-

ПРАВОСЛАВНАЯ РУССКАЯ МИССИЯ В ЯПОНИИ

(Сведения сообщаемые здесь заимствованы автором из весьма немногих, но достоверных источников какие имеются об Японско-Русской миссии. Спешим передать их читателям в виду религиозного движения в Японии, напоминающего времена апостольские.)

Начало православной христианской проповеди в Японии положено архимандритом Николаем еще до открытия там православной Русской миссии. Отправившись по окончании академического курса в Японию с русским консульством в сане иеромонаха и, видя действия инославных миссионеров, отец Николай, в Хакодате, местопребывании русского консульства, начал проповедь и успел обратить ко Христу некоторых ученых Японцев. При посредстве их и, главным образом, бывшего бонзы Павла Савабе, православие стало распространяться из Хакодате в окрестных местах, самую же благоприятную почву нашло оно в области Сендай, иначе Кен (на Ниппоне), не [424] открытой доселе для Европейцев. Наученные Павлом Савабе христианской вере, Сендайцы стали стекаться к архимандриту Николаю в Хакодате, и здесь, после более основательных наставлений в истинах православной веры, принимали св. крещение. Кроме Сендая православная вера, чрез тех же ученых Японцев, проникла в области Акито, Сеонай и Намбу, также недоступные для Европейцев. Ученые японские катихизаторы трудящиеся в деле распространения православной проповеди суть Матфей Кангета, Павел Цуди и Иоанн Сакай; но самым ревностным проповедником православия остается Павел Савабе, которого архимандрит Николай находил нужным не побуждать, а удерживать в ревности, чтобы слишком открытою проповедью не навлечь преследования от языческого правительства. В прошедшем году Павел Савабе успел и в Едо, ныне Тоокей, столице Японии, посеять семена святой веры, обещающие обильный плод. Познакомимся с этим первенцем японской церкви, самым ревностным и самым неутомимым помощником архимандрита Николая в распространении православия.

