СРЕДНЕВЕКОВЫЕ ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ
ВОСТОКА И ЗАПАДА

3 (15) января, № 3. С. 2.

… Япония продолжала удивлять Европу быстрыми шагами, делаемыми ею на пути прогресса, под руководством энергического преобразователя своего отечества, микадо Муц-Хито. Недавно с большим торжеством открыта им железная дорога из Иеддо в Йокагаму и вскоре телеграфный канат соединит Японию с остальным цивилизованным миром.

Заграничные известия.

Из Йокагамы пишут, от 2-го (14-го) декабря, в «Кельнскую Газету»: «Правительство микадо, постоянно делает шаг вперед в применении к Японии европейско-американской цивилизации и Япония, волей-неволей, подчиняется его распоряжениям. Что не весь народ охотно подчиняется нововведениям — это очевидно, и потому реакция еще весьма возможна. Пока, впрочем, в реформах остановки нет. У нас есть министерство, есть небольшое войско, государственный совет, школы, есть клочок железной дороги, есть телеграфы, как у европейцев, и немалое обращение бумажных денег. На днях, ко всему этому присоединился еще европейский календарь, и, притом, грегорианский. Начало года в Японии с 1-го января 1873 года (по исчислениям гринвичской обсерватории) будет совпадать с началом его у европейцев; месяцы будут начинаться в те же числа, да и воскресенья будут одинаковы, и разница будет заключаться только в летосчислении. Исходной точкой летосчисления будет в Японии не рождество христово, а историческое, или, может быть, мифическое время вступления на престол первого микадо, и потому наше 1-е января в 1873 году будет первым днем первого месяца 2523 японского года. Сверх того, в связи с этим, сделаны в силу указа в последние две недели еще следующие нововведения: с нового года все чиновники должны носить европейскую одежду и не брить больше голов, с сохранением только косичек на темени. Учреждается японская официальная газета под названием: «Нишин Шинши». Сверх того, будет составлено и переведено на французский язык руководство для японского права. К существующему уже государственному совету присоединится наследственное представительство дамиосов, или, вернее, последнее будет обращено в такую корпорацию, которая соответствовала бы английской палате лордов, если б на ряду с ней существовала палата общин, и весьма шаткая власть микадо могла выдержать действительную палату лордов. Наконец, правительство решилось сообразоваться с европейскими вкусами и в том отношении, что учредило орден двух степеней, из которых одна будет жалуема за храбрость на войне, а другая за мирные заслуги.

Заграничные известия.

По известиям из Японии, полученным газетой «Times», учреждение японского парламента — дело совершенно решенное; в первую палату будут вступать только лица самого высокого происхождения.

Пребывание фрегата «Светлана» в Гонг-Конге и переход в Нангасаки.

(Корреспонденция «Голоса»)

«…Мы оставили Гонг-Конг 28-го сентября, после полудня, и едва вышли под парами с рейда, как встретили северовосточный муссон, который вскоре засвежел настолько, что фрегатская машина почти не приносила пользы. Поэтому, на другой день мы вступили [75] под паруса и начали тяжелую и скучную лавировку. Между тем, ветер свежел все больше и больше, уменьшенные паруса не представляли никакой возможности что-нибудь выиграть лавировкой. К этому удовольствию прибавился еще дождь, не прерывавшийся в продолжении двух суток. Пришлось качаться почти на одном месте в ожидании какой-нибудь перемены к лучшему. На верху обливает дождем; в закупоренных каютах душно и сыро. При подобной обстановке и на душе бывает не слишком весело, особенно, когда в перспективе нельзя ожидать попутного ветра, потому что здешний муссон устанавливается на целые полгода; одна надежда, что он, хотя временно, сколько-нибудь изменится в своей силе и даст возможность подвигаться к цели нашего плавания — Нагасаки, где ждут нас письма из России. Надежда на этот раз не обманула: муссон сжалился над нами и к вечеру 4-го октября настолько стих, что можно было развести пары и рискнуть пройти Формозским Проливом, где предстояло бороться еще с противным течением, доходившим до трех с половиной верст в час. На другой день, около полудня, мы вышли из пролива на простор в Китайское море, продолжая идти под парами скромным семиузловым ходом (12 верст). На следующее утро, т. е. 7-го октября, пары были прекращены, и мы снова вступили под паруса; до Нагасаки оставалось меньше 1000 верст. День был несколько облачный и муссон продолжат дуть ровно, тихо, с весьма незначительной зыбью. Но прошло несколько часов и все изменилось: налетел шквал, ветер мгновенно засвежел — опять уменьшение парусов, качка и тому подобные штормовые прелести. После трех дней свежего, противного ветра, опять несколько стихло, и фрегат медленно подвигался к цели, настойчиво завоевывая себе каждый шаг путем скучной лавировки. Наконец настало затишье, и 13-го октября, вечером, отдано было приказание разводить пары; в 10 часов они были уже готовы, спустили винт, закрепили паруса и приготовлялись спустить брам-реи (третьи от низу реи), как вдруг с фор-марса (площадка на передней мачте) раздался голос: «человек за бортом», и в это время работавшие на баке видели, как вместе с оттяжкой (веревкой, привязанной к концу брам-реи), летел и один из их товарищей; некоторые слышали даже и звук удара... Фрегат в это время еще не имел хода; сейчас же брошены были в воду концы (веревки) и спасительные буйки, из которых один был с фалшвеером, ярко и долго освещавшим все пространство возле фрегатского борта. Спустили на воду катер, но несчастного нигде не было видно и только найдена его фуражка, повисшая на якоре. Погибший был матрос Петр Аксенов. На другой день отслужена была панихида, и каждый из нас от глубины души помолился о покойном товарище, так неожиданно прекратившем свое земное странствование.

... В 8-м часов утра мы увидели Fukuye, около полудня подошли к южной оконечности острова Нипона и в 4 часа пополудни бросили якорь в нагасакской бухте.»

Заграничные известия.

Чрезвычайное японское посольство, которое находится в настоящее время в Берлине и в скором времени прибудет в Петербург, состоит из следующих лиц: чрезвычайного посланника Ивакуры с его четырьмя адьютантами: Кидо, Окуба, Ито и Ямагути, двух первых секретарей: Танахе и Гаха, второго секретаря Кузимото, третьего секретаря Сугиуры, четвертого секретаря Андо и личного секретаря посланника Куме, а также из комиссара министерства финансов Тапаки, секретаря комиссии Томиты и врача Фукуи. [76]

Заграничные известия.

Японское посольство привезено было 27-го февраля (11 марта), в час пополудни, в парадных экипажах, из берлинского «Hotel de Rome» во дворец для представления императору Вильгельму. В официальной газете «Reichsanzeiger» сообщают по поводу приемной аудиенции следующие подробности: «По прибытии во дворец, посольство было принято гофмаршалами, графами Перпонхером и Пюклером, после чего обер-церемониймейстер, граф Штильфрид, повел его в комнату перед аудиенц-залой, где его ожидали уже имперский канцлер князь Бисмарк и все находящиеся в Берлине генерал-адьютанты и флигель-адъютанты. Когда дежурный флигель-адьютант известил его величество о прибытии послов, двери в аудиенц-залу отворились и обер-церемониймейстер ввел первого японского посла и приставленных к нему других четырех, которых сопровождал имперский канцлер, а также толмача. Когда послы вошли в залу, двери за ними были затворены, и в ней остались во время аудиенции только имперский канцлер и обер-церемониймейстер. Его величество принял послов стоя и с обнаженной головой. Первый посол обратился к нему с речью на японском языке, которая была переведена толмачом на немецкий, и поднес его величеству кредитивную грамоту, которую император передал имперскому канцлеру. Ответ императора, произнесенный по-немецки, был переведен толмачом на японский язык. По окончании аудиенции, обер-церемониймейстер приказал отворить одну половинку двери и впустить оставшуюся в смежной комнате свиту послов. После этого представления, послы и их свита ушли через настежь отворенные для них двери. Вслед затем, японское посольство имело аудиенцию у ее величества императрицы и королевы. Послы были не в национальной одежде, а в шитых золотом мундирах европейского покроя и в шляпах с перьями.

ПРИБЫТИЕ ЯПОНСКОГО ПОСОЛЬСТВА

Вчера, в воскресенье, 18-го марта, с курьерским поездом варшавской железной дороги, прибыло из Берлина в Петербург японское посольство, посетившее уже, как известно, Лондон и Париж. Лицо, прибывшее в Петербург в том же поезде из Берлина, сообщило нам следующие подробности о наших японских гостях. Посольство весьма многочисленно: кроме четырех посланников (двух старших и двух младших), оно состоит из нескольких секретарей, чиновников и молодых японцев, почти еще мальчиков. Между секретарями посольства — два американца, служащие как бы руководителями в сношениях посланников с европейскими дворами. Все члены посольства и их спутники одеты по-европейски. Все они с длинными волосами и, за исключением старшего посла, все носят усы, бакенбарды или французские бородки. Старший посол — лет сорока, с задумчивым и умным лицом; второй посол — совсем еще юноша с небольшими усиками, бородкой и густыми, роскошными волосами на голове. В движениях, манере носить платья, трости и проч., в приемах при курении сигар (которых большая часть не выпускают изо рта), члены посольства усвоили себе совершенно европейский характер. Только смугло-желтый цвет кожи да несколько плоский профиль выдают происхождение этих посланцев молодого преобразователя Японии.

Из Берлина японское посольство ехала в особом семейном вагоне, в сопровождении двух прусских генералов (из которых один украшен русским георгиевским крестом на шее) и гусарского оберофицера. На всех станциях их встречала громадная толпа народа. В Кенигсберге, где они обедали в особой зале, вокруг станции собралось чуть не все народонаселение города. В Вержболове прусские генералы сдали посольство на руки русским офицерам, высланным для встречи; но гусарский оберофицер сопровождал их до Петербурга. Посольство пересело в Вержболове в два императорские вагона; менее важные чиновники поместились в третьем семейном вагоне. На русских станциях посланники не выходили для завтрака и обеда. Им подавали кушанья в вагон; младшие члены посольство обедали в Луге за отдельным столом. На русских станциях слухи о проезде посольства тоже собирали огромные толпы народа. В Режице поезд, везший посольство, [77] обогнал поезд, на котором отправляется в Петербург из Варшавы гренадерский полк его величества короля прусского. Хор музыки этого полка был выставлен на платформе станции и приветствовал посольство тушем, и во все время, пока посольский поезд стоял на станции, военная музыка не переставала играть. Члены посольства слушали эту неожиданную серенаду, высунувшись из окон вагона, но не обнаруживая ничем производимого на них впечатления.

В Петербурге, на станции варшавской железной дороги посольству была сделана официальная встреча, и оно отправилось в придворных каретах в приготовленные для него помещения.

Сегодня, в два часа утра, посольство каталось в открытых экипажах по Невскому проспекту и по Морской, не обращая на себя ничьего внимания. Проходящие, очевидно, и не подозревали, что эти изящные джентльмены в богатых шубах и парижских шляпах — соотечественники тех японцев, которые в 1861 и 1863 годах обращали на себя внимание нашей публики странностью своих костюмов, головных уборов и бритых, женоподобных лиц.

Придворные известия.

В четверг, 22 марта, в час пополудни, в зимнем дворце, Его Величество Государь Император изволили принимать в аудиенции прибывшее в Санктпетербург японское посольство. Посольство это состоит: из посла Сиони-Томоми-Ивакура, товарищей его: Юссами-Такаючи-Кидо, Юзги-Хиробуми-Ито, Юзги-Масука-Ямагути, первых секретарей: Танабе и Гах, второго секретаря Куримото, третьего секретаря Сушвура, четвертого секретаря Андо, состоявшего при посольстве Итсикава, комиссара департамента министерства Танака, министра-резидента в Париже и Берлине Самесхима и первого секретаря мисии в Париже и Берлине Аоки.

26 марта (7 апреля), № 85.

Прибывшие недавно в Петербург японские посланники — вице-канцлер Ивакура и министры Кидо, Ито, Ямагути и Самешимо посетили на днях, как извещает «Journal de St.-Petersburg», с многочисленной свитой оберполицмейстера генерал-адьютанта Трепова, который принял их весьма радушно и, предложив им осмотреть достопримечательности столицы, отдал в их распоряжение одного из состоящих при нем чинов, подполковника графа Нирота. На другой день после этого посещения, г. оберполицмейстер произвел при японских гостях смотр петербургской пожарной команды; это новое для них зрелище привело их в немалое восхищение.

Японское посольство присутствовало, 25-го марта, на церковном параде лейб-гвардии конного полка. Члены посольства были одеты в парадных мундирах европейского покроя, богато вышитых [78] золотом, в белых брюках с золотыми лампасами и треугольных шляпах с золотым шитьем и плюмажем. У посланников этот плюмаж — белый, у секретарей и проч. — черный. Во время Высочайшего выхода на площадку перед манежем, представители Японии стояли в первом ряду многочисленной и блестящей свиты Государя Императора, приложа, подобно всем прочим членам этой свиты, руки к кокардам своих шляп. Молодые члены посольства имели чрезвычайно красивый и совсем европейский вид в своих парадных мундирах.

