КОРНИЛОВ

ЗИМОВКА В ХАКОДАТЕ

15 Ноября 1858 года, после 14 месячного плавания, клипер «Пластун» подходил наконец ко входу в Сангарский пролив, где в спокойной бухте Хакодате рассчитывал на зимовку. В заливе Ольги, да и прежде, мы слыхали и читали, что зимовка в Хакодате не находка, что там нет гавани, рейд не всегда спокоен, что картофелю и других овощей на Матсмае Японцы не садят, что о свежем мясе и думать не следовало, разве изредка, — говорили нам, — достанем свинью или барана, быков же на острове очень мало, да и тех законом бить запрещено. В перспективе виднелся полнейший недостаток в платье и вообще во всех не японских вещах, затруднения при сношениях с чиновниками и при съездах на берег, и наконец скука отчуждения от всего, что не находится в Хакодате.

Мы не совсем верили в действительность этих предсказании. Мысль, что найдем в Хакодате, не давно прибывшее туда, русское консульство, при нем клипер «Джигит» [88] и покойное береговое помещение для больных, — утешала нас. Старый неизменный друг наш, джигитская кают-компания, поможет скоротать зиму, а консульство верно найдет средства доставить нам свежую провизию и помещение для больных, без чего вряд ли предвиделось средство вывести наш судовой лазарет из того безотрадного состояния, в котором находился он при входе в Сангарской пролив. После 38-дневной невыносимо жаркой и удушливой стоянки клипера в реке Кантон, после вампуйских кровавых поносов и лихорадок, которых не избегли ни капитан, ни большая часть офицеров, не мудрено, что команда с трудом перенесла 6-недельной переход, при свежем, NO-вом противном муссоне, осенью, в довольно холодном климате. После жаров и 18° тепла уже казались нам холодом, выходя на вахту мы кутались в пальто и боялись открывать даже люки в кают-компании. Особенно трудно достался нам переход до южной оконечности острова Формозы, в 360 миль. Мы его сделали в 3 недели, на половину штормовали, и не раз качались под глухо зарифленным грот-триселем. В 2, 3 дня при свеженьком муссоне нам удавалось вылавировывать миль 100, но затем 2, 3 штормовых дня опять уносили нас на старое место. В Японском море мы имели уже несколько человек больных, а в порте Св. Владимира до 12 скорбутных. В зал. Ольги при 9° морозу это число увеличилось, а в Хакодате мы привезли 28 человек больных, из которых 20 было скорбутных, а остальных можно было причислить к слабым.

В ночь с 15 на 16 Ноября, при тихом попутном ветерке, мы подходили к островкам Исима и Косима, лежащим у входа в пролив. За ними открылся яркий огонь принятый нами сначала за маяк, а потом — вернее, как оказалось в последствии по пеленгам, за извержение вулкана, находящегося неподалеку от города Матсмая. С рассветом под парами мы вошли в пролив, где встретили довольно сильное противное течение, не превышавшее, [89] однако, по нашим наблюдением 5 узлов. Вид зеленых берегов Нипона и Иесо не мог не ласкать глаза уже присмотревшегося к покрытым снегом и вообще довольно безотрадным, в это время года, вершинам, оставленного нами несколько дней тому назад, берега. Там и сям по проливу сновали невиданные еще нами японские джонки. Их оригинальная постройка, высота разрезанной кормы, черные полосы на белых парусах и матросы с косичками, в халатах, напоминали нам, что мы наконец в Японии, в этом тридесятом царстве, так долго составлявшем предмет сильно возбужденного, но решительно не удовлетворенного, любопытства всего образованного мира. Нашлись даже охотники сравнивать впечатления этого утра с теми, которые мы испытали некогда, при входе в Зондской пролив, после перехода в 600 миль.

При повороте в залив течение прекратилось. На встречу нам выехала под военным флагом большая японская лодка, на которой человек 12 гребли изо всех сил, однообразно покрикивая и невыносимо скрипя веслами. Мы остановили ход и человек 10 скоро очутились на палубе. Двое из них тотчас же отправились на рубку и знаками объяснили, что они лоцмана. Важность и серьезный вид, с которыми они повели клипер, хорошо и без них знавший дорогу по карте, смешили нас. Так много детства заметно было во всех движениях их, что невольно приходила на мысль радость 12 летнего мальчика, когда ему позволят напр. управлять лошадью и беспокойная торопливость, когда кто либо из взрослых захочет предупредить или научить его.