Мирно и беспечно жил Павел Савабе в язычестве. Будучи жрецом древнейшей в городе, Синтунской кумирни он пользовался уважением народа, получал значительные доходы, и знал только довольство и счастие. В семействе у него была прекрасная молодая жена, маленький сын и родные его жены. Горд он был своим отечеством, верою своих предков, и потому презирал иностранцев и ненавидел их веру, о которой имел самые неосновательные понятия. Савабе часто бывал у консула, и архимандрит Николай имел случай видеть его. Встречая обыкновенно его холодный взгляд и гордые манеры, архимандрит Николай не считал нужным искать его знакомства. Но однажды Савабе сам зашел к нему, и именно побуждаемый желанием выказать свое презрение и ненависть к христианской вере. Резкими и насмешливыми возражениями начав прямо разговор о вере, он в продолжении беседы делался постепенно сериозней и задумчивей, и заключил просьбой о позволении на другой день поговорить с ним о том же. В другой раз он уже тихо и спокойно вел беседу, видимо заинтересованный открывавшеюся пред его глазами совершенно новою для него областию христианского учения и жизни, и опять просил начать уже правильное преподавание ему православного [425] вероучения. Со следующего же дня архимандрит Николай раскрыл пред ним священную историю Ветхого Завета; он в то же время вынул бумагу и кисть и стал записывать что было говорено. Речь на каждом слове прерывалась возражениями и объяснениями; но со дня на день возражений становилось меньше, и он тем с большим усердием продолжал замечать на бумаге каждую мысль и имя. Работа шла безостановочно недели и месяцы. "Пред глазами моими, пишет архимандрит Николай, совершался процесс рождения человека к новой жизни благодатию Божиею, а за моими глазами уже начинался другой процесс испытания и укрепления сил новорожденного". Почти одновременно с тем как Савабе начал учиться христианству, жена его, вследствие какого-то органического расстройства, стала страдать припадками сумашествия. Все медицинские средства оказались бессильными против страшного недуга, развивавшегося постепенно в окончательное сумашествие, без минуты светлой мысли. Вместе с этим, так как Савабе, по мере ознакомления с христианством, становился более и более небрежным в исполнении жреческих обязанностей и не упускал случаев толковать народу что разные действия жрецов, как гадания, пляски и т.п., не более как мороченье народа и незаконное вымогательство денег, то народ отшатнулся от него; заговорили что он предался на сторону врагов страны, христиан, и Савабе стал предметом ненависти и всякой клеветы. C полгода затем архимандрит Николай не видал у себя Савабе, слышал от других что он терпит разные огорчения и даже стал думать что он забыл о христианстве и сделался попрежнему усердным жрецом. Но не то было на самом деле. Явившись к архимандриту Николаю, он наконец сказал: "Я был все это время очень несчастен и для утешения даже не мог придти к тебе; мне было совестно; до тебя не могли не доходить слухи которые рассеевают на мой счет враги мои. Верь что все эго черная клевета", и просил усерднейше отца Николая продолжать ему преподавание христианского вероучения. Несчастия между тем продолжали преследовать его. Сумашедшая жена, играя однажды огнем, сожгла ему дом; доходы в кумирне сократились; друзья бежали от него как от заразы. Но привыкший уже ко всем бедам, Савабе сносил их хладнокровно, стоя выше огорчений. Одно только терзало [426] и мучило его: при всем отвращении от язычества, он все еще продолжал быть жрецом и должен был совершать обычные службы в кумирне. Каких он мер ни испытывал чтобы добыть средства к существованию помимо кумирни! Ни что не помогало; он оставался все в той же страшной дилемме: или служить жрецом, или с большим семейством идти по миру. В досаде, он профанировал свой храм, посылая служить вместо себя слугу; когда же неизбежно было служить самому, то под звуки барабанов читал, вместо языческих молитв, Евангелие. "Хоть время не теряется", пояснял он, "а между тем пусть незаметно освящаются и мои неразумные прихожане". Но все это в сущности было мало утешительно. Он не мог быть даже удостоен крещения, так как после того уже решительно нельзя было ему исполнять языческие требы. Невыносимая двойственность положения вынудила, наконец, его прибегнуть к последнему средству: он сдал жреческое место семилетнему сыну своему, с тем чтобы вместе с ним остались на содержании кумирни больная его жена, ее родные и старик, давнишний слуга их дома; сам же согласился пользоваться содержанием архимандрита Николая, отдавая себя безраздельно на служение вере. В это время он уже успел приобрести себе двоих сотрудников: Иакова Урано и Иоанна Сакая. Когда все они были крещены, тогдашние обстоятельства вынудили отца Николая отправить их на Ниппон, чтобы на время скрыть их от глаз местных властей. Сакай и Урано благополучно достигли места своего назначения, но Савабе и тут не удалось: в одном селении его приняли за соглядатая из неприятельских княжеств, так как тогда была междуусобная война; он был связав, — страшно по-японски связав, — приведен в город и брошен в тюрьму, и только последовавшее затем освидетельствование его узелка убедило власти что он не то за что его приняли, так как в узелке не найдено было ничего, кроме записок христианских уроков и нескольких христианских книг и брошюр. Выпущенный из тюрьмы, он вернулся в Хакодате уже с полным равнодушием к опасности от которой незадолго пред тем бежал, и занялся между прочим постройкою дома для сына на деньги собранные приходом кумирни. Окончив постройку, в вознаграждение