ВЕНЮКОВ М. И.

ОЧЕРКИ ЯПОНИИ

ВВЕДЕНИЕ.

О средствах к ознакомлению с Японией.

В наше время путешествия совершенно утратили тот характер, который они имели в XV, XVI и даже XVIII веке. Тогдашние путешественники пускались большею частию наугад, в страны, никому неведомые и которые они собирались открыть. Пристав к далекому берегу, познакомясь, иногда очень поверхностно, с новой страной, они возвращались домой с уверенностью, что всякая мелочь, ими подмеченная и описанная, займет общее любопытство. Самая идея далеких странствований была привлекательна, потому что путешествия надолго удаляли от обыденных предметов и нередко сопровождались многими романическими подробностями, а иногда и немалыми трудностями, которые преодолеть способна была только сильная воля, руководимая высшим умом или горячим воображением. Еще в начале нашего века кругосветные плавания длилися по годам, хотя географические [2] открытия стали уж редкостью; а в XVIII-м Кук? Ванкувер, Лаперуз и многие другие отважные мореходцы оставляли европейские берега на очень долгое время. Они переносились из одного полушария в другое, знакомились с новыми частями света, с целыми архипелагами островов, с их природой, жителями и проч., и эта смена впечатлений непосредственных, цельных, вносила в их душу живые картины, которых прелесть передать было нетрудно, оставаясь на чисто повествовательной почве.

Совсем не то в наше время! Теперь, за исключением некоторых частей Африки, Австралии и мест, соседних полюсам, нет стран неведомых, неисследованных, более или менее, топографами, естествоиспытателями, этнографами и даже филологами и историками. В Старом и Новом свете не найдется клочка земли пространством больше Германии, о котором бы хоть чего-либо не было писано, или природа которого нам была бы вполне неизвестна. Запас сведений растет с быстротой, истинно изумительной, и немногие лишь специалисты-географы в состоянии следить за его накоплением. От самых путешественников теперь требуется совсем иного, чем было в XVI веке, и их описания из сферы повествовательной переходят почти сполна в дидактическую. Всякий ныне желает — и справедливо — от авторов поменьше подробностей о ходе самого странствования и побольше точных данных о посещенной стране. Путешественнику притом ставят в укор, если он [3] не был подробно знаком с краем прежде, чем поехал в него, разве край этот — средина Африки или Новой Голландии. И такое знакомство должно не ограничиваться изучением какого-либо одного сочинения, хотя бы самого полного, но по возможности охватывать всю литтературу предмета и даже содержать критический взгляд на нее. А если произведения страны уже собраны в музеях или ученых коллекциях, то и знакомство с ними составляет как бы нравственную обязанность путешественника, хотя оно и влечет за собою потерю времени и значительных средств. В редких случаях дарования путешественника могут заменить недостаток этой предварительной подготовки; но и тогда обыкновенно бывает заметна или неполнота, или односторонность его труда, отнимающая часть достоинст его. Современное «путешествие», если можно так выразиться, должно быть итогом того, что сделано целою фалангою людей, трудившихся прежде, и на личной ответственности автора лежит только верность изложенных данных, их современность и занимательность изложения.

Насколько такие требования разрушают очарование путешествия, нетрудно понять. Прелесть новизны, непосредственность впечатления страны пропадают почти совсем. Впечатление это дробится на множество представлений, из которых одни почерпнуты прямо из природы, другие из книг и музеев. Эти разнородные представления нередко борятся между собою, оставляют в душе сомнения, и в результате выходит [4] неясность общего созерцания, неясность, которой можно избежать только долговременным пребыванием в крае и поверкою, по возможности, всего, что вынесено из предварительных изучений. Счастлив тот путешественник, которому удается, не смотря на эту борьбу, вынести отчетливый очерк виденной им картины. Его не подавляет масса авторитетов, его странствования становятся, по крайней мере для него самого, одною поэмою, стройною и художественною, и он не бывает вынужден впадать в противоречия с самим собою, подобно напр. нашему мореходцу Головнину, который хотел описывать только то, что сам видел в Японии, и которому однако пришлось существеннейшую, но заимствованную, часть картины страны отделить в особое целое, независимое от рассказа о его приключениях.

Я не имею никакого притязания приравнивать мой настоящий труд к «путешествиям» или «описаниям» ученых испытателей природы, мореходцев, этнографов и проч. Это просто географические очерки, назначенные для первоначального ознакомления с. Японией тех, которые поинтересуются этой страной, так близкой к русским пределам и переживающей столь знаменательную эпоху своей истории. Поэтому было бы для меня легче не писать вовсе этого введения, не входить в изложенные сейчас соображения, не исчислять трудов, которые служили моими опорами, и не утомлять внимания читателя сухим перечнем предметов, которые ему и без того будут известны, как только [5] он вздумает серьезно заняться Японией. Но с одной стороны обязанность моя — отдать должное тем, у кого я заимствовал, — а с другой простая историческая последовательность самого хода моих занятий, побуждают меня войдти здесь в некоторые подробности о материалах, бывших у меня при составлении книги. Постараюсь быть ясным, немногословным и точным.

Япония, как известно, до последнего времени (1854 г.) принадлежала к числу стран, наименее знаемых европейцами. Благодаря ее двухвековому отчуждению от всего остального света, о ней забыто было даже и то, что собрано в XVI и XVII веке. Самые недалекие по времени труды, напр. Тунберга, Фишера, Деффа, были знакомы только специалистам (Да и то не везде. Собираясь в поездку, я имел случай неоднократно впервые разрезывать книги о Японии, хранящиеся в Публичной библиотеке в Петербурге. Многих сочинений, даже Кемфера, нельзя было найдти в лучших петербургских книгохранилищах, за исключением Императорского. В магазинах не было Гаукса, Алькока и других, весьма известных книг. В Сибири лица, которых самое общественное положение вызывает на изучение соседних стран, не знали ничего о Кемфере, Тунберге, и т. п.), и исключение оставалось разве за Зибольдом, о котором впрочем большею частию судили лишь по наслышке и по многочисленным рисункам, приложенным к его неоконченному изданию. Тем не менее, [6] географическая литтература о Японии довольно обширна, и если ее нельзя поставить в ряд с необъятным собранием сочинений о Китае и Индии; то все-таки содержание ее настолько богато и разнообразно, что и доныне можно прибавить немного к нему. Исследователи прежнего времени коснулись почти всего, что способно интересовать путешественника и иностранца, собирающегося посетить японское государство, а медленность исторического развития этого государства сохранила за их трудами достоинство (относительной) свежести. Назову здесь главнейшие из этих трудов.

Первое по времени сочинение составляют письма иезуитов-миссионеров, проникших в Японию одновременно с ее открывателями (1543-49 г.). Они носят название Epistolae Japonicae и составляют несколько серий, изданных разновременно. Самая ранняя относится к 1569 году и составляет два тома, публикованных в Лувене. Затем следовала вторая, обыкновенно носящая имя издателя своего, Маффеи, и вышедшая в Париже в год варфоломеевской ночи (1572). В 1605 году сюда присоединилось новое собрание, составленное Иоанном Гойю, собрание очень богатое разного рода подробностями и потому весьма занимательное. Все эти сочинения, хотя и имели по нескольку изданий, составляют ныне библиографическую редкость и даже в XVII веке, в библиотеке богатого любителя путешествий, Ганса Слоана, находилися не вполне. Само собою разумеется, что Epistolae Japonicae, бывшие собственно отчетами иезуитов генералу их ордена в [7] Риме, имели в виду прежде всего интересы вероучения, ими пропагандированного; но они богаты и разными другими данными, особливо о государственном устройстве, религии, быте, культуре страны и пр. В наше время эти сочинения могли бы служить точкою отправления для сравнительного изучения общих успехов японцев в цивилизации; но их иезуитская окраска отталкивает читателя.

За иезуитскими письмами и даже наровне с ними следует поставить: 1) «Реляцию о посольстве японцев в Рим», Гвальтиери, 1586 г.; реляция эта содержит, между прочим, описание Японии (Другое издание по поводу того же посольства, под названием «De missione legatorum Japonensim», 1590, было напечатано по-латыни и по-японски и содержало описание Европы — для японцев.); 2) «Шестнадцать книг истории Индии», упомянутого уже Маффеи, 1590.; 3) Толозенову «Историю замечательностей Ост-Индии и других стран, открытых португальцами», 1608-11 г.; 4) «Путешествия» Фернанда Мендеза Пинто, коих португальский подлинник явился в 1614 г.; 5) «Странствования» Пюрчаза, 1617 г.; 6) «Письма о путешествии в Индию», англичанина Адамса, который был лоцманом на кораблях голландцев, — и 7) «Правдивое описание Японии», Ф. Карона, капитана голландского флота, 1622-29 г. г. Это последнее сочинение было особенно популярно в течение долгого времени. Оно составлено автором в [8] ответ на вопросы, предложенные главным директором нидерландской Ост-Индской компании, Лукисом, и, будучи дополнено, при разных изданиях, примечаниями многих авторов — Гагенера, Гисберга, Краммера, Мерклина и др., долго служило как бы энциклопедиею европейских сведений об Японии. Если не ошибаюсь, оно было переведено даже на русский язык по приказанию Петра Великого. — Из голландцев, которые, после португальцев, были первыми европейцами, проникшими в Японский архипелаг, можно еще назвать Линсхотена, который составил короткое описание страны по расспросам в Гоа. Но говоря вообще, до самого изгнания христиан из Японии, в 1638 г., главные о ней труды принадлежали тогдашним передовым деятелям европейского знания — иезуитам, и к помянутым уже сочинениям их можно прибавить: «Церковную историю Японии», Солье, 1627 г.; «Историю того, что произошло в Японии», Петра Морена (Которым впервые описан Мацмай.), 1625 г.; «Торжествующее в Японии христианство», Триго; «Известия о провинции Японии», Кардима, и несколько других, менее замечательных. Иезуиты, правда, не руководствовались высокою целью собственно научного, всестороннего и беспристрастного изучения новооткрытой страны; но они неутомимо собирали разные сведения о ней, изучали ее устройство, веру, язык (Первые словарь и грамматика японского языка составлены иезуитом Колладо в 1612 г.; наиболее полное сочинение о грамматике принадлежит иезуиту же Родригесу.) естествоисторические и математические [9] познания японцев и проч., пока не постигла их катастрофа, ими же подготовленная и стоившая жизни многим тысячам христиан-японцев и европейцев.

