-

НАЗИМОВ П. Н.

ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ ОБ ЯПОНИИ

(Смот. статьи об Японии того же автора Мор. Сб. 1859 № 5 и 1860 № 9.)

Флот в Японии. — Сангарский пролив — Вулканические залив. — Вулкан Кума-готаки. — Залив Итомо. — Юговосточная часть острова Эссо. — Свинцовая руда. — Железная руда. — Вулкан Исан. — Добывание серы. — Взгляд на первоначальную торговлю. — Фабрики и заводы в Хакодате. — Деление народонаселение на касты. — Свадебный обряд. — Богослужение. — Народное образование

К 1860 году японский флот состоял из следующих судов: колесный пароход, малосильный 1, находится постоянно в Нагасаки; вантовых корветов 10-ти пушечных 2, выстроены голландцами на острове Ява; винтовой клипер, яхта 1, подарен английским правительством; парусный транспорт, барк 1, продан голландцами, тендер 1, занимает брантвахтенный пост в Нагасаки; шкун, длиною 95 фут, 5, две выстроены в Хакодате две в Эддо и одна во владениях князя Оно; маленьких шкун, по чертежу «Опыта», 6, выстроены в разных южных портах.

Все суда эти, как паровые так и парусные, плавают без всякой помощи европейцев. Управление машинами, счисление и обсервации исполняются самими японцами.

Паровой японский корвет Иедо, отвезя японское посольство в Америку, под управлением американского лейтенанта Брука, возвратился без всякой посторонней помощи в Японию. При чем, как мне известно из достоверных источников, переход из Сан-Франциско на Сандвичевы острова, совершен в 11 дней; по словам купеческих капитанов, плавающих в этих широтах, переход этот замечательно хорош.

Морские офицеры, кончив кампанию в море или прослужив известный срок, уступают места другим, призванным на службу, а сами поступают к исполнению береговых должностей; так например, возлагаются на них таможенные, полицейские, или [329] юридические обязанности. Положительных правил для комплектования флота матросами еще не существует, а имеемые ныне суда комплектуются наемными, без ограничения срока службы, и матрос имеет всегда право отказаться, а начальство уволить его от службы.

По моему замечанию Япония, в отношении морского населения и морских промышленников, имеет отчасти сходство с положением Англии. Оба государства расположены на островах. Как, в одном, так и в другом, густое прибрежное население. В Японии все прибрежные жители суть морские промышленники, не смотря на то, имеют ли они при селении удобную гавань или нет. Неимеющие гаваней, а лежащие на берегу, совершенно открытом всем ветрам, селения имеют больших размеров лодки, которые легко вытаскивать на берег, для чего устроены шпили, против домов владетелей лодок, или в близ лежащих удобных местах.

Я уже рассказывал (Мор. Сб. 1860 № 9, см.), как в 1859 году, плывя на пароходе «Америка», с консулом нашим в Иедо, на пути мы встретили эскадру японских рыбаков; я сосчитал семьдесят пять лодок, и проходя совершенно в центре их, заметил от 14 до 16 человек экипажа на каждой; положив средним числом 15 на каждую, получим 1125 человек смелых моряков, привыкших к бурям и ко всем морским случайностям. Из этого класса народа нетрудно образовать хороших матросов. Прибавя к этому национальный патриотизм, который может быть вызван необходимостью защищать отечество, или просто требование правительства, мы безошибочно можем положить, что стража имеет в своем распоряжении десятки тысяч моряков. Я не хочу, однако, этим оказать, что Япония, имеющая в своем распоряжение столько средств к созданию флота, уже обеспечена, — нет, я желаю только указать на средства, представляющиеся ей при будущем развитии.

В смелости и отваге японцев, во время плавания, сомневаться нельзя; для этого стоит только взглянуть на их скудные средства для мореплавания, понимая при этом не военные их суда, а джонки, которые встречаются во всякую погоду в море на большом расстоянии от берега. Нельзя не удивляться малочисленности команды на больших джонках, имеющих один огромный парус, их отважным стоянкам на совершенно, большею частию, открытых рейдах, и наконец их знанию особых примет перед непогодой, по которым они отходят от берега, чтоб избегнуть крушения. [330]

Хакодате, как известно, местопребывание нашего консульства в Японии и порт, наиболее посещаемый нашими амурскими судами. Он лежит на острове Эссо, на берегу Сангарского пролива, который, следовательно, часто приходится проходить нашим морякам, а потому я считаю нелишним познакомить с ним читателей.

Сангарский пролив, отделяющий остров Эссо от Нипона, судоходен по всему протяжению и вплоть к обоим берегам приглуб; судя по грунту, на обоих берегах много хороших якорных стоянок, но мест, совершенно закрытых от ветров, нет. Сообщение с берегом вдоль всего пролива на военных гребных судах сопряжено с опасностию, потому что у берега постоянно раскатываются буруны, независящие от ветра, и весьма скоро следующие один за другим по причине мелководия; если кому случалось выходить со шлюпки на берег в прибой на острове С-т Яго, (острова Зеленого мыса), то по этому можно составить себе маленькое понятие о (Ангарском проливе; только на С-т Яго шлюпка весьма покойно отходит от берега с тем же валом, который подвел ее к берегу, и встречает следующий уже на глубине и без белого ценного раската. В Сангареком же проливе мелководье тянется на большое пространство, и шлюпка, будучи подхвачена валом, сейчас же мелеет, и следующий вал уже разбивается об нее. Впрочем, если случится крайность послать гребное судно, то по японским законам, во всяком селения обязаны подать помощь своими местными лодками, одолжением больших якорей с канатами и даже вытаскиванием военного гребного судна на берег. В этом я имел случай убедиться, во время моей экспедиции в Вулканической залив.

