СРЕДНЕВЕКОВЫЕ ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ
ВОСТОКА И ЗАПАДА

ПОВЕСТЬ О СМУТЕ ГОДОВ ХЭЙДЗИ

ХЭЙДЗИ-МОНОГАТАРИ

ПРИЛОЖЕНИЕ

ВЗГЛЯД ИСТОРИКА

РАННИЕ ВОЕННЫЕ ПОВЕСТИ И «ПОВЕСТЬ О ДОМЕ ТАЙРА»

В «Осени Средневековья» Й. Хёйзинга писал о поздних Средних Веках в Европе: «Когда мир был на пять веков моложе, все жизненные происшествия облекались в формы, очерченные куда более резко, чем в наше время. Страдание и радость, злосчастье и удача различались гораздо более ощутимо; человеческие переживания сохраняли ту степень полноты и непосредственности, с которыми и поныне воспринимает горе и радость душа ребенка».

Как нам кажется, эти характеристики не универсальны. Когда мир был на десять веков моложе, в японской художественной литературе X-XI веков — в «Дневнике путешествия из Тоса» Ки но Цураюки, в «Записках у изголовья» Сэй-Сёнагон, в «Повести о принце Гэндзи» Мурасаки Сикибу — можно было увидеть мир, предстающий не столько в ярких красках и резких контрастах, сколько в тонких эстетических переживаниях, пробуждённых красотой весеннего рассвета или писком птенца воробья, осознанием мимолётности всего прекрасного и пониманием красоты преходящего.

Такое сходство произведений периода расцвета хэйанской литературы с европейской литературой XIX-XX веков обычно объясняют тем, что на протяжении столетий никакие по-настоящему большие смуты не нарушали плавное течение жизни при хэйанском дворе. Стихосложение и чтение романов стали едва ли не основными придворными развлечениями, и привычный ход жизни, определённый [246] годовым циклом обрядов и праздников, нарушали разве что паломничества и выезды на природу, рождения принцев и принцесс, что, в свою очередь, становилось темой стиха или предметом описания в романе или дневнике.

В середине же XII века политическая ситуация меняется, члены императорского дома начинают борьбу за власть, вовлекая в неё род Фудзивара. Это противостояние заканчивается победой третьей стороны — предводителей военных кланов, сначала — дома Тайра, представители которого заняли ключевые должности при дворе в 1159-1185 гг., а потом, после мятежа Минамото и их победы при Данноура в 1185 г., — дома Минамото. И если несколько предыдущих веков мира послужили почвой, на которой взросла хэйанская литература, то десятилетия войн XII века, затронувших самые основы властной структуры страны, питали литературу периода Камакура и определили необычайную популярность жанра гунки — «военных повестей» ¹ средневековой Японии.

Ранние произведения жанра гунки очень мало переводились, и их изучение таит множество открытий для исследователя. Военные повести интересны не только тем, что красочно описывают некоторые исторические события далёкого прошлого. Как и любой средневековый текст, они несут в себе также и информацию о том, как современники воспринимали эти события. Историк находит эту информацию Эта информация распылена по текстам повестей и заключена в характеристиках персонажей и распределении функций между ними, в авторских высказываниях, выражающих некоторую точку зрения на происходящее, в самой композиции текстов. Для изучения всего этого многообразия мировоззренческой информации нужно проделать большую работу по её классификации, выявлению таких элементов, которые присутствуют только в одном произведении, [247] и таких, которые наблюдаются в нескольких либо во всех повестях, а для этого необходимо вводить в научный оборот и сравнивать как можно больше текстов, что и является целью данного перевода «Повести о смуте годов Хэйдзи», этой работы и планируемых автором дальнейших переводов и исследований.

До сих пор наиболее изучаемым и переводимым произведением являлась «Повесть о доме Тайра», считающаяся вершиной развития жанра. Значение её для японской культуры неоценимо, и её популярность в Японии способствовала тому, что «Повесть о доме Тайра» из всех произведений этого жанра чаще всего становилась предметом изучения и переводилась на разные языки мира — только на английский язык она переводилась трижды. По известности и количеству переводов её можно сравнить разве что с «Повестью о принце Гэндзи». Неудивительно, что исследованию «Повести о доме Тайра», как в Японии, так и на Западе, посвящены сотни работ.

«Повесть о доме Тайра» подробно рассказывает о событиях 1160-1214 годов, произошедших после смуты годов Хэйдзи. В ней подробно описано, насколько возвысился род Тайра и как он пал при восстании Минамото; отчасти мы говорили об этом в предисловии, и немного подробнее мы будем говорить об этом ниже, а ознакомиться с этой повестью можно в замечательном русскоязычном переводе И. Львовой (Повесть о доме Тайра, 1982).

Эта повесть настолько затмила все прочие произведения жанра гунки, что подчас можно подумать, будто бы эта повесть явилась сверхновой звездой на литературном небосклоне, и будто бы она изобилует нововведениями, разительно отличающими её от предшествующей ей литературы. И. Львова неоднократно отмечает такие новшества, но как раз в отношении таких новшеств с ней невозможно согласиться. Например, в «Повести о доме Тайра» встречается такая сцена:

Дзиромару, паж Кадзусы, молодой, сильный воин, ударив хлыстом коня, подскакал к Канэцуне. Поравнявшись, [248] они схватились и оба рухнули наземь. Канэцуна был тяжко ранен, но недаром славился силой — он сдавил юного Дзиромару, прижал к земле, снял ему голову и уже хотел было снова вскочить на ноги, но тут на него обрушилось больше десятка вражеских воинов, и Канэцуна пал мертвый (Св. 4 «12. Гибель принца»).

В комментарии к этому эпизоду указано: «Здесь впервые в японской литературе даётся описание типичного поединка средневековых японских воинов, как он происходил в те времена» (см. примеч. 34 к св. 4). Однако же, если обратиться к текстам, предшествующим «Повести о доме Тайра», то окажется, что это описание — далеко не первое в японской литературе. В повестях о годах Хогэн и Хэйдзи можно найти множество описаний схваток, подробностью и реалистичностью не уступающих вышеприведенному отрывку. Например, в «Повести о смуте годов Хэйдзи»:

На своём резвом коне противник успел уже далеко отъехать, и Хираяма наложил стрелу с малым свистком-репой... когда Хираяма большим мечом отрубил ему левую кисть, бросился на него и сильно обхватил. Хираяма бросил меч, сжал врага и отрезал ему голову (Св. 1 «14. Битва у ворот Тайкэммон»).

В предисловии к тому же переводу (правда, без указания на первенство «Повести о доме Тайра»), говорится, что она «не просто иллюстрирует отдельные положения самурайской морали, но и отчётливо демонстрирует авторское отношение к этим нормам, и, что особенно примечательно, далеко не всегда оценивает их положительно» (С. 10). Действительно, в «Повести о доме Тайра» подобный конфликт описан, например, в сцене «Увещания» второго свитка, где Тайра-но Сигэмори возмущён поведением своего отца, Киёмори, и грозит ему, что готов пойти против отца, если тот не помирится с экс-императором Го-Сиракава. Но подобные сцены можно видеть и в более ранних повестях. Конфликт, заложенный в самой конфуцианской этике, послужившей одной из основ этики самурайства, проявляется [249] уже в «Повести о смуте годов Хогэн», где покорный государю Ёситомо идёт против собственного отца, Тамэёси, и даже отдаёт приказ о казни отца после поражения мятежа.

Представление об исключительности «Повести о доме Тайра» возникло из-за того, что её рассматривали в отрыве от более ранних военных повестей, которые вообще изучены западной наукой очень плохо, а некоторые даже и не переводились на западные языки. Если же обратиться к текстам этих повестей, то множество примеров структурных, стилистических, мировоззренческих соответствий между ранними военными повестями и «Повестью о доме Тайра» позволят увидеть в ней не единичный взлёт неизвестного таланта, но часть литературного процесса, началом которого можно считать «Записи о Масакадо», написанные ещё в X веке.

В качестве первого шага к пониманию этого процесса мы попробуем здесь в самых общих чертах рассказать о композиции ранних военных повестей, показать, как они связаны друг с другом, и какие общие черты наблюдаются между этими повестями и «Повестью о доме Тайра». Перед этим нам кажется полезным сделать некоторые замечания о проблеме жанрового определения военных повестей.