ЯПОНСКОЕ ПОСОЛЬСТВО В ПЕТЕРБУРГЕ

Нам сообщают, что в прошлый понедельник, 26 марта, японское посольство посетило Петропавловский собор и монетный двор. В соборе посол и его свита осматривали могилы покоющихся в нем членов российского императорского дома и особенно долго стояли над могилой Петра Великого, приемам которого в деле преобразования страны так очевидно подражает нынешний государь Японии. На монетном дворе члены японского посольства присутствовали при чеканке золотых и серебряных монет. В память их посещения, старшему послу была преподнесена большая серебряная медаль, выбитая по случаю 50-тилетнего юбилея санктпетербургского университета, четверо посланников получили в подарок коллекции всех золотых и серебряных монет, которые чеканятся на здешнем монетном дворе.

Осмотрев крепость, посольство посетило артиллерийский арсенал и патронную мастерскую и присутствовали при фабрикации металлических патронов.

Вчера, во вторник 27 марта, посольство ездило в Колпино и подробно осматривало тамошний завод. При членах посольства производились самые разнообразные работы и в том числе прокатка громадной плиты для корабельной брони. Начальство завода предложило посланникам и их свите роскошный завтрак, после которого продолжался осмотр завода.

Сегодня посольство, в полном составе, представлялось Государю Наследнику Цесаревичу и Государыне Цесаревне, а затем осматривало швальню военного министерства. Вечер посольство должно будет провести в Зимнем дворце.

Осмотр Кронштадта посольством, к сожалению, не может состояться, так как сообщение с Кронштадтом в настоящую минуту прервано. Чтоб хоть сколько-нибудь вознаградить себя за это, члены посольства собираются завтра посетить Ораниенбаум и посмотреть оттуда на Кронштадт.

Санкт-Петербург. 30-го марта 1873.

Интерес, возбуждаемый хивинской экспедицией, до такой степени отвлек общественное внимание от других азиатских дел, что в печати, да и в обществе, вовсе не слышно толков о других сопредельных нам частях Азии. А между тем здесь, в Петербурге, находится теперь чрезвычайное посольство от одной из этих стран и, притом, во многих отношениях от самой замечательной — от Японии. Посольство это, как мы знаем, самым почетным образом принято в наших официальных сферах. Члены его неутомимо предаются изучению замечательной нашей столицы, они привлекают на себя общее влияние на всех публичных собраниях, где только появляются. Русское общество, однакож, вправе интересоваться не одной внешней стороной этого посольства, но и его политическими задачами. Оно вправе вспомнить по этому поводу те вопросы, которые могут быть у Японии общими с Россией. Мы позволим себе, при этом случае, напомнить читателям об одном из таких вопросов — о сахалинском, и чтоб они могли прямо стать на твердую почву, приведем те исторические и дипломатические факты и документы, которые непосредственно относятся к делу.

Остров Сахалин до конца XVIII столетия весьма мало был известен и Японии, и России; ни та, ни другая держава не имели на него в это время никаких притязаний, да и не могли иметь, [79] потому что суда обеих наций почти не посещали берегов этой негостеприимной страны. В 1787 году Лаперуз, плававший у юго-западной части острова, где теперь встречаются наиболее многочисленные японские поселения, не видел там ни одного японца, а встречал только айнов, следы сношений которых с японцами были, впрочем, очевидны. Восемнадцать лет спустя после этого, русский мореплаватель, Крузенштерн, первый описал Сахалин на всем протяжении его берегов, и если б приложить к этому острову общую теорию европейского международного права о землях, населенных дикими народами, то до некоторой степени Россия могла бы претендовать, в силу этого обстоятельства, на исключительное господство над островом. Но здесь необходимо вспомнить, что когда Крузенштерн был в заливе Анива, то там уже находились японские рыболовные ватаги и даже селения; следовательно jus primae occupationis принадлежит японцам. В строгом смысле, впрочем, ни мы, ни они не водворялись прочно на сахалинской почве до самого последнего времени. И если в 1806 году, лейтенант Хвостов, по приказанию посланника Рязанова, разбросал по Сахалину несколько грамот, за своей подписью, где объявлял, что остров принят в исключительное владение российского императора, то это была одна из тех политических демонстраций, за которыми никакой законности не было признано самим нашим правительством, как легко видеть, например, из «Записок» Головнина, заплатившего за безобразия Рязанова и Хвостова двухлетним пленом на острове Мацмае. Таким образом ко второй половине XIX столетия вопрос о Сахалине был совершенно «открытым» и для России, и для Японии. Только с того времени, как русская эскадра адмирала Путятина появилась в 1853 году на японских водах, и этим почтенным морским офицером заключен был уполномоченными тайкуна симодский трактат, 26-го января 1855 года, Сахалин вошел в область международного права. Вот дословно статья договора к нему относящаяся: ⁶

«Отныне границы между Россией и Японией будут проходить между островами Итурупом и Урупом. Весь остров Итуруп принадлежит Японии, а весь остров Уруп и прочие курильские [80] острова к северу составляют владение России. Что касается острова Крафт (Сахалина), то он остается не разделенным между Россией и Японией, как было до сего времени».

Это странное условие, сколько известно, не имеет себе подобного в истории международного права, если исключить договор 1689 года с Китаем, где также сказано, что «прочие ж реки, которые лежат в средине между рекою Удью... и пр., которые до границы надлежат, неограничены ныне да пребывают». Но в Нерчинском договоре 1689 года тут же прибавлено: «понеже на оные земли заграничные великие и полномочные послы, не имеюще указу царского величества, отлагают ограниченье до иного благополучного времени»; в симодском же трактате, принадлежащем по времени ко второй половине XIX века, мы даже этой естественной оговорки совсем не видим. Оттого международная судьба Сахалина представляет и до сих пор нечто такое, чему тщетно было бы искать подобия на всем земном шаре, и конвенция 18-го марта 1867 года, которая, по-видимому, имела в виду несколько усилить обоюдные права двух соседних держав на этом острове, в действительности нисколько не поправила дела, запутанного в Симоде. Это легко видеть из самого текста ее, который мы здесь приведем in extenso: «Статья 1-я. Русские и японцы, водворенные на Сахалине, будут находится в отношениях мирных и дружественных. Всякое столкновение, которое могло бы возникнуть, будет разбираемо местными властями, а если они не в состоянии будут его уладить, то дело будет передано соседнему губернатору, русскому или (?) японскому. Ст. 2-я. В соответствии общему владению островом, русские и японцы будут иметь право разъезжать по всему пространству его и учреждать колонии, возводить жилые здания, магазины и промышленные учреждения везде, где еще их нет. Ст. 3-я. Туземцы острова сохраняют вполне их личную свободу и собственность. Они могут по доброй воле наниматься в услужение к русским или японцам, и если которые-нибудь из них войдут в долги, то могут производить уплату их работой или какой другой услугой. ⁷ Ст. 4-я. Если позднее японское правительство примет первое русское предложение (об уступке всего остова Сахалина России с вознаграждением Японии частью Курильских островов), то ближайший местный губернатор получит нужные полномочия для заключения окончательного договора. Ст. 5-я. Все вышеизложенные условия войдут в силу немедленно по получении их местными властями на Сахалине, и, во всяком случае, они сделаются им известными не позднее шести месяцев от настоящего дня. Все вопросы, непредвиденные в частности настоящей конвенцией, будут улаживаемы и решаемы местными властями обеих наций способом, означенным выше. Санктпетербург, 18-го марта 1867 года. Стремоухов, Конде-Яматано-ками. Исикава-Сунегано-ками».

Этим пока мы и кончим, потому что ведь это и в самом деле конец, т. е. конец официальный, дипломатический. Конечно, читатель будет не удовлетворен; он скажет: «Это предисловие без книги». Да; но вот книги-то мы и будем ждать от пребывания здесь почтенных японских послов, из которых г. Ивакура, вице-канцлер Японской Империи, справедливо, и не в одной своей стране, пользуется славой серьезного и светлого государственного ума. Напомним только читателям, что уже в 1869 году, как видно из сочинения г. Венюкова, в самой Японии находились люди, которые подавали йеддоскому правительству мысль уступить России Сахалин, «чтоб не сердить сильного соседа». Позднее, сколько известно, японские чиновники присматривались к тем Курильским островам, которые предлагались нами в обмен «обоюдного» права на «исключительное».

Осмотр японским посольством военно-топографического отдела главного штаба.

Членыяпонскогопосольстванеустаннопродолжаютосматриватьвседостопримечательности Петербурга. Вчера, 31 марта, они посетили, между прочим, военно-топографический отдел главного штаба и с особым вниманием остановились на фотографированных работах, которых производство было вкратце объяснено им начальником картографического заведения, г. Штубендорфом. Они рассматривали при этом не только карты, воспроизведенные светорезьбой, но и художественные гравюры, причем объявили, что им было бы совестно беспокоить осмотром [81] гальванопластического заведения, приготовляющего медные доски, так как производство это им хорошо знакомо и, вероятно, одно и то же здесь, как и в других местах. Из фотографического павильона они спустились в чертежную, где осматривали картографические работы, не выставочные, а находящиеся в самом производстве, как, например, большую карту Северной Азии, на которой отчасти уже нанесен и очерк Японии. Встретив здесь автора «Обозрения Японии», г. Венюкова, послы расспрашивали его о времени пребывания его в их отечестве, вспоминали Иеддо, Йокагаму, Иокоску и были очень довольны, когда г. Венюков напомнил, что в прекрасном их отечестве он пользовался всеми удобствами европеизма и радушием туземных властей, доходившим до того, что европейцы перевозились между Иокоской и Йокагамой совершенно бесплатно. Послы пожелали видеть снова г. Венюкова в их стране. Осмотр съемок и карт занял около получаса времени, причем почетные гости военно-топографического отдела с интересом рассматривали съемки Сахалина, специальную, хромолитографированную карту России г. Стрельбицкого и множество планов русских городов. План Петербурга тут же был сличен ими с местностью, открывающеюся из окон главного штаба. Прекрасная карта Италии и Швейцарии, находящаяся еще в работе, обратила на себя внимание отделкой гор, чрезвычайно рельефной. Словом, послы уехали из отдела, по-видимому, очень довольные всем, тем, что видели.

3 (15 апреля), № 93. С. 4.

В «Journal Officiel», от 29-го марта (10 апреля), напечатано следующее сообщение: «В начале прошедшего месяца, правительство получило от своего поверенного в делах в Японии, графа Тюренна, телеграмму с известием, что правительство микадо отменило постановления, направленные против христианской религии и что христиане, которых коснулось в 1870 году постановление это во всей его строгости, будут освобождены. Из новейшей телеграммы, полученной от графа Тюренна, видно, что распоряжение это уже обратилось в совершившийся факт».

Заграничные известия.

Из Йокагамы (в Японии) пишут, от конца февраля, в «Кельнскую газету»: «Микадо осматривал японские произведения торговли и промышленности, предназначенные к отсылке на венскую всемирную выставку. Его приняли весьма торжественно и повели по всем комнатам. После его выставленные предметы осмотрела и императрица. Несколько дней спустя все было тщательно упаковано и принесено на зафрахтованный японским правительством французский [82] почтовый пароход «Phase», на котором находится 65 японцев, в том числе несколько рабочих, которые раскинут в саду выставки японский павильон. Их пригласил австрийский барон Штильфрид вместе с несколькими японскими девушками, которые будут разливать посетителям в этом павильоне чай и продавать разные редкости и фотографические изображения. Девушки заключили на год контракт, скрепленный английским консулом. Вице-президент японской комиссии на венской выставке, Сана, назначен посланником при дворе, а Кабугоши-Сана — чрезвычайным посланником в Петербурге. Посланник при итальянском дворе будет аккредитован и при Ватикане. Первый шаг к всеобщей военной повинности сделан. В силу прокламации микадо, на случай войны призваны будут к оружию молодые люди всех сословий — крестьяне, ремесленники, купцы и дворяне. С тех пор, как принято разделение на недели, дням даны особые названия. Они называются: солнце, месяц, огонь, вода, дерево, метал и земля; первые два дня названы по образцу немецких наименований Sonntag (от солнца-Sonne) и Montag (от луны-Mond); остальные — имена пяти стихий, играющих важную роль в литератуpax японской и китайской. По железной дороге из Иеддо в Йокагаму движение так значительно, что вскоре положены будут вторые рельсы. Это — говорит газета «Japon Herald» — весьма облегчит сношения между Токеем и Йокагамой, причем газета присовокупляет для пояснения, что, года четыре назад, название столицы Иеддо изменено в Токей. Во многих городах Японии одна или две — частью ежедневные, частью еженедельные — газеты. На станциях железных дорог устроены лавки, в которых продаются газеты и книги.

Заграничные известия.