Считаю нелишним предупредить, что если старший на шлюпке, принимая вышесказанную помощь, владеет хорошо японским языком, то конечно он может употребить его в дело и сказать, как он хочет совершить операцию. Если же затрудняется в объяснении, то предоставить распорядиться жителям того берега, которые, естественно, лучше знают силу и время наката волн. Японец по сие время не может себе представить, что в некоторых случаях мы поступаем точно также, как они, и потому, чем больше вы стараетесь ему объяснить дело, тем больше он становится в тупик; предоставьте ему самому исполнить, — увидите, что он исполнить так, как вы хотели. Совет этот я написал на основании моего знакомства со страной и японцами, и после нескольких случаев, бывших со мной, американцами и англичанами: я плавал на ботике, в котором было чугунного баласта около четырех тонн, и претерпев все невзгоды, благополучно возвращался [331] в порт; американцы же и англичане, плавая на легких китобойных вельботах и на недалекое расстояние, не приводили обратно вельботов, а оставляли их разбитыми на берегу пролива. Высказанные мною предосторожности, я полагаю, с пользою послужат при предстоящих описных работах, где надо тщательно хранить инструменты. Вообще о береге пролива можно сказать, что он доступен только для местных лодок (Судам, идущим к описи японских берегов, не мешает иметь местную лодку. По своей грубой постройке, лодки де требуют особенного ухода.).

Генеральное течение в проливе, занимающее в ширину большое пространство, есть западное; но это течение не заключается постоянно в одной струе, а часто разветвляется; разветвление преимущественно начинается от меридиана западного входного мыса в залив Хакодате (мыс Муссель); на этом меридиане, японцы, часто плавающие между Эссо и Нипоном, через пролив, считают до шести полос течения: первая от Эссо — восточное течение, а последняя полоса в Нипону, — западное течение.

По отзывам капитанов парусных судов, часто плававших в проливе, от мыса Надежды, до западного, входного мыса Муссель, вдоль берега острова Эссо, течение зависит от пролива и отлива. Суда, идущие в Хакодате из Японского моря, вернее всегда встретят западное течение по средине до трех узлов. На встречаемую толчею, происходящую от встречи разных течений при входе в пролив, наследует обращать внимание и не надо стараться выйти из нее, переменяя курсы вправо и влево, а пройдя город Матсмай в пяти или шести милях, править на каменистый мыс, окруженный кекурами; пройдя же мыс в двух или трех милях, править на пик Хакодате. При западном ветре, течение так усиливается, что известные ходоки, американские клипера, не в состоянии вылавировать; так например: известный в китайских морях, трех мачтовый шхуна-клипер Мори, три дня лавировал на протяжении 40 миль, против свежего брамсельного ветра. Американский барк Star-King, в октябре 1860 года, выйдя из Хакодате в Шангай, 14 дней бился, чтоб выйти из пролива в Японское море, но не достиг цели и пошел океаном по восточную сторону Нипона и Вандименовым проливом. Много было других случаев, указывающих на быстроту западного течения.

Восточное течение идет от юго-восточного мыса острова Эссо, до полуострова Хакодате, вдоль берега с мыса на мыс; скорость его при штиле — два узла с четвертью, при западном ветре уменьшается, при восточном же доходит до трех узлов. [332]

Паровые суда, идущие из Восточного океана в Хакодате, держат на мыс Исан, потом на Иси-саки (каменный мыс, Blunt), потом на Сивокумби и на пик Хакодате. Вдоль берега можно держаться близко. У отдельных скал мыса Blunt лот не достал дна при выпущенных двадцати саженях лот-линя. Суда, идущие из океана от зюйда, подойдя в мысу Сириха-Сани (остров Нипон), правят на Иси-саки и т. д. В одном из моих писем, я уже упоминал о необыкновенном вращательном течении в Сангарском проливе, о котором сообщил один американец, проживающий в Хакодате. Отправясь на ботике в Вулканический залив, я обратил внимание на рассказ американца и старался по возможности найти водоворот, о котором с таким ужасом было рассказано, но пробившись долгое время в указанном месте, при различных ветрах, и в штиль и с зарифленным парусом, я не мог найти водоворота, и по всем вероятиям он не существует, ибо и местные жители никогда его невидали.

Огибая на боту мыс Исан, я встретил противное течение из залива, так что при противном маловетрии обогнул мыс только через 22 часа, сделав вдоль берега не более семи или осьми миль.

После этого, идя на следующую станцию, я удалялся от берега миль на 10 и тогда течение было не так ощутительно, но зато встречал здесь неправильную короткую волну, так что все таки плавание вдоль берега хотя и медленнее, но спокойнее, потому течение умеряет волну.

Цель моего плавания была достигнуть японских каменно-угольных копей на восточном берегу Эссо. Много было причин не допустивших меня до предположенной цели: пасмурная погода, невозможность взять провизии японцам-матросам более как на двое суток, и наконец очень свежие ветры, дующие в конце августа и начале сентября.

Все эти причины заставляли меня идти вдоль берега Вулканического залива, чтоб иметь чаще станции. Частые посещения берега и прогулки мои в горы возбудили в моих матросах подозрение и страх ответа перед начальством в Хакодате. Ко всему прибавилось более неприятное для них известие, о котором матросы узнали на одной из станций, о приказании из Хакодате, давать знать из каждого места, где я буду останавливаться, о моих действиях и о направлении моего плавания.

