ГАЛКИН-ВРАСКОЙ М. Н.

ПОЕЗДКА В СИБИРЬ И НА ОСТРОВ САХАЛИН

в 1881-1882 гг.

Из путевого дневника

(Начало дневника опущено, как выходящее за рамки сайта - Thietmar. 2015)

III.

Татарский пролив, или пролив Невельского. — Сахалинский паровой баркас. — Прибытие на Сахалин. — Подполковник князь Шаховской. — Пост Дуэ. — Помещение. — Постройки. — Каменноугольные копи. — Работы. — Школа. — Дети. — Болезненность. — Селение Александровское. — Сельскохозяйственная выставка. — М. С. Мицуль. — Жонкьеровский туннель. — Объезд поселений. — Обиде рыбы. — Японские ватаги. — Дербентские рыбалки. — Паровая солеварня — Приход клипера "Абрек" — Переезд на клипер — Условия передвижения — Анивский залив. — Южный Сахалин. — Пост Корсаков. — Объезд мест под поселение. — Персонал служащих. — Их жены. — Уход в открытое море. — Залив св. Ольги. — Казачий пост. — Манзы. — Манзовский поселок. — Занятия. — Отсутствие русских рабочих. — Владивосток. — Рейд. — Чествования. — Посещение начальника манчжурской области. — Вызывающей образ действий. — Сообщение по Уссури и Амуру. — Прекращение пароходства. — Указание министра внутренних дел. — Возвратный путь на Японию и Китай.

Мы шли Татарским проливом, иначе прозванным «проливом Невельского» по славному имени того отважного моряка-капитана, впоследствии адмирала, который первый исследовал течение реки Амура, поднялся до ее устья и на свой страх водрузил русское знамя на месте, где теперь гор, Николаевск. Таково было начало занятая края...

Мы шли при благоприятной погоде, с малой парусностию, и делали до 11-ти узлов. 16-го сентября, на рассвете, встали у поста Дуэ. Начальник Сахалина, подполковник князь Шаховской, с камер-юнкером фон-Флотовым (Ныне барон Гершау-Флотов, по оставлении службы в главном тюремном управлении, состоит комиссаром по крестьянским делам в Курляндской губернии и по придворному ведомству в звании камергера), командированным главным тюремным управлением заблаговременно на остров, для подготовления необходимых по острову сведений, вышли на встречу на паровом сахалинском баркасе. Я тотчас же перешел на баркас, и с небольшим через полчаса мы благополучно пристали к деревянной пристани поста Дуэ, с рельсовым путем, ведущим к казенным складам и магазинам. Кн. Шаховской поместил нас в своем доме. Небольшое уютное помещение у моря, прилично обставленное местными средствами, т. е. сделанною тут же мебелью и пр., сразу располагало к себе. Хорошее помещение и возможность удовлетворения наиболее настоятельным потребностям — имеют громадное значение для жизни в отдаленном крае, и к достижению этих условий, в интересах личного состава служащих, необходимо стремиться. От дома начальника [163] острова, вверх в гору, тянется прямая улица, по сторонам которой расположены дома чиновников. В конце улицы деревянная церковь, и от нее вправо гауптвахта с воротами, служащими преддверием арестантских помещений.

Пост Дуэ лежит между мысами Хаджи — к югу и Дуэ к северу. Прибрежье между мысами состоят из холмов в 200 — 300 фут высотою. К морю спускаются они круто с ясным обозначением наслоений почвы. Наслоения эти расположены большею частию наклонно к горизонту и имеют цвета желтоватый, сероватый и изредка красноватый; между ними чернеют блестящие полосы каменного угля. Суда могут подходить не ближе 5 саж. глубины — весною и летом не позже половины сентября. Речка Дуйка, впадающая за мысом Жонкьер в Александровскую бухту, может служить для укрытия судов, сидящих не глубже 6-ти фут.

Большинство находящихся здесь арестантов занято исключительно добычей каменного угля. Остальные расходуются на разные хозяйственный заняла. При посещении школы арестантских детей, было весело смотреть на них: такой у них здоровый и бодрый вид. Вообще, по отзыву врачей и по имеющимся статистическим сведениям, болезненность среди арестантов незначительная и порождается главным образом теснотою помещения и неудовлетворительностью пищи; собственно же климатические условия скорее благоприятны.

18-го сентября мы Ездили верхом в соседнее селение Александровское, куда будет перенесено управление островом. Здешние Александровский и Тымовский районы, вместе с южным Сахалином, составляют те оазисы, на которые возлагаются надежды по обеспечению собственным хлебом и овощами местных жителей. Здесь, в Александровском, в квартире доктора Супруненко, назначенного сюда по рекомендации профессора А. П. Доброславина, была устроена сельскохозяйственная выставка продуктов этого года. Агрономические заботы М. С. Мицуля дали видимо добрые результаты. Вообще состоявшееся недавно расширение местных штатов управления, с назначением, между прочим, специалиста-агронома, принесло существенную пользу и подготовило разрешение вопроса о поселениях на острове, по отбытии каторги. Назначение же агрономом М. С. Мицуля было тем более полезно для дела, что он уже был знакомь с Сахалином по прежней командировке сюда, подробно обследовал его и описал. Здесь, в Александровском селении, имеющаяся казарма для арестантов вмещает далеко не всех. Семейным предоставляется жить в своих домах. Много таких домов было мною осмотрено, и во всех замечены чистота и опрятность [164] помещения. В большинства дома не огорожены, имеются при них погреба, кладовки. Собрано много картофеля и много всякого рода овощей. Хлеб еще не молочен. Преобладает ячмень. В Корсаковском выселке, близ Александровского селения, проживают поселенцы, окончившие сроки наказания. К одному из них, Як. Терентьеву, особенно работящему и имеющему хозяйство, огород и свою пашню, мы зашли в избу, чтобы закусить взятыми с собой снадобьями. В избе оказался самовар, который хозяйка тут же и поставила; оказались молоко и творог. В избе было чисто, приветливо, четверо здоровых ребятишек играли в сенях. Тут же мне передали, что этот поселенец ходатайствуем о разрешении поставить на своем месте, с выходом на улицу, часовеньку. Счастливый настоящим своим положением, он дал этот обет. Архитектор показывал мне составленный им проект этой часовни. Все постройки в Александровском селении, начиная с большого имущественного склада, — новые. Все строительные работы производятся исключительно арестантами, под наблюдением и ответственностию смотрителей тюрем. Были осмотрены школа, околодок и больница. В школах допускаются к обучению сведущие арестанты, предпочтительно же женщины из добровольно прибывших с мужьями из России, или их дочери. Девочек обучают преимущественно рукодельям.

Здешние сообщения крайне затруднены гористой местностию, с постоянными подъемами и спусками. Поэтому распределение провианта, выгружаемого в посту Дуэ, по соседним местам, при неудобствах сообщения, производится теперь арестантами на себе по проложенным тропам. В видах облегчения такого сообщения, из поста Дуэ в Александровское прокладывается рельсовый путь и прорывается туннель в мысе Жонкьер.

С 20-го по 24-е сентября мы сделали, то верхом, то в экипаже до 200 верст, объехав Верхнее урочище, Ведерниковское, Рыковское и Дербентское, с их окрестностями. В каждом из них имеются казармы для арестантов и для конвоя и рядом отдельные дома арестантов и вышедших на поселение, с огородами и небольшими пашнями.