Водной американской газете напечатано частное письмо, в котором супруга американского посланника в Йокагаме описывает прием у японского микадо как мужа ее, так и русского поверенного в делах в Японии, г. Бицова. Обоих дипломатов сопровождали и жены их. «Нас приняли — пишет вышеупомянутая дама — высшие японские сановники, после чего один из служащих в лейб-гвардии микадо провел нас через целый ряд коридоров, по великолепным коврам до крайних покоев дворца, где мы были преветствованы министром иностранных дел Соешимой, министром двора и обер-камергером. Вскоре потом вошли две прекрасно одетых статс-дамы, которые по представлении их нам объявили, что микадо и императрица готовы нас принять. Статс-дамы направились в тронную залу и мы пошли за ними. Соешима и придворный толмач Испебаши сопровождали нас, а за ними следовали чины двора. Микадо и императрица приняли нас стоя, чего мы никак не ожидали. Толмач представил нас, императорская чета пожала нам обе руки, села и пригласила нас занять места на приготовленных креслах с пунцовой и голубой обивкой. На микадо была роскошная шелковая одежда багрового цвета, поверх которой надет был сюртук с широкими рукавами. Супруга его была в коричневом шелковом платье, на которое надето было еще другое, багрового же цвета, с золотым шитьем. Я села по правую сторону от императора; возле меня расположилась жена русского поверенного в делах, г-жа Бицова, а далее заняли места г. Бицов и муж мой, г. Лонг. Соешима стоял недалеко от меня направо. С другой стороны от императрицы построены были в ряд семь статс-дам в прекрасных шелковых платьях. Волосы императрицы были убраны со вкусом и украшены лентами; она отчесала их от лба немного на бок. Рукава верхнего ее платья были очень широки и почти ниспадали до-полу. Лицо ее напудрено, а губы выкрашены красной краской; что же касается зубов, то она вымазала их черной краской. Зала убрана изящными иностранными коврами, но плохо меблирована. Я заметила серебряную подставку, на которой лежал японский ярко сверкающий хрусталь различных размеров. Микадо поблагодарил г. Лонга за дружелюбное расположение, выказанное японскому посольству, и американский народ за хороший прием, сделанный его посольству. Императрица спросила меня о здоровье моего семейства и изъявила надежду, что я, при первом удобном случае, приведу с собой мою маленькую дочь. Прием был замечательно церемонный и продолжался около получаса. Потом, Соешима подал знак, чтоб мы ушли. Когда мы встали император и императрица снова пожали нам руки и мы удалились с большой церемонией. Две маленькие хорошенькие девочки несли за нами шлейфы, что с ними случилось, впрочем, в первый раз. Наших слуг не допустили до этого, а мы объявили министру иностранных [83] дел, что нам такая помощь понадобится, и он взялся доставить нам прислугу, но заранее извинился, что дети, быть может, не совсем удачно справятся с делом. После этого нас повели в комнату, где мы уже были и там принялись угощать шоколадными пирожками розового цвета, красивыми на вид, но отвратительными на вкус, каштанами, апельсинами, белым вином и проч. По японскому обычаю, два ящика со всем этим угощением были присланы нам на дом».

Заграничные известия.

Император японский, представителями которого на венской всемирной выставке будут несколько комиссаров, намеревается в 1877 году устроить в Японии международную выставку и строго предписал своим представителям в Вене принять за образец устройство тамошней выставки бароном Шварц-Зендорном.

Путешествие Великого князя Алексея Александровича.

**) Из корреспонденции, получаемых нашей редакцией с фрегата «Светлана», одна — описывающая подробности пребывания его высочества великого князя Алексея Александровича в Японии и Владивостоке — уже в типографии, другая о пребывании его высочества в Манилле — посланная из Китая, находится на пути и ее предупредила настоящая корреспонденция, отправленная из Сингапура. Последнюю мы печатаем теперь, полагая, что интерес и своевременность сведений послужит достаточным оправданием в отступлении от хронологического порядка.

Заграничные известия.

Из Йокагамы пишут, от 4-го (16-го) марта, в «Кельнскую Газету»: «Японцы, имеющие частые соприкосновения с европейцами, имеют такую охоту к подражанию им, которая нередко доходит до смешного. Японская одежда часто соединяется с европейской, так как не все имеют средства совершенно переделать свой гардероб. Японская одежда с незначительными усовершенствованиями была наиболее к лицу японцам и наилучшим образом соответствовала бы их климату, и потому весьма прискорбно, что так-называемая цивилизация заставляет их носить рубашки со складками, воротнички, манжеты, узкие сюртуки и вырезанные жилеты. Правительство вторгается со своей регламентацией во все мелочи частной жизни японцев. Такие законы как установление днем всеобщего отдыха одного только воскресенья, вместо прежних языческих праздников, введение свидетельств на право охоты, для предотвращения несчастий от недозволенной стрельбы, запрещение крыть дома, во избежание пожаров, тесом, конечно, могут еще быть признаны полезными. Хорошо и новейшее постановление относительно браков между японцами и иностранцами, хотя и трудно понять, почему японка, вышедшая за иностранца, теряет свою национальность и свои наследственные права. По примеру священников-буддистов, теперь и монахиням и жрицам дозволено вступать в браки. Имеется в виду также издать закон, которым будет запрещено многоженство. Новейший закон касается разведения публичных парков в городах и селах. Это может быть очень полезно для общественного здоровья в тесных и грязных кварталах. Похвально и то, что императрица подает хороший пример тем, что не чернит себе зубов и не бреет бровей, как это делали прежде японские красавицы. К этому присоединяются еще другие законы. Например, запрещено брить головы и приказано только стричь волосы и носить шляпы; женщинам предписано не завиваться, а иметь простые прически, сделанные без посторонней помощи; актерам и акробатам дан трехлетний срок, чтоб они научились другому [84] ремеслу; в домах запрещено держать циновки, а на улицах не дозволяется более курить. Все эти законы так или иначе мотивируются: женщины должны вести себя целомудренно и прилично, а мужчины — были пристойными и работящими; циновки располагают к лени, курение же при множестве деревянных домов может быть опасно. Но, кроме двух приведенных нами разрядов хороших законов и таких, которые можно допустить, существует еще третий, положительно предосудительный: запрещается плевать на улице и спускать бумажных змеев. В городе Наби издан закон, которым предписывается есть хлеб в подражание европейцам, которые красивее, выше ростом, крепче и разумнее. Питание имеет, конечно, большое влияние на человека; но в Японии, где привыкли есть рис и рыбу, не так легко будет ввести на практике употребление в пищу хлеба. Гораздо легче было даже запретить, например, немцам есть хлеб, чем предписать японцам есть его. Японцы — народ смирный и добрый, и потому выносят безропотно всякие перевороты в своей общественной жизни, а, все-таки, реакция с их стороны когда-нибудь весьма возможна. Даймиосы, т. е. бывшие феодальные дворяне, не совсем довольны центральной властью микадо, и если ему не удастся укрепить свое правление раньше, чем эта реакция наступит, то все его нововведения могут рушиться, подобно карточному домику. Новейшее распоряжение правительства касается воинской повинности. Система ее заимствована у немцев. Рекрут набирают двадцатилетних; каждый должен служить три года в действующей армии, 2 года в первом резерве и потом до 40 лет во втором. На ряду с этим учреждено в отдельных округах нечто вроде милиции. Военные силы Японии должны состоять на будущее время в мирном положении из 31680, а на военном из 46360 человек, и, сверх того, из 4880 человек гвардии. Пехота на мирном положении будет состоять из 26880, а на военном из 40320. Кавалерия на военном из 450, артиллерия из 2700, инженерный корпус из 1500, обоз из 480 и флот из 900 человек».

Заграничные известия.

Вчера, несмотря на сильное ненастье, зеленая зала академии наук в 7 часов вечера была полна членами и гостями, собравшимися на обычное месячное заседание здешнего географического общества; оно открылось чтением протокола предшествовавшего собрания, и потом были прослушаны три доклада. Первый принадлежал доктору Вагенеру (Wagener), из Японии; почтенный доктор, живший в Японии и знакомый с ней сообщил о фарфоровом производстве этой страны, так интересующей нас, европейцев, своим замечательным стремлением к прогресу по всем слоям общественной жизни. Доклад был весьма интересен и прослушан с полным вниманием.

Заграничные известия.

Несколько времени назад уже ходил слух, что Япония просила у английского правительства совета и инструкции для устройства хорошего флота. Английское правительство охотно исполнило такую просьбу и разрешило нескольким офицерам, унтерофицерам и матросам поступить на три года в японскую службу. Их учительская деятельность проявится особенно в новой морской академии в Токае. Учредители будущего японского флота — один командор, два лейтенанта, один обер-инженер, два помощника его, два цейхмейстера, два штурмана, один плотник и 20-ть унтерофицеров и матросов отправятся на днях из Соутэмптона к месту своего назначения.

Санкт-Петербург. 29-го мая 1873г.

До настоящего времени нельзя сказать, кому принадлежит остров Сахалин — России или Японии. С тех пор, как капитан Невельской впервые доказал, что Сахалин — остров, совместное владение им русских и японцев не перестает быть спорным международным вопросом. В 1854 году, при наших переговорах с японцами в Нагасаки, Сахалин был признан «еще неразделенным», и такое его положение было официально засвидетельствовано симодским тракта [85] том 26-го января 1855 года, в котором, между прочим, сказано: «Что же касается острова Краф-то ⁸, он остается неразделенным между Россией и Японией, как было до сего времени» (ст. 2-я). Конвенцией 18-го марта 1867 года, «общее владение островом» было подтверждено соответствующими равными правами, представленными русским и японцам «на всем его пространстве» (ст. 2-я). И русские, и японцы, еще с конца прошлого столетия, пытались водвориться на Сахалине, но ни те, ни другие не сделали ничего, что могло бы подтвердить их права на владение островом. В 1803 году, когда Резанов ездил послом в Японию, Сахалин считался независимым от Японии; когда же, позже, в 1807 году, лейтенант Хвостов принял остров во владение России, русское правительство должно было признать поступок Хвостова «самовольным» и официально отречься от прав на Сахалин. С присоединением Уссурийского Края и особенно с открытием на острове, близ Дуй, залежей каменного угля, необходимого для отопления паровых судов сибирской флотилии, на Сахалине были устроены первые русские поселения и начались практические и научные исследования острова. Труды Рашкова, Старицкого, Лопатина, Шмидта, Сколкова и др. представили ряд исследований острова в метеорологическом, этнографическом и экономическом отношениях; по этим сведениям можно уже определить, хотя и не вполне точно, государственное значение для России этого острова, служащего дополнением Приамурскому Краю.

Путешествие Великого князя Алексея Александровича ⁹

(Корреспонденция «Голоса»)

Около 4-х часов пополудни, 15-го октября, фрегат «Светлана» входил в нагасакскую бухту, которой, кажется, самой природой суждено сделаться главным военным портом на крайнем Востоке. При входе в узкий пролив налево открывается эта живописная бухта, окруженная довольно высокими горами, покрытыми темной зеленью кипарисов. Длина бухты около пяти, средняя ширина около двух верст. Вход в нее как будто сторожит островок Папелеберг. Множество мелких заливов врезается в берега бухты и на склонах их разбросаны деревушки. Несколько батарей напоминают то недавнее время, когда вход в бухту был закрыт еще для иностранных судов. Теперь все изменилось: с батарей сняты орудия, и нагасакский рейд сделался самым любимым местом стоянки судов всех наций, флаг которых показывается в Тихом Океане. В благодатной нагасакской бухте всегда постоянная тишь и гладь; никакой ветер не волнует спокойных вод ее, окруженных живописными холмами и ущельями. На правой стороне, по склону горы, раскинулся самый город Нагасаки, состоящий из скученных одноэтажных деревянных домиков, крытых черепицей. Небольшой островок, примыкающий к городу и соединенный с ним мостами, есть известная «Децима» — голландская фактория, в которой, как в тюрьме, жили голландцы после изгнания всех европейцев из Японии; к этому островку с правой стороны примыкает европейская часть города Анча, с хорошей набережной и приветливыми деревянными двухэтажными домами, принадлежащие консулам, негоциантам и вообще европейцам, которых насчитывается здесь не более ста человек. На противоположной, т. е. на левой стороне бухты гнездится небольшая деревня Иноса, сделавшаяся чем-то в роде русской колонии: в близи ее обыкновенно становятся на якоре все русские суда, и теперь мы встретили здесь корвет «Витязь» под флагом начальника отряда судов Тихого Океана, контр-адмирала М. Я. Федоровского. «Витязь» первым приветствовал наш приход обычным салютом; ему последовал японский корвет «Ни-Син-Кан» и, наконец, французский клипер. Кроме корвета «Витязь», в одной из мелких бухт нагасакского залива стояла наша лодка «Морж», которая только-что вышла из дока и готовилась идти на станцию в Ханькоу. Из английских судов здесь находились большой военный транспорт и канонирская лодка.

Став на якорь мы салютовали японской нации, и береговая батарея в городе отвечала на наш салют тем же числом выстрелов. Потом начались обычные визиты командиров судов, и вскоре на [86] легкой гичке явился губернатор с двумя переводчиками, из которых один говорил по-русски. Все они были в своих парадных костюмах, т. е. в длинных шелковых халатах и с весьма оригинальным колпаком на голове. Колпаки эти делаются из черного крепа и загибаются назад, нижняя часть их обвязывается белой лентой из бумажной материи с бантом назади. Это самый древний головной убор японцев, введенный в употребление только четыре года назад, т. е. после последнего переворота. Губернатор, между прочим, объявил, что на другой день явится для представления к великому князю граф Дате, один из бывших удельных князей, присланный от микадо встретить его высочество в Нагасаки. Визит губернатора был непродолжителен; при съезде с фрегата, ему были отданы почести по чину вице-адмирала и салютовано 15-ю выстрелами. Вообще, приход нашего фрегата вызвал сильную канонаду на рейде, которая продолжалась около часа, и на долю фрегатских салютных орудий пришлось сделать 165 ответных выстрелов. Официальные визиты не мешали частным, и в кают-компанию явились свои дорогие гости, именно, офицеры с «Витязя» и «Моржа»; каждый встретил здесь своих товарищей, знакомых, и до позднего вечера длилась оживленная беседа; каждый вспоминал о своем прошлом, о плаваниях. От нас интересовались узнать новости о России; мы, с своей стороны, старались познакомиться с тем, что встретится в Нагасаки. Между прочим, офицеры с «Моржа» рассказывали о службе в сибирской флотилии и о всех трудностях, которые испытываются при переноске порта из Николаевска в Владивосток. Кроме гостей, наехала к нам масса японцев, предлагавших свои услуги по разным предметам: один поставляет воду, другой — провизию, большинство явилось за бельем, и все они, более или менее, говорили по-русски и отличались большой навязчивостью и низкопоклонством, превосходя в этом отношении даже китайцев.