Это обстоятельство меня стесняло, потому что, при выходе на берег, меня окружали якунины (офицера) и упрашивали не вдаваться во внутрь страны; они своим присутствием в тоже время стесняли [333] жителей, иногда очень словоохотливых, от которых можно было бы узнать о стране что нибудь более подробное, достоверное; якунины же хотя и не отказывают в ответах, но искажают сущность дела так что выходят совершенно из веры и этим средством избавляются от дальнейших расспросов.

Несмотря на все японские препятствия, я видел многое внутри страны.

На южном берегу Вулканического залива нашел маленькую гавань, Усундзури, удобную для двух или трех небольших судов. Из этой гавани я ходил в бывшие медные рудники. Отсюда я пошел далее, в местечко Савара, принадлежащее князю Намбю; тут офицеры, более грубые, решительно воспротивились пропустить меня в горы. Увидя иностранный бот, якунины заперлись в своем доме и вели переговоры чрез старшин селения. Я не имел намерения нарушать законов приличия, и потому не требовал и не желал видеть офицеров князя Намбю, потому что эти господа известны в народе своим буйством и воинственностью. Старшины же выказывали всевозможное внимание. Приехав ко мне на бот, спросили, где я намерен ночевать, на берегу или на боту?

— На берегу, если кто из жителей предложит свой дом, а я заплачу за услугу и беспокойства, был мой ответ.

Старшины отправились к чиновнику сообщить об этом; последний должно быть приказал принять, ибо вскоре явился хозяин одного из домов с поклоном и предложением своего дома. Я съехал на берег, взяв одного из моих японцем вместо слуги, и вошел в дом при большой толпе народа; в доме встретил меня хозяин, сидя на первом месте около огня: на его поклон, я снял шляпу и по японски приветствовал его с добрым днем. Комнаты так чисты, что по неволе делаешься японцем: я приказал слуге снять мои башмаки и вошел за хозяином в отведенную мне квартиру. Тут жаровня с горячими углями, курительные принадлежности, конфекты и чай были уже поставлены на пол. Я занял место на полу, как следует по японским обычаям, чтоб не унизать себя, и вскоре, оставшись один, закурил папироску в ожидании непременного визита тех же лиц, в с которыми уже виделся. Так и случилось: в дверях показались две личности, у каждого по две сабли, только не офицеры, а старшины селения; оставив большие сабли на пороге, они вползли на коленях в мою комнату с низким преклонением к земле. Я, сидя на полу, ответил приличным поклоном. За поклоном [334] последовало молчание; они вглядывались в мою физиономию, но я спросил наконец: кто они?

— Старшины селения. А вы кто? спросили они.

— Я русский офицер из Хакодате, приехал посмотреть вулкан Кумаготаки. Как здоровье вашего начальника?

— Благодарим, хорошо. Не имеете ли в чем надобности? спросили меня японцы.

— Да, мне надо большой якорь, чтоб не выбросило мой бот.

— Хорошо, мы два якоря дадим и два толстые каната, потому что ветр сильный и волны большие. Не надо ли еще чего нибудь?

— Я завтра поеду верхом на вулкан, приготовьте четыре лошади и проводника в 6 часам утра.

— Хорошо, якоря и канаты сейчас привезут из деревни за две мили, и бот поставим на хорошее место, а об лошадях спросим Якунина.

Засим, не дожидаясь моего ответа, они раскланялись и ползком исчезли из комнаты.

Через два часа бот стоял на двух якорях. При этой работе мои матросы спросили рыбаков, сколько надо им заплатить за труды; рыбаки, как испуганные, вскочили в свою лодку и умчались, пользуясь попутным ветром. Мои хакодатские матросы уже привыкли ничего не делать даром, а потому с презрением и насмешкой рассказали мне об этом происшествии.

Старшины, поставив бот, пришли уведомить меня, что теперь бот хорошо стоит, но что если ветр переменится, то буруны будут очень большие и необходимо будет его вытащить, на берег, и что в таком случае все селение соберется, чтоб невредимо и скоро исполнить работу.

Вечером часов в 9, меня уведомили чрез хозяина дома, что лошади и проводник будут в назначенный час. В этой не комнате мне изготовили японскую постель. Усталость и мягкое ложе сманили меня: не имея при себе никакого оружия и забыв про вероломство японцев, я сладко заснул.

На другой день, прекрасное утро, голубое небо, вулкан, видимый до самого пива, и стоящий покойно бот порадовали меня. Хозяин объявил, что лошади готовы, и просил выбрать себе лучшую. Признаться, я не ожидал такого успеха в моих требованиях, и думал, что уведомление накануне о лошадях было сказано только для успокоения меня на ночь, а что утром явится какая нибудь невозможность.

Я сидел уже на лошади, когда хозяин обратился ко мне с [335] предложением изготовить ванну тотчас после прогулки; я с благодарностью принял такое предупредительное предложение.

Миль за 12 от вулкана Кумаготаки, начинают показываться следы последнего извержения, земля покрыта вулканической грязью, пемзой красновато-серого цвета; засохнувшие деревья, местами уже разросшийся большой кустарник виноградные лозы, впрочем без плода, картинно стелятся по земле, или, обхватив засохшее дерево, одевают его своей роскошной зеленью. Чем ближе в подошве вулкана, тем местность делается более пустынной: вы въезжаете в совершенно мертвый лес без листьев, далее попадете на пустынную возвышенную поверхность, покрытую пемзой и изрытую глубокими рвами, прежде служившими для протока лавы или жидкой грязи, а в настоящее время руслом для дождевой воды. Пустыня простирается в окружности миль на 20. Покатость горы, ровная, отлогая, обращена к стороне Вулканического залива. От берега до кратера расстояние около 8 миль.

