-

РЕЙХЕЛЬ И. Г.

КРАТКАЯ ИСТОРИЯ О ЯПОНСКОМ ГОСУДАРСТВЕ

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

О ПОЛИТИЧЕСКОМ СОСТОЯНИИ ЯПОНСКОГО ГОСУДАРСТВА

Много было бы требовать от разумных читателей, естьли б им хотеть басни Японских Историков о самой отдаленнейшей древности Японского Государства, вероятными представлять. Сия чрезмерная древность столько ж не согласна с летосчислением всех прочих народов и государств известного земного шара, как Вавилонские, Египетские и Китайские хронологии. Но то можем мы за вероятное и исторически достоверное принять, что между всеми в нынешние времена пребывающими государствами после Китайского Японское есть наидревнейшее. Однако для сего не должно утверждать, чтоб Япония и в самые древние времена имела ту ж обширность, то ж число провинций и островов и то ж политическое состояние, какое имела она в прошедшем веке, и в нынешнем еще имеет. Никак, она также как и прочие государства, сначала была необширна, и на многие малые владения разделена, которые повременно одно с другим соединялись, составляли большие владения, и наконец все вместе одним Государем управляемы стали. Японские Государи еще в древние времена управляли [162] деспотически; ни с кем не делили своей власти; повелевали как в духовных так и в светских делах; их произволение было высочайший закон подданным: и сии деспотические Государи, которые одни, продолжаясь в прямой линии, чрез осмнатцать веков в Японии владели, назывались Даиры. В двенадцатом веке по рождестве Христове первые министры и главные полководцы, Ссео-гюн и Кубо называемые, начали власть Даира несколько ограничивать, и себе самим большее почтение присвоивать. Сие сначала происходило с осторожностию, причем внутренние неспокойства в государстве наилучший подавали к тому случай. Что славной Жоримото, в 1199 году умерший, начал, то преемники его иногда осторожнее, а иногда отважнее продолжали; пока наконец около 1585 года высочайшая власть в Японской империи явно и торжественно разделена стала, таким образом, что Кубо получил высочайшую власть в светских делах, а Даир удержал при себе правление духовных дел.

С того времени всегда два Императора управляют, один светской, а другой духовной. Правда, что Даир не иное что есть, как первый жрец в Империи, и от Куба весьма ограничен; сей последний однакож в наружности оказывает великое к нему почтение: Кубо столицу свою имеет в Иедде, а Даир в Миаке. Первый ездит чрез каждые три или четыре года, а по большей мере в пятой год из Иеддо в Миако, дабы чрез сию [163] поездку, которая бывает с великою славою и иждивением, доказать Даиру свое почтение и также учинить некоторый вид присяги. Сие почтение справедливо названо видом присяги: ибо оно есть одна церемония, а отнюдь не подчиненность светского Монарха. Сии поездки и сия церемония служит единственно к ослеплению народа, которой своего Даира почти обожает, и при великолепной поездке Куба твердо верит, что древнее состояние государства еще и ныне продолжается, и что Кубо только главнейший министр и первый друг Даиров. В сих простонародных мнениях находит Кубо свою пользу и безопасность. Он почитает внешне Даира, оставляет ему его доходы, титул, служителей, знаки почтения и власть над жрецами всех сект в империи; а Даир с своей стороны старается сие отдаваемое ему почтение не только удержать, но еще и умножать чрез наистрожайшее наблюдение древних обрядов. Он весьма редко показывается народу, ноги его никогда к земле не прикасаются. Он не выходит на вольной воздух. Солнце его никогда не освещает. Всякая часть его тела свята. Он не обстригает себе ни волосов, ни бороды, ни ногтей; но понеже сие делает его особу некоторым образом дикою и неопрятною, то его служители должны наблюдать время, когда он спит, и его тогда, как бы против его воли, или как бы он о том ничего не знал, от сих гнусностей очищать. С такою же смешною осторожностию приуготовляют ему стол. Всякой день требует [164] новой как поваренной, так и столовой посуды; и как скоро кушанье готово, и на стол поставлено будет и Даир откушает, то посуду всю должно перебить а кушанье оставшееся все сжечь. Ибо у другого человека, которой бы захотел оной поваренной и столовой прибор употреблять, или кушанья, до которого Даир коснулся, отведать, в то самое мгновение рот и гортань якобы распухнет и он умрет. Такой же великой опасности подвержен тот, кто бы осмелился употребить что нибудь из платья, которое носил духовно и Император.

