-

СТАРКОВ Я. И.

ПОХОД В ИТАЛИЮ В 1799 ГОДУ

ПРОДОЛЖЕНИЕ РАССКАЗОВ СТАРИКА-РАТНИКА.

С 1 го на 2-е Августа целую ночь провели мы не смыкая глаз в радостном ожидании сражения с Французами; жаждали как новички схватиться с ними чисто по-русски. — Повсюду было тихо, и лишь изредка в горах вдали раздавалась ружейная перестрелка, и эхо разносило звуки выстрелов, вторя и переливаясь. — Но вот и рассвело, а на горах пред нами мы не заметили врага; и у нас не видно было особого приготовления к бою. — Рано утром приехал к нам Вилим Христофорович Дерфельден; обнял старого своего знакомца, нашего Полковника Федора Васильевича Харламова, — посмотрел нас, поговорил кой с какими стариками ратниками; попросил всех: чтобы в деле мы были совокупнее, — дружнее, — и постарались порядком угостить друзей; — «дать хлисту Французам, чтобы они и довеку не забыли» ¹ — и приказал получить нам с каждого полка по нескольку палаток, для укрытия от жару, а на варение пищи котлы.

Около полудня появились кое-где на горах Французы; а к вечеру — колонны их умножились! Сильная ружейная перестрелка передовых наших в разных [257] местах изредка вспыхивала, и лилась на несколько минут. Посты наши подавались тихо назад, выманивая врага к боевой армии, расположенной в долине. — Вдали впереди боевой линии, часто мелькал, шибко разъезжая, отец наш Александр Васильевич. — Так прошло 2-е Августа. — 3-го числа, часу в 5-м утра, мы удостоились видеть Александра Васильевича; шибко и неожиданно подъехал он к нам; все ратники бросились к нему, кто в чём был, и без всякого порядка, по обыкновению давнему, окружили его крича: здравия желаем, отец наш! — Александр Васильевич, смотря на круг ратников, сказал: «здравствуйте братцы!» — Обратясь к Полковнику Харламову, говорил: «Федор ! — твои.... чудо-богатыри! — витязи! Помилуй. Бог! — Русские, — чистые Русские!! — Братцы!! Вот видите ли, враг-то гнездится на горах ? — Он к нам спустится...., не захочет?.... так мы к нему!! — дружно! — друг другу подсобляй; — пальбой много не заниматься! пуля дура, — а штык молодец! — Бить скоро, — шибко, — проворно! — штыки!! — напрасно не убивать: — грех!» — и крик ратников: ради стараться! был проводом Александру Васильевичу. — Этот трех-четырех минутный его взгляд на нас, и несколько его слов воспламенили ратников; — и анекдоты о былом под его властью понеслись от стариков.

Теперь стало виднее нам, что неприятель умножился, и устроился к бою; все лежащие пред нашею армиею горы были им покрыты; перестрелка передовых наших развивалась сильнее, — и сыпучий строй передовых неприятельских шибко спускался с гор по отлогостям и занимал сады и виноградники; наши передовые уступали.

Мы были готовы к бою, палатки наши в миг слетели с мест, — уложены и отправлены назад; но движения у нас в войсках ни малейшего не было; неприятель далее не шел. Так прошел день до вечера. [258] Смерклось. Нас ² рассчитали во фронт, вызвали передовых, и устроили совершенно к бою. — Полковник Ф. В. Харламов, собрал вокруг себя свой охотничий батальон, говорил о том, как должны мы бить Французов; рассказывал в пример о давно прошедших сражениях с Турками, Черкесами, с Татарами и Поляками, и в заключение своей речи говорил: «слышите ребята! — слышите! с нами Бог!! и кто переможет нас? — Помолимся же Ему усердно, — попросим у Его милосердия о отпущении содеянных нами грехов; — и кому Бог подаст быть живу после дела, — тот помянет убитых; — слышите, дети? — Это хорошо, коль сделаем!» — И он упал на колени, и все ратники то ж сделали, и молились усердно Присносущему, — прося Его благословишь наше дело.

4-го числа, часу в 3-м утра, чуть с зарею, — на правом крыле нашей армии занялась перестрелка; минута от минуты она становилась сильнее, закипел бой. — Это Австрийцы начали натиск на врага. — Чрез четверть часа и против средины линии нашей, в м. Новии, открылось сражение, — и чем далее, тем более разгоралось. Князь Петр Иванович Багратион, занимал Новию, своими передовыми войсками; сильная колонна Французов вступила в этот городок. Наши сражаясь отступили, сходно данному Фельдмаршалом приказанию.

