ХОГЭН МОНОГАТАРИ
СКАЗАНИЕ О ГОДАХ ХОГЭН
СВИТОК III
ГЛАВА 1.
О том, как Ёситомо лишился всех малолетних братьев
Вассал Киёмори, офицер дворцовой охраны Хэй Иэсада был на Тиндзэй, но, услышав об этом сражении, он спешно вскочил на коня и пристыдил владетеля провинции Харима:
— Те, кто считаются обладателями луков и стрел, наделены особенно глубокими чувствами. Они помогают тем, кому нужно помочь, если же человека следует наказать, — прощают его. Есть тексты, в которых сказано, что у лука и стрел тоже есть провидение, что и семья тоже привыкает к процветанию, а дядя с тётей бывают как родители. Дядя — это всё равно, что отец. И нечего бояться всевидящего ока богов и будд. Однако же отнюдь не следует думать, что господина Симоцукэ и господина судью зарубили по чьей-то вине. Не потому ли это произошло, что зарубили господина помощника конюшего Хэй? Действуя таким способом, укрепляют царствующий дом, встают на защиту августейшей особы государя! — так твердил он, заливаясь слезами.
Киёмори изволил подумать, что в этом резон есть, закрыл рот и удалился. Люди, которые это слышали, передавали другим: «Чувствовать сострадание — это совсем не обязательно не быть грубым. Иэнага-то вон как умело пристыдил!»
Кроме того, главе Левых монарших конюшен было сказано:
— Дети у Тамэёси в столице малы, но, говорят, что много среди них особ и мужского, и женского пола. Когда же кроме дочерей там окажутся и сыновья, он должен будет потерять их всех.
Так было сказано, а потому, пригласив Ёситомо Хадано Дзиро Ёсимити, его известили:
— У иных есть матери, других воспитывают кормилицы, и нет у них сил уйти в горы и леса. Всех младенцев, которые живут в столице, должны отыскать, и он их потеряет. Среди них есть четверо малышей в особняке на углу Рокудзё и Хорикава. По пути ты не доводи их до слёз, но всех вместе собери на горе Фунаока, отсеки им головы и представь сюда! [104]
Тогда Ёсимити, хотя он и испытывал большую жалость, но делать нечего — раз повеление господина было получено, приготовил паланкин, взял с собой пятьдесят с лишним всадников и поехал к углу Рокудзё и Хорикава. Говорили, что мать с утра отправилась в Явата 1. Малыши ещё спали. Когда Ёсимити объявил:
— Прибыл посыльный от господина Вступившего на Путь, — они выскочили наружу с восклицаниями: «Я тоже, я тоже хочу к нему!»
А после того, как Ёсимити сказал:
— Господин Вступивший на Путь изволил затвориться на горе Фунаока и сообщил, что он должен опять участвовать в сражении в столице, и, несмотря на то, что он обязательно хотел бы посмотреть, какие обычаи приняты на войне, всего, что там случится, он не увидит, поэтому велел, чтобы княжичи прибыли ему навстречу. Вот я и приехал за вами, — одиннадцатилетний Камэвака, девятилетний Цурувака и семилетний Тэнъо втроём, ни о чём не спрашивая, с радостью уселись в паланкин. А тринадцатилетний Отовака явно засомневался и сказал:
— Его светлость наш батюшка изволил поехать к господину Симоцукэ. Почему это он должен затворяться на горе Фунаока?
Когда же Хадано произнёс:
— Как же он мог говорить вам о таком захолустье?! Скорее заходи! — он отвечал:
— Да и матушка наша ещё не пожаловала из храма Явата. Велите подождать её.
Тогда уже трое младших братьев стали его убеждать:
— Господин наш, старший брат, быстрее пожалуй к нам! Тогда мы тотчас же поспешим к нашему батюшке!
И господин Отовака против своей воли сел и поехал. Было трогательно слышать, когда мальчики по пути торопили носильщиков паланкина: «Медленно! Быстрее!».
Печально, что по шагам баранов к месту их заклания не опознать его. Уже достигнув горы Фунаока, в селении Комацу носильщики паланкина остановились. Трое младших братьев быстро вышли из паланкина наружу и стали озираться по сторонам:
— Где же наш батюшка?!
По густым зарослям, сквозь которые пролегала дорога, господин Отовака всё понял и, выглядывая из паланкина, лишь тайно проливал слёзы.
Хадано-но Дзиро посадил мальчиков на колени, погладил их по головам и, произнёс, плача и плача:
— Действительно, как можно знать всё? Когда господин судья сделался врагом государя, об этом узнал глава ведомства. По его приказанию [105] Масакиё взял меч и вчера на рассвете зарубил его на углу Ситидзё и Сюсяка 2. Его старшие и младшие братья все, кроме Хатиро Ондзоси, бежали, а пятеро, начиная с Сиро из Левой дворцовой гвардии, были зарублены вчера в местности, густо заросшей высокой травой. Над их мёртвыми телами хлопают крыльями коршуны и вороны. О судьбе вельмож услышал и Ёсимити, который только что лишился их.