Пройдя мили 4, начинают встречаться в грунте расщелины, из которых идет горячий серный пар; от сильного удара ногой по земле слышен гул.

Кратеру, в окружности мили полторы, заключен между высокими пиками, очень глубок и идет несколькими уступами внутрь; пределом ему служит дно, покрытое теплой грязью. Там, на дне, у вас над головой дышат несколько небольших жерл, выпускающих с шумом ужасное количество серного пара, который вас душит и гонит вон из его владений.

Выходя из кратера небольшим ущельем, я встретил в грунте на большом протяжении один мягкий глинистый слой, лежащий на твердом каменистом грунте, на котором в свою очередь до четырех слоев, каждый в фут толщиною; крепкий грунт состоит из соединившегося полевого шпата и кремнезема, покрытого твердою корой, происшедшей от бывшего около того места небольшого жерла, извергавшего серные пары. Цвет мягкого слоя глины фиолетовый, толщина слоя полтора фута; глина чистая, без примеси камня или других твердых веществ, по мягкости можно сравнить с мазью. Взятая мною глина мягкого слоя чрез несколько дней обратилась в твердую массу серого цвета.

Выйдя из кратера, я заметил на себе действие серных паров: у меня не хватало голоса, и сделалась сильная головная боль. В 6 часов вечера мы были дома.

На следующий день, ровный ветерок без волнения позволил мне перебраться на другой берег Вулканического залива, в залив [336] Итомо, описанный американским корветом Саутгемптон, в 1854 году.

Вход в залив нетруден, как для парусных, так и для паровых судов. Якорная стоянка посредине главной бухты, в маленькие же вдаваться не следует, по мелководью.

Промера, по краткости времени, я не делал; попутный ветр вызвал меня далее на следующее утро. Но вот несколько замечаний о заливе Итомо.

Я прошел всю главную бухту лавировкой и, бросая лот, пришел к заключению, что у берега материка глубина больше, а от полуострова, образовавшего залив, отмель лежит далеко, так что и с ботом близко подойдти нельзя.

В одной из маленьких бухт на полуострове, именно в третьей от входа, я ночевал на боту у самого берега. С отливом вода ушла и осушила бот кругом сажень на 400. Вершина большой бухты осохла на милю. Прилив 4 фута.

При входе в залив, на материке, выстроено земляное укрепление и замаскированная трехпушечная батарея. Близь крепости небольшое селение, из этого селения сделана дорога через гору в крепость, в роде закрытого пути. На полуострове Итомо живут несколько семейств айнов или мохнатых курильцев. Они в рабстве у японцев и обязаны уделять дань японским чиновникам, от своего рыбного лова или охоты за оленями. Деньгами айны никогда не вознаграждаются, и даже им строго запрещено брать деньги от кого бы то ни было.

На другой день, осохший ботик всплыл с приливом, и я вышел из залива Итомо, чтобы следовать в каменноугольным копям. После того, как я обогнул входной мыс, свежий попутный ветр быстро нес мой бот, я радовался, надеясь, что ветр простоит двое суток и я достигну цели, до которой оставалось миль 80. Но все надежды рушились через час; я заштилел; по временам задувал легонький ветерок, но не надолго. Я хотел воспользоваться штилем, чтоб заметить направление течения, хотя приближенно, по пеленгам хорошо выдающихся мысов. Убрав паруса, на совершенно тихой воде, без зыби, я имел два часа времени для моих маленьких наблюдений.

Расстояния до берега антретно четыре мили; в первый час меня несло вдоль берега на SW, потом начало относить к S по направлению во внутрь вулканического залива; это было заметно по скрывающимся мысам и по удалению от берега. Оглядевшись, я заметил мористее полосу воды, отличающуюся цветом, и начал грести, чтоб убедиться в причинах различия. Бывши ближе [337] берегу, я имел температуру воды по R +14° при температуре воздуха гребя же к отличающейся полосе, отойдя мили две, температура воды начала изменяться до +15°, а при входе в полосу, заметил температуру воды по R +16,5°, воздуха +14°, цвет воды непрозрачный, и течение от S, противное береговому. Чтоб убедиться еще, я опять вошел под греблей в береговое течение и встретил, как и прежде, течение к югу. Тут получил легонький попутный ветр, и поставив паруса пошел со скоростью трех узлов по лагу; при этой скорости ощутительно было противное течение, вода сильно била в нос и быстро неслась вдоль борта, тогда как, замечая по берегу, бот весьма тихо изменял свое место. Этим же ветром я вошел в теплую струю S-го течения.

Ветр постоянно свежел и к ночи вогнал во все рифы; от зюйда развело большое волнение. С полуночи ветр пошел в O-ту, т. е. противный цели плавания. К рассвету остановился на ONO, и я начал лавировать под зарифленным гротом; японцы матросы испугались, видя, что нас часто обкачивает, и просили идти к берегу; желая убедить их в невозможности исполнения их просьбы, я подходил так близко к берегу, что они видели буруны, раскатывающиеся на каменьях; берег был необитаем, кое-где виднелись рыбацкие лачужки, по одиночке стоящие на большом расстоянии одна от другой.