Погода до 23-го сентября стояла восхитительная, солнечная, теплая; но в ночь на 23-е сентября пошел дождь, к утру снег, обеливший вершины гор. Тем не менее мы сделали свой дневной переход и благополучно спустились обратно в Дуэ. 24-го сентября в Дуэ продолжалось ненастье, при упорном NW, но к вечеру барометр поднялся.

25-го сентября. Безоблачное небо, яркое солнце, но не стихает NW, столь здесь недолюбливаемый, и действительно, за неимением [165] порта и возможной стоянки для судов, сообщение с Сахалином при NW ветре делается невозможным.

Места в долинах между гор представляются удобными для хлебопашества, лесные места требуют раскорчевки, осушения почвы, проложения дорог и пр. Необыкновенное обилие рыбы отличает все здешние реки. Преобладает так называемая кета (род лососины). Ее особенно много в реке Тыми, на всем протяжении, до Ныйского залива, где японцы продолжают еще иметь свои ватаги, также как и на юге Сахалина. В селении Дербентском устроены рыбалки, для засола рыбы, чем занимаются местные поселенцы, по заказам управления. Та же кета водится в Японии, где из нее гонять жир и затем обращают остатки в пудрет, служащий отличным удобрением почвы. В видах увеличения запасов соли, в Дуэ устроена паровая солеварня из морской воды.

1-го октября. Вчера всенощная и сегодня обедня в здешней небольшой деревянной церкви, в присутствии 50-ти арестантов и хора из них же, а также учениц местной школы. Служба чинная, стройная. Священник очень заботливый и к себе располагавшей. Погода теплая, хорошая.

3-го октября. Погода ухудшается.

4-го октября. С утра дождь с градом. Море вспухло, взволновалось. Желая выехать в будущую среду 7-го октября, я телеграфировать в де-Кастри командиру клипера «Абрек», высланного в мое распоряжение, о прибытии к этому дню. Теперь предстоит путь на юг Сахалина, вдоль берега, и затем в Владивостока

6-го октября, вечером в 9-м часу, по предварительной отправке с курьером Зайцевым вещей, мы перебрались: я, Титов и Флотов на «Абрек», пришедший на рейд в 4 часа. Погода, благоприятная утром, настолько засвежела к вечеру, что командир, капитан 2-ранга Энегельм, не надеялся удержаться на рейде до утра следующего дня. Надлежало спешить, или обречь себя на неизвестность, когда, при более благоприятных условиях, мог бы вернуться «Абрек», что поздней осенью весьма гадательно. Как ни расходилось море и как ни трудно было с пристани спуститься на паровой баркас, и как ни захлестывали его волны, и как, наконец, ни отговаривали дуйцы, — я решился на отъезд. Переход предстоял не легкий со штормом, дождем и градом. Сверху затянуло черной пеленой, снизу вода неистово бушевала, кипела и пенилась, и этот белый отблеск пены серебристой полосой отмечал наш путь; мы все были окачены водою с головы до ног. Матросы нашего Сахалинского парового баркаса — все каторжные, служили прежде во флоте и, отлично зная дело, молодцами доставили нас до клипера. Тут при постоянном прибое [166] предстояла еще трудность взобраться на клипер. Немедленно был поднят якорь, и клипер двинулся в путь.

8-го октября, второй день плавания, ознаменовался пальбой из пушек, противу смерча, с целью разорять его. Беда миновала. Продолжаем идти то с полной, то с малой парусностию. К вечеру 8-го октября командир клипера рассчитывал войти в Корсаковскую бухту южного Сахалина, но ожидание не оправдалось. Сильная облачность и темнота лишали возможности всмотреться в берег и определить расстояние, хотя мы были уже в глубине Анивского залива и весьма вероятно в виду поста. Еще до полных сумерек мичман Юрьев подымался на салинг с биноклем, с целью высмотреть берег, но безуспешно: тумань застилал берег. С сумерками задул сильный южный ветер, и нам пришлось ретироваться и укрыться у мыса Крильона. Таким образом только сегодня, 9-го октября, мы пристали благополучно к посту Корсаковскому. Ревизор клипера, мичман Арфин, поехал вперед и затем на 12-ти весельном катере съехали на берег и мы все, взяв с собой из вещей лишь крайне необходимое.

Местные власти не ожидали вовсе моего приезда, по неимении телеграфа, и получая почту лишь случайно при заходе судов. Таким образом предназначенная к устройству тюрьма с новыми штатами была открыта тому всего лишь месяц назад и помещена временно в казармах бывшего местного батальона. Прежде находившиеся тут каторжные, в числе 150 человек, содержались на положении вольной рабочей команды для домашних надобностей поста. В виду столь кратковременного существования новой тюрьмы, следует отнести к чести служебного персонала, что общий порядок установлен, хозяйство организовано, заведены внутренние работы, вымежевано удобное место под огород и пр. Наконец, приступлено, трудом каторжных, к постройке нового здания тюрьмы, к деланию кирпича и к обжиганию из ракуши — извести. К будущей весне намечена работа по проведению просеки к Тарайке, на встречу пролагаемого пути с севера острова.

Дни 9-го и 10-го октября были употреблены на местное ознакомлено и объезд окрестностей на расстоянии 20 верст кругом, для осмотра намеченных под поселения мест.

11-го октября мы оставили Корсаковский пост и 12-гооктября были уже в открытом море, на пути к заливу Ольги. Накануне оставления поста, 10-го октября, на обеде у начальника южного Сахалина, майора Янцевича, в числе всех служащих были и их жены: г-жа Мячкова, жена начальника местной команды, жена тюремного врача Матвеева (была сестрой милосердая в последнюю войну), г-жа Шишкова, жена эконома, и г-жа Пиотровская, жена [167] субалтерн-офицера. Я намеренно упоминаю об этом, как о факте весьма утешительном в том отношении, что все эти женщины, вполне благовоспитанный и симпатичные, в столь отдаленной окраине призваны оказать добрую услугу и своей семье, и местному обществу. Здесь о кутеже и о картах не было и помину.

14-го сентября взошли в залив св. Ольги. Здесь имеется казачий пост и несколько небольших поселков в окрестностях. Местность благоприятная для хлебопашества. На ялике мы прошли в Манзовское поселение на противоположном берегу залива, по выходе из так называемой Тихой гавани. Тут несколько китайских жилищ — трактиров (чайные дома, без женщин), и целый лес мачтовых лодок вдоль берега. Здесь манзы заготовляют морскую капусту, и сегодняшний день совпал как раз с нагрузкой ее на одно коммерческое судно. Куда ни посмотришь, — все чужие руки, если не считать каторжных, да служащих, должностных лиц. Промысловых русских рук слишком мало, если где и имеются.

16-го октября в 5 часов по полудни бросили якорь у Владивостока. Главный командир порта контр-адмирал Фельдгаузен предупредил мой визит, и я затем вместе с моими спутниками, Титовым и Флотовым, немедленно же посетили его. Подобная Константинопольской, здешняя бухта «Золотой Рог» замечательна по своим размерам, удобствам и красоте. Город расположен по самому побережью, длинной нитью небольших построек.