Когда он сказал это, мальчики заплакали, завопив в голос:
— Что это, сон или явь?! — и ухватились руками за Ёсимити.
Среди них Отоваси, который был несколько старше остальных, впился
пальцами в окошко на боковой стенке паланкина и только тайком проливал слёзы, не подавая голоса.
Господин Цурувака сказал, глядя на Хадано:
— Увы! Похоже, что Ёсимити ослышался. Правильнее было бы сказать, что людей проводили к господину Симоцукэ. Наших досточтимых старших братьев, которые участвовали в сражении, государь вряд ли мог повелеть зарубить. По какой же причине могут распорядиться убрать нас, малолетних?
Господин Камэвака, вцепившись в Хадано, проговорил:
— Увы! Как ни плох господин Симоцукэ, всё-таки так печально, что он отдал подобное распоряжение! Между людьми принято говорить обо всех старших и младших братьях одной семьи. Если Вы окажете помощь нам, трём-четырём, мы будем хорошими людьми. Но как Вы можете заставить нас служить двум-трем сотням дурных вассалов? Те, что теперь не раскаются, хорошо работать не будут.
Господин Отовака вышел из паланкина наружу и, отстранив младших братьев, которые вцепились в Хадано, сказал так:
— Стыдно! Послушайте людей. Успокойтесь и послушайте, что я вам скажу. Господин Симоцукэ — наш старший брат, значит, это человек, на которого можно положиться. Отец, Вступивший на Путь, в шестьдесят с лишним лет погрузился в болезнь. Нам сказали, что он хотел не сегодня-завтра принять монашество и помочь нам. Нас вызвали и даже зарубят как нарушителей закона. Как он может беспокоиться о нашем будущем и помочь нам? Пусть даже к нам придут с помощью, — разве нам от этого может стать легче? Не плачьте, дети! А если и будете плакать, кто нам поможет? Если нужно обязательно учиться умирать, думаю, что это надо делать именно сейчас. Если умирать, когда станешь взрослым, тебе будет жаль лишиться жизни, когда узнаешь, что тебя вот-вот зарубят, — и это бывает со всеми. А какой прок от того, что сейчас мы останемся в живых? Наш батюшка, который должен был жить в этом мире, поражён стрелой. Наши старшие братья, на которых следует полагаться, зарублены все. Господин Симоцукэ, который может нам помочь, — враг. У нас [106] нет никакой собственности. Выклянчивая подаяния, что станем делать, когда люди будут указывать на нас пальцем со словами: «Вот они, дети Тамэёси»? Лучше обратим нашу любовь к батюшке, не издадим больше ни звука и перестанем плакать; повернувшись лицом к западу 3, молитвенно сложим ладони, — батюшка наш, господин, Вступивший на Путь, обернётся к нам четверым! Если мы возгласим: «Наму Амида буцу» 4, то сразу же явимся туда, где пребывает наш батюшка.
Когда он сказал это, трое его младших братьев, как и учил их старший, перестали плакать в голос, но, обратясь лицом к западу и сложив ладони вместе, пали ниц, а более пятидесяти воинов все пролили слёзы. Среди них был Хадано-но Дзиро. Он омыл потоками слёз рукава «устрашающих» доспехов из красной кожи, и сделалась эта кожа словно намокшая.
Господин Отовака же сказал:
— У тех мальчиков волосы свешиваются на лица. Жарко! Может быть, завязать их кверху?
Тогда к каждому из детей прикрепили по одному взрослому: к Отовака — Гэмпати, к Камэвака — Готодзи, к Цурувака — Ёсида-но Сиро, к Тэнъо — пайки 5 Хэйда. Каждого мальчика посадили на колени, перевязали ему волосы, вытерли с лица пот, из пелёнок соорудили перевязи, чтобы катать мальчиков за спиной, нянчили их у себя на коленях, утром и вечером гладили их по чёрным волосам, — причём думали, что всё это в последний раз. И в глазах у них темнело, и в ушах шумело, однако у мальчиков всё это лишь вызывало слёзы, они же и без этого редко переставали плакать. Из-под рукавов, которыми они прикрывались, слёзы текли потоком.
Потом господин Отовака сказал так:
— Вы, наверное, думаете, что раз я старший брат, то сначала необходимо разобраться и решить со мной, а после — с мальчиками. Это сомнительно. Кроме того, увидев, как меня зарубили, малыши обязательно перепугаются, поэтому я думаю, что первыми должны умереть они.