Вход в бухту не труден. Правда, от северной оконечности полуострова идет к NtW риф, на котором глубина 3 и более сажен, но попасть на него можно разве только нарочно. Простирается он на 3/4 мили и оканчивается камнем в 5 сажен глубины. На этом месте Японцами поставлен шест. На мысе же, от которого риф начинается, выстроена, сажени в две вышины, тонкая, каменная [90] стена, составляющая почти замкнутой 8-угольник. Японцы поставят в нем пушки и будут считать его за морскую батарею. Кроме того по NW сторону батареи, у самого берега, построен маяк, — деревянная, квадратная с галлереями башня, сажени в 3 вышиною. Бросая якорь в закрытой бухте, не следует становиться на глубине в обрез, рассчитывая на 2 1/2 футовый отлив и на дурной грунт, покрытый лишь сверху наносным илом. Весною мы видали примеры, что стараясь стать поближе к городу, китобои при свежих SO, дующих через низменный перешеек, сидели на мели.

Первые две, три недели стоянки в Хакодате прошли незаметно. Хорошая, часто ясная погода, при которой термометр R стоял +10°, свежая провизия, заметное поправление здоровья команды и новизна впечатлений успокоили нас совершенно на счет зимовки. Представления губернатору, посещения клипера чиновниками, а главное, уличная жизнь Японцев невольно останавливали внимание самых нелюбопытных из нас. Да и как было не заглядеться напр. на японское артиллерийское ученье. За городом на перешейке стоят 10 или 12 орудий. Место сзади их и с боков завешано полосатою матерею, за которою теснится толпа любопытных. В загородке этой поставлена палатка для губернатора и его первых трех помощников, а рядом, за маленькою занавескою — жаровни и скамейки для чиновников и нас. Входя на плац мы подходили к губернатору, раскланивались с ним, и в ответ получали полуевропейской поклон и многозначительное хи! хи! Пушки все медные, некоторые 30 фунтового калибра, старого голландского чертежа на крепостных станках, а остальные — 10 фунтовые единороги, шлюпочные, нового американского чертежа, на дессантных станках. Первые имеют очень важный недостаток, — огромные раковины в канале, с которыми у нас и палить бы никогда не стали. При орудиях не было прислуги, но для очередной пальбы из них, продолжавшейся целый день с отдыхами, она выходила [91] из-за особой занавески. Выходы эти заставляли нас коверкать лицо, для того чтобы не расхохотаться и тем не оскорбить почтенного губернатора и чиновников, ревниво следивших за впечатлениями, которые производили на нас эти юмористические сцены. Нужно видеть, как карикатурно выступа на прислуга в японских костюмах, с невыразимо печальными лицами, под однообразные звуки барабана и раковины, под предводительством офицера, изо всех сил старавшегося, чтобы подчиненные его попали в ногу и не забывали поворачиваться по заранее вытверженному способу; нужно видеть, как они немилосердо коверкали европейские военные приемы, — чтобы понять как трудно было не расхохотаться, глядя на эти плачевные процессии. Японец и солдат — решительно два несовместимые понятия. Стоит только взглянуть на сгорбленную, как бы развинченную фигуру Японца, чтобы утвердительно сказать, что он не годится для военной службы. Впрочем, может быть, я и не совсем прав: может быть, его журавлиный шаг, кривые ноги и небравость — прямые следствия непривычки и непонимания сущности дела. При орудиях тоже карикатурное, бессмысленное исполнение всех приемов артиллерии. К этому нужно прибавить, что артиллеристы — большие трусы, перед выстрелом дрожат и молоток иной раз спускают, закрыв глаза. В утро они сделали выстрелов 50, все гранатами, которые хорошо лопаются, потому что все трубки пригнаны по одному известному расстоянию в цель. Но целятся плохо, несмотря на то, что угол возвышения определен заранее; при этом я заметил, что они рассчитывают на силу бокового ветра, словом не пропускают без внимания ничего европейского. Заряжают еще хуже: вероятно из страха, банник так мочат в кадке, что в пушку попадает пропасть воды. Стреляли по большой части ударными трубками, впрочем очень дурными, из десяти едва попалась одна, да и то иногда шипела до выстрела минуты две. Никто из чиновников не принимал никакого участия в стрельбе, а глядели преважно на комедию; как бы по [92] обязанности. Только вице губернатор, быть может, увлеченный нашим примером, часто подходил к пушкам, наблюдал, давал советы артиллеристам и даже спрашивал нашего мнения.

