах или Университетах.

Сие учение не только от всякой суровости и от всякого телесного наказания отдалено, по также и всех бранных слов и угрожений в оном с осторожностию избегают. Похвала и небольшие подарки употребляются для поощрения к прилежности и послушанию. Но понеже у некоторых детей в Японии такие же оказываются отступления от должности, как и во всем свете; и тихость, увещания, похвала и награждения, не во всех и не всегда с довольною силою действуют и от худого поведения отвращают: то Японцы в столь печальном случае не употребляют никакой строгости и телесного наказания; но матери должны своим сетованием и плачем худых детей устыжать, умягчать и на истинный путь приводить, которое обстоятельство Японским матерям и народу честь делает. Есть ли старший сын в какой семье до совершенных лет дошел, то часто случается, что отец отдает ему все свое имение о ставя себе нечто малое, для содержания себя и прочих сыновей: ибо дочери по их обыкновению не требуют никакого имения. [191]

Впрочем при воспитании детей еще примечать должно, что Японцы часто переменяют свои имена. Дети переменяют свои в детских летах бывшие имена, как скоро возмужают; в глубокой старости переменяют и третий раз: и тоже делают, когда в высокие государственные чины производятся. Из того происходит в Японской Истории великое замешательство и затруднение и в самой Истории Даиров и Кубов.

К домашнему состоянию народа причисляются оных жилища и род строения. В сем имеют Японцы с Китайцами великое сходство. Храмы, полаты, домы и сады делаются на Китайской вкус В публичных зданиях снаружи и внутри зрится великолепие: а в жилых домах и во всех прочих домашних строениях великая простота. Все сии обывательские строения суть по большей части деревянные на каменном или земляном, на один фут сверх земли видимом, фундаменте. Они состоят из одного яруса, и домы бедных и богатых людей различаются только разною длиною и вышиною. К строению ж употребляют Японцы дерево, и строят там низко отчасти для чрезмерных бурь, отчасти для многих землетрясений. Высокие и каменные здания тем бы скорее претерпели вред; но сей род строения тем опаснее к другом случае. Недостает труб и других снастей и учреждений пожарных; улицы обыкновенно не широки, но паче узки; домы один от [192] другого не далеко отдалены; почему при случающихся пожарах целые улицы и города разоряются, и жители едва могут свои лучшие вещи в своих не больших каменных сводах скрыть, и должны часто думать только о спасении своей жизни и детей своих. Сии с виду неказистые домы внутри однако весьма чисты, и по возможности жителей больше или меньше драгоценными уборами снабдены. Вообще же каждой знатной и незнатной Японец больше смотрит на чистоту и порядочное украшение своего дому, нежели на расточение и пышность. На пол в горнице обыкновенно постилают чистую цыновку, на которых бедные люди и спят. Знатные домы имеют большее число дворов и покоев, и впереди или при входе дому обыкновенно находится хороший сад. Женщины живут во внутренних и отдаленных покоях. Горницы легко можно сделать больше, потому что простенки в них подвижные, и также без великого труда с места перенесены и опять поставлены быть могут. Стены обыкновенно обивают пестрою золоченою или расписаною бумагою. Другое украшение делает фарфоровая посуда и разные финифтяные вещи, которые в Японии чрезвычайно хорошо делаются. Стены в покоях, знатных особ и вышних придворных служителей, выкладены чистым кедровым деревом, и убраны искусною резбою и позолотою. Сии знатные особы имеют отменный вкус. Их залы походят на оружейные хранилища; ибо стены у них все вкруг, однакож [193] симетрическим порядком, убраны великим множеством широких мечей, фузей, пушек и других оружий от полу до гзымзу.

Сии же господа на множество служителей и дорогие свои экипажи много денег расточают; понеже они по основательным законам государственным ежегодно шесть месяцев при дворе пребывают и в столице Куба живут. И так каждый старается домами и штатом или сравняться с другим, или его и превзойти. Дань платящие Короли и прочий Князья обыкновенно содержат от 200 до 300, а меньшие господа по 50 и больше служителей богато одетых и вооруженных, по большей части конных; не упоминая о великолепных каретах, носилках и одеждах.

Японские одежды весьма сходны с Китайскими с тою только разностию, что Японские лучшей вид имеют и чище содержатся. Материя к тому служит или шелковая, или шерстяная. Знатные от подлых отличаются ценою материи и нежностию цветов: ибо впрочем покрой платья обыкновенно сходен; выключая только, что дамы нечто особливое имеют: ибо чем знатнее госпожа, тем большее число платья должна она надевать, и как дамы в Японии о уборах также рассуждают, как и во всем свете, то знатные надевают несколько платьев даже до 50 и более одно на другое. Но читатель должен при сем [194] представлять себе весьма тонкие и легкие шелковые одежды, множеством которых знатные особы хотя несколько отягчены, но также толще и следовательно по Японскому вкусу лучше бывают. В праздничные дни носят Японцы черное, а в печали белое платье. Обрезывание ногтей они за ничто почитают, они ростят их для большого украшения рук весьма долги, и дабы еще больше придать красы, то они чернят еще ногти так как и зубы. Зимою и летом ходят они непокрывая головы. Благородные открывают голову спереди, а подлый сзади; а из бороды волосы выдергивают они маленькими типчиками. От солнечных лучей и от дождя закрываются знатные люди подсолнечником, а подлые большим опахалом.