за груд, он и сам с семейством поселился в доме, не [427] принимая впрочем никакого участия во всем что касалось кумирни, и содержась пищей и одеждой на ту малую сумму которую уделял ему от себя отец Николай. Так оставил его отец Николай пред отъездом своим в Россию в 1869 году. Но пособие это оказалось каплей пред морем постигших его нужд. Во время междуусобных битв происходивших на рейде и в Хакодате между войсками Микадо и остатками Тайкунской партии значительная часть города была истреблена пожаром, в котором снова сгорел и дом Савабе со всем имуществом. Заботы о помещении и прокормлении огромного семейства всею тяжестью пали на плеча Савабе. При всем том он никогда не ослабевал духом, а напротив находил в себе достаточно бодрости и уменья чтобы, кроме семейства, поддерживать утешениями и даже материальною помощию множество своих друзей среди заключенных в крепости пленников, или укрывать и воспитывать других, избежавших плена и тюрьмы. Во время междуусобия христиане заключены были в крепость на 220 дней; Павел Савабе, как уже известный в городе христианин, также подвергался опасности попасть в тюрьму, но он не скрылся и не умерил своей ревности, а напротив нашел возможность сноситься с заключенными в крепости и доставлять им христианские книги, у себя же попрежнему продолжал иметь катехитичеокие собрания. По миновании военных тревог, к нему стали собираться из других провинций люди наслышавшиеся о христианской вере. Сердце сжимается от скорби, пишет отец Николай, когда подумаешь сколько они все вместе натерпелись бедности и тесноты. Помещался Савабе в ветхой и темной кладовой близ кумирни, где и самому ему с семейством было тесно, а случалось что у него жили подолгу до десяти человек посторонних, и все это были люди хороших фамилий и дети людей высоких чинов. Любовь к едва познанному ими Христу побуждала их терпеть такие лишения, такую тесноту. Когда архимандрит Николай возвратился из России, в 1871 году, Савабе с своим семейством и двумя молодыми людьми, учившимися у него вере, жил в той же кладовой. Отец Николай попрежнему мог поручиться ему за обеспечение содержания только половины его семейства, не имея решительно никакой возможности взять на себя заботу о всей [428] семье, состоящей вместе с ним из восьми человек. «Я вижу, пишет из Японии отец Николай, как он страдает за участь своего сына. Исполненный ревности по Христе, напоминающей ревность апостола Павла, высокое имя которого носит, посвятивший себя безраздельно на дело призыва ко Христу других людей, он в то же время гнетомый неисходною бедностью находит себя вынужденным родного сына своего оставить служителем языческих богов. Какое стечение обстоятельств! Я с своей стороны также не смотрю спокойно на это дело. Но что я могу сделать? Оказать единовременную помощь, даже обеспечить на несколько месяцев все семейство, быть может и нашлись бы средства, — но это ли нужно? Что будет если я заставлю Савабе за сына отречься от кумирни, и пропитав несколько времени всех окажусь потом не в состоянии исполнять свое слово и оставлю семейство, как на зло состоящее из старых, малых и больных, буквально умирать голодною смертью? Единственная надежная помощь возможна только в следующем виде: нужно купить кусок земли достаточный для постройки на нем дома и разведения огорода, с которого получалось бы столько чтобы продажею овощей обеспечиваемо было годовое содержание семейства. Но при существующих здесь чрезвычайно высоких ценах, на все это потребуется по меньшей мере 2.000 р. — сумма о которой миссия без ужаса и подумать не может... Люди за свои полезные труды получают чины, кресты, деньги, почет. Бедный Савабе трудится для Христа так как редкие в мире трудятся. Он весь предан своему труду, весь в своем труде, и что его труды не тщетны свидетельствуют десятки привлеченных им ко Христу. И что же он получает за свои труды? Тяжкое бремя скорбей, до того тяжкое что редкий в мире не согнулся бы или не сломился бы под этою тяжестию! Высочайшею наградой для себя он счел бы еслибы кто выкупил его сына у языческих богов и отдал бы ему для посвящения Христу! Какая законная награда и какое утешение было бы труженику, которого кроме других скорбей постоянно гнетет мысль что призывая чужих ко Христу он оставляет родное детище вдали от Него заражаться тлетворным воздухом кумирни. Ужели Бог не пошлет ему этого утешения? Ужели не найдутся [429] добрые сердца принят участие в положении Савабе? Построенный вышеозначенным способом дом кстати служил бы пристанищем и для него самого, когда он бывает в Хакодате и для той части семейства которая с ним, что значительно сократило бы расходы на содержание его и в то же время улучшило бы его участь". До 9-го октября 1871 года он помещался в той же темной кладовой в которой отец Николай застал его по приезде в Хакодате; но случившийся на этот день пожар истребил и это его жилище вместе со всем скудным имуществом. И пошел Савабе с семейством бродить из конца в конец города ища более сходных квартир. Погоня за дешевизной загнала его в предместье города, в один пустой, полуразрушенный дом, открытый всем, страшным здесь, осенним ветрам, и все семейство зараз подверглось сильной простуде и невыносимым ревматическим болям. Пришлось переменить эту квартиру на другую, ближе к городу, но тоже отдаленную от всякого человеческого жилья; это была посещаемая только летом и пустующая зимою харчевня. Отсюда Савабе должен был ежедневно ходить в город к своим друзьям, для преподавания христианских уроков. Отсюда же, оставив семейство, он отправился в Едо по первому слову отца Николая.