Но и артиллерийское ученье, и чиновники, и самый город скоро надоели нам. В начале Декабря «Джигит» ушел с почтой в Шанхай, а с половицы этого месяца началась настоящая зима со снегом, свежими ветрами и морозами. Еще с самого прихода мы отвязали паруса, но праздники простояли с поднятым рангоутом, в торжественные дни салютовали и рассвещались флагами. 7 Января, сберегая наш чересчур уже дряхлый такелаж, так верно служивший нам с Кронштадта, мы спустили стеньги и реи, и не подымали их до Марта месяца.

Вообще зимовку в Хакодате можно смело причислить к хорошим. Правда, отсутствие гавани и величина залива, по которому свободно гуляют NW ветра, много отнимают, по-видимому, от нее в сравнении с зимовкою в зал. Ольга, но в самом деле последняя во многом уступает первой: здесь команда не имела недостатка ни в свежей провизии, ни в береговом лазарете; на слишком свежие ветра мы тоже пожаловаться не можем; а главное, всю зиму рейд был свободен от льда, и след. мы при первой надобности могли сняться и итти в море, тогда как в зал. Ольги, в Тихой пристани, суда наши простояли во льду около 4 месяцев с половиною (По донесению командира корв. «Воевода» зимовавшего в зал. Ольги (смот. Сборник за Октябрь) видно, что рейд этого залива был тоже открыт целую зиму и судну зимовавшему на рейде можно бы было всегда выйти к море. Судя по картам зал. Хакодате и рейда зал. Ольги, последний представляет столь же удобную зимовку, как и первый. — Гавань же Тихая Пристань — есть Озеро, куда ни ветры ни волнение не заходили — где всегда мертвая тишина и натурально что при малейшем морозе гавань должна замерзать — и стоять во льду до тех пор пока от лучей солнца лед не растает сам собою — что было бы если бы подобная гавань была и в Хакодате; следовательно сравнивать зимовку в Тихой пристани с зимовкою в Хакодате не следует, и заключение о первой будет ложное. А можно бы было сравнивать зимовку в зал. Ольги если бы судно зимовало на рейде залива — подобно как «Пластун» зимовал на рейде Хакодате — и тогда было бы все равно. Г. Невельской.). Основываясь на словах членов американского консульства, мы ждали в Хакодате свежих SO, а, в особенности SW ветров, но на деле вышло не [93] так: американские суда бывали здесь только летом и наш клипер первое судно, если не считать джонок, перезимовал в этом порте. Действительно, в Ноябре мы еще застали один свежий SO ветер, свободно дующий на рейде из океана через низкий перешеек, отделяющий якорное место от пролива; в половине Февраля мы имели первый свежий SW, да еще в начале Января этот ветер продул однажды несколько часов довольно сильно. Вообще же, с начала Декабря и до половины Февраля, мы имели NW ветра. Около зимнего солнцестояния и, вместе с тем, декабрьского полнолуния стояла прекрасная погода, по большей части при маловетрии от O. Термометр в полдень поднимался до +4°, а барометр однажды дошел до невиданной еще нами, в кругосветном плавании, высоты — 30,40. Впрочем и в начале Декабря морозы уже доходили по утрам до 6°; с половины же этого месяца началась настоящая зима. Свежие, довольно ровные NW и WNW ветра, по большей части с мятелью, стояли по нескольку дней, принося с собою много снегу. Снег твердо залег на берегу и уже не сходил до половины Февраля. Между свежими ветрами случалось дня по два хорошей, ясной погоды при маловетрии от O и SO. В Январе и до половины Февраля сравнительно погода была лучше: реже выдували свежие NW и чаще между ними случались ясные, штилевые дни. При свежих NW барометр обыкновенно падал до 29,70, а в ясные дни, при O маловетриях подымался до 30,10. Термометр опускался от 0° до -6°; раз только, 26 Декабря, он дошел до -8°. По японскому календарю, с 8 [94] Января идут самые большие морозы в продолжение 2 недель, потом две недели последних морозов и наконец тепло. Вряд ли можно верить этим наблюдениям; не перенесены ли они, как и все, в Хакодате, с юга, с настоящих японских островов? От льда рейд был постоянно свободен, иногда только тихие O и SO ветра приносили от берегов небольшие куски, или так называемое сало, исчезавшее при первом появлении NW ветра.

Замечательно, что во всю зиму мы не имели крыжей, хотя и довольно часто в помощь 60 саженям плехта бросали да глист; свежие NW, стихая ночью и след. не позволяя поднять второго якоря, переходили к O и SO и потом опять возвращались в ту же четверть компаса непременно старым путем.

