СРЕДНЕВЕКОВЫЕ ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ
ВОСТОКА И ЗАПАДА

ФЕДОРОВ И. И.

О путешествии на Сахалин и в Японию Ивана Ивановича Федорова

Сия книга написана рукою майора Ивана Ивановича Федорова о его пребывании в Петропавловской крепости, путешествии в Японию и жительстве с полком в Камчатке.

Камчатка, 28-го Сентября 1805 года.

Милостивый Государь!

Извините мне смелость, которую беру, написав Вам вкратце наш поход в Сахалин. Вам известно, что мы снялись ночью после вечеринки. Мы видели два дня еще позже того вход Петропавловской гавани, и позже он уже скрылся. Потом шли по большой благополучным ветром; но имели жестокие туманы, пока прошли между 11 и 12 Курильским островом, где уже стало чище, и все были обрадованы, увидев несколько дней спустя мыс Раелжи; но скоро сия радость прекратилась и нашел уже густой туман с крепким ветром, который нас заставил удалиться от берега. С этих пор иногда мы только могли подходить к берегу, ибо прочистившееся небо сейчас опять скрывалось. И так мы, можно сказать, бродили около восточной части Сахалина, пока 27 Июля увидели северный мыс его, к на другой день губу, со многими домами; капитан не хотел терять времени, и послал только ялик с лейтенантом Левеширном, чтоб узнать такой народ и об имени острова и губы. Мы были так близко, что могли видеть с корабля множество сидящих жителей, и перед ними трое в шелковом платье, которые беспрестанно махали мехами; лишь только наш ялик пристал, то один из них начал .... и показывали они охоту променять нам свои меха, но так как их было слишком 40 человек, и всякий с большим ножом, то для всякий предосторожности наш ялик возвратился, и мы в то же время снялись с [448] дрейфу и ушли. Долго мы опять ходили вдоль берега и 1-го Августа находились уже, как думал капитан, у Амура, по крайней мере, стало мелко и вода была пресна, да уже виден был татарский берег, хотели испытание предоставить для другого дня, но течение нас ночью отнесло на 20 миль слишком и мы находились близь губы, в которой бросили якорь. С людьми на берег (сойдя), мы увидели деревню, и не более 10 человек нас встречающих; всякий был в собачьей ...., кроме одного, который имел на себе шелковый кафтан. После они нам показывали много хороших ножей, так и стрел, что все доказывало их торг с китайцами. В дома не хотели совсем пускать, и все двери были заклепаны. Мы видели нарты, что доказывало, что они ездят на собаках, также было видно много копченой юкулы. Нашим неводом мы наловили столько рыбы, что большую часть посолили, а свежего всему кораблю было на четыре дня.

Запасшись тоже теми, которых у нас не было, мы снялись с якоря, не пошли у сих глупых жителей узнать об имени сего острова. Ветер был благополучен, но вдруг в одно утро матросы на баке закричали: «берегись» вахтенный лейтенант сейчас рассмотрел, и как стало рассветать, то мы находились в одной миле от высокого каменного пика, в полдень узнали, что это был Ион.

После сего скоро мы от него удалились и 14 Августа прошли во втором Курильском проливе; а после сего по причине противных ветров, бросили 17 Августа в третий раз в Петропавловской гавани якорь.

Извините меня, Иван Иваныч, ежели что в рассуждении всех правил писания пропущено.

Всем было прискорбно, что вы остались в Нижнем, и поздравляю вас с коменданством в Гежиг. Никто не ведал, что я к вам пишу кроме брата, доктора и Гарнера, которые меня просили вам кланяться.

Записки путешествия моего из Нижне-Камчатки до Гежигинской крепости; юговосточным берегом Северного океана, иди по Камчатски именуемом Укинским трактом.

Ноября 28 ч. — Отправясь из Нижне-Камчатска в первом часу пополудни прибыли в первой Камчатский острог, называемый Камаки, в 8-мь часов, — сорок четыре версты расстояния проехали-бы гораздо скорее; если б не были причиной выступившая сверх [449] льда вода и замерзшая очень гладко наледь, по скользкости которой собаки бежали с великим трудом. — Острожек Камаки лежит на берегу реки Камчатки, продовольствует себя рыбой, а в летнее время промышляет в великом множестве в близлежащих озерах диких гусей и уток. Впрочем — зима доставляет им обыкновенный звериный промысел соболей и лисиц; жителей во всем острожке 16 человек; которые в образе жизни более следуют русским нежели камчадалам. — Во многие прежние мои проезды до сего острожка в зимнее время всегда терпел сильную пургу на половине дороги (в щелях, по здешнему называемых). Это есть по обоим берегам реки Камчатки утесистые горы, из ущелин коих при малом ветре всегда делается довольно крепкая пурга, то есть по русски вьюга или ураган. Всего места верст на десять — но нередко принуждает проезжих ночевать на средине щелей в прежде бывшем Щеповском острожке, жители коего в последнее поветрие все померли, и ныне только видны одни признаки. — При выезде из щелей чистый горизонт в прелестном виде представил взору моему величественность огнедышащей Ключевской Сопки, которая с полгода времени перестала гореть пламенно; а только временем бывает извержение; — дышит же довольно часто.

29 ч. — В 8-мь часов утра отправились из Камаков, позавтракавши изрядной дичиной; прибыли в каменной острог в 11-ть часов, 22 версты по хорошей дороге, добрые кони Камчатки перевезли в три часа. — Острожек Каменный лежит на берегу реки Камчатки, жителей в нем 12 человек; промысел имеют таковой же, как и в Камаке, пообедавши в семь острожке и распростившись, с провожавшим меня любезным другом Дмитрием Ивановичем Кошелевым, отбыли в 11-ть часов в Харчин, куда доехали в половине четвертого часа пополудни: — 33 версты, большею частью по озерам, не заняли много времени в дороге. — Харчинский острожек лежит на берегу реки Егловки и преимуществует лучшими гольцами по всей Камчатке; впрочем, 8-мь человек камчадалов содержат себя обыкновенным их промыслом. Напившись чаю переменив своих собак, пустились в 6-ть часов в Еловский острожек, куда прибыли, проехав 57-мь верст в самую полночь — Еловской острожек лежит при реке Еловки, жителей имеет 16-ть душ, содержит себя обыкновенным промыслом. — Переночевав, утром нашел прибывшего сюда следующего к батальону из Тигильской крепости подпоручика Пазухина с женою. — Утром в 7-мь часов отправился в свой путь. [450]

30 ч. — Проезжая тундренныя места, на половине дороги застала нас изрядная пурга отчего были в пути 12-ть часов; на 73-верстном расстоянии; и прибыли в Озерный острожек. Сей лежит при реке Озерной; жителей в нем 4-е человека, — и живут не в избах, а в юртах (род землянок).

Новый ночлег показался для нас, по претерпении крепкой пурги, изрядным. Но в самом деле он того не заслуживает. — Здесь мы ели дикую оленину.

Декабрь 1-е ч. Переночевав, пустились в Укинской острожек куда прибыли в 3-и часа пополудни; и по случаю разгона собак остановились ночевать. — Острог Укинской лежит на берегу реки Уки, имеет в себя жителей всех три человека, которые могут нести все тягости их обременяющие; — считается до сего острожка от Озерного 33 версты; но по часам я заметил, что должно быть около 50-и верст.

Декабрь 2-го ч. — Утром отправились в Халюли, и проехав 57-мь верст достигли Острожка, который лежит в двух верстах от моря, при реке Халюли; имеет в себе жителей 13-ь душ: а строения две юрты. Здесь я нашел человека моего, отправленного из Нижне-камчатска с 22-го Ноября с моим экипажем на собственных собаках; здесь мы дневали. — Халюлинской таюн, принял меня весьма вежливо и напоследок его семьи женщины, тот час по приезде моем оделись в лучшее свое платье, и старались по их обыкновению угощать всем изящным, то есть морожеными ягодами, голубицей, брусникой и морошкой.

3 ч. Утром отправились к Ивашинскому острожку, куда и прибыли, проехав 59-ть верст, в час пополудни; — Ивашинской острожек лежит при реке Ивашке, расстоянием от моря в 10-и верстах: — жителей в нем 6-ть человек, каюрных (то есть, которые могут ездить подводчиками).

Ивашкинской таюн казался мне по своему смешному разговору пьяным; а на поверку вышло, что он пред нашим прибытием наелся мухоморов, которые на них сильнее водки действуют. Ввечеру представил нам двух своих дочерей и одного сына, одетых в самом лучшем платье и нескольких певиц, которые начали петь национальную их песню, «бахае, бахи», а две дочери и [451] сын пустились плясать и так долго коверкались, что вышли из памяти, что доказательно тем, что, когда певицы кончили свою песню: плясуны все продолжали с прикриком странное свое коверканье. Напоследок, выбившись из сил, лежа на боку, упали то же. — Я сжалившись над бедными сказал уж таюну, чтоб он приказал их успокоить!

4-го ч. Утром отправились в свой путь и, проехав 29-ть верст, прибыли в острожек Дранкинский, который лежит при реке Юмгинской, расстоянием от моря в десяти верстах, жителей имеет 11 человек, живут все в 3-х юртах, и говорят языком, смешанным с каремским, а не природным своим; — здесь в первый раз я увидел кочующих меж Ивашкой и Дранки карем. По приезде моем они немедленно прибыли в Дранку на оленях, запряженных по два в санку; езда на них гораздо поспешнее собачьей — только чаще должно останавливаться для кормов.