Кн. П. И. Багратион, говорил: (1805 года слышал я). «Я имел приказание выманить неприятеля из гор на плоскость, и тихо оттягивал назад к боевой линии; — Французы напирали сильно, и их подчивали мои егеря порядком. Три раза, один за другим — посылал я к Александру Васильевичу, своих [259] адъютантов и ординарцев с донесением о ходе сражения, и наконец послал с просьбою о позволеньи начать натиск; но посланные мои не возвращались; неприятель, заняв довольное пространство места, мною ему данного, остановился, производил с стрелками моими сильную ружейную и пушечную пальбу. — Все это заставило меня ехать самому к Александру Васильевичу; один из посланных мною встрелся мне на пути, доносил: «Граф спит, завернувшись в плащ». — Что бы это значило? — подумала, я; помилуй Бог, уж жив ли он? — и ускорил бег моей лошади. Впереди колонн корпуса Вилима Христофоровича стоял круг Генералов — я к ним, и вижу невдалеке: Дивный лежит, закутавшись в свой старинный плащ. — Лишь в ответ Дерфелдену сказал я одно слово, как Александр Васильевич откинул с себя плащ, вскочил на ноги, сказал: «Помилуй Бог! заснул, крепко заснул... пора!» — А он по-видимому вовсе не спал, а вслушивался в слова Г-д Генералов, и приезжающих с битвы Адъютантов, и обдумывал о предстоящем деле. Расспросив меня наскоро о ходе сражения, и взглянув на позицию неприятеля, он ту ж минуту повелел мне и Милорадовичу вступить в бой».

Битва открылась по всей линии, исключая левого фланга армии; там были Австрийцы, тысяч до пятнадцати, — и там было тихо. Корпус Дерфельдена вступал в сражение по частям на подкрепление Багратиона и Милорадовича. Неприятель с плоскости был скоро сбит; приходилось брать пред его позицией по полугорью лежащие сады, виноградники и строения, наполненные врагом. — Шибко подавались мы вперед, били врага, — били и нас; брали возвышения, и уступали их; шли вперед на горы, поражали Французов, и нас опрокидывали; так часов шесть без отдыха кипело дело жарко, сильно, бойко; наконец боевая линия Французов прогнана была на верх гор — к своей второй линии, и выстрелы с [260] обеих сторон замолкли на малое время. — Но не прошло и часу времени, — вся сила Русская двинулась в натиск на врага, и закипел яростно бои — бой смертный! — Картечь и пули вражеские сыпались на нас как град; у нас в работе были большею частью штыки; — часа три так было; сильный неприятель стоял твердо, и дрался отчаянно — храбро, — пользовался своим горным местоположением, и всякий шаг уступал высокому лишь усилию Русской храбрости. Но сбить его с места, но опрокинуть и взять его громящие нас батареи — сил у нас недоставало; нас было мало. — Вдруг одна сильная колонна сомкнувшись бодро пошла на нас, густотою своею прорвала нашу рассыпную линию, — (наш сборный батальон, и большую часть Московского Гренадирск. полка), и опрокинув погнала, осыпая пулями. — В это время — как Архистратиг Господень, явился к нам Александр Васильевич, — шибко разъезжая, громко повелевал: ,,ко мне! — сюда! — сюда братцы!.... стройся!!»Находясь под выстрелами пуль и картечей, он в мгновение собрал всех нас вокруг себя, и увидав шибко приехавшего Вилима Христофоровича, изъявил ему сильное негодование, — сказал: «помилуй Бог! имей под рукой запас!» В это ж время прибежал к нам из резерва батальон пехоты; — Александр Васильич громко сказал: «братцы! — вперед!.... ух махни!! — вперед!! мы Русские!!» и шибко повел нас на врага ³. — Неприятель опрокинут, колот штыками без милости; работа кипела у нас не на живот, а на смерть. — И мы заняли прежнее свое место, а вслед за тем отняли и батарею, губительницу нашу. Лишь управились с её прикрытием, отправив на вечный [261] упокой всё, что попадалось под горячую руку, — как вдруг из-за угла верхогорья показалась сильная колонна, шибко и бодро шла она на нас, — своею густотою воображала нас подавить. Харламов и Генерал Тыртов закричали громко: «дети, к нам! оборачивай пушки, заряжай!... катай!!» Гг. Офицеры и ратники нашего батальона и Московского Гренадир. полка кинулись, оборотили пушки, в мгновение зарядили картечью (она была в передовых лафетных ящиках) и брызнули ею в лицо этой могучей колонне. Она поколебалась, и раздалась. — В это мгновение, за выстрелами, Харламов закричал: «дети ! вперед!! — ступай, ступай! в штыки!! ура!!!» и удар наших в штыки во врага, ошеломленного картечью, — удар грудь на грудь — клал его кучами; знатно работали Московские Гренадеры, и наши; колонна опрокинута, и шибко бежала шагов двести; — здесь она устроилась при своей линии по гребню горы; и бой у нас закипел вновь.