В дороге носят они шляпы из тростнику или из соломы, а на войне плоские шапки из твердой материи, и чисто лакированные. При слове дорога к славе Японцев должно приметить, что они много тратят на хорошие дороги. Мосты по большей части у них кедровые, весьма крепко состроеные, и с великим попечением содержатся в исправности и чистоте. На дорогах геометрические мили чрез небольшие деревьями осаженные пригорки означаются: а на границах каждого уезда и каждой провинции становятся деревянные или каменные столбы, на которых имена и расстояния провинций уездов и городов вырезаны. Большие дороги для большей спокойности [195] проежжающих обсажены алеями из елнику и с обеим сторон находятся каналы для стечения дождевой воды, а на болотистых местах находятся также исправные плотины. В близости живучие крестьяне законами обязаны содержать дороги в чистоте, крепко смотреть за алеями, каналами и плотинами, и все поврежденное тотчас исправлять. Особливо они должны сие делать, ежели какой великой господин в государстве ко двору, или от двора домой едет. Для сих господ на каждых трех милях построены гроты и маленькие домики для отдохновения. Даимии часто имеют при себе в своих поездках до двадцати тысяч человек: а губернатор главного города по меньшей мере 400 человек для своего провожания: чего ради должны они также больше нежели за неделю пред своим отъездом фуриеров наперед послать, для означения квартир, и для всяких учреждений на станах. Знатных господ носят в больших носилках, и их вшествие в города и села бывает с великими церемониями: наперед идут пажи и ливрейные служители, также несут подсолнечник, саблю и многие драгоценно лакированые дорожные сундуки; все ж то с великого славою, которая хотя в глазах Японцев почтительна, но в глазах Европейца весьма смешна.

Для покоя ездящих по всем провинциям Японского государства учреждены почты, [196] которых станы не меньше 1 1/2 а не больше 4 геометрических миль, один от другого отстоят; на всяком стяну можно за известную цену получить лошадей. Сия цена вообще определяется по числу миль; но лошади дешевле или дороже, смотря потому, как дорога будет худая или хорошая, також гладкая или гористая, и как корм в какой провинции дешевле или дороже. Впрочем не можно никого обмануть: ибо указная цена на всякой почте прибита. На всех почтах находятся лошади и люди для Императорских указов и прочих государственных дел. Такие указы и письма заперты бывают в хорошо лакированном ларчике, которой гонец на нарочно для того приготовленной шест втыкает и за плечами держит. В надлежащем отправлении сих дел Японцы весьма точны. Ибо должны всегда два почталиона вместе ехать: дабы, естьли одному случится какое нещастие, другой без потеряния времени дела на ближней стан привести мог. Такие гонцы имеют при себе колокольчики, дабы напротив едущим дать знать, чтоб они поворачивали с дороги.

Но почты и доходы принадлежат всегда владетелям мест, городов и земель. Сии господа держат не только лошадей, но провожатых также наемных слуг и еще носильщиков, которые не только Норимоны, но и Кангосы носят. Сие преимущество для [197] Японских господ сколько прибыточно; столько ж и опасно: ибо они должны отвечать за безопасность проежжих, за надсмотр содержания дорог, мостов, плотин и алей, за верность своих людей и почти за все нещастные приключения проежжающих.

Норимон значит со всех сторон хорошо запертые носилки столь пространные, что едущий может спокойно в оных сидеть и лежать. Такой норимон имеет по сторонам решетки или оконницы, которые открывать и закрывать можно. Его несут 2, 4, или и 8 человек, смотря потому, как знатного или меньшего чина будет проезжающий. Носильщики Князей, губернаторов и других государственных чинов, шесты несут в руках; а носильщики подлых людей на плечах. Чем знатнее господине, тем длиннее шесты у корима; естьли ж незнатной человек захочет оным подражать; и шесты у своего норимона иметь длиннее, нежели как его состояние дозволяете, то он по законам бывает за то наказан.

Конгосы гораздо легче и уже, которых больше и употребляют для дороги. Они коротки и низки, и Японцы в них сидят подогнувши колена и совсем согнувшись. Канго особливо способен для узких и гористых дорого и притом дешевле; ибо для оных только три носильщика потребны, которые друг друга сменяют. [198]

Японцы всего охотнее ездят верхом. Но совсем иначе, нежели Европейцы: ибо они сидят на лошади или подогнувши ноги и положа одну на другую; или ноги кладут лошади на шею. Они также за стыд почитают самим держать повод и лошадь править. Сию должность оставляют они служителю, которой возле пешком идет. Одни только солдаты правят лошадей сами. Также большие господа сидят на лошадях по-европейски: когда они отправляют церемониальные посещения, или великолепный въезд имеют. Но тогда имеют они при себе всегда двух конюхов, которые лошадь ведут.

Большие дороги богато снабдены трактирами: наилучшие находятся на почтовых станах, и обыкновенно сии домы бывают столько пространны, что и знатнейшие господа со всею своею свитою довольно места находят спокойно в оных поместиться. Но великую разность наблюдают между знатными приежжающими и подлыми пешеходцами. Первых принимают на задние двора в лучшие и изрядно прибранные покои, а последние должны довольствоваться при входе двора не большими чуланами, которые разделены решетками: в средине которых находится кухня и в земле складенной очаг. Сверх сих больших трактиров находятся также на всех дорогах малые трактирные домы и лавки, в которых едущие чай, напиток, Саки [199] называемой, пирожки, жареную и соленую рыбу, всякие садовые овощи, закуски и тому подобное найти и купить могут. Японцы обыкновенно в дороге пьют чай, токмо не самой лучшей: ибо то листоки последнего сбору, которые в теплой горнице сушат. Оных берут довольное количество, завязывают их в мешок и вешают в кипяток. Сие делают для того, чтоб листья не плавали и при черпании в чашку не попадали. Сего напитка наливают только половину чашки; а другую дополняют холодною водою.

