СРЕДНЕВЕКОВЫЕ ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ
ВОСТОКА И ЗАПАДА

Японские эпитафии-боси (VIII в.)

Статья имеет целью общее описание, перевод, анализ и введение в научный оборот практически неисследованных отечественными и западными японоведами текстов исторических памятников боси, японских эпитафий VIII в.

Тексты эпитафий составлялись на вэнъяне — древнекитайском литературном языке. Японскими учёными осуществлён перевод текстов на современный японский язык, составлены комментарии к каждой эпитафии. Упоминание боси встречается также в работах корейских учёных, живущих и работающих в Японии [15]. Их интерес к данной проблематике вызван большим количеством боси, принадлежащим родам корейских иммигрантов, однако их работы в основном повторяют исследования японцев, разве что больший акцент ставится на происхождении рода и тот факт, что эпитафия, имеющая самую раннюю датировку, принадлежит члену рода Фунэ, переселенцев из корейского государства Пэкче.

Перевод осуществлялся по изданиям текстов эпитафий в словаре Коку си дайдзитэн [1] и книге Нихон кодай-но боси [2], с древнекитайского языка, с привлечением японского перевода. Для удобства чтения, в квадратных скобках приводится расшифровка датировок и имён правителей. При составлении комментариев к переводам автор старался придерживаться единой схемы, а именно: 1. Указание даты, обстоятельств находки боси, количество символов, тип поверхности и принцип нанесения текста; 2. Сведения о роде, к которому принадлежал покойный. Данная информация показалось значимой, так как имеется неподтверждённое предположение о наличии связи между этими родами. 3. Сведения о покойном, сопоставление имеющихся записей государственных хроник Нихон Сёки (720 г.) [9] и Секу Нихонги (797 г.) [3] с данными эпитафии. [71] 4. Детальный анализ эпитафии, предположения относительно целей создания текста.

Ссылки на исторические хроники даются не с традиционным указанием страницы. Вместо этого приводится датировка сообщения, где первая запись — имя государя или девиз правления, первая цифра — год правления, вторая — месяц, третья — день. Рядом указывается год по европейской системе летоисчисления. Все сообщения Нихон Секи приводятся по двухтомному изданию Нихон Сёки издательством «Гиперион», в переводе Л. М. Ермаковой и А. Н. Мещерякова [9]. Все сообщения хроники Сёку Нихонги, за исключением отдельно указанных случаев, приводятся в авторском переводе, по изданию памятника в серии Син нихон котэнбунгаку тайкэй, издательства Иванами [3]. Выдержки из генеалогического свода Синсэн сёдзироку приводятся по изданию памятника в сборнике «Синто. Путь японских богов», в переводе М. В. Грачёва [12]. Текст памятника Нихон рёики цитируется в переводе А. Н. Мещерякова [8]. Стихотворения поэтической антологии Манъёсю (759 г.) приводятся в переводе А. Е. Глускиной [7].

Боси: общая информация. Факты и гипотезы.

«Эпитафией» в данной работе переводится термин боси (***, досл.; «могильные надписи»). Боси — это особый вид могильных радписей, которые, в отличие от традиционных эпитафий, наносились не на каменные или деревянные могильные стелы, а гравировались на сосудах с прахом и костными останками или специальных табличках, которые помещались в могилу. Слово «эпитафия» употребляется в двух значениях: табличка или урна с занесённым текстом и собственно текст эпитафии. Обычай составления эпитафий в Японии имеет китайские корни. Прямым прототипом боси, возможно, послужили майдицюань (яп. байтикэн, ***, доел.: «свидетельство о покупке земли»), надписи на камне или металле, содержавшие текст договора с богами загробного мира о переходе участка земли, на котором располагалась могила, в вечное владение покойного. Подобный обычай был распространён в народных верованиях Китая, также прослеживается и в Пэкче, одном из древних корейских государств, служившем основным «поставщиком» китайской культуры в Японию [17, с. 1726]. К настоящему моменту обнаружено восемнадцать [72] образцов данного вида погребальных надписей, подлинность двух из них вызывает сомнения. По этой причине все выкладки и расчеты в данной работе делаются на материале шестнадцати эпитафий.

