СРЕДНЕВЕКОВЫЕ ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ
ВОСТОКА И ЗАПАДА

КОДЗИКИ

ЗАПИСИ О ДЕЯНИЯХ ДРЕВНОСТИ

Предисловие

Для истории Японии VIII век был временем оформления государственности (именно оформления, ибо само государство сложилось еще в V-VII вв.). Соседство с более зрелыми культурами Китая и Кореи диктовало потребность в «цивилизованном» оформлении уже сложившихся институтов. И не случайно официальную культуру Японии (или, вернее, Ямато - именно таково было самоназвание этого государства) до некоторой степени вполне можно считать провинциальным вариантом китайской. Первая постоянная столица страны - Нара (710-784) - была построена под непосредственным влиянием Чанъани. Придворные носили китайские одежды. При дворе был в почете буддизм, который в то время воспринимался как одно из проявлений китайской культуры.

Однако самым мощным инструментом приобщения японцев к материковой культуре была письменность. Родоплеменная аристократия Ямато осознала, что именно письменность является наиболее действенным средством интеграции. Чиновники, обучавшиеся в столичной и провинциальных школах, знакомились с классическими китайскими текстами, посвященными математике, законам, литературе, философии, истории. Тем самым создавался тот фонд коллективной памяти, без которого невозможно функционирование единого государства. Создание этого фонда происходило не только за счет усвоения уже сложившихся китайских текстов, но и за счет порождения новых. Практически одновременно создаются тексты законодательные и исторические. Их целью было определение правил, по которым функционирует государство (законы), а также легитимизация существующей социальной структуры и иерархии (история). [160]

В данном случае мы понимаем «историю» не в современном значении этого термина (как изложение некоторой последовательности верифицируемых событий), а в том же самом значении, как она понималась самими творцами письменной истории. Они не подразделяли ее на «миф», «квазиисторию», «историю». Под историей они разумели все то бывшее, что имело значение для общества. История и данном случае - это коллективное прошлое, в которое входят и миф, и предание, и более «достоверные» события недавнего времени. И если для современного сознания большее значение имеет недавнее прошлое, то для традиционного общества именно «события» далекой древности обладают особой авторитетностью и объяснительной силой.

Первым из полностью дошедших до нас сочинений «исторического» свойства является «Кодзики» (712 г.). По тексту этого памятника хорошо видно, что официальная история понималась прежде всего как история государства, персонифицировавшегося в истории правящего, а также других могущественных родов. Одновременно велась активная работа над созданием законодательной основы японского государства.

Таким образом, объектом описания как законодательных, так и исторических текстов является государство. Совпадает и субъект описания - в обоих случаях им также выступает государство (эти тексты возникают не спонтанно, а по прямому государеву указу). Тем не менее законодательные и исторические тексты разнятся в своих подходах и задачах. И если законодательные тексты можно уподобить «автопортрету» государства, то исторические - его «автобиографии». И если законодательство можно признать элементом, объединяющим различные культуры Дальнего Востока (японское законодательство, так же, как и корейское, строилось в соответствии с китайским), то исторические сочинения, посвященные отечественной истории, в большей степени выражают специфику национального, становясь действенным инструментом национальной самоидентификации.

В отличие от правовой деятельности, в которой государство фактически не имеет сколько-нибудь организованных конкурентом (двор является единственным центром порождения письменных законодательных текстов), установление права контроля над прошлым [161] дается государству с большим напряжением. Это связано с тем, что к моменту составления мифологическо-летописных сводов (а именно так мы определяем жанр «Кодзики») уже существовала достаточно развитая «историческая» традиция.

Разумеется, это не была «история» в государственном толковании: под историей в этом случае понималось «бывшее», имеющее отношение к происхождению того или иного рода. И чем более древним оно было, тем более прочными позициями должны были обладать его представители в современной социальной структуре. Именно поэтому информационная пирамида «Кодзики» имеет своим основанием прошлое - описание событий «ближней истории» ограничивается генеалогическим древом правящего дома.

Таким образом, идеологический контроль над прошлым приравнивался к контролю над настоящим, а время осознавалось как континуум, имеющий неодинаковую ценность в различных своих отрезках. Следствием такой ценностной ориентации стало стремление государства монополизировать контроль над прошлым, т.е. миром предков. Вопросы, связанные с созданием модели прошлого, сохраняли первостепенное значение на всем протяжении японской истории. Особенно большое внимание уделялось при этом происхождению, ибо именно оно в огромной степени служило легитимизирующим параметром сложившейся социальной структуры. В связи с этим можно говорить о генеалогическом коде японской истории, без учета которого невозможна сколько-нибудь адекватная интерпретация хронологического событийного ряда.