17-го октября адмирал Фельдгаузен чествовал меня парадным обедом. На другой день, в воскресение, я просил на обед к себе адмирала Фельдгаузена, начальника штаба, капитана 1-го ранга Наумова (вспоминал о моем брате, которого, как воспитанника еще училища правоведения, встречал в доме адмирала Купреянова в Петербурге), инженерного генерала Козловского, обещавшего проехать на Сахалин по вопросу об устройстве бухты, агента добровольная флота Акимова, командира морского экипажа, капитана 1-го ранга Палеолога и наконец командира нашего клипера, почтенного Ф. П. Энегельма, старшего офицера клипера, лейтенанта Брандта и моих спутников Титова и Флотова.

Сюда прибыл соседний китайский областный начальник Ли-Дзин-Юн, посетил меня, толковал о дружбе, а между тем по Китайской нашей границе китайцы сильно укрепляются. По имеющимся сведениям, они не только возводят вблизи границы города и укрепления, сильно заселяют пограничные места, предоставляя большие к тому льготы, и проводить в нашу сторону дороги от Гирина и другие, но прямо поступают вызывающим образом, вмешиваясь даже в управление пребывающими в наших пределах манзами. [168]

Пароходство в настоящее время по Уссури и Амуру прекратилось, а иного пути сообщения не существует. Приходится или задать зимнего пути, когда встанут реки и установится езда на собаках, или же предпочесть сообщение с Сибирью через Китай — монгольской степью, существующим почтовым трактом. Граф Н. П. Игнатьев (министр внутренних дел), напутствуя меня в отъезд, не без основания говорил, что все путевые расчеты могут быть верны лишь до Иркутска, завися затем исключительно от разных случайностей. Так и вышло теперь, по невозможности вернуться в Сибирь иначе, как кружным путем через Китайские владения. На этот именно путь граф Николай Павлович и указывал мне, как на лично ему известный. На этом основании и по соглашении с командиром клипера «Абрек», был установлен следующий маршрут, на Японию, в китайские воды — на Хонодате, Иокогаму, Токио и Нагасаки в Чифу. Из Японии предполагалось командирование в Россию Б. Б. Флотова. В Владивостоке пассажирского парохода, следующего в Европу, не было и за поздним временем прихода его не ожидалось. Возможность сообщения на Америку была обеспечена только из Японии.

IV.

Отъезд из Владивостока. — Трудность перехода. — Хокодатский рейд. — Съезд на берег. — Общее впечатление. — Русское подворье. — О. Димитрий. — Литургия на японском языке. — Осмотр города. — Иокогама. — Секретарь миссии барон Розен. — Посланник Струве. — Токио. — Семья посланника. — Визиты. — Епископ Николай. — Японские министры. — Аудиенция у императора. — Праздник в императорском саду. — Японские тюрьмы. — Переход японским “средиземным" морем. — Японская деревня. — Город Нагасаки. — Судовые недоразумения. — Консул Рюмин. — Завтрак кают-компании. — Чифу. — Вице-консул Фергюсон. — Прощальные обед и завтрак. — Съезд ва берег. — Помещение в гостинице.

22-го октября, после обедни, мы снялись с якоря, при вполне благоприятной погоде. Между тем наш переход в Хокодате оказался особенно тяжелым: на клипере сломило грот-брамсрею и держало всех людей постоянно на верху. Только 26-го октября в 3 часа дня мы встали на якорь у Хокодате. Масса всякого рода судов и еще большая японских лодок заполняли Хокодатский рейд. Немедленно явились к нам на клипер агент одного английского торгового дома, с предложением угля, и приказчик гостиницы, с предложением услуг. Вместе с командиром я съехал на берег. [169]

Тут встретил командира молодой японец, одетый по-европейски с поручением от губернатора узнать, для чего клипер прибыл и, не представляется ли ему в чем надобность. Он говорить по-русски совершенно свободно. Оказалось, что он учился в русской школе, устроенной в Токио нашим епископом Николаем. Японцы и японки, в национальном одеянии, — пестрили улицы, большею частию с непокрытыми головами. Японцы, носящие шляпы (формы так называемых котелков), представляют уже европейское отличие, хотя и продолжают носить национальные костюм и прическу. Христиане-японцы не пробривают части головы. Улицы шоссированы. На гору в город ведет удобный с каменными ступенями подъем. Общее впечатление превыше всяких ожиданий. Среди построек выделяется русское подворье, красиво расположенное на горе. Зашли туда к нашему юному, прежде мне известному миссионеру о. Димитрию, отправившемуся в Японии из Одессы в марте 1880 г. на «Нижнем Новгороде» с 1-й парией семейных каторжных. Я был тогда в Одессе и узнал этого 26-ти летнего студента, теперь иеромонаха. С красивым, привлекательным лицом, он будто весь во Боге, но как-то придется ему нелегкая миссия! Мы застали его с одним японцем готовившимися обедать. Вся обстановка отличалась порядочностию. Были в церкви, маленькой, но внушительной по простоте и вкусу отделки. Заходили тут же и в церковную школу, где японские дети (счетом до 70-ти) брали уроки пения, хорового церковного пения. Вечером о. Димитрий приехал к нам на «Абрек». Это был день его именин, и он был видимо рад возможности свидеться с соотечественниками. Это был также день 300-летия присоединения Сибири, и, по моему предложение, мы все в кают-компании выпили сочувственный тост за Сибирь. На следующий день, 27-го октября, в нашей церкви шла литургия на японском языке. Пели ученики упомянутой школы. После мы все (были и офицеры клипера) завтракали в подворье и затем, руководимые о. Димитрием, осмотрели городской сад и музей, дающий полное понятие об этой части Японии. Заходили также в два японских храма. В одном из них шла служба. Вход беспрепятственный. К вечеру вернулись домой и затем в 9 час. снялись с якоря.

Еще два слова о помещении русского подворья в Хокодате. Кругом церкви и 2-х этажного с галереей дома настоятеля, расположены несколько домов: школа, интернат для учеников, несколько помещений для бедных православных японских семейств, и все это среди деревьев, кустов и цветов — в настоящем саду. Обнесено место белой решеткой, а у подножие горы тянется лентой кипарисная роща.

31-го октября (12-го ноября) в 1 час. пришли в Иокогаму. [170] Начались салюты японской нации, германской эскадре и пр. К нам на клипер немедленно прибыли наш консул А. А. Пеликан, вице-консул барон Шлиппенбах и также секретарь миссии барон Р. Р. Розен, мой давнишний хороший знакомый, которого знал еще в бытность его студентом, когда он, по воскресеньям, также как и я, постоянно обедал у графа Лог. Лог. Гейдена. Он передал мне, что наш посланник К. В. Струве ждет на берегу. Собравшись на скоро и простившись до четверга 5-го (17) ноября, я оставил клипер и вместе с Розеном отплыл на катере к пристани, где ожидали дружеские объятия Струве. Живо припомнилось, как в 1858 году на востоке же, в средней Азии, мы приблизительно в то же время возвращались вместе, вдвоем, из Хивы, где состояли при нашей дипломатической миссии, снаряженной в том году в Хиву и Бухару (См. книгу М. Н. Галкина: Этнографические и исторические материалы по Средней Азии и Оренбургскому краю. Изд. 1868 г. стр. 150-139. Ред.). Тогда мы были оба очень молоды, теперь же оба сильно поседели...

Пять дней в Токио.