ПРОБЛЕМА ОПРЕДЕЛЕНИЯ ЖАНРА ВОЕННЫХ ПОВЕСТЕЙ

Гунки, то есть «военные повести» — название скорее исторически сложившееся, чем научно обоснованное. Ещё со средневековья так называли повести о реальных исторических событиях, включающие сцены сражений и описания воинской доблести, а потому в понятии гунки объединяли произведения, описывающие самые разнообразные события — мятежи, как в повестях о смутах Хогэн и Хэйдзи, военные кампании по усмирению эмиси на северо-востоке страны, как в «Сказании о земле Муцу» (Муцу ваки) и «Записях о Второй, трёхлетней войне в Осю» (Осю госаннэнки), [250] история кровной мести, как в «Повести о братьях Сога» (Сога-моногатари). К жанру гунки относят и биографическое «Сказание о Ёсицунэ», так как в нём имеется немало сцен сражений.

Подобное понимание жанра нам кажется не вполне удачным, поскольку очень разные по характеру описываемых событий и по композиции произведения оказываются отнесёнными к одному жанру лишь потому, что содержат описания сражений. Думается, что необходимо если не пересмотреть рамки жанра военных повестей, то, по крайней мере, выделить в нём субжанры, более соответствующие принципам научной классификации.

В пяти наиболее ранних дошедших до нас военных повестях можно выделить две тематически объединённые группы — повести о войнах по подчинению эмиси на северо востоке страны (Муцу ваки, Осю госаннэнки), и три повести, основной темой которых являются мятежи против императорской власти. Здесь мы рассмотрим эти последние, поскольку именно в них, как мы увидим, заложен тот фундамент, на котором появилась «Повесть о доме Тайра».

КОМПОЗИЦИЯ РАННИХ ВОЕННЫХ ПОВЕСТЕЙ

Проблема сходства композиции повествования о мятеже в трёх повестях — «Записях о Масакадо», «Повести о смуте годов Хогэн» и «Повести о смуте годов Хэйдзи», как мы упоминали, была недостаточно освещена в предыдущих исследованиях. Большая часть работ, посвящённых композиции этих повестей, пытается объяснить скорее различия повестей, чем их сходство.

Дело в том, что изучение военных повестей началось сравнительно недавно, с конца XIX века, и долгое время внимание исследователей было занято источниковедческими вопросами. Вполне естественно, что при наличии сотен списков повестей, в которых представлены десятки их вариантов, необходимо было определить относительную хронологию [251] вариантов и их генеалогические связи друг с другом, и лишь в 70-е годы XX века было достигнуто некоторое согласие в отношении относительной хронологизации, а абсолютная датировка всё ещё является проблемой и, вероятнее всего, невозможна.

Вероятно, те методы исследования, которые применялись при изучении вариантов одной и той же повести и основывались на определении отличий одного варианта от другого, оказались перенесёнными на сравнение разных повестей. Во всяком случае, при сравнении различных повестей друг с другом исследователи стараются увидеть именно отличия, а не сходства повестей, то есть поступают с ними так же, как и с вариантами одной и той же повести (см. Нагацуми, 1960;Янагита, 1981; Кусака, 1988).

Нельзя, впрочем, сказать, что вопросы композиционного сходства повестей либо отдельных их эпизодов вовсе не исследовались. Ещё в 1938 г. Т. Гото (Гото, 1938. С. 40-41) писал о тесной связи сцен увещания в «Повести о доме Тайра» и «Сказании о Великом Мире», а в конце 1950-х гг. Я. Нагацуми (Нагацуми, 1956. С. 201) уже говорит о влиянии «Повести о доме Тайра» на весь текст «Сказания о Великом Мире».

В 1979 г. Д. Браун и И. Исида (Brown&Ishida, 1979, pp. 386-392) при анализе повестей о смутах Хогэн и Хэйдзи усматривают в развитии повествования трёхчастную структуру, состоящую из описаний событий до, во время и после мятежа. Помимо того, в структуре описания политического противостояния в обеих повестях они указывают на наличие трёх уровней политических противников. В «Повести о смуте годов Хогэн» это: 1) император и экс-император — Го-Сиракава и Сутоку; 2) канцлер и Левый министр — Тадамити и Ёринага из рода Фудзивара; 3) Ёситомо и Тамэтомо из рода Минамото. В «Повести о смуте годов Хэйдзи» это:

1) экс-император и император — Го-Сиракава и Нидзё;

2) Митинори (Синдзэем) и Нобуёри из рода Фудзивара;

3) Тайра-но Киёмори и Минамото-но Ёситомо. Исследование Д. Браун и И. Исида — пожалуй, единственная попытка показать композиционное сходство этих повестей, недостаточно, [252] впрочем, научно обоснованная. Во-первых, они не использовали первую из дошедших до нас повестей такого рода — «Записи о Масакадо», ограничившись лишь повестями о смутах Хогэн и Хэйдзи. Во-вторых, их замечание о трёхчастной композиции по сути верно, но наличие её ничего не говорит об особенностях именно военных повестей — такая композиция может быть усмотрена во многих литературных произведениях и памятниках фольклора и, на наш взгляд, является одним из наиболее распространённых и естественных способов описания какого бы то ни было события. Что же касается трёхуровневого политического противостояния, то это утверждение справедливо для «Повести о смуте годов Хогэн», и только. В «Повести о смуте Хэйдзи», как мы видели, в качестве главной причины мятежа указано соперничество между Нобуёри и Митинори (Синдзэй), а после гибели Митинори в самом начале повести противостоящими друг другу силами оказываются Нобуёри и Ёситомо — с одной стороны, и императоры с войсками, возглавляемыми Тайра-но Киёмори — с другой, соперничество же между императорами — правящим и бывшим — не описано вовсе.

В 2000-е годы К). Ооцу (Оицу, 2005. С. 31) говорит об «архетипе» военных повестей и отмечает их сходство таким образом:

В сообществе, которое разделяет принцип превосходства императорской власти, появляется отступник («мятежник», или «враг престола»), который вносит раздор в существующий общественный порядок, но верные императору вассалы при покровительстве сверхъестественных сил, охраняющих императорскую власть (синтоистских богов, будд, божеств буддийского пантеона, неба), устраняют отступника, и социальный порядок восстанавливается. Несмотря на некоторые отличия текстов, все военные повести структурированы как «повести» именно таким образом. Достаточно подставить соответствующие имена собственные — отступника и верных императору вассалов — и эта схема будет общим описанием той или иной повести. [253]

Ю. Ооцу в своём исследовании не развивает эту мысль, уделяя основное внимание проявлениям идеологии императорской власти, и не делает дальнейших выводов о морфологии и типологии текстов данного жанра. Этот пробел мы постараемся здесь восполнить и показать, каким именно образом «архетип», описанный Ю. Ооцу, реализуется в текстах «Записей о Масакадо», «Повести о смуте годов Хогэн» и «Повести о смуте годов Хэйдзи».

Начнём с краткого описания этих повестей и попытаемся наметить ту основную канву, по которой разворачивается повествование о мятеже, являющемся центральным событием каждой из повестей.

«Записи о Масакадо» описывают мятеж 935-940 гг., известный также как Дзёхэй-Тэнгс-но ран — Смута годов Дзёхэй-Тэнгё.

В начале этой повести описан ряд сражений, которые произошли между Масакадо и его родственниками на почве личной вражды. В ходе этого конфликта Масакадо как бы нечаянно совершает нападение на земельную управу земли Хитати и захватывает её, что являлось очень серьёзным преступлением против государства.

Масакадо втайне советуется с наместником земли Мусаси, Окиё-но Оокими, они договариваются подчинить восемь земель на северо-востоке страны, и Масакадо провозглашает себя императором.

Младший брат Масакадо уговаривает его не идти против императора.

Масакадо продолжает мятеж, в результате которого гибнет в сражении.

Заканчивается повесть описанием горестной судьбы родственников Масакадо и сетованием о страданиях Масакадо в загробном мире.

В начале XIII века была создана «Повесть о смуте годов Хогэн», посвящённая смуте 1156 года.

Император Тоба в 1123 году передал престол своему старшему сыну, который стал императором под именем Сутоку. Однако же через некоторое время Тоба решил сделать [254] императором своего сына от любимой жены, императрицы Бифукумонъин, и следующим императором становится Коноэ. В семнадцатилетнем возрасте Коноэ умер, и Тоба настоял на воцарении четвёртого сына, Го-Сиракава. Но вскоре Тоба умирает, а Сутоку замышляет мятеж.

Отстранённый от власти Сутоку втайне советуется с Левым министром Фудзивара-но Ёринага, и тот поощряет планы бывшего императора добиться власти силой.

Средний министр Фудзивара-но Санэёси, узнав об этом, уговаривает бывшего императора отказаться от своих планов, но Сутоку не слушает советов Санэёси.

Сутоку поднимает мятеж, который заканчивается поражением; Сутоку ссылают в землю Сануки, а Ёринага смертельно ранен в битве и умирает.