С половины семнадцатого века, т. е. с изгнания португальцев и англичан из Японии, начинается второй период европейской литературы относительно этой страны. Значительная часть сочинений, появившихся с этого времени, не имела уже характера самобытности, а принадлежала к разряду компиляций. более или менее полных, но не подвигавших вперед нашего знания. Труды эти конечно имели свое достоинство, потому что в сжатой, систематической форме предлагали читателям то, что было разбросано в разных прежних известиях; но все-таки они не могли удовлетворить любопытству европейцев, которых понятия, тем временем, по свержении уз схоластики и классицизма, быстро расширялись во всех направлениях. Из числа этих компиляций назову здесь во-первых сочинение знаменитого географа Бернгарда Варениуса: «Описание Японского государства», которое появилось в 1649 году, т. е. в такое время, когда главные деятели по изучению Японии еще были живы, и труды их были у всех в свежей памяти. Сочинение Варениуса невелико, но обстоятельно. Другой, более обширный компилятивный труд составляет книга Мёрса: «Замечательные посольства к [10] японскому императору», где изложены многие подробности о быте японцев и о сношениях их в XVII и XVII веке с европейскими нациями. Книга эта, обогащенная многими рисунками в тексте, вышла в 1690 году и, как великолепное по тому времени издание, посвящена королю Людовику XIV; но научных достоинств она не имеет; в ней даже много фальшивого. После того изредка стали появляться сочинения членов голландской фактории в Дециме, преимущественно начальников ее и врачей, и им то наука обязана как поверкою многих из прежних сведений, так особенно разработкою данных о естественной производительности страны (Естественная история Японии впервые служила предметом исследования для Клейфа и Тен-Рина, медиков голландской фактории.). Выше всех писателей этого времени нужно поставить Энгельберта Кемфера, которого труд: «Историю Японии естественную, гражданскую и церковную» можно назвать классическим. Кемфер был врач, по окончании пребывания в Японии получивший место придворного медика при одном из многочисленных германских князей того времени. По своим занятиям он более всего принадлежал к разряду ботаников, но его обширные сведения простирались на все отрасли знания описанного им края. Сочинению его однако грозила участь остаться в неизвестности, так как по недостатку средств и за смертию он не успел издать его; но тут явился на [11] помощь богатой английский любитель наук, Ганс Слоан, и спас «Историю Японии» от забвения. Первое издание этого высоко-занимательного сочинения явилось в Лондоне, в 1728 году, на английском языке; затем французский перевод вышел в Париже в 1732 году. Первая его часть содержит географическое описание Японской империи и частию сведения о странах, посещенных пред тем сочинителем; во второй рассматривается политическое устройство и состояние Японии; в третьей — ее религия, в четвертой — обычаи и законы, а пятая содержит описание двух путешествий из Нагасаки в Иеддо. Кроме того при книге есть пять дополнений, трактующих о чае, бумаге и пр., и приложено много карт и рисунков. Собственно ботанические исследования и открытия автора помещены в другом его труде: «Amoenitates exoticae»; но и в Истории Японии отведено довольно места обзору естественных богатств страны, как растительных, так животных и минеральных. По разнообразию содержания, точности, простоте и ясности изложения ни одно из известных доселе сочинений о Японии, даже новейших, не может стать в уровень с кемферовым, и исключение осталось бы разве за Зибольдом, если бы труд его был окончен. Единственный упрек, который можно сделать Истории Японии, это — наивность автора, которая в некоторых случаях вызывает улыбку, как напр. при изложении им теории происхождения японцев из западной Азии. К современным Кемферу или [12] недалеким от него по времени изданиям относительно Японии нужно отнести еще: великолепный «Японский Атлас» Арнольда Монтануса — издание впрочем не научное; Валентинову «Восточную Индию» и «Историю Японии» Шарлевуа. В сочинении Валентина — 5 томов in-folio, 1724-26 г. — рассматриваются вообще открытия, сделанные голландцами в юговосточной Азии и описываются успехи нидерландской Ост-Индской компании. Тут нашли себе место известия о всех первых голландских мореходцах, посещавших Японию: Адамсе, Гагенере, Квекернесе, Зандфорте, Твисте и проч. — Шарлевуа — 1736 г. 1 тома in-quarto — стоит на плечах католических миссионеров, и сочинение его подробно рассматривает их деятельность. Но кроме того у него находится дельное и точное описание самой Японии, которое доныне не лишено цены. Обзор деятельности португальцев в Японии сделан Лаффито в его «Истории открытий и завоеваний» этой нации, и его книга, вместе с сочинениями Валентина и Шарлевуа, принадлежит к числу главных материалов для истории первого периода сношений европейских народов с японцами.

Почти все XVIII столетие прошло без приобретения новых сведений о Японском архипелаге. За прекращением почти всяких сношений с этой страною, европейское общество как бы забыло о ней или, со слов озлобленных католических монахов, поминало ее не добром. Между тем она обращала на себя [13] внимание если не государственных и практических людей, то естествоиспытателей, которые знали из Кемфера, что Япония содержит многочисленные виды животных, растений и ископаемых, но которые не могли довольствоваться его известиями, так как требования науки возрасли в течение века с неимоверною быстротою. Шведский ботаник Тунберг, ученик Линнея, дал ответ на эту потребность, приняв на себя должность врача при голландской фактории и издав, по возвращении оттуда, «Флору Японии» и «Путешествие» в эту страну. «Флора» есть собственно каталог растений, с краткими описаниями и несколькими рисунками растений, которые ботаник успел собрать в короткий месячный срок гербаризации вокруг Нагасаки и по пути в Иеддо; поэтому она не больше, как материал для будущего исследователя, но не полное описание растительности страны. «Путешествие» же Тунберга принадлежит к числу наиболее известных и уважаемых трудов о Японии и о некоторых других странах, посещенных автором по пути туда. Оно вышло сначала, в 1789-93 г., на шведском языке, в 4-х томах in-folio, потом в 1796 г. на французском, с примечаниями Ланглеса и Ламарка. Собственно до Японии относится только 3-я книга и небольшие части 2-й и 4-й; первая же и большая половина 2-й и 4-й посвящены Мысу Доброй Надежды, Цейлону и Яве. Но и при небольшом объеме тунбергово описание Японии довольно богато данными. Им произведены первые метеорологические наблюдения в [14] Нагасаки, собран небольшой словарь японского языка с несколькими грамматическими замечаниями к нему, изложены любопытные сведения о торговле голландцев и китайцев, о монетах в Японии, о производительности ее и промыслах, о полиции и общественных развлечениях. Сочинитель вообще восхваляет японские нравы, подобно многим своим предшественникам и последователям, напр. нашему Головнину; но его хваления искренни и не заключают в себе ничего сантиментального, как то встречается у многих писателей XVIII столетия. За тунберговыми трудами следуют путешествия Броутона и Крузенштерна, из которых первый впрочем ограничился лишь описью берегов и краткими географическими известиями, а второй хотя и дает несколько интересных глав о Японии, но преимущественно о северных ее островах, занятых аинами, и о Нагасаки, довольно уже известном и прежде. Крузенштерну впрочем принадлежит честь самого обстоятельного определения многих астрономических точек в Японском архипелаге, так что и поныне его данные принимаются всеми. Великолепный атлас, сопровождающий «Путешествие», содержит несколько любопытных рисунков, сделанных натуралистом экспедиции, Тилезиусом, и относящихся до этнографии и зоологии Японского архипелага. Там же находится карта Японского моря, долго служившая основою всех прочих, и к самому «Путешествию» приложены довольно многочисленные наблюдения Горнера над теплотою и [15] соленостию морей, соседних Японии, и над течениями в них. Кроме того путешествию русских наука обязана наблюдениями Лангсдорфа, издавшего свои труды особо. Крузенштерн в Нагасаки встретился с Деффом, тогдашним начальником голландской фактории, не совсем благосклонно смотревшим на появление русских в японских водах и позднее издавшим свое сочинение о Японии под названием: «Herinneringen wit Japan». Одновременно с Деффом, Япония, в первой четверти нашего века, стала предметом исследований с одной стороны невольного странствователя по ней, пленника японцев, Головнина, а с другой знаменитого лингвиста Клапрота. Головнин около двух лет провел между японцами в Мацмае и Хакодате. Однажды он бежал из своего заключения и скитался несколько дней по югозападной части острова Иезо; но это не познакомило его достаточно с природой страны, и в его «Записках» об этой последней говорится меньше всего. За то некоторые черты быта японцев и аинов рассказаны им с беспристрастием и правдивостью. Головнин к описанию своих приключений присоединил и систематическое описание японского государства — единственное оригинальное сочинение на русском языке; но оно дает мало нового тем, кто читал прежних европейских писателей. Клапрот сам в Японии не был; но работая по китайским источникам, проникшим в Европу, и по материалам, собранным европейскими путешественниками, сделал известными [16] некоторые не маловажные подробности из географии и истории Японии. Он также первый старался определить место японцев в ряду других азиатских народов. И хотя метода его, исключительно лингвистическая, т. е. основанная на сравнении словарей, не может назваться удачною; но он не оставил сомнения в том, что японский язык совершенно отличен от других, между прочим и от китайского, с которым его сближали, так как у японцев некоторые письменные знаки сходны с китайскими, и в состав речи вошло много китайских слов.