Только в 6 часам вечера я достиг большого селения айнов и бросил якорь за каменным рифом в больших бурунах. Тут на берегу были вытащены лодки айнов, что служило признаком более или менее хорошего якорного места.

Тотчас явились ко мне японцы; видя меня бедствующего или по крайней мере ищущего спокойствия, они привезли два якоря, поставили бот, по своему, в бурунах, а так как мачта способствовала бы большим розмахам, то я счел за лучшее срубить ее; хотя это было опасно, но все же лучше гибели бота. Выгрузив баласт, мы перебрались на берег.

Селение, к которому я пристал, называется Сарумонбецу; японское начальство, увидав маленький иностранный ботик в их водах, поспешило выйти на берег, для расспросов, откуда и куда иду, зачем так далеко от Хакодате и пр. Предложили мне дом для жилья, но просили внутрь страны не ходить, показав при этом приказ губернатора Хакодате, в котором он извещает, на случай моего прибытия; принять, но во внутрь страны не пускать.

Жителей айнов 300 душ мужеского пола и три японский [338] семейства. Начальство японское. Селение принадлежит правительству. Айны занимаются промыслом рыбы, морской капусты, охотой за оленями и медведями. Все промышленное принадлежит правительству; для хранения промыслов выстроены огромные сараи. Тут же находится большое заведение для вываривания рыбьего жира. Айны обязаны заниматься промыслами, и в вознаграждение имеют жилища, очень грязные, одежду и продовольствие из собственного же промысла и рис. Денег никогда не получают.

В тридцати милях от берега, в горах, был расположен военный отряд князя сендайского, в 300 человек, при двух горных орудиях.

В этом селений я принужден был остаться двое суток, по случаю жестового ветра, и только 11 сентября, несмотря еще на свежий ветр (10 и 11 сентября в Канагаве выбросило много судов. У южных берегов острова Нипона дул ураган. В этот же ураган, по предположениям, погиб английский военный бриг Camilla.) и на низкое стояние барометра, при температуре по R +14°, я вооружил бот с большими затруднениями, и под глухо зарифленным гротом (вооружен тендером) отправился в море; через 62 часа плавания я уже возвратился на рейд в Хакодате, благополучно окончив путешествие, которое все таки увеличило степень моего знакомства со страною, в которую судьба забросила меня на два года.

По берегу острова Эссо расположено множество селений, преимущественно в Сангарском проливе и на южном берегу Вулканического залива; на северном же берегу селения редки. В каждом селении есть непременно храм и школа.

В летнее время, для ловли рыбы и промысла морской капусты, из постоянных селений отделяются большие партии с семействами и полным хозяйством, которые селятся во временных соломенных шалашах на пустых берегах того же острова, в проливе и дальше, за мыс Исан, в Вулканическом заливе. Промысел их есть собственно добывание морской капусты, которую они сбывают на джонки, приходящие к их берегам, а те потом отвозят ее в Хакодате, а отсюда идет она в южные порты Японии и Китай.

Лов рыбы производят сетями и заводями; последние встречаются только в Вулканическом заливе.

Жители селений, расположенных при речках, занимаются сплавом дров и доставкой их в приморские города.

В юго-восточной части острова Эссо, лежащей между [339] Вулканическим заливом и Сангарским проливом, находятся руды, свинцовая, железная и медная (Каменноугольные копи находятся в двух местах, но европейцев туда не допускают.).

Свинцовая руда находится в горах, верстах в тридцати от Хакодате. Минные коридоры в них ведутся по разным направлениям. При вышине в 4 фута и ширине в 2 1/2, коридоры укреплены стойками; по коридорам струится вода, для выкачивания которой нет машин, и которая по временам останавливает работы. В первое наше посещение свинцовой руды, разработка шла весьма медленно и все делалось в ручную. Так, например, разбивали руду для промывки, молотками, плавили промытый металл в небольших ямках в земле, и т. п.; впоследствии же японцы, услышав о важности этого предмета (руда заключает много серебра), расширили все заведение, устроили водяное колесо и к нему привод для раздробления руды; потом, наконец, сделали настоящие плавильные печи и вообще стали работать заметно усерднее и современнее.

Железная руда находится близь морского берега, но японцы не трогают самой руды, а плавят только железный песок, который идет от самой воды пролива и тянется далеко в горы. Для промывки песка, проведена вода из гор по деревянному водопроводу, шириною фута в три. Этот же водопровод служит для обращения водяного колеса, находящегося при плавильне; колесо служит единственно для раздувания мехов, направленных в железоплавильную печь. Песок промывают только один раз, потом переносят в сушильню, где устроены кирпичные котлы с колосниками; просушенный здесь песок плавят в кирпичной плавильной печи. Печь выстроена из французского кирпичу по французскому же плану.

Разработка медной руды в окрестностях Хакодате остановлена по малому ее содержанию. На Нипоне же найдено много мест с богатым содержанием меди.

Сера добывается на вулкане Исан. Высота пика Исан 1930 фут. Последнее извержение было в 1854 году. Следы извержения видны на расстоянии около трех миль, преимущественно в одну сторону, так что южный скат горы покрыт зеленью. Возвышенность пика имеет много трещин, из которых выходит постоянно серный пар, оставляющий на окраинах трещины самый чистый серный цвет, в виде кристаллов. Также много круглых отверстий, в диаметре дюйма три или четыре, из которых тоже весьма стремительно и с шумом вылетают серные пары. [340]

Большой кратер завален в настоящее время; он лежит в ложбине между двух возвышенностей на высоте не более 900 фут. В этом кратере образовалось много трещин и четыре небольшие кратера, извергающие серный пар. В одном из них слышно клокотание грязи. Падение камня слышно через несколько секунд.