Самую раннюю датировку имеет эпитафия Фунэ-но Ого (668 г.), однако это не дата составления эпитафии, а год перезахоронения чиновника. Анализ текста эпитафии позволяет утверждать, что табличка была изготовлена не ранее начала VIII в. То же самое можно сказать и про эпитафию Оно-но Эмиси, которая считается второй по древности [16, с. 567]. В японских работах, посвящённых боси, наблюдается непоследовательность при датировке эпитафий. Для одних в разделе «дата» действительно приводится дата изготовления эпитафии (например, эпитафия Ки-но Ёсицугу), для других — дата смерти покойного (Ямасиро) или указывается дата похорон (Фунэ) [16, с. 568-569; 1, с. 713], что позволяет японским историкам несколько удревнить традицию боси. Самая поздняя эпитафия (Ки-но Ёсицугу) изготовлена в 784 г. Таким образом, традиция изготовления боси началась и угасла в VIII в.

Считается, что в Китае расцвет боси приходится на время правления династии Цинь (265-420 гг.н.э.) и связан с запретом на установку погребальных стел с эпитафиями, введённым 278 г. После этого, тексты стали наноситься на погребальные сосуды и таблички, а классические образцы китайской эпитафии подобного рода относят к династии Северная Вэй (386-534 гг.н.э.). Эпитафии в Китае наносились на квадратные таблички, размеры которых зависели от положения чиновника: чем выше была должность, тем большим был размер эпитафии [25]. В Японии не наблюдается зависимости между размером эпитафии и прижизненным положением покойного, а все таблички имели прямоугольную форму и скорее напоминали таблички с указанием ранга и должности, которые предъявлялись при входе на территорию государева дворца, на основании чего можно сделать некоторые выводы об их предназначении. В 701-702 гг. в Японии введён в действие свод законов Тайхорё [10], 26-я статья которого регламентировала похороны и проведение погребальных обрядов чиновников. Право на сооружение могильных холмов и установку стел оставлялось только за чиновниками третьего придворного ранга и выше, главами [73] «особых родов» бэссо и старейшинами родов сисо. Считается, что в Японии вышли из сложившегося положения тем же способом, что и в Китае — стали класть таблички с текстами в могилы [16, с. 567]. Гипотеза выглядит правдоподобной, однако она основана только на анализе характера социальных взаимоотношений чиновников и государства, регулируемых законодательством, и игнорирует тот факт, что стелы и боси, несмотря на внешнее сходство текстов — краткие биографические сообщения, зачастую касающиеся только чиновничьей карьеры — во-первых, по-разному функционировали; во-вторых, отражали не только государственные установки, но также несли печать религиозных представлений и верований. Стелы устанавливались рядом с могильными курганами, и текст был доступен для прочтения, т.е. его адресатом был человек. Боси же для людских глаз не предназначались и имели адресатом обитателей загробного мира. Вдобавок, сокрытие текста позволяло зафиксировать ту информацию, которая по политическим соображениям не могла найти отражения в государственных текстах. Так, среди более тысячи двухсот раскопанных гробниц эпохи Тан, содержавших эпитафии, только пять несли информацию о лицах, чьи деяния получили освещение в исторических сочинениях, посвященных тому периоду [26, с. 100].

Если мотивы составления государственных хроник ещё можно по большей части объяснить политическими соображениями, то мотивы составления эпитафий представляются более сложными и включают влияние как минимум трёх взаимосвязанных факторов: психологического, религиозного и утилитарного.