В конце повести описаны страдания родственников участников мятежа.

«Повесть о смуте годов Хэйдзи» также была впервые записана, вероятно, в начале XIII века, и освещает события следующего мятежа, случившегося всего через три года после смуты Хогэн.

Фудзивара-но Нобуёри, фаворит экс-императора Го-Сиракава, был недоволен тем, что другой фаворит — муж кормилицы Го-Сиракава, Фудзивара-но Митинори (Синдзэй) мешал дальнейшему росту в чинах. Нобуёри задумал расправиться с Митинори.

Нобуёри встречается с Минамото-но Ёситомо, договаривается с ним, и они вместе нападают на дворец Го-Сиракава на Третьем проспекте, захватывают бывшего и правящего императоров.

Фудзивара-но Мицуёри уговаривает своего брата порвать с мятежниками, и тот помогает бежать пленённым императорам.

Войска Тайра выманивают мятежников из дворца, рассеивают и обращают в бегство. Нобуёри сдался и был казнён, а Ёситомо убили его собственные вассалы в надежде на награду. И почти вся вторая половина повести посвящена страданиям родственников мятежников. [255]

Таким образом, повествование о мятеже в этих трёх повестях имеет общую сюжетную основу. Все три повести начинаются с описания некоторых событий, послуживших причиной мятежа. Далее двое зачинщиков встречаются, сговариваются и затевают смуту. Некто уговаривает одного из мятежников остановиться, но мятеж продолжается; правительственные войска усмиряют восставших, виновных наказывают, отличившихся в сражениях за императора — награждают, родственники мятежников обречены страдать.

Само собой, поскольку повести описывают различные исторические события, то в каждой из повестей присутствуют эпизоды, обусловленные историческим ходом событий и присущие только этой повести, но взаимосвязь отдельных частей повествования в композиции повестей, как мы видим, остаются в основном одними и теми же.

Вслед за предшественниками мы выделяем в повестях три больших тематических раздела — описание событий, предшествующих мятежу, военные действия, и описание последствий мятежа, но вначале обоснуем рациональность такого деления.

Обилие персонажей военных повестей может запутать читателя, однако по своим ролям в повествовании все они могут быть распределены в очень ограниченное количество классов персонажей. Подробный анализ текста с целью создания детальной карты распределения персонажей по действиям — дело будущего, здесь же мы лишь выделим основные типы действующих лиц — мятежник, император, военачальник императорских войск, родственники мятежников. По отношению к описываемым в повести действиям классы персонажей можно разделить по способности быть либо субъектом действия (напр., участвовать в мятеже, противодействовать ему и т. п.), либо объектом (страдать от действий других персонажей, напр., испытывать на себе последствия мятежа). В случае мятежников их отношение к действию по ходу повести меняется, императоры и родственники мятежников всегда пассивны, военачальники императорских войск — активны. [256]

В военных повестях именно события мятежа находятся в центре повествования. В центре же рассказа о мятеже находятся персонажи-мятежники (Масакадо и Окиё-но Оокими; Сутоку и Ёринага; Нобуёри и Ёситомо). В начале повести, т.е. до мятежа, они являются объектами чьих-то действий. Так, со стороны государства Масакадо неизбежно грозит наказание за нечаянно совершённое преступление («Записи о Масакадо»); отец лишает Сутоку трона («Повесть о смуте годов Хогэн»); Митинори (Синдзэй) препятствует карьере Нобуёри («Повесть о смуте годов Хэйдзи»). Чтобы изменить ситуацию, в которой он оказался, мятежник сговаривается с кем-то ещё и они вместе переходят к военным действиям, то есть становятся субъектами действия. Границы описания событий мятежа, где мятежники играют активную роль, легко определимы и формально — начало мятежа в повестях маркирует эпизод сговора мятежников, а конец мятежа определяется нейтрализацией (гибель либо пленение) мятежников. После этого выжившие мятежники вновь становятся объектом действий других персонажей (например, чиновников Государственного совета, определяющих наказания участникам мятежа).

Помимо общего сходства трёхчастной композиции, в этих повестях мы видим ряд таких фрагментов и эпизодов, которые по содержанию и функциям в тексте оказываются очень похожи и всегда сохраняют одну и ту же последовательность. Здесь мы попробуем перечислить такие фрагменты и дать их общие характеристики.

— 1. АВТОРСКОЕ ПРЕДИСЛОВИЕ

Предисловия, содержащие в кратком виде мораль всего произведения или его части — в военных повестях явление весьма позднее. В японской литературе такие предисловия встречаются не впервые — можно вспомнить и предисловие Оно-но Ясумаро к «Кодзики», и предисловие Ки-но Цураюки к «Кокин вакасю». Но предисловие в «Повести о смуте годов Хэйдзи», начинающееся со слов «С давних времён [257] и до нынешних дней, и в Японии, и в Китае, правители подбирали вассалов в соответствии с их умениями на Пути кисти и Пути меча...» — едва ли не первое из предисловий именно в произведениях этого жанра, то есть в военных повестях. Впрочем, возможно, что оно появилось в процессе редакции текста вслед за знаменитым вступлением к «Повести о доме Тайра»: «В отзвуке колоколов, оглашавших пределы Гиона, Бренность деяний земных обрела непреложность закона...» (см. «Повесть о доме Тайра», св. 1, «1. Вступление», пер. И. Львовой, пер. стихов Л. Долина), то есть его можно отнести скорее к началу XIII века.

Особенностью этих предисловий является очень общая постановка некоторой темы, конкретное развитие которой происходит в дальнейшем тексте. В предисловии к «Повести о смуте годов Хэйдзи», например, говорится, что правитель должен уметь подбирать вассалов по их умениям и правильно их поощрять. В последующем же изложении причиной смуты показано то, что Го-Сиракава позволил Нобуёри, не имевшему «ни способностей, ни дарований», вознестись к самым вершинам власти.

Поскольку данная часть произведения не имеет аналогов в более ранних повестях — «Записях о Масакадо» и «Повести о смуте годов Хогэн», мы помещаем его под номером (-1).

1. СОБЫТИЯ, ПРЕДШЕСТВУЮЩИЕ МЯТЕЖУ

1.1. Представление персонажей. Представление персонажей не всегда выделено в отдельную часть текста. «Записи о Масакадо» начинаются с такого представления:

Говорят, что этот Масакадо был потомком в пятом колене государя Амэкуни Осихаруки Амэноситасиросимэсу, правившего из дворца Касивабара ², и внуком принца Такамоти, потомка государя в третьем колене. [258]

«Повесть о смуте годов Хогэн» представляет мятежников — экс-императора Сутоку и Фудзивара-но Ёринага — в общем описании событий, предшествующих мятежу. В «Повести о смуте годов Хэйдзи» два персонажа, вражда между которыми привела к смуте, представлены сразу после авторского предисловия:

Был в недавнее время человек, звали которого Фудзивара-но асон Нобуёри... не было у него ни способностей, ни дарований... В те времена жил человек, звали его сёнагон-инок Синдзэй... и никто в целом свете не мог с ним равняться.

1.2. События, послужившие причиной мятежа. Дальнейшее описание может быть посвящено разнообразным событиям придворной и частной жизни, но, само собой, включает в себя и те события, которые, с точки зрения авторов, послужили причиной смуты. В «Записях о Масакадо» это военный конфликт Масакадо с роднёй, в результате которого он нечаянно захватывает управу земли Хитати, и Масакадо грозит наказание.

В «Повести о смуте годов Хогэн» описан порядок наследования, при котором экс-император Сутоку не получил престол для себя или своего сына.

«Повесть о смуте годов Хэйдзи» показывает, как верный государю вассал Митинори (Синдзэй) пытается помешать новому назначению Нобуёри на высокую должность, и Нобуёри испытывает к нему ненависть:

Кто знает, какие бесы вселились в сердца Синдзэя и Нобуёри, но возненавидели они друг друга. Синдзэй, видя Нобуёри, думал: «Как ни посмотреть, а этот человек ввергает Поднебесную в опасность, непременно учинит смуту в мире. Как бы от него избавиться?..» Нобуёри тоже, желая, чтобы всё вершилось по его воле, всё прикидывал: «Как бы избавиться от этого Синдзэя?..» (Св. 1 «1. О том, как учинилась распря между Нобуёри и Синдзэем»). [259]

2. МЯТЕЖ И ЕГО ПОРАЖЕНИЕ

2.1. Сговор мятежников. За описанием причин мятежа во всех трёх повестях следует эпизод сговора мятежников. В «Записях о Масакадо» наместник земли Мусаси Окиё-но Оокими «втайне встретился с Масакадо» и обсудил дальнейшие планы:

— Если посмотреть на то, как всё повернулось, то даже за то, что захватили одну землю, наказание последует немалое. Теперь уж всё равно — захватим же все земли Бандо, и посмотрим, что выйдет! — Масакадо отвечал на это:

— Я сам нынче только об этом и думаю... Раз уж я, Масакадо, происхожу из рода кшатриев, в третьем колене потомок государя ³, то желаю я начать с Восьми земель, а там захватить и государеву столицу!» («14. Масакадо нападает на управу земли Хитати»).