Эпоху Нара (710-784) с точки зрения общей направленности мысли вполне можно определить как время господства исторического сознания. Свод «Кодзики» был первым, но далеко не последним сочинением такого рода. Практически все имеющиеся в нашем распоряжении нарративные прозаические тексты можно квалифицировать как исторические, т.е. такие, где хронологическая последовательность является основным структурообразующим принципом. Всякий объект описания рассматривался во временном аспекте, а те явления, которые в историческом свете отразить было невозможно, не становились, как [162] правило, объектом изображения. Общий мыслительный уровень культуры Японии был таков, что основным средством самоидентификации и самоосознания любой общественной группы и движения являлась именно история, а основу языка описания составляла хронология (мы имеем в виду, разумеется, только письменные формы культуры).

Показательно, что VII-VIII века не оставили практически ни одного крупного памятника религиозно-философской мысли, хотя заметный приток иммигрантов из Кореи и Китая в принципе допускал и это (исключение составляет весьма проблематичный с точки зрения достоверности комментарий к буддийским сутрам, приписываемый Сётоку-тайси). История страны (летописно-мифологический свод, хроника - «Нихон сёки», 720 г., «Сёку нихонги», 797 г.) и ее отдельных областей («Фудоки» ¹) дополнялась историей буддийских храмов (храмовые хроники) и людей (жития) ².

В период составления «Кодзики» устная передача историкогенеалогической информации сосуществовала наряду с письменной. Первый нарративный памятник еще в полной мере несет на себе печать дописьменной культуры - сама письменность в нем выступает не только как инструмент порождения нового текста, но и как средство фиксации текстов, уже сложившихся в устной традиции.

В Предисловии к «Кодзики» сообщается, что после кровопролитной междуусобицы трон занял Тэмму (673-686), а состав правящих кругов претерпел существенные изменения, в связи с чем возникла необходимость пересмотра уже сложившихся представлений о вкладе тех или иных родов в «историю». Составитель «Кодзики» Оно Ясумаро приводит слова государя: «До нашего слуха дошло, что императорские летописи и исконные сказания, кои находятся во владении различных родов, расходятся с правдой и истиной, и к ним примешалось множество лжи и искажений... Посему нам угодно, чтобы были составлены и записаны императорские летописи, распознаны и проверены старинные сказания, устранены заблуждения и установлена истина, и чтобы она была поведана грядущему потомству» (см.: Кодзики - Записи о деяниях древности /Пер., коммент. Е. М. Пинус. СПб.: ШАР, 1994. С. 32). [163]

С этой целью сказитель Хиэда-но Арэ выучил наизусть бытовавшие мифы и предания, записанные затем с его голоса Оно Ясумаро.

Итак, побудительным мотивом к составлению «Кодзики», т.е. к созданию определенной модели прошлого, послужило желание изгнать ложь и утвердить истину. Каким же образом можно было отличить истинное от ложного, т.е. решить проблему исторической достоверности? В самом тексте «Кодзики» содержатся указания на то, что вопрос о верифицируемости прошлого уже вставал. Так, «император» Инге:, желая узнать, кто из подданных ложно возводил свое происхождение к богам, а кто - нет, повелел испытуемым опускать руки в кипящую воду. Предполагалось, что истинным потомкам богов эта процедура вреда принести не может. Подобное испытание в VIII веке было уже невозможно, равно как была еще невозможна и чисто литературная полемика. Способом верификации прошлого стала церемония освящения текста, что означало в данном случае соблюдение традиционной процедуры устного порождения текста, т.е. следование определенным ритуальным нормам, «поскольку истинность определяется не достоинствами того или иного "говорящего", который не создает сообщение и лишь "вмещает" его, но априорно приписывается тексту (по принципу "высеченное на камне, вырезанное на меди, или написанное на пергаменте, или произнесенное с амвона, или написанное стихами, или высказанное на сакральном языке и прочее - не может быть ложным"), то именно в наличии этих признаков, а не в личности говорящего, черпается уверенность в том, что сообщение заслуживает доверия» ³. В нашем случае это означает, что в обществах с устной традицией передачи сакральной информации сам текст может адекватно функционировать и получает статус священного, лишь будучи передаваем через привычный канал, т.е. через сказителя. Этим и объясняется столь «непрактичный» способ фиксации текста «Кодзики», который по своему замыслу есть до определенной степени текст письменный, составленный по заранее определенному плану и допускающий сознательную обработку (отбор, редакцию) информации, т.е. создание фактически нового текста. [164]

В «Кодзики» сочетаются как устный способ порождения текста, так и письменный. Устный текст обычно предполагает описание условий его создания, а письменный - его назначения. В Предисловии к «Кодзики» содержатся оба подхода. Само наличие предисловия есть явление культуры письменной, предполагающей возможность хронологического разрыва между временем начала создания текста и его окончанием, допускающим несовпадение порядка порождения с порядком трансляции. Помимо временного параметра, присутствующего в тексте устном, текст письменный приобретает и пространственность, которая создает возможность для манипулирования с его частями.