На другой день, ровно в 12 часов, прибыл на фрегат граф Дате в сопровождении губернатора, командира корвета «Ни-Син-Кан» и двух чиновников министерства иностранных дел. На фрегате он был встречен с большими почестями: офицеры были в виц-мундирах и музыка играла марш. Граф с сопровождавшими его лицами спустился в адмиральскую каюту и через переводчика Марокко, говорящего по-русски, приветствовал великого князя с приходом, которого он ожидал здесь более трех месяцев, и от имени микадо передал его высочеству приглашение посетить Иеддо, прибавив, что он на своем корвете будет сопутствовать великому князю в этом путешествии. Его высочество, выразив полную благодарность за приглашение, отвечал, что он с удовольствием воспользуется случаем представиться в Иеддо его величеству микадо. После обмена приветсвий, великий князь и адмирал делали графу Дате некоторые вопросы о настоящем положении Японии, о флоте и морских сооружениях. Граф около часу оставался в адмиральской каюте и в это время подавали чай, разные фрукты, мадеру и шампанское. Перед отъездом Дате просил великого князя сделать честь принять обед в том доме, который приготовлен был для его величества в Нагасаки. Великий князь с благодарностью изъявил согласие на обед, назначив для этого следующий день, но перебраться на берег отказался. При отъезде графа, фрегат салютовал ему 17-ю выстрелами. Костюм этого важного сановника нисколько не отличался от остальных — тот же головной убор, такой же халат из какой-то прозрачной шелковой материи светлозеленого цвета, на ногах башмаки, вместо сандалий, которые до сих пор еще остаются в Японии при официальных представлениях. Недоставало только косички, которая теперь уже не носится лицами, находящимися на коронной службе. Народ же, по прежнему, выбривает лоб и с боков зачесывает волосы вверх, где и собирает их в одну короткую косицу, перевязанную шнурком ¹⁰. В тот же день адмирал с своим штабом делал ответные визиты, сначал на рейде, а потом на берегу, где посетил губернатора и графа Дате. 17-го октября, его высочество, в сопровождении адмирала, командира фрегата и некоторых офицеров, отправился в город. Великого князя сопровождал катер, в котором находились начальник отряда судов Тихого Океана, командир и офицер «Витйзя». Как только великий князь отъехал от фрегата, с японского корвета раздался салют в 21 выстрел, потом корвет расцветился флагами и матросы, разойдясь по реям, кричали «ура». На пристани ожидал великого князя граф Дате, губернатор и переводчик, а также и почетный японский караул в мундирах французских стрелков. С пристани все отправились пешком, [87] предшествуемые взводом японских войск; по улицам во многих местах также расставлены были войска и густая толпа народа шпалерами стояла по обеим сторонам и безмолвно смотрела на великого князя и всех сопровождавших его лиц. На дворе дома, который был приготовлен для его высочества, также стоял почетный караул, и при появлении великого князя горнисты играли полный поход. Нельзя не заметить при этом, что и французские мундиры не могли в такое короткое время придать японским солдатам воинственной осанки. Непривычный костюм сидел на солдатах довольно неуклюже, при маршировке они сбивались с ноги и, вообще, воинственность к ним привилась еще очень мало, и они показались нам довольно комичными. Дом, в который мы вошли, находился на горе и господствовал над всей японской частью города; в нем недавно останавливался микадо, когда он на своем броненосном фрегате летом делал путешествие по Японии. Дом этот устроен так же, как и все японские дома: стены его выдвижные и только в приемной комнате мягкая циновка заменена французским ковром, мало гармонировавшим с простотой остальной обстановки комнат, отличающихся безукоризненной чистотой. Здесь нам прежде всего подан был чай, очень невкусный, по японскому обычаю без сахара; потом, перед каждым явился лакированный поднос с кастора (вроде нашего бисквитного теста) и разными конфектами, между которыми на первом плане находилась рыба с загнутым хвостом и головою, сделанная из сахара и раскрашенная яркими цветами. Потом подано было вино — херес вместе с биттерсом. Все это великому князю подавалось самим губернатором. Наконец последовало приглашение к столу, сервированному по-европейски, но только в двух отдельных комнатах. В одной обедал великий князь, граф Дате, адмиралы и командиры судов, в другой — губернатор и все офицеры. Обед приготовлен был в европейском вкусе, но отличался бесчисленным количеством весьма однообразных блюд. Он продолжался не менее трех часов, и мы не без утомленья, оставив обеденную залу, отправились на фрегат. Граф Дате и губернатор провожали великого князя до самой пристани; по обеим сторонам узких улиц горели костры, и, несмотря на это, несколько человек несли в руках зажженные связки бамбуковых палок. Сверх того, город во многих местах был иллюминирован разноцветными фонарями, которые часто загорались, искры от костров летели всюду и, потому, иллюминация не обошлась без пожара. Сгорело два дома, в тушении которых принимала участие команда корвета «Витязь». В этот вечер иллюминовались также некоторые из европейских домов, и особенно эфектно освещен был дом германского консула, г. Вестфаля, который временно исполняет обязанность и нашего вице-консула.

Спустя день адмирал М. Я. Федоровский, желая познакомить великого князя с характером японских угощений, устроил в одном из ресторанов японский праздник. Кроме его высочества, адмирала, командиров и некоторых офицеров эскадры, приглашен был граф Дате, губернатор и командир японского корвета. Сначала в комнате не было даже стульев и мы сидели, по-японски, на циновке; скоро, разумеется, этот способ сидения оказался тяжелым, явились стулья и маленькие столики, на которых подавались японские кушанья. Прислуживали за этим обедом гейки в своих парадных киримонах, другие гейки в той же комнате пели и играли на струнных инструментах, которые обыкновенно бывают трех родов: самсин, гошто и бива. Первый из них похож на гитару с тремя струнами из тонких крученых шелковых нитей, пропитанных лаком; на нем обыкновенно играют лопаточкой из слоновой кости; гошто — японская арфа с 13-ю шелковыми струнами; для игры на ней одеваются искусственные когти из слоновой кости и, наконец, бива, похожая на виолончель, на котором играют так же, как на самсине. В антрактах между пением являлись на сцену танцовщицы, большей частью маленькие девушки; они танцевали какой-то характерный танец, состоящий из разных жестикуляций, весьма однообразных и скоро надоедающих. Сверх того, танцы чередовались с драматическими представлениями, принадлежащие к образцам сценического искусства времен самых отдаленных. Наконец, в виде сюрприза, явился на сцену знакомый всем русским морякам японец Бонгро, который давно уже состоит чем-то вроде поставщика дерева для судовых надобностей и в рассказах своих обладает большим комизмом. Изучив немного русский язык, он довольно удачно копировал некоторых из наших офицеров, посещавших прежде Японию, и немало потешил всех своими рассказами. Самый обед состоял больше чем из сотни блюд, представлявших самые невозможные соединения; особенно преобладала вареная рыба в различных видах. Часто подавалась тертая рыба, смешанная с куриным мясом, каштанами и всевозможной зеленью, даже с морской капустой; сырая рыба, нарезанная мелкими ломтиками и т. п. Все это приготовлено было очень чисто и подавалось в лакированных чашках с крышечками. Рис заменял хлеб; две палочки [88] исправляли должность ложек, вилок и ножей. Все это было пресно, без соли, и надолго оставляло во рту неприятный вкус. В промежутках между кушаньями гейки усердно наливали горячее саки, представляющее некоторое подобие дурного рейнского вина. Командир корвета «Витязь» П. Н. Назимов, принявший на себя роль хозяина, придерживаясь вполне японского обычая, обходил многих из приглашенных и пил их здоровье. Это делается таким образом: хозяин, в сопровождении двух геек, подползает к гостю, кланяется ему до пола, одна гейка подает лакированную чашечку, другая наливает в чашку горячее саки, хозяин еще раз кланяется, выпивает и сам обливает чашку горячей водой и передает ее гостю, тогда гейка наливает саки гостю, который кланяется хозяину и выпивает вино, обливая, сейчас же, чашку горячей водой. Потом хозяин идет к следующему по старшинству гостю и так обходит всех, стараясь иногда, вместо маленькой чашки подать гостю большую — это уже хитрость гостеприимного хозяина.

Самый город Нагасаки представляет мало интересного: европейская часть его очень мала и нисколько не увеличивается, так как торговая деятельность здесь падает и переходит в Коби, куда начинают уже понемногу переселяться коммерческие деятели. Особенное внимание путешественника привлекает находящийся в Дециме так называемый «базар». Он представляет собой самый большой и разнообразный выбор ваз и всех фарфоровых японских изделий. Деревянные лакированные вещи, привозимые сюда из Миако (Киото), здесь дешевле, чем где-нибудь в Японии.

Окрестности Нагасаки в высшей степени живописны; между ними найдется немало таких уютных и приветливых уголков, в которых природа является во всем своем привлекательном беспорядке, без всякого участия искусства. Одно из более живописных окрестных мест представляет деревня Тогитео, находящаяся верстах в 12-ти от города. Она обыкновенно посещается путешественниками, любителями природы, и великий князь, по предложению графа Дате, съездил туда, несмотря на довольно трудную горную дорогу, по которой можно пробраться только верхом.

Довольно живописно также местоположение другой деревни, Иноса, о которой я уже упоминал и которая для нас, русских моряков, имеет особенное значение. Здесь еще в 1859 году японским правительством уступлен был экипажу фрегата «Аскольд» храм, или, лучше сказать, комнаты при храме, в которых и жили офицеры и команда фрегата, когда тот исправлялся после тайфуна, выдержанного в Китайском Море. Теперь еще бонзы вспоминают об этом времени и хранят, как драгоценность, диван, подаренный им командиром этого фрегата. Впоследствии в храме устраивали госпиталь для больных с русской эскадры. Печальная необходимость заставила приобрести подле самого храма землю для кладбища, на котором уже покоится прах двух офицеров и 30-ти матросов с разных наших военных судов, плававших в этих морях. Сослуживцами покойных над могилами офицеров поставлены большие памятники, а над матросами — гранитные доски с надписями, начинающимися, впрочем, уже несколько изглаживаться. Кладбище содержится очень хорошо, благодаря попечению старшего бонзы, получающего за это небольшое ежемесячное вознаграждение из сумм жертвуемых офицерами приходящих в Нагасаки русских судов. Прибытие нашего фрегата значительно увеличило этот денежный фонд, благодаря пожертвованиям адмирала, всех лиц, служащих на «Светлане», и особенно крупному дару его высочества. В Иносе существовал еще прежде так-называемый капитанский дом, в котором устраивался офицерский клуб, но потом, когда в продолжении трех-четырех лет суда наши не плавали в этих морях, японцы дом этот срыли и на месте его устроили огороды. Теперь наши владения ограничиваются одной только баней, в которую обращен дом бывшего начальника эскадры, контр-адмирала Ендогурова. В Иносе больше, чем где-нибудь в Японии, развит русский элемент: здесь каждый несколько понимает по-русски и всякий мальчишка, встретившись с русским офицером или матросом, кричит: «здравствуй!» Вообще здешние жители относятся к нам в высшей степени сочуственно, и, потому Иноса сделалась любимым местом прогулок офицеров. В этом селении есть уже три ресторана: «Москва 1-я», «Москва 2-я» и «Кронштадт». Так как в Иносе представляется для разгула менее средств, чем в городе, то сюда спускаются обыкновенно гулять наши матросы.

В последние дни пребывания «Светланы» в Нагасаки, граф Дате предложил великому князю посмотреть на борцов, которыми славится Япония. Местом для борьбы назначена была арена, устроенная для этого случая близ дома, находившегося в распоряжении его высочества. В борьбе приняли участие 60 юношей, от 15-ти до 20-летнего возраста. Все они разделены были на два лагеря [89] — восточный и западный. Все борцы предварительно представились зрителям: весь их костюм состоял только из длинного цветного фартука желтоватой материи, обшитого золотой или серебряной бахромой. Когда борцы установились по обеим сторонам арены, явились перед каждым лагерем по мальчику, в каких-то разноцветных фантастических костюмах, и выкликнули с каждой стороны по одному борцу. Вышедший на арену судья боя зорко следил за правильностью приемов противников. Борьба в некоторых случаях была довольно продолжительна; иногда побитый борец не уступал первенства своему противнику и между ними возобновлялся бой до трех раз. Борьба эта была для нас довольно занимательна и, сверх того, всех смешила интонация постоянного выкликивания имен борцов одним из мальчиков, прикрывавшим каждый раз лицо свое веером.