II.

При всей осторожности миссии, слух о распространении христианства не мог не дойти до правительства. В феврале месяце прошлого 1872 года открылось гонение на православных христиан в Сендае, на Ниппоне. Сендайский губернатор, лично не расположенный ко христианству, забрал всех кого подозревал в принятии христианства. Ревностный Павел Савабе заключен был в подземелье, из которого, как сказывал архимандриту Николаю сам смотритель тюрьмы, редкий выходит не утратив навсегда здоровье. Вместе с ним заключено было в тюрьму восемь человек других, наиболее ревностных христиан, и до 120 человек были требованы к допросу и сданы на поруки. Допрашиваемы были даже десяти— и двенадцатилетние дети, которые [430] своими ответами поражали неверующих. Хотя между последними было еще много не просвещенных св. крещением, никто не только не изменил пред властию своим убеждениям, но гонением еще более утвердились все в принятой вере. Архимандрит Николай пишет что гонение это послужило, при содействий благодати Божией, к тому что у кого вера была еще только в уме, теперь перешла в сердце. Врагам Христа не было утешения слышать ни даже от жен и малых детей ни одного слова слабодушие и боязни в исповедании Христа. Гонение видимо послужило ко славе Божией.

Другое гонение на православных христиан было в Хакодате. Курода генерал-губернатор острова Иессо (иначе Матемай), на котором находится город Хакодате, получил замечание от правительства по случаю распространения христианства в этом городе. Сам враг Русских и всего русского (он вместе генерал-губернатор и острова Сахалина, более и более, к его огорчению, занимаемого Русскими), он немедленно приступил к преследованию распространителей русской веры. Гонение в Хакодате открылось 24-го апреля, в субботу на Пасхе. По русскому обычаю, в православной церкви в Хакодате всю неделю продолжался целодневный звон. Звон этот привлекал жителей Хакодате в церковь, так что в течении недели, по словам миссионера, перебывало в церкви до трех тысяч человек. Пользуясь этим, катихизаторы из Японцев, в церкви по иконам объясняли приходящим догматы православной веры, и кто принимал наставления с верою, тех приглашали в миссионерский дом, особо для вечерних, более подробных объяснении веры. Узнав об этом, Курода тотчас же потребовал к себе катихизаторов, Матфея Кангета и Павла Цуди, заключил их в крепость как лиц привилегированного сословия, а третьего, Иоанна Сакая, в тюрьму. Чиновники, о которых также сделалось ему известно как о христианах, отрешены от должностей. Один солдат, державший караул в крепости, с редким сердечным участием отнесся к узникам (Между солдатами есть также расположенные к православию.) и стал доставлять воспоможение от миссионера; но когда сделалось это известно начальству, сам он подвергся аресту, участь заключенных [431] ухудшилась, и миссионер потерял возможность знать о их положении. Отказаться от веры не принуждали их, потому что японские власти хорошо знают твердость и постоянство их убеждений; к тому же власти действовали вовсе не по религиозным побуждениям, хотя закон, изданный слишком 200 лет назад, которым за исповедание христианской веры назначается смертная казнь, до сего времени не был отменен. Но Япония, уже настолько вошла в связь с просвещенными государствами Европы и Америки, настолько усвоила их понятия что о смертной казни за принятие и исповедание христианства не может быть и речи; поднятое же гонение на христиан зависело главным образом от личного нерасположения провинциальных властей. Центральное же японское правительство не питает никакого фанатизма по отношению к христианству; находясь в переходном состоянии от азиятской цивилизации к европейской, оно не отменяло прежнего закона по отношению к христианам, кажется потому только что не знает чем заменить его. Учредив, в подражание европейским государствам, министерство исповеданий, оно только не решило еще какого самому держаться исповедания. Освобождением православных христиан заключенных в тюрьмы не кончились однако совершенно их страдания. Чиновники отрешенные за веру от должностей доселе остаются без службы. Кроме того, уже после издания указа воспрещающего местным властям