5-е ч. В 9-ь часов пополуночи отбыли из Дранки и, переехав 57-ь верст подле самого моря, прибыли в три часа пополудни в Карагизский острог; который лежит при реке Карая, расстоянием от моря в 5-ти верстах; жителей в нем 17 камчадал, которые больше похожи образом жизни на карем. Мужчины и женщины мало носят рубах, — а по большей части имеют одежду, сделанную из оленьих кож.

6-го и 7-го. Жестокая пурга принудила нас здесь прожить два дня; и как я знал, что более не будет нам частых селений; потому и старался запастись здесь на неделю как для людей пищей, равно и собак кормом; один камчадал доставил мне оленя, за коего заплатил ему фунт табаку, и он чрезвычайно тем был доволен.

8-го ч. По прекращении пурги отправились в дорогу, и проехав 40 верст, остановились ночевать в пустой юрте, где прежде был Тамлатинский острог; один житель сего строения пред нашим прибытием перебрался жилищем на зимовье, лежавшее гораздо далее от моря. — Проезд наш из Кареги был весьма труден, по причине глубокого брода. Почти всю дорогу каюрщики наши шли пепле на лапках, кои здесь употребляются вместо лыж, и близь самой Тамлатинской юрты очень долго спускали с прекрутой горы; камчадалы, выпрягши наших собак, принуждены были спускать сани на своих плечах. [452]

9-е ч. — Здесь снова застигла нас жестокая пурга и принудила жить в пустой юрте, где, обогреваясь, принуждены были воду для пищи и питья таять из снега; по причине той, что в реке Татлате оная в пищу не годилась. Ибо по близости моря она мало разнствовала от морской.

10-е ч. По прекращении пурги с половины дня пустились в дорогу и так как мы уж заготовленного для собак корму издержали немалую часть, то и не надеялись с оным доехать в Пусторецк, то есть настоящий наш тракт; а решились ехать Укинским берегом чрез Сидялих, Каряк, называемом Ветвейским трактом. Хотя сия дорога и считается гораздо далее Пусторецкого тракта, но она надежнее Кармалки и безопаснее от пурги.

Проехавши, примерно, верст 30-ть, мы ночевали в пустом месте, где едва могли выискать дров для приготовления себе пищи.

11-го ч. Утром очень рано оставили неприятный ночлег. — Ехавши целый день и половину ночи самыми чистыми местами, без малейших следов дороги, едва не растеряли своих товарищей; наконец достигли Илпилскаго острога. Следующий со мной в Гежигинскую роту поручик Фалтин. отставши от нас в сем пути, едва на другой день отыскал последний сей камчадалский острог; темная ночь и самые чистым места, признаюсь, наводили на меня немалое сомнение!

12-го Собравши здесь свой обоз, остались ночевать в ежегодной — и предымной юрте.

13-го ч. Теперь отправляемся мы к новым знакомым в первый острог Сидялих и ..... называемой Колягинск. Он лежит над самым морем, состоит из двух юрт, имеет в себе жителей 5-ь человек; они мало имеют собак, а употребляют вместо них оленей, которых имеют немалое число; юрты их построены таким образом, что ходят в оные не дверьми, а с самой средины верха в отверстие, очень похожее на корабельный люк, который у них служит днем и за окно, и для выхождения дыма отвечают за трубу. А спускают ее в него по лестнице, вырубленной из одного дерева. — В юрте огонь кладется на пол к одной стене, у которой сбоку сделана отдушина, для пронесения дыма сказанную трубу, но при всем юрта всегда бывает полна дыму, нечистоты и неопрятности которые, мне кажется, [453] здесь имеют главное пепелище; женщины имеют одежду там, как и мужчины; все вообще в куклянках, только последние носят на головах платки.

14 ч. Здесь пурга принудила нас остаться. Вот случай несчастья наших собак. — Прежестокая пурга не позволила караульным быть при нашем экипаже. А потому и собаки привязаны были близь юрт без присмотра. — Только страшный оных вой в самую полночь меня разбудил; я тотчас выслал человека своего узнать о причине, и что же он нашел? — Кучу волков, которые атаковали наших рысаков; к несчастью две моих и несколько капорных (то есть, подводных), были жертвой добычи хищников.

15ч. Прожили за пургой.

16ч. По претерпении Карсуксих ..... , пустились в дорогу и прибыли в острожек Метаемонемь; он лежит при реке Выкненской, состоит из двух юрт, жителей в нем четыре человека.

17-е ч. Отсюда отправились в острожек Тиличинск, который лежит при реке Тилигине, не в дальнем расстоянии от моря. Живет в нем бей ясишных тайон, или князек сего острожка Симеон Тагилынов, ехал с нами вместе из Ивашкинскаго острожка; ласковый его прием и лучшее угощение были нам оказаны, он говорил немного по-русски и крещен; по приезде нашем к острожку, таюн со своей женою встретил нас на дворе; и, когда я вошел в юрту, то он представил мне всю свою семью, которая по опрятности вроде Карян, и едва ли не из первых.

Здесь нашел я главного князька каменского острога Ахайма, он гостил у сих Карян. Здесь видел я тех торговцев, которые в прошлом 803 году едва не зарезали К. и заметил в них великую буйность.

18-го ч. Теперь отправляемся к последнему Острожку сидячих карян, по берегу океана.

Острожек Ветвей лежит при хорошей реке Ветвее, жителей в нем 5 человек, до этого острожка провожал нас со своей женою таюн Татлышов, здесь мы дневали. [454]

19-е и 20-е ч. Поутру отправились в Каменный острог, до коего князек Ахайма ехал с нами вместе. Он был со своими карянами в проехавших мной карецких селениях, для угощения, то есть мелочного меж собой торга. Ныне мы оставили юго-восточный берег Северного океана и поворотили к северо-западу.

21. Пенжинская туба. Теперь пустились в чистый дол, что у нас называется, чистое поле: четыре дня провели в самых безлесных и необитаемых местах. Жестокие морозы и крепкий сивер, не давали нам и ночью покоя, хотя мы и разбивали свою палатку, но оная мало защищала от холода; одна половина дороги была тундренными местами, а вторая реками Ветвеею и Талопкой. Во всю дорогу любопытного ничего не случилось, кроме, что в одну нашу остановку среди дня приметил я жертвоприношение карян, из числа наших каюрщиков. Один карян, отошел с дороги не более пятидесяти шагов, где находился утесистый камень, подле коего оставил по многим поклонам одну свою стрелу, возвратился к обозу, я на том месте видел множество оленьих лоскутьев и шерсти.

24-го ч. Поутру приехали мы к Острожку, отделенному от Каменного; он лежит на самом берегу губы Пенжинской, состоит из 12-и юрт. — Мы тут завтракали очень вкусную, приготовленную карянами из оленьего мяса с диким сухим луком похлебку и жареную свежую рыбу вахню, которая видом очень похожа на налима, а вкусом нехороша; отправясь отсель с великим трудом, переехали четырехверстную ширину устья реки Пенжины, где прошло времени в переезде слишком 4 часа. — Она замерзает так неровно, что льдины становятся стойком вышиною сажени в две и более, и всей сие место издали показывается морским волнением. Мы, проезжая глубокими рытвинами, во многих местах прорубали дорогу топорами. В 3-и часа пополудни прибыли в острожек Каменный он лежит на прекрасном возвышенном месте, подле самого моря.

Состоит из 25-ти юрт, имеет в себе жителей более ста человек.

25-го ч. Здесь мы дневали. Любезные друзья! вот где привел случай праздновать Р. Х. История вам показывает характер и нравы диких сих народов; вы теперь можете судить о моем положении и чувствованиях. В половине дня прибыл сюда камчатского [455] областного правления заседатель Ламалин. Он уже целый год ездит по округе, для переписей радов карян, — вообразите положение его и его людей!

26 ч. Отправились из Каменного до света; прибыли ввечеру очень поздно в острожек Мелянь. Он лежит на самой половине дороги от Каменного до Паряня подле самого моря.

Состоит из 2-х юрт и 5-и человек жителей.

27 ч. По худости собак ночевали в дороге на пустом месте.

28 ч. В полдень прибыли в последний Каряцкий острог Парень; он лежит при реке Пойтувьем, близь моря. Состоит из 11-и юрт, имеет в себе жителей 50 человек. Здесь мы ели свежих хабьюзок, переночевали и переменили всех Каменского острожка каюрных и собак.

29 ч. Поутру отправились. Я заметил сих последних двух острожков карян, гораздо грубейшими против прочих. Мы ночевали в дороге.

30 ч. По восходе солнца, я решился оставить свой обоз; и пустился на собственных собаках, взяв с собой ......... и одну казорную с проводником, нарту, (то есть, сани) в надежде той, чтоб до вечера успеть прибытием в крепость Гежигинскую; но встретилось тому совсем противное: оставивши своего толмача Никифора Камчадала ....... в порене, я положился на одного знающего немного по-русски ...... каряну; он нас уверил, что мы ночевали на самой половине дороги, в том порене. А вышло противное и мы, ехали целый день и всю почти ночь, по многом беспокойстве. На рассвете 31 числа достиг крепости Гежигинской. — До десятого числа декабря месяца ожидал преемника должности, мне вверенной, господина майора Крупского, которой сего числа в ночи прибыл. С одиннадцатого числа началась от меня сдача и продолжалась по его копотливости до 26 числа, который день по окончании всего и чин Высочайше пожалованный при отставке моей был формально мне объявлен и приведен на оный к присяге.