Будучи зафиксирован письменно, текст «Кодзики» мог предназначаться для чтения вслух. С другой стороны, особенности записи «Кодзики» свидетельствуют, что ввиду искажений, неизбежных при операции перевода с устного языка на письменный, текст памятника вряд ли мог с полной адекватностью воспроизводится устно (за исключением песен, которые были записаны иероглифами в их фонетической, а не смысловой функции). Используя текст в качестве инструмента для различного рода реконструкций, всегда следует иметь в виду возможность появления некоторой «минус-информации».

Сам Хиэда-но Арэ (мы условно считаем это лицо мужчиной; вопрос о половой принадлежности Хиэда-но Арэ продолжает оставаться открытым) принадлежал к цеху «сказителей» (катари-бэ), которые осуществляли устную передачу сакральной информации, одновременно являясь, вероятно, исполнителями и некоторых других жреческих функций (более поздние источники сохранили сведения об участии представительниц рода Хиэда в синтоистских ритуалах ⁴, а в одном раннехейанском источнике указывается, что предком рода была богиня Амэ-но Удзумэ - одна из ярчайших представительниц шаманского комплекса синтоизма ).

Хиэда-но Арэ в Предисловии к «Кодзики» описывается в терминах, принадлежащих к набору характеристик эпического сказителе «отличался ясным умом и обладал замечательной памятью, увиденное оком - рассказывал языком, услышанное ухом - в сердце [165] запечатлевал». Предполагается, что подобные сказители могли вы- ступать в качестве воспитателей малолетних членов императорской фамилии. Впоследствии традиция сказительства получила широкое распространение в лице бродячих слепых монахов (бива-хоси).

Повествование «Кодзики» представляет собой рассказ о последовательном появлении на свет божеств (их потомки в мире людей также вносятся в текст памятника) и об их деяниях. Затем следует описание правлений «императоров» (тэнно, сумэрамикото; перевод этого термина как «император» - вполне условен), включающее генеалогию и деяния как их самих, так и основных царедворцев, получающих право на включение в текст лишь в связи с вовлеченностью их в силовое поле истории правящего дома.

Текст «Кодзики» имеет ясно выраженную идеологическую направленность: он призван обосновать легитимность правящей династии, а также справедливость положения, занимаемого ныне главами других влиятельных родов. Иными словами, задача состояла в том, чтобы создать такую модель прошлого, которая была бы изоморфна структуре социального настоящего.

В первом свитке повествуется о деяниях божеств, во втором и третьем - об «императорах». Основным хронологическим модулем второго и третьего свитков служит правление одного императора (исчисляемое годами), а первого - нехронометрированная последовательность появления на свет «поколений» божеств.

Поскольку мифологическо-летописный свод представляет собой продукт длительного развития исторического сознания, то невозможно говорить о единой модели времени для всего памятника. И если в мифологической своей части время свода - целиком «событийное», т. е. образуемое цепью событий, между которыми «время» перестает существовать, то в исторической (а, вернее, квазиисторической) части значение датировок несколько возрастает (продолжительность правления; год смерти государя; продолжительность его жизни). Тем не менее, говорить о сколько-нибудь последовательном применении погодного принципа организации «исторического» материала было бы преждевременно. И хотя давление развитой китайской исторической [166] традиции заставило японских «историографов» прибегнуть к датировке некоторых событий по общему для Дальнего Востока 60-летнему циклу, вопросы, связанные с созданием абсолютной хронологии, стали волновать их намного позднее (Миёси Киёюки (847-918) был первым, кто озаботился ей и определил, что от начала правления полулегендарного Дэимму до девятого года правления Суйко (601 г.) прошло 1260 лет).