По сие место сии учреждения похвальны. Но скаредно то, что малые и большие трактиры и чайные лавки служат также вместо непотребных домов. Трактирщики такое имеют между собою дружество, что естьли в одном трактире много будет гостей, а не довольно женщин: то ближайший сосед помогает в том своими, с тем однако всегда договором, чтоб ему за его женщин деньги точно заплачены были. Сие скаредное обыкновение введено во время Жоритома в 12 веке, и для политики привилегировано: как-то, дабы солдаты в продолжительных походах от тоски по своих женах не бегали из армии, или бы других бесчинств не делали. Но как такие публичные непотребные домы в Китае еще от древнейших времен под смертною казнию запрещены: то Жоритомо и его последователи приманивали чрез сию Японскую [200] необузданность наибогатейших Китайцев в Японию, где они с непотребными женщинами великие деньги расточали. А особливо остров Нипон такими домами наполнен; чего ради Китайцы называют сию провинцию большим магазейном непотребных женщин. Еще другой род таких домов в Японии в употреблении, на которых Кемфер в пятой книге своего описания путешествия жалуется, и которые также иногда и начальные особы, посещают. Однако лучше о таких восточных нежностях умолчать.

В еде и питье Японцы крайне умеренны. Большая часть воздерживается от всякого масла, мяса, сыру, молока и яиц, и ничего к животным принадлежащего на себе не носят. Сие отвращение производят от принятого учения о преселении душ, и по сему же учению совсем неохотно убивают они животных. Однакож есть такие секты, в которых как уже выше упомянуто, дозволяется есть рыбу и некоторые известные птицы.

Обыкновенное кушанье Японцев суть всякие огородные плоды, коренья, травы а особливо сорочинское пшено, которое они разным образом приуготовляют. При обеде пьют они теплую, воду, а после оного, и когда нарочито жажду чувствуют, пьют много чаю, сряду. Они варят чай отчасти как и мы, отчасти истирают его в порошок, кладут оного по хорошему ножевому острею в чашку, наливают вареною [201] водою, мешают воду и порошок маленькими палочками столь долго, пока он, как наш шоколад, пениться станет. Однако, не смотря на сию умеренность, имеют они также крепкие и пьяные напитки, которые они или из Сорочинского пшена и из пшеницы, или из огородных овощей делают, или в некоторое время года из палмового, грушевого и других деревьев достают, и сохраняя их употребляют редко и только в больших пирах, как на свадьбах, похоронах и других почтенных банкетах. При таких пирах любят они не только питье крепких напитков; но также всякие увеселения, как-то танцеванье, музыку, маскерады и комедии.

В кухнях, при столах и во всех горницах у них великая чистота. Они при столе сидят положа накрест одну ногу им другую, и не употребляют ни скатерти, ни салфеток; понеже они подобно Китайцам к кушанью никогда не прикасаются рукою, но оное без ножа, вилки и ложки только двумя тонкими палочками в рот кладут. Поваренная посуда из чистой земли и очень чиста. При питье Японец не дотрогивается к стакану губами, но вливает питье из стакана в рот в некотором отдалении от губ. Вообще Японцы в общей жизни сноснее Китайцев; хотя сии склонности своей ко многим церемониям сами смеются. [202]

Каждый народ имеет свои обыкновения, естьли Японец знатную особу почтить хочет, то он не встает, но садится; когда он кому отдает почтение, то он к кланяется и на землю не падает, но стоит прямо. Здесь делается некоторое выключение, когда он находится пред Императором, или пред Князем: ибо оным почтение отдается поклоном до-земли. Также Японцы особливое обыкновение имеют, что они свое лучшее платье дома носят; а на улицу и из дому весьма скромно выходят, и употребляют только свое обыкновенное платье. В посещениях своих к другим для почтения надевают они сверх своих одежд еще широкой черной атласной кафтан и такие кафтаны дарят Японцы друг другу, и оные получают также Голландские посланники, факторы и другие Голландские оффицианты при своем прибытии в Японию от штатских и таможенных служителей: но за оные подарки должны они не забывать отдаривать.

Что Японской народ чрезмерно предан земледелию и столько терпелив, что и самую неплодородную землю пахать и к плодородию привесть может, о том мы уже в первой главе к их похвале упомянули. Также должно сему народу приписать похвалу, что они в рукоделиях, фабриках и манифактурах, Китайцам не только не уступают, но оных [203] весьма превосходят в красоте, доброте и разноте шелковых, шерстяных и других штофов и материй, также в лакировке и в фарфоровой работе. Особливо знающие люди говорят, что Японской фарфор гораздо лучше выжжен и притом красивее сделан, расписан и вызолочен бывает, нежели Китайской. Почему сии и другие Японские товары гораздо и дороже, нежели Китайские: ибо сии в сравнении с теми содержатся ценою как один к десяти.