преследовать христиан, в Хакодате получен новый указ; выслать всех христиан которые прибыли туда из других областей, преимущественно Сендая, и там трудились под руководством миссионера. Действию этого указа подпали два катихизатора, прежде выдержавшие тюремное заключение, литографы занимавшиеся печатанием христианских книг переведенных миссиею, и несколько учеников готовившихся в катихизаторы, всего десять человек. Высылка их из Хакодате назначена была 14-го августа прошлого года, в день прибытия туда преосвященного Вениамина, епископа камчатского, обозревавшего в то время свою епархию; но так как в тот день поднялось на море сильное волнение, то этот случай заставил начальство отложит отправку их до другого времени, а преосвященный получил возможность видеться с ними и утешиться их утешением; «все они, пишет преосвященный, с [432] благодушием подчиняются своей участи. Неожиданное прибытие мое, продолжает преосвященный, в Хакодате в день назначенный для отправки их не могло не произвести на них ободряющего впечатления. Я с душевным утешением видел радость их, когда они особо от других приходили ко мне для принятия благословения, и потом присутствовали 15-го августа, в день Успения Божией Матери, в Хакодатской православной церкви, при торжественном архиерейском богослужении, в первый раз показавшем им все величие христианского православного богослужения. Я благословил их в путь иконами и внушил им смотреть на удаление их из Хакодате как на действие промысла Божия желающего чрез них распространить святую веру и в других местах. И вообще познакомившись с японскими христианами (некоторых живущих около миссионерского дома я посетил в собственных домах их), я сохранил о всех их самое отрадное воспоминание».

III.

«Преследование христиан наших в Хакодате, пишет тамошний миссионер иеромонах Анателий, невыгодным образом отразилось в материальном отношении на некоторых христианах православных, чиновниках и купцах. Из первых иные лишены должности еще в начале преследования и до сих пор она им еще не возвращена; из купцов один также содержался в тюрьме за христианство и выпущен вместе с другими, но во время заключения его торговля, конечно, прекратилась, и семейство чрез неделю уже не имело на что купить даже рису, насущной пищи всех Японцев. (Хлеб в Японии считается предметом роскоши, и употребляется почти только иностранцами). Другие купцы отданы были на поруки и также были стеснены в своих торговых делах. И как было не помочь семействам и людям лишившимся насущного хлеба ради веры? Вопрос — состоял в том: как и чем помочь? Было взято на содержание в дом миссионера несколько молодых людей начавших вместе с тем изучать русский язык и работать в литографии где печатаются для японских христиан переведенные отцом [433] Николаем особенно нужные книги; но оставалось еще три-четыре семейства без куска хлеба. А много ли может миссионер уделить из своего жалованья для удовлетворения подобных нужд и в таких непредвиденных случаях? Но нужды наши с этим не кончились: литография постоянно находящаяся в действии (так как книги постоянно требуются), содержание катихизаторов и их семейств, пособия другим, крайне нуждающимся христианам, — все это требует средств специальных, а не таких какие может дать остаток из жалованья миссионера. С мольбою и надеждою обращаем свои взоры на вашу Русь; много, правда, и у нее своих близких нужд, но много же есть там и сердобольных христиан, имеющих возможность уделять из своих достатков и на дело Христово. Россия с избытком будет вознаграждена в будущем духовною радостию и утешением за свою юную питомицу по вере на крайнем востоке. Россия положила начало православной веры в этой искони языческой стране. Россия становится духовною матерью и воспитательницей юных Христовых чад здесь, и в молитвах сынов православной России юная отрасль Христовой церкви в Японии особенно чувствует нужду. Усердно просим собратьев наших по служению и всех вообще благочестивых православных христиан не забывать и о нас в своих молитвах к Господу Богу, и наше молитвенное общение между неизвестными друг другу членами православной церкви да будет залогом укрепления во взаимной любви во Христе».

