1776 год. ¹

9.

23-го октября.

Что я к тебе давно не писал, тому причиною было наше путешествие, которому теперь же сделаю описание. Пятого числа по утру поехали мы из Ливорны в Пизу, куда приехав, через три часа, остановился у Ивана Абрамовича Ганибала и услышали, что он едет обедать к купцу Каламаю в Бани, которые лежать от Пизы верст около шести, куда пригласил и нас с собою. Но как еще было туда ехать рано, то между тем пошли мы осматривать город и все находящаяся в оном примечания достойные места. Город сей гораздо больше, но гораздо малолюднее Ливорно, построен весьма порядочно, имеет в себе множество домов хорошей архитектуры, также и церквей древних. В прежние времена был он республикою. Когда еще не было Ливорны, то отправлялася в нем коммерция посредством протекающей через него реки Арны, которая иногда совсем высыхает, а иногда после дождливых погод от сливающихся в нее с гор потоков выступает из берегов своих. По обеим сторонам сея реки сделаны весьма изрядные две набережных, и чрез оную идет каменный хороший мост, на котором обыватели с той и с другой стороны имеют обыкновение собираться через каждые три года и прогонять одна другую сторону. Сие обыкновение, как видно, занято было у древних римлян и осталося еще и по сию пору в употреблении. Жители пизанские во время республичного правления были чрезвычайно богаты, ибо сие видеть можно по великолепному строению домов и церквей; напоследок были они покорены тосканскими герцогами и причислены к их владению, но любя прежнюю свою вольность, делали они противу победителей своих частые бунты. И так [620] дабы отвратить сии неустройства и присоединить их крепчае к своим согражданам, некто из герцогов установил орден святого Степана и, ставши сам оного начальником, роздал и поназвал кавалерами всех жителей города, которые были побогатее. Установил же он сей орден на таких правах, что не имеющий ста червонных в год доходу оного иметь не может, а по смерти последнего в роде своем кавалера все его имение идет в наследство ордену! Таким образом получа новое сие достоинство почитали они уже за стыд обращаться в торговле; притом же построение Ливорны когда пресекло с ними коммерцию, то приходя от часу в бедность, наконец они совсем разорилися и ныне уже не имеют более сил освободиться от ига невольничества. Лучшее и древнейшее здание в сем городе есть соборная церковь, архитектуры готической; она стоит посреди двух круглых больших зданий, из которых одно есть крестильница или купель, а другое криво стоящая пустая толстая и высокая башня. Между собором и купелию, позади немного, находится кругловатая галлерея, которой пол составлен из надгробных плит, ибо тут погребаемы были тела умерших, средина же оной есть пустая площадь, обросшая травою, где также было прежде кладбище. Сия земля называется святою, потому что во время крестовых походов привозили оную из Иерусалима и клали на сие место, для того многие христиане тут завещали себя похоронить. В соборной церкви находятся несколько довольно украшенных жертвенников, не малое число живописных весьма изрядных картин, мраморный, не упомню чей, монумент в стене лежащей во гробе, и проч. Потолок столярной клетчатой работы вызолочен. Двери вокруг всей церкви литые, медные с изображением многих библических притч на оных: вещь довольно дорогая. Впрочем сия церковь темна и пространна. Кругловатая стена галлереи вся исписана сухими красками, сказывают, славным их живописцем Рафаелем. Находится тут мраморный монумент итальянского философа Алгаротия, поставленный в память ему прусским королем, и еще некоторые другие, также несколько барельефов, сосудов или резных мраморных гробниц, которые привезены из Греции, и в которые древние греки имели употребление класть тела своих усопших. Крестильница или купель довольно изрядное здание, в котором также немалое число хороших картин и небольших столпов из разных ориентальных мраморов. Кривостоящая башня – здание весьма чудное о семи колоннах, которое, кажется, упадает и не хочет упасть, ибо навислой оного стороне средина кажется немного выдалась вперед, а верх оной немного опрокинулся в противную сторону. Мы всходили на самый верх башни, однако никто из нас не осмелился обойти [621] кругом оной по колонне, которая была без перил: так она крива. Считают навислости оной от перпендикуляра около двенадцати сажен. Иные сказывают, будто нарочно строена она кривою, а другие утверждают, что она в то время погнулась, когда оную строили, и что принуждены уже были так ее окончить.