2 ч. Января 1806 года в 11 ч. утра распростился с краем здешним. Не могу без особенных сердечных чувствований описать [456] разлуку с добрыми жителями крепости Гежигинской. Накануне выезда моего, в самый Новый год по окончании божественной литургии все вообще чиновники и граждане были у меня и по особенной ко мне любви и привязанности, которую я имел счастие от них заслужить, всякий изъявлял ко мне благодарность и сожаление о том, что они лишались во мне своего друга, а не начальника; и притом каждый желал в награду за сие всякого благополучия в предпринимаемом мною трудном моем пути. Рота же, бывшая в моей команде три года, собравшись вся, чрез фельдфебеля просила меня в последний раз с ними проститься; я, вышел из комнаты, нашел оную построенную во фронт и по приходе моем к ним громкий голос благодарности всех вообще добродушных служителей тронул до слез чувства мои — я тут видел много плачущих и говорящих — «нам уже не нажить такого начальника-отца, как ваше высок.-бл. жили с нами». Я при сей умилительной сцене не мог долго быть, взаимно поблагодарил за их ко мне усердие и притом отдал фельдфебелю 25 р. денег с тем, чтоб он купил на оныя водки и тем бы прекратил у добрых служилых текущие из глаз слезы; прочих команд также служащие приходили все ко мне прощаться и получили от меня то же. Того ж вечера я сделал прощальную вечеринку; на которую все здешние почетные дамы были мной приглашены и танцуя все общество, составляющее граждан здешних, вечер до 12-ти часов провели довольно весело. При выезде ж моем из крепости нашло множество народа обоего пола, и всякий при прощании моем изъявлял обо мне сожаление. Чиновники все вообще и граждане отправились вместе со мною, на своих собаках каждый, и провожали верст с 15-ть от крепости, где распростившись обратились в свои дома, а я также пустился в свой путь.

3-го ч. Генваря достиг до селения Наяхины сидячих крещеных карян, где переночевав, в 4 ч. до свету отправился в дорогу, верст за 20 отъехавши от сказанного селения, нашли на самом тракте оленьих карян, кочующих в одной юрте где знакомый мне карян Акувбя убил на дорогу жирного оленя, и я, напившись здесь чаю, подкрепил желудок свой изрядным завтраком, пустился в путь, который до седьмого числа продолжали по необитаемым местам изрядной дорогой, а с седьмого числа до десятого ехали преглубоким бродом не более как по десяти верст в сутки. Переехавши Вилигинский гребень, с десятого числа сделалась престрашная и мокрая пурга, и мы принуждены были жить на одном и пустом месте, отправив пешими на лыжах двух карян капорных до [457] селения Туманы (до коего следовало б еще двое суток быть в дороге), с тем, чтоб из оного селения послать как можно скорее к нам навстречу нисколько легких нарт и собакам нашим корму, которые уже его нисколько не имели, а, однако ж, я ожидал пятеро суток и никого к нам послано не было. Так что уже много терпящие животные изнурялись голодом и начинали объедать нерпичьи ремни, которыми обыкновенно здесь увязываются нарты. 15-го ч. принужден был еще отправить одного капорного каряку в сказанное селение на лыжах, который, отойдя от нас верст десять, встретил четырех человек, едущих к нам на помощь из Туманы и притом с хорошим запасом для собак корму, и к счастию — посланной от меня каряка Егор в превеликом броде поймал на лыжах дикого барана, которой послужил для всех изрядной пищей. Того ж числа ввечеру я отправился до Туманскаго селения и достиг в оное 17-го числа вечером. Желал на другой день следовать в свой путь, но случившийся снег причинил препятствие, а я уже пустился в путь 19-го.

— 21-го ч. Утром повстречалась с нами почта, следующая из России в Камчатку, которая в дороге уже находилась из Охотска целый месяц. — Того же числа в полдень я достиг до селения Татхеянр, сидячих же карян, и пробывши в нем до вечера, в ночь пустился в дорогу; 22-го ч. достиг крепостцы Ямской, которая имеет местоположение весьма хорошее, выстроена над самой рекой Ямою, и древностью своею гораздо старее крепости Гежигинской, но ныне команды содержится в оной 18 человек казаков, и командир в ней назначается всегда охотским начальством; в мой проезд был сын боярский, Григорий Александрович Говоров, и человек, кажется, изрядный. Также жительство имеют в сей крепостце сидячие крещеные каряки, 10 человек Гежигинскаго ведомства, они содержат ганбу каюрного. Я, передневавши здесь, отправился 24-го числа в путь. Три дня следовал чрезвычайным убродом снега и достиг только до пустой юрты, построенной на средине тракта от Ямской крепости до Сигланскаго острожка, где жил за случившейся пургой два дня; и тридесятого числа доехал до Сигланского острога сидячих последних по сему тракту карян — и того ч. в ночь отправился к острожку Оле сидячих тунгусов и первого числа прибыл в оный; здесь нашел я весьма порядочного старшину; и лучших во всех частях прочих карян. Порядок и самые юрты оных очень опрятные всех обитателей по сей дороге жилища свои имеющих. — 2 ч. отбыл из сего селения и 4 ч. достиг до селения [458] тунгусов, называемого Армак, из коего тогож ч. отправились достичь в крепость Ямскую, в которой передневавши день, пустился в свой путь. 12-го числа утром прибыл в порт Охотский и по особенному ко мне усердию прежнего моего сослуживца приглашен был к нему на несколько дней моего в Охотске пребывания на ночлег, и все общество прежних моих знакомых усердствовало особенными знаками ко мне своей приветливости. И проживши 20 и 19-го числа в Охотске отправился в свой путь, коим и следовал до селения, Арки называемого, на собаках, а оттуда с тунгусами на верных оленях до местечка Черна го Леса, откуда уже следовал на лошадях до Якутска, в который прибыл 8-го числа марта, и пристал на квартиру у старого моего знакомого, господина якутского купца Алексея Андреевича Захарова и, проживши до 11-го ч., отбыл в Иркутск того ж числа.

___________________

ПО УКАЗУ ЕГО ВЕЛИЧЕСТВА

ГОСУДАРЯ ИМПЕРАТОРА

Александра Павловича

Самодержца Всеросийского

и прочая, и прочая и прочая.

От Нижнекамчатска до Гежинска отправляющемуся по казенной надобности Камчатского Гарнизонного батальона Капитану Федорову с будущим при нем давать по две подводы с проводниками за указные прогоны без задержания. Нижнекамчатск, Ноября 28 дня, 1805 года.

ЕГО ИМПЕРАТОРСКОГО ВЕЛИЧЕСТВА Всемилостивейшего Государя Моего от армии Генерал-Майор шеф Камчатского Гарнизонного батальона, области Камчатской правитель Кошелев.

(Печать.)

___________________

В первых числах Июля 1804-го года прибыл в Гавань Петропавловскую Фрегат «Надежда», обошедший кругом света; путь его был мимо Кап-Горна; чрезвычайно скорый вояж довольно доказывает, свету искусство Российских мореходов. Происшедшие неприятности у флотских офицеров с Посланником, Господином Действительным Камергером Резановым, который принужден был по прибытии в гавань немедленно отправить курьера к Правителю Камчатки, Господину Генерал-майору Кошелеву, и просил его о скором прибытии в гавань для принятия мер относящихся до посольства; коего единственную цель можно усмотреть из приложенной при [460] окончании записок моих копии с грамоты к двору Японскому. По получении от Резанова уведомления, Генерал-майор Кошелев вскоре явился в гавань, взяв с собою меня и поручика Кошелева. Первый предмет его был содействовать к пользе отечества; он усердным старанием своим успел прекратить ссору, так что и посольство от того долженствовало остановиться; а как общим признанием всех нашелся главной пружиной ссоры бывший кавалером при посольстве гвардии поручик Граф Толстой, то и решили тем, что оставили его в Камчатке. — Когда ж началось приготовление к пути в Японию, то господин Резанов просил нашего шефа об откомандировании двух офицеров в его свиту, куда достался мне поручик Кошелев и командировано десять человек из батальона нашего воинской команды. — С сего времени я почел за нужное вести памятные записки, в кои вношу только то, что своими глазами видеть мог; и что казалось мне любопытным.

Я не описал в них дни коронации Нашего Государя, который мы весело праздновали на водах японских но то можно видеть из приложенной при сем копии с речи, говоренной Посланником. По окончании коей розданы были им, всем вообще нижним служителям — корабля «Надежды» медали. — Я не говорю ничего в записках моих об одежде японцев; прилагаю при сем подлинной их живописи картины, из которых можно иметь понятие о их костюме.

Август ч. 27-е. Сего числа в семь часов утра отправились из гавани Петропавловской в Японию; лишь только вышли из рейда в открытое море, я поражен был обыкновенною морскою болезнью, в коей страдал три дня: а потом избавившись от нее, был уже всегда в море здоровым; путь наш продолжался по 18-е число Сентября благополучным, а 19-го увидели берега достигаемого нами предмета (это был остров Ниппон) и мы недолго наслаждались приятным удовольствием смотреть на обетованную землю, ибо NN ветер чрез два часа по предсказанию барометра, произвел престрашную бурю, коей описать я не в состоянии. Подумайте, каково было положение слабого судна, подверженного служить игралищем разяренному морю; то взносимо оно было на верх водяной горы, то низвергаемо в пропасть; с бока ударял в него вал, отягчаемый другим валом, который, упадая, казалось совсем погружал его в воду; ветер учинился порывист, неравен и беспорядочен; мы [461] принуждены были терпеть все его своевольства, он переходил с румба на румб и обтекал столь скоро весь горизонт, что дул, казалось, со всех четырех сторон света; потом, поднимаясь вихрем, упадал стремительно, как бы брошен был с неба и принуждал волны унижаться под его тяжестью. Минуту спустя, поднимал он корабль наш на воздух, дабы низвергнуть тем глубже в бездну. Страдал много тако ж корабль от сильных ударов, будучи вне воды, где ветер производил стук; подобный громовому; хотя мы близко находились друг от друга, надлежало еще более стесниться, и кричать изо всех сил, чтобы нас слышали. Все паруса, кроме нескольких штормовых стакселей, были убраны, рвение ветра столь было сильно, что вдребезги изломало ударением валов три ялика, прикрепленные на верху шканцев, вода лилась уже на мост и втекала в корабль — в довершение большого несчастья, при повороте в мгновение отшибло в кормовой части баллюстраду подле самых окошек капитанской каюты; и одним валом — в то отверстие — налило до половины каюты водою. Вот минуты, в которые содрогнулся б и самый твердый дух, но капитан, скрывая очевидную опасность, всячески усердствовал ободрять людей своею непоколебимостью ..... он собственными трудами старался починять немалый пролом, который в скором времени общими всех силами заделан был вовсе. Во время продолжения сей бури насосы действовали все беспрерывно, и как вода не преставала умножаться, многие матросы приходили в отчаяние, и некоторые уже говорили: — «погибаем, тонем, Боже, помилуй нас», после чего едва не прекратилась работа. Все приносили теплые молитвы Всевышнему, как при последнем часе своей жизни. Ветры, кои до того боролись между собою, соединясь, возносили волны до облаков.