В «Повести о смуте годов Хогэн» экс-император Сутоку «втайне с приязнью говорил Левому министру» Фудзивара-но Ёринага:

— ...в силу благой кармы Десяти добродетелей в прошлой жизни возродился я первенцем государя, и... удостоился я титула повелителя десяти тысяч колесниц. И хотя Сигэхито был среди тех, кому прежний государь-инок Тоба должен был передать священный титул, его обошёл посторонний, ничего не сведущий ни в искусстве кисти, ни в пути меча Четвёртый принц!... А сейчас, когда прежний государь-инок сокрылся в облаках, чего мне страшиться? Если и я начну сражаться за власть над миром — это вряд ли будет нарушением [260] воли богов и людских ожиданий!» А Левый министр с самого начала думал: «Если этот государь овладеет миром, то, без сомнений, назначит меня регентом!» — и отвечал:

— Так и следует поступить! У вас всё получится! (Св. 1 «4. О том, как Новый государь-инок замыслил мятеж»).

В «Повести о смуте годов Хэйдзи» также есть аналогичный эпизод. Нобуёри выжидает удобного случая, а когда Тайра-но Киёмори отправился по обету в паломничество в Кумано, Нобуёри приглашает Ёситомо:

Выжидал Нобуёри удобного случая, и вот, в четвертый день двенадцатой луны первого года Хэйдзи помощник правителя Дадзайфу Тайра-но Киёмори отправился по обету в паломничество в Кумано, взяв с собой своего старшего сына, младшего военачальника Левой стражи Сигэмори.

Пользуясь таким случаем, Нобуёри пригласил Ёситомо и сказал ему:

— Этот Синдзэй... вершит большие и малые дела поднебесной, как ему вздумается. Детей своих он устраивает на любые должности... Если позволить ему продолжать так и дальше, он развалит страну, поднимет смуту в мире и станет источником великих бедствий. Даже если государь в этом с нами согласится, без удобного случая никто ничего поделать не сможет. Так что нужно нам с вами, господин, всё хорошенько обдумать.

Так уговаривал он Ёситомо, и тот отвечал:

— Я, Ёситомо, потомок сына Шестого принца в седьмом поколении... в смуту прошедших годов Хогэн весь род наш был объявлен врагами государя и истреблён. Я, Ёситомо, сберёг свою жизнь только для того, чтобы исполнить мой тайный умысел касательно Киёмори... Давнее моё желание — сделать как вы приказываете и возродить дом Минамото, если не случится непредвиденного и будет сопутствовать нам случай! (Св. 1 «2. О том, как Нобуёри замыслил уничтожить Синдзэя»),

Нетрудно заметить, что эпизоды сговора мятежников во всех трёх повестях обладают общими характеристиками и включают в себя однородные элементы. [261]

Во-первых, вне зависимости от общего числа персонажей-мятежников в повести, сцена сговора — это всегда диалог двух персонажей.

Во-вторых, в каждой из таких сцен присутствует краткое изложение причин мятежа и повода к нему. В «Записях о Масакадо» и причиной, и поводом является нечаянный захват управы земли Хитати; в «Повести о смуте годов Хогэн» причина — это недовольство Сутоку несправедливым порядком наследования, а повод — смерть экс-императора Тоба, позволяющая Сутоку захватить власть тогда, когда этого никто не ожидает. В «Повести о смуте годов Хэйдзи» в качестве причины мятежа указана неприязнь Нобуёри к Синдзэй, а поводом является отсутствие в столице большинства Тайра, сопровождающих Киёмори в паломничество.

В-третьих, в данной сцене один из мятежников упоминает о своём происхождении от императорского дома. Масакадо говорит, что он «в третьем колене потомок государя»; экс-император Сутоку упоминает, что он удостоился «титула повелителя десяти тысяч колесниц», а Ёситомо указывает, что он является потомком Минамото-но Цунэмото, внука императора Сэйва. Указание на родство одного из мятежников с правящим домом призвано, вероятно, показать, как он пытается легитимировать свои притязания на власть.

Таким образом, данный эпизод, с одной стороны, подводит итог предыдущему повествованию, объясняющему причины мятежа, и маркирует переход к началу военных действий.

2.2. Начало военных действий. Мятежники, сговорившись, переходят к военным действиям. Масакадо захватывает земли Бандо на северо-востоке страны («Записи о Масакадо»), экс-император Сутоку и Левый министр Ёринага собирают войска («Повесть о смуте годов Хогэн»), Нобуёри и Ёситомо нападают на дворец на Третьем проспекте, сжигают его, и с пленёнными экс-императором Го-Сиракава и императором Нидзё затворяются в новоотстроенном императорском дворце («Повесть о смуте годов Хэйдзи»). [262]

2.3. Увещание. Во всех трёх повестях за описанием начала военных действий следует небольшой, но крайне важный в композиции этих повестей эпизод, который мы, следуя переводу «Повести о доме Тайра» И. Львовой, назвали «Увещание» (см. «Повесть о доме Тайра», св. 2 «6. Увещание»).

В «Записях о Масакадо» Тайра-но Масахира и Ива-но Кадзуцунэ говорят Масакадо:

— Престол достаётся государю не в состязании умом, и не через применение силы. С давних времён и до наших дней государи, для которых основа — Небо, а уток — Земля, правители, что унаследовали дело государя, — всем им власть дана Небом... Если вассалы поправляют государя, он не впадёт в несправедливость. Если вы их не послушаете, стране может грозить опасность. Говорят, что тех, кто идет против воли Неба, непременно ожидает несчастье, а те, кто предает государя, непременно понесут наказание! («18. Масахира увещевает Масакадо»).

Таким образом, Масахира и Кадзуцунэ не признают легитимности притязаний Масакадо на императорскую власть; в их словах явно выражена мысль о законности именно наследственной передачи императорской власти, при этом они обращаются к китайской концепции «мандата Неба».

В «Повести о смуте годов Хогэн» Фудзивара-но Санэёси говорит экс-императору Сутоку, замыслившему мятеж:

— Да разве бывают люди, что втайне задумывают такое! Какой безрассудный замысел! Пусть свет и приблизился к своему концу, но всё же судьба императоров не подвластна воле людей, а вершится лишь по воле Великого святилища Исэ и храма Хатимангу! Пусть мала страна наша, подобная рассыпанным зернам проса, но божества хранят однажды установленное священное наследование!... А потому следует предоставить судьбу воле Неба, а если тяжко на сердце — то почему бы, к примеру, не принять постриг, затвориться где-нибудь и молить будд, богов и Три сокровища о принце [263] Сигэхито?.. Потом непременно пожалеете об этом! (Св. 1 «6. О том, как стал явным мятеж нового экс-императора... и о мнении Среднего министра»).

В самом факте появления у бывшего императора замысла мятежа Санэёси видит влияние наступления эпохи «конца Закона», ассоциировавшейся не только с упадком буддийской веры, но и с разрушением всего установившегося миропорядка. При этом он утверждает, что даже несмотря на наступление века упадка, наследование императоров определяется божественной волей Аматэрасу и божествами святилища Хатимангу.

Примерно те же доводы приводит в «Повести о смуте годов Хэйдзи» Фудзивара-но Мицуёри, уговаривающий своего брата Корэката спасти императора:

— Что же это случилось с этим миром? В государевой трапезной, где должен пребывать нынешний государь — живёт начальник привратной стражи. Государя он поселил в Покоях Чёрной двери! Хоть и наступил век Конца Закона, но Солнце и Луна ещё не упали на землю! За какие же грехи в прошлых жизнях привелось мне родиться в таком мире, видеть и слышать такие печальные дела! В Ханьских землях бывало, что подданный занимал государев престол, но не слыхал, чтоб в нашем краю случалось такое. Как же сберегут Закон государей богиня Аматэрасу и святилище Хатимангу? (Св. 1 «9. О том, как Мицуёри пошёл на совет во дворце...»).

Мицуёри — так же, как ранее и Санэёси — видит в мятежах проявление эпохи «конца Закона». В то же время для него сакральный статус императорской власти, охраняемой Аматэрасу и божествами Хатимангу, так же нерушим и вечен, как движение светил.