Престол Японского Даира наследственный, и обыкновенно достается старшему сыну, а в случае неимения сыновей и древние времена и жены их вдовы, також и дочери наследовали. Даир может правление с себя сложить и в оное вступить, не испрашивая на то согласия от Куба; но Кубо в свое достоинство Даиром поставлен и в оном подтвержден быть должен. Однакож во всей Японской Истории не находится примера, чтоб Даир Кубу в том делал затруднение, или бы ему в постановлении и в подтверждении отказал: ибо от такого сопротивления самому ему последовало бы худо.

Придворной Даиров штат весьма многочислен; но жалованье придворными очень малое, а служба самая у народа в великом почтении, чего ради богатые люди охотно [165] определяются к Даирову двору и живут своим иждивением; дабы только получить великой чин и быть больше своих сверстников. А бедные но честолюбивые, при малом своем жалованье, упражняются во всяких работах: делают корзинки, плетут рогожи или цыновки, что на пол постилают, и тому подобное, дабы чрез то доставать себе деньги. Все сии придворные считаются в духовном чине, и светских людей презирают с великою гордостию: ибо они думают, что светские люди от Афасседина, основателя третьей и неизвестной династии, то есть, владеющей фамилии, а придворные Даировы происходят во прямой линии от Тенсиодесина, первого полубога. Сим высоким о себе мнением будучи заражены все служители Даировы, при дворе ли или в провинциях живущие, называют себя Куге, то есть, господами. Они отличаются, так как и служащие при дворе женщины, долгими и по земле влачащимися одеждами, черная шапка разными своими видами различает чин каждого придворного; и чем больше будет сей внешними платья знаками показываемый чин, тем более Куге бывает почитаем от светских людей, и тем меньшее он отдает почтение и меньше кланяется другим. Между тем богатые придворные Даировы должны чем нибудь заняты быть: некоторые упражняются в Поезии; другие пишут книги о Истории своего государства, а иные, имея больше способности к вымыслам, нежели к истинне, сочиняют романы: молодые ж люди учатся ездить [166] верхом, биться на шпагах, танцевать, играть в мячи, а женщины упражняются в голосной и инструментальной музыке, которая однако слуху, как сказывают, неприятна.

По принятому из древних времен обыкновению, Даир не больше двенадцати жен имеет, из которых только одна Императрицею, а сыновья ее и дочери наследными Принцами и Принцессами называться могут. Сия первая супруга живет в самом дворце, а прочие в особых домах при оном построенных. Свадьбы Даировы совершаются с великою пышностию. Равное сему торжество бывает, когда Императрица разрешится от беременности Принцем, и когда для наследного Принца ищут кормилицы.

Вообще при дворе Даиров любят пышность и глаза поражающее великолепие, дабы тем скрыть подлинную бедность: ибо доходы Даировы в сравнении с Кубовыми весьма малы. Гораздо большее великолепие и власть Куба или Японского светского Императора. Ему все Князья и начальники всей империи подвержены, которых он по своему произволению отставлять, имения лишать, в ссылку ссылать и на смерть осуждать может. Двор его в Иедде чрезвычайно многочислен и великолепен; понеже знатнейшие в государстве господа ежегодно по шести месяцев в Иедде проживать, также и все дети знатных фамилий при дворе воспитаны быть должны, чтоб отцов их [167] как бы принудить быть верными и послушными. Кубо содержит во всех частях сего великого города примечательных шпионов, и такие ж честные люди по всем провинциями рассеяны, которых должность все примечать и чинить о том скорые уведомления. Но дабы они, что легко случиться может, не доносили по ненависти, или недружбе, или бы невинных в опасность и нещастие не приводили, то ложные донощики наказаны бывают и штрафованы таким образом, чтоб они более ни лгать ни вредить не могли. Хотя власть Куба столь велика, что и малейшее преступление его повелений смертию наказывается, и никто не может его изволению сопротивляться; однако он против знатных и незнатных, против природных и чужестранцев употребляет великую политику, дабы никто в государстве, не мог произвести какого неспокойства.