От сей перемены поднялся несильно корабль и люди ободрились, видя что вода не так в него льется сильно. Таково было положение наше двадцать шесть часов. По прекращении бури, — во многих местах — увидели корабль наш обезображенным. Все предстало глазам нашим изломанное и изорванное, как будто после сильного пожара. — Сей несчасный день — да будет вечным памятником в моей жизни.

Сент. 27 ч. До сего числа имели плавание в виду островов японских, но за маловетрием и противною погодою не могли подойти оным; меж тем успели привести в порядок починкою свою разстройку; — и благоприсутствующим ветром сего числа благополучно прошли [462] Дименский пролив, где совершенно оказался нам японский порт Нагасаки, к которому приближаясь, в первом часу пополудни — увидели плывущее к нашему кораблю малое Японское гребное судно с двумя чиновниками, которые подойдя к борту корабля; через переводчиков (Переводчиками нам служили те японцы, которые несчастным жребием выкинуты были в 795-году на города Алеутские и отправлены были из Петербурга в свое отечество) спрашивали кто мы такие, и получа в ответ, что россияне, продолжали любопытство о многом, и что слышали все вносили в записные книжки. От нас предложено им угощение, но они не могли взойти на корабль, отзываясь запрещением своих законов, а когда подали к ним в лодку бутылку с вином и две на подносе рюмки, то они как из рюмок, так равно и из бутылки вылили в медной свой котлик, потом немедленно отправились в город, показав нам предмет, на который должно держать курс для входа в гавань, по приближении к оной, увидели множество идущих к нам судов; кои, подойдя к кораблю, назначили место, где положить якорь, со изъявлением неудовольствия, для чего мы прошли их то место, которое назначено для голландцев останавливаться на якорь; и получа в ответ наше незнание, старались извиняться учтивостью находящихся на сих судах чиновников; многие требовали от нас письменных донесений, к их Губернатору со изъяснением, подробных причин, нашего к ним прибытия. И когда получили ответы, что сие не иначе может изъяснено быть, как лично от нашего — их Губернатору, то с тем многие о тот час отправились в город.

В шесть часов пополудни увидели другую свиту, во множестве идущих вместе судов, и в том числе на одном приметили голландский флаг. Когда подошли к борту корабля, два их офицера, взошли к нам на шканцы, и первые слова их были просьба, чтоб от нас запрещено было служителям палить из пушек, доказывая, что по законам их сие должно исполнить, и когда получили на то наше согласие, были тем очень довольны и минуты через две донесли что с ними на судне есть для встречи нам большой чиновник, называемый обер-бонжос и он есть, Губернаторский помощник, о чем от нас ту минуту донесено посланнику; и от него послан офицер просить вельможу на корабль, который с пышною свитою, поднят был к нам на шканцы, и проведен в каюту. По прибытии приглашен садиться на диван. Его первые вопросы были о причине нашего [463] прибытия, потом: — как давно из России, каким местом шли, куда во время похода заходили, сколько нас числом, и какого состояния люди, — на все получа короткие ответы, — тотчас записал в свою книжку. Потом чрез переводчика сказал — хотим ли мы видеть голландцев и, получа от нас истинное наше удовольствие, приказал ввести их на корабль; при входе их в каюту, обер-толк японский закричал громким голосом: «обер-гоф, комплимент махин»; по сих словах, голландской фактории правитель обер-гоф, флотской капитан, Секретарь Конференции и один волонтер, приближась к вельможе японскому, делали ему забавной для нас на первой случай комплимент, они наклонились ниже пояса, опустя обе руки книзу, и в сем положении были неподвижны, пока переводчик не дал им знака подняться. — После рекомендовались послу и знакомились с нами; разговор продолжался на Французском и немецком языках, мы с ними провели время до первого часу пополуночи. Оне угощаемы были вином и табаком и отбыли от нас вообще с японцами довольно веселы. Однако ж кругом нашего корабля японцы оставили лодок до пятидесяти, под видом нашей прислуги.

28-го ч. — До пяти часов пополудни провели время очень скучно. Пресильный жар не позволял четверти часа пробыть на шканцах, хотя довольно было предметов насыщать наше любопытство. Японцы беспрестанно приезжали в разных лодках смотреть наш корабль; в шестом часу увидели идущих к нам гребных судов более прежнего, на коих гром нестройной музыки был слишком

Из них небольшое одно пристало к борту нашего корабля — и командир оного просил о принятии привезенной свежей провизии, которая состояла из свинины, дворовых птиц, сарачинскаго пшена, куриных яиц, и разной зелени. Все сие с благодарностью нами принято и после прочие суда окружили наш корабль, и чиновники, прежде бывшие, взошли в каюту. Продолжали повторять вопросы прежние и все, что получили в ответ, вносили в записные книжки. По просьбе командира нашего корабля, сняли оный с якоря, и привели буксиром к местечку, Патенберг называемому (это есть та славная гора, с которой в прошлые времена, по истреблении японцами христианской веры, все исповедующие оную низвергаемы были в море), где положили якорь, и чиновники, распростясь с нами, отправились в город. Караул, окружавший наш корабль, остался по прежнему. Сего ж вечера японцы требовали о выгрузке с корабля пороха и всех партикулярных оружейных вещей, кроме офицерских шпаг и [464] солдатских ружей, все сие беспрекословно от нас получили и отвезли в свой арсенал.

29-го ч. Прекрасный день и новые предметы поминутно приезжающих в разных судах японских граждан доставляли нам немало удовольствия; в пять часов пополудни .......... Свита ....... эскадры показалась из гавани, и одна передовая лодка привезла нам гораздо больше прежнего всякой провизии. После того пристала японская флотилия, и чиновники взошли на корабль, но голландцев уже с ними не было. Они просили у посла копию с грамоты к их императору и, получа, переписали чины, имена и лета наших офицеров. Потом отбыли в город.

30-го ч. Провели день, не видав своих новых знакомцев. Они вчерашнего числа прощались с нами. Сказали, что у них завтра праздник, который должны по своим обрядам непременно отпраздновать. А потому и объявили нам день отдохновения.

1-го ч. В одиннадцать часов утра прибыли к нам на корабль новых два чиновника; привезя с собою прежде взятые от нас копии с грамоты, для верного перевода на их язык и в три часа пополудни отправились в город. — Бывшие с ними в свите офицеры старались узнавать от нас разные названия на российском языке и, получа, изъяснения вносили в записные книжки, меж тем, довольно оказывали нам своей ласки, которая замыкалась снисканием дружества.

2-го ч. Выл день отдохновения. Сильный дождь, продолжавшийся целые сутки действительно его таковым сделал.

3-го ч. Крепкий ветер расстроил японский караул, нас окружавший. Лодок до пятидесяти, стоявших на море, во время ветра при великом крике и смятении снялись с якоря и убрались в близлежащую от нас бухту, и как видно, за погодою, у нас японских чиновников целый день ни одного не было.

4-го ч. Поутру в одиннадцать часов прибыли к нам два бонжоса; они меж разговоров уведомили нас, что прежде мы не можем сойти на берег, пока не получится Губернатором из Иедо на то повеление, и тогда от нас предложены были причины, о невозможности стоять на сем месте на море, и что нас в крепкий ветер [465] может сорвать с якоря и унести в море. А вещи оружейные и порох должны остаться у них, то по немалом рассуждении .... сказали нам, что сегодня скажут те причины Губернатору; и немедленно о резолюции нас уведомят, что и последовало в шестом часу пополудни: приехали к нам два переводчика, уведомляя, что завтрашнего числа в 9-ть часов утра введено будет наше судно в безопасное от ветров место. Сего числа также привезена нам свежая провизия.

5-го ч. В девять часов утра окружен был корабль наш 150 лодками для буксира; в 11 часов прибыли чиновники, и по входе их на корабль, немедленно был поднят якорь. 99-ь лодок начали работу и в два с половиною часа проведено было наше судно семь итальянских миль и положен якорь против предместья порта. Ничего не было приятнее зрелища сего прекрасного местоположения и удивительного творения природы. Превысокия каменисты горы, обработанные почти до самых вершин руками трудолюбивых японцев, всюду представляли поля, усеянные хлебом и овощами. Амфитеатром насаженные по пригоркам рощицы и в равнинах искусно устроенные аллеи, действительно, изображали все местоположение в глазах наших очаровательным, везде по берегам казались толпами любопытствующие нас видеть японцы, и прекрасные нимфы страны азиатской целый день с музыкою разъезжали мимо нашего корабля в лодках, и казалось изъявляли свою радость, насыщая зрение на новых знакомцев.