Уже было далеко за полдень, а верху нашего еще не было совершенно; мы из сил почти выбивались; рот у нас запекался от жару солнечного; промочить его, — освежить, нигде не было воды; — мы уставали в телесных, но не душевных силах, — и драка бушевала на славу. Вдруг слышим: на левом крыле нашей армии открылась сильная ружейная и пушечная пальба. — Слава Господу Богу ! Австрийцы вступили в бой. — У неприятеля заметна стала суета. И так теперь вся армия Александра Васильича была уже в работе; повсюду лился неумолкаемо ружейный и пушечный огонь; смерть пировала! — Казалось нам, — в это время становилось нам легче. Мы подвигались, но не без усилия, вперед били и теснили врага, упорно сопротивлявшегося, и — благодарение Господу Богу, — пред сумерками (в 9 часов) враг со всех пунктов был сбит. Опрокинутый бежал по горам, часть войск сильно и шибко его преследовала, била штыками и пускала [262] в него вдогонку залпы выстрелов из ружей. Ночь прекратила бой. Войска наши устроились, пооттянулись несколько назад; настала тишина. Месяц светил ясно, воздух напитан был пороховым дымом. Послали за патронами, которых в патронных сумах у нас оставалось по два и по три, наполнив ими сумы, легли поуспокоиться: двум из трех позволено было заснуть; всякой из нас душою благодарил Господа Бога за спасение от смерти.

Был час 11 или 12 вечера; тишина была повсюду; мы чувствовали неизъяснимую сладость в отдыхе. — Вдруг ружейные выстрелы: раз, два и сильно загремели, и замолкли. Это было в городке Новии. Мы встрепенулись, стали во фронт, и не угадывали, чтобы это значило; минут чрез десять слышим вновь выстрелы, и там же; оказалось, Новийские горожане во время сражения спрятали у себя в домах несколько Французов, — и часть их, укрывавшуюся вблизи по ущельям гор в виноградниках, провели в город садами своими. Отчаянные Французишки решились нанести вред нашим, стоявшим в городе для охранения горожан (наших была частичка малая). Французы, получив сведение от жителей, где и сколько стояло наших, занимавших караулы, пошли колонною на главный пост, ведомые горожанами. — Русские стояли осторожно, и не ожидали друзей, знавши, что кругом города стоит наша армия. Увидав идущую быстро колону Французов, встрели ее выстрелами, дрались штыками, но по малочисленности своей пали почти все. — Александр Васильевич в это время разъезжая осматривал расположение войск, — услышав выстрелы, ни минуты не медля, повелел идти одной колонне пехоты — успокоить город. Ворота городские Французы заперли, но их в мгновение наши отбили, — и вся колонна бродяг-Французов пала от штыков наших. Французы скрывались в дома, куда им были отворяемы двери хозяевами; но и здесь наши находили их; и многие из тех домов понесли сильное [263] разорение от наших разгневанных ратников — на коварство Новийцев. К счастью их, Александр Васильевич в скорости явился, повелел бить сбор, и колонна наших собралась в самой скорости. «Нехорошо! помилуй Бог — нехорошо, братцы, вы делаете!!.... Бей врага, а жителей не трогай!!!» строго говорил он ратникам.

Князь П. И. Багратион сказывал: «Я занимал два раза Новию, — и два раза Новские жители изменою делали мне вред».

Рассвело, и между убитыми Французами найдено в средине павших человек пять молодых людей из значительных Новийцев.

Говорили: и по пути досталось негодяям; потому по пути и дельно, что, по коварству города, около ста человек наших пало, отлично храбрых ратников в это время.