Осмотрев сии здания, пошли мы в кавалерскую церковь, называемую святого Стефана. Сия показалась мне также довольно хорошею, она украшена многими изрядными картинами, а верх оной обвешан многими трофеями, которые получали сии кавалеры, воюя против алжирцев. Стоит она подле плаца, окруженного большими домами, принадлежащими к ордену их кавалеров. После сего были мы еще на гостином дворе и на серебряной фабрике, где продаются изрядные вещи. Заходили в театр, который хотя не весьма велик, однако же изряден; потом пошли домой и, проводив день довольно весело в Банях, к ночи возвратилися назад, и на другой день после обеда, наняв карету, поехали в Лукку.

Сей городок находится от Пизы в расстоянии около тридцати верст, местоположение имеет прекрасное; кругом оного, преизрядный вал и крепость весьма хорошая; улицы в нем также узкие, как и во всех прочих городах; архитектура церквей и домов не худая. Впрочем он есть республика, управляемая десятью дожами, которые через каждые два месяца по очереди сменяются, и кому из них достанется быть дожем, тот имеет у себя дворец и еще многие другие преимущества. Прочие же девять его товарищей называются просто сенаторами, а в сенаторы выбираются, через каждые два года, из других ста человек, называемых кавалерами. Приехав еще засветло в Лукку, остановилися мы в трактире и пошли ходить по улицам, заходили в некоторые церкви, которые весьма порядочно были убраны и имели в себе много живописных преизрядной работы картин. Показали нам дворец, который хотя не из дворцов, однако же из домов может назваться огромным домом; тут у них церковь изрядная. Впрочем, мы во внутренних покоях не были за присутствием в оных самого дожа, который во время своего правления ни на один час отлучиться из города не может. Из дворца прошли мы в арсенал, который хотя не велик, однако прекрасно прибран, и находится в оном двадцать четыре тысячи ружей, несколько длинных мушкетонов, лат и других воинских орудий. Потом обошли мы кругом по валу, где у них многие прогуливаться выезжают, и, возвращаясь домой когда уже стало поздно, зашли в кофейный дом, куда у них многие ввечеру сбираются, особливо когда не бывает театра: тут нашли мы довольное число порядочно одетых людей, с которыми старались разговориться и познакомиться, что нам легко и [622] удалось, ибо они были очень ласковы и учтивы. Один из них, уже немолодой человек, тутошный кавалер, сделал нам предложение идти на конверзацию в один ему знакомый дом, говоря, что нам будет очень скучно, по причине, что театра, за болезнью первой актрисы, в этот вечер не будет. Мы с радостью приняли сие предложение и благодарили его искренно за сию учтивость. Таким образом, расспрося у нас, где мы остановились, обещался он через полчаса быть к нам. В самом деле, не успели мы возвратиться домой и несколько порядочнее одеться, как уже он приехал и нас просил с собою. Приехав туда, вошли мы в покой простой, но порядочно убранный, в котором находилось около пятидесяти человек мужчин и женщин и поставлено было по сторонам множество ломберных столов. Знакомец наш представил нас хозяйке, которая была дожева