Перед снятием с якоря, на нашем фрегате дан был обед, на который приглашены были граф Дате, губернатор и командиры судов, стоявших на рейде.

Путешествие Великого князя Алексея Александровича ¹¹

ПРЕБЫВАНИЕ ФРЕГАТА «СВЕТЛАНА» В ЯПОНИИ И ВЛАДИВОСТОКЕ

(Корреспонденция «Голоса») (Продолжение)

24-го октября, утром, «Светлана» с корветом «Витязь» оставила нагасакский рейд и отправилась через внутреннее Японское Море в Юкагаму. В этом переходе сопровождал нас японский корвет «Ни-Син-Кан» под флагом графа Дате. На другой день, около 8-ми часов утра, мы входили уже в Симоносакский пролив и любовались его живописными берегами. Пролив этот весьма извилист и местами довольно узок; он напомнил нам наши абоские шхеры. Гористые острова, поросшие до самой верхушки красивой зеленью кедров, в грациозном беспорядке теснятся друг возле друга, образуя на каждом шагу мелкие заливчики и бухты; море не шелохнется между этих островов, изрытых ущельями и долинами. На склонах холмов, по островам разбросаны деревушки, а на левом берегу самого пролива раскинулся город Симоносаки, еще неоткрытый для европейской торговли. Пройдя пролив, мы вступили в так-называемое внутреннее или Средиземное Море, начинающееся большим плесом в 90 верст, за которым берега опять сходятся, но уже не представляют той красоты видов, которой отличался пройденный нами пролив. Горы только местами покрыты зеленью; верхушки же их голы. Вообще, здесь нет той дикости и той грандиозности, которой обыкновенно отличаются скалистые шхеры.

Далее нам опять предстоял извилистый фарватер, и так как его нельзя было проходить ночью, то мы должны были вечером бросить якорь у острова Сикок. С рассветом 25-го октября снова началось шхерное плавание; по обеим сторонам потянулись те же горы с весьма разнообразными очертаниями берегов; наш лоцман-норвежец отлично знал местность, и мы так скоро шли вперед, что ночью во втором часу прибыли на рейд Коби и Хиото. Город этот, еще только в 1868 году открытый для европейцев, расположен по берегу круглой бухты, при подножии гор, высота которых доходит до 1900 футов. В центре бухты, по набережной, тянется целый ряд красивых европейских домов с верандами, возникших только за последние 3-4 года. Близость города Осаки способствует быстрому процветанию нового Коби, который с каждым годом увеличивает свои торговые обороты вывозов произведений Осаки. Нельзя сомневаться, что с окончанием железной дороги, которая дойдет до Киото, еще более увеличится торговое значение этого вновь открытого порта. На рейде мы нашли английский клипер, который в 8 часов утра с поднятым флагом снялся с якоря и, проходя мимо фрегата, салютовал великому князю 21 выстрелом, и матросы по реям приветствовали криками «ура». Японский корвет «Ни-Син-Кан» также салютовал и расцветился флагами. Примеру японца последовала голландская яхта и некоторые из комерческих судов других наций. Вскоре после подъема флага приехали на фрегат представиться его высочеству губернатор Хиого и после него губернатор Осаки, по числу жителей (около 300000), считается в Японии вторым городом. При отъезде обоих губернаторов, [90] фрегат им салютовал, японский корвет отвечал на салюты, и таким образом здесь повторилась та же канонада, какая происходила и на нагасакском рейде. В полдень его высочество съехал на берег осматривать город, и тогда с японского корвета последовал новый салют. На пристани великий князь был встречен графом Дате и хиогским губернатором. На пристани стоял почетный караул и здесь же представлялись его высочеству все иностранные консулы, акредитованные в Коби. Потом, после загородной прогулки к водопаду Нунобикино-таке, великий князь осмотрел самый город, с его заманчивыми магазинами бронзовых и деревянных лакированных изделий, и к обеду возвратился в гостиницу. Гостиница была весьма красиво убрана флагами и гирляндами из зелени и цветов. Наконец, когда смерклось, и его высочество отправился на фрегат, оба города — японский Хиого и европейский Коби, иллюминовались тысячами огней, причем особенно эфектны были набережная и все европейские дома. Буква «А» горела во многих местах и около дома голландского консула она отличалась особой грандиозностью. Японский корвет также иллюминовался самым блестящим образом: оба борта и все реи его представляли сплошные линии огней, отражавшихся гладкой поверхностью рейда.

На другой день великий князь, в сопровождении адмиралов, командиров и многих офицеров эскадры отправился на маленьком японском пароходе в Осаки. Граф Дате и хиогский губернатор сопутствовали его высочеству в этом путешествии. Утром, в 8-м часу, пароход оставил хиогский рейд, а в начале 10-го часа он входил уже в реку по обоим берегам которой расположен город Осака. Батарея, защищающая вход в реку, приветствовала великого князя салютом в 21 выстрел. По обеим сторонам реки стояло множество джонок, которые уродством своим превосходили даже китайские. Несколько землечерпательных машин и забойка свидетельствуют о том внимании, какое обращается японцами на облегчение свободного судоходства по реке Оасаке. Около 10 часов утра пароход пристал к таможенной пристани, на которой ожидали прибытия его высочества губернатор и вице-губернатор города Оасака, а также выстроен был взвод солдат. С пристани великий князь приглашен был в залу таможни, убранную русскими и японскими флагами. Посреди залы, на особо устроенном возвышении, находилось кресло и перед ним стол, покрытый японской парчой. Его высочеству предложено было занять кресло, а все сопровождавшие его лица разместились на скамейках, стоявших по обеим сторонам возвышений. Здесь представлен был великому князю английский консул в полной парадной форме. По японскому обычаю, подавался чай и фрукты, и, затем, все приглашенные отправились в храм, в котором приготовлено было помещение для его высочества. Торжественный въезд в город происходил в следующем порядке: впереди шел взвод солдат; за ним ехали верхами вице-губернатор, губренатор и потом уже великий князь рядом с графом Дате, наконец адмирал и все офицеры. По обеим сторонам узких улиц стояли толпы народа, безмолвно глядевшего на наш поезд, и нельзя было не удивляться той сдержанности и уважению к порядку, которые существуют у японцев, ни одним лишним движением не нарушивших торжества церемонии. Еще недавно при проезде губернатора весь народ падал ниц: теперь напротив, ни один японец даже поклоном не приветствовал своих высоких сановников и только все с любопытством смотрели на нашего великого князя и сопровождавших его лиц. Проезжая по городу, нельзя было не заметить, что он несколько отличается от других японских городов, которые обыкновенно так похожи друг на друга, что стоит только видеть один, чтоб составить себе полное понятие о всех остальных. Оасака, как мы заметили, расположен при реке; она разветвляется здесь на несколько рукавов, соединенных между собой целой сетью каналов, через которые переброшены мосты. Это дает своеобразный вид городу, называемому некоторыми японской Венецией. Но в здешней Венеции нет богатых паллацо; а напротив, дома очень невзрачные, большей частью одноэтажные, и только над некоторыми надстроен второй этаж; все они близко теснятся друг к другу и составляют одну сплошную массу. Лицевая комната каждого дома, большей частью, занята лавкой, а в остальных живет японская семья, и живет так чисто, что этому может позавидовать каждый европеец. В храме Хонгвансиео, назначенном для великого князя, четыре года назад останавливался микадо и с тех пор из храма вынесены были все идолы и он обращен в правительственный дом. Теперь громадные букеты цветов в массивных бронзовых вазах расставлены были по обеим сторонам входа, обширная зала драпирована русскими и японскими флагами, и соединенные с залой комнаты, назначенные для его высочества, представляли весьма роскошное соединение японской обстановки [91] с европейской. В них расставлены были старинная бронза, фарфор и разные мелкие японские безделушки, и по золотому фону выдвижных щитов изображены были различные растения, деревья и птицы. Приемная комната выходила на небольшой садик с прудом, в котором плавали черепахи и золотые рыбки; тут же вблизи устроен был и цветник. Рядом с этой комнатой, в нише находились образцы полного древнего японского вооружения: старинные сабли, ружья, лук и стрелы. Длинные коридоры отделяли помещение великого князя от комнат, приготовленных для лиц свиты; офицеров же разместили в главном храме, разделенном на три отделения, из которых в одном утроен был parlor (гостиная или приемная), а в двух остальных — спальни с настоящей японской обстановкой: шелковыми тюфяками, шелковыми ватными кирамонами (халатами), вместо одеял и т. п. Распорядители позаботились о малейших мелочах, чтоб всем было хорошо и удобно. После завтрака, сервированного и приготовленного по-европейски, все мы отправились осматривать город. Нас ожидало множество одноместных колясочек, так называемых джиннерихма, которые везлись двумя японцами, в синих рубашках и панталонах, с золотою перевязью на голове. Один из них, заменяющий коренную лошадь, помещается между оглоблями, а другой, в роли уносной, бежит впереди и тянет коляску желтым шарфом, привязанным к перемычке между оглоблями. Разместившись в джиннерихма, мы помчались почти так же скоро, как на лошадях, и надобно удивляться привычке и способности этих скороходов бежать по 2—3 версты, не останавливаясь ни на одну минуту. Подобный способ передвижения существует в Японии очень недавно и настолько привился, что в настоящее время в Иеддо насчитывается уже до 15-ти тысяч одноколок. Проехав множество узких улиц, мы очутились, наконец, за городом, где на возвышенном месте стоит древняя гранитная крепость, господствующая над всей северозападной частью города и защищающая дорогу в Киото (Миако), прежнюю резиденцию микадо. В крепости великий князь встречен был комендантом, всеми офицерами и почетным караулом. В этой крепости пять лет назад некоторое время держался со своими войсками последний тайкун Стотсбачи. Он отступил сюда после потерянного сражения между Оасаки и Миако. Тогда всех войск у него было до 8000 человек, с которыми он легко мог сопротивляться войскам микадо, но почему-то не решился защищать крепость: сжег ее и убежал в Иеддо. Там он целый месяц провел в каком-то апатическом состоянии, сидел один, не говоря ни слова и, несмотря на советы своих приближенных, не предпринимал ничего, чтоб восстановить власть свою в Японии. Наконец, он сложил с себя звание тайкуна и в настоящее время живет в своем имении, недалеко от горы Фузиамы, где, как говорят, занимается изучением иностранных языков.

Весь переворот в правлении Японии совершился внезапно и с необъяснимой для европейца легкостью. Еще с ХII-го столетия микадо вполне утратили свое значение, и целые пять веков находились под гнетом тайкунов, так что все грозило падению той династии, которая существовала более двух тысяч лет. С переменой династии тайкунов, т. е. с XVII столетия, микадо опять окружены были внешним почетом; но никто не подозревал, чтоб когда-нибудь этот так-называемый «духовный император» мог захватить в свои руки власть, которой так долго пользовались сиагуты или тайкуны, хотя самый народ всегда считал настоящим императором не тайкуна, а микадо. По рассказам японцев, переворот этот произошел следующим образом: три лица, которым владетельные князья доверили управление своими уделами, письменно заявили, что лучшим средством для возрождения страны может быть только окончательное уничтожение уделов, тем более, что земля и все постройки на ней издревле принадлежали не князьям, а правительству, которое на этом основании имеет полное право воссоединить под своей властью уделы, назначив в вознаграждение князьям пенсию, соразмерную с количеством земли, находившейся в их пользовании. Нужно заметить, что эти управляющие сумели устроить дело таким образом, что сами князья предложили микадо свои земли и войска. В числе этих князей был и князь Саутсумский, самый могущественный и богатый изо всех 76 удельных владетелей. Он имел большое войско и даже флот, в составе которого был и броненосный фрегат; все это он передал в руки микадо. Таким образом, в короткое время удалось полное объединение Японии, совершившееся почти без кровопролития. Теперь один из этих управляющих занимает высокий пост государственного советника при микадо, а два другие бесследно пропали из своих домов и, по всему вероятию, заплатили жизнью за свое смелое предприятие. [92]

Долго любовались мы с высоты крепости на широко раскинувшийся город и окружающие его обширные засеянные поля. Роскошная равнина их тянется на десятки миль и вдали окаймляется высокими песчаными горами, которые местами только поросли зеленью и кустарником. Вблизи крепости бросается в глаза правильный четырехугольник высоких каменных казарм, в которых помещаются войска, квартирующие в Оасаки. Невдалеке от казарм находится красивое здание монетного двора, единственного в Японии. На высотах, в некотором удалении от города, видны храмы с их оригинальными крышами и башнями.