17-го ч. До сего числа провели время, не видав бонжосов, а были у нас два раза переводчики, которые называются по японски толки, они привозили в первый раз два плана на места лежащие от нас на левой стороне берега. Так что, ежели будет угодно посланнику выехать на берег, то б одно из них выбрал для гулянья, а во второй приезд объявили, что назначенное посланником местечко — Гатько.

18-го ч. — В два часа пополудни прибыли два бонжоса, с обыкновенной свитой; они предложили услуги ехать в приготовленное местечко. Посланник приказал немедленно приготовить шлюпку и отправился на берег со свитой своих офицеров — где по приезде был особенно определенными офицерами принят и приглашен в ...... нарочно для него сделанный. Ко угощению поднесен ..... ему прекрасный ящик конфет, — чрезвычайного [466] приготовления. Это был презент нагасакского губернатора. В четыре часа возвратился посол на корабль. Ему как при отъезде равно и по прибытии , была сделана с корабля нашего честь караулом и матросами.

29-го ч. Все прошедшее время стояли на одном месте. А сего числа, по выходе двух голландских фрегатов в Батавию, перевели нас по прежнему буксиром, на их место. Где, положа якорь, ожидаем теперь решения своих предприятий. Место сие веселее еще прежних тем, что с двух сторон положение прекрасных берегов представляет удивительную картину. С третьей весь виден город а с четвертой — в дали блестит напугавший нас, усыпанный подводными каменьями так свирепый океан.

4-го. Сего числа приведено к нам с двумя переводчиками старое чудной конструкции китайское судно с тем, что когда нужно починять наш корабль, то б перевезти груз на оное, и перейти на то время послу. Но как по осмотру нашего Капита*а, оказалось оно для складки груза к жития офицерам совсем неспособно то прошены переводчики изъявили сие губернатору, и что посол надеется получить приличную ему квартиру на берегу.

6-го ч. Имели терпение до сего числа! и дождались резолюции, она есть следующая: в шесть часов утра прибыли к нам пара бонжосов, — они объявили, что приготовлен в городе для посла и его свиты дом, который просили кого угодно послать осмотреть, что исполнено от нас посылкою четырех офицеров, которые по прибыли обратно на корабль донесли послу, что дом для жития и поклажи посольских вещей годен. — Теперь началось приготовление к походу: двухэтажная лодка, украшенная разноцветными кончевыми занавесками, и внутри лакированная с бронзовой обделкой комната, служила нам покойным до предместья нашей квартиры плаванием. Мы в двенадцать часов в ней поместились; а именно: посол, весь его кортеж и воинская команда, и продолжали поход с барабанным боем и воинской музыкой, состоящей из гобоев и бубнов. Во время двухвёрстного вояжу от чиновников японских угощаемы были чаем по их обряду, без сахара, конфетами и померанцами. Доехав, близь берега по причине мели пересели на другую лодку, гораздо менее конструкцией сего судна; но украшением прежней, и подойдя на ней к берегу; нашли на многих лодках сделанный мост, по которому взошли прямо в квартиру нашего замка; так [467] называю его потому, что он окружен весь строением и крепким японским караулом, комнаты дома убраны по азиатскому манеру без великолепия последнего, но весьма чисто. Весь пол устлан искусно вытканными из травы коврами, что нас принудило ходить в одних чулках, без башмаков. Стулья и столы мы имели с корабля своего ибо в доме кроме жаровень с углями ничего не было. Для офицеров назначено каждому по особливой комнате, но я расположился вместе с Гермолаем Карловичем Фредерици и Дмитрием Ивановичем Кошелевым и заняли только два покоя. — Во время нашего хода, видны были по берегам бухты с обеих сторон японские войска до девяти тысяч человек. Они по своему правилу сидели все в две линии.

14-го ч. До сего числа продолжалась выгрузка с корабля нашего японскими рабочими людьми; она начиналась с десяти часов утра, и оканчивалась в 5-ь пополудни. В сие время дежурили в нашем замке два бонжоса, с немалой при них свитой офицеров и прочих служителей, которые каждодневно сменялись, и во время своего дежурства бонжосы один раз посещали посла для изъявления своего почтения. Мы сие время проходили не без скуки. По непривычке к житью в нетопленных комнатах, — ибо здесь дневной жар нисколько несоразмерен ночному холоду, — посетила многих из нас простуда, но при хорошей японской пище, как то: разных зеленей, двух родов апельсинов, и весьма крупных цытроновов, из коих очень удобно делать целительное питье и т. д., все сие вскоре привело нас в прежнее состояние.

25-го ч. День Рождества Христова по нашему исчислению оставлен без празднования.

26-го. По морскому исчислению сей день был Рождества Христова. Командир Фрегата Капитан-Лейтенант Иван Федорович Крузенштерн, Канитан-Лейтенант Макар Иванович, Лейтенант Петр Трофимович Головачев, астроном Иван Иванович Горнер, Штурман 12-го класса Филип Иванович Кашеньщиков имели обеденный стол у посла; и проведя время до шести часов вечера — довольно весело убили его на Фрегат.

27-го. Посол со всей своей свитой офицеров имел обеденный стол на Фрегат: отбыл из Мегасаки в час пополудни. А при был в замок в семь часов вечера довольно веселым. [468]

1-го Января 1805 года. Число первое, по общему исчислению России; не считалось в нашей экспедиции началом нового года, а оное праздновали 2-го ч.; россияне в первый раз имели случай праздновать начало 1805-го года в Японии в славном портовом города Нагасаки в местечке лежащем у предместья города, именуемом Мегасаки.

Тут вспомнил я, содрогаясь чувствованиями, ту отдаленность, которая разделила меня с любезными друзьями и лишает ласковой надежды ко исполнению моих намерений. Я располагал чрез год возвратиться в отечество; но медленность японского правительства, не подает способов так скоро исполнить предприятие. Теперь прекращу оное подробное изъяснение своих чувствований, общество нашей компании довольно весело провели начало Нового Года; но я во все то время казался весьма скучным и, углубившись в задумчивость томной меланхолии, ничем не мог разъяснить овладевшей мною печали, — трехмесячное время, которое мы провели в Японии и разные предметы, довольно могущие удовлетворить свободное чувство, все это мне назалось одной бесполезной химерой — не знав совершенно причин разбившей меня печали, я не мог о этом иначе заключить, как только, признавая оную за какое нибудь нещасное предвещание. В течение века моего будет сей день памятником незабвенным который чтим везде, — и в Японии благословенным день тезоименитства блаженной памяти родителя своего. Любезные друзья! вы, конечно подумаете, что я празновал место и дом, в котором жил посол обыкновенным житейским увеселением, нет! я скажу вам противное: уединенная комната японского дома целый день была свидетелем моей беседы, несколько горячих слез, пролитых из глубины сердечной, были сопутниками душевных чувствований и наконец в восемь часов вечера я был отозван к вечерней заре

Января 12-го ч. Сего числа в восемь часов утра термометр показывал нам теплоты 10 градусов, а в полдень 15, и целый день беспрерывно шел пресильный дождь с грозою. Тогда я в душе моей, сравнивая климат любезного моего отечества со здешним сказал сам себе: какая разность! там жестокие морозы, положа на всех реках крепкие свои оплоты и земля твердо покрыта глыбами белой одежды снега, словом вся природа царствует; дожидая постепенно времени своего, порядочно оною на четыре части в году устроенного. — Здесь совсем неизвестны средственные морозы и снег и целый год продолжается зелень и жители Японии во всякое время [469] довольствуются разными прозябаниями и плодами. — Судя по сем многие скажут: — японцы счастливы; — нет! они не имеют свободы человечества.

18-го ч. С сего числа у японцев начинается предпразднество Нового Года, и жители стараются один перед другим иметь преимущество во украшении своих домов разными деревьями и плодами. По просьбе посланника и наш дом по их обыкновению также был украшен следующим образом: — над всеми воротами и дверями прибили зеленый ельник и бамбук, на верхней притолоке повешено были на сплетенной веревке (из травы сарочинскаго пшена) связанные в один букет — апельсин с ветвью, вареный рак большого рода, угорь и разные сухие плоды, все сие означало желание изобилия в наступающий новый год. В семь часов пополудни нагасакский Губернатор прислал к послу с переводчиком талехичер (sic), презент для нового года; он состоял из следующих вещей: два превеликие непеченые хлеба из сарочинскаго пшена; (они очень похожи видом на самый чистый голландский сыр), на них положен апельсин с ветвью, разные сухие плоды, вареный рак, соль и пшено, все сие оплетено зеленью. Переводчик, объявя комплимент, сказал, что у них такие подарки посылаются только к одним знатным вельможам и по прошествии трех дней можно присланное кушанье употребить в пищу.

Февраля 19-го ч. Целый месяц провели в ожидании прибытия вельможи, следующего из столицы японской Иедо, который по уведомлению переводчиков должен прибыть с доверенностью Императора (в рассуждении приема посольства) с решительным известием, но последнее время наше положение обстоит в неизвестности настоящей цели планов японских.