Какие же функции выполняют увещания в военных повестях?

Во-первых, увещания — это квинтэссенция «здравого смысла» повести, мораль, появляющаяся в начале повествования [264] для того, чтобы быть подтвержденной самим ходом последующих событий. Увещания выражают «правильную» позицию по отношению к действиям мятежников. Идеологической основой этой позиции в «Записях о Масакадо» служит конфуцианская идея «мандата Неба», приспособленная к реалиям японской государственно-идеологической системы: власть японским императорам дана Небом, и единственный путь её получить — это унаследовать. Однако же в более поздних повестях эта идея не прижилась, и увещания в «Повести о смуте годов Хогэн» и «Повести о смуте годов Хэйдзи» уже полностью основаны на представлениях о божественном происхождении императорского дома. Использована в этих двух повестях и буддийская идея маппо, «конца Закона», но служит она не столько для выражения «правильного» отношения к действиям мятежников, сколько для объяснения причины смут — мятежники появляются именно из-за того, что в мире наступила эра «Конца Закона».

Во-вторых, увещания важны в общей структуре повестей как поворотный момент повествования, усиливающий трагическое настроение повести. Увещание является для событий мятежа своего рода «точкой невозвращения» и создаёт иллюзию того, что если бы в этот момент мятежник прислушался к словам увещания, то последующих жертв и разрушений удалось бы избежать.

2.4. Поражение мятежа. После сцепы увещания следует изложение хода военных действий, которые неизменно заканчиваются поражением и нейтрализацией мятежников. В «Записях о Масакадо» Масакадо в одной из битв сражён стрелой. В «Повести о смуте годов Хогэн» экс-император Сутоку и Левый министр Ёринага бегут из дворца; во время бегства Ёринага смертельно ранен случайной стрелой. В «Повести о смуте годов Хэйдзи» Нобуёри трусливо бежит ещё в ходе боя, а проигравший сражение Ёситомо сначала хочет совершить самоубийство, а потом, поддавшись уговорам своего молочного брата, Камада Дзиро, пытается [265] пробраться в Восточные земли, чтобы собрать новое войско, но его же потомственные вассалы убивают его, рассчитывая на награду.

3. ПОСЛЕДСТВИЯ МЯТЕЖА

3.1. Награждения и наказания. Эпизод награждений и наказаний после усмирения мятежа — стандартная и естественная часть описания последствий мятежа. В «Повести о смуте годов Хэйдзи», например, говорится: «... Отец и сын, правитель земли Кавати Суэдзанэ и помощник начальника Левой стражи Суэмори, оба были обезглавлены. А Тайра приступили к раздаче наград отличившимся в недавнем сражении. Сигэмори — сын и наследник Киёмори, был пожалован должностью правителя земли Иё. Мотомори, второй сын Киёмори, стал правителем земли Ямато. Третий сын, Мунэмори, стал правителем Тотоми» и т. д. (Св. 3 «5. О переписи государева войска, а также о том, как мятежников лишили должностей и наград»). Эта часть повести всегда состоит из перечисления отличившихся в битвах, их наград, места казни или ссылки осуждённых и т. п.

3.2. Осуждение смертной казни. Наряду с «увещанием», есть ещё один примечательный эпизод, который мы видим в повестях о смутах Хогэн и Хэйдзи, а позже — и в «Повести о доме Тайра». Когда речь заходит о наказаниях мятежников, то непременно находится некто, осуждающий смертную казнь. К его мнению обычно не прислушиваются, и в каждой последующей повести именно убийство сдавшихся или пленённых мятежников предстаёт причиной будущих смут.

В «Повести о смуте годов Хогэн» государственный суд впервые применил смертную казнь после 350-летнего перерыва:

Чтобы узнать, бывали ли во времена минувшие и недавние дела, подобные нынешнему, государь изволил собрать Вступившего на Путь Правого министра Наканоин, Среднего [266] министра Санэёси, дайнагона Корэмити из усадьбы на проспекте Оомия, управляющего покоями наследного принца Мунэёси, и спросил у них, как тут быть.

— В нашей стране, с тех пор, как во времена государя Сага предали смерти Наканари ⁴, то рассудили: «Плохо, что мёртвого к жизни вернуть невозможно», и много лет смертная казнь не применялась. В годы Тётоку ⁵ Средний министр князь Фудзивара-но Корэтика поразил стрелой прежнего государя — Кадзан-но ин. Государь тогда изображал привидение — шёл гулять по дорожке, обувал деревянную обувь-асида на высоких подставках, садился на верх глиняной ограды, надевал к этим ходулям алые хакама, сшитые длинными, чтоб доставали до самой земли, на голову набрасывал кусок ткани такого же цвета — и князь Корэтика, приняв его за настоящего призрака, выстрелил. Чиновник, толкующий законы, вынес решение: «Такая вина карается обезглавливанием. Казнить его!» — но наказание смягчили на одну ступень, заменив казнь дальней ссылкой. И после того снова смертных казней не было. Нельзя снова начинать карать смертью! К тому же сейчас длится время Пребывания во тьме прежнего государя. Нужно всех помирить, и на этом закончить!

Так в один голос говорили государю все собравшиеся, и лишь сёнагон-инок Синдзэй решительно произнёс:

— Думаю, это плохое решение! Написано ведь: «В трудные времена превыше всего — государь» ⁶! Значит это, что в трудные времена надлежит следовать приказам государя. А если сейчас мы разошлём всех этих мятежников по разным землям, то будет от этого только вред, и непременно поднимется смута. Казнить их — и делу конец!

Тут государь изволил молвить: [267]

— Он знает, что говорит! — и всех мятежников решено было зарубить (Св. 3 «4. О том, как были казнены Тадамаса, Иэхиро и прочие»).

В «Повести о смуте годов Хэйдзи» такое же рассуждение уже послужило в пользу замены казни ссылкой, а действия сёнагона Синдзэя были признаны ошибкой:

Цунэмунэ и Корэката были схвачены и помещены под стражу во дворце. Смертная казнь для них была уже решена, но Министр из храма Хоссёдзи Тадамити изволил сказать:

— Со времён государя Сага, когда был предан смерти Наканари... надобно всем смертную казнь заменить дальней ссылкой! (подробнее см. свиток 3 «3. О том, как были сосланы Цунэмунэ и Корэката, и о том, как их вернули из ссылки»).

Подобная сцена присутствует и в «Повести о доме Тайра», о чём мы будем говорить ниже.

Таким образом, в повестях о годах Хогэн, Хэйдзи и в «Повести о доме Тайра» присутствуют эпизоды осуждения смертной казни. Здесь мы не можем позволить себе подробный анализ этих эпизодов, а потому пока ограничимся констатацией их очевидного сходства.

3.3. Страдания родственников мятежников. В завершающей части «Записей о Масакадо» мы находим весьма эклектичную смесь мыслей, в которых соединены и сетования о погибших войсках, и удивление произошедшим, и многое другое. Часть этих размышлений описывает судьбу родственников тех, кто потерпел поражение:

... Из-за этого жёны и дети мятежников скитаются по дорогам, кусая пупок от стыда, а лишившиеся дома братья их не имеют места, куда скрыться... Одни остались в живых и блуждают в поисках родителей и детей, ищут их в горах, разыскивают у рек. Другие — в тоске разлуки с супругами [268] спрашивают о них в своих землях и разузнают за их пределами. Хоть и не птицы, а разлетелись неведомо куда. Хоть и не горы, а познали горечь разлуки с теми, с кем произросли из одного корня. Виновные и безвинные равно страдают, подобно травам благовонным и смердящим, что растут вперемешку... Громы и молнии слышны за сотню ри, а зло, учинённое Масакадо, разнеслось на тысячу ри. Превыше всего возлюбил он дела Тайкана, и утратил путь Сюань-вана ⁷ («26. Награждение Тайра-но Садамори и других»).

Здесь мотив безвинных страданий родственников тех, кто поднял мятеж и потерпел поражение, лишь намечен. О жёнах, детях и братьях мятежников говорится очень обобщённо и не указаны конкретные подробности, то есть имена этих людей, места их скитаний и их дальнейшая судьба. Зато в «Повести о смуте годов Хогэн» уже значительная часть третьего свитка повествует о казнях детей одного из мятежников, Тамэёси, и о самоубийстве его жены.