Сера, вытекающая из трещин и отверстий, по охлаждении образует кору толщиною фута в два или три. Японцы ломают ее ломами и кирками, а потом плавят и очищают в заведении, устроенном тут же у подошвы вулкана. Сера сбывается на рынке в Хакодате и составляет предмет вывозной торговли для иностранцев. У подошвы вулкана, из земли вытекает горячий источник квасцовой воды, при котором устроена ванна для пользования больных. Близь Хакодате есть также серный горячий ключ, при нем две большие ванны для приходящих больных. Японцы, не имея хороших докторов, имеют большую веру в минеральные теплые источники, так что обе ванны бывают постоянно полны.

В Японии все мануфактурные изделия и земледельческие продукты производились в весьма малом количестве, именно в размере, потребном для самой страны; а потому первые годы пребывания европейцев в Японии не могли еще определить, какого рода товары преимущественно будут вывозиться оттуда. По заключении торговых трактатов, в продолжение первых двух лет, купцы-американцы и англичане посылали в себе только образчики, чтоб узнать войдет ди такой то товар или нет. Все таки главными продуктами, например из Хакодате, шла морская капуста, сушеная рыба, оленьи шкуры и рога. Англо-французская экспедиция в Китай имела большое влияние на торговлю в Японии и изменила даже предметы вывозной торговли. Так, например, стали вывозить горох, бобы (фасоль), картофель, лошадей и рогатый скот. С окончанием же китайской войны, эти последние продукты опять перестали быть предметами вывоза.

Вывоз сырца начался в самое недавнее время, но в весьма малом количестве, и, как я слышал от купцов англичан, первая попытка сбыта японского сырца на лондонском рынке была весьма удовлетворительная, и получены уже были заказы.

Вообще к вывозной торговле с иностранцами, японцы весьма скоро привыкают и охотно ею занимаются, но страшный гнет деспотизма правительства мешает ей на каждом шагу; поэтому, не смотря на желание иностранцев проникнуть в эту страну и начать торговые сношения, в три последующие года по [341] заключении тракта, Япония приобрела втрое меньше против того, что могла бы приобрести.

Сбыт европейских товаров в Японии идет весьма туго, цены на предметы очень высоки для них; так что сбыт привезенных товаров на деньги не производится, а только в обмен на какое либо японское произведение. Свои же товары японцы охотнее отпускают на чистое серебро, т. е. серебряные деньги.

Пошлина за ввоз иностранных вин и ликеров 35%; этим правительство достигло, что японцы не могут быть потребителями американских тихо-океанских спиртов, продаваемых под разными о фантастическими названиями, а главное — заманчивых для японцев своими этикетками, на которых непременно напечатано, что этот спирт есть жизненная эсенция и принимается для предупреждения или прекращения всякого рода недугов.

Что касается фабричной промышленности, то Хакодате, находясь на севере Японии и будучи лишен климатических выгод юга, не отстает, впрочем, от своих собратов местечек, прозываемых городами, и имеет также фабрики. Фабрика фарфоровых изделий, принадлежащая правительству (частных нет), производит большое количество фарфоровой посуды, которая расходится по острову Эссо, а также на Кунашир и Сахалин. Произведения этой фабрики не так изящны и тонки, как фарфор фабрики, находиться на острове Киузиу близь Нагасаки, но совершенно отвечают своему назначению: жители острова Эссо неприхотливы в цветах, а требуют только, чтоб вещь была крепкая, служила бы два века и стоила дешево; потому фабрикант и производит совершенно белую посуду с синими рисунками, как самую дешевую. Употребление красной краски чрезвычайно поднимает дену цену. Способ выделывания посуды тот же как и в Европе.

Фабрика шелковых изделий производит весьма дешевые материи, но они отстают от произведений юга, по своей грубости, происходящей от дурной выделки сырца.

В недавнее время, в одном из селений близь Хакодате, жители селения принялись за разводку коконов; не смотря на зимние холода, они сумели сохранить коконы; это их подстрекнуло и теперь они хотят достигнуть возможности употреблять для кормления червячков другое дерево, кроме тутового, потому что последнего нет на Эссо. Шелковая фабрика принадлежит также правительству. Синий цвет, как самый дешевый по краске, есть господствующий, и потому можно его назвать народным.

Чугунно-литейный завод замечателен по своему быстрому [342] развитию, как я упомянул выше, и но сметливости производителя работ. При плавке металла, употребляют мехи, в виде длинного четыреугольного ящика, с двумя поршнями на одном стержне; поршни недалеко отстоят один от другого и имеют по одному клапану, отворяющемуся внутро; в стенках, через которые проходит стержень поршня, тоже по одному клапану, отворяющемуся внутро же. В продольной стенке или стороне мехов, посредине есть отверстие, в которое вделана трубка для раздувания огня в горне. Для сильного раздувания таким мехом, как например для плавки металла для орудия, употребляют шесть работников, по три на стороне. Кузнецы, имея горны на земле и работая сидя, имеют такой же маленький мех и действуют одной рукой, поправляя и поворачивая железо в огне другою. Такие меха очень удобны и всюду применимы: не требуют горна на ножках, и кузнец может путешествовать пешком, имея все инструменты и мех при себе. Плавильные печи составные из нескольких частей, потому что настоящих японцы не имеют, а делают из бамбука и глины. Для этого вяжут из бамбука корзины без дна, вышиною фута в полтора, обмазывают снутри и снаружи глиной, обжигают древесным углем; потом делают нижнюю со дном корзину, которая и служит дном плавильной печи; когда все части хорошо обожжены, ставят дно, потом на него части без дна, связывают опять бамбуком или железом (если оно случится, но это редко), обмазывают глиной, обжигают древесным углем — и плавильная печь готова.