Сего числа прощеный день, и он нами был почти забыт. Компаньоны мои, Гермолай Карлович Фредерици, и Дмитрий Иванович Кошелев обедали и ночевали на фрегате; я, когда сбирался ложиться спать, увидел перед собой своего барабанщика Белова, который был в изрядной подгуляи, и просит у меня прощения, я спрашиваю о причине, наливая себе меж тем стакан воды, — он отвечал: — я доволен. — «Сочти воду за водку — сегодня прощеный день»! — и так получа вместо водки поцелуй, отправился в свое место. А я, распростившись мысленно с удовольствиями масленицы российской, поспешил под покров Морфея. [470]

Марта 23-го ч. Сего числа поутру в 11-ть часов, пришли к нам три обер-толка, а именно: Скидеймо, Сан-Сабуро, Татикиро. Они объявили о прибытии из Иедо, сего марта 16-го числа вельможи; по японски называемого Даймпо, который по их старшинству вельмож состоит во второклассных чиновниках. Переговор продолжался о церемониях как принять посла, им весьма хотелось взять преимущество во всем против нашего посланника, но на многие унизительные предложении он никак не соглашался о чем они хотели доложить своему министру и на чем положено будет. Сегодня ж нас уведомили. В 6-ь часов пополудни пришли те ж самые, объявили наше требование обработанным и назначили время к аудиенции завтра в 8-ь часов утра, из разговоров между прочим узнали, что случившийся в прошедших днях; а именно 21-го и 22-го числа большой у них праздник (называемой Мусьме-Матдуре, на наш язык переведен — розан девиц, и он то был причиною медленного уведомления о прибытии министра). А празднуют его по большей части все те, которые имеют дочерей в девушках, они тогда щеголяют друг пред другом в богатстве и убранстве разных родов кукол; которым во время церемонии накрываются полы и становится разное кушанье и конфекты — весьма странный обряд.

24-го ч. Термометр показывал в полдень 19 градусов теплоты. В 8-м часу утра прибыли к нам вышесказанные переводчики; они объъявили, что к отъезду нашему в город Нагасаки для получения аудиенции гребные суда под командою обер-бонжоса готовы; — который после того вскоре и сам со известием о готовности к послу нашему явился. — В начале девятого часа мы отправились следующим образом: небольшая открытая лодка по причине мели у берега пристала к воротам нашего замка, посланник со свитой, а именно: Надворный Советник Фаге, свиты Государя Майор Фредерици, я, поручик Кошелев, доктор Ланддорф, со штандартом унтер офицер Кузнецов, взошли на сказанную лодку, на коей привезены были к большому гребному и сверху покрытому судну, в нем шли на 30-го гребцах по заливу и во время шествия мимо фрегата нашего, с него сделана была матросами по реям посланнику честь, и приближаясь к местечку Дезиме, занимаемому голландскою факториею, увидели в оном поднятый флаг и на балконах стоящих фактории директора со всей свитой, которые неоднократно делали нам почтение поклонами. А подходя к пристани города, пересели на другую лодку по той же причине, как сначала отправились, и приставши к берегу вышли на огромную площадь, которая со всех сторон окружена была [471] войском и занавешена со всех сторон разноцветным полотном. По выходе из лодки посланник приглашен был садиться в киримон, который несли шесть человек солдат, впереди оного шли десять пар бонжосов, — за ними шесть человек солдат с большими в руках палицами, один за одним, по три человека на стороне. Позади их мы шли с переводчиками; позади нас, вышесказанным образом, шесть человек солдат, за ними ехал кавалерийский офицер на лошади, которую под узду вели два человека солдат, за ним шли пешие множество офицеров и солдат, а за ними великая толпа народа. Проходя, мы видели прекрасные, не очень широкие, но до крайности чистые улицы, которые очень ровно устланы диким тесанным камнем, но далее по обеим сторонам соединены по большей части под одну крышу, все занавешены циновками и полотном. — Однако, при всем искусстве японцев — скрывать от европейцев свое обстояние, мы видели много прекрасных нимф сквозь редкие циновки и великие скважины, искусно сделанные нежною их рукою; думаю, — не для того больше, чтоб смотреть на незнакомых, но чтоб показать цветущие свои прелести, и мы приметили довольно роз непоблеклых. Пройдя более десяти улиц, кои одна от другой отделяются воротами и при них карантин — наконец дошли к огромному деревянному дому Губернатора, который со всех сторон окружен был караулом. Вошел в переднюю, приняты были убер-переводчиками, и введены во внутренние комнаты, в коих всюду видны были сидящие чиновники. Но кроме преудивительной чистоты роскошь в японских домах, кажется, совсем не имеет места. Итак послу была назначена комната, а свите его особливая, минут чрез пять просили посла в залу аудиенции, — при двух офицерах нашей свиты, и он, дошедший, взял с собою Надворного Советника Фаге, и майора Фридерици, а мы все остались в его комнате; где угощаемы были курительным табаком, чаем и бисквитами, через час посол возвратился и мы шли обратно вышесказанным образом до своей квартиры, и в то время, как ни старалась строгая полиция разгонять чернь железными своими палками — но она всюду толпилась тысячами. Что оговорено было на аудиенции, то изъяснится в своем месте.

Марта 25-го ч. Сего числа в 10-ть часов утра прибыл к нам бонжос, командующий гребными судами, чрез переводчиков объявил вторую аудиенцию и мы, отправляясь в одиннадцать часов в город — против вчерашнего в дороге имели ту разность, что по причине сильного дождя с грозою, нас несли по улицам города в киримонах. Аудиенция открыта по прежнему — тут объявлены пункты из [472] грамоты, данной японским правлением Российскому, — что торговля не позволяется, по причинам совсем не основательным, а более смешным , то есть, когда б был с Россией устроен торг, тогда б могли случиться невозможности в правлении их усмотреть за мелкими людьми, в рассуждении тайной мены вещей с их мелкими ж людьми, одним словом, показали, что им неприятна торговля с сильным Государством Российским. 2-е — за подарки Российского Государя японский весьма благодарит, только принять оные не может, потому-что не имеет средств отблагодарить, взаимным образом. Также благодарит и за тех японцев, которых мы доставили, но просит притом, чтоб на будущее время — если случится таковое ж нещастие с подданными его, и оные спасены будут, на берегах Российских, чтоб их уж не доставлять более в отечество свое, ибо чрез-то Россия теряет весьма много на доставку их казны, а люди им не очень нужны. 3-е, что во время своего пребывания мы получали от них жизненные припасы, за то деньги от нас не приемлются и никаких вещей за деньги купить нам не позволено; что ж нужно в дороге из провизии все вообще будет ими в скорости доставлено, а сверх того подарено на общество офицеров по сто кусков шелковой ватки, сто мешков пшена, и 700 пудов соли для экипажа нашего. 4-е — кораблям нашим вход в гавани их позволяется, но и то по самой крайней нужде, и отнюдь не для торговли.

26-го ч. Были у нас три обер-толка, назначили завтра в 12 часов последнюю аудиенцию.

27-го ч. В двенадцать часов прибыли бонжосы с переводчиками, и мы немедленно отправились. В городе все было по прежнему; только нас несли в киримонах, я приглашен был с посланником в залу аудиенций — и представлены к двум Губернаторам и дайелю, кои сидели от нас через одно место, и мы сидели по их манеру напротив их, на полу. Разговор начался от посла нашего благодарностью за хорошее нам содержание, — и притом просил у вельмож письменного вида, в случае нашего обратного пути, если обстоятельства принудят близ берегов их лечь на якорь, — чтоб не могло с их стороны быть какого в том препятствия, — на что они не согласились, — отзываясь строгостью своего закона; и все трое уверяли словесно, что если б по необходимости пришлось нам, близ берегов их остановиться, на якоре, то никакого в том препятствия чинено не будет. Посланник наш последние приветственные слова начал говорить с вельможами на их языке, чем они весьма [473] удивились, но однако ж отвечали на оные чрез переводчиков, давая разуметь, что по их закону они непременно должны с иностранными говорить чрез толмачей — хотя бы и сами совершенно тот язык знали и потом мы угощаемы были табаком, чаем и конфетами, и по прощании чрез город шли мы потом пешие.

Апреля 6-го ч. По сие время продолжалась на корабль погрузка наших припасов и вещей, а сего числа мы совсем перебрались на корабль, и сто японских лодок отбуксировали оной к местечку Папенберг, пять бонжосов и множество прочих офицеров и переводчиков проводили нас до сказанного места. В три часа пополудни распростились с нами приятельски и отбыли в город. Все съестные припасы от японцев доставлены нам на двухмесячное время. Теперь ожидаем благополучного ветра к выходу.

7-е ч. В шесть часов утра при благополучном ветре вступили под паруса.

9-е ч. Обшед Юдские острова, новорот сделали к N и вступили в Карейское море; — план нашего плавания был — описать западные берега Японии.

Великий праздник Воскресения Христова, — напомнил мне любезное отечество; трехдневная морская болезнь отняла силы мои совершенно изобразить то душевное умиление, которое ощущало мое сердце; — любезные друзья! — я млел в душе моей — вы, конечно, не думаете, чтоб я праздновал сей Великий День во владениях Нептуна; — при сем слове рука моя опустилась, слезы покатились из глаз и томный вздох отлетел к любезным моему сердцу.

11-го ч. Сего числа видели на правую сторону нашего плавания, — японские берега и множество судов, но ни одно из них к кораблю нашему не приблизилось.

Апреля 20-го ч. Путь нашего плавания по сие число продолжался не в виду берегов, и, по случаю ненастной погоды, ничего любопытного не случилось, а сегодня поутру в 9 часов увидали землю, в 12 часов подошли к оной на расстояние 10 итальянских миль. Высокая гора, от коей протянулась великая плоскость, лежащая к западу мысом, — изображала сие место островом. По обсервации на сем пункте, северная широта оказалась, 39 градусов и 44 [474] минуты. В два часа пополудни сделался штиль, из дали видно было много японских судов.