родственница; она приняла нас довольно ласково и показала нам немало учтивостей. Собрание сие, как видно, состояло из помянутых сенаторов и кавалеров, которые все, как мужчины так и женщины, одеты были в черное платье, чему причиною, нам сказали, что у них в городе классным иного платья носить не дозволяется. По прошествии около часа времени сели все за карты играть в тресет, к чему и нас пригласить не упустили. После того, сыграв положенное число партий и проводя еще с небольшим час времени в разговорах, стали разъезжаться, что видя, и мы, откланявшись хозяйке, хотели идти домой, но знакомец наш просил неотступно сесть в его карету, и притом изъявлял нам свое сожаление, что он не может нас видеть завтра, по причине, что поутру рано для некоторых нужных дел едет во Флоренцию. Таким образом, отблагодаря его за непрерывные к нам учтивости и пожелав ему благополучного пути и успехов, мы с ним расстались и приехали в начале двенадцатого часа домой. Лишь только сели мы ужинать, как вдруг услышали под окнами нашими огромную музыку, которая стоя тут нас дожидалась. Не знаю, почему сии люди вздумали, что мы больше на свете значим и богатее в самом деле гораздо, нежели какими себя показываем. Сие может статься для того, что мы имели с собою три человека слуг и притом остановились в лучшем трактире, только скажу, что нам подобных честей наделали пропасть, от которых мы, чтоб избежать стыда, хотя не отрицались, однакож они нам дорого стали, ибо мы за них не благодарностью одною, но чистым золотом платили. Русские наши во время войны сказывают, обогатили всю Тоскану, так и поныне еще слава о щедрости их не умолкает. Итальянцы народ очень учтивый, всего больше почитают они червонцы, никого так не любят, как щедрых и тщеславных господ, и ежели у кого видят в руках много денег, [623] того они, без всякой запинки, как будто во всех местах сговорясь, называют полубогом и стараются всевозможные показать ему услуги, не ступя и шагу, за что бы им заплатить было не должно. Всего чуднее учреждена их почта и обыкновения в постоялых домах: надобно заплатить положенное число прогонных денег за лошадей, – только втрое подороже нашего, кучеру за то, что ехал с тобою, тому, кто лошадей впрягает, хозяину за издержки и за постой, и тому, кто во время ужина или обеда накрывал стол; мне кажется, они со временем и то уставят, что надобно будет и тому платить, кто на тебя поглядит. Впрочем, хотя я и наслышался, что в Италии можно дешевле прожить, нежели у нас, однакож это в рассуждении стола и поездок не совсем правда: мудрено там издерживать мало, где жители такие великие охотники до денег, будучи сами не весьма щедры! Хлебосольство у них почитается за роскошь и, кажется, они друг у друга редко обедают, разве по зову, или уж очень по короткому знакомству. Часто бывают у них конверзации, то есть собираются на вечер сидеть в один дом и провождают время в разговорах или в каких-нибудь забавах, причем хозяин не весьма великий терпит убыток, ибо гостей своих потчует одним своим хозяйством, а когда станет приходить дело к ужину, так они пожелают ему доброй ночи и разойдутся.