Князья империи называются Даимио, что значит людей высокого имени; они были в древние времена многочисленны, сильны и по несогласиям своим, войнам и по старанию о величайшей власти, самой империи опасны. Около 12 века после рождества Христова число, власть, имения и владения оных весьма уменьшены. Однако они пользуются еще некоторыми преимуществами, ибо они в своих собственных княжествах суть судьи, правители и полководцы; но притом должны они каждой год приежжать в Иеддо и отдавать отчет о своем поведении. Сиомио называются те, которые имеют [168] малые деревни или местечки. Они не имеют столь великого чина, как Даимио; но управляют свои земли именем Кубо, однако должны в том поступать осторожно и по справедливости. Ибо им позволено в каждой год жить только шесть месяцев в своих деревнях и местечках, а другую половину года должны они жить при дворе, где также их дети чрез целой год пребывают, которые в глазах у Куба воспитываются и аманатами отцов своих почитаются.

Тоно-сама называются правители государственных, или главных городов, как то в Миаке, Иедде, Осанке, Сакаи и Нагасаке; в последнем месте, для его важности, находится оных трое, в прочих же главных городах до два. Один из сих двух правителей живет при дворе, а другой в своем городе, из которого он, сколь долго его должность продолжается, отлучаться не может, но должен ожидать, пока от пребывающего при дворе другого правителя сменен будет. Живущие при дворе правители весьма прилежно переписываются с своими товарищами, дабы все знать; и о всем отчет и известие как Императору, так и его совету дать могли. Как скоро кто правителем какого города наречен будет, то он должен без всякого упущения времени в назначенное место отправиться, жену и детей в залог верности оставить при дворе, и под смертным наказанием и конечным разорением своей фамилии, в своем [169] правительском доме, сколь долго он в сем чине пребывает, не должен принимать или содержать никакой женщины. Кемфер в своем в Японию путешествии пишет, что Нагасакские губернаторы или правители жалованья имеют больше всех прочих. Но по его счету едва, получают они по 20 тысяч Голландских гулденов, которая сумма весьма посредственна, ибо такие губернаторы многих служителей, а сии еще нижших. служителей содержать, и им из помянутой суммы жалованье производить должны. Сюда принадлежат губернаторские Йорики, или дворяне, из которых каждой трех служителей, одного для своего копья, другого для сабли, а третьего для туфель имеет; и еще тридцать Доозей, или швейцаров для стражи; трех дворецких, некоторое число пажей, секретарей и лакеев. Однако не взирая на великие издержки наживают губернаторы особливо в Нагасаке ежегодно великие суммы без оказания притом больших несправедливостей. Из сей прибыли должны они еще себе хороших друзей при дворе делать и Куба дарить. Сей содержит во всех городах, где находятся губернаторы, агента или Даика, которой поведения Тоно-самы примечать должен.

Каждой Тоно-сама должен о полиции своего правления стараться, и к оной начальников определять. Знатнейшие суть четыре Тозиийори, или старшины, хотя к тому и молодые определяются. Всякой из них управляет сменяясь погодно и имеет под своим [170] ведением Дзиойози, или бессменно дежурствующих оффициантов, которые по смерть свою отправляют ту должность. Еще другие начальники от старшин определяемые называются Ненгиози, или погодные оффицианты, которые именем Тозиийори обо всем докладывать Тоно-саме, и от него к оным приказы приносить и все челобитные принимать должны. В сей чин определяются люди разумные обыкновенно из лучших оффициантов, и они Оттона называются; Оттона ж есть офицер каждой улицы, которой от жителей избирается, и как в день, так и особливо ночью о безопасности и порядке попечение иметь должен. Всякой Оттона имеет еще при себе служителей, и каждая улица своего особливого публичного секретаря.

В главных городах Японской империи находятся еще другие начальствующие особы, Тсио-озино-моно, или городскими вестниками называемые, которые из известных привилегированных фамилий к тому определяются. Сии Тсио-осино-моно должны быть сильные и скважные люди, и казни особливо отсечение головы разуметь. Сия должность в Японии не презрительна: но еще благородным чином почтена. И тот же самой народ, которой сих оффициантов почитает, чрезмерное омерзение имеет к палачу, или тому человеку, которой при пытке, вешании, отсечении головы и распинании на кресте исполнителем употребляется. Они называют такого палача Етта, [171] то есть, кожевником, понеже кожевники к тому только и берутся, которые потому вне города на особливом месте, недалеко от места казней все и жить должны. Примечания достойно, что все те, которые содержат не потребные домы, Еттам при наказании злодеев помогать, или по крайней мере своих служителей на помощь ему присылать обязаны. Столь презрительно поступают Японцы с таким действием, в котором они однако великое удовольствие находят.