В «Повести о смуте годов Хэйдзи» изложение судьбы потомков Минамото-но Ёситомо, как мы могли видеть, и вовсе занимает едва ли не половину повести. Несчастная Токива, жена Ёситомо, некогда — первая красавица Японии, привыкшая к придворному обхождению, бежит из столицы пешком с тремя малолетними детьми, не имея даже тёплой одежды, и вынуждена вначале ночевать в Храме Чистой Воды (Киёмидзу-дэра):

Раньше приезжала она сюда в роскошной повозке, даже младшие слуги и погонщики волов были в нарядных одеждах, и было видно — вот прекрасная госпожа, которую осчастливил своей любовью Левый конюший! А ныне — [269] скрываясь от людей, в неподобающих ей лохмотьях, вся в слезах привела она своих малолетних детей, и не смела смотреть людям в глаза (Св. 2 «12. Токива бежит из столицы»).

На следующий день она находит пристанище в сельском доме благодаря милости тамошней хозяйки. Как тут не вспомнить Маргариту Анжуйскую, и то, «как во время мессы ей пришлось попросить для пожертвования пенни у шотландского лучник... который с неохотой и через силу извлек из кошеля своего шотландский грошик и подал ей» (подробнее см. Ё. Хёйзинга «Осень Средневековья»). Впрочем, дальнейшая судьба Токивы была несколько спокойнее, чем у Маргариты, которая «была брошена в Тауэр, где томилась пять лет, до того как Эдуард IV продал ее Людовику XI, в пользу которого, в обмен на предоставление свободы, ее вынудили отказаться от права наследования своему отцу, королю Рене» (Там же). Токива ради спасения детей склонилась к ухаживаниям Тайра-но Киёмори, и от «любви Киёмори у Токивы родилась дочь. А уже после того, как страсть Киёмори остыла, служила Токива князю Наганари с Первого проспекта, главе государевых кладовых, и было у них множество детей».

Таким образом, рассказ о мятеже в трёх ранних повестях — «Записях о Масакадо», «Повести о смуте годов Хогэн», «Повести о смуте годов Хэйдзи» — следует единой композиционной схеме, и разнятся лишь описываемые исторические события. Вначале в этих повестях объясняются причины мятежа, за этим следует эпизод сговора мятежников, маркирующий начало мятежа, и после этого эпизода начинается описание военных действий. Потом следует эпизод, в котором некто убеждает одного из мятежников отказаться от своих замыслов, и все три повести заканчиваются описанием поражения мятежа и его последствий; при этом большое внимание уделяется страданиям, которые мятежники навлекли на своих родичей. [270]

4. КОМПОЗИЦИЯ «ПОВЕСТИ О ДОМЕ ТАЙРА»

Каким же образом всё сказанное выше относится к «Повести о доме Тайра»?

«Повесть» описывает события, происходившие после усмирения мятежа Хэйдзи. Род Минамото почти угас, и не существует пока политической силы, способной противостоять роду Тайра. Глава рода, Тайра-но Киёмори, стремительно растёт в чинах, становится Дайдзё-дайдзин — Главным министром; так же быстро делают карьеру при дворе его сыновья и прочие выходцы из этого рода. Впоследствии Киёмори выдаёт свою дочь за императора Такакура, и их сын, то есть внук Киёмори, становится императором под именем Антоку (1180). В то же время растёт и недовольство таким возвышением Тайра, и в том же 1180 г. принц Мотихито поднимает восстание, которое, впрочем, было быстро подавлено, но подтолкнуло последующие события. Убийство принца и сожжение храмов Нара, община которых приняла сторону Мотихито, стали поводом для дальнейшего обострения ситуации. Сразу же после этого одновременно восстали Минамото-но Ёсинака из Кисо и Минамото-но Ёритомо, находившийся в ссылке в Идзу. Войска Ёсинака заняли столицу, а Тайра бежали, захватив с собой малолетнего императора и священные символы императорской власти — меч, зеркало и яшму. Войска соперничающего с Ёсинака Ёритомо выбивают Ёсинака из Киото, а сам Ёсинака погибает в битве. Ёсицунэ, младший брат Ёритомо, командовавший его войсками, теснит Тайра всё дальше на запад, и в ходе решающего боя при Данноура, у пролива Симоносэки, часть Тайра погибла, многие были взяты в плен и впоследствии казнены, немногие бежавшие либо покончили с собой, либо были схвачены и зарублены. Семилетнего императора Антоку взяла с собой на дно моря Нии-доно, вдова Киёмори, умершего незадолго до нападения Минамото на столицу. Ёритомо, ставший главой рода Минамото, добился казни всех [271] возможных будущих противников из Тайра и в 1192 г. получил звание Сэйи тайсёгун — Великий полководец, усмиряющий варваров.

Таковы основные события, описанные в «Повести о доме Тайра». В этих событиях легко усмотреть «мятеж», наподобие тех, что описаны в более ранних повестях. Восставшие Минамото идут против легитимной центральной власти — императора Антоку, легально занявшего престол, и Главного министра Тайра-но Киёмори, которого на эту должность назначил император. Разница только в том, что Минамото, поднявшие мятеж, смогли добиться успеха. Как же описывает эти события «Повесть»?

Критика Тайра-но Киёмори появляется уже в авторском вступлении:

Если обратиться к примерам из нашей страны, то и Масакадо в годы Сёхэй, и Сумитомо в годы Тэнгё, и Ёситика в годы Кова, и Нобуёри в годы Хэйдзи, каждый на свой лад гордыней отличался и жестокостью, и всё же недавние деянья Вступившего на путь бывшего Великого министра князя Киёмори Тайра из усадьбы Рокухара поистине не описать словами и даже представить себе трудно (Св. 1 «1. Храм Гион»),

Далее «Повесть» описывает возвышение Киёмори, и каждый его карьерный успех представлен как проявление наглости выскочки, своевольно занимающего должности, не предназначенные для человека с таким происхождением, как у него:

Киёмори опять повысили в ранге. Он... минуя должности Правого и Левого министров, возвысился до самого почетного сана, стал Главным министром...

«Главный министр — наставник императора, пример всему государству, — гласит закон. — Он правит страной, наставляет на путь, гармонически сочетает Инь и Ян и властвует над ними — такова эта высокая и важная должность. А посему, если нет достойного человека, пусть эта должность [272] остается свободной». Оттого эта должность и называется «местом достойного» или «местом свободным», ибо закон запрещает назначать на нее человека, добродетелью не украшенного. Но князь Киёмори сжимал в деснице всю Поднебесную средь четырех морей, стало быть, рассуждать было не о чем (Св. 1 «3. Морской судак»).

И далее при упоминании Киёмори, будь то описание роскоши его усадьбы в Рокухара или рассказ о романе с танцовщицей, «Повесть» показывает Киёмори как занёсшегося мужлана, купающегося в роскоши и позволяющего себе и своим родичам то, что настоящему аристократу из древнего рода просто не пришло бы в голову:

Всю Поднебесную средь четырех морей сжимал Правитель-инок в своей деснице; люди бранили его, порицали его поступки, но Правитель-инок, не внимая людской хуле, знай творил дела одно чуднее другого (Св. 1 «6. Гио»),

Такое поведение Киёмори и всего рода Тайра, как говорит «Повесть», спровоцировало нескольких представителей аристократии во главе с самим экс-императором Го-Сиракава сговориться против Тайра. Заговор вскоре был раскрыт, некоторых его участников приговорили к смерти, других отправили в дальнюю ссылку, а самого Го-Сиракава Киёмори задумал отправить под охраной в усадьбу Тоба. Сигэмори, старший сын и наследник Киёмори, увещевает его не идти против экс-императора, и именно здесь становится ясным распределение ролей в «Повести о доме Тайра».

В трёх ранних военных повестях мы могли видеть эпизод «2.3. Увещание», в котором некто уговаривает одного из мятежников отказаться от своих замыслов, поясняя, что императорская власть священна и всякий, кто идёт против неё, обречён на поражение. В «Повести о доме Тайра» Сигэмори говорит:

— Слушая вас, я явственно понял, что приходит конец счастливой вашей судьбе!... Вы не только совершаете тяжкий [273] грех, без стыда нарушая Пять основных заветов Будды, но и предаете забвению Пять Постоянств, которым учит Конфуций, — человеколюбие, долг, ритуалы, мудрость и верность... И если, забыв о великой монаршей милости, вы отправите государя в изгнание, вы поступите противно закону и оскорбите волю богини Солнца и бога Хагимана!

Боги охраняют Японию. Боги не потерпят нарушения гармонии и порядка... Накажите всех заговорщиков, как они того заслужили, и предайте забвению все это дело. Доложите обо всем государю, служите ему с еще большим усердием, проявляйте к пароду еще большее милосердие, и боги защитят вас, и воля Будды пребудет с вами! Если же боги и будды прольют на вас свою благодать, я уверен, государь-инок тоже сменит свой гнев на милость (Св. 2 «6. Увещание»).