Однакож, я так сегодня записался, что насилу держу в руках перо; и так, позволь и мне, следуя здешнему обыкновенно, прежде нежели наскучу, пожелать тебе всякого благополучие, а самому немного отдохнуть и оставить продолжение о нашем путешествии до завтра.

10.

24-го октября.

Поутру встав, не ходили мы никуда из двора, а после обеда пошли еще прогуливаться по городу, были на одной шелковой фабрике и зашли к первой театральной певице осведомиться, будет ли она сегодня играть на театре. Она хотя уже к тому и приготовлялась, однакож не преминула сказать нам сей комплимента, что ежели бы не особливо в угодность нашу, то бы она конечно по причине болезни своей еще и сегодня на театр не вышла. Мы, благодаря за сию учтивость, хвалили наперед ее искусство петь, а она в это время жаловалась на больную грудь свою. Посидев у нее с полчаса, возвратились мы домой и ввечеру пошли в театр. Представлена была опера [624]«Фемистокл». Театр у них весьма изрядный, публика несравненно лучше ливориской, только шумят очень, аплодируют много и мало смотрят на представление. Актеры играли хорошо, и первая певица довольно имела дару столько нравиться слепому, сколько делать отвращения глухим. Напоследок, по окончании представления, пошли мы домой, и на другой день поутру рано отправились обратным путем в Ливорну. Проезжая по здешним местам, великое можно чувствовать удовольствие, ибо на пути такие представляются глазам предметы, на которые смотреть приятно. Вся почти Тоскана состоит из одной прекрасной долины, лежащей между двумя хребтами весьма высоких гор. Дороги по оной никогда не бывают грязны, потому что возвышены и по обеим сторонам оных идут каналы; засеянные поселенские полосы отделены одна от другой насажденными по прямой линии деревами, которые все переплетены между собою виноградом. Природою же и всегдашним теплом так сии места украшены, что кажется, будто непрерывные сады один за другим следуют, и все вместе составляют один большой сад, в котором каменные поселенские домики, повсюду разметанные, представляют род беседок, а идущие в другие стороны дороги, деревами усаженные – род преизрядных аллей или проспектов. Притом же иногда встречаются на горах разнодревные рощицы, иногда господские дома, иногда большие местечки, наподобие наших деревень, с тою только разностью, что все сии строения из дикого камня преизрядно выделанные, а деревянного нет, ниже пастушьего шалаша; и сие все, присовокупи к тому теплый, даже среди зимы, воздух, делает приятным обиталищем сию землю. Показалось мне хорошим у них также и то, что каждый земледелец имеет свой дом на той земле, которую он работает, и чтоб можно было ему отправлять обыкновенную свою работу, то не имеет он нужды отходить далее ста шагов от своего дома; напротив того, наши крестьяне преимущества сего лишены и принуждены иногда бывают за несколько верст от своей деревни земледельствовать. Но я оставляю сии рассуждения, и чтоб возвратиться опять к нашему путешествию, то мы не более пяти часов были на дороге и потом приехали в Пизу, где застали еще нашего генерала, и, чтоб проводить его, остались тут ночевать. На другой день поутру он отправился в Россию, а мы поехали в Ливорну; тут пробыли дней около шести, в которые с нами примечания достойного не случилось, кроме что вечера два проводили довольно весело на конверзациях. По прошествии сих шести дней, как время еще оставалось довольно, и наши фрегаты еще долго не могли быть готовы, то согласились мы ехать во Флоренцию, куда и отправились четвертого на десять числа после обеда, ночевали на дороге и, приехав туда на [625] другой день ввечеру, остановились в трактире, называемом Центаврус.

Продолжение будет впереди, а сегодня намерен я походить несколько по городу и потом идти в театр, чего ради я оставляю теперь удовольствие больше к тебе писать, а буду стараться наградить оное в другое время.

11.

27-го октября.

Я приступаю теперь описывать Флоренцию, но примечания мои будут весьма слабы в рассуждении многих, любопытства достойных вещей, которыми город сей преисполнен: надобно иметь гораздо больше моего сведения, больше проницания и несравненно больше употребить времени на рассмотрение всего знаменитого в оном. Сказывают, что дюк Альберт Саксонский говаривал, что не должно его показывать иностранным, как только по праздникам и воскресеньям: столь он ценил красоту оного! Сие бы, кажется, долженствовало меня устрашить и остановить мое дерзновение приниматься писать о славной Флоренции, которую я не больше четырех дней имел случай видеть, и о которой достойнейшие меня люди, живучи несколько лет в оной, писать не смели: но те, может статься, опасалися несовершенства в своем писании, а как мое намерение не места те описывать, в которых мне быть случилося, но единственно, что мне в короткое время бытия моего удалося видеть и приметить в оных, то хотя бы сие описание было и весьма недостаточно, однакож ты, благосклонный читатель моих дружеских к тебе писем, не обвинишь меня тем, что я принялся за высшее сил моих и почти за неизвестное мне дело, ибо легко рассудишь, что я пишу не для наставления тебя и других моих читателей, ежели они когда случатся, но для собственного себе о том напоминания в будущее время, и чтоб купно при сем засвидетельствовать, сколь часто я о тебе помышлял в мое отсутствие. Следовательно критика не должна устремляться на такое сочинение, которое ни мало ей не хочет сопротивляться, совсем же уничтожить и почесть за потерянное употребленное на сии письма время, не наруша справедливости, не можно: ибо иным они принесут хотя малое удовольствие слышать некоторую новизну, тебе удовольствие быть напоминаему твоим другом, а мне отраду к тебе в отсутствии писать и приводить с посильным рассуждением виденное мною к себе на память. Сии причины, конечно, довольно убедительны к оправданию моего [626] при сем деле намерения. Таким образом, оградив себя от критики, я приступаю теперь смело к продолжению моих писем.