Рассуждая вообще, полиция в Японии так учреждена, что причиняет она жителям наивеличайшие тягости, ужасное множество людей как на водяном так и на сухом пути содержатся на жалованье, особливо в Нагасаке, и около его для присматривания над Китайскими и Голландскими кораблями, дабы они не складывали тайно товаров и не могли утаивать пошлины. Множество коронных, губернаментских и полицейских служителей столь велико, что по свидетельству достоверных писателей, которые в прошедшем веке Японию видели и знали, ежегодно на одно только их жалованье из Императорской казны расходится по 223 милиона Голландских гулденов.

Оные же писатели, на прим. Кемфер и Каррон всех Кубовых доходов считают до четырех сот четырнатцати милионов, четырех сот десяти тысяч, семи сот пятидесяти Голландских гулденов. Весьма [172] знатная сумма! о которой однако Европеец несколько сомневаться будет. Сия великая сумма в Императорскую казну приходит из разных источников: отчасти от пошлин, которые Китайские и Голландские купцы платить должны, и которые всегда не малую сумму составляют: отчасти с провинций империи, которые непосредственно принадлежат светскому Императору, и для того Императорскими Провинциями называются: отчасти с провинций небольших Королей, и Князей.

Сии малые Короли и Князья разделены, на два класса, из которых один совсем под властию, Куба находится, и весьма многочислен, а другой состоит из 50 или 60 Королей и Князей, которые Кубу только дань платят, впрочем же в своих землях больше имеют власти. Однако оба класса, в рассуждении самых их особ, Кубу подвластны таким образом, что он их отрешить, в темницу заключить, или и на смерть ссудить может. С 1585 года с сими малыми владетелями часто весьма худо поступано было, дабы чрез то прежнюю склонность к возмущениям и государственным переменам истребить в них совершенно.

Прочие жители империи, которые к суть ни Короли, ни Князья, ни дворяне, ни духовные разделяются, на четыре рода:

1. На купцов, которые по большей части великое богатство имеют, однако по древнему [173] и притом постыдному предрассуждению в презрении находятся, которое и до иностранных, как то Китайских, Португальских и Голландских купцов простирается.

2. На ремесленных людей, которые в лучшем почтении находятся.

3. На крестьян, и 4 на солдат; причем оба последние рода суть невольники знатных господ и дворян, которые над жизнию и смертию сих бедных людей неограниченную власть имеют, и оную часто безрассудно и свирепо употребляют.

Японцы мало имеют законов, а еще меньше писанных. Неограниченное произволение Императора заступает место законов. Он есть господин над жизнию всех своих подданных, от высочайшего дань платящего Короля, до малейшего хозяина. Равным образом и господа каждого округа, и начальники каждой фамилии имеют право над жизнию и смертию им подчиненных. Тяжбы решатся по большой части дружелюбно, чрез посредственников, которых себе обе стороны избирают. Но естьли прозьба дойдет до вышних властей, то дело решится без потеряния времени. Никто не переносит охотно дела от своего судьи к вышнему суду, разве когда ему привиллегии его характера или состояния сие дозволяют; в таком случае может он свою прозьбу предложить в суде правителей, или в государственном Императорском совете. [174]