Консульская коляска быстро довезла нас до станции железной дороги. Барон Розен ехал следом на джиниригче, двухколесном одноместном сиденьи, в виде кресла, везомом босоногим японцем. Прекрасные мостовые, хорошие постройки, непрерывные вдоль улиц магазины и лавки, большое движете и домашняя, тут же, на ряду с магазинами, жизнь (мастерские, чистка овощей, стряпня) — придавали много интереса — новизны, а с тем вместе, бьющие в глаза признаки европейской цивилизации особенно поражали. В какие-нибудь 20-30 лет шагнуть так быстро — факт знаменательный.

В вагоне железной дороги мы встретились с председателем государственного совета и с министром иностранных дел. С обоими я познакомился. Обращение и одеяния европейские. Министр Инуэ спросил меня, между прочим, разрешило ли у нас тюремное управление вопрос о наиболее дешевом способе постройки тюрем и более экономном содержании заключенных. Через 1/4 ч. мы доехали до Токио (столица империи). Дорога проложена вдоль сплошной почти деревни, утопавшей среди пышной растительности и рисовых плантаций. Коляска посланника ожидала и быстро с обычным впереди скороходом домчала нас по макадаму до посланнического палаццо. Последний и наружно порадовал меня, как русского. Проезжая мимо зданий других миссий, я ни одного не могу предпочесть нашему. Постройка здания русской миссии всецело обязана настойчивости Струве и вкусу его жены, Марии Николаевны, рожденной Анненковой. Я слышал и прежде, что Мария Николаевна Струве умная и образованная [171] женщина, но этого мало: она и хорошая жена и прекрасная мать. Милые четыре девочки от 6-ти до 2-х лет постоянно на глазах у матери. Они и за завтраком, и за обедом сидят за общим столом. С ними ростет еще мальчик Сайго, сын бывшего японского военного министра, очень способный ребенок, которого родители отдали на воспитание в семью Струве. Вообще русская миссия пользуется в стране доброй славой и значением.

1-го ноября. После обедни в домовой церкви, мы, т. е. Струве и я, делали визиты нашему епископу Николаю и японским министрам. Епископ был болен. Он помещен также очень хорошо. В его доме находится большая школа, в которой учатся по-русски. 2-е ноября я провел большую часть времени в разъездах с М. Н. Струве по магазинам за покупками. 3-го ездил с бароном Розеном в Иокогаму на крейсер «Азия» и затем, к завтраку, были дома. У Струве завтракали в этот день все японские министры. Из них министр внутренних дел очень интересовался принимаемыми мерами противу антиправительственного движения, говоря, что в Японии оно начинает уже сильно озабочивать правительство.

3-е ноября. Сегодня была назначена мне аудиенция у императора, состоявшаяся во дворце, перед самым праздником, устроенном в смежном с дворцом императорском саду.

Гулянье в саду, где была оригинальная выставка все одних и тех же цветов — Chrysanthemes, сопровождалось приемом дипломатического корпуса. Я был в числе приглашенных. Император с императрицей стояли перед палаткой, а иностранные министры проходили (все в сюртуках) и раскланивались. Затем в смежном с упомянутой палаткой большом шатре был предложен всем приглашенным завтрак, сервированный по-европейски. Министры обходили гостей и чокались бокалами шампанского. Император же с императрицей помещались вдвоем, сидя за столом, в своей палатке; где находились японские принцы, стоя кругом и присутствуя лишь при обеденном столе их величеств. Императрица была в национальном костюме. При ней были 4 фрейлины, из коих три в национальном же одеянии, а одна — дочь министра иностранных дел, Инуэ — в европейском платье и шляпе, с широкими полями. После завтрака, их величества прошли по аллеям сада обратно во дворец, предшествуемые церемониймейстером (сюртук, цилиндр и зеленые перчатки), слегка кланяясь наклонением головы, при чем, проходя мимо группы дам, императрица приостановилась и беседовала через переводчицу, фрейлину Инуэ, с американской и английской посланницами, другие жены посланников, и в том числе М. Н. Струве, по болезни, отсутствовали. После этого праздника, меня вновь посетил министр Инуэ. [172]

4-е ноября было днем отъезда. Вместе с Струве и бароном Розеном отправились мы по железной дороге в Иокогаму и оттуда на «Абрек». После легкого завтрака, Струве, барон Розен и фон-Флотов, командируемый мною с бумагами на Америку обратно в Россию, — съехали с «Абрека». Клипер отдал якорь и отсалютовал Струве.

В течение проведенных дней в Токио и Иокогаме я имел возможность осмотреть местный тюрьмы. В Токио я осмотрел тюрьмы: 1) следственную при полиции и 2) для осужденных всякого рода, не исключая и каторжных. Первая помещается в нескольких флигелях, при чем в каждом, вдоль коридора, по обеим сторонам, расположены камеры на 5, на 6 чел.; нижняя часть стены глухая, верхняя обрешеченная. Арестанты сидят на полу на циновках, все в своих платьях, у каждого имеется теплое одеяло. Мастеровых работ не производится, но работы по чистоте — по уборке тюрьмы — лежать на арестантах. Камеры все на запоре. На прогулку, на особом дворе, арестанты выводятся по камерно. Вторая тюрьма расположена на острове; сообщение на лодках; постройка веерообразная. При входе — канцелярия и выставка производимых в тюрьме работ, самых разнообразных: тут и клеят и переплетают книги, шьют платья, разрисовывают фарфор; делают разные хозяйственные предметы, как-то: ведра, бочки и пр., также хозяйственные орудия; вьют веревки, плетут циновки и пр. Мастерские кухня и столовая помещены в одних флигелях, в других дортуары. Арестанты все в казенной одежде и большинство с тонкой цепью на ногах. В оковах же и при том попарно выводятся они на внешние работы в городе. В отдельном флигеле помещались так называемые политические арестанты, преимущественно виновные по печати. Они, подобно немецким Sitz-Redacteur’aм, имели при себе книги и бумагу, помещаясь за отдельными столиками на полу; они были в своих платьях (право привилегированных). Трое из заключенных в тюрьме оказались, во время посещения, наказанными, при чем наказание состояло в том, что они были поставлены на небольшое возвышение скованными по рукам и ногам, так что не могли двигаться. Такому наказанию подвергаются виновные в течение нескольких часов. Директор тюрьмы из бывших военных, по вероисповеданию — православный.

Затем осмотренная тюрьма в Иокогаме имеет специальное назначение — служить для иностранцев, осужденных своими консулами. Здание каменное, с продольным коридором, по сторонам коего расположены отдельный камеры; содержится прекрасно и находится в ближайшем ведении английского консула.