Флоренция есть древний, довольно большой, крепкий и прекрасный город в Италии, главный в Тоскане и столица гранддюкова. В нем находится архиепископство, университет, славная академия, преизрядная крепость, и весьма хорошие библиотеки, особливо Сант-Лаурентская. Считается в оном около пятидесяти церквей, семнадцать площадей, слишком сто шестьдесят публичных статуй, не малое число больших огромных зданий, несколько монастырей, множество училищ, сиротопитательный дом, больница и проч. Разделен город сей рекою Арною на две части, чрез которую идут четыре каменные моста в недалеком один от другого расстоянии. Впрочем, архитектура домов и церквей хорошая, положение места имеет он довольно изрядное, ибо окружен горами и долинами.

Приехав туда ввечеру, как я уже выше сказал, первое наше старание было отослать рекомендательное об нас письмо к одному тамошнему офицеру, который столько был учтив, что не умедлил поутру к нам явиться и предложить свои услуги, которые мы приняли тем с большею благодарностью, что имели в них великую нужду, ибо во все время бытия там нашего он почти безотлучно был с нами и был нашим предводителем. С начала самого пошли мы посмотреть крепости и валы, где мне показалася каменная стена оной ² и одна большая медная пушка святого Павла, которая вылита и отработана прекрасно; после того зашли мы в арсенал, прибранный довольно изрядно; в нем находится около одиннадцати тысяч ружей и почти два раза больше того лат, несколько мушкетонов длинных, мортир и прочего орудия, одна шестидесяти калиберная медная пушка славного мастера Козма Ченни, который в жизнь свою 521 пушку вылил, и сия была последняя; другая чугунная сорока двух калибров, которая вся поштучно разбирается. По сторонам при входе находятся несколько шкапов, наполненных разных государств разными новыми и древними орудиями, как-то: ножами, пистолетами, ружьями, палашами, разных родов саблями и проч., из коих многие толь славной работы, что мы всякую вещь долгое время не устали бы рассматривать и удивляться мастеру оной, ежели бы позволяло нам время; но чтоб удовольствовать совершенно любопытство наше, то, конечно, не достало бы целой недели на рассмотрение всех сих удивительных вещей. Итак, пробыв тут не более двух часов, пошли мы оттуда в соборную церковь, которая есть огромное и древнее здание, внутри и снаружи довольно украшенное: двери у сея церкви также литые медные, как и [627] в Пизе, только несравненно лучшей работы против тех. Подле ней находится высокая четвероугольная колокольня, с которой весь город и все около лежащие места видны. Впрочем, мы во многих еще церквах были, находили их всех весьма хорошими с богатыми и пребогатыми жертвенниками, также и прочими украшениями, но когда б я живописец и скульптор был, то, конечно, описал бы тебе все находящаяся в оных картины и мраморные в память славных мужей восставленные истуканы, которые достойны того, чтоб каждую из них вещь рассматривать и описывать порознь. Можно читать о сем на французском языке книгу называемую Voyage d’Italie, par М. Cochin, который сам, быв королевский резчик и живописец, ездил по всей Италии долго и сделал собрание многим достопамятным вещам, заключающимся в оной. Молодому человеку, путешествующему для рассмотрения достопамятностей в других государствах, надлежит непременно читать прежде книги, описующии тот город, в который он въезжать намерен, дабы приуготовиться, на какие предметы устремить свои примечания. Но с моей стороны, надобно признаться, что сия помощь не была употреблена, и для того я, конечно, меньше видел, нежели бы видеть мог, когда бы не упустил сначала сию нужную предосторожность. Осмотрев соборную церковь и другие близкие к оной, возвратилися мы домой. После обеда ходили по городу, по гостиному ряду, по некоторым церквам, по плацам, где находятся множество древних и новых статуй, из коих лучшая, как мне кажется, стоит на гранддюковом плаце, окруженном семью другими статуями, и представляет римлянина, похищающего сабинку. Ввечеру были в театре, где играли оперу, называемую «Дариева напасть»; две певицы восхищали тут и слух и глаза наши. Они столь приятно пели, сколь были хороши собою и, по крайней мере, приятностью голоса превосходили луккскую певицу в десять, а красотою лица в тысячу раз. Не было ни одной арии, которую бы зрители плесканием в ладоши не заставляли их два раза пропевать. Не меньше делал нам удовольствия и тенор один, игравший роль Дариеву, который как телодвижениями, так и голосом умел трогать сердца; также и Кастрат, представлявший Александра Великого. Но лучше сказать, вся труппа состояла из весьма изрядных актеров. Что касается до зрителей, то одни ложи наполнены были порядочными людьми, а партер почти так же, как и в Ливорне, по большей части подлым народом. Не показалося мне то у них, что актеры во время действия употребляю излишние вольности, как например, стоя на театре смеются и разговаривают знаками со своими знакомыми в ложах, ежели не их очередь петь или действовать, чем отнимается некоторым образом важность у представления, а зрители так нетерпеливы, что никогда не [628] дослушивают конца и в исходе последнего действия почти весь театр становится пуст, так что не перед кем доигрывать. – Как уже поздно теперь, то кстати с сею оперою и я оканчиваю к тебе сегодняшнее мое письмо.