С начала Февраля месяца началась весенняя оттепель, термометр в полдень иногда подымался до +8°, а SO приносили дождь и пасмурность. В ночь на 14 Февраля, при мокром SO, барометр начал заметно падать; в 10 часов утра ветер перешел в SW и начал дуть короткими, но жестокими порывами с гор полуострова, у подножия которых расположен город. Мы уже прежде слыхали о силе этих порывов и потому тотчас же спустили весь рангоут и бросили даглист, вытравив плехтовой цели до 90 сажен. В 3 часу дня порывы усилились и барометр упал до 29,27. Мне, как моряку молодому, еще не приходилось ни разу испытывать на якоре такого свежего ветра. Жестокие порывы, подымая брызги морской воды выше рангоута, быстро проносились узкими полосами, так что когда клипер испытывал всю тяжесть их, возле стоявшие китобойные суда едва вытягивали свои канаты; и на оборот, в промежутки между порывами мы слышали, как свистал и ревел ветер в снастях этих судов. Порывы были так неровны и с такою силою мгновенно налетали, что суда эти беспрестанно, не успев притти на канат, ложились на бок. Сила этого необычайного ветра заставила их спускать брам и бом-брам-реи, чего купцы при глухих [95] брам-топенантах никогда не делают. Но все-таки и в этот ветер едва ли сообщение с берегом могло быть прервано; между порывами шлюпкам легко было выгребать. Японские лодки и джонки не могли однако бороться с ветром, много их пронеслось мимо нас. Крыши же и другие обломки городских зданий худо рекомендовали прочность построек. Три китобоя, стоявшие на рейде, скоро очутились сзади нас, да и мы, несмотря на спущенный рангоут и два якоря, во время самых сильных порывов, подрейфовали несколько сажень, так что уже приказано было разводить пары и винт приготовили к спуску. В 4 часу, однако, порывы сделались несколько мягче, а в 5 — ветер уже перешел к W и барометр начал быстро подыматься. Во время самых жестоких порывов, мы любовались входом двух китобойных судов, подходивших к рейду под глухо-зарифленными фор— и грот-марселями. Обогнув риф, они должны были привести в пол ветра, и, лежа на боку, под стакселем и взятыми на гитовы марселями, быстро долетели до якорной стоянки. У манжурского берега в этот самый день «Джигит» встретил жестокой W, долго не пускавший его в зал. Ольги, даже под парами, а позволивший, лишь с помощию их, под зарифленными триселями удерживать свое место у входа.

В Марте месяце днем температура дошла уже до +10°, и снегу не видно было даже и на вершинах гор. После равноденствия мы редко имели ветра из NW четверти компаса. Юго-западный муссон, начинающийся в это время у китайских берегов, казалось и здесь оказывал свое влияние. Каждое утро часов в 10 начинался порывистый, иногда довольно свежий SW и стихал ранее захождения солнца. Не редко он переходил к W или SO, последний всегда с пасмурностию и дождем и стихает, по нашим замечаниям, около полуночи. По большой же части, от захождения солнца и до начала нового SW в следующий день, мы имели штили.

Вот цифры выведенные из трехмесячных [96] наблюдений наших, с 9 Декабря по 9 Марта, над термометром и барометром.

18 Ноября барометр при свежем NW упад до 29,18, а 25 Марта при маловетрии от O поднялся до 30,45.

Сравнивая эти цифры с средней температурой важнейших городов Европейской России, можно сказать, что в Хакодате зимою теплее, нежели в Кишеневе, но холоднее, чем в Тифлисе. Карта изотермических линий не противуречит этому положению. Глядя на нее можно прибавить, что климат Хакодате подходит к климатам Дрездена, северной Ирландии и Нью-Йорка. Разницу между климатами в Хакодате и в зал. Ольги нельзя не заметить. Каким причинам приписать эту разницу? Одной ли разности в 2° широты, волканическому ли образованию Японских островов, малой ли населенности манжурских берегов или однообразному очертанию их, не изрезанному частыми бухтами и заливами?

При нас в Хакодате было три небольших землетрясения, при которых на берегу слышно было по нескольку слабых ударов, но на рейде только последнее можно было заметить; в каюте казалось, что травят канат.

Сообщение с берегом шлюпками не совсем удобно: в городе есть несколько каменных пристаней, но все они обсыхают при отливе, тан что в свежий ветер шлюпки неминуемо портятся. Хорошо еще, что всю провизию, воду и уголь Японцы доставляют на своих лодках; этим гребные суда много сберегаются, но за то японские лодки ходят только в самый тихий ветер, и легко может случиться, что судно за несколько-свежим ветром не получит зимою [97] запасов в продолжение недели. Всего же более портились наши шлюпки на баре речки «Комита», на устье которой, в 2 верстах от города, выстроен временной лазарет и баня для матрос. В полную воду редко можно войти в речку не став на мель, а в малую бар не проходим даже и для туза. Весною Японцы начали строит здесь каменную пристань, но отмель длинна, а Японцы ничего скоро не делают, поэтому и предполагать должно, что пристань поспеет к тому времени, когда лазарет и баня будут уже перенесены в город, на место, отведенное губернатором нашему консульству.