Упомянув о Деффе, мы коснулись группы голландских писателей, которым европейские этнография, статистика и история Японии много обязаны своими успехами и которые подготовили возможность обширной работы Зибольда. Из числа этих писателей назовем здесь во-первых Тицинга, подробно изобразившего некоторые стороны домашнего и общественного быта японцев в сочинении «Церемонии, употребляемые в Японии», 1819 г., и давшего прочные основы разработке истории этой страны «Летописями японских императоров», переведенными и извлеченными из японских источников. Смерть помешала этому трудолюбивому собирателю издать многие другие материалы для изучения Японии, добытые не без большого труда. За Тицингом, кроме Деффа, следует Фишер, с великолепно-изданными «Материалами для изучения Японской империи», или, точнее, довольно подробным ее описанием (I том in 4°, 1833 года), и [17] англичанин Рёндаль с «Записками» о той же империи. Это последнее издание есть впрочем только сборник старинных известий о Японии, напечатанный на счет Гаклюйтова Общества в Лондоне и редактированный Рендалем. Наконец с 1839 года начали выходить в свет «Архивы» Зибольда, главное из всех существующих сочинений о Японии, хотя к сожалению неоконченное. Фридрих Зибольд, немец, врач голландской фактории в Дециме и хороший натуралист, провел несколько лет в Японии, внимательно изучил ее лично и по источникам, а потому задумал изобразить ее во всех отношениях, то есть описать как природу страны, так и жителей, их историю, быт, государственное и общественное устройство, литтературу, знания, и т. д. Обнародованная программа труда изумляет своею обширностью (Она помещена в 1-м выпуске и показывает, что все сочинение должно было состоять из девяти следующих отделов: I. Математическая и физическая география с географическим атласом, гидрографическими и геологическими картами, планами, видами и пр. II. Народ и государство-этнография и статистика. III. Мифология, история, археология, нумизматика. IV. Искусства, науки, язык, литтература с образцами письмен и рисунками божеств, храмов, жрецов и т. п. V. Промышленность, земледелие, торговля, с рисунками домашних животных, утвари, орудий и пр. VI. Описание соседних Японии стран: Кореи, Сахалина, Ликейских островов, по японским источникам. VII. Образцы словесных произведений и письмен, старых и новых. VIII. Разные примечания. Из этой программы многие отделы уже исполнены, хотя не вполне. К числу интереснейших статей принадлежат: японский пантеон, о торговле, о буддизме (Гофмана), о чае, о времясчислении, путешествие из Нагасаки в Иеддо, описание Кореи, путешествие японца Мамио Ринзо на Сахалин и в северовосточную Маньчжурию, и пр. Многие рисунки великолепны. Флора и фауна также изданы превосходно.) (В конце книги в списке опечаток написано: «Ошибка в нумерации отделов, начиная с V. Религия, с рисунками божеств, храмов, жрецов и пр. Потом следуют: VI. Промышленность, VII, VIII, и IX». — OCR), и при щедрости [18] голландского правительства, которое помогало автору в издании, особенно дорогих многочисленных иллюстрации, вероятно могла быть исполнена, если бы не смерть автора, последовавшая в 1856 году. Из огромного предприятия Зибольда вышли в печати несколько выпусков текста и большое число рисунков с пояснениями, где представлены типы японских физиономий, одежды, утвари, построек и пр., а также карты, снятые японскими учеными и добытые Зибольдом через одного из них, заплатившего за то жизнию. Сам Зибольд, по поводу открытия этого приобретения и вообще за слишком большую любознательность, был выслан японцами из их государства, и тогда-то, по возвращении в Европу, начал свой труд, который мог бы походить на «Voyage aux regions equinoxiales de l’Amerique» Гумбольдта, если бы был менее сух и издан с большим единством в редакции. При обработке сведений Зибольду много помогал Гофман, знаток японского языка и истории, а также Цуккарини, ботаник, Темминк, Шлегель и Хаан, зоологи, труды которых хотя и публикованы не на немецком, а на французском и латинском языках, [19] но составляют части издания Зибольда. Общая часть сочинения переведена также на французский язык, но с опущением некоторых глав, напр. литтературы предмета. Для большинства читателей эта книга, редактированная де-Монтри и Фрейсине, и известна под названием «Путешествия Зибольда». В переделке и извлечении издано «Путешествие» и на русском языке, Плюшаром и Строевым.

Зибольдом оканчивается второй цикл европейских писателей о Японии, который можно назвать голландским; ибо все почти труды этого времени — с 1650 по 1850 г. совершены членами голландской фактории в Дециме. Конечно, кроме самих голландцев, в числе этих деятелей были и немцы, шведы, англичане, русские; но вообще говоря, главные заслуги в собирании данных и обнародовании их принадлежат нидерландскому обществу и правительству. Другие нации популяризировали изданные труды, но они мало внесли оригинального в географическую литтературу о Японии. С половины нашего века начинается третий период изучения далекого архипелага восточной Азии, дотоле замкнутого своими законами от всех иностранцев; и вот, едва североамериканцы замыслили экспедицию с целью добиться открытия японских портов для торговли, — как в английской литтературе появилась книга Мак-Ферлина: «Япония географическая и историческая», 1852 г., где по всем прежним авторитетам, в самой общедоступной форме, излагаются известные в то время сведения о японском государстве, особенно [20] о сношениях его с европейцами. Мак-Ферлин разделил свой труд на одиннадцать частей, из которых в первой описывает, довольно подробно европейские сношения и открытия, остальные же посвящены: географии, этнографии и истории, религии, правлению и законам, минеральным богатствам, растительности, животному царству, мануфактурам, искусствам и мореплаванию, народным увеселениям и обычаям, языку, литтературе и музыке. Книга Мак-Ферлина довольно известна в Англии и до настоящего времени, хотя теперь английская литтература представляет целый ряд сочинений более современных, а, главное, самостоятельных. В главе этих сочинений, конечно, следует поставить Гаукса «Повествование об американской экспедиции в Японию», совершенной под начальством Перри. Гаукс был одним из спутников Перри, пользовался его содействием при составлении сочинения, и самая книга его, скрепленная Перри относительно верности фактов, составляет оффициальный отчет посланника своему правительству. «Повествование» есть образец того, как могут быть ныне издаваемы путешествия в далекие и мало известные страны. Оно начинается обширным введением, где описывается Япония во всех отношениях и где особенно подробен обзор сношений западных народов с японцами; потом следует изложение хода американского посольства и наконец самое «Путешествие», в 23 главах, из которых до Японии собственно относятся лишь [21] последние тринадцать. Книга украшена картами Японского архипелага, течения Куро-Сиво и др., и многочисленными рисунками, частию гравированными на стали, частию политипажными. Все они исполнены добросовестно и с талантом рисовальщиком экспедиции Гейне, и дают верное понятие о многих сторонах японского быта. Самый рассказ о сношениях американцев с японскими властями и жителями изложен в высшей степени занимательно, и если в чем можно упрекнуть Гаукса, то это в несколько небрежных отзывах на счет других иностранцев в Японии. В прибавлениях нашли место статьи о некоторых предметах физической географии и кораблевождения. Тому, кто, желая познакомиться с Япониею, не имеет однако возможности обладать библиотекою, нельзя не рекомендовать этого сочинения, хотя конечно оно уже ныне немного отстало от современности, ибо издано в 1856 году. Об американской экспедиции есть на английском языке еще книги Саундерса и Пальмера — обе второстепенного интереса. К Перри и Гауксу примыкает труд Олифанта, секретаря лорда Ельджина, английского посла в Японии и Китае. Сочинение его: «Mission to China and Japan» принадлежит к числу наилучше изложенных, хотя конечно далеко уступает труду американского автора. В нем много занимательных подробностей об Японии и особенно любопытны рисунки, взятые с японских оригиналов и воспроизведенные отчасти красками. Подобные же труды принадлежат Корнваллису (Two journeys to Japan), [22] два раза бывшему в Японии, и Тиллею (Japan, the Amoor and the Pacific); а него не достает им обоим, то с избытком вознаграждается для английской словесности сочинением Алькока: «Столица тайкуна», 2 тома, 1863 г. Алькок, постоянный дипломатический представитель Англии в Японии, провел там три года, сделал путешествие из Нагасаки в Иеддо и присмотрелся внимательно к быту японцев. Кроме того, как государственный человек, он изучал устройство Японии, доходы ее князей и историю последних сношений японцев с европейскими нациями. Чтобы ближе узнать страну, он выучился японскому языку, и сочинение свое украсил многочисленными рисунками, заимствованными у японцев или снятыми с натуры. Книга его должна находиться во всякой библиотеке вместе с гауксовой, ибо она дает средство и служит точкою отправления для изучения всей современной истории японского государства. Только необходимо иметь в виду, что автор не просто расскащик, а деятельный участник в событиях, вносивший в них свои взгляды и убеждения. Иначе можно быть увлеченным его изложением и, например, прировнять Японию, по ее политическому устройству, к Андорре, обвинить японцев в крайнем недоброжелательстве и коварстве по отношению к европейцам и пр.

Английская литтература, как мы видим, есть самая богатая капитальными сочинениями о современной Японии. Широкое распространение коммерческих [23] сношений англичан и североамериканцев конечно тому причиною. Но и в усидчивой Германии вышло в последние годы не мало любопытных трудов об японском архипелаге. Здесь назовем во-первых небольшую книжку Мейлана об «Истории торговли европейцев в Японии», 1 том 1860 года. Сочинение это рассматривает последовательно торговлю португальцев и англичан, попытки русских и долговременную торговлю голландцев, — последнюю весьма обстоятельно. Затем можно указать на «Путешествие в Японию» Гейне, спутника Перри, книгу любопытную, но большею частию повторяющую лишь то, что есть у Гаукса; — на историко-критический труд его же Гейне об европейских исследователях Японии; на некоторые главы (Именно, в главах 20, 21, 22, 23, 24, 25, 27, 28, 35 и 36-й разбираются современные отношения Японии к Китаю, Голландии, России и Соединенным Штатам, при чем дается краткий очерк этой страны, ее литтературы, религии, правления, населенности и пр., а также излагаются виды на дальнейшие (с 1861 года) отношения европейцев к японцам.) известного сочинения Неймана об «Истории восточной Азии со времени нанкинского мира», и проч. Но самое важное произведение немецкой литтературы относительно Японии есть неоконченная еще изданием «Прусская Экспедиция» в эту страну, где собраны труды нескольких ученых и художников, обогативших естествознание, историю и этнографию Японского архипелага. Все издание «Прусской [24] Экспедиции» распадается на три отдела: исторический, где даются общие сведения о Японии и рассказывается ход прусского предприятия, собственно научный — труды Мартенса, Вихуры, Вагнера, Рихтгофена, — и художественный — атлас рисунков, исполненных хромолитографически. Французы менее богаты дельными сочинениями о Японии. Не упоминая о компиляциях: Бретона — «Нравы и обычаи Японии», и Фрейсине — «Современная Япония», 1857, — назовем труд Эме Гюмбера, бывшего посланником Швейцарии в Иеддо; книжку Лэндо «Путешествие вокруг Японии», любопытную по сведениям о событиях 1859-62 годов, изложенным добросовестно, и сочинение Руссена «Кампания в Японии», которое как бы продолжает Лэндо, но с крайним пристрастием к той политике, которую Франция преследовала в 1860-65 годах. Небольшая статья в Revue des Deux Mondes 1868 г., под названием: «Le Japon en 1867», принадлежащая Лерлю, также заслуживает внимания по умеренности своего изложения и правдивости содержания. Мелкие и второстепенные сочинения о Японии в последние десять лет вообще весьма многочисленны, и тут можно припомнить еще: Штейнмеца «Японию и ее народ» — английскую компиляцию в роде Мак-Ферлиновой, но по сведениям до 1859 года; Людорфа «Восемь месяцев в Японии» — журнал американского шкипера за 1855-6 г. г.; Гильдрехта «Японию как она была и как есть»; Осборна «Крейсированье по Японским водам»; адмирала Путятина [25] «Отчет о плавании судов», ему вверенных в 1853-4 годах; де-Можа «Воспоминания о посольстве» барона Гро; Цветкова «Записки китайца о Нагасаки» — перевод помещенный в Трудах Пекинской Миссии, и т. д. (На русском языке в конце 1868 г. появилась не лишенная занимательности брошюра о Японии г. Бартошевского; но сверх краткости изложения фактов, она представляет некоторые неточности.). О газетных статьях здесь не говорится, потому что исчисление их невозможно. Довольно сказать, что самые дельные корреспонденции из Японии помещаются в China-Mail, Times, Journal des Debats, Temps и в некоторых американских газетах. Русские журналы, даже издания Географического Общества, не дают ничего, и исключение остается за Морским Сборником.