12.

28-го октября.

На другой день пошли мы смотреть славную гранддюкову галлерею: она заключает в себе премножество вещей удивительных и достойных прилежного рассматривания, но тщетно будет мое старание описать тебе малейшую из оных частицу: я ничего почти не видал, в рассуждении что тут есть, хотя и много видел в рассуждении меня. Сия галлерея сделана продолговатым четвероугольником, имеющим с одной стороны окна, а с другой двери в приделанные к ней покои. Стены оной уставлены живописными как большими, так и малыми картинами; я не могу тебе исчислить ни описать доброту их, но скажу только, что я на многие из них смотрел долго и хотел бы еще долее смотреть, если бы не отнимала у меня сего удовольствия краткость времени. Подле стен, по обеим сторонам, находятся в ряд поставленные бюсты, которые как древностью, так и хорошею работою весьма славятся, особливо Агрипинин, Цицеронов, Софоклов, Каллигулин, Сенекин, Адрианов, Марк Аврелиев, Аниуса Веруса младенца, умирающего Александра и многих других по истории нам известных мужей. Впрочем, всех оных бюстов и других статуй находится тут числом более ста пятидесяти. Стены первых двух больших комнат уставлены все славных живописцев оригинальными портретами, которые они присылали туда, списавши каждый самого себя; собраны сии портреты еще при одном из Медичей. Также находится тут посредине комнаты мраморная весьма изрядная статуйка и мозаической работы стол, на котором изображена по средине перловая нитка столь живо, что легко можно обмануться и почесть оную за подлинную. Поставлена тут еще картина, известная под именем Тициановой Венеры; написана она в обыкновенный рост лежащею на постели, имея в одной руке цветы, а другую вольно попустив к тому месту, которое благопристойность закрывать велит: за нею видится внутренность комнаты и вдали спящая собачка. Смотря на сию картину искуснейшие мастера в сем роде художества удивляются и находят в оной все совершенства, как в живописи изображения, так в соразмерности и [629] естественном цвете лица и тела. Нет подобия сколь она хорошо написана! руки, шея, голова, стан, словом, нет ни одной части тела, которая бы не совершенно была прекрасна; и справедливо почитается она лучшею во всей Италии вещью. Впрочем, слава господина Тициана, мастера оной, не одною сею чудною красотою велика; есть еще работы его чрезвычайный картины, как, например, другая Венера, две Богоматери, образ одного кардинала и проч. Но таковых тут много и тщетно будет мое старание описать все находящиеся в оной галлерее отличные добротою вещи; не достанет моего на то ни знания, ни памяти; для того скажу вкратце, что живопиство, скульптура, мозаика и прочие роды искусств и художеств показывают цену свою тут гораздо больше, нежели всякая книга изъяснить оную может, и слава сея галлереи, так сказать, состоит из премножества славных дел, оставленных знаменитыми художниками, которых одними именами, не исчисляя трудов их, наполнил бы я целые листы, ежели бы мог подробное всему сделать описание. Какое великое удовольствие знающему человеку дела сии рассматривать; там представляется разуму его древность, там история, там баснословие, там характер какого-нибудь государя, на лице его изливающийся, там другие вещи, показывайся до какой степени искусство человеческое рачением достигнуть могло, – и сие все в таком прекрасном виде, что никто рассматривать оного не устанет.