А Хадано, заметив:
— Да, это будет лучше всего, — извлёк из ножен меч, развернулся и, когда стал приближаться к мальчикам, они испугались тени от меча и вскрикнули:
— Правда, нас не убьют?! Помогите!!!
Охранники сомкнули ряды, крепко схватили их, и мальчики издали скорбный вопль. Охранникам было неуместно возглашать свои имена, 6 но, подняв руки, они прикрыли мальчиков рукавами и все вместе издали вопль горести и печали.
Хадано-но Дзиро вложил меч в ножны, вытер лицо рукавом и сквозь слёзы, бегущие потоком, размышлял: «У них же нет хозяина. Когда я [107] смотрю, как они выглядят, я думаю не о том, как могут они держаться, я думаю, в какую сторону побегут малыши, о том, что стану для них. мудрым законоучителем, буду содействовать достижению абсолютной мудрости господином Вступившим на Путь, о том, что я тоже обрежу себе волосы, удалюсь в горный храм, что я тоже буду мечтать о грядущей жизни!» — так думал он тысячи раз.
— Япония — уже недруг нам. Куда бы ни направляться, лишь бы убежать. И ещё: какое же преступление совершил глава ведомства? — так он раздумывал и ничего другого делать не мог, только горько плакал.
Господин Отовака оттаскивал мальчиков, которые без конца плакали, цепляясь руками за кормилиц:
— Ну зачем вы так, мальчики! Без толку так убиваться. Когда говорят о роде Гэн, имеют в виду, что каждый человек, родившийся в этом доме, вплоть до самого последнего, сердцем твёрд. Мы, ведь, действительно происходим от императора Сэйва, мы настоящие потомки господина Хатимана. Птица, называемая калавинка 7, ещё в зародыше поёт таким голосом, который превосходит голоса птичьей стаи; от двух листиков сандалового дерева исходит благоухание. Дети тоже таковы.
Расстелили шкуру, на неё положили в ряд троих детей. Хадано обогнул её сзади, господин Отовака сел впереди. Не показывая свой меч, он повёл глазами по сторонам.
— Было сказано, что пора отправляться в то место, в которое изволил переправиться наш батюшка. Батюшка же пребывает среди вон тех западных гор. Мы собираемся отправиться туда, поэтому, как и прежде, закроем глаза, сложим руки ладонями вместе и возгласим нэмбуцу.
Так он учил их, и трое мальчиков снова закрыли глаза, обратились лицами к западу и сложили руки ладонями вместе.
— Куда Вы переправились, наш батюшка? Сейчас мы прибудем к Вам. Подождите нас, пожалуйста!
С этими словами мальчики громкими голосами возгласили нэмбуцу.
В это время Хадано обнажил меч, отвёл глаза в сторону и зашёл сзади. Головы Камэвака, Цурувака и Тэнъо упали вперёд.
Отовака напряжённо смотрел на них. Он ничуть не заробел и цвет лица не потерял.
— О, как они прекрасны! Так же поступите и со мной.
Так он сказал, сложил вместе все три головы, рукавом вытер кровь с их волос и лиц, дождём роняя слёзы.
— Несчастные! Я, их старший брат, стою перед ними и думаю о них с глубоким состраданием. Их маленькие сердца так беспомощны! Скоро мальчики прибудут в иной мир, с лёгкостью преодолеют горы Сидэ-но яма и реку Тройной переправы 8. [108]
Хотя Отовака и принуждал себя держаться храбро, жаль было смотреть, как у него непрерывно текли слёзы жалости. Находившийся несколько поодаль Хадано произнёс:
— Подойди посмотри, как мы вытираем кровь с шеи и приводим в порядок лица, делаем нормальные причёски мотодори. Для них это будет наша последняя служба, — и с тем положил все три головы в приготовленный заранее горшок на высоких подставках, а когда освободил у того горшка угол, господин Отовака посмотрел туда с горечью в сердце и подумал: «Это — место для моей головы». А ещё Отовака сказал господину Хадано:
— Вы говорили, что потом зарубят и меня, значит, пройдёт некоторое время, и мне останется лишь жалеть о своей жизни. Ни в коем случае не торжествуйте по этому поводу. В последнее время наша сановная матушка желала посетить храм Явата и постилась. Она всячески успокаивала нас, говоря, что и мы отправимся туда, отправятся и другие люди. Сегодня утром, когда мы спали, матушка изволила выехать в храм, и теперь мы уже никогда не увидимся с нею. Если бы мы знали, что такое может случиться, у нас было бы что сказать ей на прощанье. Матушка радовалась, услышав, что батюшка изволит нас звать, и хотела только побыстрее выехать. Как она будет горевать, после того как услышит, что с нами такое случилось! Отовака сказал вам, что и как. Камэвака же ничего не сказал — он только думал о чём-то. Поэтому ты должен некоторое время спустя отправиться на угол Рокудзё и Хорикава и рассказать о наших самых последних мгновениях всё, что здесь было. И ещё: это передай от нас на память, — с этими словами он срезал со лба своих младших братьев по пряди волос, четвёртой присоединил к ним свою собственную, прокусил себе кончик пальца, а выступившей кровью написал имена всех четверых и передал это Хатано-но Дзиро.