Впрочем Японские законы весьма строги, и можно сказать, жестоки; ибо между преступлением и наказанием редко размер бывает. Сие происходит отчасти от нрава народа, отчасти от того, что все их законы суть произвольные, и следственно также и наказания. Малейшее преступление обыкновенно наказывается смертию: ибо битье палками и сечение плетьми есть токмо наказание для подлых рабов и слуг, которых чрез смертную казнь не хотят лишиться; а денежное наказание совсем не употребительно: ибо Японец за несправедливое почитает, чтоб законы для одних бедных были даны: потому что богатой мог бы всякой раз деньгами от наказания откупиться, и так по изволению делать преступления. Потеряние денег в таком случае в его глазах не есть ни наказание, ни потеря, но такая безделица, о которой богатой Японец мало беспокоится Тот кто против воли или от опасности и по нужде учинит убийство, утаит пошлину или полицейские узаконения преступит, бывает колесован или сожжен. Ссылка, а особливо на пустой остров Фатеи-зио, есть милость для платящих дань Князей, в случае, когда они за свое преступление не бывают наказаны смертию. Естьли ж они к смерти приговорены будут, то они должны сами себе ножом брюхо взрезать. Сие есть особливое преимущество для дворян и солдат, естьли им при их наказании дозволено будет самим себе брюхо ножом взрезать: и подлинно то милость, ибо сие [175] самоубийство причисляется к легчайшим смертным казням. К сему же роду казней причисляют отсечение головы и виселицу. Сими, по мнению Японцев, легчайшими казнями наказаны бывают все малые татьбы, ложные доносы, обманы в торгах и играх, ложь и неповиновение к начальникам. За большие преступления большее бывает наказание. К жесточайшим смертным казням причисляют они распинание на кресте по большей части вниз головою; сею казнию истребляются изменники, убийцы и зажигатели. Но отцеубийцев, кровосмешателей, прелюбодеев варят в масле, или живых сожигают продолжительно. Преступников, которые или на суд не предстали, или из темницы ушли, лошадьми разрывают; и когда их поимать не можно, то такая казнь над изображением их производится. Ежели знатные особы и государственные служители за преступление наказываются, то смертная казнь не до их одних простирается, но также их родители, братья и сестры, дети и все родственники казнены бывают; выключая женщин, которых обыкновенно продают в неволю. Но естьли преступление состоит в измене, то также и жены и дочери преступников должны умереть. В бунте ж и измене, целая окрестность, все соседство, где преступник жил, на смерть осуждается. Кемфер объявляет следующей ужасной пример Японской строгости; в 1670 году некоторой управитель Императорских волостей в Нагасаки обвинен был и изобличен, что он [176] скупал сабли и другие Японские оружия, дабы оные тайно переслать в Корею. Что не исполнилось действием; однако и намерение одно наказано было истреблением всей фамилии, которая была одна из знатнейших в провинции. Оной управитель со всеми, которые ему в том помогали, был распят: седмилетнему сыну его, которого он одного и имел, отсечена голова пред глазами отца его, все родственники преступника вечно из Нагасаки в ссылку сосланы, и весь его дом срыт до основания.

Естьли случится, что обвиняемого не можно изобличить, или ни к признанию привесть: то употребляют к тому некоторой род пытки, которой состоит в следующем: принуждают обвиняемого пить весьма много воды, которую ему воронкою вливают. Как скоро тело его от множества выпитой воды раздуется, то бросают сего бедного человека на землю и палачи ходят по нем ногами. Естьли от сего мучения ни в чем он не признается, то берут узкие полосы полотна и обертывают его с ног до головы, как можно крепче. В сем бедном состоянии кладут его спиною на твердей кремень днем при знойных солнечных лучах, а ночью при чувствительнейшей стуже. Естьли он и тогда не признается, то однако он и для одного подозрения не будет свобожден, но или остается в темнице, или отсылается на пустой остров. Но естьли преступник умрет в темнице, своею ли смертию, или сам себя [177] лишит жизни; то однакож и над мертвым его телом определенная за его преступление казнь свершится. Оное тело пересыпают солью, следствие о преступлении продолжают, и по учинении приговора тело вынимают из соли и казнь исполняют.

Еще жесточае того права родителей, которые детей своих тотчас по рождении убивать, а в возрастных летах за известную плату в непотребные домы отдавать, также помещикам на несколько лет, или и во все продавать могут. Многие родители употребляют сию вольность строго и свирепо, как напротив того другие оказывают великую любовь к своим детям, и воспитывают их с нежностию и с великим терпением. Причем такая жестокость и чрезъестественное сребролюбие примечается только в весьма бедных людях, которые от крайнего недостатка, или по другим нещастным случаям, для помощи себе, принуждены бывают прибегать к столь насильственным средствам.