Здесь я кончу это, для многих конечно утомительное, перечисление тех книжных трудов о Японии, которые были у меня на виду. Да не посетует на меня читатель за такое начало «Очерков», а лица, знакомые с предметом во всей обширности, пусть не упрекнут в упущениях, которых избежать, по кратковременности моих занятий, я вовсе и не рассчитывал. Полагая за сим, что тем из наших соотечественников, которые интересуется Востоком, но по обстоятельствам посещают только Запад, будет неизлишне узнать, где находятся замечательные японские коллекции, я скажу еще следующее. Самые близкие к нам собрания японских этнографических предметов [26] находятся в Берлине и Готе. Первое из них, составляющее часть известного всеобщего музея, впрочем невелико и не имеет в себе ничего замечательного, а о втором я ничего не могу сказать, потому что не видел его. В Берлине есть также хорошая зоологическая коллекция, в тамошнем кабинете. Затем следует знаменитое собрание Зибольда, некогда бывшее в Лейдене, а теперь перешедшее в Мюнхен. Это — энциклопедия Японии во всем, что касается ежедневного быта, культуры, ремесл, искусств, даже религии и науки. Три огромные залы тесно наполнены предметами, собранными неутомимым ученым и отчасти другими лицами по смерти его. Тут есть модели храмов, домов, кораблей, подлинные образцы одежды, тканей, домашней утвари, изящных безделок, бронзовой, лакированной и фарфоровой посуды, музыкальных и всяких других орудий, хирургических и математических инструментов, лекарств, оружия, детских игрушек, жреческих и театральных костюмов и всех принадлежностей капищ, от курильниц до идолов. Не забыты книги, карты, рисунки, обои, принадлежности типографий, образцы бумаги и письменности, изображения растений, животных, богов героев и исторических лиц, разные монеты и пр. Некоторые предметы так хороши, что и теперь, при общедоступности Японии, трудно было бы найдти лучшие. В том же роде, но в некоторых отношениях еще полнее, правительственный музей в Гаге, где особенно обращают на себя внимание манекены, модели домов и [27] собранья монет, оружия, фарфора и лакированных изделий. Коллекции естествоисторические, кроме Берлина, находятся к Гаге, Лондоне и многих других местах. Прекрасное собрание живых японских растений представляет нам ботанический сад в Петербурге; впрочем он уступает великолепному парку и оранжереям в Кью, в Англии. Мне неизвестно, есть ли что-нибудь, относящееся до Японии, в Вене; но кажется, что в последнее время и туда доставлен запас произведений этой страны.

Наконец я решаюсь в этом введении упомянуть о способах путешествия из России в Японию. Ближайшим, по карте, представляется путь чрез Амур; но в действительности он вовсе не существует, ибо из Николаевска отправляется в японские воды один, редко два корабля в год, и то военные, которые могут отказать в приеме на борт частного путешественника. На иностранные же суда рассчитывать вовсе не должно. Потом следует дорога чрез Кяхту, Пекин и Шанхай. Она представляется довольно удобною и действительно удобна в части от Шанхая до Нагасаки и Иокогамы, где есть европейские сообщения; но необходимо иметь предписание из Петербурга или хоть из Иркутска к кяхтинскому пограничному коммиссару об отправлении из России в Пекин по почте; иначе предстоит ехать через Монголию, 1,400 вест, на волах, 70 дней. Да и при почтовом переезде есть одно важное неудобство на этом пути: приходится иметь дело с мандаринами, давать им на [28] станциях поощрительные подарки и, что еще хуже, быть в непрерывной от них зависимости, так как азиатская бюрократическая canaille любит, чтобы ей кланялись, и европейское влияние не стерло еще ее привычек. Можно из Кяхты ехать с купцами; но надобен случай. Затем удобнейшим путем служат пароходные линии из Одессы в Египет, а оттуда чрез Суэз и Сингапур в Иокогаму. Эта дорога в высшей степени интересна, потому что пароходы делают остановки в Константинополе, Александрии, Адене, Цейлоне, Сингапуре, Гон-Конге, Шанхае; но она дорога, по трудно объяснимой причине, вероятно просто от произвола иностранных пароходных компаний, которых впрочем несколько (Messageries Imperials, Peninsular and Oriental Company, и др.). Путешествие через Триест и Марсель и потом той же дорогой через Суэз, естественно, стоит еще дороже, хотя бывает несколькими днями короче, чем чрез Одессу. Наконец есть еще дорога, очень далекая, но едва ли не самая выгодная в денежном отношении: из северной Германии, Франции или Англии в Нью-Йорк и оттуда чрез Панаму и Сан-Франциско в Иокогаму, Осаку и Нагасаки. Этот переезд, конечно, требует более, времени, чем предыдущий (из Петербурга 60 дней вместо 45-ти), но совершается с полным удобством на пароходах Северогерманского Лойда, Гамбургского пароходного Общества, французской Транзатлантической Компании, множества английских пароходов и наконец американской Pacifc Mail [29] Steam Ship Company. Благодаря конкурренции пароходных обществ и умеренности американцев, этот путь дешевле всех прочих (С окончанием железной дороги от берегов Миссисипи к Тихому Океану, он и по времени не будет много длиннее дороги чрез Сингапур.) и наиболее гарантирует нравственное спокойствие путешественника, а также целость его инструментов и другого имущества. Мало того, он легко может доставить знакомство знающих Японию американцев, которых содействие окажется очень полезным и в частном смысле, и в оффициальном, ибо русских дипломатических агентов нет ни в Осаке, ни в Иокогаме. Только следует избегать осенних и зимних плаваний чрез океаны.

Что касается до самого пребывания в Японии, то необходимо прежде всего иметь в виду, что по договорам с европейцами далеко не вся страна открыта их любопытству. Напротив, они стеснены пределами двадцативерстного расстояния вокруг тех городов, где им позволено жить. К стороне Иеддо и Киото, считая от Иокогамы, Осаки и Хиого, эти расстояния еще меньше. И хотя, по условиям, Иеддо уже с 1 862 года долженствовал быть совершенно доступным для иностранцев; но ход событии сделал то, что и в 1868 туда ездили только по особым разрешениям дипломатических представителей и с японским конвоем. Одно время обстоятельства даже совсем замкнули Иокогаму, которая стада во многом [30] напоминать Дециму, только в большом размере и с некоторыми удобствами. Политические агенты, консулы и посланники, одни могут путешествовать по Японии во всех направлениях; но и тут мы видим, что обстоятельства сделали все, чтобы ограничить число таких путешествий. Оффициально известен один пример — поездка Алькока из Нагасаки в Иеддо; да частные слухи говорят о путешествии одного консула из Хакодате в Иеддо. Вот почему можно сказать, что подробное личное ознакомление с Япониею в наше время невозможно, и приходится ограничиваться тем, что успели собрать европейцы и американцы, живущие или жившие в стране по нескольку лет. Будем ждать большого от консулов и других оффициальных агентов, которые, по заведенным уже в некоторых странах обычаям, должны представлять своим правительствам отчеты не только о политических событиях, но и торговле, производительности страны, состоянии в ней образования и пр., отчеты, подлежащие обнародованию.

Пароход Qeen Ocean, 1868. [31]

Математическое положение и пространство Японии.

Японский архипелаг лежит в одних широтах с Италией и северной Африкой. Южная оконечность Киусиу, мыс Сатаноми или Чичагов, находится под 30° 57' с. ш., то есть почти на одной параллели с Александрией в Египте; мыс Сойя, самый северный на Мацмае (45° 31'), немногим далее от экватора, чем Милан и устья Дуная. Соседние Японии моря не замерзают и, следовательно, постоянно доступны для плавания. За всем тем более двух столетий со времени открытия европейцами Японский архипелаг не имел порядочной карты, по которой бы можно было с точностью определить размеры его и положение на земной поверхности. Для доказательства стоит взглянуть не только на чертеж, приложенный к сочинению Кемфера, но и на карты второй половины XVIII столетия. Везде на них главный остров архипелага, Нипон, обезображен расширением его от востока на запад — и неточностями в очертании берегов; меньшие острова также нанесены неверно, а на оконечностях страны или в соседстве с нею изображены местности совершенно гипотетические, которых и подобия нельзя [32] отыскать в действительности. Главною причиною такой неудовлетворительности картографии XVII и XVIII столетий, конечно, служил недостаток хороших астрономических определений мест, особливо по долготе. Кроме того географы обыкновенно не отличали на картах сведений расспросных от основанных на съёмках и описях. От того напр. северозападный берег Японского моря даже у Д'Анвиля нанесен пятью градусами восточнее настоящего; остров Сахалин сделан менее, чем он есть, и т. п. Японцы же того времени были настолько еще несведущи в геодезии, что их чертежи могли служить разве лишь вспомогательным материалом для составления хороших карт, но вовсе не главною основою их. Даже в XIX веке мы видим, что ученейшие из них, например известный путешественник Мамио-Ринзо, умели определять только широты, да и то лишь по меридиональным высотам светил; о способах же определения долгот они только слыхали, но не знали их сами. Любознательный Мамио-Ринзо именно требовал от Головнина, чтобы тот научил его вычислять долготы по расстояниям луны от солнца и звезд; но как для этой цели нужны были таблицы, которых не нашлось в библиотеке пленников и у самих японцев, то и желание Ринзо осталося неисполненным, к большому его огорчению. Только в течение последних 40-45 лет японцы сделали успехи в геодезии, и тогда составили карту своей страны, во многом напоминающую европейские «специальные» карты. [33]

Топографические планы, или, точнее, землемерные съемки, были однакоже у японцев с давнего времени. Этого требовало и экономическое устройство их государства, так как подати с земли определяются по производительности каждого участка, а этого сделать нельзя без точного знания границ всех участков. Но разумеется, что из этих частных планов общую карту мог составить только искусный геодезист, который бы имел в распоряжении порядочное количество астрономических данных. А этих то последних, как я уже заметил, не доставало, или они были неверны. Крузенштерн не без основания отверг, при составлении своей карты Японии, большую часть пунктов, определенных португальскими и голландскими мореплавателями, и от того его карта есть первая, удовлетворительно представляющая общие очертания края. С нею не может быть сравнен даже чертеж Д’Анвиля, основанный на китайских и европейских источниках, бывших известными в половине XVIII столетия, и помещенный в «Атласе Китайской Империи», хотя для внутренности страны он богаче подробностями, чем карта русского мореплавателя.