Первый фактор с трудом поддаётся какому-либо анализу. Психологии смерти и умирания посвящено множество разнообразной литературы [22, с. 354-382], делаются попытки анализа чувств и поведения умирающих и их родственников, однако смерть относится к категории таких состояний, понять которые представляется возможным только после их непосредственного переживания. В случае боси приходится задумываться о мотивах, руководивших действиями людей другой культуры и другой эпохи, что многократно усложняет задачу и делает практически невозможным построение сколько-нибудь верифицируемых выводов. [74]

Религиозный фактор несколько лучше поддаётся анализу. Общепринятым считается мнение, что в Японии VIII в. происходило взаимодействие нескольких религиозных традиций, каждая из которых имела собственную концепцию смерти и посмертного существования. Согласно верованиям синтоизма, умерший становился божеством удзи-гами, частью семейного пантеона, и осуществлял защиту и покровительство своего рода. Удзи-гами мог стать любой человек, независимо от моральных качеств или прижизненных достижений. Буддизм, пришедший на архипелаг в середине VI в., накладывал требования «правильной» жизни и «правильной» смерти для желающих попасть в лучший мир или же выйти за пределы дурной бесконечности перерождений. Помимо буддизма и синтоизма, усматривается влияние конфуцианства и даосизма на религиозные представления, бытовавшие в Японии рассматриваемого периода. Конфуцианство постулировало идею сыновней почтительности сяо, которая неплохо сочеталась с синтоистским культом предков, устанавливало требование проведения похорон и траура согласно ритуалу, однако основная цель этого хорошо видна из девятого чжана первой главы Лунь Юй, «Бесед и суждений» Конфуция: «Соблюдая траур и помня о тех, что ушли раньше, ты укрепляешь в народе добродетель» [6, глава 1, чжан 9], — на первый план выходят политические мотивы управления народом и использование с этой целью, помимо прочего, погребальной практики. Вера в божественность стихий в даосизме перекликалась с верой в богов коми в Японии. Недаром предтечей эпитафий боси называют указанные выше майдицюань, адресованные даосскому божеству земли.

Практический фактор, мотивирующий составление эпитафий, вытекает напрямую из фактора религиозного. Можно придерживаться тех или иных верований и выполнять те или иные предписания данной веры как из идейных соображений или не предаваясь рефлексии, будучи воспитанным в определённой среде и воспринимая существующие предписания как должное, так и делать это с расчётом на получение неких благ. Как пишет А. Н. Игнатович:

В Японии в первые столетия истории буддийской религии сутры <...> воспринимались менее всего как «хранилище» буддийского учения: их воспринимали как «инструмент достижения пользы в этом мире», т.е. реализации принципа [75] гэндзэ рияку, определявших одну из главных особенностей японского буддизма вообще» [19, с. 23] Будда был воспринят как один из сонма синтоистских божеств. Считалось, что совершение определённых действий по отношению к нему может принести пользу.

Распространение эпитафий совпадает по времени с распространением на территории архипелага обычая трупосожжения, который прочно ассоциируется с буддизмом. Законодательством даже устанавливается необходимость кремации в отношении определённого круга умерших [10]. Тринадцать из шестнадцати рассмотренных эпитафий были найдены в могилах с кремированными останками. Относительно захоронения Ки-но Ёсицугу нет данных, Фунэ-но Ого и Оно-но Эмиси были похоронены ещё в VII в., т.е. до того, как трупосожжение становится частью распространённой погребальной практикой среди японцев.

В чём взаимосвязь буддизма, не игравшего такой значительной роли в жизни Китая и, судя по всему, не являвшегося причиной появления боси, и эпитафиями Японии? В Китае продвижение буддизма затруднялось, в частности, из-за кремации: по конфуцианским нормам, кремировать — значит проявлять неуважение по отношению к телу предка. В Японии новая религия с такой проблемой не столкнулась, но, похоже, японцев всё же смущало, что плоть обернётся прахом, и тогда понадобились её ритуальные заместители. По мнению автора, традиция изготовления боси получила распространение не столько благодаря буддизму, сколько вопреки ему, смешавшись с традиционными представлениями о взаимоотношениях тела и души, причём данное утверждение кажется справедливым и по отношению к японским буддийским монахам. Таблички и погребальные урны изготавливались в основном из бронзы, т.е. твёрдого материала, и могли служить заменой телу, поглощённому погребальным костром.