Чуть занялась заря, как сборный охотничий батальон двинулся к м. Новии, и здесь присоединился к своему корпусу, который шел преследовать разбитую Французскую армию. Солнце уже взошло, когда мы проходили этот городок. Здесь на площади стоял сводный Гренадирский батальон Русских гренадир, одетых чисто, как в парад; он назначен был занимать в городе караулы. С площади вверх по улице в угольном доме на левой стороне, было множество пленных Французских офицеров, смотревших на нас с удивлением и, — казалось, со страхом. — Один из этих пленных, человек немолодой, видный собою, в длинном сюртуке синего цвета и в трехугольной шляпе, был между Русскими офицерами Гренад. батальона, стоявшего на площадке, и с жаром что-то расспрашивал, и осматривал с удивлением стоявших гренадер, и нас проходящих; Гг. Офицеры смеялись, и несколько из них сурьезно ему что-то отвечали. Француз вертелся во все стороны как веретено. (1-е). [264]

В м. Новии было много, а вышедши из него, на взлобье горы по дорог и по бокам на большом пространстве, было множество поколотых Французов; — их так тут было много, как на самом урожайном поле не могло быть столько снопов сжатого хлеба; они лежали всплоть почти один подле другого; и между ими кое-где изредка лежал Русский ратник. — Боже мой! что за отвратительной вид, за страсть душу ужасающая, были лица Французов, павших от штыков Русских?... Видно, что эти безбожники и в час своей смерти не призвали имени Господа Бога, и отверженные пали. — Напротив, Русские убитые лежали с лицом чистым, ясным, точно как будто почили сном. — Эта работа была прошлого дня Московских гренадер, — точно, воистину чудо-богатырей, витязей. — Гренадеры наши, проходя поле смерти, снимали с головы своей колпаки, крестясь творили молитву милостивому Богу, просили у Него благости: своим царства небесного, а Французам заблудшим помилования. — Тогда ратники Царя Белого были истинные христиане: не знаю, каковы они ныне, а тогда истинно так было.

Целый день мы ходили по горам и по ущельям, отыскивая Французов; в вечер, часу в 10-м, остановились в виноградниках по отлогости горы, напротив крутой, большой желтой горы ⁴, занятой Французами. Впереди стал лицом к лицу неприятеля, врассыпную, Егерский полк Кашкина, близ самой цепи Французских передовых, которые, молча прятавшись, стояли в густоте виноградников. За егерями стал наш сборный охотничий батальон, а сзади нас был расположен корпус. Мы были готовы к бою, ожидая приказания добить остатки, недобитые при Новии. Месяц светил ясно; с нетерпением мы ждали зари утренней; нам бы тут на рассвете, как сон в руку, доконать Французов. [265] Нас было до десяти тысяч человек, знатных ратников Русских, не бывших еще в деле ⁵, нас — жаждавших душою и всеми чувствами подраться с врагом начистоту, по-русски. Но желания наши не исполнились; нам пришло от Генерала Розенберга приказание: стоять тихо, а гренадерам обернуть колпаки на головах задом наперед, чтобы медные гербы не отражали блеску. Ночь с благорастворенным своим воздухом прошла у нас без сна. На заре мы увидали гору во всей её огромности, она усеяна была Французами, которые мало-помалу скрывались из глаз наших, уходя шибко. Преследовать их, — начать с честью им проводы — приказания не было от корпусного начальника Андрея Григорьевича Розенберга, — и за это весь корпус вознегодовал на него. — Говорили : «как? — быть так близко к врагу, и не позволить нам бить его?... О!... да это не по-русски! — упустить из рук!... Это ни на что не похоже!» Так говорили тогда гласно все, не исключая и Гг. Генералов.

..........................................................................................................................

В 8 м часу утра Корпус двинулся с места, и взял путь-дорогу на лево. Перед полуднем мы прошли местечко Серивал; тут на высочайшей горе увидали маленькую крепость, и близ неё на окраине скалы верхового нашего Донца, с пикою в руках стоящего. Он означал, что крепостца, этот ключ большего входа в Генуезские горы, была в наших руках. — Часу в 4 или 5, в ущелье гор мы были, близь крепости Гавии, стоящей от нас направо на высочайшей отвесной скале; на стене крепости был выставлен белый флаг; это был знак, что крепость Гавия сдалась. Ночь ночевали мы в горах, не слыхав ни одного ружейного выстрела. — Французы бежали от нас опрометью, а мы шли вольным шагом, делая частые привалы (отдыхи); [266] весь корпус, все чипы до единого не возлюбили Розенберга, и до окончания войны 1799 года не имели к нему любви, доверенности и уважения. — Сказать правду матку: Андрей Григорьевиче в кругу, по жизни, был человек хороший; но отдельным военно-начальником быть, — Господь Бог не дал ему дара. — Так говорили тогда Гг. Генералы, Р. К. и М. и образованные умные офицеры, — и это походило на истину, которую подтвердил сам А. Г. Розенберг в делах в Швейцарии.