Деньги в Японии золотые, серебряные и медные. Самые лучшие и драгоценные из них золотые, и называются обаны и кованы: кобан составляет около 23 1/2 Голландских гулденов, или почти одиннатнать рублев; обан в десятеро больше стоит. Бывают также половины и четверти кобана; а Тайлло или Тель сороковая часть оного. Сия золотая и некоторые сорты самых больших серебряных монет видом круглопродолговаты и изрядно вычеканены. [178]

На них означается Японскими буквами имя Императора и мастера монеты. Также и приватные люди на таких монетах могут выбивать свои знаки, по которым они узнавают, которые монеты они по торгам в своих руках уже имели.

Обыкновенные серебрянные деньги состоять из слитков серебра, которых ни вид, ни толщина, ни вес точно не определенны; и для того они не означаются между собственно названными монетами. Их связывают в пучки или свяски таким образом, чтоб каждая имела весу 50 тайллов, и оными платят большие суммы. Для малых количеств и ежедневного употребления еще в начале 17 века были мелкие деньги разных сортов. Но понеже оными чинились многие обманы, то Кубо приказал все оные отменить, а на место их весть некоторой род медных литых денег, которые после того не были переменяемы, но оставлены для употребления в общей жизни.

К политическому состоянию Японского государства принадлежит также его летосчисление. В Японии находятся три разные рода оного: одно собственное, а другие два заимствованы у Китайцев Собственное Японское летосчисление самое употребительное, и называется Нин-о, то есть, великий и сильный монарх. Оно начинается с первых лет правления Даира Ссин-би, то есть, с 660 года прежде рождества [179] Христова, так что наш 1772 по их 2432 год. Второе летосчисление называется Ненго; оно изобретения Китайского и содержит в себе время не многих лет, на пример двадцати, меньше и больше, и название свое обыкновенно получает от какого достопамятного приключения, около того времени происшедшего. В бытность Кемферову в Японии в 1693 году тогдашнее счисление времени называлось Ген-рокф, или блаженство природы и искуства. Сей второй род счисления употребляют в Императорских указах, в древних записках, в письмах и календарях; а в важных вещах прибавляют всегда счисление Нин-о. Летосчисление Ненго в 7 веке после рождества Христова принял от Китайцев и в Японии ввел тридцать седьмой Даир Као-токю. В третьих считают Японцы, как и Китайцы, по шестидесятилетним кругам: но оба народа наблюдают в сем счислении некоторую разность. Китайцы означают не только число года но также и число круга: но Японцы сего последнего не изображают. Ибо они не хотят в Китайцах столь глубокой древности признать, но также и себе большей древности доказать, или большее число кругов присвоить не могут.

Начало года в Японии считают с двадцать пятого числа нашего Января. Они также имеют высокосные годы, через год, или каждые три года так, что в одном круге имеющем 19 лет бывает 7 высокосных. [180]

Духовные особы при Даировом дворе сочиняют календари, которые каждой год печатают в городе Иске, на бумаге длиною в пять футов, а шириною в семь дюймов. Есть еще календарь Маннен-гойоми, то есть, календарь на десять тысяч лет называемой. Разделение дня и ночи у них также особливое: двенадцать часов содержится во дни, и столько же в ночи. Дневные часы начинаются от восхождения солнца и кончатся при захождении оного: и следовательно часы у них долее и короче, чем день и ночь больше или меньше.

Когда Китайцев и Японцев сравнить между собою в рассуждении их храбрости; то сии заслуживают над теми преимущество, и имеют лучше учрежденное воинское состояние. Дети с самой нежнейшей юности дома в оружии упражняются; они также должны публично оказывать опыты своего искуства, а особливо в публичных битвенных играх, который ежегодно в марте месяце бывают. При сей военной забаве каждой юноша находится в таком вооружении, какой ему угоден, или как достаток его родителей допускает. В сем публичном увеселении разделяются малолетные воины на два войска, и производят между собою настоящую битву. Сия игра обыкновенно напоследок бывает столь жестока, что многие притом убиты и ранены бывают. Старые Японцы тому радуются, присутствием своим ободряют детей своих, и таким образом научают их с самого юношества [181] военному искуству. Понеже Японцы во всех родах оружия искусны, и телом сильны и тверды и все они опасность и смерть презирают; то не должно удивляться, что Японские войска из хороших и способных солдат состоят, причем также чрезмерно строгая воинская дисциплина наблюдается. В мирные времена, считая в том числе и гарнизоны, армия состоит изо 100 тысяч человек пехоты и 20 тысяч конницы; но естьли произойдет война, а особливо с чужим народом, то армия до 368 тысяч пехоты и до 38 тысяч конницы умножается; к сему должен тогда каждой дань платящий Король и Князь известное число войска не медленно поставить.