В Японии все народонаселение делится на классы. В первый разряд входят: все чиновники и офицеры императорской службы, за ними идут офицеры княжеские, солдаты императорские, солдаты княжеские, земледельцы, столяры, мастеровые разных ремесл и последний разряд, купцы. Купцы считаются последними, потому что труд их весьма легок, так как они собирают деньги, не употребляя физической силы.

Все вышепоименованные классы народа, кроме служащих правительству, платят подати по разрядам; но есть еще два класса людей, которые не плотят никаких податей и считаются почти не людьми, — это скорняки и могильщики. Последние даже не имеют права входить в город, разве украдкой по вечерам.

Жители Хакодате преимущественно принадлежат к торговому сословию. Всякий дом есть лавка или магазин; каждый житель непременно чем нибудь торгует. Идя по улице, вы видите непрерывный ряд лавок, загроможденных почти одним и тем же товаром. С первого взгляда, покажется странным такого рода [343] торговля, и невольно рождается вопрос: кому же они продают, если все торгуют и все имеют почти один и тот же товар? Ответить нетрудно: Хакодате приморский торговый город, и потому множество одинакового товара находит сбыт на приходящие японские суда, и жителям, прибывающим из внутренности страны для сбыта своих произведений. В числе купцов есть много пришельцев из отдаленных городов Японии, так, например, из Иедо, Нагасаки, Матсмая, Цунгаро и др. Пришлецы эти, как это большей частию и бывает, богаче местных жителей, следовательно имеют возможность быть предприимчивее и потому забирают главную торговлю в свои руки.

Купцы ведущие торговлю с иностранцами, живут заметно лучше прочих граждан города; дома их отличаются более изящной отделкой внутри и снаружи. Японцы вообще щеголяют чистотою внутренности домов, как бы здание ни было старо, и как бы обитатель его ни был беден; основанием этому служит весьма справедливая мысль, что при бедности жильца, в жилище недолжна вкрасться грязь. При таком правиле, вы встретите в каждом доме необыкновенную чистоту, а у купца даже роскошь, которая состоит в богато убранной, раззолоченной переносной молельне или божнице; все в доме купца подается на хороших лаковых вещах; самые простые домашние костюмы, хотя и бумажные, но в них видна некоторая прихоть.

После хлопотливой дневной жизни, вечером купцы собираются в небольшие свои семейные кружки, где старые, чинно сидя вокруг стен или у жаровни, рассуждают, попивая чай и заедая конфектами, а молодые девушки играют на гитарах, поют и танцуют. Молодые же мужчины всех сословий, по окончании дневных работ, одеваются в лучшие халаты и идут проводить время в оргиях чайных домов.

Полагая, что описание свадебного обряда японцев не лишено интереса, я предлагаю его читателям в том виде, в каком записал его со слов японского офицера. В прежних описаниях разных путешественников, об этом обряде говорится различно: одни утверждают, что свадебный обряд сопровождается религиозной церемонией, другие же отвергают это, и признают его за дело чисто домашнее, семейное, без вмешательства духовенства. Я принадлежу к последним, так как пишу со слов женатого офицера.

Молодой человек, избравши себе невесту из круга своих знакомых, обращается к своим родным и знакомым за советом, [344] спрашивая: сделает ли он ошибки, женившись на такой-то, и не компрометирует ли его и его родных избранная им особа. Получив удовлетворительный ответ, он обращается к родителям избранной особы с предложением. Последние поступают точно также как и жених, т. е. спрашивают своих родных и знакомых о поведении жениха, и не имеют ли они чего нибудь против того, чтоб принять его в родство. Если обе стороны нашли себя достойными друг друга, то в самый день предложения невесте чернят зубы, — знак замужней женщины. С этого же дня начинают приготовлять жилье для молодых, и как только дом готов, совершают брак следующим образом: родные жениха и невесты, а также хорошие знакомые, собирается в самых богатых пестрых костюмах в новом доме молодых, где садятся в одной комнате, хорошо освещенной. Из числа гостей, выбираются дружки, молодая девушка и холостой молодой человек; дружки подают жениху и невесте, на подносе, три маленькие чашки, наполненные вином; первый берет чашку, делает глоток и передает чашку невесте: та делает тоже, потом передает ту же чашку опять жениху, он делает второй глоток, передает невесте и т. д. Жених и невеста должны кончить все три чашки, сделав из каждой по три глотка. Присутствующие только наблюдают за этой церемонией, покуривая трубки. Первая церемония с чашками кончилась, все званые разделяются на женское и мужское общество, невеста отводит женщин в особую комнату, а жених мужчин в другую. По разделении общества, молодые угощают каждый свой круг. Через несколько времени все общество опять соединяется в общую комнату, и начинают пировать вместе: сюда является вино в изобилии, яства самые разнообразные и в большом количестве. Обрядом этим напоминают, что молодые в последний раз были разлучены по разным комнатам, но что отныне на всегда должны жить вместе мирно и никогда не расходиться. Уничтожив по мере сил вино и яства, остатки с блюд гости разбирают горстями по карманам и расходятся, оставя наедине новобрачных. На другой день молодые делают визиты бывшим у низ на свадьбе и благодарят за веселие, бывшее в их доме. Визиты сопряжены с деланием подарков. Вскоре после визитов, родные и знакомые посещают молодых, отплачивая тоже подарками.