«Нужды миссии в Японии, пишет преосвященный Вениамин, епископ камчатский, гораздо обширнее чем в других миссиях находящихся в России, особенно там где инородцы живут не далеко от густого русского населения. Русским миссиям оказывается много таких воспоможений о которых не пишется ни в каких отчетах. Кроме того что многие крестные отцы и матери из Русских дают новокрещаемым при крещении белье, крест и иконы, некоторые благотворительные лица принимают еще к себе на пропитание круглых сирот и бедных бесприютных старцев из новокрещеных; некоторые миссии получают воспоможение от миссионерских монастырей или имеют для приюта новокрещенных богадельни. В языческой Японии [434] всякое благотворение должно исключительно падать на средства миссии». Архимандрит Николай думает учредить благотворительное общество из самих христиан Японцев, но пока число их незначительно и собственные их средства скудны; без сильной поддержки из России нельзя и думать об удовлетворении нужд миссии местными средствами. Кроме того, известно что Япония только в некоторых местах открыта для Европейцев, а между тем чрез катихизаторов из Японцев православие распространяется в провинциях недоступных для Европейцев. От того все желающие получить большее наставление в вере от миссионера и креститься должны приезжать к нему в Хакодате и здесь конечно пользоваться его гостеприимством, а это требует расходов, неизвестных при других обстоятельствах миссии. Но особенно тягостно было положение для миссии по случаю воздвигнутых гонений на обращенных христиан. Кроме помощи самим заключенным требовалось еще позаботиться о содержании семейств их оставшихся без средств к жизни; исключенные за веру из службы чиновники с семействами также стали заботить миссию своим положением, потому что служба давала им единственное средство к пропитанию.