21-го ч. В 9-ть часов утра сделался благополучный ветер и мы обойдя западной мнимого острова мыс, увидели по правую сторону оного, — лежащий низменный песчаный берег, коего длина простиралась весьма далеко. В пяти милях от берега бросили лот и глубина оказалась 39-ь сажень, грунт был песчаный, близ берегов, большими стадами видели диких гусей и бакланов. Одно большое японское судно долго лежало с нами на одном курсе по правую сторону к берегу, расстоянием от корабля в двух верстах. В 6-ь часов пополудни проходя низменный берег, у подошвы высоких гор увидали немалое селение, подле которого в бухте, видно было много стоящих на якоре морских судов, — и идущее подле нас судно вошло в сказанную бухту — чрез полчаса после того увидели идущих из той же бухты четыре больших гребных лодки — наполненные людьми, — полагая примерно всех до двухсот человек, — то странное явление понудило нас зарядить пушки и когда лодки приближались к кораблю (в то время был поворот оного на другой галс, чрез то они очень близко успели подойти к правому борту), тогда у нас ударили в барабан тревогу, и люди, назначенные по пушкам, тотчас заняли свои места, и воинская команда немедленно взошла с заряженными ружьями на шканцы, тут мы увидели, торопливость, страх, испортившие ретираду неизвестно для чего подошедшие к нам японцы, которые, подняв свои соломенные паруса, скоро скрылись от глаз, а мы оставшись спокойными в ночь, и имели курс свой при маловетрии от берегов в моря.

22-е ч. При благополучном ветре продолжали плавание подле гористого берега; в 11 часов утра прошли весьма высокую и снегом покрытую гору, от которой простирался вдаль также холмистый берег.

В 12-ь часов обсервована широта, и мы находились ..... 41-м градусом ..... , в 6-ь часов пополудни подошли к Сингарскому проливу; лежащему между островом Ниппоном и Матмаем, из коих на последнем видели в зрительные трубы довольно обширный город — называемой по японски Мацы. Вновь при тихом ветре лежали от берегов в море.

23-го ч. При попутном ветре, обойдя Сангар, направили путь наш близ Северо-Западных берегов острова Матмая, на коем по [475] возвышенным местам гор видели немало снега, а селений больше заметить не могли.

29-го ч. Подходя к мнимым последним двум островам, положенным на карте против оконечности мыса Матмайскаго и к проливу оных, увидели милях в 3-х от нас плывущую порожнюю лодку, которая посланным от нас яликом поймана и поднята на корабль. Она уверила нас, что по близости сего места должны быть жилища японские, ибо на весле, лежащем в той лодке нашли подпись, вырезанную японскими буквами.

30-го ч. Пройдя превысокий, отделившийся от земли в море покрытый снегом пик, и повороте от него вправо за мыс острова Матмая, за которым увидели изрядную бухту и по берегу оной селение, из которого вскоре приплыли к нам три лодки называемых мохнатых курильцев, они делали нам приветствия, поднимая обе руки кверху и опуская книзу, обхватывая бороду — показывали руками на свое селение и пантомимами звали к себе. За противным ветром мы остановились в 11-ь часов на якорь; в два часа после обеда отправились в шлюпке к сказаному селению на берег. — Хижины, построенный из камыша на манер якутских юрт, множество сушеных сельдей и прочей рыбы, висящей на вешалах, несколько мелкого рода собак, а впрочем очень похожих на камчадалских, кажется, составляли все сих людей имение; — одежды из древесной коры, ткань похожая много на ревендук, только гораздо оного толще — есть летнее их платье, которое покроем очень похоже на челмень. Зимнее платье из кож собачьих и лисьих того ж покроя, мужчины и женщины в платье различия никакого не имеют, и волосы на голове не подстригают спереди, закладывая оные за уши; только приметили у некоторых молодых девушек над самым лбом на вершок кверху обстрижены. Мужчины бород совсем не подстригают, и кажется оттого получили название мохнатых; женщины татуируют; губы и руки по локоть, синим составом: в ушах носят превеликие медные кольца, — он лицом несколько похожи на камчадалок, только гораздо их неопрятнее, — в юртах сих людей видели довольно вещей японских. Они состоят из иструмента железного для дома, курительного табака, и соломенных работ; последними постилают, пол в юрте, — и сидят на оных всем семейством кругом огня разложенного среди покоя. В каждой юрте, по входе на правой стороне в переднем углу врыть деревянной столбик, и к оному привязан молодой медведь; приметно, что у них есть в том [476] суеверие, — побывши три часа у новых знакомых, дарили их разными безделками, потом поехали на корабль; и по прибытии на оный узнали; что во время отсутствия нашего были на корабле японцы, а какие люди оного не открыли, обещая исполнить то завтра.

Мая 1-го ч. В 10 часов утра прибыл к нам в лодке японский чиновник, который и объявил, что он есть на сем берегу Караульный офицер (по японски якунин). Он советовал нам как можно скорее удалиться от их берегов, а в противном же случае узнают об нас в Матмае и пришлют величайший флот. Мы, слушая от него такое страшное описание о своем флоте, приняли то равнодушно, с усмешкою — и сказали, что при попутном ветре будем в море, — он уведомил нас, что мы теперь стоим при входе в пролив и, что в ясную погоду отсель видны берега острова Шиша. — Он очень помнит Российскую экспедицию, в которой был лаксман с Матмая, и в доказательство того несколько проговорил нам затверженных им тогда русских слов; по угощении чаем и водкою отправился в свое место.

2-го ч. Поутру в 1-й час снялись с якоря, направили путь наш к проливу, значущемуся на карте между островами Матмая и Шиши, и к вечеру подошли очень близко к острову на карте показанному Карафуто или Шиша, который по примечанию совсем представился глазам нашим в другом виде; и мы более признали сие место за остров Сахалин, ибо он лежит в этой широте. В ночь отошли от берегов в море.

3-го ч. При благополучном ветре пустились в пролив; при входе в оный увидели в левой стороне от нас, милях в 3-х большой надводный камень и множество на нем сетей. Сие более нас удостоверило в том, что остров сей не Шиша, ибо на карте в проливе Лаперуза означенный камень лежит по видам в самом том месте и назван опасностью. Более ж всего уверила нас полуденная обсервация, по которой мы находились в северной широте под 46-м градусом и 3 минутами. Тогда совершенно узнали, что острова Шиша и между его и Матмая пролива совсем нет, а есть действительно один Лаперузов, лежащий меж островов Матмая и Сахалина. В 6 часов пополудни подошли в залив, .... к оконечности, где увидели подле берега немалое японское судно и по берегу довольно строения; в 7 часов на 8-ми саженях глубины положили якорь. [477]

4-е ч. Утром прибыли к кораблю от берега две лодки; на одной были японцы, а на второй курильцы или сахалинцы, кои приглашаемы были нами на корабль, но в том нам отказали; японцы отзывались, что у них на берегу находится чиновник, без воли которого они взойти на корабль никак не смеют, а последние следовали первым. В два часа пополудни мы отправились в шлюпке на берег, где напили двух японских купцов, заготовляющих в сем месте соленых сельдей; у них для того построены очень хорошие магазины и рыбы заготовлено очень много. Когда мы взошли в дом к сказанным купцам то они нас так испугались, что долгое время совсем не могли говорить ни слова, а когда из уверения нашего узнали, что мы Россияне и их приятели, тогда нашли у себя язык и уведомили нас, что они приходят сюда из города Матмая каждое лето для заготовления рыбы, а на зиму уезжают со всем промыслом в сказанный город. В работе у них находятся жители сего острова, которым платят они за труды товаром. Мы приметили обитателей сего острова весьма добрыми, и кажется, что они совсем порабощены живущими здесь японцами и всякое приказание их исполняют с торопливостью совершенно как их подданные. Образ жизни имеют точно такой же как мы видели на острове Матмае, и платье имею такое, только гораздо оных трусливее. — Мы входили в одну их юрту, в которой находились тогда одни женщины, увидев нас, от страху закричали все в голос; когда же мы начали их дарить разными безделками, то брали оные трепещущими руками и все дрожали беспрестанно. Такое зрелище принудило нас скорее их оставить. Залив имеет местоположение весьма хорошее; его низменный берег весь покрыт деревьями, а именно: елью, сосной, березой и рябинником, между оного вылегающи ровные долины представляют глазам весьма приятную картину. Рыбы здесь так изобильно, что когда сделался в бытность нашу на берегу морской отлив, то весь берег покрыт был икрою оной; устриц ловят очень крупных, дичины разного рода великое множество, также и китов в заливе мы видали вдруг десятка по два.

5-е ч. В 7 часов утра снялись с якоря и к вечеру подошли к Кануанье; где при маловетрии легли к ночи в дрейф.

6-е ч. В 8 часов утра, пройдя пролив Лаперуза, вступили в Охотское или Пенжинское море; направили курс нашего плавания вдоль юго-восточных берегов острова Сахалина, которые описаны еще никем не были. [478]

8-е ч. В 8 часов утра увидели изрядной величины бухту, и подойдя к оной миль за восемь, капитан корабля отправил лейтенанта Головачева в ялике для осмотра и промеривания оной, который, по прибытии в бухту, совсем не нашел в оной якорных мест и увидев на берегу строение, любопытствовал узнать, обитателей онаго, где, действительно, нашел людей человек до десяти. Они очень похожи на последних прежних мной описанных, только живут гораздо их опрятнее; также примечено у них немало вещей японских, что служит доказательством сношения их с японцами, и видел много собак, коих приметно они употребляют для езды в зимнее время. По прибытии сказанного лейтенанта на корабль в два часа пополудни мы оставили сие место, без дальнего исследования по невозможности остановиться на якорь.

11-е ч. Подошедши к оконечности залива Пасианса, остановились на якорь; и как уже было 8-ь часов пополудни, то не успели сего дня быть на берегу.