По Крузенштерну и Д’Анвилю начертана в 1843 году карта Бергхауза, составляющая, вместе с картой Китая, второй лист его Атласа Азии. Знаменитый географ только прибавил тут названия японских волканов, взятые им у Клапрота; но труд его все-таки из лучших в своем роде, особенно по обстоятельности отделки. Затем карты, публикованные [34] Зибольдом, привели математическую географию Японии в такую ясность, что можно было довольно точно определить поверхность страны и установить подробности очертания берегов и рек. Эти карты, произведение новых японских съемщиков, сведены были в небольшие чертежи самим Зибольдом и потом американскими морскими офицерами, Мори и Силасом-Бентом. Наконец карта английского адмиралтейства «Japan and part of the Korea», 1867 года, и «Япония» Вайльда, 1868, дают самые современные и точные понятия об очертаниях Японского архипелага, и в соединении с большою японскою картою (непереведенною на европейские языки) могут послужить основанием для будущих, более совершенных картографических изданий относительно японской островной группы. Вайльдова карта, наиболее популярная, грешит однако некоторыми ошибками в очертании берегов, грубостью и неполнотою отделки гор и, особенно, неточностью правописания некоторых названий; но все-таки она необходима для занимающихся географией Японии или чтением путешествий по ней. Из двух английских карт она полнее адмиралтейской в том смысле, что на ней есть Мацмай, нарисованный по японским источникам, пути главных мореплавателей по японским водам и реки, дороги и населенные пункты внутри страны. С другой стороны, однако, адмиралтейская карта дает глубины соседних морей и склонения компаса в восьми точках, чего нет у Вайльда. Я предпочел для очертания берегов последнюю, а для [35] внутренности страны вайльдову, дополнив и исправив ее по Бергхаузу, Зибольду, Силасу Бенту и большой японской карте, которой экземпляр, с переводом некоторых названий на немецкий язык, был у меня в распоряжении несколько времени. Мацмай взят мною у Вайльда, а Сахалин с русских карт (Генерального Штаба Вост. Сиб. Шварца и Шебунина, из которых с первой взяты только названия, так как очертания сделаны на ней довольно небрежно.), причем окрестности залива Анивы исправлены по съемкам 1865-67 годов.

Общее число астрономически определенных в Японии пунктов, по «Tables of positions» Репера, достигает 136, не считая Сахалина. Все эти точки прибрежные. Внутренность же Японского архипелага доселе лишь в немногих местах была посещена европейцами и потому нуждается в правильных геодезических съемках. Впрочем и вдоль берегов предстоят еще местами немаловажные перемены. Так на острове Садо, в Японском море, следует точнее определить долготы его оконечностей, северной и южной, без чего положение его на картах довольно шатко, и его растягивают то прямо по меридиану, то от С. В. на Ю. З. Северо-западный и восточный берега Нипона и Мацмай также не вполне точно очерчены, и тут для географов есть еще довольно работы.

Зибольд первый дал подробные цифры пространства Японии и разных ее частей, руководствуясь картами, вошедшими в атлас его «Путешествия». Не [36] смотря на некоторую устарелость этих данных, приходится все-таки употреблять их в дело, когда идет речь о протяжении отдельных островов и провинций Японии. Притом цифры Зибольда и в общем итоге немного разнятся от новейших, принятых Клоденом и Энгельгардтом. Разность во всяком случае далеко не такова, как между цифрами Зибольда и прежних географов, напр. Мальт-Брёна, полагавшего поверхность Японского архипелага в 16.000 кв. миль, то есть слишком вдвое более истинной. Следующие подробности заимствованы из «Путешествия» Зибольда, при чем противу них поставлены данные Энгельгардта, которые впрочем все еще нельзя назвать окончательными, впредь до составления тригонометрической сети Японии.

Такой размер Японского архипелага дает ему место в ряду самых больших островных групп целого света. И если достаточная обширность территории есть залог самостоятельного развития государства, а напротив излишняя его растянутость, без достаточного числа естественных путей сообщения, — препона к преуспеянию края; то нужно признаться, что на земном шаре немного стран, сложенных геометрически так же хорошо, как Япония. Вспомним при этом, что она лежит в тепло-умеренном поясе, среди Великого океана и в соседстве с богатейшими частями восточной Азии: это такие условия, каких не представляет даже Великобритания, не смотря на сходство обеих островных групп, замеченное еще Кемфером. Общее число островов, составляющих Японию, простирается до 3850-ти; но большинство их суть мелкие скалы, рассеянные особливо между берегами Нипона и двух больших южных островов, Киусиу и Сикокфа. Число Ликейских островов, начиная от Куцино-симы на севере и кончая островком Куми на югозападе, простирается до 57-ми, а архипелаг Бонин-сима имеет всего 15 островов, очень скалистых, почти лишенных растительности и потому не обитаемых. С двумя этими островными группами пределы Японии на востоке и юге суть: 160-й градус восточнее Ферро и 24-я параллель. [38]

Строение почвы. Вулканы, землетрясения.

Когда путешественник приближается к берегам Нипона в широте 35°, они представляют ему любопытную игру противоположностей. С одной стороны видишь край гористый, видишь береговые утесы, круто ниспадающие к морю; с другой повсюду, где только глаз может проникнуть при помощи телескопа, между этими горами, на отклонах и у подошвы их, стелется зелень, то неувядающая целый год, то переходящая в желтизну спелых нив, среди которых сады и деревни представляют тенистые острова. Если бы с чем можно было сравнивать напр. страну на югозападе от Иеддо, то это с юговосточным прибрежьем Мраморного моря, с Грецией и средней Италией, от Флоренции до Ливорно, особенно, с первою местностью. Но небо Эллады и Тосканы чище, дожди увлажают там почву реже, и потому южные скаты гор, гораздо пустыннее, чем на Японском архипелаге. И это общее впечатление сохраняется почти повсеместно, видоизменяясь впрочем соответственно тому, куда двинется — к северу или к югозападу [39] от столицы тайкуна. К стороне Киусиу ландшафт постепенно переходит в сицилийский, а на Мацмае мы имеем природу Шотландии и даже Норвегии. Противоположности на востоке Азии (как и Америки) сближены более между собою, чем на западе Европы и Африки, ибо тут на пятнадцати градусах широты видишь то же, что можно найдти в приатлантических странах Старого света не менее как на 24-х или на 25-ти.

Ненужно впрочем забывать, что северозападная часть Нипона и Мацмай нам очень мало известны и что, следовательно, заключения наши о природе всей Японии по одному тому, что большая часть путешественников видит между Иеддо и Нагасаки, или же в окрестностях Хакодате, несколько односторонни. По всей вероятности, природа северозападного склона более сходна с усурийскою, чем с южно-японскою. Частые туманы, дожди, холодные ветры здесь также обыкновенны, как и в Усурийском краю, и если нет обширных, сплошных лесов, какие мы видим в русской Маньчжурии; то есть столько же условий к умеренно теплоты солнечных лучей, а с тем вместе к приданию всему ландшафту характера большей серьезности и однообразия. Северозападная часть Нипона притом не представляет такого числа глубоко врезанных, обставленных горами заливов, как юговосточная: — это еще одно из условий однообразного впечатления.

Но один этот общий взгляд на физиономию [40] Японского архипелага не дает еще достаточно ясной идеи о природе и физическом устройстве его. Поэтому я войду здесь в некоторые топографические подробности. Основная черта устройства главного из четырех больших островов Японии — Нифона или Нипона состоит в том, что посреди его, во всю длину, от северо-востока на юго-запад, проходит горный хребет, то высоко поднимающийся над всею страною, то падающий до размера второстепенных и отлогих холмов. Наиболее высокий массив этого кряжа, так сказать сплошной вал, длиною в 460-500 верст, известный под названием Тагасуры и Ораски, лежит на севере острова, от Сангарского пролива почти прямо, по меридиану 157 1/2° в. Ф., на юг. Нам неизвестны высоты главных точек его; но судя по тому, что он виден с обеих прибрежий и даже с судов, плывущих как в океане, так и в Японском море, нужно полагать, что средняя высота хребта достигает 5-6 тыс. фут. над морем. Уже в Сангарском проливе, т. е. у самой оконечности цепи, гора Яки-яма возвышается на 3.200 футов; далее же к югу Тасагура становится все выше и выше. Склоны хребта в этой местности, до 37-й параллели, представляют также ряд вершин, круто возвышающихся над почвою. Суть ли это исключительно волканы, поднятые подземными силами, или только предгорий, подобные Оберланду в Швейцарии и Черным горам на Кавказе, — трудно сказать; но вероятно — и то, и другое. Некоторые вершины впрочем, без сомнения, [41] волканы, хотя и недействующие теперь, как напр. пик Тилезиуса или Ивоки-сима, покрытый ныне нетающим снегом, но в древности извергавший огонь, как свидетельствуют японские летописи.

За 37 1/2 параллелью водораздел между притоками океана и Японского моря постепенно склоняется к югозападу, но впрочем не по прямой или кривой линии, а по ломаной. Концом его можно считать те горы, которые наполняют провинцию Тоотоми, между заливом Овари и рекой Оингавой, а высшие точки вероятно находятся в широте 36°, где берут начало многие реки, текущие на север, восток и юг. Здесь лежит, между прочим, высокая гора Азама-яма, которая считается волканом, наиболее удаленным от моря из всех японских. К юго-востоку от этой цепи, верстах в 60-ти от нее, стоит отдельный пик Фузи-яма (12.450 ф.), а далее за ним тянутся второстепенные вершины провинции Идзу, высотою иногда в 4.700 ф., а быть может и более, ибо через них существует всего один удобный проход из Иеддо на запад. На северозападе от главной цепи, во всю длину ее, от 38° до залива Овари, проходят долины рек Киссагавы и Синаногавы, которых источники очень близки между собою и, кажется, даже соединены каналом, продолжающимся и к северу, вдоль русла Синаногавы. За Киссогавою горы извилистым хребтом направляются уже к западу, а не к югу, и здесь, на границах провинций Фиды и Каги, снова становятся очень высокими, так что местами [42] переходят за снежную линию. Такова напр. гора Сиро-яма, потухший волкан, под 36° 5, в провинции Кате, считаемый не ниже Фузи-ямы. Провинции Ооми и Ямазийро составляют котловины среди разбросанных массивов средней Японии, и здесь то, между прочим, находятся долины Киото и озера Бивы (Оица). Западнее меридиана 154° в. Ф. нет снежных вершин на Нипоне; но горы и тут покрывают иногда целые провинции, напр. Хариму, Танбу, Мимазаку, Танго и проч. Ось хребта, идущего от востока на запад, круто упирается в море горою Хино-яма и высотами, окружающими город Симоносаки.