Вот выдержка из письма самого начальника миссии, отца архимандрита Николая, в котором он яркими чертами изображает вопиющие нужды миссии: «Давно я получил ваше письмо, и простите что до сих пор не отвечал. Да что и отвечать? Кричать о помощи — одно что я могу писать в Россию ко всем вашим друзьям, я кричал, и к вам верно доходит мой голос, так как писать о нуждах, о каждой отдельно и каждому порознь только сердце надрывать, да время терять, да вам всем надоедать и тем лишать себя всякой надежды на устранение нужд. Лучше вместе ко всем разом, хоть и реже. Так, собрав прошлогодние нужды, я и писал в Петербург в начале нынешнего года и просил тамошних сотрудников миссии немедленно доставить копии писанного и к вам. Верно вы получили. И что Бог вам дал? Утешите ли миссию? Прошлогодние нужды ни одна не устранена еще, а новых еще важнейших наросло вдвое с тех пор как миссия с моим переездом в Еддо разделилась на два стана. И что за плодотворная [435] здесь почва для нужд! Представьте например мою обстановку, хоть это одна из последних мелочей. Жара теперь, Боже, какая жара! Перестать работать конечно нельзя, не об этом и речь; и утром до полдня и вечером с 5 часов, человек 20-30 имеют полное право приходить выслушивать уроки Закона Божия. Но куда приходить? Мое жилище одна комната на чердаке, по точнейшему измерению 11 квадратных фут; вычтите из этого пространство занимаемое столами, стульями и подобием самодельного дивана, заменяющего мне кровать; высота комнаты такая что человеку моего роста едва можно стать в ней во весь рост. Разочтите сколько воздуху в таком жилье. И в нем однако происходят катихизации для 20 человек. Сидеть уж не спрашивайте, как сидеть! На стульях, на диване, на полу, на ступеньках ведущих в чердак. К счастию еще, два окошка, одно наискось от другого; если благодетельная природа посылает ветерок, то и ничего. А нет течения воздуха — духота нестерпимая. Внимание с трудом связывает мысли, воображение еле ползет по предметам, воодушевление изредка подарит искоркой чувства и свежей мысли, самое горло отказывается служить больше чем полтора или два часа за раз. И слушателям плохо; бедные, усердствуют слушать новое учение, аккуратно приходят, усердно работают веерами чтоб освежить лоб и возбудить движение мысли. Что делать? Прекратить катихизацию пока жара спадет? Да ведь жара спадет — начнутся дожди, потом холод, благодетельные окна придется затворить, и будет та же самая духота в каморке, с меньшим еще количеством свежего воздуха. Увы, и летом, и зимой, и круглый год, в таком жилье как мое, будет все то же неудобство для проповеди... Многие Христом Богом просят крещения, а я не могу крестить их потому что негде... А где же три тысячи что на дом даны, спросите? Целы деньги все до копейки, да можно ли тратить их на удобную квартиру когда они даны на постройку дома? Строить дом? легко сказать, когда за одну землю приходится заплатить чуть не все три тысячи; кто же ведал что земли так сильно вздорожают?... Да и купив землю под дом, я не приступлю ни в каком случае к постройке дома прежде чем не буду иметь возможности в то же время начать и постройку церкви. Для миссионера что дом без церкви? Ну, а свое жалованье куда вы [436] деваете? скажете мне. Свое жалованье! А кто же помогает бедствующим христианам? Подобрав оставшиеся крохи, приходится тысячу раз примерять и рассчитывать, нельзя ли чего-нибудь еще отнять у себя, и при всей ограниченности средств еще более себя ограничить... Что касается сериозной стороны моего положения, то я первый ценю ее и понимаю не хуже других, и в этом отношении возлагаю крепкую надежду на Бога, следуя совету нашего первого миссионера и образца для всех русских миссионеров. "Не беспокойтесь много", говорил митрополит московский Иннокентий, "если дело миссии в Японии угодно Богу, то Бог сам укажет признаки того, и ничто не помешает успехам дела Божия; если же не угодно, то все человеческие усилия останутся тщетны". А признаки того что угодно Богу просвещение Японии светом Евангелия с каждым днем выясняются все более. Взгляните на этот молодой, кипучий народ. Он ли не достоин быть просвещенным светом Евангелия? желание просвещаться, заимствовать от иностранцев все хорошее, проникает его до мозга костей... К вере ли одной останется равнодушен этот народ? О, нет! С каждым днем ко всем миссионерам, в том числе и к русским, приходят новые люди любопытствующие знать о Христе. С каждым днем число обращенных растет. У католиков на юге только, говорят, оно возвысилось до 8 тысяч; у протестантов кто сочтет число обращенных, когда миссионеров так много, средств такое изобилие, и когда пол-Японии учатся английскому языку? И у православных было бы не мало, еслибы были средства рассылать катихизаторов... Обращенные в христианство чрез Японцев катихизаторов православные христиане уже вытерпели гонение, и до того славно что врагам Христа не было утешения слышать ни даже от жен и малых детей слабодушие и боязни в исповедании Христа... Я говорю о Сендае, где три месяца тому назад поднято было гонение на православие, распространенное четырьмя катихизаторами, которых я отправил туда в конце прошлого года. Вследствие приказания от центрального правительства, наши христиане, бывшие в тюрьме, вылущены на свободу, бывшие под надзором полиции освобождены из-под надзора, и лишь только это состоялось [437] (несколько дней тому назад), слышно, вдвое большее количество новых лиц притекло с желанием узнать Христа... Но вот и в другом месте, слышно, желают иметь христианского проповедника, вот и в третьей провинции есть расположеные слушать проповедь о Христе; там и здесь народ обнаруживает впечатлительность мягкую, как воск. Не заболит ли после сего у вас сердце, видя как другие опережают вас везде и во всем, опережают потому что у них есть средства, а у вас их нет? Не заноет ли у вас грудь, видя как инославные миссионеры по всем провинциям рассылают толпы своих катихизаторов, а у вас нет денег чтоб отправить хоть в те места где прямо желают слушать православного проповедника? Не вырвется ли у вас с глубоким стоном: о, Господи! когда к вам приступают с просьбами со всех сторон дать или прислать православных книжек, а вы не имеете что дать и в то же время видите как инославные книжки грудами расходятся по стране?... Не выразить вам всей великости нужд гнетущих нас, не выльешь всей печали душевной. Вот пройдет год, опять будет сведен итог всего зараз и пошлется в Россию, а там что Бог даст! Будем верно, как и теперь, с тревожным нетерпением ждать от почты до почты: не утешит ли чем матушка Россия? О, помогите, ради Бога!... Не о себе молим, но о деле Божием молим... юные чада ваши, полные ревности по Христе, вопросительно глядят на нас. Есть и у нас кого послать на проповедь; слово одно, и десяток разойдется по всем направлениям; но... но потерпите немножко, друзья, вот из России пришлют средств. Вот те затопляют сторону своею литературой; нашлось бы и у вас что пустить в более широкое обращение: ревнующие о славе имена Христова собирают в тихомолку сведения и сообщают что хорошо бы и нам завести шрифтик, — вот там-то не дорого продается! — Обождите, милые, — вот из России... Вон у тех блестят кресты на храмах, звучно поют колокола. И нам бы нужен храм, говорят наши бедные птенцы, — О как не хорошо без храма! Негде помолиться, негде излить душу пред Богом! Счастливы те что идут теперь в церковь! — А вот, и у нас скоро будет; пришлют же ведь из России?... Пришлют, пришлют! Все основано у нас на этом дорогом для нас слове. И [438] не ждет так истрескавшаяся с засухи земля дождя небесного как мы ждем вашей помощи.