Для снабжения судов провизиею, Хакодате пока еще имеет небольшие средства. Там можно достать картофель, др. овощи, зелень и рыбу по очень дешевым ценам, но свежее мясо получается с большими затруднениями. Масла же у Японцев совсем нет. Свиней и баранов мы почти не видали, а быки, в особенности в глухую зиму, достаются с трудом, так что иногда приходилось кормить команду рыбою и олениною. К последней команда привыкла точно также, как и к саки, дешевой рисовой водке, употреблявшейся у нас вместо рому. Нам казалось, что Японцы просто еще не привыкли к новому для них делу, а прейдет два, три года, и в провизии для судов в достатка не будет. Напр. за сухари они просили при общей дешевизне баснословную цену, по 30 коп. сер. за фунт, а быков продавали: большого, пудов в 10 весом, за 33 рубли, а маленького, пуда в 2 1/2 — за 24 рубли. Ясно, что они еще сами не знают цены своим товарам и потому боятся продешевиться, в особенности на будущее время. Со временем они узнают, что стельных коров продавать не расчет и что от скота можно получать дорогое в этих краях масло. Кроме того, с нынешнего лета, с открытием внешней торговли, Американцы верно не замедлят навезти сюда всего, в чем только может нуждаться судно, и что только можно привезти. Даже скот может быть доставлен сюда из Нагасаки, где, по рассказам, так много [98] его и мясо так баснословно дешево. Табак для команды здесь очень дешев, но мыла совсем нет.

Для офицерского стола, кроме того, можно иметь кур, яйца, дичь, крабов, превосходную рыбу и медвежатину. Кур нужно покупать живыми, потому что Японцы для стола обыкновенно птиц душат, а не режут. Рыба же в Хакодате безукоризненна: в особенности хороши два рода, одна в сажень длиною, коричневого цвета, вкусом очень похожая на лучшее мясо, другая небольшая, красная. Первую мы звали лабарданом, вторую — форелью. За то во всех остальных припасах мы терпели недостаток. Сколько нибудь порядочного чаю, сахару и какого либо вина в Японии нет, так что все это приходилось выписывать из Шанхая, где за фунт масла мы платили по 1 руб. 20 коп. сер. О платье же и обо всех необходимых принадлежностях туалета, — словом, обо всем, что не было японским, — и думать было нечего. Прекрасные и дешевые шелковые материи не могли заменить сукна и кожи, и служили нам лишь для маскерадных костюмов.

Вода в Хакодате хороша, и если не свежо и у Японцев нет праздников, как напр. новый год, продолжавшийся две недели, то они доставляют ее при первом требовании. О доставке угля можно сказать тоже самое, но самый уголь не хорош: он дает мало жару, и без дров мы едва могли нагонять в наших котлах до 25 фунтов пару. Дрова же здесь дороги и поэтому могут служить лишь для разводки пара.

Курс иностранной монеты до сих пор еще не совсем установился. Американское и английское серебро Японцам уже знакомо, но наше едва ли не в первый раз видели здесь осенью. Сначала наш серебряный рубль принимали за доллар, а четвертак за шиллинг, но потом консульство успело установить относительную ценность нашего серебра. Что касается золота, то трудно сказать, будет лм иметь влияние на Японию общий характер торговли на Востоке. Я не берусь рассуждать об этом, но полагаю, что [99] близость Китая не позволит скоро этому металлу и в Японии ходить по его европейской относительной ценности. В настоящее же время на золото здесь смотрят недоверчиво, и даже не все чиновники понимают относительное достоинство металлов и редко берут в расчет количество лигатуры в монетах. Своей золотой и серебряной монеты у Японцев мало, и потому естественно, что и простой народ начинает понемногу привыкать к иностранным деньгам. Пройдет несколько лет и не удивительно будет, если, в открытых для внешней торговли аортах Японии, иностранная монета вытеснит туземную. Впрочем предугадать здесь что нибудь трудно. Правды Японец иностранцу никогда не скажет, один лжет по убеждению, другой по привычке, а третий просто из страха, что либо выболтать. Чиновники всеми силами стараются поддержать это настроение в массе. Они чуят, что иноземное влияние рано ли, поздно ли подточит их благосостояние, основанное на неразвитии народа и слепой его к ним доверенности. И теперь уже их азиатская роскошь и обыкновение окружать себя баснословным количеством раболепной свиты невыгодно сталкиваются с простотой европейской жизни. Однажды нам случилось видеть въезд в Хакодате чиновника Матсмайского князя. Его окружала свита человек в 200, составленная из копейщиков, ружейных солдат, носильщиков, бесчисленных знаменщиков и другого совершенно ненужного люда. Говорят впрочем, что правительство само старается поддерживать подобный род жизни, без которого удельным князьям нечего бы было делать и некуда девать денег. Теперь же князья не богаты наличными и постоянно заняты исполнением устарелых внешних форм японской жизни, а без этого не мудрено, что они стали бы мешать правительству, разумеется вооруженною рукою.