Выше мы говорили о функциях увещаний в повестях. Они, во-первых, выражают «правильное» отношение к природе императорской власти и действиям мятежников, а во-вторых, усиливают внутреннюю напряжённость повествования, как бы показывая, что последующих трагических событий могло бы и не быть, если бы мятежник вовремя прислушался к мудрым словам увещевающего. Соответственно, тот, к кому увещание обращено — это всегда мятежник, а в данном случае в качестве такого мятежника выступает Тайра-но Киёмори.

Киёмори не следует советам Сигэмори, что приводит к восстанию принца Мотихито (Св. 4 «3. Воины Минамото»), вслед за которым вспыхивают мятежи Минамото-но Ёсинака и Ёритомо, результатом которых стало полное уничтожение дома Тайра. В конце этой повести, как и в других повестях, немало сказано о страданиях родственников тех, кто представлены как «мятежники», то есть Тайра. В самом конце повести, перед сценой успения принявшей постриг императрицы Кэнрэймонъин, «Повесть» подводит итог описанным в ней событиям, возлагая всю ответственность за произошедшее на Киёмори: [274]

А случились все эти беды только из-за того, что Правитель-инок всю Поднебесную средь четырех морей самовластно сжимал в своей деснице, выше себя — не боялся даже самого государя, ниже себя — не заботился о народе, казнил, ссылал, поступал своевольно, не стыдился ни людей, ни всего белого света. И воочию явилась тут истина: «За грехи отцов — возмездие детям!» (Св. «Окропление главы», гл. «Кончина прежней императрицы»).

Мы уже отмечали, что «Повесть о доме Тайра» описывает успешный мятеж Минамото, в результате которого Минамото-но Ёритомо смог отомстить Тайра за гибель почти всех родичей в годы Хогэн и Хэйдзи и сконцентрировать всю реальную власть в своих руках. Таким образом, в качестве мятежников, действия которых привели к гибели правящего императора, логично было бы описать именно Минамото.

Сложившаяся же схема восприятия событий мятежа такова, что, как мы видели, мятежники всегда терпят поражение и гибнут. Такое убеждение во многом основывается на представлении, что императоров, потомков Аматэрасу, охраняет сама солнечная богиня Аматэрасу и божества храма Хатиман — это очень хорошо видно в тексте «увещаний». И именно с солнцем в «Записях о Масакадо», самом раннем из дошедших до нас произведений этого жанра, сравнивают императорские войска, представляющие саму особу императора:

Подобно луне, соперничающей с солнцем, появляются мятежники, однако же государевы войска преумножаются, а мятежные силы убывают («Запись от шестого месяца третьего года Тэнгё»),

Таким образом, божества, действующие на благо истинных правителей Японии, не могут ошибаться, а потому те, кого они наказали, то есть проигравшие битву за власть, и являются истинными мятежниками. Поэтому сам факт победы Минамото, начавших военные действия против [275] легитимной на тот момент власти, подтверждает законность новой власти Минамото, и убеждённость современников в таком положении дел нашла своё выражение в пословице: «Хэйкэ о хоробосу ва Хэйкэ», то есть «Дом Тайра уничтожил дом Тайра»; эта пословица используется в тех случаях, когда кто-то испытывает разрушительные последствия собственной заносчивости.

Так само обоснование легитимности власти становится подобным китайской концепции «мандата Неба» — победивший прав, поскольку его победа подтверждает, что он выступает в качестве божественного орудия защиты императорской власти, что впоследствии будет выражено в пословице: «Катэба кангун, макэрэба дзокугун» — «Победим — будем императорской армией, проиграем — будем бандой мятежников». Эта пословица сейчас часто используется в сокращённой версии — «Катэба кангун» — «Пан или пропал».

Не следует, конечно, исключать возможность предвзятого взгляда авторов на эти события — историю, как известно, пишут победители, и изображение дома Тайра как виновной стороны было кому-то, вероятно, нужно. Но в любом случае, повторяемость схемы восприятия событий в последовательности «причины мятежа» — «сговор» — «начало мятежа» — «увещание» — «продолжение мятежа» — «нейтрализация мятежников» — «награждения и наказания» — «судьба родственников мятежников», говорит о её чрезвычайной значимости для структурирования исторического знания в повседневном сознании жителей средневековой Японии, поскольку она наблюдается как в ранних военных повестях, так и в композиции «Повести о доме Тайра».

Вместе с тем, в композиции «Повести о доме Тайра» наблюдаются и некоторые нововведения.

Во-первых, в ней не нашлось места эпизоду сговора «мятежников», то есть Тайра. Это легко объясняется тем, что действия Тайра как раз не были «мятежом», результатом заговора. Киёмори не нужно было тайно с кем-то встречаться [276] и о чём-то сговариваться, вся полнота государственной власти была в его руках, поскольку он был Главным министром, и все значимые должности при дворе занимали либо контролировали Тайра. Конфликт начинает именно Го-Сиракава, организующий заговор против Тайра, о чём хотелось бы сказать несколько подробнее.

Мы видели, что в повестях о смутах годов Хогэн и Хэйдзи присутствуют эпизоды рассуждений об этической неприемлемости смертной казни (см. 3.2. Осуждение смертной казни в структуре этих повестей). Основные характеристики этих эпизодов таковы: 1) в них упоминается последний случай применения смертной казни, а именно казнь дайнагона Наритика в 810 г.; 2) поводом для этих рассуждений является поражение мятежа и попытка решить проблему наказания мятежников, поэтому эти рассуждения мы встречаем уже после описания основных событий мятежа. В «Повести о доме Тайра» также есть подобная сцена, но находится она в начале «Повести», во втором свитке. Тайра-но Сигэмори уговаривает отца не казнить дайнагона Наритика, уличенного в заговоре против Тайра:

... С тех мор, как в древние времена, еще при императоре Сага, казнили Наканари Фудзивару, и вплоть до недавних годов Хогэн смертная казнь в нашей стране ни разу не совершалась. Двадцать пять государей сменилось на троне за эти века, но ни разу никого не карали смертью! Но в последнее время, когда покойный сёнагон Синдзэй получил столь большую власть при дворе, он первый стал карать смертью. И еще приказал Синдзэй выкопать из могилы тело Ёринаги Фудзивары, дабы самолично убедиться, он ли там похоронен. Я и тогда уже считал неправедными такие поступки! Недаром мудрецы древности учат: «Если карать людей смертью, заговорщики в стране не переведутся!» И что же? Пословица подтвердилась: миновали всего два года, наступили годы Хэйдзи, и снова в мире возникла смута! И раскопали тогда могилу, в которой укрылся Синдзэй, отрубили ему голову и носили ее по улицам на всеобщее [277] Поругание ⁸! То, что совершил Синдзэй в годы Хогэн, вскоре против него же и обернулось!... Недаром говорится: «В дом, где творят добро, снизойдет благодать; в дом, где творится зло, обязательно войдёт горе!» С какой стороны ни взглянуть, рубить голову дайнагону никак невозможно! (Св. 2 «4. Малое увещание», пер. И. Львовой).

Упоминание казни Наканари в контексте осуждения смертной казни ставит исследователя перед двумя вопросами. Во-первых, почему рассуждение, место которого в конце повести, появляется ещё до основных событий повести? И во-вторых, зачем во втором свитке «Повести о доме Тайра» сразу два увещания — «4. Малое увещание» и «6. Увещание»?

При более подробном рассмотрении композиции той части «Повести о доме Тайра», которая предшествует приведенному отрывку, оказывается, что эта часть, то есть начало «Повести», от гл. «3. Морской судак» первого свитка до начала второго свитка — это как бы повесть в повести, имеющая стандартную структуру военных повестей, включающую почти все те элементы, которые мы выделяли в структуре ранних повестей:

Начало «Повести» представляет персонажей и описывает «бесчинства» дома Тайра и его главы, Киёмори (1. События, предшествующие мятежу). [278]

Недовольный засильем Тайра Го-Сиракава организует заговор против них (2.1. Сговор мятежников)

У подножья Восточной горы, Хигасияма, было место, именуемое Оленья долина... Часто собирались здесь единомышленники и на все лады обсуждали, оттачивали все подробности заговора против семейства Тайра. Однажды сюда пожаловал даже сам государь-инок Го-Сиракава. Вместе с ним преподобный Дзёкэн, сын покойного сёнагона Синдзэя. В этот вечер, под шум пирушки, государь посвятил его в заговор (Св. 1 «12. Оленья долина», пер. И. Львовой).