5-го (17-го) ноября. Оставив Иокогаму 5-го, мы только 11-го [173] добрались до Нагасакского рейда, где и встали на якорь. Сильные порывистые ветры заставляли не раз останавливаться, при чем едва не потеряли якорь. Переход внутренним Японским морем, среди густо заселенных берегов, крайне интересен. Жаль, что погода противилась даже выходу на палубу. Сходили на берег в одной только деревне в бухте Юра (Iura-bay). Необыкновенная чистота и опрятность, при невообразимой скученности, поразительны. Все хозяйственный работы производятся исключительно людьми. Рабочего скота не видно, да его и нет. Редко встречаемые воль и мул служат лишь для перевозки клади на дальних расстояниях. В деревне имеются хорошо содержимая школа и нисколько храмов. Масса детей бежали за нами и не отставали от нас. При остановке на Нагасакском рейде, нас посетили: консул П. Ив. Рюмин, бывший парижский вице-консул, знакомый мне по его брату Ив. Ив — чу и его сестре кн. Мещерской, которую в былое время встречал у Карамзиных (на Б. Морской) и чаще в семействе Гейден (в Главном штабе), а также командиры стоящих на рейде наших судов: Шанц, Старк и бар. Фитингоф. Между тем у нас на клипере произошел разладь: командир осерчал на офицеров, заподозрил их в желании промедлить стоянкой в Нагасаки, не верил в заявления механика, настаивавшего на исправлении машины, напал на старшего штурмана Петрова, просившегося на берег, запретить съезд в город и наконец упрекал консула в том, что с крепости не произвели еще ответного салюта. Словом, наш прекрасный и столь всегда спокойный, Федор Петрович был неузнаваем. На штурмане же Петрове, подавшем рапорт о болезни, оборвалось это настроение такою сценою, что тот съехал самовольно на берег и прислал вновь рапорт о болезни, удостоверенный местным врачем, и просил освидетельствования через судовых врачей. Тут уже последовал настоящий взрыв негодования, и мне, со стороны, ясно представилось, в каком под час тяжелом положении и в какой зависимости находятся офицеры на судах и как безвыходно бывает их положение. Предъявлялось требование представить Петрова силой, но консул отказал. Благодаря моим переговорам с командиром «Кн. Пожарского» Шанцом, удалось уговорить Федора Петровича дать деду нормальный ход, т. е. назначить просимое освидетельствование врачей, чему наш командир, успокоившись, и сам был рад в конце концов.

Время в Нагасаки я провел в сообществе консула, который, сказать кстати, никак не мог свыкнуться со своим назначением в Нагасаки: «un Rioumine a Nagassaki?!» И действительно этот очень милый и образованный человек, более светский, чем деловой, к тому [174] же не молодой и одинокий, — более отвечать европейским, чем местным условиям; в изучении же здешних месть, ради любознательности, не находил интереса.

14-го ноября, на рассвете, снялись с якоря. Сообщение с Владивостоком оказывается прерванным, за неисправностию кабеля. В Китае телеграфа не существует. Итак — до приезда в нашу Кяхту.

17-го ноября надеялись придти в Чифу — конец моего плавания, но встречная сильная волна заставила встать на якорь. Дело в том, что машина клипера плохо, как говорится, выгребает, так, что о приблизительной точности плавания не может быть речи. Сегодня при остановка кают-компания угощала меня дружеским завтраком. Офицеры с командой поднесли мне на память акварельное изображение клипера на Владивостокском рейде.

17-го ноября пришли наконец в Чифу, в 2 часа дня. Русский коммерчески вице-консул прислал мне письмо с предложением услуг и с предварением, что засим немедленно явится на клипер. Я предпочел предупредить визит его и тотчас же, вместе с некоторыми офицерами клипера и Титовым, съехал на берег и посетил вице-консула, очень почтенного г. Фергюсона (он же бельгийский консул). Оказалось, что пароход для следования из Чифу в Тянь-Дзин прибудет не ранее 2 — 3-х дней. Приходится съехать окончательно на берег и распроститься с клипером. Здесь европейская часть города имеет соответственный вид: каменные дома, хозяйственные постройки, с обширными дворами, со всем видимым комфортом; китайская же часть менее приглядна и менее опрятна, но здания, в отличие от японских, каменные. В отличав же от Японии здесь не видать никакой растительности, едва заметные цветники в европейском квартале, и только. Не та уже природа, хотя еще тепло и в тени не менее 8, 9° Реомюра, только на окрестных голых горах виднеется уже снег.

По возвращении на «Абрек», я нашел у себя г. Фергюсона, обещал у него завтра обедать. Сегодня я угощал обедом командира и офицеров клипера, провозгласил их тост, благодарил за доброе время, проведенное в их симпатичной среде...

19-го ноября я собрался съехать на берег. Щедро одарил судовую прислугу и выдал 50 руб. команде на праздник 6-го декабря, к каковому дню, по предположению командира, клипер должен уже придти обратно в Владивосток. Сегодня командир почтил меня завтраком, и затем наступили проводы, салют и съезд на берег. Старший офицер В. Ф. Брандт проводить меня до гостиницы, где я устроился очень удобно, в ожидании парохода. [175]

V.

Отъезд. — Американский пароход. — Прибытие в Тянь-Дзин. — Консул Вебер. — Секретарь миссии Кояндер. — Его проводы. — Ли-Хун-Джанг. — Коммерции советник Старцев. — Объезд азиатской части города. — Переезд в Пекин. — Путь. — Похищение русской миссии. — Посланник Бюцов. — Составь миссии. — Приготовления в степном; переведу. — Осмотр города. — Встречаемые процессы. — Русская духовная миссия. — Архимандрит Флавиан. — Назначение миссии. — Значение иностранных духовных миссий. — Обедня 6-го декабря. — Именинный завтрак в китайской гостинице. — Германский посланник ф.-Брандт — Русское кладбище. — Н. П. Игнатьева — Исторический дом. — Отъезд. — Калган. — Американская миссионерка-докторша. — Выезд. — О. Алексей. — Подорожная. — Конвой. — переезд Монгольской степью. — Маршрута. — Сочельник. — Мятель. — Рождественский праздник.

21-го ноября, рано утром, перебрался на американский пароход «Паута». Капитан Петерсон любезно предложил мне пользоваться днем его обширной теплой каютой, богато наделенной книгами, журналами, газетами. Пароход бежал беспрепятственно, без шума и суеты. За завтраком и обедом капитан занимал председательское место, разливать суп, разрезывал ростбиф.

Пришли в Тянь-Дзин 23-го утром. Наш консул К. И. Вебер предложил остановиться у него. Титов, за недостатком помещения, взял нумер в гостинице. У Вебера я застал старшего секретаря нашей миссии в Пекине Кояндера, который уезжал в отпуск, после продолжительного, едва ли не двухлетнего замещения отсутствовавшего посланника Бютцова. Знакомство с этими умными и приятными лицами завязалось быстро. Тут же у Вебера, пользуясь радушием его любезной и симпатичной жены (рожд. Макк, сестра известного сибирского путешественника), я познакомился со многими иностранцами Тян-Дзинской колоши. Здешний почтенный старожил, коммерции советник Старцев, и командир лодки «Морж» — Мальцев любезно посетили меня.

Европейская часть Тянь-Дзина хорошо обстроена. Все консульства имеют прекрасные дома, также и частные лица, как, например, Старцев, но что за гадость, грязь и вонь в азиятской части города!

Того же 23-го ноября вечером А. И. Кояндер уехал, перебравшись на тот же пароход «Паута», долженствовавший отойти с рассветом. Все общество, к которому я присоединился, провожало его из дома Старцева, где был обычный «посошек». По пути к пароходу пускали фейерверк, словом, провожали Кояндера по-дружески. Следует еще упомянуть, что в день отъезда его, приезжал с ним проститься местный генерал-губернатор, или иначе вице-король, как [176] здесь величают главных начальников отдельных областей, — Ли-Хун-Джанг. Ему предшествовали несколько носилок с секретарем и драгоманами, затем конвой, человек в 20-ть, наконец особо-несомый балдахин и в заключение носилки с самим Ли-Хун-Джангом. Вся эта пестрая толпа едва вместилась в тесном дворе консульского дома. Ли-Хун-Джанг считается одним из влиятельнейших сановников. Ему приписывают преобразовательные стремления в европейском смысле, как соединение телеграфом Шанхая с Тянь-Дзином, готовность провести железную дорогу и проч.