На исполнение форм этих в общественной жизни привыкли смотреть, как на сущность администрации. От этого в Японии так много ничего неделающих чиновников. [100] Все они вяжут друг другу руки и ни один не смеет ничем распорядиться. Действия губернатора часто парализируют его помощники, и на оборот, а вместе они ничего важного не смеют предпринять без разрешения из Иедо. Кроме того при каждом, сколько нибудь важном чиновнике находится по официальному шпиону, без которых даже и не важный не посмеет вступить ни в какие, даже частные, сношения с иностранцами. Нам понравился напр. один из переводчиков и мы не раз приглашали его к себе в гости. Он долго не ехал и наконец явился сам-третей, объясняя по секрету, что без губернаторского чиновника его не пустили, а тот разумеется привез с собою и своего неотвязчивого шпиона. Правда, что из этого чиновник и шпион выигрывали лишь хороший обед, а начальство все так не узнало о чем мы болтали с переводчиком. Он и переводил чиновнику, как казалось, каждую нашу и свою фразы, но ясно было, что он обманывал и чиновника и нас, передавая его ответ или замечание. Что прикажете делать? нужно было отказаться от знакомства или принимать каждого гостя непременно со свитой. Сначала вся эта путаница в сношениях с ними чрезвычайно затрудняла нас, но потом мы, что называется, напали на след. Дело в том, что здесь, как и везде при губернаторе есть правая рука, чиновник не большой, но быстро ворочавший по своему усмотрению головою своего патрона. Разумеется мы сошлись с ним и не раскаявались: Охаси человек умный и далеко не закоренелый Японец; под рукою через него многое можно было выхлопотать.

На рейде, если не считать десятка джонок, клипер наш зимовал один. «Джигит» в первых числах Декабря ушел в Шанхай и вернулся 19 Января, счастливо и скоро совершив это трудное зимнее плавание. Но в начале Февраля явился трехмачтовый американский купец, а за ним начало по немногу приходить китобои. После же весеннего равноденствия с Нипона пришло до ста джонок, оживавших городские лавки своими товарами, и две казенные [101] шкуны. Одна построена по чертежу шкуны Хеда, построенной, как известно, при содействии русских, — а другая, побольше, по американскому. Обе содержатся грязно, в беспорядке и рекомендуют в своих экипажах полное отсутствие знания морского дела. Они даже и парусов порядочно поставить не умеют. Большая шкуна, кроме того, изуродована японским вкусом: корма у ней с палубой, в этой части от средины постепенно возвышена на несколько фут, что разумеется восхищает Японцев, напоминая им их уродливые джонки. По американскому чертежу, чтобы возвысить потолок, над кормовою каютою сделана рубка фута в два вышиною. Инженеры японские, возвысив всю корму, не уничтожили рубки и т. образом совершенно бесполезно перерубили несколько бимсов. Па единственном небольшом элинге хакодатском строится точно такая же шкуна, только без японского возвышения кормовой части. Чистота работы и мелочная отделка подробностей восхищали нас, но за то много есть вещей, в которых Японцы просто копировали чертеж, не понимая сущности дела и, пока еще, не испытав на практике всей важности некоторых применений. Так напр. железные вант-путины сделаны отчетливо, но закреплены очень дурно, как будто нарочно для того, чтобы они расшатались и полопались при первом выходе в море. Предположения о спуске этой шкуны по мелководью ставили нас всегда в тупик. Впрочем по этим образчикам нельзя судить о новом японском флоте. По рассказам «Джигита», в Нагасаки, на рейде, стоят несколько японских паровых судов, старающихся, по мере сил, походить на европейские военные суда.