Для того чтобы душа погибшего вселилась в табличку или сосуд, необходимо нанести имя покойного, а имя — обязательный компонент всех представленных текстов, за исключением эпитафии Симоцумити. Попытка объяснить причину данного отсутствия будет сделана в комментариях к названному тексту. [76]

Помимо указания посмертного и родового имени покойного, «идеальная» эпитафия, независимо от того, кому она была посвящена ¹, должна была включать следующие компоненты: время рождения (точное, через указание года, или примерное — через привязку времени рождения к правлению того или иного государя); генеалогические данные; родовые владения; достижения на службе (ранги и должности); личная характеристика; возраст; дата и место смерти; дата похорон и место захоронения; выражение скорби или заклинательная формула о ниспрошении покоя для потомков, самого покойного, либо его могилы; дата изготовления эпитафии; автор эпитафии.

Последний пункт явно присутствует только в эпитафии Гёки, косвенно — в эпитафии Симоцумити. Скорее всего, текст подписывался, чтобы у покойного был поручитель, ответственный за истинность сообщаемого в эпитафии. Указание генеалогических данных имело целью определить место покойного в структуре рода. Указание основателя рода — возможно, обращение к его духу с целью защиты прибывшего в загробный мир. Называние отца и / или деда — активизация концепции «воздаяние потомкам за благие дела предков» (подробнее в тексте эпитафии Ина), и, опять же, обращение за помощью (о причинах указания отца в женской эпитафии см. комментарии к эпитафии Ки-но Ёсицугу).

Указание супружеского родства встречается дважды, исключительно в случае совместного захоронения супругов. При этом указываются генеалогические данные и мужа, и жены. Объяснить это можно тем, что мужья и жёны принадлежали к разным родам, у каждого из которых был свой удзигами, и отвечать он, по определению, мог только за своих потомков. Указание родовых владений может служить, во-первых, ориентиром для души покойного, во-вторых, закреплять за этими землями статус владений рода на многие поколения. Указание служебных достижений связано с представлениями о потустороннем мире, как продолжении мира посюстороннего [24; 25], с сохранением иерархических отношений. В том числе по этой [77] причине было так важно указать имя государя, при котором покойный получил то или иное назначение — это служило залогом продолжения прежних отношений и было наделено на сохранение за покойным прижизненных привилегий, а также на активизацию всё той же идеи о воздаянии потомкам за дела предков.

Личные характеристики, формулировки которых чаще всего заимствованы из китайских сочинений, должны были обеспечить благополучное пребывание покойного в загробном мире, а также показать отношение потомков к почившему. Последняя цель также преследуется выражением скорби по поводу смерти и помещением формулы-заклинания.

Тексты имеют большую историческую ценность: данные эпитафий считаются более достоверными, чем данные государственных исторических хроник Нихон Сёки и Сёку Нихонги. Особенно это касается приводимых датировок: эпитафиям доверяют в силу их большей степени синхронности описываемым событиям.

Эпитафии имеют строгую формульность, в них присутствуют обязательные компоненты, каждый из которых значим и имеет определённое назначение, поэтому анализ текстов эпитафий может позволить пролить свет на идейные, идеологические и аксиологические установки составителей.

Эпитафии-боси: общая информация.

Комментарии

1. Эпитафии можно, с одной стороны, подразделить на эпитафий монахов (2 текста) и чиновников (14 текстов), с другой, на мужские эпитафии (10 текстов), женские (2 текста) и эпитафии, предназначенные для помещения в совместное захоронение супругов (2 текста).