24-го вместе с Старцевым я объезжал азиятскую часть города. Осмотрел один ламайский храм, в котором помещаются также и биржа и театр, для развлечения посещающего биржу купечества. Как ни грязна окружающая местность, храм этот содержится чисто, а биржевая зала с театром даже изящны и богаты убранством. Показывая храм, Старцев прибавил: «ведь построен-то он на русские деньги», разумея торговый барыш китайских купцов, торговавших в Кяхте, когда русских купцов не допускали еще в Китай. Улицы и здесь представляют собой почти сплошные ряды лавок.

25-го ноября. Путь в Пекин снаряжен следующим образом: наняты двухколесные арбы, запряженные мулами, и верховые лошади на каждого из нас. Я ехал все время днем верхом и только на ночь взлез в арбу и был не рад. В ней до того неудобно, что нельзя ни сидеть, ни лежать. Как бы ни было, но мы ехали безостановочно, останавливаясь только для корма лошадей, при чем кормились и сами и нисколько отдыхали. С нами были холодные закуски и конечно чай.

26-го ноября, в 3 часа дня, после 30-ти часового переезда, мы въехали в первые ворота пекинской городской стены, миновали затем и вторые ворота внутренней стены и по грязной, едва проездной дороге добрались наконец до нашего посланнического дома, вернее усадьбы. Я с Титовым были верхом, а наши арбы, счетом 5-ть, следовали за нами. Но прежде, чем переступить порог помещения миссии, обращусь к пройденному от Тянь-Дзина пути. Дорога шла местностью крайне заселенною, деревни и отдельные посёлки все время чередовались. Тут по пути были и военный поселения — казармы с провиантскими магазинами, пороховыми погребами, с домами для военноначальников. В 2-х, 3-х местах производились ученья солдат. Деревни отличаются опрятностию. Нет той грязи и нечистоты, которая поражает в Пекине, также как и в китайском квартале Тянь-Дзина. Напротив, улицы в деревнях в порядке, и что я впервые встретил в деревнях вообще — это зогороди из тростника, в рост человека, устроенный на улицах для [177] исполнения известных нужд, тогда как в Пекине среди бела дня, на улицах, вдоль заборов, исправляют все свои потребности китайцы на виду у всех, как ни в чем ни бывало. Сельские дома все с окнами во двор, так что извне представляется непрерывно тянущаяся стена. Встречавшиеся массами дети были опрятно одеты. То же следует сказать и о встречных по пути пеших китайцах и китаянках. Последние спешили будто на праздник — разодетые, с пестрыми украшениями в волосах, прихотливо по-китайски зачесанных.

Среди улиц в деревнях и на самом пути торгаши выкрикивать о товарах и тут же раскладывать их, созывая публику. Жизнь кипит как в пчелином улье. На полях все работы по 2-й снятой жатве закончены; паровые работы тоже приходят к концу, и в полях встречается запоздалый лишь пахарь, да некоторые рабочие с деревянными граблями, подбирающие засохшие пожелтевшие стебли и травы (для топлива). В свою очередь дети по дороге собирают в корзины навоз, который нужен для удобрения, и его берегут там пуще глаза. На набережной Бай Хоу города Тун-Чжоу, в виду позднего времени и прекратившегося судоходства, суда и лодки всякой величины были подняты на берег; много народа работало около них. Постоялые по пути дворы состоять из нескольких отдельных комнат и помещений в две или три комнаты, неотопливаемые, с сплошными оконными рамами, забранными, вместо стекла, бумагою. Отоплением служить переносная жаровня, наполненная горячими перегоравшими углями. Теплая из баранины и овощей похлебка пришлась по вкусу, и мы ели ее охотно. Вообще путешествие наше, благодаря тихой солнечной погоде, мы совершили прекрасно, без усталости и без всех тех лишений, на которые обыкновенно жалуются, и с громадным при том интересом. Неприглядно было только въезжать в грязные, изрытые, усеянные каменьями, разными обломками немощеные улицы резиденции «сына неба». Но вот мы наконец перед стеной и воротами нашего русского посланнического помещения и перед нами предстали среди оголенных уже от листвы деревьев несколько домов миссии и в глубине двора помещение посланника — большой одноэтажный с крытой галереей дом. Едва сошел я с лошади, как Е. К. Бютцов вышел во двор навстречу и любезно оказал свое гостеприимство. Нисколько влево от дома находится церковь с колокольней. Все это место засажено деревьями, переходы между отдельными постройками вымощены и содержатся хорошо, и все это место вообще смотрит весело. Я уже у помянул о посланнике. Теперь приведу имена остальных членов миссии: старший драгоман Попов, студент миссии Попов, доктор Бретшнейдер — ученый ботаник, знаток местной истории и издатель карты Китая; военный агент Бодиско, недавно женившийся на молодой, красивой американке, и [178] наконец почтмейстер Гомбоев. Мысленно к этому составу остается присовокупить А. И. Кояндера, как секретаря миссии, с которым я познакомился в Тянь-Дзине.

Пишу эти строки после нескольких дней пребывания в Пекине, готовясь в дальнейший и труднейший путь, на Монголии, в Кяхту и далее в Сибирь для продолжения прерванных, на время переезда, служебных занятий. Телеги (двухколесные арбы, иначе баулы, обитые внутри, для большого тепла) изготовляются в Калгане. Там заказаны и все продовольственный принадлежности — замороженые щи, большими кругами, как здесь делают, замороженные пельмени, яйца и пр. Здесь же запасаюсь теплой одеждой, необходимой собственно для степного переезда, и приобретаю также кое-какую китайщину, которая, сказать кстати, делается и здесь редкостию: я разумею старинный фарфор и в особенности старую бронзу. Но затем, что же пришлось мне видеть в эти дни? Вопрос, напрашивающийся сам собою, и что же — кроме одного ламайского храма, да золоченых кровлей разных зданий дворца Богдыхана, помещающихся за несколькими стенами в запретной для европейцев части города, также одного моста, базарной сутолоки и лавок — ничего больше, и это все, что имеется для обозрения в этом центре Китайской империи. Серая масса зданий, груда камней от развалин всякого рода, разбросанных по дороге, непроездная вонючая грязь, или, смотря по погоде, страшная пыль и среди всего этого в торговых частях города необыкновенное движете — вот Пекин, как он есть. Постоянно встречаются разные процессии — похоронные, свадебные и иные. Первые, нескончаемый, с голосящими плакальщиками, останавливающимися по временам, для принятая, попутно, угощений. Свадебные процессии, обыкновенно днем, но тоже с фонарями, хотя без огня, с закрытым паланкином, укрывающим невесту. При узких улицах, движение крайне стеснено, тем более, что народ, вследствие любопытства, при следовании процессии, обыкновенно приостанавливается.

Я начал с приятного впечатления, по случаю приезда и ознакомления с нашей миссией. — Закончу с отрадным же чувством по поводу посещения нашего, так называемого северного подворья — помещения духовной нашей миссии и ее уважаемого архимандрита Флавиана (в мире Городецкий). Тот же за оградой сад, посреди церковь, вокруг дома членов духовной миссии и более обширный дом настоятеля, где помещается библиотека миссии, известная своим богатством. Тут же помещается школа для православных китайских детей (мальчиков), из местных албазинцев, исстари православных. Некоторые из них довольно успешно изучают русскую грамоту, но едва понимают русскую речь, не то, что японцы, обучающиеся в школе епископа Николая. Из этих учеников о. Флавиан готовить теперь одного во [179] священника. Это будет первый примерь посвящения китайца. Для девочек существует отдельная школа на особом, за общей оградой, дворе. Ею заведуют китаянка, вдова добродетельной жизни, как обяснили мне.