— Теперь, Ёсимити, можешь сказать господину Симоцукэ, что всё это из-за неправедных деяний, сотворённых из-за клеветы со стороны Киёмори. Нашему батюшке, такому честному, каких не бывало ни в древности, ни в наше время, отрубили голову, убили моих братьев, сам я сейчас нахожусь во власти рода Хэй, и в конце концов меня тоже убьют и, как это ни жалко, род Гэн на этом угаснет. Вы согласитесь между собою, что, хоть и мал был в то время Отовака, но говорил он правильно. Думаю, что вы скажете это самое большее через семь лет, а самое малое через три года. Сейчас я говорю вам на прощанье то, что думаю. Я имею в виду, что говорю это, прощаясь с жизнью, но то же ожидает нашу сановную матушку в будущем. Так уже было принято прежде, но, будучи детьми держателя лука и стрел, мы, всё-таки, силы не набрались. Поэтому действуй быстро, так медлят только маленькие! [109]
Говоря это, Отовака с нежностью раздвинул обезглавленные тела, лежавшие ничком, лёг между ними, обратился лицом к западу и несколько десятков раз громким голосом возгласив нэмбуцу, вытянул шею, чтобы по ней ударили мечём. Это смотрелось поистине хорошо.
Обезглавленные тела четверых братьев уложили, и некому было по ним вопить и кричать, вопрошать о них и навестить их. Отвечал только горный дух. Что же до горы Фунаока, то осенний ветер в соснах на её вершине присоединил свой скорбный голос, а вечерняя роса на равнине возле её подножия — была всё равно, что слезами разлуки.
Бывшая там кормилица господина Тэнъо, найки Хэйда, развязала у себя тесёмки, сунула руку воспитанника себе за пазуху и приложила её к своей коже. Плача и плача, кормилица уговаривала его:
— До нынешнего года мы семь лет не разлучались с тобой ни на миг. Кто теперь будет сидеть у меня на коленях, чью голову обниму я? Мне следует забыть о том времени, когда мне хотелось передать тебе свои владения. Кто проведёт тебя по дороге через Сидэнояма, горы мёртвых, и как перейдёшь ты через них?! Подожди немного. Я к тебе опаздываю!
Она сейчас же рассекла себе живот и рухнула на детей сверху. Увидев это, оставшиеся трое воспитанников той же кормилицы заявили: «А мы чем хуже?!» — и тоже один за другим совершили харакири. Покончил с собой и самый низкопоставленный из слуг господина Тэнъо. Совершил харакири также самый низкопоставленный слуга господина Отовака. И так на горе Фунаока приняли смерть 18 человек господ и их слуг.
Хатано-но Дзиро забрал их головы и отправился назад во дворец, где доложил обо всём императору. Ему повелели вернуться, сказав, что он не выполнил всё до конца. Решив, что мальчики очень любили своего отца, их тела отправили в храм Энгакудзи и похоронили вместе с ним.
Комментарии
1. Явата — другое название горы Отокояма в окрестностях столицы. Место расположения буддийского храма, посвящённого культу бодхисаттвы Хатимана.
2. Сюсяка — тракт Судзяку.
3. «Повернувшись лицом к западу» — далеко на западе расположена Чистая земля (нечто вроде буддийского рая) будды Амитабха (яп. Амида).
4. Наму Амида буцу — возглашение имени будды Амитабха, помогающее возродиться после смерти в его Чистой земле.
5. Наши — чиновник Внутреннего ведомства (Накацукасасё), в обязанности которого входило составление черновиков императорских рескриптов и ведение делопроизводства двора. Должность найки делилась на 3 разряда (великий, средний и малый), каждый из которых занимали по два человека.
6. Возглашение своего имени — основная часть ритуала, исполняемого воинами перед единоборством во время общего сражения.
7. Калавинка (санскр., яп. каребинка) — сладкоголосая птица, живущая в Чистой земле, буддийском краю вечного блаженства.
8. «Горы Сидэ-но яма и река Тройной переправы» (будд.). — Преграды в потустороннем мире. Праведники преодолевают их без труда, а тяжкие грешники преодолеть не могут и оказываются в преисподней.