Со всем тем Японцы в продаже своих товаров не имели бы недостатка, естьли бы строжайшие узаконения Императорские, о невпускании чужестранцев, всех торгов не прерывали и оным не препятствовали. Самой народ, по свидетельству Португальцев и Голландцев, в торговле весьма искусен и к оной склонен; однако он ни с какими другими народами, кроме Китайцев, Корейцев, жителей Едзо и Голландцев торги отправлять не может. Ни один Китаец не смеет ни в Китай, ни в Корею, ни в Едзо для торгов ездить; и сколь ограниченной торг Голландцы производят, о том после будет объявлено. Между тем Японцы производят торги дома из одной провинции в другую, и чрез сии перевозки взаимно сообщают как произведения своей земли, так и чужие товары, которыми природа какую часть государства не наградила. [204]

Прежде, нежели можно получить понятие о выгодах Японской торговли, должно знать товары, из Японии вывозимые, которые суть следующие: сорочинское пшено, шелк и шерсть в деле, фарфор, лакированные вещи, золото, серебро, медь в деле и слитках, железо и сталь не в деле, разных рук чай неподмешенной, и притом чище и дороже Китайского, всякие аптекарские травы, коренья, деревья, гумми, алмазы, хороший жемчуг, кораллы редкие и хорошие раковины, которые они даром давали до тех пор, как Китайцы и Голландцы великою своею к оным охотою цену оных Японцам показали: наконец также серая амбра. Сии суть товары, которые Китайцы, Корейцы и Голландцы из Японии вывозят.

Древнейший торг есть Китайский; Португальский начался уже после 1542, Голландский после 1598; Аглинский после 1613 годов. В самые древние времена Китайцы хотя имели сообщение с Японцами; однакож торги свои отправляли они тайно; ибо по древним узаконениям Китайского государства жителям оного запрещено было иметь торги с чужестранцами; но после происшедшей от Татар в 1644 году перемены в Китайском правительстве дозволено также Китайцам явно вывозить свои товары. И с того времени распространили Китайцы свои торги и в большем числе ездили в Японию. Сначала все шло [205] хорошо и они не только приежжали к гавани Осякке, но также ездили и в Нагасаки, получили дозволение построить там три капища, и могли столько товаров вывозить, и ввозить сколько хотели. Но обстоятельства скоро переменились. Езуиты, которые должны были из Японии удалиться, нашли защиту в Китае. Они посылали на кораблях всякие книги Китайскими буквами напечатанные, которые касались до восстановления христианства: кораблей приходило из Китая в Японию много и оные были наполнены людьми больше нежели было надобно; причем в Нагасаке столько нашлось Китайцев, что из того принято подозрение, не хотят ли они произвесть какого беспокойства или завоевания сделать. Чего ради Китайской торг в 1635 году был ограничен на каждой год до 300 тысяч телей, то есть, до 450 тысяч рублев, Свыше сего количества не могли они продавать ничего. Число кораблей и людей было точно определено; и после 1688 года приежжающие и торгующие Китайцы, так как Голландцы принуждены были согласиться, чтоб их в некотором не большом точно назначенном и тыном обнесенном месте в Нагасаке запирали и караулили.

Китайцы отъежжают тотчас назад, как скоро продадут свои товары: но они должны приежжать в уреченное время три раза в год, и за свое пребывание и стражу платить ежегодно по 1600 щелей, или по 2400 рублев. [206] Они привозят штофы, шелк, галмею, сахар, терпентин, мирру, благовонные деревья, канфару и особливо гинзенг, весьма дорогой корень, так называемый радикс-хине, то есть, Китайской корень и другие лекарственные коренья из Татарии. Китайцы должны платить пошлины по 60 со 100 и плату за все свои товары должны получать не деньгами, но медью неделанною и другими Японской земли произведениями, или привозными Голландскими товарами. Они также часто принуждены бывают по недостатку купцов часть своих товаров назад в Китай отвозить. В сем случае Японские суда тайно следуют за ними и на море с прибылью производят запрещенной торг, утаевая пошлину. Но как скоро какого Японца хранители берегов в том поймают, то он без всякого милосердия распят будет. Кемфер в 6 лет начел более трех сот человек таких несчастных. И из сего можно легко видеть, что Китайский торг в Японии весьма ограничен и невесьма важен.