На другой день, т.е. 6-го числа, наши передовые егеря, а за ними и наш сборный батальон, настигли Французов. Тут пошло было тактическое распоряжение.. но М. В. Ребиндер, с полком имени своего, опередил нас, а за ним кинулся Кашкин с полком егерей, и вырвавшийся из фрунта батальон Ферча. Все они бросились вперед, штыками сбили с горной позиции Французский арриергард (тысяч до четырех), — били и гнали по-русски, по-Суворовски, и без малейшей остановки преследовали Французов, версты три или четыре. — Гренадерские батальоны, батальон Ферча, полк Мансурова и наш батальон не участвовали в деле, а шли сзади под личным начальством Розенберга. — Пленных Французов было мало, но убитых и тяжко раненых штыками было множество. Это было не сражение, но побоище наповал, на смерть! Ратники наши как львы кидались на колонны врага, шибко опрокидывали и гнали, не давая ему ни на одну минуту времени к устройству. — Старики ратники, прокуренные дымом пороху, закаленные в боях, говорили: «знатно мы поработали! — отец наш Александр Васильевич будет доволен нами — не даром пришли в Италию; хотя мало да послужили Богу и Царю. Ну да побольше-то служба впереди; авось Господь Бог нам подаст, и мы постараемся вдвое получше поколотить врага, и заслужить спасибо от Александра Васильевича». [267]

До 9 го числа Августа мы ходили в Генуезских горах, вяло преследовали шибко убегающих Французов; были небольшие частные перестрелки наших егерей с ними, и были они часто; больших дел не было.

9-го числа корпус войск возвратился из гор, и ночевал при г. Сериваль. — 10-го числа перешли к замку Ривальто ди Скривия. Французы ушли к стороне Генуи; — армия Александра Васильевича расположилась от нас вправо; главная квартира была в Асти. — Повсюду была тишина.

Сколько потери было в людях со стороны Русских в Новинском сражении, истинно не знаю. Говорили тогда, что у нас выбыли из строя убитыми и ранеными выше 1.900 человек: в числе раненых 3 Генерала и до 60 штаб и обер-офицеров. Убитых штаб и обер-офицеров до 15. — В соразмерности счислим Австрийцев, бывших в деле, более. Русские, бив в средину линии врага, встречали его множество, и лучшие его войска. — Из нашего сборного охотничьего батальона выбыли из строя убитыми и тяжело ранеными ⁶ 5 Офицеров и 108 ратников. Это был пятый человек, и не диво! мы дрались с 4 го часа утра до 9 вечера; и драка и бой были задорно-яростные. — Господу Богу благодарение за малость потери.

Сказывали: Французы потеряли в этом деле до семи тысяч убитых, в том числе Главнокомандовавшего Генерала Жуберта. В плен взято выше 4.000 человек, в том числе 4 Генерала; раненых у них было множество, выше восьми тысяч человек. — Собрать раненых и отправить в гошпитали, равно и зарыть убитых, было приказано жителям. [268] — Пушки у Французов взяты почти все. — Так кончилось Новийское дело.

Лишь прибыли мы к замку Ривальто ди Скривия — (10-го ч.), как получено приказание гренадерским батальонам, и нашему сборному батальону, — быть готовыми на штурм крепости Тартоны. — Старики гренадеры, да и все потирали от радости руки; научали молодых, как брать штурмом крепость, как спускаться в ров, и как лезть по лестницам, и что делать при натиске врага. — 11-го числа получили приказание: — штурма не будет; крепость сдалась. — Сборный наш батальон был распущен по своим полкам и батальонам.

Корпусная квартира была в замке Ривальто-ди-Скривия. Близ него был наш лагерь. — Все приказания по корпусу шли от М. В. Ребиндера. Во всё время стоянки нашей здесь, мы не видали ни разу в лагере своем Андрея Григорьевича Розенберга. Он, по преклонности лет своих, жил покойно.