Из крепости наш длинный поезд отправился опять в город, где мы заезжали в лавки. Оасаки особенно славится своими шелковыми и бронзовыми изделиями, а бронзовые изделия довольно и дешевы. После обеда в одной из обширных зал храма устроено было пение и танцы: гейки в парадных кирамонах играли на своих струнных инструментах и в то же время две другие гейки на одном месте выделывали различные движения ногами и при этом жестикулировали наискучнейшим образом. В антракте между пением и танцами являлись фокусники, очень искусные; некоторые из их довольно цинических выходок указывают вообще на свободные нравы японцев. На другой день погода несколько испортилась: всю ночь шел проливной дождь; в воздухе было свежо и даже холодно. Рано утром, в тех же дженнерихма отправились мы сначала в ботанический сад, принадлежащий одному частному владельцу, и потом в храм, который считается самым древним и будто бы существует 1200 лет. Он состоит из нескольких отделов и больше всего поражает один из них, построенный в виде башни, высотою до 80 футов и очень тяжелой архитектуры. Башня эта состоит из пяти различных этажей, одинаковой величины с очень красивой деревянной резной работой. Храм построен Сеотоктисом, сыном одного из микадо, который ввел буддизм в Японии и настолько увлекся им, что сам сделался бонзой. В этом храме показали нам несколько древностей, принадлежавших Сеотоктису — два сабельные клинка, маску, стрелы, разные амулеты, какой-то инструмент вроде флейты и, наконец, киоту с божками — произведение самого Сеотоктиса. Тут же видели мы длинную хартию, на которой написаны разные молитвы; ей насчитывают теперь 750 лет. Отсюда мимо полей, засеянных рисом и редькой, мы проехали к кладбищу с массивными памятниками. При кладбище есть храм, построенный в честь одного из микадо, по имени Сумеиос, которого боготворят в Японии и считают покровителем мореплавания. Кладбище прорезывается каналом, через который перекинут весьма оригинальный мост: он почти вертикально поднимается вверх и также круто опускается вниз; в досках с обеих сторон сделаны узкие отверстия, в которые нужно ставить ногу; только таким образом и можно перейти этот странный мост.

Чтоб дать сколько-нибудь отдохнуть своим возницам, мы заехали на короткое время в загородный японский ресторан, и потом отправились домой. Путь предстоял весьма далекий и наши скороходы должны были более часа бежать по узким улицам города. Здесь, после спешного завтрака, губернатор предложил великому князю посмотреть борцов. На дворе была устроена арена, на которой и происходила весьма интересная борьба уже не юношей, как в Нагасаки, а совершенно взрослых атлетов с развитой мускулатурой. Зрелище также началось с того, что обе стороны представили зрителям борцов в их оригинальных фартуках. Потом на арену вбежали двое борцов, из которых один быстро был свален с ног своим противником; на победителя сейчас же бросился другой боец, потом третий и борьба продолжалась до трех пор, пока один из них не одержал победу; тогда на победителя набегали по очереди новые борцы, и все это происходило так быстро, что в короткое время всем удалось испробовать свою силу и ловкость. После этого началось второе отделение: герольд выкликивал имена борцов и они сейчас же схватывались, силясь или свалить друг друга с ног, или вывести за арену. Когда все настоящие борцы перебывали на арене, тогда начали выходить и бороться уже охотники из окружающей арену толпы.

Было четыре часа пополудни, когда мы отправились на пароход. Поезд наш опять был несколько торжественный: впереди шли войска и за ними тянулись наши одноколки; по обеим сторонам улиц теснилось множество народа и густая толпа ожидала прибытия великого князя возле пароходной пристани. Войдя на пароход, великий князь, по совету графа Дате, приказал принести корзины с фруктами и потом все мы бросили эти фрукты в толпу, которая [93] с восторгом ловила градом сыпавшиеся мандарины и другие плоды. Около 5-ти часов, простились мы с Оасаки, и пароход тронулся в обратный путь — в Коби. При выходе из реки, батарея опять салютовала. В 7 часов вечера мы прибыли на фрегат, где уже готов был обед, к которому приглашены были от имени великого князя граф Дате, губернаторы оасакский и хиогский, а также и все консулы, живущие в Коби. Тотчас после обеда великий князь отправился на берег в «Union Club», где в этот вечер небольшое общество здешних европейцев устроило в честь его высочества спектакль: разыгрывалась оперетка и водевиль на немецком языке. Несмотря на отсутствие дам, спектакль удался вполне и всем доставил большое удовольствие. Зала театра убрана была флагами, между которыми на почетном месте красовался русский флаг и наш государственный герб, очень красиво сделанный из цветов. Вечер закончился ужином, сервированным весьма эфектно: из букетов цветов составлены были флаги всех наций, перемешанные с нашим русским военным флагом. Этим ужином закончился радушный прием жителей вновь возникшего города, который и теперь уже занимает довольно почетное место в ряду торговых пунктов дальнего Востока.

(Корреспонденция «Голоса») (Продолжение)

На другой день, т. е. 30-го октября, рано утром, фрегат «Светлана», в сопровождении тех же судов, снялся с якоря и отправился в Юкагаму. Погода нам вполне благоприятствовала, и мы под парами довольно скоро подвигались к цели. Вечером, 31-го октября, увидели мы Фудзиаму с ее снежной вершиной, достигающей до 12400 фут. высоты. Самый верх горы как будто срезан, и потому вся фигура ее весьма характеристична. Еще в далекой древности потух этот вулкан и на его вершине образовалось обширное озеро. Фудзиаму у японцев считается священной, и изображения ее часто можно видеть на деревянных лакированных изделиях и на выдвижных щитах, которыми отделяются комнаты в японских домах.

Утром, 1-го октября, мы бросили якорь на юкагамском рейде. Подходя к нему встретили японскую шхуну, которая отсалютовала и присоединилась к эскадре. На рейде стояли военные суда различных наций и между ними два флагманские броненосные фрегата — французский «Belliqueuse» и японский «Риодзокан», оба под контр-адмиральскими флагами. Сейчас же начались обычные салюты и визиты адмиралов и командиров судов; потом приезжали граф Дате, юкагамский губернатор и другие высшие чины японской администрации, назначенные встретить здесь великого князя. На другой день происходил торжественный съезд его величества на берег. Как только баржа великого князя под флагом отвалили от фрегата, сейчас же последовал салют со всех судов, стоявших на рейде; матросы разошлись по реям и все суда расцветились флагами. Около пристани выстроен был почетный караул; горнисты играли полный поход. Здесь его высочество встретили граф Дате, губернатор и все местные консулы, которые и были представлены великому князю. Потом его высочество сел в карету с графом Дате и русским поверенным в делах, г. Бютцовым. В следующей карете ехали оба адмирала и далее, по старшинству, командиры и офицеры эскадры. Японский адмирал и командиры судов также участвовали в этой торжественной процессии, впереди и сзади которой шли японские войска. Улицы были полны народом; на домах консулов и некоторых европейцев развевались флаги. В доме, приготовленном для его высочества, великого князя встретил родственник микадо, князь Ари-Сугава. После представления все сели около стола, и тогда Ари-Сугава встал и произнес следующую речь: «Наша империя весьма осчастливлена тем, что ваше императорское высочество посетили ее, несмотря на дальнее плавание. Позвольте поздравить вас с миром и спокойствием вашего государства и со здоровьем Его Императорского Величества, вашего августейшего родителя и всего августейшего семейства. Его величество император Японии поручил мне встретить ваше императорское высочество и сопровождать по железной дороге до Императорского дворца Енреокван. Вместе с тем, его величество просил выразить вашему императорскому высочеству [94] его искреннее желание иметь любезное свидание с вами в своем главном дворце». В ответ на эту речь великий князь выразил свою искреннюю благодарность за тот радушный прием, который встречает он в Японии, и сказал, что с удовольствием спешит в Иеддо, чтоб лично представиться его величеству микадо. Речи великого князя и князя Ари-Сугава переводил Сиго, бывший переводчиком при японском посольстве в Петербурге. Потом, по японскому обычаю, подан был чай и шампанское с японским угощением и с неизбежной сахарной рыбой. Спустя полчаса, великий князь простился с князем Ари-Сугава, и весь поезд в прежнем порядке отправился в дом нашего поверенного в делах, где также приготовлены были комнаты для великого князя. Проведя два дня в Юкагаме, его высочество по железной дороге отправился в Иеддо.

Ровно в час пополудни, 4-го ноября, тронулся экстренный поезд, и через 40 минут мы были уже в Иеддо. Обе станции железной дороги, т. е. юкагамская и иеддская, были украшены зеленью и на флагштоке, обвитом тоже зеленью и цветами, развивался русский военный флаг. В Иеддо на станции великий князь встречен был князем Ари-Сугава, канцлером и министром иностранных дел Сайосимо, который особенно расположен к России. Здесь же представился великому князю начальник духовной миссии в Японии, архимандрит о. Николай, который 10 лет уже живет в Японии и вполне предан трудному делу распространения христианства между японцами. Со станции великий князь отправился во дворец Енреокван, расположенный близ; моря и построенный в европейском стиле. Дворец этот — небольшой одноэтажный дом, к которому с обеих сторон примыкают два флигеля, так что он имеет вид буквы П. Внутренняя обстановка дворца — совершенно европейская и только одни обои напоминают об оригинальном японском вкусе и отличались большой пестротой красок. Они состояли из медальонов различной формы, чаще, впрочем, веерообразной, на которой изображены японские игры, цветы, птицы, рыбы. Богатые и изящные произведения Японии — старинные бронзовые вазы, фарфор, старинные croisonne — дополняли роскошную обстановку. Галерея дворца, с другой стороны выходит на обширный двор, на котором были устроены эстрады для разных драматических представлений. Вечером она освещалась разноцветными фонарями, между которыми висела клетка с птицами. Вблизи были устроены цветники с различными растениями в горшках, расставленных в шахматном порядке, и тут же у самой галереи бил фонтан; вода его падала в громадный бронзовый бассейн или чашу, весом в 13000 футов. Чаша эта весьма древняя, корейской работы и недавно только подарена микадо одним из бывших удельных князей.

Вскоре после приезда представлялись великому князю министры, президент палаты и государственные советники. После обеда, к которому приглашены были министр иностранных дел и граф Дате, начались танцы и пение геек, в высшей степени скучные и однообразные; только какой-то танец с веером был несколько сносен; все остальные состояли из кривляний, решительно непонятных европейцу.

На другой день было назначено представление к микадо. В условный час его высочество, в сопровождении адмиралов К. Н. Посьета и М. Я. Федоровского, поверенного в делах, командиров и офицеров судов эскадры, отправился в главный дворец, защищенный четырьмя укреплениями. Чтоб добраться до дворца микадо нужно было проехать четыре моста, проведенные через рвы с водой, и, сверх того, восемь массивных ворот; дворец Гоосиео, в котором живет молодой властитель Японии, есть большое одноэтажное здание, выстроенное в японском стиле. Для народа доступны только первые два укрепления, в остальные вход дозволен не иначе как по билетам. Проезжая через этот ряд крепостей, мы всюду встречали войска с преклоненными знаменами и с ружьями «на караул»; горнисты играли полный поход. В одной из первых комнат дворца, в нише, сидели музыканты, игравшие что-то из древней японской музыки, отличающейся странными дисонансами и составляющей непременную принадлежность всех торжественных встреч и церемоний. Пройдя ряд небольших комнат, мы достигли, наконец, тронной залы, в глубине которой находится возвышение, разделяющее залу на две половины. На этом возвышении и ожидал великого князя микадо, одетый в белый шелковый халат, фасон которого несколько отличался от обыкновенных халатов; широчайшие панталоны были яркого пунцового цвета. На голове маленькая черная шапочка, сзади которой вверх идет длинное перо, шириной около вершка; обвод этого пера сделан из китового уса, а средина из крахмаленного черного крепа с звездочками в шахматном порядке. Великий князь стал на возвышение с противоположной [95] стороны и близ его высочества у возвышения находились адмирал и все офицеры по старшинству; на противоположной стороне стояли японские министры.