Европейцы и так называемые восточные Татары, суть почти одни, которые Японцам страшны; ибо Китайцев и других народов они не боятся. Но они также и в мирное время весьма осторожны, и на все то, что к войне клониться может, примечательны, и следовательно всегда готовы силу отвращать силою. Гвардия Кука состоит из 600 человек, которые его в его дворце охранять и всюду провожать должны.

Оружия у Японцев Европейские и Асийские. Они употребляют ружья, луки и стрелы, сабли и кинжалы; что все из хорошего металла и весьма чисто делается. Никакой народ на востоке не превосходит Японцев в [182] выделке оружия; но острота, твердость, легкость и красота, с какою они свои широкие мечи делать умеют, едва от Европейцев подражаема, а еще меньше превышена быть может. Ни Португальцы, ни Голландцы не могли у них научиться сему искусству. Их оружия, особливо сабли и кинжалы и в самой Японии весьма дороги, а в других землях крайне редки: ибо в Японии под смертною казнию запрещено такие оружия вывозить. В войне употребляют также Японцы и артиллерию. Они имеют на валах, крепостях и пред Императорским Дворцом большие пушки, однако они не умеют с оными надлежащим образом обходиться, и в артиллерийской науке мало искусны. Гораздо искуснее их в том Китайцы, которые к тому более и прилежали, а в Португальцах в Макао и в других народах имели хороших учителей.

Коль похвальны новейшие известия о Японской сухопутной силе, столь худо отзывается то, что о морской их силе объявляют. То правда что Япония прежде своих великих государственных перемен, то есть, прежде 1585 года великой флот имела. Их военные корабли были видны, велики и крепко построены. Матрозы сведущи в море, храбры и в морском деле искусны. Купеческие корабли не с меньшею видностию и прочностию были строены; на оных ездили они вдаль подле берегов даже до Тонкина, Сиама, Бенгалов и до других земель Индии. Все сие с 1585 года совсем [183] переменилось. Военные корабли совсем отставлены; и купеческие строятся ныне таким образом, как для такого народа надобно, которой по своим новейшим узаконениям от всех прочих частей света отделено живет и открытому морю вверять себя не смеет. Выключить можно несколько кораблей, которые почти всегда около берегов разъежжают для воспрепятствования в запрещенных торгах и в приставании чужестранным. Сии корабли, понеже они часто в открытое море ходить должны, еще по старинному хорошо и прочно простроены. Прочие ж все так сделаны, чтоб их только можно было употреблять, для переезду иногда в Китай, Корею и Иедзо, или для перевозу товаров и людей, из одной провинции империи в другую. Корабли строят из елового или также из кедрового дерева, которого в Японии ростет очень много.

Понеже дворянство для забавы и гулянья корабли строит, и в сем роде экипажа особливое великолепие полагает и всегда один другого превзойти хочет: то обыкновенно сии увеселительные корабли строятся с великим искуством и притом не жалеют ни резбы ни наилучшей позолоты. Но все корабли, для забавы ли или для перевозу и торгов они построены, имеют одну мачту и один большой пеньковой парус. Снасти у них делаются из соломы их пшена, весьма крепки и прочны; а якори из толстого железа. Но сколько ныне [184] о Японском флоте известно, то самые большие корабли имеют в длину от 80 до 90, а в ширину от 22 до 25 футов, и ходят как на веслах так и на парусах. В Европе дно у кораблей круглое бывает, а у Японцев простирается оное в прямой линии, корма до самого киля. На больших кораблях, когда ветру нет, употребляется гребцов от тридцати до сорока человек; скамьи для гребцов сделаны в задней части корабля, а весла висячие и имеют на средине подвижной состав. Флаги сих кораблей раскрашены разными фигурами и красками.

Текст воспроизведен по изданию: Краткая история о Японском государстве, из достоверных известий собранная. М. 1773