Как скоро три Португальские купца, отправившиеся морем из Сиама в Китай, в 1543 году по нещастию претерпели разбитие корабля при берегах острова Сайкокфа, и наконец нашли случай войти в гавань Королевства Бунго, следовательно Европейцам прежде неизвестное государство открыть; то уведомили они своих одноземцев о том в Гое и [207] принято намерение учредить торг в Японию Остиндскими товарами. Сие случилось в способное время: ибо тогда Князьки острова Сайкокфа имели еще больше вольности; и все приняли Португальцев с великим желанием и дружеством, и охотно дозволили им строить домы и селиться в Нагасаке, которой тогда Омурскому Князю принадлежал. Португальцы как к Гое так и к Макао имели свои магазейны, из которых они сперва всякими безделками Японцев снабдевали, по за то ежегодно более трех сот бочек золота выручали и сей металл в Макао, а оттуда в Португаллию отсылали. Сей ужасный прибыток привлек Португальцев распространять свои Японские торги. Они побрали за себя жен из знатных фамилий, дабы тем свою торговлю утвердить. Таким образом возрастал их торг с году на год; и в самое то время, когда уже он к своему падению приближался, был еще он нарочит, не взирая на все ограничивания и притеснения; ибо в последние три года в 1636, 37 и 38 Португальцы вывезли из Японии в Португаллию, восемь милионов, шесть сот двадцать семь тысяч и восемьдесят два рубли; хотя они в последний год, только с тремя галиотами из Гои пришли. Какой ужасной прибыток, и какие великие суммы должны были они получить в первые сорок лет, когда они имели троякую вольность: первое привозить в Японию столько товаров, сколько они хотели; второе продавать оные [208] во всех провинциях государства; третие оценку оным сами делать. Сии великие выгоды после весьма ограничены и наконец совсем уничтожены. Как бы легко ни рассуждать о сем деле, то Португальцы были сами виною своего нещастия. Желание ввести христианской закон не было хулы достойно, но способ каким сие происходило был весьма подозрителен. Гордость Миссионеров, сребролюбие Португальцев, презрение оказываемое ими новообращенным Принцам, которых они по случаю их обращения, как бы подать платящими служителями почитали, наконец бесчеловечие и жестокость, которую они употребляли также против всех обратившихся и необратившихся Японцев, сделали Португальцев ненавистными, а Японцев примечательными, которые тогда думали, что оной народ хотел их государство завоевать. Текосама в 1586 году издал такой указ, из которого бы Португальцы могли узнать, чего им бояться и чего надеяться должно было. Не они чрез сие не сделались осторожнее, и безвременная ревность к закону дело еще больше испортила, а особливо с того времени, как проповедникам веры наистрожайше запрещено было в Японию приежжать. Еще другое обстоятельство служило к опровержению Португальской торговли. В 1611 году Голландцы получили дозволение учредить в Фирандо купеческую контору и там торговать. Филипп III Король Ишпанский, был тогда также [209] Король Португальский и неприятель Голландцам. Итак сии оказывали Португальцам, как подданным своего неприятеля, всевозможные противности; а оба рода клеветали друг на друга Японцам. Португальцы были в 1635 году на острове Десиме подле самого города Нагасаки заперты, и их торги весьма воспрепятствованы. В 1637 году строгим указом были они совсем и навсегда из государства выгнаны. Однако оной указ не так скоро исполнен был, но почти два года тем умедлено по причине, что некоторых Португальских товаров не могли и не хотели лишаться. Но как Голландская компания в Фирандо обещалась все оные товары доставлять то наконец к 1639 году Португальцы вторично объявлены были государственными неприятелями, все из оного выгнаны, и притом угрожаемы были смертию, которые бы в Японию приехать осмелились. В 1640 году Директоры Португальской коммерции в Макао отправили к Кубу посольство, состоящее в 73 человеках. Как скоро сей корабль прибыл в Нагасаки, то был конфискован и посольство все осуждено на смерть и казнено. Только двенатцать служителей были назад в Гою отосланы для объявления, что естьли бы сам Король Португальский в Японию прибыл, то и его не лучше б приняли.

Когда Португальцы и в те годы, в которые они столь жестоко гонимы и [210] утесняемы были, однакож могли вывесть из сего государства почти девять милионов: то сколь велик должен быть их торг в то время, когда они Японцам столь приятны были?

Печальнейшее сего начало имела Голландская торговля. Один из Амстердама в Индию назначенный корабль был в 1598 году бурею на восточной берег Нипона выброшен, корабль был конфискован, люди в темницу заключены, но им после некоторого времени вольность и груз корабля назад был отдан, с дозволением оный продать. Однако Японцы оценили сии товары и по сей оценке бедные Голландцы потеряли три процента из прямой цены своих товаров. Они с терпением сносили сей урон, и чрез сие таким образом вкрались, что им дозволено было опять приежжать. Капитан Голландского корабля при отъезде своем оставил тут несколько матросов и штирмана Вилгелма Адамса, природного Агличанина. Сей умел себя при дворе Куба Жежассамы известным сделать и оказал Голландцам, как они в 1609 году с двумя кораблями в Фирандскую гавань прибыли, великие услуги. Для учинения досады ненавистным Португальцам, Кубо дал дозволение Голландцам торговать. Португальцы не щадили ни прозьб, ни денег, ни хитростей, дабы Голландцев выгнать; однако Кубо принял сие столь худо, что Голландцам в 1611 [211] году дал за печатью патент, по силе которого они во всем государстве свободно торговать могли. Сей патент написан был таким начертанием, которое употребляется только при оказании чрезвычайной милости к кому нибудь, и когда как бы молча дозволяют оную милость еще далее распространять.

Сия Голландская торговля имела четыре периода:

1. Первый с 1611 года до 1640 может златым веком назваться, в котором Голландцы с полною вольностию, без пошлины и по своей оценке своими и чужими товарами по всей Японии торговали, и каждой год более шести милионов прибыли получали: выключая что им в 1637 году запрещено было не деланную красную медь вывозить.

2. Второй период не столь был щастлив, в 1641 году Голландцы должны были из Фирандо в Нагасаки переехать. Они за три года пред сим построили в Фирандо домы и между прочими один большой каменной и по необыкновенному в той земле образу высокой дом, на верху которого они год Христов означили. Сего довольно было к тому, чтоб повелеть оный дом сломать, и Голландцев при Нагасаки в остров Дезиме теснее заключить. Однако и за сие тесное и беспокойное жилище должны они были ежегодно по [212] 5580 телей, то есть, по 8380 рублев платить. И сие исполняли они без малейшего роптания. Лишили их увольнения от пошлин, стали примечать все их торги, дали им в услуги все присяжных людей и пресекли им все обхождение с Японцами. Приходящее корабли были осматриваемы, обезоруживаемы и тому подобное. Однако они в сей нещастливой год получили барыша на восемь милионов, и получили вольность, все из своих товаров вырученные деньги на красную медь променять и вывесть. У серебреного торгу получили они барыша по 4, а у вывозу меди по 90 процентов на сто.