Миссионерская деятельность здесь очень сложна, требует большой осторожности. Русская духовная миссия, насколько известно, не занимается пропагандой, служа едва ли не исключительно лишь для бывших прежде православных. Католические духовный миссии процветают наружно, но неизвестно, чтобы они служили большему общению с европейцами. Христианин не сживается с местной средой, и принявшей христианство как бы выбрасывается из нее, живя обособленной жизнию. По сю пору ни один европеец, из официальных даже представителей, не переступал порога частного жилья должностная китайца. Китайцы сами являются на приглашения, но к себе не зовут. Они европейцев терпят, но с ними, так сказать, не живут, и так во всем. Задатков к взаимности нет, и это после стольких лег европейского представительства в здешней империи.

5-го декабря. Всенощная в церкви северного подворья. Шли китайцы по-русски, а отче наш пропели по-китайски. Теперь вся наша церковная служба, старанием о. Флавиана, переведена на китайский язык. Готовящийся во священника китаец сказал проповедь.

6-го декабря. Обедня была в посольской церкви. После завтрак у Попова 2-го, именинника, в китайской гостинице. Пришлось познакомиться с китайскими яствами, начиная с ласточкиных гнезд. Отличительная особенность этой кухни — усиленное разваривание, особенно овощей, и пресный вкус, требующий усиленной приправы. Китайское рисовое вино не дурно, сласти вкусны. Вечером у посланника, как и всякий день, играли по маленькой в ералаш. Доктор услаждал музыкой. Е. К. Бютцов, вследствие простудной лихорадки, не выезжает и не принимает. Только германский посланник, фон Брандт, тоже больной, страдающий грудью, как особенно дружный с Бютцовым, навещает его, когда солнце светить и греет, т. е. до 4-х часов, запираясь затем у себя на остальное время. Я был у него. Он очень приятный в обхождении и интересный в разговоре. Помещение его, недавно отстроенное, переполнено собранием китайской старины.

7-го декабря. Сегодня, за поздним обедом, собралась, по приглашению Бютцова (совсем расхворавшегося и страдающего ревматизмом, что темь прискорбнее, что он в настоящее время находится здесь без семьи, которая проживает в России) вся русская колотя, были и дамы.

8-го декабря последовал мой выезд из города, с простановкой на пути у русского кладбища, в отдельном небольшом доме у о. [180] архимандрита. Наше тут кладбище производить отрадное впечатление своим отличным порядком. Все оно обнесено каменной стеной. Гробовые плиты и памятники содержатся заботливо, обсажены деревьями. Самое кладбище внутри наружной ограды подразделено еще на отделы, тоже огороженные: в одном — большем, русские могилы, в другом пока одна лютеранская. На входном дворе установлена в стене мраморная плита в память по убитым в 50-х годах англичанам.

У упомянутого дома, на отдельном дворе, хотя я за общей оградной стеной, имеется еще меньших размеров дом, примерно в 4 сажени длиной и в 2 1/2 ширины в одну комнату с русской печью. В этом домике в 1859-60 г. помещался наш уполномоченный в Китае, молодой генерал Игнатьев (Ныне граф (с 1877 г.); член Госуд. Совета; был министром внутренних дел в 1881-1882 гг. (по 30-е мая)), только что перед тем отбывший миссии в Хиву и Бухару. Раздали в комнату ширмой, имел он здесь и кабинет свой и спальню, и вряд ли не тут же помещался его слуга. Здесь, как мне передавали, вел Игнатьев переговоры с китайскими властями и тут же виделся он с лордом Эльгиным. Известны успешные его действия и достигнутые им результаты, и потому помещение это приобретает для нас историческое значение. В этом году архимандрит Флавиан его поновил, теперь же было предположено утвердить в наружной стене дома доску, в память пережитой эпохи заключения пекинского договора и замирения англо-французской с китайцами распри.

8-го — 12-го декабря. Переезд из Пекина в Калган длился ровно четверо суток. Ехал на носилках, к которым в передние и задние оглобли впрягались мулы. 2-й день переезда, за вратами Гуан-Гоу, великой китайской стены, был особенно тяжел. Пришлось ехать сначала тропою по каменистому грунту, то спускаясь, то подымаясь в гору, а потом по неустроенной же дороге, среди полей и деревень. Жизнь и тут, как в переезд из Тянь-Дзина, в сильном движении. Обозов и проезжающих верхом и в носилках столько, что не только по неустройству пути, но по одному такому скоплению проезжающих, нельзя двигаться иначе, как шагом. Останавливались для обеда и ночлега на постоялых дворах. Все те же китайские дома, с забранными бумагой рамами и дверьми, и с одними жаровнями для согревания. Мы спали на нарах, покрытых цыновками. С нами были пледы и шубы, особенно длинные, неудобный для ходьбы, но практичные для укрывания ног во время переездов. Вообще мы чувствовали себя хорошо и ехали весело. Только Титов, к сожалению, поехав вначале верхом, упал и ушиб себе руку, так что пришлось прибегнуть к нашей аптечке и делать перевязки. При въезде [181] в Калган, меня встретил здешний почтовый наш чиновник, молодой Асланов, воспитывавшийся в Иркутской гимназии. Квартира была тепла и уютна, а купец-домохозяин, друг тянь-дзинского Старцева, ведущий с ним большое чайное дело — приятный и толковый человек. В числе его служащих, один юноша Карелин кончил курс в кяхтинском реальном училище и здесь приготовляется к торговой деятельности. Он знает английский язык, что для сношений с здешними портами безусловно необходимо. Все эти служащие в наших торговых фирмах знают китайский и монгольский языки. Различный китайские наречия крайне затрудняют сношения. Так с моим русско-китайским словарем, приобретенным в Пекине, здесь, в Калгане, далеко не уйдешь. Там свое, здесь другое наречие.

Доктора в Калгане, нужного Титову, для его больной руки, не оказалось, но нашлась докторша, среди американских миссионеров.

14-го декабря. После молебна, который был отслужен проезжавшим через Калган, вновь назначенным членом духовной миссии о. Алексеем (в мире титулярный советник Виноградов, кандидат Ярославского лицея) — мы выехали из Калгана. Путь до Урги был рассчитан в 10, 12 дней, по ниже приводимому маршруту

(Почтовая дорога от Калгана до Урги:

Я и [182] Титов поместились в 2-х упомянутых крытых телегах. Затем толмач и курьер Зайцев заняли 3-ю такую же крытую телегу. Были с нами и верховые лошади. Вещи, при одном верблюдовожатом, были высланы отдельно на 5-ти верблюдах. Я был снабжен громадного размера подорожной. Меня сопровождали монгольские чиновники и конвой.

Еще два слова об о. Алексее, только что упомянутом. Его ждали в Урге и Калгане особенно нетерпеливо. Предвиделись свадьбы, были некрещеный еще дети, да наконец заждались церковной службы вообще. К тому же русское сердце ждало случая помолиться за покойного государя, — о чем и была везде первая, обращенная к о. Алексею просьба.