Обилие генеалогической информации, содержащейся в «Кодзики» (согласно подсчетам Умэдзава Исэдзо, в этом памятнике содержится 237 генеалогических сообщений, причем в их число не вошла наиболее многочисленная группа данных по правящему дому), свидетельствует, что японцев того времени более всего заботил счет по поколениям, а не по годам. И в дальнейшем, несмотря на весьма последовательное и широкое применение исчисления времени по годам (60-летний цикл, по годам и девизам правления), генеалогический принцип хронометража продолжал сохранять очень большое значение, что еще раз подтверждает справедливость соображения о генеалогическом коде японской истории.

Правления «императоров» охарактеризованы с разной степенью полноты. Для некоторых из них приводятся лишь генеалогические данные, являющиеся единственным элементом, общим для всех правлений и поэтому структуроформирующим текст. По всей вероятности, наиболее ранним прототипом летописи послужили генеалогические списки (предания), оглашаемые во время ритуала погребения государя с целью передачи магической силы следующему правителю.

Хронология первых правителей носит в памятнике полулегендарный характер. Только с середины VI века немногочисленные датировки «Кодзики» начинают более корректно соотносится с данными корейских и китайских источников, а также второго мифологическо-летописного свода «Нихон сёки» (720 г.).

Несмотря на большую и заслуженную известность «Кодзики» как в современной Японии, так и на Западе, следует иметь в виду, что в древней и средневековой Японии этот памятник практически не был известен. Его повторное открытие связано с активной [167] филологической деятельностью ученых школы «национального учения» (кокугаку) на протяжении XVII-XVIII веков, явившихся первыми комментаторами «Кодзики». До этого времени памятник был практически выведен из сферы реального интеллектуального и религиозного опыта. Самый ранний список свода датируется 1373 г., а его название не упоминается в других источниках. Таким образом, приходится признать, что, хотя текст «Кодзики» отражает многие реалии картины мира древних японцев, влияние его на последующую раннесредневековую традицию оказалось в лучшем случае ограниченным. Поэтому вопрос о практическом функционировании памятника является чрезвычайно сложным. Некоторые ученые даже придерживались одно время мнения о том, что текст «Кодзики» был составлен в IX веке. Однако эта точка зрения не разделяется большинством современных исследователей и опровергается тщательным содержательным и лингвистическим анализом.

Ответ на вопрос о причинах такой культурной «забывчивости» следует, видимо, искать в двух направлениях. Во-первых, свод мог служить в качестве родовой эзотерической хроники правящего дома. Во-вторых (и нам такое предположение кажется наиболее перспективным), он мог представлять собой забракованный культурой вариант истории Японии. Это связано с архаической формой порождения текста (все последующие хроники являются продуктом целиком письменного творчества). Наконец, текст «Кодзики», по всей вероятности, слабо учитывал реальное соотношение сил внутри правящих кругов и не отражал возросшего влияния тех родов, которые проникли в структуру родоплеменной аристократии сравнительно недавно. Самым ярким примером может служить род Фудзивара, отпочковавшийся от синтоистского жреческого рода Накатоми. К началу VIII века он приобрел значительное влияние при дворе, однако «Кодзики» обходит его вниманием. Не содержится в памятнике и никаких сведений относительно буддизма, который в момент создания «Кодзики» стал выполнять роль составной части общегосударственной идеологии.

Таким образом, ценностные установки составителей «Кодзики» были продиктованы той частью правящей элиты, которая в [168] наибольшей степени была заинтересована в максимальной консервации протогосударственных идеологических и социальных структур. Этим, собственно, во многом и определяется наш интерес к этому памятнику, который позволяет проникнуть в духовный мир древних японцев.

А. Мещеряков

Комментарии

1. Идзумо-фудоки /Пер., предисл. и коммент. К. А. Попова. М., 1966.

2. Камицумия-но Сётоку-но нори-но окими-но тайсэиу [Императорские записки о господине Закона [Будды] Сётоку из дворца Камицумия]. Т. 20. Токио, 1975. (Нихон сисо: тайкэй) [Главные произведения японской мысли].

3. Лотман Ю. М. Литературная биография в историкокультурном аспекте: (К типологическому соотношению текста и личности автора) //Литература и публицистика. Проблемы взаимодействия. Тарту, 1986. (Ученые зап. Тарт. гос. ун-та; Вып. 683. Тр. по русской и славянской филологии). С. 111.

4. Кодзики /Под ред. Аоки Кадзуо и др. Токио, 1982. (Нихон сисо: тайкэй). С. 312.

5. Сайго Нобуцуна. Кодзики-но сэкай [Мир «Кодзики»]. Токио, 1967. С. 196.

6. Кодзики. Указ. изд. С. 311.