Здесь получено было повеление от Александра Васильевича: гренадерским нашим батальонам: Пламенкова, Будберга, и Шингилидзева, — по воле Государя Императора идти в Неаполь; и потому они отделились от нашего корпуса под начальство Генерал-Майора Князя Димитрия Михайловича Волконского ⁷.

Мало-помалу пронесся слух между Гг. Офицерами , а потом и между ратниками, что Австрийский Гоф-Кригс-Рат, с главою своею Бароном Тугутом, давно не благоволит к Александру Васильевичу, за то, что он бил Французов не по тактическому их расположению, а по своему; что он очистил почти всю Италию от власти республиканцев, в [269] четыре месяца, не дожидаясь разрешения велемудрого Министра; что этот Министр, г-н Тугут, вязал и вяжет своими интригами руки великому нашему Полководцу; и ему, отцу нашему, нет полной воли действовать по своему. Ратники наши, и Г-да Офицеры вознегодовали на проделки Немца Тугута; первые говорили: «так вот какова плата отцу нашему от Цесарцов! — Жди же от них спасибо за то, что научил он войска их бить Французов штыками, без страха и бодро идти в сражении, и заставлял их ходить Русским шагом. — За кровь нашу, за кровавой пот наш, — худая плата!!»

Бывши на ординарцах у М. В. Ребиндера, слышал я разговор его с господами Штаб и Обер-Офицерами ; тут были и два Генерала. М-м В-ч говорил: «Александр Васильевич получил от Его Величества Австрийского Императора повеление, оставить свои действия на Геную, — где остатки разбитых армий Моро и Макдональда скитались в горах, а с одними Русскими идти в Швейцарию, для изгнания из неё Французов. — Пора ли теперь ? — Имеем ли. мы всё нужное к переходу непроходимых гор, занятых врагом!.... И в теперешнее время близкое к осени?? — И всё это от враждебного Тугута , и от немогу-знайки Гоф-Кригз-Рата, — истинного Унтер-Куфта. — Для нас это ничего хорошего не обещает, а для Австрийцев будет гибельно; — попомните, господа, мое стариковское слово! — Ах, как низка коварная неблагодарность к благодетелю Австрии, нашему Государю Императору, к спасителю её, А. В-чу и к нам, велемудрых заседателей этого главного Военного Совета?? — Как они слепы и недальновидны?? Они губят свое отечество, и бесстыдно обманывают своего добрейшего Государя; — или сами, от непонятия вещей по невежеству своему, обманываются. Только им будет после плохо, без нас».

«Ваше Превосходительство! — да разве Австрийские Министры в первый раз это делают с Россиею?» [270] — начал говорить образованный науками Пор. Т. — «В отношении к нам, они, со времен отца отечества, Императора Петра Великого, держатся непеременяемой политики; история говорит о том ясно. — Припомните В. П. время царствования Императрицы Анны Иоанновны, когда Австрия вовлекла Россию в войну с Турками: Министры её, в 1739 году, заключили тайно с Оттоманами сепаратный мир, — и вся тягость войны пала на Русских. — Мало этого: вспомните В. П. поступок вражеский тех же Гг. Министров и тогда же, с нашим Донским Атаманом Фроловым, посланным Графом Минихом с пятью тысячами Козаков для помощи Австрийской армии, и для связи военных сообщений; — как поступили они с этими козаками? — Расказывать больно и горестно душе Русского; даже невероятно, — однако же было истинно!! — Хорошо ли платили эти Г г. Министры матушке Руси в Турецкую войну, с 1768 года по день заключения Кайнаржедского мира в 1774 году, — за помощь её, во время царствования Государыни Императрицы Елисаветы Петровны, в войну Австрии с Пруссиею? — Помнят ли они 1789 и 1790 год, во время войны с Турками, помощь и защиту великим Суворовым, данную Принцу Кобургскому? где отец наш Александр Васильевич с семью тысячами своего корпуса, не только спас троекратно Австрийскую армию от совершенного поражения, но заставил ее быть двукратно победительницею Турок, (при Фокшанах и при Рымнике). — Признают ли они, т.е. эти Гг. Министры, — что Галицкое княжество, (народа чисто-Русского), досталось Австрии в 1795 году без пролития капли крови, — досталось по милости нашей матушки Царицы, после разгрома Польских республиканских войск Александром Васильевичем в 1794 году? — Помнят ли всё это?.... Нет! по видимому не помнят».