Дзёкэн предостерегает Го-Сиракава от необдуманных действий, последствия которых могут быть весьма трагичны для заговорщиков (2.3. Увещание):

— Государь, я поражён, — в смятении воскликнул Дзёкэн. — Здесь не я один — многие слышали ваши речи. Л раз так, тайна очень скоро выйдет за пределы этого дома, и великая смута начнётся в государстве! (Там же)

Го-Сиракава и прочие не вняли предостережению; из-за их интриг возникают волнения в столице. Один из них, опасаясь за свою жизнь, идёт к Киёмори и рассказывает о заговоре; Киёмори собирает войска и отдаёт приказ об аресте заговорщиков (2.4. Поражение мятежа, см. свиток 2 «3. Казнь Сайко»). И уже при определении наказаний схваченным участникам заговора (3.1. Награждения и наказания) Сигэмори уговаривает Киёмори сохранить жизнь дайнагону Наритика: «...с тех пор, как в древние времена, еще при императоре Сага, казнили Наканари Фудзивару...» (3.2. Осуждение смертной казни). В этой части «Повести», посвящённой заговору против Тайра, описаны и переживания родственников заговорщиков — жён и детей (3.3. Страдания родственников мятежников), а рассказ о дальнейшей судьбе ссыльных на втором плане повести продолжается до середины третьего свитка, то есть до главы «9. Смерть Сюнкана».

Таким образом, эта «повесть о заговоре против Тайра» имеет стандартную структуру «повести о мятеже», такую [279] же, как в повестях о смутах годов Хогэн и Хэйдзи. «Малое увещание» оказывается на своём месте — оно относится к заключительной части этого малого повествования, соответствует эпизоду 3.2. Осуждение смертной казни, и описывает судьбу участников заговора; общую же структуру «Повести о доме Тайра» можно представить следующим образом:

Таблица 1

Общая структура «Повести о доме Тайра»

ВЫВОДЫ

Композиция трёх ранних военных повестей построена по одной схеме и состоит из трёх больших частей, первая из которых описывает события, предшествующие мятежу, вторая — военные действия, которые и являются собственно мятежом, и в третьей описываются последствия этого мятежа. При этом в составе композиции этих повестей мы можем выделить следующие эпизоды, повторяющиеся в каждой из них и обладающие несомненным сходством. Это эпизоды сговора двоих зачинщиков смуты, увещания одного из мятежников, осуждения виновных и награды отличившимся в битвах за императора, описание страданий родственников тех, кто принял участие в мятеже.

«Повесть о доме Тайра», рассказывающая о смутном времени 1180-1185 годов, которое закончилось победой «мятежников» (а на самом деле тех, кто воевал против легитимной на тот момент власти), следует той же схеме, и эта схема в ней повторяется дважды. Вначале оппозиция во главе с экс-императором Го-Сиракава создаёт заговор против Тайра, и рассказ об этом содержит те же эпизоды. Дальнейшее повествование заключает этот рассказ о заговоре против Тайра в рамки повествования о «мятеже» Тайра.

Ввиду отсутствия сведений об авторах и недостаточности знаний о способе функционирования произведений данного типа, — ведь речь идёт о произведениях, созданных восемьсот лет назад, — мы можем лишь высказать наши предположения. Думается, что авторы последующих повестей сознательно использовали структуру предыдущих произведений. Первоначальными авторами этих повестей вполне могли быть бива-хоси, так называемые «бродячие монахи с лютней-бива», в среде которых в то время, то есть в X-XIII веках, с большой вероятностью могло существовать корпоративное знание, каковое мы можем видеть сейчас в традиционных японских искусствах, передающихся через много поколений — в японской музыке, чайной церемонии, традиционном театре. Это знание могло [281] передаваться по наследству, либо, как в случае корпораций слепых, какие мы знаем в эпоху Эдо, наследоваться наиболее умелыми из исполнителей повестей.

Можно было бы допустить, что эти произведения созданы кем-то из придворной среды, как описывает, например, Ямада Кэнко в «Записках на досуге» — якобы некий придворный по имени Юкинага постригся в монахи, и совместно со слепцом Сёбуцу (или Дзёбуцу) они составили «Повесть о доме Тайра». Но в данном случае настораживает соавторство слепого сказителя, поскольку уже известно, что слепые певцы в сопровождении бива исполняли повести о годах Хогэн и Хэйдзи ещё в конце XII века, то есть до появления «Повести о доме Тайра», и представляется вполне вероятным, что Юкинага лишь добавил в повесть, созданную Сёбуцу, некоторые сведения об этих событиях, сохранившиеся в придворной среде, и внёс некоторые стилистические изменения. В целом же «Повесть о доме Тайра» имеет все черты преемственности по отношению к более ранним повестям; она, так сказать, лишь улучшенное и дополненное но сравнению с ними произведение.

Можем ли мы говорить о прямом влиянии более ранних текстов на более поздние? Скорее всего, можем, ведь сложно представить, чтобы именно эти тексты, дошедшие до нас, живущих через восемь сотен лет после их создания и сохранившиеся в сотнях списков, были неизвестны современникам, а тем более — сказителям, создававшим каждую последующую повесть. И вне зависимости от наличия или отсутствия такого влияния, повторяемость такой композиции в текстах, описывающих один тип исторических событий, говорит о существовании некой устоявшейся схемы восприятия событий данного типа. Даже если допустить, что прямой связи между текстами нет, и данная схема воспроизводилась независимо в каждом из текстов, то такая её воспроизводимость говорит о длительном функционировании в японском обществе такой схемы интерпретации событий этого типа. Признание прямого влияния одних текстов на другие лишь конкретизировало [282] бы тот медиум, посредством которого происходила передача этой схемы восприятия, но не объясняло, почему для создания по меньшей мере пяти произведений ⁹, написанных с X по XIV века, различные авторы выбирали именно такую композицию и ту схему восприятия исторической действительности, которая в этой композиции выражена. Вероятнее всего, подобная схема была основана на общности системы ценностей, сохраняющейся на протяжении столетий.

Проблему самой картины мира в средневековой Японии и те мировоззренческие концепты, которые сё определяют, мы рассмотрим в дальнейших исследованиях; здесь мы лишь показали, из каких частей состоит композиция нескольких повестей и почему рассмотрение их композиции может стать одним из ключей к пониманию восприятия истории того времени. Основная работа ещё впереди, и описать картину мира жителей средневековой Японии на материале военных повестей мы планируем в дальнейших работах, сопровождающих переводы этих повестей.

Комментарии

1. В дальнейшем выражение «военные повести», обозначающее те повести, которые включают в жанр гунки, ввиду его частого употребления, мы будем использовать без кавычек.

2. Т. е. императора Камму (737-806).

3. Масакадо был потомком императора Камму в пятом колене. Желание сократить дистанцию между собой и императорами вполне понятно — ведь впоследствии он претендует на престол. Впрочем, возможно, речь идёт о том, что Масакадо является внуком принца, а именно принца Такамоти, внука Камму, который получил фамильное имя Тайра и стал основателем этого рода. См. также «Повесть о доме Тайра». С. 28.

4. 810 г.; подробнее см. Фудзивара-но Наканари в Указателе имён.

5. Данное событие произошло во 2-м г. Тётоку (996) и описано в летописи «Нихонги ряку».

6. Синдзэй цитирует дневник Правого министра Фудзивара-но Мунэтада, «Тююки».

7. Тай-кан (годы правления — 1994-1982 гг. до н. э.) — правитель из династии Ся. Чрезмерно возлюбив развлечения, забросил государственные дела и был изгнан. Сюань-ван (годы правления — 827-782 гг. до н. э.) — сын Ли-вана, императора династии Чжоу. Из-за дурного правления отца был изгнан, но смог возродить династию.

8. В комментарии к данному отрывку И. Львова пишет: «Синдзэй... во время смуты годов Хэйдзи пытался скрыться от своих врагов, спрятавшись в глубокой яме, вырытой его вассалами; полый бамбуковый ствол, опущенный в засыпанную землей яму, давал ему возможность дышать. Однако один из слуг выдал под пыткой, где спрятан Синдзэй; могилу раскопали, Синдзэя вытащили и казнили. Об этом подробно см. "Повес п. о годах Хэйдзи" ("Хэйдзи-моногагари", XIII в.)». В действительности, как мы могли видеть в тексте повести о смуте Хэйдзи, Синдзэй не был казнён, а зарезался в могиле позаимствованным для этой цели у одного из своих слуг-самураев мечом; голову же ему отрезали post mortem.

9. Т. е. «Записей о Масакадо» (Ссмонки), «Повести о смуте годов Хогэн» (Хогэн-моногатари), «Повести о смуте годов Хэйдзи» (Хэйдзи-моногатари), «Повести о доме Тайра» (Хэйкэ-моногатари), «Сказания о Великом Мире» (Тайхэйки).