14-го — 27-го декабря. Выехав из Калгана 14-го, мы только 27-го приехали в Ургу, ехав день и ночь, с небольшими остановками для обеда, ужина и кратковременная) сна. Погода за исключением одного с мятелью дня (в сочельник, 24-го декабря), благоприятствовала путешествию. Было относительно тепло и сухо. По всей почти степи снега не было, а скованная морозом земля сдерживала песок песчаных равнин, и ветер не вздымал его, на что так жалуются летние путешественники. Особенно озабочивали нас наши телеги, в случае полома, так как в степи не найти кузнеца и потребного материала. По счастью, обошлись взятым с собой запасным материалом и парой запасных колес. Останавливались в монгольских юртах, где посреди разводя огонь, сами стряпали себе пищу из взятых консервов и замороженных щей, пельменей, яиц и ветчины. Эти юрты служили и для короткого отдыха по ночам. Снежных перегонов, когда пришлось заменить мелких монгольских лошадок верблюдами, — было всего 4, по направлений к Урге. Последующие же затем три перегона до Урги и далее по направлению к Кяхте — были опять бесснежные. Один из дней пути, 24 декабря, никогда не изгладится из памяти. Ранним утром, как обыкновенно, поднялись мы в дорогу. День обещал быть благоприятным. Хотя и было сумрачно, но тихо и тепло. Вскоре же, едва заметно вначале, стало снизу мести, как будто снежной пеленой прикрывая и сглаживая дорогу. Постепенно, с усилением ветра, метель росла, заволокала глаза, и в этом вихре снега терялись очертания окрестных месть и даже нашего собственного каравана. Так наступил полдень, завечерело, стемнело потом, а мы все еще продолжали двигаться, не видя конца пути. Наконец заговорили вожаки-монголы, что надо-де остановиться, распреч верблюдов, лечь под повозки и ждать, когда стихнет. Перспектива была невеселая, к тому же мы все с утра ничего не ели. И так в сомнении, не зная, что предпринять и на что решиться, прошло еще несколько времени, как вдруг, на наше счастье, в [183] некотором расстоянии блеснули искры в воздухе: то был признак жилья. Мы двинулись в этом направлении и вскоре добрели до монгольской зажиточной усадьбы. Молодая монголка, в ожидании запоздавшего мужа, развела огонь посреди своей юрты, и искры от этого огни послужили нам путеводным знаком. Мы обогрелись у костра, стали разогревать и готовить пищу, а между тем метель стихла, небо прояснило, и мириады звезд ярко заблистали над необозримой степью... Так-то, как и подобает в сочельник, нам не пришлось есть до звезды...

На другой день, рано утром, мы доехали до первой, предстоявшей нам накануне станции — большого аула, где я устроил обильное угощение, ради нашего рождественского праздника, как своим конвойным, так и аульным, при чем женщинам-монголкам роздал каждой по два четвертака для серег, как они носить.

Вся местность тут довольно волнистая, а потому, хотя я степная, но мало напоминала мне Оренбургом киргизские степи. Перед въездом в Ургу, меня встретили испр. долж. консула Успенский с драгоманом Протасьевым, почтмейстером Тарховым и купцом Воробьевым. Вместе доехали до Урги, где в обширном доме консула я нашел радушный приют.

VI.

Урга. — Прибытие каравана. — Отъезд. — Характер местности. — Признаки оседлости. — Троицкосавск. — Кяхта. — Бестужевская школа в Селенгинске. — Декабристский попугай. — Верхнеудинск. — Вторичный приезд в Иркутск. — Двухмесячное пребывание. — Местное общество. — Письмо архиепископа Вениамина о легендарном старце. — Переезд в Омск. — Обратный путь. — Простановка в Томске и в Красноярске. — Новый вице-губернатор. — Триста верст в перекладной. — Вновь Иркутск — Телеграмма министра внутренних дел. — Выезд — Байкал — Верхнеудинск. — Петровский завод. — Кладбище. — Могилы Лепарского и друг. — Прошлое и настоящее завода. — Попутные селения раскольников.

Урга. 27-го — 29-го декабря. Здесь имеются отдельные кварталы — китайский, монгольский и русский. Первые два отличаются тем, что дворы окружены высокими заборами-тынами. Русский квартал состоит из небольших домиков, имеет городской вид. Большие златоверхия крыши и купола украшают местные молельни. Тут мне пришлось пробыть двое суток, так как мой отъезд зависел от прихода каравана с моими вещами. На третий день 29-го [184] рано утром показались на горизонте тонной нитью, медленно переступавшие верблюды — то были мои с вещами. Прошли они при одном вожаке без всякого конвоя по беспредельному пространству совершенно благополучно и исправно. Вообще здесь не запомнят случаев ограбления караванов. Немедленно собравшись в путь, 29-го же утром выехал по почтовому тракту в Троицкосавск, куда и прибыл 31-го в обед.

За Ургой местность изменяет свой характер — входишь в район менее степной, местами гористый и лесной. Кочевья монголов отличаются уже признаками оседлости: имеются загороди, навесы, дворы окружены заборами, одни только юрты остаются неизменными.

Встретив новый 1882 год отслуженной у меня вечером на квартире всенощной, я затем в троечных санях по прекрасному пути проехал в Кяхту, где обещал в почтенной семье Пфаффиуса, нашего пограничного коммиссара, завершить встречу новолетия. Тут познакомился с многочисленным купеческим обществом Кяхты. На следующий день последовал обмен визитов и бесконечные приглашения. Русскому радушию и хлебосольству не было ни размеров, ни конца. Кяхта прекрасно обстроена, а местный собор замечателен по виду и богатству. Многие из местного купечества сохраняют еще память о декабристах, живших по соседству в Селенгинске, где у Бестужевых (Михаила и Николая Александровичей) была школа и где со многими другими воспитался не раз упомянутый мной тянь-дзинский Старцев. Тут же вращался в детстве проживающий теперь в Кяхте купец Лушников. Благовоспитанность и образованность декабристов оставили в крае заметный след. Кстати о Лушникове. После декабриста Торсона остался попугай, вывезенный им из кругосветного плавания, 1819 и 21 гг., в подарок матери, перевезенный ею в ссылку к сыну. Он пережил и хозяина своего, и его мать и по завещанию сестры Торсона перешел в дом Лушникова, где дожил до прошлого года и где теперь, как дорогое воспоминание, в той же клетке, в виде чучелы, заботливо сохраняется.

Верхнеудинск. Здесь на пути в Иркутск предстояло приостановиться на несколько дней, живя в доме гостеприимной и богатой семьи Голдобиных. 11-го января, вечером, переехав по едва замерзшему Байкалу, я прибыл в Иркутск. Генерал-губернатор Д. Г. Анучин, оставшись до весны с семьей в Петербурге, любезно предоставил мне остановиться в генерал-губернаторском доме.

(Дальнейший текст опущен как выходящий за рамки сайта - Thietmar. 2015)

Текст воспроизведен по изданию: Поездка в Сибирь и на остров Сахалин в 1881-1882 гг. Из путевого дневника М. Н. Галкина-Враского // Русская старина, № 1. 1901

© текст - Галкин-Враской М. Н. 1901
© сетевая версия - Тhietmar. 2015
© OCR - Станкевич К. 2015
© дизайн - Войтехович А. 2001
© Русская старина. 1901