Много было говорено о том; — стар я теперь, — не припомню всего; а записки мои погибли. Только то [271] в памяти есть, что все господа Офицеры согласны были в том, что Австрийские войска, (в которых самая большая часть Славян), все вообще, и Офицеры и солдаты, душою полюбили Александра Васильевича, и всех нас считали, как будто родными, друзьями; — даже Гг. Генералы их исполняли по видимому с явною охотою распоряжения и волю Александра Васильевича. — «Дай полную волю дивному Суворову действовать по своему, — не вмешивайся Тугут с своим Гоф — Кригз — Ратом в дела, которые выше его понятия, — и Италия была бы давно очищена от Французов; — даже теперь остатки их армии, гнездящиеся в Генуезских горах, — в этом месяце были бы совершенно истреблены».

27 числа слышно стало у нас, что Александр Васильевич с корпусом Дерфельдена выступил к Швейцарии, оставив избавленную им от врагов Италию. — 28 числа рано утром и наш корпус двинулся в поход. Лишь прибыли мы к г. Александрии, как ни минуты не медля, шибким шагом, и не отдыхая в дороге, возвратились того же дня назад, к замку Ривальто-ди-Скривиа. — Корпус Дерфелдена прибыл на прежнее свое место 29 числа. Причина возвратному нашему походу была та, что Моро, узнав о выступлении Русских войск к Швейцарии, двинулся из гор Генуезских на Австрийскую армию; и передовые его, сбив посты Австрийцев, заняли Новию. — Но узнавши, что Александр Васильевич явился с Русскими, бежал в горы обратно. — Тут мы простояли до 1 го Сентября. Этого дня крепость Тортона Французами, в силу капитуляции, сдана Австрийцам. Этого же дня корпус наш выступил в поход к Швейцарии ; переход был до г. Александрии 3 Немец. мили. Корпус войск Дерфельдена, — и при нём Александр Васильевич, — выступил так же, но прежде нас. И так Русские войска оставляли Италию. Многие Италианцы, вельможи и народ, смотрели [272] на нас с печалию, — прощались с нами кланялись нам, и провожали нас. — Жаль было ратникам Царя Белого Италии и её жителей. Самая большая часть из них любили Русских; надеялись на восстановление у них прежнего порядка, — и ожидали того единственно от Александра Васильевича. — повторю: жаль было Русским пролитой своей крови — без видимой пользы.

По-видимому, Италианцы не слишком жаловали Австрийцев, — и не надеялись от них для себя многого.

(Продолжение будет).

Дополнение.

1-е) При переходе чрез Новию, я увидал дальнего своего свойственника между Офицерами Гренадерского баталиона, стоявшего на площади Новии. Я подошел к нему, и на вопрос: что этот Француз говорит, — он мне сказал: Г. Француз не верит, что бы мы были Русские. «Чистые Русские « говорит он, — и уверен в том, — «не имеют ничего общего с человеком Европейцем: они дикие, и страшные уроды, — детей — еды. — Или вы меня Гг. обманываете, — или надувают нас наши ученые и учебные книги?» (а) В вечеру этого же дня, я рассказал всё это Полковнику Федору Васильичу Харламову и многим тут же бывшим Гг. Офицерам, — и все помирали со смеху. «Слышите, Господа, друзья мои», говорил Ф. Васильич, — «вы думаете, что все Французы умны? Знают что? — Вздор! поболтать о пустяках красно, — поврать ладно о небывалом, — поплясать — как прыгает сорока, — это их дело; а знать настоящее о деле, — у них нет в голове разума; из двадцати тысяч — один умница; из трех сот тысяч — один разумница, — это правда, истинно; есть это у них. Да и те, самые разумники-то их, где до веры во Всемогущего Господа Бога коснется, — да коснется до святой нравственности, — для [273] так вот слышите, Господа, — в этих делах: они хуже моего Потапки». (А Потап его слуга был набитый дурак). — Славны бубны за горами!! а наши то господа, большие богачи, от них без души, — и детей-то своих отдают в наученье, и, без Француза-компаниона, дом не дом; а Француз-то иной, слышите вы Господа — был кучером да лакеем во Франции, а у нас стал во всём учителем. — Хороши будут детки Г-д богачей! Знатные будут внуки! — Будет прок, — дожидайся... Вот я вам расскажу пример. —Это случилось в Варшаве, в 1795 году: раз является ко мне Француз-коробочник, с разными безделюшками: с духами, с разными маслами, с эссенциями, с мылом и ваксою, — и убедительно просит купить у него, что-нибудь; — я бедный человек, говорит он; купите вот хотя ваксу, и вот намазывает её себе на башмак, трет щеткою, — и башмак его стал, как стекло на солнушке, — я взял три банки ваксы, заплатил довольно дорого. Потапка мой слыш-те, никак не хотел ее брать; говорил: Барин! не бери; вакса своя хороша; а это дрянь, даром что блестит; от неё пропадут сапоги; не верь некрещеному, Барин; эта вакса годится на ихную кожу, а на нашу Русскую нет. — Я не послушал его, взял таки ваксу, и велел вычистить новые сапоги; знатно! загляденье! так и блестят! Вот я велел и все свои сапоги перечистить этою ваксою; — смотрю, дня чрез четыре лопнул перед у одного сапога, — потом, потом все пять пар, дней чрез двадцать, полопались, — и сапоги мои пропали, вышло на Потапово , что вакса эта годна была лишь на Французскую кожу. — Так-то друзья мои, слышите, и наука, Французом преподаваемая молодому человеку, сыну большего Боярина: она как вакса, съест всю доброту и крепость души Русского человека; он не будет знать ни Бога, ни Святой Православной Руси, — не будет иметь истинной любви к [274] Царю и Отечеству, — не станет любить и уважать своих родителей; будет не годен ни куда, и ни на что, — точно так, как мои сапоги стали для меня».