Интересна проделка первого, пришедшего сюда весною, Американца, о котором я упомянул выше: он привез товары, но продавать их до Июля, т. е. до открытия внешней торговли, не мог. Он является к губернатору и говоря что привезет к лету еще новых товаров, просит Позволения свезти теперь же на берег те, которые назначены для Хакодате. Губернатор позволяет и даже отводит [102] магазин, не подозревая, что в Июле купец уже не заплатит пошлины со свезенных теперь товаров и тем выгадает до 20%.

Китобоев, со времени заключения командором Перри трактата с Японией, каждое лето здесь бывает до 60. При нас с Февраля до 19 Апреля их пришло до 20, все Американцы. Стоят они по неделе и заходят сюда, на пути с Сандвичевых островов к северу и обратно — за водой, овощами и в особенности за картофелем, — этим противуцынготным, необходимым запасом на китоловных судах. Мяса свежего, за недостатком его, Японцы им не дают.

Все корабли эти имеют очень почтенный вид и, при их промысле, содержатся довольно чисто. Большею частию они приспособлены к настоящей службе из бывших трансатлантических пакетботов, и щеголяют ходкостью и крепостью постройки. Один, виденный нами, построен из живого дуба, прослужил уже 35 лет без ввода в док и по уверению шкиперов, все таки был лучшим ходоком из числа стоявших с ним на рейде товарищей. Все имеют хороший рангоут, и по раннему, весеннему плаванию, многие без фор— и крюйс-брам-стенег. Чистенькие, чрезвычайно легкие и по большей части щеголевато выкрашенные вельботы их, составляют лучшее их украшение. Таких вельботов на судне до восьми и более, шесть на боканцах, а остальные вверх килем на перекладинах, положенных в высоте человеческого роста над палубою, между грот— и бизань-мачтами. Вся команда росписана на эти вельботы; иногда случается, что судно отпустив их, остается в дрейфе лишь с капитаном и его двумя младшими помощниками. На одного кита по большей части назначают по два вельбота, один бьет кита, а другой всегда готов подать помощь в случае, если первый, что бывает не редко, опрокинется. Последнее много зависит от рулевого: он должен предупредить крутой поворот и стараться не итти прямо по следу, дабы вынурнувший кит не опрокинул вельбота, словом, он такой [103] же важный человек, как гарпунщик и его помощник. Вельботы, кроме гарпуна и других необходимых предметов, снаряжаются короткими, тяжелыми штуцерами, с чрезвычайно толстостенным, большого диаметра, каналом. Снарядом к штуцеру служит длинная, коническая, пустотелая пуля с разрывным составом. На заднем конце пули находится ластиковые крылья или лопасти, развертывающиеся при вылете из канала и способствующие правильности полета снаряда. Разрываясь в теле, пуля, при помощи соленой воды, наносит киту смертельную рану. Из штуцеров этих палят по большой части с палубы судна и потом уже следят за раненым чудовищем. Попасть же в кита, кажется не трудно: нам часто случалось, в особенности в Японском море, видать ныряющих китов почти у самого борта клипера. Судно никогда не берет кита на палубу, а снимает с него у борта жир кусками. Куски эти подаются на палубу, тотчас же очень удобною машинкою крошатся мелко и поступают в огромный чан, откуда вытопленный жир уже разливается по бочкам.

Прежде нежели скажу несколько слов о содержании китобоев, считаю долгом оговориться что сведения эти, не лишенные, может быть, интереса, не следует принимать за непреложные факты. Я передаю то что слышал в Хакодате и прибавлю, что и сам не всегда верил рассказам Американцев южных штатов; они любят прихвастнуть, в особенности когда дело коснется до цифр в денежных счетах. На китоловных судах, начиная от капитана и до последнего матроса, все служат без жалованья за известную долю в выручке. Капитан получает десятую часть выручки, первый помощник — 16, второй — 25, третий — 49 и наконец четвертый — 60 части. Первые два помощника ездят на вельботах, а два последние, в роде суперкаргов, всегда остаются на судне и смотрят за вытапливанием жира. Один из этих господ уверял нас, что раз будучи первым помощником, получил в год на свою часть до 5000 долларов (около 6700 руб.), а что [104] на другом судне капитан получил до 30000 долларов. Цифры эти разумеется очень велики, но за то случается, что судно по целым месяцам не видит китов и в год не поймает ни одного. По рассказам китобоев, в северной части Охотского моря льды большую часть года мешают ловле, у Шантарских же островов китов так много, что суда иногда по нескольку недель остаются у берегов на якоре, посылая на ловлю лишь свои вельботы, иногда на целые сутки. В последнее время, однако, туда так много приходит китобоев, что киты сделались боязливы. В Японском море привлекают внимание китобоев, ходящие стадами, кашалоты, из больших голов которых добывается так много спермацета. Некоторые ловят за Беринговым проливом и даже у самого мыса Барро, где в бухточках не редко вступают в сношения с туземцами и получают от них рыбу и дичь. Нам случилось говорить с одним из капитанов, остававшимся в прошлом году у мыса Барро до 29 Сентября нового стиля и прошедшим Берингов пролив Октября 5.