Итак, в этом обряде нет ничего религиозного; это обстоятельство кажется впрочем странно, в особенности, если принять во внимание участие бонз (священников) в других житейских [345] обрядах японцев и ревность последних к украшению своих храмов. Храмы по наружности отличаются особенным характеров архитектуры и давят своей громадностью окружающие их здания. Особенность наружности, именно, в крышах. Высокая вогнутая крыша, крытая весьма искусно черепицей, украшена по углам изображениями драконов, а по коньку положен брус резной работы, с шарами посредине и драконами на концах. Драконы вообще играют большую роль в украшении храмов. Эта громадная крыша поддерживается колоннами в несколько рядов, и летом, когда храм с фасада бывает совершенно открыт, внутренность его получает особенную прелесть: вы видите на первом плане систему колонн с резными ажурными украшениями; педантически чисто содержимый пол, устланный циновками из рисовой соломы, невольно обратит также на себя ваше внимание; далее на заднем плане престол или жертвенник, совершенное подобие богато убранного католического престола, украшенного цветами и подсвечниками; позади престола — изображение божества на картине, с сиянием вокруг голову. Каждый храм имеет особенное свое изображение этого божества; храм же, который я принял за образец для описания, имеет изображение женщины, стоящей, и во весь рост, с сиянием вокруг головы. Святые, или лица, заслужившие по преданию своими подвигами обожание, и по преданию же могущие творить чудеса, изображаются также с сиянием кругом головы.

Украшением внутренних храмов служат также ящики для хранения книг духовных. Ящики эти, черные лаковые, отделанные в серебре или золоте, постоянно стоят на своих местах, от главных дверей, за колоннами, направо и налево, в линию по направлению к престолу, так что ящиками остается пространство, где посредине становится богатое кресло и стол с таким же ящиком, для главного служителя храма. Орган заменяет чертова голова из папье-маше, внутри пустая, и род котла, сделанный из колокольного металла. Во время служения, главный бонза, в богатых разноцветных ризах, смотря по времени года, — зимой в парчовых, летом в креповых, — становится посредине, как сказано выше; ему подают белый конский хвост, приделанный к палочке, которым он беспрестанно отгоняет от себя злого духа; около чертовой головы и котла садится один монах, имея тот и другой инструмент под руками; прочие монахи садятся лицом к средине у своих ящиков, расположенных на полу. Такого рода служба бывает каждый день, [346] утром и вечером, независимо от других бесчисленных служений, церемоний и обрядов.

Народ при этом молится, стоя на коленях, и имея четки в руках. Женщины преимущественно наполняют храмы во время служения, мужчины же весьма редко, офицеры никогда.

Все денежные сборы находятся в полном распоряжении главного настоятеля храма; они очень заботятся об украшении последних, кормят и одевают монахов, и за тем оставшиеся деньги считают своими. Сребролюбие развито в высшей степени во всем духовенстве. Нельзя сказать, чтоб духовенство было хорошего поведения и заслуживало подражания.

Народное образование распространено повсеместно; народные школы существуют для обоего пола нераздельно, без ограничения числа их и количества обучающихся. В каждом городе, местечке или деревне, школ столько, что все дети, без различия классов, имеют доступ в школы; этим путем японцы достигли того, что наибеднейший в государстве человек — грамотный.

Система преподавания — взаимное обучение и притом громогласное, так что школа представляет какой-то шумный кагал. Но несмотря на этот образ преподавания, правительство, не препятствуя распространению грамотности, достигает своей цели. Именно: развитием грамотности в каждом гражданине, достигает того, что издаваемые указы государственные и выставляемые, кроме публичного прочтения, на видных местах на площадях, улицах и при храмах, читаются всеми гражданами, которые сами могут убедиться в толковании указа; с другой же стороны, правительство, не желая само сближаться с европейцами, не допускает и народ свой знакомиться с просвещенными нациями, и достигает этого именно в школах, ограничением прочих познаний, кроме грамотности. Так например давая понять как велика и сильна Япония, о других государствах в школах почти не упоминают. Говоря о развитии грамотности в народе, не следует понимать, что каждый гражданин может разобрать всякую рукопись на японском языке; это далеко не так доступно, ибо японские письмена весьма разнообразны, и есть высшая степень письменности, в которой употребляются китайские знаки. Вообще японские письмена разделяются на несколько шрифтов, совершенно различных один от другого, и каждый шрифт имеет свое назначение; я не буду упоминать названия всех шрифтов, а назову только два, которые как легчайшие, входят непременно в преподавание грамотности; это катакана, шрифт, употребляемый для [347] выражения собственных имен, иностранных слов и для объяснения, как следует выговаривать или произносить какое либо слово, изображенное китайским знаком, и хирагана, общеупотребительный шрифт в народе, для письма и счетов торговых.

Кроме народных школ, есть в столицах Иедо и Киото высшие училища для молодых людей, предназначеных занимать впоследствии государственные места. Домашнее воспитание тоже не отвергнуто, и имеющие состояние нанимать учителей и учительниц, дают воспитание детям дома, в особенности, если по месту жительства своего родители удалены от высших школ. В дополнение образования мальчиков, входит фехтованье, а девочек — игра на гитаре и пение, также рукодельные работы: вышивка шелками, шерстями и золотом.

Лейтенант П. Назимов.

Текст воспроизведен по изданию: Из воспоминаний об Японии // Морской сборник, № 10. 1861