На Сикокфе горы идут от с.в. к ю.з., ближе к северозападному берегу острова, который поэтому круто спускается в море; напротив, остров Киусиу разрезывается подковообразным кряжем по самой средине. Северная часть этого кряжа параллельна экватору, а южная почти что меридиану. В числе гор на Киусиу есть много волканов, как действующих, так и угасших, между прочим великолепный пик Горнер (Каймоно), представляющий самую правильную фигуру усеченного конуса.

Орография Мацмая известна менее, чем прочих частей Японской империи; но без сомнения он принадлежит к числу очень гористых стран. У берегов давно известны горы: Паллас (Мэние), Усуга-таке, Сенкен-пик и пр.; но конечно главные вершины лежат внутри страны, где видны с прибрежья снежные пики. Положение их и направление кряжей [43] впрочем неизвестно, потому что съемки японцев не дают ситуации для внутренней части острова. Вероятно, что главный кряж здесь проходит не от севера к югу, а от запада на восток; но кроме его должны быть и поперечные кряжи, служащие промежуточным звеном гор Сахалина и Нипона. Гора Паллас повидимому принадлежит к одному из таких кряжей, тянущемуся вдоль западного берега острова. Югозападная часть Мацмая, для которой карты дают достаточные орографические подробности, содержит не менее 3-х огнедышащих гор; на востоке, у зал. Аткиса, показывается четвертая,

Если сообразить общее пространство горных частей Японии, то можно сказать, что девять десятых этой страны заняты высотами, более или менее круто падающими к морю или в долины. Число последних весьма невелико и они притом не обширны. Самая большая лежит в окрестностях Иеддо, между северо-восточными отрогами Фузи-ямы и горою Туокуба, от истоков Тоды и Нокагавы до моря. Но и среди ее, а также по окраинам, встречаются отдельные высоты, довольно значительные. Затем другие равнины тянутся: на севере от залива Осаки, вдоль стока озера Бивы, и на севере же от залива Овари, по рекам Отогаве и Киссогаве. Это лучшие части Японии, богато орошенные, в высшей степени плодоносные и потому населенные весьма густо. На западной стороне Нипона наиболее ровные места встречаются в провинции Иетцинго, а на северо-востоке — [44] в Муцу, где пролегает долина реки Фигама-гавы. Все прочее пространство Нипона, а также Сикокфа и Киусиу представляет группы холмов и неправильных кряжей, часто ниспадающих почти отвесно в долины и к морю. Особенность Японии, как страны волканической, именно в том и состоит, что скаты главного ее хребта и подножия их усеяны отдельными пиками.

Мелкие острова японские все принадлежат к числу высоких, а иногда даже очень скалисты и круто падают к морю. Таков напр. одетый густою зеленью Папенберг при входе в залив Нагасаки, таковы Фацизио, Огосима, Цусима, Садо и пр. Чтобы нагляднее представить степень возвышения этих горных массивов, приведу здесь следующую табличку:

Геологическое устройство Японии исследовано мало; за исключением острова Киусиу, можно сказать, [45] совсем не исследовано. Если о чем и собраны довольно подробные сведения, так это о волканах; но сведения эти не всегда сходны одно с другим. Так Клапрот и Зибольд не согласны между собою даже относительно самого числа огнедышащих гор, хотя оба черпали свои сведения из японских источников. Впрочем Зибольд противоречит и самому себе. Так в своем «Путешествии» он упоминает о десяти волканах; а в особой статье, изготовленной им для Гумбольдтова «Космоса» в 1852 году, он считает их всего восемь. Так как эти последние суть уже бесспорно огнедышащие жерла, то приведем здесь некоторые сведения о них.

Остров Киусиу представляет нам четыре волкана: 1, Митаке в провинции Сацуме, под 31° 33' с. ш. Скалистая вершина его поднимается прямо из вод залива Кагосимы, в виде острова; 2, Кири-сама в провинции Фиуго (31° 45' ш.), к северу от предыдущего в 45 верстах; 3, Асо-яма — в провинции Фиго (32° 50'); и 4, Вунцен — на полуострове Симабаре (32° 44'), высотою 3856 фун., — которого знаменитое извержение 1793 года подробно описано Зибольдом.

На Нипоне есть два волкана: 5, Фузи-яма, в 20 верстах от залива Суруги, на границе провинции Суруги и Каи, под 35° 18' шир. О поднятии этого величественного пика (12,450 ф.) в 286 году до Р. Х. сохранилось историческое известие; сильнейшие же извержения были в 799, 800, 863, 937, 1023, 1083 и 1707 годах, а с тех пор очаг спокоен и [46] почти круглый год бывает закрыт снегами. Многочисленные перевороты и потрясения не помешали сохранить Фузи-яме и поныне великолепную конусообразную форму. — 6, Азама-яма, самый отдаленный от моря действующий волкан Японии (100 вер.), в провинции Синано (36° 22'). Уже под 864 годом исторически известно его извержение; но самое сильное и опустошительное происходило в 1783 году, и с тех пор гора непрерывно извергает пламя и дым.

Остров Ивогазима, на юге от Киусиу (30° 43'), представляет собою 7-й волкан, непрерывно действующий, подобно Стромболи, к которому подходит и высотою. Уже Линсхотен упоминает о нем, как об огнедышащей, серной горе; позднее его видели, также в действии, в 1804 г. Крузенштерн, в 1838 г. Блэк и в 1846 г. Делярош-Понсьё. По наблюдениям последнего высота его 2218 ф., а английская адмиралтейская карта дает ему 2350 футов: стало быть это хороший маяк для окрестного бурного моря. — Остров Огосима (de Vries), находящийся на юге от залива Иеддо, есть также действующий (8-й) волкан. В 1797 году, Броутон видел здесь дым, выходивший из кратера, и незадолго пред тем происходило сильное извержение. Ныне он также дымится. От этого острова к югу тянется ряд небольших волканических островков до самого Фацизио.

Но кроме этих восьми бесспорных волканов в Японии находится множество гор, которым несомненно следует приписать волканическое происхождение [47] по их фигуре, строению и составу горных пород. Таковы например на Киусиу: гора Цурами-яма, которую сам Зибольд причислил к волканам в своем «Путешествии»; пик Горнер или гора Каймон в южной части того же острова, при входе в залив Кагозиму; гора Кифузи на о-ве Сикокфе, на берегу Внутреннего моря, в провинции Ио; гора Сиро-яма (Белая), в провинции Каге, имевшая исторически известные извержения в 1279 и 1554 годах; Цио-кайсан в провинции Деве, Яки-сима в пров. Иециго; Иваки-сима (пик Тилезиуса) и Яке-сима в пров. Намбю — все пять на острове Нипоне. Служащие продолжением японской гряды острова: Якуни-сима, Танега-сима, Сувазе-сима (2630 ф), Тори-сима (Серный, по Базилю Галлу) и вообще Ликейские все суть волканического происхождения и составляют переходную цепь к волканам Формозы. Сувазе-сама действует и поныне. — На Мацмае, то есть к стороне курильской волканической гряды, известны горы: Уши-уру-яма, Киака и много других. Пик де-Лангль также без сомнения был огнедышащею горою. Но на Сахалине действующих волканов нет, а также и преданий об волканических извержениях до нас не дошло. Седалище подземного огня с Мацмая поворачивает к Камчатке, оставляя более близкий Сахалин в стороне, как бы в доказательство, что одного соседства моря и гористой страны недостаточно, чтобы сделать последнюю волканическою.

Землетрясения, столь обыкновенные везде, где есть [48] огнедышающие горы, едва ли не чаще других местностей случаются в архипелаге Японском. По крайней мере, благодаря давнишней образованности страны, о них сохранилось наиболее сведений. Японцы справедливо считают землетрясения и извержения волканов главными бичами своей страны, и потому принимают все меры, чтобы предохранить себя от гибельных их последствий. Землетрясениям Япония обязана тем, что в ней все дома деревянные. И они столь часты, что например в Нагасаки ощущаются почти ежегодно. По крайней мере из трех путешественников, Кемфера, Тунберга и Зибольда, отделенных один от другого десятками лет, ни один не провел своей жизни в Дециме без того, чтобы не быть свидетелем хотя одного потрясения почвы. «10 декабря 1825 года, говорит Зибольд, нас вдруг разбудил удар, за которым последовало несколько других 23 и 24 чисел того же месяца. Самые же мощные сотрясения мы чувствовали 26 мая 1828 года. Первое из них продолжалось целую минуту и было так сильно, что мы думали: все дома развалятся. И в самом деле, стена, окружавшая Дециму, довольно плохая, треснула во многих местах. Испуганные птицы вертелись в воздухе, хлопая крыльями; но жалобные их крики одни прерывали мрачное молчание природы. При каждом землетрясении в Японии, замечает Зибольд, мы наблюдали особенное спокойствие, сухость, воздуха и ясное небо. Грязный канал, отделяющий Дециму от города, испарял миазмов более, чем [49] обыкновенно; но это нужно приписать не развитию подземных газов, а болотистым испарениям, которые были подняты потрясением со дна самого канала. Во время ночи случилось также несколько колебаний. Землетрясение было еще чувствительнее на острове Амаксе, в 55 верстах на югозапад от нас, и там видели феномен, похожий на подводный волкан. В то же время провалились угольные копи на острове Такарасиме, в 280 верстах от Нагасаки, а в 30 верстах от нас, на мысе Номо, каменный идол скатился с холма в равнину. Волкан Вунцен то же не оставался спокойным; летом, когда возобновились землетрясения, он несколько раз извергал пламя; такие же сильные извержения видны были на Азо и на Митаке. Жители острова Нипона, даже отдаленного Иеддо, в свою очередь чувствовали легкие колебания почвы. Таким образом мы можем определить в 5 градусов широты и 10 долготы пространство, на котором действовал подземный огонь. Оно оказалось бы еще обширнее, еслиб мы знали больше подробностей».