Господь попустил нам испытать гонение: но набежавшая туча уже пронеслась мимо. И как гроза оживляет красы природы, так минувшее испытание воспламенило еще больше и без того полные ревности сердца чад Христовых; и много предубеждений против нас пало вокруг нас, много душ кругом озарилось лучом сочувствия к нам! Какой благодатный час! Какая бесценная рабочая пора! А мы связаны по рукам и ногам! Нужда пригнала нас к одному месту, душит в тесном углу. В Сендай бы теперь! Более сотни верующих жаждут там святого крещения. В Эдилею бы теперь, в Оасака бы теперь; везде сочувствующие вам, везде ждущие вас, везде дело живое, животрепещущее, везде зачатки жизни полной, горячей, глубокой... И да внемлет Бог моим словам, моей клятве: всякий приобретенный для Христа в этой стране да будет пред престолом Божием на страшном суде вашим приобретением, чадом вашей любви и ваших забот! Да причтет их Бог к лику спасаемых вами! И да даст вам радоваться вечною радостию о них!... Не верите искренности моих слов? Увы, я слишком ясно сознаю, до нестерпимой боли чувствую сам свою искренность. Что я? Имею косный и слабый язык возвещать дела Божия, но камень бы разве на моем месте не заговорил; вот в сегодняшний вечер, занятый письмами, замедлил катихизациею, — и трое уже один за другим приходили и, кланяясь в землю, просили говорить о Христе. Какой труд для Бога не венчается успехом? Оживите и обрадуйте нас поскорее если не прямо помощию, то хоть надеждою на нее»...

Пожертвования, с благословения высокопреосвященного митрополита Московского Иннокентия, первого жертвователя на построение православной церкви в Японии, собираются как на сей предмет, так и на другие нужды японской православной русской миссии, сотрудником ее, Московской Успенской, на Остоженке, церкви диаконом Гавриилом Сретенским, в собственном его доме при означенной церкви.

С.

Текст воспроизведен по изданию: Православная русская миссия в Японии // Русский вестник, № 5. 1873