3. С 1666 года можно третий период Голландского торгу сделать. Первый министр Инаба-мино велел сделать для Куба серебряную лампаду. Как корабли из Голландии пришли, и на оных также подарки для Императора, и как Нагасакские осмотрщики оные переписали, то между прочими для Императора подарками попалась и сия лампада. И сею ошибкою Инаба-мино столько был не доволен, что он с сего времени начал помышлять о падении Голландцев. Он произвел своего родственника в 1672 году в Нагасакские губернаторы, которой совершенно научен был, как ему против Голландцев поступать должно было. Он приказал подать себе реестр всем товарам, которые в сем году привезены и проданы быть [213] имели. Потом он с Японскими купцами оценил все статьи очень низко, и приказал, чтоб Голландцы сии товары или по положенной низкой цене продавали, или бы отправили оные обратно в Батавию и в Европу. И так они должны были малым барышем удовольствоваться; но губернаторы каждой год цену унижали. Голландцы жаловались и были благополучно в своих привилегиях подтверждены. Но Инаба-мино не успокоился, пока Голландской торговле смертной удар не был нанесен. В силу начальных законов Японского государства Инаба-мино не мог без опасности ничего явно сделать против последнего указа, которым привилегии Голландцев утверждены были; ибо как бы велик министр в Японии ни был, однако должен он паче всех прочих Императорские повеления почитать и точно исполнять. Но он знал еще другое средство Голландцам чувствительнее вредить. Нагасакские губернаторы должны были с величайшею умеренностию Кубу представить следующее: что честь народа и народные кредит всеконечно требует, чтоб Португальцам дозволить беспрепятственно пользоваться тем, что им прежние Императоры дозволили; но что государственная польза не меньше требует, чтоб сии привилегии ограничить, дабы Голландцы не вывозили из государства ежегодно столь великие суммы к величайшему впредь вреду оного, и сами не набогащались бы, [214] делая народ от времени до времени беднейшим; чего ради должно им положить пределы и определить ежегодную сумму, на пример по 300 тысяч телей, которую бы они ежегодно за свои товары получать могли. А все прочие товары сверх сей суммы, чтоб сохраняемы были до будущего года в магазейнах. Сие предложение было принято, и притом тайно содержано до осени 1685 года.

4. С которого времени четвертый период Голландского торгу начинается. Как в означенное время корабли пришли и привезенные товары оценены были, то и новый указ публикован был, которой Голландцам был точной громовой удар: ибо прежде сего имели они еще всегда нарочитую прибыль, понеже они при худой оценке всегда на неопределенную сумму товаров продавать могли; а теперь должны были при столь же худой оценке довольны быть столь малою суммою. Но дело не только при сем осталось, но они должны были еще и пошлину по 15 процентов платить, и притом подвергнуть себя всем учреждениям, осмотрам и караулам, и еще удовольствоваться тем, что в нынешние времена они ежегодно только около трех кораблей в Японию отправляют, напротив чего они прежде по 7 и по 8 кораблей туда посылать могли. [215]

Привоз Голландцев состоит в следующем: стекла, зеркала, шелк, сырец, хлопчатая бумага, кожи, пенька, ртуть, бура, антимония или сурьма, пряные коренья, мушкатные орехи, сахар, мскус или выхухоль, камфора, сандал, слоновое зубье, киноварь, квасцы, селитра и проч. от чего они великой прибыток получают, и напротив того Японские произведения беспошлинно вывозят. То правда, что Голландцам многие худые дела приписывали, которыми они якобы вольность Японского торгу снискивали и получили: но их и не давно господин де Гаарен совершенно оправдал, и все обвинения довольно опровергнул.

Агличане также, более нежели за сто пятьдесят лет, покушались торг в Японию завести. Капитан Вилгелм Сарис, возвращающийся в 1613 году с одним кораблем из Малукских островов, стал в Фирандском порте на якорь, и был помощию вышеупомянутого одноземца своего Вилгелма Адамса хорошо принят, и по прозьбе своей получил дозволение учредить контору, и в провинциях Японского государства торговать спустя несколько времени отправился Сарис назад в Англию с письмами от Куба к Лондонскому двору, оставя Кавалера Рихарда Кокка в Японии, для отправления переписки и торгов Британского народа. [216]

Без сомнения плачевные междоусобные в Англии войны были причиною, что сие учреждение было пренебрежено, и самая Аглинская контора опять уничтожена. В 1673 году показался Аглинской корабль пред Нагасакскою гаванью, причем весьма точно расспрашивали Капитана и его екипаж, и хотя оный ссылался на данную Агличанам привилегию, на их прежнюю контору в Фирандо, на письма Куба и Его Великобританского Величества, и о возобновлении торговли просил; однакож не мог своего намерения достигнуть. Спрашивали у него: имеет ли Португаллия мир с Великобританиею; правда ли то, что Король совокупился браком с Португальскою Принцессою которые вопросы конечно Голландцы губернаторам предложили. Капитан должен был для избежания большей опасности ответствовать по справедливости, и тогда услышать решение, что Японской Император не может подданным того Князя которой женился на дочери величайшего неприятеля Японского народа, ни пребывания в своем государстве и никакого торгу дозволить: чего ради Капитан и с ним приехвашие, ехали б тотчас назад и ни один Агличанин под смертною казнию, чтоб не смел в Японию приехать. Все, что Капитан получить мог, состояло в дозволении ожидать способного ветра, и за привезенные с собою товары запастись потребными припасами: ибо и сие также было уже великая Японская милость в тех обстоятельствах, в каких оной Капитан, его [217] екипаж и корабль находились. При отъезде спрашивал Капитан: не будет ли позволено хотя после кончины сей Принцессы, Короля его супруги, опять приехать; но получил в ответ, что Императорские повеления подобны поту, которой вышедши из тела, никогда опять в оное не возвращается.