Насколько основательно замечание, сделанное японскими наблюдателями и приводимое Зибольдом, что от времени начала землетрясения зависят последующие перемены погоды, трудно сказать, хотя отвергать его безусловно, по-видимому, не следует. Геология наша, правда, не признает периодичности волканических явлений и связи их с воздушными переменами; но, быть может, когда-нибудь такая связь и отыщется. [50] Во всяком случае выделение волканических водяных паров может находиться в некоторой зависимости от барометрического давления и влажности воздуха, и на оборот, перемены во влажности атмосферы могут зависеть от того, когда нарушено ее равновесие. Что касается до распространения волканических действий на капельно-жидкий элемент, воду, то мы имеем столько примеров колебаний ее во время землетрясений, что сомнениям тут нет никакого места. Начиная от лиссабонской катастрофы 1755 года до землетрясения в Чили 1821 г. и до современных нам событий в южной Америке, можно привести десятки примеров, где волканические сотрясения передавались воде. Япония не составляет в этом случае исключения, и землетрясение 11 декабря 1854 г. тому доказательство. Русский фрегат «Диану» разбило именно потому, что огромные волны образовались в заливе Симоды и быстро ходили по нем. Высота их была столь значительна, что они залили весь городок, а сила такова; что, когда вода отхлынула, то из городка почти ничего не осталось. Замечательно, что местные жители приписывают нескольким местам в Японии (Острову Садо, острову Синубусиме, горе Каязану близ Миако, и пр.) свободу от потрясений почвы, как о том сообщал еще Кемфер. Представляют ли такие места те же геологические особенности, как подобные мосты в южной Америке, о том ничего нельзя [51] сказать положительного. Ни Кемфер, ни Гумбольдт, которые упоминают о фактах, не дают ничего для их пояснения.

Японские летописи сохранили множество известий о землетрясениях, бывших в самые отдаленные от нас времена. К началу III века до Р. Х., именно к 286 году, относится ими то великое геологическое событие, которое подняло гору Фузи и образовало озеро Оиц, самое обширное из всех известных в Японии. Это озеро в том виде, как оно представляется ныне, имеет до 600 кв. верст протяжения и, по словам японских историков, образовалося в одну ночь. Хотя трудно допустить, чтобы в столь короткое время упала из атмосферы или вытекла из под земли вся масса воды, содержащейся ныне в озере; но как мы не знаем ни каких последующих расширений Оица, то приходится верить факту так, как он представлен нам летописями, а для объяснения обширности залитого пространства допустить малую глубину и первоначальную замкнутость водоема, имеющего теперь свой сток. Впрочем, и все другие озера Японии несомненно волканического образования; таковы напр. Сува, Инабазиро и др., обставленные горами, подобно Лахернскому близ Андернаха. Уже на памяти европейцев, во время ужасного землетрясения 1586 года, в провинции Мито образовалось озеро на месте провалившейся крепости.

Волканический характер почвы в Японии служит причиною нахождения многочисленных теплых [52] ключей. Особенно много их на острове Киусиу, в провинциях Фиго и Фицене. Западный отклон горы Вунцен обладает разнообразными минеральными источниками, подобно отклоним Машука на Кавказе. Монахи, которые владеют ими, прописывают употребление вод, особенно купанье, многочисленным больным, приходящим суда, собирая за это хорошие деньга. Но температура и химический состав японских минеральных источников не исследованы еще с точностью. Известно только, что многие из них серные. [53]

Моря, окружающие Японию. Озера, реки.

Берега Японии и окружающие ее моря описаны многими мореплавателями; но нельзя не заметить, что описи эти не приведены еще к полному соглашению между собою и местами противоречат одна другой на довольно значительных расстояниях (Например у северовосточных берегов Нипона от 38 до 41° ширины.). Наилучше исследованы южные и западные пределы архипелага, где торговое движение очень деятельно в настоящее время; хуже всего — Мацмай. Не трудно, из сравнения карт, убедиться, на сколько ушла вперед гидрография со времени плавания первых голландцев и португальцев до нашей эпохи, и здесь, описывая окружающие Японию воды, я буду держаться английской адмиралтейской карты 1867 года. Карта эта впрочем не есть результат какой-либо одной систематической описи, а только свод всех прежде сделанных, и потому необходимо упомянуть, какие главные труды служили ей основанием. Старинные работы португальских, английских и голландских мореплавателей конечно [54] были отброшены. Затем приняты во внимание описи: Кинга, Лаперуза, Кольнета, Браутона, Крузенштерна, Базиля-Галла, Путятина и разных новых мореходцев — «американских, французских и английских. Ближе всего к современной карте Японского архипелага подходит Крузенштернова карта 1807 г., находящаяся в атласе его «Путешествия». Знаменитый мореплаватель, конечно, воспользовался трудами всех своих предшественников; но его собственные исследования далеко оставили за собою эти предшествовавшие работы. Так из 98-ми астрономических точек, служивших к начертанию карты, 94 определены им самим или спутником его Горнером. К труду Крузенштерна были присоединены данные японской картографии, находящиеся у Зибольда, для начертания небольшой карты Японского архипелага, Мори и Бента, приложенной к «Путешествию» Перри. Карта эта собственно не есть морская; но она сделана столь тщательно, что дает весьма точное понятие о конфигурации берегов Японии, а также и о течениях в соседних с нею морях. Острова Ликейские и Бонин-сима равным образом изображены американцами с возможною правильностью. В свою очередь русские, французские и английские описи 1853-57 годов совершенно изменили прежние очертания северозападных берегов Японского моря, от залива Де-Кастри до южных частей Кореи. Работы русских гидрографов особенно можно назвать капитальными, и они принимаются ныне за основные для всего прибрежья [55] Кореи и Усурийского края от 35 до 45 и от 49 до 53° широты. Пробел остается только между бухтой Джигит и Императорской гаванью, где береговых съемок также не было. Затем Сахалин и Мацмай, за исключением нескольких бухт, наносятся с Крузенштерновой карты и с сухопутных съемок, а Курильские острова с карт Головнина и японских. В югозападной части Японии многие описи сделаны Вардом, Буллоком, Бельчером, Вайльдом и другими английскими морскими офицерами, которых работы связаны между собою астрономическими данными Крузенштерна, Ричардса, Варда и американской экспедиции Перри. Сведения о физических свойствах морей, окружающих Японию, разбросаны у всех мореходцев, плававших по этим водам, но предпочтительно в «Путешествиях» Крузенштерна и Перри, за которыми я последую.

Внутреннее или средиземное, собственно Японское, море, омывающее Нипон с северо-запада, а Корею и русскую Маньчжурию с юговостока, не смотря на частые в нем туманы, довольно безопасно для плавания. Скал, за исключением прибрежных, в нем почти не встречается, отмелей также нет, и дно довольно ровно падает от севера и юга к средине, где, под широтами 39 и 40°, наибольшие глубины достигают 110-115 морских саженей (660-800 фут.). Северные берега моря притом очень приглубы, и уже Лаперуз заметил, что около их в ясную погоду плыть вполне безопасно. Наши съемки [56] и промеры 1857-61 года совершенно убедили в этом, и нельзя довольно нахвалиться прекрасными гаванями: Новгородской, Славянской, Владивостоком, Америкой, Находкой, Ольгой, Владимиром и другими, которые врезались в почву Усурийского края. Но если северозападный берег Японского моря глубок и удобен для плавания, то и юговосточный, в тех местах, где исследован, не менее выгоден. В проливах, отделяющих Японию от Кореи, глубина изменяется от 60 до 80 сажень, в Сангарском, который лежит между Нипоном и Иеддо, — от 75 до 100 и более сажень. Только на севере, в Татарском проливе, глубина более и более уменьшается; но и тут около мысов Муравьева и Лазарева, то есть в самом узком месте пролива, суда всякого размера плавают беспрепятственно, хотя по довольно узкому фарватеру. Мелкие места Амурского лимана, с 12-13 футами воды, лежат севернее, вне пределов Японского моря.

Общую величину водной поверхности, расстилающейся между Нипоном и восточными берегами Азии можно определить в 20,000 кв. геогр. миль. И так, это средиземное море в два с половиною раза больше Каспийского или Черного. Зеленоватая вода его темнее Балтийского моря, но не достигает синевы не только Архипелага, но даже Адриатического моря, хотя лежит в одних широтах с последним. Соленость вод его была определена еще Горнером, в пространстве между Мацмаем и берегами азиатского континента, и тогда найдено было, что она меньше, [57] чем в океане на 1/4 долю (0,0034:0,0026). Такое явление совершенно понятно. Японское море лежит в стране, чрезвычайно обильной дождями. Кто из наших соотечественников бывал в усурийском краю, тот опытом знает, что такое эти холодные, продолжительные потоки атмосферной воды. Неизмеримая поверхность Великого океана служит источником их, насыщая воздух парами, а северовосточные ветры, холодные, несущиеся с Охотского моря, охлаждают эти пары и производят дождь, туман или снег. Ни одно прибрежье Европы, за исключением разве некоторых частей Норвегии, Португалии и Ирландии, не имеет столько дождя, как берега Японского моря. В Татарском проливе поверхность воды ежегодно покрывается льдом на более или менее обширном пространстве. Также и все бухты на материке до 41° широты замерзают зимою на 1, 2 и даже 5 месяцев. Императорская гавань (49°), столь удобная для стоянки судов в течение лета, именно потому и не годится для порта, что замерзает почти полгода, и даже лучшие из русских гаваней — Владивосток и Новгородская — стоят подо льдом весь январь, а иногда и долее. Закрытые бухты на Сахалине и даже на Мацмае представляют то же явление.

Прилив заметен в Японском море, но он не велик, потому что приливная волна отовсюду встречает сопротивление при входе во внутренний водоем. В порте Чу-сан, наиболее открытом к югу, высота сизигийного прилива 7 футов, в Сангарском проливе лишь [58] 5, а у острова Садо не более 2-х. О русских берегах Японского моря я не имею сведений; но когда в июле 1858 года я был на них сам, то не заметил изменения в уровне вод более 18 дюймов, хотя стоял у вершины открытой бухты. Приливный вал приходит в Японию почти прямо с востока, и от того в Хакодате прилив на два часа раньше чем на прибрежье Кореи. В множестве закрытых, обставленых скалами бухт ждут обыкновенно прилива, чтобы спустить на воду лодки, которые в другое время лежат на земле. Там, где берега отмелы, желанный час есть напротив время отлива: тогда прибрежные жители собирают морскую капусту, раков, устриц и пр. Больших отмелей у японских берегов впрочем почти нет. Самая обширная принадлежит острову Саза-симе, во Внутреннем море, на юг от Нипона, т. е. вне рассматриваемого бассейна.