Микадо встретил великого князя следующею речью: «Совершая кругосветное плавание, ваше высочество удостоило посетить и мое государство. Какая для меня радость приветствовать вас! Надеюсь, что Государь Император и Государыня Императрица находятся в добром вожделенном здоровье и вся ваша империя в мире и счастии. До сего времени ваша почтенная империя с моим государством, как находящиеся в близком соседстве, были в добрых дружественных отношениях. Нынешнее же прибытие вашего высочества еще более скрепит дружескую Связь обоих государств. Может ли быть для моей страны большее счастье и для меня большая радость?» На эту речь его высочество отвечал следующее: «С самого вступления на берег Японии, я с нетерпением ожидал приятной минуты встречи с вашим величеством. Я был принят во владениях вашего величества с радушием, которое возбудило во мне живейшее желание выразить вам чувства моей признательности. Она усилена теперь ласковыми словами вашего величества. Я с восторгом расскажу Государю Императору, моему августейшему родителю, о встрече с вашим величеством и о пребывании в Японии, где, по повелению вашему, было сделано все, что способно побудить во мне сожаление о том, что я не могу продлить мое пребывание в ней. Сердечно был бы рад, если б посещение мое вашего величества и Японии способствовало упрочению той дружбы, которая, к счастью, существует между обоими государствами и которой так желает Государь Император». После этой речи великий князь представил микадо сопровождавших его лиц и потом, оставив дворец, отправился в экипаже во дворцовый парк, совершенно закрытый для публики. Парк этот отличается красивым местоположением и видами; в нем растут тысячелетние кедры, есть огороды и плантации шелковичных червей, которыми, как мы слышали, любит заниматься супруга микадо. Несколько киосков разбросано по парку и близ одного из них остановились наши экипажи. Здесь уже ожидал великого князя микадо с своей свитой. За отдельным столом поместился император, великий князь и князь Ари-Сугава. К этому столу придвинут был другой, где сели канцлер, министр иностранных дел, граф Дате, адмиралы К. Н. Посьет и М. Я. Федоровский, поверенный в делах г. Бютцов, действительный статский советник В. Ф. Мечин, командир фрегата О. К. Кремер, командир «Витязя» Назимов, доктор Кудрин и флаг-офицер лейтенант Тудер. Сзади микадо стоял его церемониймейстер. Здесь подан был чай с японским угощением и конфеты. В другом киоске было приготовлено угощение для офицеров эскадры. Микадо прежде всего обратился с несколькими словами к адмиралу К. Н. Посьету, поверенному в делах г. Бютцову и адмиралу М. Я. Федоровскому. Адмиралу Посьету микадо сказал следующее: «Вашими заботами о воспитании его высочества вы оказали великие заслуги перед вашим отечеством. Я извещен об этом и ныне, с прибытием его высочества, имея случай вас видеть, прошу верить моей радости». На это К. Н. Посьет сказал следующее: «Мне лестно, что о моих слабых трудах известно вашему величеству. Видя милостивое внимание вашего величества и радушие, с которым Япония встречает нашего великого князя, мне приятно думать, что во главе причин, давших повод к посещению Японии его высочеством, я могу считать, может быть, и свои рассказы о Японии и японцах после первых посещений мной страны, которая теперь под управлением вашего величества испытывает ряд многозначительных преобразований». Поверенному в делах, Е. К. Бютцову, микадо сказал следующее: «Вы в добром здоровье. Ныне с прибытием его высочества исполнилось мое желание, прежде выраженное вам». М. Я. Федоровскому, который прежде еще представлялся императору, он сказал: «Вы в добром здоровье с тех пор, как я вас видел. Рад и еще вас видеть». Гг. Бютцов и Федоровский ¹³ отвечали его величеству на его речи, и потом после непродолжительного разговора, император предложил великому князю пройтись по парку и, дойдя до наших карет, простился. [96] Великий князь отправился во дворец Енреокван. В тот же день мы успели еще посетите Сибу. Это громадный тенистый сад с столетними кедрами, в котором находится 14 храмов и столько же могил тайкунов последней династии, которая существует с XVII-го столетия. Массивные бронзовые фонари, залитые золотом, стоят по дороге к храмам. Теперь, когда все ценное начинает уже уничтожаться, фонари с каждым годом редеют и старинная бронза обращается в дело, как метал. Храмы эти совершенно похожи один на другой по своей внутренней отделке, в которой замечательная художественная работа проглядывает во всякой вещи. Здесь любителя найдет обширное поле для своих исследований, тем более, что Иеддо слишком беден другими памятниками искусства. Наружные стены храмов выштукатурены, так что все здание смотрится каменным. Крыши остроконечные с вздернутыми углами, карнизы и весь подбой их сделаны из резного дерева весьма тонкой работы; тут, большей частью, видны изображения драконов и аистов. Внутри также везде превосходная резная работа из кипарисного и камфарного дерева, столбы выполированы, как мрамор и, большей частью, вызолочены; вообще бросается в глаза гладко-полированное дерево на щитах, и даже пол покрыт какой-то черной глянцевитой массой и блестит, как мрамор. Между столбами стоят разноцветные хоругви; в глубине алтаря обыкновенно находится колоссальное изображение Будды, обставленное канделябрами и массивными бронзовыми вазами с цветами. Тут же стоят чашечки с рисом и дощечки, на которых, для поминовения, пишутся имена усопших.

Обед в этот день прошел очень оживленно, несмотря на присутствие двух японских сановников — канцлера и министра иностранных дел. Последний как-то особенно выдается между всеми японцами, отличающимися страшной молчаливостью, наводящей препорядочную скуку, особенно при недостатке образованных переводчиков. После обеда, в одной из зал дворца устроено было фехтование, которое весьма развито у японцев. Очень часто бой при одинаковом искусстве бойцов оканчивается борьбой, и здесь уже кроме ловкости играет роль физическая сила, с которой один у другого старается сорвать с лица маску.

Утром на следующий день великий князь был несколько встревожен пожаром, который начался над его спальней в то время, когда он еще спал. Усердно натопленная чугунная печь накалила трубу, сделанную из дерева; труба вспыхнула, а за ней загорелась и крыша. При легкой японской постройке домов, пожар этот грозил сделаться серьезным, но, к счастью, был скоро замечен. Явились пожарные трубы, правда, очень жалкие, которые едва доставали до крыши этого одноэтажного дворца. Однако же пожар был скоро прекращен разбором крыши. Сейчас явился к великому князю товарищ министра двора с извинением от микадо, и его высочество просил передать императору свою просьбу не налагать никакого взыскания за этот ничтожный случай. 

Перед завтраком нам предложили посмотреть весьма интересную игру, которая по-японски называется «дакью». Участвующие в ней разделяются на два лагеря — белый и красный; каждый лагерь состоит из шести всадников, которые на всем скаку должны захватить с земли ракетою шар своего цвета и бросить его в отверстие деревянного щита: брошенный шар сейчас же выставляется на шесте. Когда какой-нибудь лагерь успеет выставить шесть шаров, тогда поднимается особенный значок и противный лагерь уже перестает заниматься ловлей своих шаров, а напротив, всеми силами старается мешать противникам поймать седьмой шар — единственный на всей арене. Тогда каждый из них отбрасывает этот шар дальше от щита, отбивает его ракетою, когда кто-нибудь силится захватить, потом выбивает из ракеты, если шар захвачен, и, наконец, налетают все противники в тот момент, когда этот шар бросается в окно. Вообще нужно иметь много ловкости и искусства, чтоб одержать победу. При окончании игры, побежденный лагерь обыкновенно спешивается, тогда как победители с гордостью верхом уезжают с арены. После них являются новые партии всадников, и начинается новый бой. Участвующие в этой игре имеют особый полосатый костюм и шляпы с громадными полями, красные или белые, смотря по цвету лагеря.

В этот же день микадо приехал во дворец Енреокван, чтоб отдать визит его высочеству. Здесь великий князь представил ему супругу нашего поверенного в делах, г-жу Бютцов. Это был первый случай, что европейская дама представлялась японскому императору, который еще пять лет назад был невидим для народа и вместе с почестями испытывал вполне тюремную жизнь. [97] После обычного японского угощения, микадо и великий князь, через отворенные двери комнаты, выходящей на галерею, смотрели драматическое представление, которое давалось на одной из эстрад, устроенных в саду. Древняя классическая музыка, перешедшая в Японию от китайцев, аккомпанировала мало понятным кривляньям актеров, олицетворявших древний период японской жизни. Представление было разделено на три картины: первая состояла из танцев, которые изображали весеннюю прогулку в саду; во второй картине — дикарь достал вино и, не зная его действия, постепенно упивался, и, наконец, в третьей картине олицетворялась древняя легенда о двух птицах, летавших при построении какого-то храма. Костюмы действующих лиц отличались большой роскошью и, как говорили нам, были совершенно верны исторически. После этого спектакля микадо пригласил великого князя в сад, находящийся при нашем дворце. Сад этот очень живописно расположен у самого моря и имеет свою пристань. В нем так же, как и в саду при главном дворце, находится несколько киосков, и самый обширный из них со всех сторон окружен широким каналом, через который переброшен легкий мост, обвитый зеленью. В этом киоске было готово уже угощение, состоящее, по обыкновению, из чая, который на этот раз имел вид зеленой пенящейся жидкости: чай этот у японцев считается самым элегантным напитком и требует большого искусства при приготовлении. Хор военной японской музыки под управлением капельмейстера-немца, играл сначала наш национальный гимн и потом несколько маршей. В то же время пускали дневные ракеты, разрывавшиеся в воздухе на тысячи разноцветных фонариков весьма разнообразной формы. После чая подали шампанское, и тогда микадо, встав, провозгласил тост за здоровье великого князя, который потом ответил тостом за здоровье его величества микадо. Вскоре потом микадо предложил его высочеству свой большой фотографический портрет в роскошной рамке, украшенной его гербами и выразил желание иметь у себя портреты нашего Государя Императора и самого великого князя, а в заключении подан был его высочеству и всем сопровождавшим его лицам список подарков, пожалованных его величеством в память посещения Японии. Выразив свою благодарность, великий князь простился с императором и удалился в свое помещение.

Время перед обедом занято было представлением маленьких акробатов и танцами на канате. К обеду в этот день были приглашены некоторые министры, и после представлялись его высочеству восемь бывших японских князей, получивших в настоящее время титул, который некоторые переводят словом «граф». После этих князей представлялись посланники и поверенные в делах, акредитованные в Японии. День закончился представлением фокусников и китайскими тенями, при котором присутствовали все посланники. Великий же князь, с утра еще чувствуя себя нездоровым, провел вечер в постели и следующие два дня не выходил из своих комнат. Это не мешало, впрочем, являться разным фокусникам и акробатам, которые в разные часы дня давали свои представления на эстрадах в саду, в присутствии офицеров, приезжавших с эскадры. Японские фокусы требуют страшной ловкости, но в то же время, весьма неэффектны. Являлись к нам, между прочим, и художники, которые в весьма короткое время (от 7—9 минут), изображали цветы, петуха, водопад и т. п. Акробаты сменялись драматическими представлениями или пением гик-ва. Это, по непривычному для нас однообразию, начинало наскучать; особенно казалось нам монотонным пение при звуках японских гитар; но в том, что мы не находили особенной приятности в продолжительном наслаждении японскими удовольствиями, виновато было различие европейского и японского вкусов и привычек, а отнюдь не наши добрые хозяева, которых радушие и гостеприимство были выше всяких похвал. По временам ездили мы по городу, который раскинулся на громадное пространство и весь изрезан каналами, впадающими в реку О-Гава, главную артерию путей сообщения в Иеддо. Через каналы перекинуты мосты, иногда полусгнившие, мостовых нет, на улицах везде выбоины, так что, сидя в джиннерихма, приходится привскакивать на каждом шагу. Как говорят, Иеддо занимает пространство до 28-ми квадратных миль и по пространству считается первым городом после Лондона. В остальном он ничем не отличается от остальных японских городов: такие же невзрачные дома, как всюду; те же лавки, заваленные товарами, на каждом шагу продаются съестные припасы, зелень, фрукты, разные религиозные и туалетные принадлежности, мелкий фарфор, обувь (сандалии) и пр. Сандалии до сих пор еще не выходят из употребления, особенно у женщин. Сандалия есть собственно соломенная подошва; она привязывается на бумажные чулки (с местом для одного большого пальца) шнурком, проходящим по подошве, у большого пальца. Для ходьбы по грязи [99] вместо сандалий японцы носят деревянные подставки — род скамеечек. Кроме лавок с мелкими товарами часто встречаются громадные магазины с товарными мануфактурными изделиями, преимущественно с шелковыми и лакированными; последние доходят до страшных цен, так что небольшой шкафик стоит 4000 р. Эти громадные магазины всегда пусты; здесь ничего не выставлено и всякую вещь, тщательно укупоренную, выносят обыкновенно из кладовых, что чрезвычайно неудобно, особенно при большой медленности японцев. Часто приходилось нам проезжать мимо кварталов, принадлежащих прежним князьям: по улице тянутся длинные одноэтажные здания без окон. Они служат как бы забором, за которым скрываются внутренние помещения, большей частью с садами, занимающими громадное пространство. В этих длинных зданиях обыкновенно жила княжеская прислуга и войско. Массивные ворота, постоянно запертые, ведут внутрь дворов, закрытых для глаз народа.

По выздоровлении его высочества, назначен был парад войскам японской гвардии и армии, которые обучаются у французских офицеров. Утром, в 9 часов (9-го ноября), великий князь отправился во дворец к микадо и потом, вместе с ним в открытой коляске прибыл на площадь, где выстроено было до 8000 войск. Все части войск оказались прекрасно выученными; построения делались отчетливо и красиво, и только офицеры, командовавшие взводами, были несколько неуклюжи и комичны в своих французских мундирах; солдаты же в массе имели очень недурной вид. После смотра микадо пригласил великого князя во дворец, предложив осмотреть внутренние комнаты, и здесь представил его высочество императрице Охарука, своей супруге, которая приветствовала его высочество несколькими словами. Императрица была с распущенными волосами в весьма длинном ярко красного цвета кирамоне и в руке держала громадный веер. Она имеет довольно красивую наружность и летами немного старше микадо: ему 21, а супруге 23 года. По примеру всех японок, императрица бреет брови и красит черной краской зубы. Во время представления, при ней находились восемь придворных дам в таких же костюмах. В свите его высочества при представлении императрице находились генерал-адьютант К. Н. Посьет, контр-адмирал М. Я. Федоровский, поверенный в делах г. Бютцов и действительный статский советник Мечин. Сверх того, приглашены были некоторые посланники, канцлер и министр иностранных дел. Таким образом, все эти лица были первыми из европейцев, которые проникли в тот внутренний мир японского микадо, который до сих пор был закрыт для всех. Это обстоятельство может служить самым красноречивым доказательством того невиданного до сих пор расположения, которое оказано было в Японии нашему великому князю. Расставаясь с его высочеством, микадо предложил проводить его в Юкагаму и посетить наш флагманский фрегат «Светлану». Отъезд из Иеддо назначен был его величеством через два дня, т. е. 11-го ноября, в 7 часов утра.