12-е ч. В 4-е часа поутру капитан лейтенант Ротманов отправился в шлюпке на берег, и как приметна была с корабля впадающая в залив небольшая река, то намерение его было испытать оную. Прибывши на берег, действительно, нашел изрядную реку, в которой поймана неводом в 30 Фунтов одна рыба, очень похожая видом и вкусом на лососину. Местоположение берега недурно, только приставать к нему и в малом судне весьма трудно по причине чрезвычайной отмели и от оной большого буруна, облегающего весь сей берег. Он видел вдали трех человек людей, кои, приметив его приближение, тотчас скрылись в близлежащий тростник и более на берегу примечено ничего не было: кроме великого множества дичины разного рода и устричных раковин. — По прибытии Ратманова на корабль при благополучном ветре вступили под паруса.

15-го ч. Прошедши мыс Пасианс, в 10-ть часов утра открылось вдали по всему северному берегу острова Сахалина множество плывущего льда, то принудило нас немедленно переменить курс свой к 13-му Курильскому острову и предприятие описания острова Сахалина отложено до будущей экспедиции.

18-го ч. Сего числа увидели 11-й и 12-й Курильские острова, но крепкий ветер принудил нас от оных удалиться. [479]

19-го ч. Подошли к вышесказанным островам напротив самого пролива оных, в котором усмотрено нами множество надводных каменьев; притом неблагоприятствующий ветер вскоре развел сильное волнение, то принудило нас и сие место оставить, а имели плавание вдоль цепи сих островов, приближаясь к Камчатскому полуострову.

21-го ч. Ввечеру подошли к 5-му и 6-му островам, где меж оных открылся хотя узкий но весьма недлинный и чистый пролив, в который вновь пустились, и при хорошем ветре прошли благополучно, и Камчатским морем направили свой путь к гавани Петропавловской.

24-е ч. Увидели гавань Петропавловскую, но за маловетрием не могли войти в оную.

25-го ч. В 6 часов пополудни при благополучном ветре взошли в гавань, где тогда находились зимующие суда: казенное транспортное Святого Феодосия под командою штурмана Астафьева и Компанейское Мария, следующее на Алеутские острова под предводительством двух лейтенантов Машина, Хвостова и при них мичмана Давыдова.

Господин Действительный Статский Советник и двора Его Императорского Величества действительный Камергер Николай Петрович Резанов, во время вояжа до гавани П., располагав по прибытии в оную, отправиться на казенном транспортном судне в Охотск, а оттуда до Петербурга, но нашед в гавани Российско-Американской компании сказанное судно Марию, план своего путешествия до Петербурга отменил, а начал приготовляться в Северную Америку, ибо он имел Высочайшее повеление обозреть все заведение компании на Алеутских островах и подробно рассмотреть там обстояние Компанейского Правления, куда в течении Июня месяца и отправился. А фрегат Надежда, имея план окончить описание острова Сахалина, начал приготовляться к отправлению на оный, и меж тем со известием о прибытии и о намерениях послан был нарочный курьер в Нижне-Камчатск к Правителю области Господину Генерал-Майору Кошелеву, которого господин Резанов не дождавшись, отбыл в Америку; а фрегат дождался и на другой день его приезда также отправился в свой путь с тем, чтоб по описании Сахалина обратиться в Гавань, а из оной полагал [480] намерение довершать обратный достохвальный свой путь до Петербурга. Мы, пробывши в гавани П. три дня, отправились с господином шефом в Нижне-Камчатск и в августе месяце получено известие о благополучном возвращении фрегата. А что им во время сей экспедиции сделано—мне подробно о том не известно, кроме как только имея два письма от приятелей, которые для памяти прилагаю у сего.

1 Авг. Правитель области Камчатской по получении известия о возвращении фрегата от Сахалина и также о приготовлении его в обратный путь, немедленно командировал брата своего поручика Кошелева в гавань для скорейшего споспешествования странникам во всех нужных воспособлениях, который, возвратясь в Нижне-Камчатск в октябре месяце уведомил, что фрегат Надежда отправлен благополучно, и как по воле Всевышнего свершит сия экспедиция многотрудные свои подвиги, о том должна ожидать Россия и целый свет подробнейшего умных людей описания 1805-го года Октября 15 дня. Нижне-Камчатск.

Божью поспешествующею милостью Его Тензинкубоскому Величеству Самодержавнейшему Государю обширной Империи Японской, превосходнейшему императору и повелителю Государь Император и самодержец Всероссийский желает совершенного здравия, многолетней жизни и в царствовании всякого благополучия. Приняв в управление Империю, пределы коей прародители мои Петр 1-й и Екатерина II-я славными победами распространили, и нашед Голландию, Францию, Англию, Италию, Испанию, и немецкую землю страждущими от общей войны, поставил Я себе за долг склонить их дружеским настоянием ко всеобщему миру, полагая благоденство царства моего в тишине и спокойствии, Обращаю Я все попечение мое на приобретение дружественного расположения всех вообще земных царств, а паче моих соседей. Ведала достоинство Японской Империи покойная Императрица Екатерина Великая в знак благоприязненный в 1791-м году возвращала в отечество тех японцев, кои несчастным случаем претерпев кораблекрушение судьбою брошены были на берега моего царства, и тогда посланные Российские подданные, будучи дружелюбно приняты, получили от японского Правительства лист, коим позволено было одному судну приходить в нагасацкую гавань невозбранно.

Чувствуя и поныне таковое благоприятно расположения Вашего Тензинкубоскаго Величества, и притом какие выгоды могли бы истекать от взаимного торгового обращения, сверх сего, желая ведать состав правительства и других частей света, положил Я сделать [481] в Японию отправление для возвращения Вашему Величеству несколько человек японцев, которые доныне не по воле своей, но несчастным роком избегши смерти от кораблекрушения, спасли в Моих пределах жизнь свою, а на сей конец избрав в роде достойного, верноподданного действительного камергера двора моего Николая Резанова, дабы с должным почтением мог он приблизиться к Самодержавной Особе Вашей; желаю, чтоб он подал Вашему Тензинкубоскому ВЕЛИЧЕСТВУ сию грамоту по надлежащему обряду с истинным уважением, поступал бы во всем таким образом, чтоб и Вам приятно было и объявил бы Вашему Тензинкубоскому Величеству сколько я стараюсь продолжить и утвердить на непоколебимых правилах связь дружественного Моего к Вам расположения, и все то исполнит, что токмо с Вашей стороны требовано будет. В знак признательности за принятие моих предложений, которые состоять в том, чтобы Ваше Тензинкубоское Величество дозволили купечествующему народу Моему, и паче жителям Кадьякских, Алеутских и Курильских островов, яко Вам соседственным приставать в Нангасацкую гавань, и не токмо одному кораблю, но и многим, и в другие гавани с теми избытками, какие Вам благоприятны будут. Я ж с Моей стороны отверзаю все пределы царства Моего к дружелюбному принятию верноподданных Ваших, на каких основаниях утвердить взаимную между подданными нашими торговлю и где приставить в портах Ваших торгующим Моим подданным поручил Я посланнику Моему помянутому действительному Камергеру Резанову войти с министерством Вашего Тензинкубоскаго Величества в должные переговоры каким образом вперед доставлять Мне к Вам Ваших подданных, если несчастным жребием претерпят они кораблекрушение и на берегах Моего царства спасут жизнь свою. Посылаю при сем Вашему Тензинкубоскому Величеству в дар часы вделанные в фигуру механического слона, зеркала, мех лисий, вазы костяной работы, ружья, пистолеты, и стальные и стеклянные изделия, сии вещи выделаны на Моих мануфактурах хотя оныя небольшой стоят цены, Я желаю чтоб они только приятны для Вас были, и чтоб в пределах моего государства нашлось что нибудь вам угодное.

В Санктпетербурге Июня 30-го дня царствования Моего третья-го года.

На подлинном подписано собственно его Императорского Величества рукою так: Александр.

Контро сигнировано посем: Граф Александр Воронцов. [482]

Россияне! обошед вселенную, видим мы себя наконец в водах Японских! Любовь к отечеству, искусство, мужество, презрение опасностей, повиновение начальству, взаимное уважение, кротость,— суть черты изображающие Российских мореходов, суть добродетели всем Россиянам вообще свойственные, Вам, опытные путеводцы, принадлежит и теперь благодарность сородичей!.

Вы стяжали уже ту славу, которой и самый завистливый свет никогда лишить Вас не в силах.

Вам достойные сотрудники мои, принадлежит совершение другого достохвального подвига и открытие новых источников богатства! А вы, неустрашимые чада морских ополчений, восхищайтесь утехами ревностного вашего содействия, соединим сердца и души наши к исполнению воли Монарха пославшего нас; Монарха, праведно нами обожаемого, но мы давно уже их съединили. Итак, благодарность к Августейшему Государю нашему да одушевляет все чувства наши! День сей, друзья мои, знаменит тем, что сыны его в первый раз проникают в пространство Империи Японской и победоносный флаг России ознакомляют с водами Нагасакскими. Уполномочен будучи от Всемилостивейшего Государя нашего быть свидетелем великих подвигов ваших, столь же лестно было мне разделять с вами все труды и опасности, сколь приятно ныне торжественно изъявить вам ту признательность, которая в недрах любезного нашего отечества всех нас ожидает. Празднуя в водах Японских день Высочайшей Его Императорского Величества коронации, делаю я оный навсегда для заслуг ваших памятным. Зрите здесь изображение великого Государя, примите в нем мзду вашу, изукрасьтесь сим отличием, едиными беспредельными трудами и усердием приобретаемым, помните повсечастно, что оно еще более обязывает вас к строгому хранению добродетелей, коими гордились предки наши и в восторге славы благословляйте царствование, в которое заслуги последнего подданного и в самых отдаленных пределах света пред Монаршим престолом никогда незабвенны. 1804-го года Сентября 15-го дня.