Общих течений неизвестно в Японском море (Хотя на некоторых Физических картах и изображается таковое с севера на юг.) но в проливах, соединяющих его с океаном, стремление воды в ту или в другую сторону повсеместно заметно. Именно, на юге, чрез оба Корейские пролива, восточнее и западнее Цусимы, идет отрасль общего океанического потока, направляющегося к северо-востоку. Течение это впрочем довольно слабо. Гораздо сильнее ток в Сангарском проливе, обыкновенно направленный к западу и достигающий скорости 4 миль [59] (7 верст) в час. Но течение это непостоянно в своем направлении и зависит очевидно от конфигурации берегов и ветра, подобно тому, как в Босфоре. Симоносакский пролив, между Киусиу и Нипоном, представляет еще более резкий пример этого непостоянства: там течение изменяется по нескольку раз в день, находясь в связи с ветрами и приливами.

Шесть проливов соединяют Японское море с самым обширным из всех океанов, Восточным. Шумно разбиваются высокие волны его о скалистые берега Японии, изрезанные бухтами и заливами. Благодаря этим заливам, Японский архипелаг есть самая счастливая для морской торговли местность на всем пространстве от Калифорнии до Китая и от Новой Голландии до Берингова пролива. Даже в других частях света трудно найти страну, которой бы положение относительно моря, этой всемирной дороги международных сношений, было более выгодно, и исключение остается за Британскими островами. Число всех заливов и бухт на четырех больших островах и множестве малых чрезвычайно велико. Как более известные, назову: бухту Аткис, зал. Доброй Надежды, Вулкан-бай, с гаванью Эндермо, заливы Сухтелена и Строгонова и бухту Румянцева на Мацмае, имеющем, кроме того, прекрасные небольшие порты в Хакодате, бухте Кутузова и многих других местах. На Нипоне больше всего обращает на себя внимание великолепный залив Иеддо с обширным рейдом, на котором находят себе безопасную стоянку суда всех [60] размеров. Лучшие якорные места для европейских кораблей встречаются близ Ураги и Иокогамы, к стороне же Иеддо берег отмел версты на четыре. — Затем по южному берегу Нипона следуют заливы: Одовари, Суруга, Овари и пять бассейнов Внутреннего морда, которые носят названия Идзуми, Харима-, Бинго-, Иво— и Суво-нада. Все это морцо удобно для плавания по своей глубине (20-30 саж.): но оно чрезвычайно богато мелкими островами и скалами, которые ни с чем нельзя сравнить, как с финляндскими шхерами. Доступу на осакский рейд, лежащий в первом из бассейнов, эти скалы еще не мешают: но чем далее к западу, тем они становятся многочисленнее, а фарватер извилистее. Суда, плавающие из Иокогамы в Шанхай, только потому предпочитают эту дорогу, что она безопасна от бурь и касается открытых иностранцам портов. — Мелких бухт на Нипоне так много, и они столь мало еще исследованы, что перечисление их ни к чему бы не повело. Упомяну о Симоде, Хеде, Эноуре, Арари, Того, лежащих на одном маленьком полуострове Идзу, о более обширной Хамане и пр. — Два обширные залива, Сендай и Авамори, врезываются в восточную и северную части острова, а бухты Ваказа, Тойяма, Мацуэ и др. в северозападную.

На о. Киусу лежит знаменитый Нагасакский рейд, и кроме того берега его изрезаны многими большими заливами: Симабарским, Удо, Кагозима, Узуми, Омура и пр. Рейд Кагозимы столь же удобен, как и в Иеддо, даже лучше его, ибо глубок; а как он ближе [61] к Китаю и Европе на 500 морских миль и лежит среди богатых областей Сацумы и Озуми, то ему можно предсказать блестящую будущность, как только японцы откроют его для европейских судов. — Сикокф беднее прочих гаванями; но европейцы еще почти не знают его. В архипелаге мелких островов, на западе от Киусиу и Нипона, уже издавна известны порты в Фирандо, Готто, Ики, Цусиме и пр., этих Цикладах японского мира.

Великий океан вблизи Японии конечно не замерзает нигде, имеет везде значительную глубину (15-20 саж. в расстоянии мили от берега) и правильные приливы. Так как приливная волна ничем не задерживается, то прикладной час почти везде одинаков (6), и исключение остается за портами, лежащими в длинных и узких заливах (Нагасаки 8) или проливах (Симоносаки 8 1/2). Высота прилива у Огосимы, т. е. в открытом море, 5 футов, в Иеддо 6 1/2, в Цусиме и Симоносаки по 8; а в Нагасаки даже 9.

Великий океан к югу от Японии и вблизи берегов ее (30-50 миль южнее) имеет замечательное течение. Это Куро-Сиво, который справедливо сравнивается с Гольф-Стримом Атлантики. Широкий поток этот начинается у южного конца Формозы (22° шир.) вследствие отлива вод, нагоняемых общим экваториальным течением Тихого океана в Китайское море. Направление его, как и Гольф-Стрима, с югозапада на северовосток, и последние следы заметны еще у берегов бывшей русской Америки, которой [62] климат, благодаря этому приливу теплой воды, гораздо мягче, чем соответственных берегов Азии. Северозападный предел Куро-Сиво, в части, соседней с Японией), хорошо заметен и даже ночью может быть отличен помощью термометра, так как теплота потока (24° Р.) на 5-9 градусов выше, чем соседнего океана. Но другие его очертания с точностью еще неизвестны, особенно южное, где переход от потока к неподвижному морю весьма постепенен. Средняя скорость течения около 40 мор. миль, т. е. 70 верст, в сутки; но бывали случаи, что на меридиане Иеддо замечали скорость вдвое большую, т. е. 80 миль в сутки. Для судов, идущих в Японию из Индейского океана, это большое подспорье, и вот почему они совершают свое плавание 2-3 днями скорее, чем идя обратно в южно-Китайское море. Густо-синий цвет воды в потоке гораздо темнее, чем в океане, и это служило причиной его названия, ибо Куро-Сиво по японски значит черный поток. Само собою разумеется, что в случае северо-восточных ветров разводимое в нем волнение бывает чрезвычайно-велико, и как волны, не смотря на вышину, выходят короче, чем в океане, то качка бывает ужасная.

Южнее Киусиу Куро-Сиво повидимому отделяет небольшую ветвь в Японское море, которая и проникает Корейским проливом; но подробностей об этом побочном течении у нас неимеется. Что же касается до предположения некоторых писателей, что толчок, сообщаемый Куро-Сиво водам океана, служит [63] причиной течения в Сангарском проливе; то этого доказать невозможно. Равным образом и о возвратном потоке от севера к югу под дном Куро-Сиво, мы ничего не знаем; ибо плавающих ледяных гор, которые напр. в Атлантическом океане даже под широтою 40° с. показывают существование полярного тока, нет в океане Восточном. Вблизи северных островов Японии, т. е. Мацмая и Итурупа, а отчасти Нипона, можно иногда заметить поверхностное течение с севера, даже при противных ветрах; но есть ли это вознаграждающий ток, о том ничего нельзя сказать положительного. Глубина Куро-Сиво также нам неизвестна.

Великий океан на юг от Японии, до островов Филиппинских и берегов Китая знаменит смерчами или тифонами, которые уже со времен Горсбурга обращали на себя внимание мореплавателей, посещавших эти воды. Тифоны, распространяющиеся иногда на обширное расстояние, во многом напоминают антильские орканы по своей опустошительности; но нередко они имеют размеры простого столба, в котором воздух и даже вода вращаются с чрезвычайною быстротою, как в вихре. Полной теории образования китайских тифонов однако же нет. Вероятно, она та же, что предложена Ридом для ураганов Атлантического и Индейского океанов. По крайней мере, руководствуясь ею, то есть признавая тифоны вихрями, вертящимися от севера через запад к югу около точки, в свою очередь подвигающейся к [64] северо-востоку, моряки иногда выходили удачно из центра бури в более безопасные местности. Тифоны известны только на юге от Киусиу и Нипона; у северных же пределов Японии их нет; но там большую опасность представляют обыкновенные бури, дующие с страшною силою из за всех мысов, напр. Сои, Ториви-саки и пр.

Богатая разветвлениями соседнего моря, глубоко проникающими в почву ее, Япония, в замен того лишена больших внутренних водовместилищ. Все ее реки суть второстепенные потоки, не достигающие даже размера рек, орошающих Швейцарию. На Нипоне нет ни одной, которая бы была длиннее 175 верст; на Киусиу и Сикокфе тем более. Только на Мацмае есть реки (Изикари и еще одна или две), которые переходят за 200 верст; но они, подобно прочим, имеют свойства горных потоков, т. е. слишком быстры и обильны водою во время дождей и маловодны в сухое время года. Для судоходства годны в Японии только низовья Кокогавы, Тоды и Никогавы, текущих в залив Иеддо, Отогавы и Киссогавы, притоков залива Овари, и Синаногавы, которая впадает в Японское море. Последняя даже канализирована, чтобы вода не разбивалася на протоки. Река Иедогава сток озера Бивы, также носит небольшие суда. Затем все остальные реки не только не служат для сообщений, но нередко препятствуют им. При первых дождях они прибывают и несутся с огромною быстротою. Внезапность прибыли и сила течения [65] служат причиною, что в Японии мало мостов на значительных реках, а везде устроены переправы на лодках или даже в брод, при чем, по странной особенности японских законов, перевозчики отвечают головою за несчастие с перевозимым лицом. Река Оингава, в Тоотоми, уже давно прославлена европейцами, путешествовавшими из Нагасаки в Иеддо, как одна из типических в этом роде. На одной из рек провинции Микавы есть впрочем мост длиною до 180 сажень, — самый длинный в Японии. Рукава Иедогавы в Осаке и Тоды в Иеддо также пересечены многочисленными мостами, из коих Нипон-бас, в столице тайкунов, служит точкою, от которой считаются расстояния во всем государстве. Многие мелкие реки в Японии распущены по канавам для орошенья полей. — Из озер, кроме названного уже Оица или Бивы, можно упомянуть только об Инаба-зиро, в пров. Муцу, и о нескольких других на Мацмае. Все они суть альпийские, обставлены горами и невелики.

Текст воспроизведен по изданию: Очерки Японии. СПб. 1869

© текст - Венюков М. И. 1869
© сетевая версия - Тhietmar. 2019
© OCR - Иванов А. 2019
© дизайн - Войтехович А. 2001