По возвращении со смотра великий князь имел время посетить в тот же день храм Асакус и по пути заезжал в дом богатого японского купца Мутцуе, который открыл банки в некоторых городах Японии. Дом Митцуе построен в европейском стиле и отличается очень красивой архитектурой. С бельведера его открывается чудный вид на весь Иеддо. Здесь представлялось его высочеству купечество, которое, держась еще старых обычаев, кланялось великому князю в ноги и с наклоненными головами выслушало его короткую речь, в которой великий князь благодарил их за радушный прием и пожелал полного процветания их торговли. В этом Доме собраны были гейки, подавались фрукты, чай, шампанское. Полюбовавшись с бельведера красивым видом на город, великий князь вскоре отправился в Асакус — храм, построенный в честь Квинона Будиссатова, которому, между прочим, приписывают силу посредничества между небом и землею и который стоит только одной степенью ниже Будды. Громадные ворота, украшенные деревянными арабесками, ведут в величественное здание храма, окруженное широкой галереей. Главный алтарь отделяется массивными золоченными колоннами и за ними толпятся тысячи народа, особенно почитающего этот храм. Вокруг него разросся сад с вековыми тенистыми деревьями и прудами; тут же образовался почти целый город лавок, японских ресторанов, театр марионеток, и несколько лет назад открыт кабинет фигур из papier mache. Фигуры эти расставлены в нишах и изображают, большей частью, различных святых, чтимых буддизмом и оставивших свое имя в истории или в преданиях. Всех фигур насчитывается до 50-ти и работа их, в художественном отношении, стоит нисколько не ниже восковых фигур в известном кабинете [100] г-жи Тюссо в Лондоне. Только женские лица не совсем удачны; лица же стариков, а также руки, ноги, какое-нибудь дырявое рубище поражают сходством с действительностью.

В тот же день князь Ари-Сугава давал обед его высочеству в своем дворце. Во время обеда гейки играли на китайских струнных инструментах; музыка эта далеко оставляет за собой японскую: в ней есть уже мелодия и она слушается не без удовольствия. После обеда был устроен фейерверк, и вскоре потом мы простились с гостеприимным хозяином.

Пребывание наше в Иеддо закончилось соколиной охотой, устроенной графом Дате в одном из бывших его поместий, где находится большое озеро, буквально запруженное утками. Из этого озера в сад проведены искусственные каналы, в которые кладется корм, приманивающий обыкновенно по утрам уток. Когда они зайдут в эти каналы, тогда, по сделанному знаку, выпускают с руки сокола, к ноге которого привязан длинный шнур. Сокол, завидя утку, на всем лету стремительно нападает на свою жертву. Сокола сейчас же притягивают шнурком назад и тогда дают ему обыкновенно утиную печень, и только благодаря этой подачке, извлекают из его когтей утку, которую он начинает уже терзать своим клювом всегда в том месте, где находится печень. В продолжение часа, проведенного нами в этом саду, пятью соколами поймано было 16 уток. Сокол ценится здесь довольно дорого, именно, около ста рублей.

В этот же день великий князь посетил школу, устроенную трудами архимандрита Николая. В ней находится, в настоящее время 75 воспитанников, большей частью взрослых, которые с успехом учатся русскому языку, и между ними находятся желающие принять православие. В Иеддо есть еще другая школа, находящаяся при министерстве иностранных дел: она состоит во владении чиновника нашей миссии г. Трахтенберга и содержится на суммы японского правительства; в этой школе теперь находится до 30 воспитанников.

11-го ноября, утром, назначен был выезд великого князя из Иеддо. В условленный час прибыл во дворец Енреокван микадо и вместе с его высочеством отправился на станцию железной дороги. К сожалению, ночью еще начался дождь и погода до того испортилась, что помещала предполагавшимся морским эволюциям на юкагамском рейде. Поэтому, микадо отложил посещение судов до 13-го ноября и, проводив великого князя до Юкагамы, отправился обратно в Иеддо. В Юкагаме, между тем, готовили в честь великого князя бал в немецком клубе, назначенный также 13-го ноября. Накануне этого дня его высочество давал на фрегате большой завтрак, к которому приглашены были юкагамский губернатор, все консулы, командиры судов, стоявших на рейде, а также некоторые члены немецкого клуба.

Наконец, настал весьма памятный для фрегатской жизни день 13-го ноября. В 8 часов утра великий князь отправился на станцию железной дороги для встречи императора и потом вместе с ним поехал на флагманский броненосный фрегат. Лишь только катер с императором и великим князем отвалил от пристани, начался общий салют, все суда на рейде расцветились флагами и матросы по реям кричали «ура». В то время, когда его высочество вместе с микадо осматривал японский фрегат, на грот-брам-стенге его подняты были два флага: штандарт его величества микадо и флаг великого князя. По съезде с фрегата, оба флага были спущены, и тогда последовал новый салют со всех японских судов. Ровно в 10 часов микадо прибыл на «Светлану», где был встречен с должными почестями: младшие офицеры и гардемарины находились фалрепными на трапе ¹⁴; у схода с трапа на палубе микадо встретил командир фрегата ¹⁵ и потом представлены ему все офицеры, бывшие на шканцах. Команда стояла во фронте; музыка в это время играла марш. Обойдя фрегат, микадо спустился в адмиральскую каюту и пошел по батарейной палубе. Тогда пробили тревогу, и его величество смотрел на наше артиллерийское учение, сначала в батарее, а после на верхней палубе. Потом вызваны были стрелковая и абордажная партии с одновременным действием у орудий. Далее пробита была пожарная тревога [101] и начали действовать помпы. Кроме микадо на фрегат в числе приглашенных гостей были из японцев князь Ари-Сугава, канцлер, министр иностранных дел, товарищ морского министра, церемониймейстер и директор морской академии в Иеддо; а из иностранцев: французский адмирал Гарно, все посланники и поверенные в делах. Когда у нас на «Светлане» окончились все ученья и пробили отбой, тогда по сигналу с флагманского корвета «Витязь» началось на других судах нашей эскадры парусное ученье. Со спуском сигнала, на корветах «Витязь», «Боярин» и «Богатырь» спущены флаги, которыми расцвечены были суда, и потом спущены и тотчас снова подняты брам-стеньги и брам-реи и поставлены все паруса. По уборке парусов, моментально, все суда опять расцветились флагами. Все эти маневры были исполнены с замечательной быстротой и отчетливостью; корветы «Боярин» и «Витязь», стоя рядом, силились превзойти друг друга, и трудно сказать, кому из этих судов принадлежала пальма первенства. После этого началась гонка шлюпок под веслами. Первоначально предполагалось сделать гонку под парусами; но по случаю штиля пришлось ее отложить. В то время, когда шлюпки строились в линию, на фрегате по желанию микадо был вызван хор песенников и, при акомпанименте бубнов и других инструментов, раздалась удалая матроская песня, а потом и пляска, в продолжении которой микадо и все японцы с видимым удовольствием следили за ловкими движениями наших фрегатских плясунов. Началась гонка: потянулся первый ряд шлюпок — катера; передовой катер, проходя мимо фрегата, встречен был криками «ура» и музыка играла «туш». Потом прошли вельботы и, наконец, еще другие катера. Японские военные суда в это время снялись с якоря, и по сигнальной пушке с «Светланы», начали один за другим проходить по правую сторону нашего фрегата. Матросы, расставленные по вантам «Светланы», встречали каждое проходившее судно дружными криками «ура», а японские матросы отвечали «о-гайя». Первым из японских судов проходил броненосный фрегат под контр-адмиральским флагом, за ним следовал наш знакомец «Ни-Син-Кан», далее три военные шхуны и одна лодка. Пройдя под кормой «Светланы», японские суда направлялись в море и здесь, т. е. при выходе с рейда, построившись в линию баталии, открыли беглый огонь и скоро скрылись в густом дыме выстрелов. В это время великий князь пригласил своих гостей к завтраку, сервированному в адмиральской каюте, и микадо, по-видимому, остался очень доволен европейской кухней. В конце завтрака начались тосты; первый тост был провозглашен великим князем за здоровье его величества микадо, который отвечал тостом за здоровье великого князя. Потом адмирал К. Н. Посьет провозгласил тост «за процветание японского флота и за постоянную дружбу России с Японией». Спустя некоторое время, великий князь предложил на французском языке тост за здоровье присутствующих членов дипломатического корпуса, и тогда старший из них, итальянский посланник, поблагодарив его высочество за оказанную честь, выразил желание, чтоб все государства, представители которых находятся теперь на фрегате, были постоянно в таких же дружеских отношениях с Японией, как в настоящее время. Было уже три часа, когда кончился завтрак, и в это время японские суда в уменьшенном расстоянии друг от друга еще раз последовательно проходили мимо «Светланы», и музыка на броненосном фрегате играла русский национальный гимн. В половине четвертого часа, его величество микадо оставил фрегат и на нашей барже отправился на берег, сопровождаемый общим салютом всех судов, стоявших на рейде, и криками «ура» их матросов, расставленных по реям. Таким образом, фрегат наш был первым европейским военным судном, которое посетил император Японии. На пристани масса народа ожидала приезда микадо, который прямо отправился на станцию железной дороги и на экстренном поезде в Иеддо.

Вечером в тот же день великий князь и многие из офицеров русской эскадры присутствовали на балу, данном немецким клубом в честь его высочества. Залы клуба были очень красиво декорированы русскими флагами и гирляндами из зелени и цветов. Разные национальности соединились на этом балу, кончившемся, по обыкновению, ужином. Для великого князя и более почетных гостей ужин был сервирован в отдельной комнате. На том балу, продолжавшемся до 4-х часов утра, играла наша фрегатская музыка.

Погрузка угля задержала фрегат еще два дня на юкагамском рейде; она здесь идет в высшей степени медленно и мы едва-едва успевали принимать в сутки около 250 пуд.

Город Юкагама в настоящее время может считаться лучшим из всех японских портов, а еще 10-15 лет назад это была маленькая деревушка. Теперь насчитывается здесь уже до 80-ти тысяч [102] жителей, в том числе до 3-х тысяч европейцев. Японская часть города ничем не отличается от других японских городов только улицы не имеют тех выбоин, как в Иеддо или Оасаки, и езда по шоссе в джиннерихма очень удобна. Магазины и лавки с лакированными и бронзовыми изделиями, а также и с вещами из горного хрусталя здесь еще более заманчивы, чем в других городах, так как все вещи выставлены на показ и не спрятаны в кладовых, как в Иеддо. Европейская часть настолько велика, что может назваться отдельным городом с очень хорошими каменными зданиями, магазинами, газовым освещением и прекрасными шоссейными дорогами. Нижняя часть европейского отдела занята магазинами с европейскими товарами, гостиницами и коммерческими конторами; на горе же, посреди садиков, расположены небольшие деревянные здания с приветливой наружностью, в которых живут более зажиточные европейцы. Все европейские государства имеют здесь своих консулов; сверх того, в Юкагаме, за недостатком помещения в Иеддо, живут также члены дипломатического корпуса. Таким образом, здесь составляется довольно большое европейское общество; есть клуб, и потому жизнь в Юкагаме не так скучна, как в других открытых портах Японии. А еще недавно здесь было далеко небезопасно для европейца, и до сих пор Франция и Англия держат в Юкагаме по роте морских солдат.

Рейд юкагамский почти всегда полон судов всех наций; пароходы приходят и отходят почти каждый день, и в две недели раз отсюда отправляются большие океанские пароходы в Сан-Франциско, представляющие пока единственное прямое сообщение японских и китайских портов с Америкой.

Комментарии

6. См. Юзефовича: «Договоры России с Востоком» стр. 276; Венюкова: «Обозрение японского Архипелага» стр. XXXIV-XL в приложениях. В последнем сочинении находятся и все вообще политичес­кие, этнографические и географические факты относительно Сахалина.

7. Условие это уже привело к установлению, если не юридического, то действительного рабства аинов перед японцами, снабжающими их рисом, одеждой и оружием постоянно и намеренно в долг.

8. Японское название острова Сахалина. Венюков, «Обозрение Японского Архипелага», т.2-й, прилож. XII: «Договоры России с Японией».

9. См. № 130-й «Голоса».

10. При последнем посещении Нагасаки мы узнали, что получен указ от микадо, чтоб все японцы носили европейскую прическу.

11. См. № 150-й «Голоса».

12. См. № 151-й «Голоса».

13. Речь г. Федоровского: «Ваше величество! Позвольте мне искренно благодарить вас за лестное для меня внимание вашего величества. Считаю особенною честью, что флагманский корвет «Витязь» был первым европейским судном, имевшем счастье салютовать в море штандарту вашего величества и приветствовать благополучный приход вашего величества в Нагасаки русским сердечным «ура», русские салютом и русским флагом. Совершенно убежден, что все мои соотечественники сочувствуют моем уважению и удивлению к тому, что ваше величество сделали и делаете для блага вашей империи и всего человечества».

14. Трап — лестница, по которой с катера идут на фрегат; фалрепные — люди, расставленные внизу на конце трапа и подают им «фалрепы» — веревки, протянутыя по перилам трапа и обшитые сукном или бархатом. Встреча посетителя офицерами фалрепными представляет самый высокий почетный судовой прием.

15. Адмирал находился на катере вместе с великим князем и микадо.