В Франции Министр Колберт в 1666 году также покушался открыть торг в Японию. Он употребил к тому известного человека, Карроном называемого, которой при Голландской компании в Японии Директором был, в Японском языке и нравах совершенно силен; но притом своенравную и беспокойную голову имел и от Голландской службы уволен был. Каррон в упомянутом году поехал из Франции с пространною и весьма хитро сочиненною инструкциею. Но все сии острые намерения и соединенные с оными расходы не принесли никакого плода: ибо Каррон по долговременном мореплавании претерпел разбитие корабля и не прибыл в Японию, а еще меньше назад во Францию.

Сии обстоятельства вместе взятые, и еще и в нынешние времена продолжающаяся недоверенность Японцев против всех чужестранцев, особливо против Европейцев, не польстят уповательно никакого государства, чтоб предприять новые покушения для Японской торговли. [218]

В общем свойстве японцев находятся добродетели и пороки. Говорят, что Японцы остроумны и понятнее всех восточных народов, во всяком обращении справедливы, неприятели обманов и лжи, прилежны, трудолюбивы, любители чтения, скромны, учтивы, в обхождении гораздо приятнее Китайцев, не болтливы, малым довольны, терпеливы и неприятели пьянства и лакомства.

Но сии добродетели другими всенародными ж пороками затмеваются: ибо Японец горд, мстителен, в войне бесчеловечен, неимеющий любви и милосердия к бедным и нещастным людям, которых он за предмет ненависти и проклятия богов почитает. Словом: в Японском народе, так как и во всех других, находятся добрые и худые люди, однакож думают, что у них больше добрых нежели худых.

Трудолюбие и умеренность сохраняет Японцев от многих болезней, и большую часть оных до здоровой и глубокой старости доводят. Подагра, каменная болезнь и другие в Индии размножившиеся болезни, в Японии необыкновенны; но оспа, диарреа и сильные кровотечения тем обыкновеннее, моровая язва часто свирепствует, также находится в некоторых провинциях столь сильная проказа, которая от времени до времени мясо и составы проедает; но главная болезнь, которою [219] Японцы и чужестранные мучимы бывают, есть колика и совсем особливой род оные, которой они сенки называют. Сия есть епидемическая или заразительная болезнь, соединенная с корчением членов и великою болью, от которой у страждущих оною по долгом мучении остается опухоль на разных частях тела, особливо ж на яйцах у мущин, и на детородных удах у женщин, где делаются желваки и чирьи, также обыкновенно и волосы вылинивают.

Врачи и лекари, которые в Японии суть незнающие болтуны и астрологи, лечат сенки особливым образом: они говорят, что сия свирепая болезнь происходит от неосторожного употребления напитка Саки, то есть, из сорочинского пшена сделанного вина, помалу тело крепкими соками наполняющего, которое дрожание членов, и опухоль нестерпимую причиняет. Сии припадки должны излечаемы быть вытягиванием сих худых соков. А сие вытягивание должно учинено быть прокалыванием гвоздя или иглы. Причем самое искусство состоит в двух вещах. Во-первых найти место или пятно, где худые соки находятся; во-вторых рассудить, как глубоко иглу запустить должно в кожу. Первое обыкновенно находят врачи между пупом и желудочною ямкою. Второе решат они также скоро; ибо они обыкновенно запускают иглу в кожу глубиною на полдюйма. А при [220] чрезвычайной боли на целой дюйм, но с великою осторожностию и так, чтоб только девять скважин в три ряда сделать таким образом *** (Т. е. квадрат 3*3. — OCR) все сие делается с превеликою точностию. Иглы для сего делают из самого чистого золота, или из самого ж чистого серебра, крайне тонкие, чисто полированные и острые. Никакой художник не может таких инструментов продавать без особливой привилегии Императорской. Сделавши скважинки, лекарь выжимает по своему мнению ядовитые соки пальцами. Кемфер, которой сам был искусной врач, Объявляет, что он сам многие такие операции в Японии видел, и что чрез то больные от своей болезни свободились. Они употребляют также в сей и других болезнях разных членов выжигающее лекарство с Индейскою моксою, которую они или на страждущий член, или возле него обыкновенно на спине кладут и зажигают. Но естьли нет моксы, то берут и хлопчатую бумагу, делают из оной пирамидку, зажигают оную и дают ей помалу сгореть. Сие выжигающее лекарство столь употребительно, что большая часть Японцев имеют брюхо и спину наполненную рубцами и выжженными пятнами, что как сказывают, ежели они платье скинут, как то в жары случается и спину оголят, отвратительной вид делает.

Пускание крови не употребительно; тем обыкновеннее употребление целительных вод, [221] как теплых, так и холодных, которых своих родов множество находится. Японские больные могут холодной воды пить сколько захотят, а здоровые люди должны всегда теплую воду пить. Лекарства кислы и солоны:, по большей части употребляют они хину и гинзен.

Но при всех болезнях и пользованиях хвастают врачи и лекари весьма своею астрологиею и хвалятся, что им одним с выключением всех других народов сие известно таинство, как узнавать свойство, опасность и продолжение болезни из щупания пулса. Они также утверждают, будто многие болезни волшебством и другими суеверными средствами вылечивают. Словом: врачи и лекари в Японии не имеют никакой теории и утешаются тем, что будто сие также есть и у некоторых других народов.