На зиму китобои уходят на Сандвичевы острова, где сбирается их до 600, и там сдают свой груз. В последнее время на нашу зиму некоторые китобои уходят на юг и ловят китов около Каледонии. По рассказам Американцев, в Тихом океане английских китобоев нет, а если и появится который, то они стараются удалить его всевозможными прижимками, но Финляндцы, как говорят, встречаются часто. Нередко китобой заходят в Аян и Петропавловск; последний они очень хвалят. Некоторые, вероятно под влиянием не слишком выгодных сношений с здешним коммерческим агентом американского консульства, уверяли нас, что будут заходить к нам в зал. Ольги. Пока разумеется это не осуществимо, но кто может ручаться за будущее?

С каким удовольствием мы смотрели на китобойных матрос! Сколько энергии, беззаботной веселости и закалу на их, большею частию, некрасивых лицах. Костюм их [105] самый разнообразной, иногда ярких цветов и по большей части очень бедный. Однажды мы встретили несколько матрос, один был со скрипкой, два других с инструментами попроще, потом два или три плясуна и наконец, целая толпа Японцев. Ватага эта весело и беззаботно бродила по улицам и громкой музыкой созывала кругом себя чуть не все население города. На китобойном судне, нового матроса никто и не спросит — откуда он пришел; но за то капитан вряд ли решится когда нибудь выйти на палубу без пистолета в кармане. Побеги с судов — дело обычное, и по окончании годового промысла, когда груз еще не сбыт, а след. и выручка не разделена, капитаны даже довольны побегами. Весною же они всеми силами стараются удержать набранный экипаж и не редко совсем не пускают на берег команду, капитаны, сходясь на рейде, иногда соглашаются не принимать на судно беглецов, но дело в том, что они и сами по большей части не знают до выхода в море о приращении своей команды: матросы прячут беглецов в трюме между бочками, и те предъявляют свои права на судовую гражданственность лишь в море, когда капитан, волею неволею, уже должен их зачислить в комплект экипажа. В Хакодате капитаны согласились выдать друг другу беглецов и для того решились выкурить их из трюма перцем, посыпанным на горящие угли. Мера была действительна, и беглецы все явились на свет Божий, но к несчастию, по неосторожности, на одном судне закурили до смерти двух вахтенных, совершенно невинных матросов. Забубенный народ этот не всегда, разумеется, вел себя прилично в Хакодате. Иногда случались довольно серьезные побоища, на которые сходился чуть не весь город. Китобоев давили численностию, но мы знаем, что и японским бокам доставалось порядочно от их крепких кулаков.

К Апрелю месяцу наша команда, благодаря свежей провизии, береговому помещению и бане, — совершенно поправилась и мы не имели, несмотря на весну, ни одного [106] скорбутного. Мы стали готовиться к походу. В последний раз обошли знакомые нам горы, побывали на даче, где так часто коротали время с «Джигитом». Знакомые чиновники тоже перед отходом побывали у нас, на прощанье мы роздали им наши визитные карточки и в утешение узнали, что карточки эти перешлются в Иедо на показ Сиогуну. Тут завязался разговор о торговле с Россией. Мы старались растолковать им какого рода товары их могут быть с выгодою сбываемы на Амуре и чего они могут ожидать оттуда. Мнение их, что на джонках нельзя пускаться в такие далекие плавания, было блистательно опровергнуто переходом джонки в прошлом году к устьям Амура, под начальством русского офицера.

19 Апреля мы снялись с якоря. Стоянка в Хакодате уже давно надоела нам, впереди ожидал нас зал. Ольги; в нем корвет «Воевода», далее, еще незнакомые нам, Императорская гавань, Дуя, Декастри и наконец Николаевск, Россия. Там же надеемся найти письма, журналы, новости, словом все то, чего мы уже так давно были лишены.

Мичман Корнилов 2-й.

Текст воспроизведен по изданию: Зимовка в Хакодате // Морской сборник, № 12. 1859

© текст - Корнилов ?. ?. 1859
© сетевая версия - Тhietmar. 2020
© OCR - Иванов А. 2020
© дизайн - Войтехович А. 2001
© Морской сборник. 1859