Позвольте Ф. Б., отозвался один из вскользь — образованных молодых Офицеров, — как же это? По вашему не должно знать наук; а ведь и Александр Васильевич говорит: «ученье свет, а неученье тьма». — «Так, истинно так! — говорил Ф. В., — да, ты — слышь ты, не понял меня, и не покончил золотых слов Александра Васильевича, — а он тут же говорит: «дело мастера боится». — «Наука и познания нужны, необходимы; слышь ты, познания: правил Веры, в Бога Милостивого: люби Бога, люби Царя, Отечество, люби ближнего, и исполняй Божеские и Царские законы не криводушно; это — слышь ты — первая и главная наука, а к этому, непременно должно знать: Историю Отечества, Всемирную Историю, Географию, Статистику; знать науки: Математику, Рисованье, Черчение планов, Инженерное и Артиллерийское искусство; и понимать для необходимости, слышь ты, для одного дела языки иностранные; и всё это нужно, необходимо. — Но нашим сынкам богачей и Бояр предают ли всё это в совершенстве учители Французы? — Нет! они и сами того не знают; это, слышь ты, наемники и самый лучший из них, из иностранцев, ведь не знает нас, нашего характера, нашей святой Руси; и, презирая всем Русским, будет образовывать дитя по своему уму разуму заграничному. — И вот этот выросший из детей Боярич стал не то Русский, не то иностранец: о своей матери России ничего вовсе не знает; о ней у него в голове так темно, а заграничное так светло. А от всего этого в душе его явится не любовь к своему отечеству, а презрение к народу Русскому».

Старец Харламов говорил многое; я не могу написать того, что он пророчествовал; забыл; ведь это давно было.

Комментарии

1. Точные слова Вилима Христофоровича, разумного и храброго Генерала, и прекраснейшего душою человека, строгого, но справедливого по службе начальника.

2. Я говорю не о целой армии, а только о сборном охотничьем батальоне, под началом Ф. В. Харламова; и только о том рассказываю, что видел я как простой ратник, У. О_. — и в последствии времени слышал.

3. Он ехал впереди, и за ним шибко бежали мы. — Во время пути говорил многое нам, и между прочим это: «братцы! бей штыком! — колоти прикладом! не задерживайся! шибко иди вперед! Ух махни! головой тряхни! Вперед, братцы! — чудо-богатыри, вперед!!!»

4. Так назвали ее наши, по охренному её виду.

5. Исключая сборного охотничьего батальона.

6. Легко раненые оставались во фрунте. — Так было тогда во всей нашей армии. Житья не было бы от стариков раненому легко, которой пошел бы в гошпиталь. Это было бы вечным пятном животолюбящему.

7. По покровительству Ф. В. Харламова, — М. В. Ребиндер, меня с родным моим братом, и десять человек, у. o. и ратников перечислил в полк своего имени, из батальона Пламенкова. Мы оставлены были под названием: больные.

Текст воспроизведен по изданию: Поход в Италию в 1799 году. Продолжение рассказов старика-ратника // Москвитянин, № 6. 1844