Печальные и погребательные обряды в Японии по большей части особливые и суеверные. В некоторых местах делают больному тотчас после его смерти осмотр приказным порядком, естественною ли он смертию умер, не имеет ли он каких знаков насилия или христианства на своем теле. Печальной цвет, также как и в Китае, белой, обыкновенно носят траур два года и удерживаются от всякого веселия. [222]

Печальные одежды у мущин и у женщине одинакие и состоят: 1) из кафтана толстого холста без подкладки, которой надевают на другие одежды и широким толстым поясом укрепляют, 2) из печальной шапки, сделанной как широкая повязка из толстого ж холста, у которой назади висит долгая полоса на подобие флера. Каждая секта Японского закона имеет не многие отличные погребательные обряды; а впрочем по большой части они все согласны.

Кладбища находятся вне городов и деревень: бедных и подлых людей погребают, а богатых и знатных сожигают. При погребении бедных мало делают церемоний, однако зажигают не много гумми или благовонного дерева, осаживают могилу благовонными травами и опускают в могилу с мертвым что нибудь для его употребления на том месте. К погребению должно просить Бонцев и родственников и первым дать плату, а последних угостить.

Японцы думают, что их умершие, все вещи, которые им от времени до времени дарят на том свете исправно получают. Некоторые секты думают, что души умерших не тотчас по смерти тела на место блаженства приходят, но чрез долгое время по воздуху летают, и между тем каждый год один раз к своим приятелям [223] возвращаются. Из сего чудного мнения произошло празднество, 13 дня седьмого месяца отправляемое, которое можно бы назвать угощением духов, естьли б тела живых больше пользы не имели от сего угощения. С великою церемониею выходят из городов и деревень на встречу духам, разговаривают с ними наиучтивейшим образом, и просят их в гости; на другой день каждой угощает своих гостей хорошо и великолепно по своей возможности, улицы бывают иллуминованы и всяк веселится с своими гостьми. На третей день обыскивают все углы домов, бьют палками по стенам, бросают каменья на кровли, дабы сих гостей прогнать, чтоб ни один из духов не остался, и чрез свои явления не был в тягость живым и оных бы не устрашал.

Похороны знатным людям становятся дорого и провождающих обыкновенно бывает великое число. Наперед в долгом порядке несут множество жен в Норимонах или носилках, которых провожает великое множество невольнице. Потом идут знатнейшие родственники мужеского пола в самых лучших одеждах, какие у них есть. В дальном расстоянии следует настоятель Бонцев в Норимоне и богато одетой, за которым обыкновенно следуют пешком 200 Бонцев в долгих черных и волочащихся епанчах. Один беспрестанно бьет в медной таз, а другие поют похвалу идолу Амиду. За [224] Бонцами идут всякие люди, которые на долгих и тонких палках несут тополевые и цветами наполненные корзинки, которые они часто качают. Как скоро цветы выпадут, то смотрители производят великой крик и взывают, что умерший благополучно достиг до места блаженных. В малом расстоянии следуют восемь молоды к Бонцев с обращенными вниз малыми знаменами, на которых написано имя знатнейшего идола той секты, которой был умерший. Два другие Бонца в серых одеждах несут горящие факелы, а другие десять на долгих шестах фонари из чистого полотна. Потом идет великое множество людей в коротких серых одеждах и в малых треугольных под бороду подвязанных шляпах из черной лоснящейся кожи, на которых также как на фонарях и знамена и имя идола написано. Наконец следует тело в богатом Норимоне, в котором умерший сидит на своих пятах с непокрытым лицем и с сложенными на груди вместе руками на подобие молящегося. Сверх своих одежд имеет он еще бумажной кафтан, на котором написаны начальные правила Японского закона и другие тайные знаки, как будто для препоручения или одобрения в будущем свете. Естьли после умершего остались дети, то они будучи великолепно одеты провожают носилки, и младший из них несет горящий факел. Когда сие шествие придет к костру, которой из благовонного дерева, [225] гумми и кореньев состоит, то 20 или 30 Бонцев поднимают носилки с умершим телом. Потом говорят речь в честь умершему. Бонцы молят и поют песнь. Настоятель Бонцев обходит три раза с горящим факелом около костра, которой потом Бонцы зажигают. После чего родственники и друзья бросают в огонь всякие подарки, как то: одежды, пищу, оружие, цветы и пр. в той надежде, что сии вещи к будущем свете умершему будут полезны. Естьли умерший был великой господин, Князь или Король, то 10, 20 или больше благородных юношей или служителей его дому, которых он наибольше любил, взрезывают сами себе брюхо, которых тут же на костер бросают, дабы они своему господину на том свете служили. По окончании всех сих церемоний все собрание угощается великолепным столом, при котором однако ни сыновья, ни другие родственники не находятся: ибо сии между тем платят Бонцам погребальные росходы. Сии Бонцы також охотно принимают на себя старание о пересылке исправной всех подарков, которые от времени до времени родственники умершему посылают. Спустя один день по сожжении родственники приходят вместе для собирания пепела и костей, кладут оные в позолоченную урну или кубышку, повелевают Бонцелею над оными семь дней молиться, и переносят их тогда, или в гробницу фамилии к урнам предков их, или ставят их в [226] новое для того построенное здание. При всякой урне вешают умершего знаки чести и родословную, и после семи месяцев, а потом после семи лет большая часть погребательных обрядов повторяется. При сих торжествах родственники обоего пола находятся с великим благоговением: Бонцы поют беспрестанно и делают в колокола, в тазы, в барабаны и в другие музыкальные инструменты ужасной шум и стук, которой еще противнейшим делается от крика печального собрания.

Текст воспроизведен по изданию: Краткая история о Японском государстве, из достоверных известий собранная. М. 1773