Оставя сии две комнаты, перешли мы на другую сторону галлереи в третью комнату, которой стены уставлены были разных величин картинками и портретами; тут, между прочим, против дверей стоял кабинет, украшенный разных родов драгоценными каменьями, в котором находилось премножество искусно сработанных дорогих разных вещиц. По средине комнаты поставлен стол мозаической работы, а над оным висит янтарное паникадило, в которого каждой часточки изображается маленький портретец. Сие паникадило прислано гранддюку от прусского короля в отдарение за подаренный ему от оного такой же мозаический стол. Находится тут еще одноштучный витой ориентального алебастра столп вышиною аршина в четыре. После сего были мы еще комнатах в пяти или шести, но как тогда записывать мне в рассуждении короткого времени и множества находящихся тут вещей всего было не возможно, то упомяну я тебе только о тех вещах, которые остались у меня в памяти. Кроме многих живописных, мозаических и других картин, также кабинетов и разных сосудов из дорогих каменьев, и по большей части из лаписа-лацара сделанных, находятся тут в одной комнате семь весьма славных мраморных статуй, а особливо из оных, так называемая Венера Медичей: она [630] привезена первым их гранддюком из Греции, и отломленный оной части составлены весьма искусно; недоставало одной левой руки, которая потом приделана уже новейшим скульптором, и кажется: быть далеко отменитою от древности. Сия Венера не уступает той живописной , о которой я упоминал выше сего, и надобно весьма искусному быть человеку в обеих сих художествах, чтоб различить, которая из них превосходнее. А что они обе чрезвычайно хороши, так это и мои глаза видеть могли, которые то той, то другой из них давали преимущество, смотря по тому, на которую они в то время глядели. Прочие статуи хотя не могут с сею равняться, однако же как древностью, так и работою многих других превосходят. После сего видели мы еще несколько хороших статуй, и три весьма удивительные восковые работы: первая из них представляет жилище смерти или подземный уже развалившийся храм со многими человеческими телами, которые сгнивают и распадаются; другая моровую язву, а третья анатомленную человеческую голову. Нельзя ничего естественнее сделать, как сии три вещи! и ежели бы я не видал первых двух, то бы, конечно, о сей третьей подумал, что она подлинно человеческая голова, а не из воску сделанная. Что касается до моровой язвы, то невозможно смотреть без чувствования ужаса на бледные лица умирающих и на отчаяние, с каким они противу смерти борятся; также и храм подземный своею дряхлостью, человеческими костями, обезображенными мертвых телами и согнивающими членами не меньше того впечатлевает страх в душу смотрящего на оный. Сии три вещи сделаны одним мастером, которого портрет хранится в ящике, смертное жилище представляющем. После сего показали нам еще модель того жертвенника, который будет сделан весь из лаписа-лацара и убран еще другими разных родов драгоценными каменьями. Сей жертвенник поставится в церкви святого Лоренца, где похоронена фамилия древних гранддюков Медичей; о чем я тебя уведомлю после.

Вот, что я мог упомнить из виденного мною в сей галлереи, но кроме того есть еще, сказывают, тут покои, в которых лучшие сохраняются вещи, однако туда без повеления гранддюкова не пускают, следовательно я о них столько же знаю, сколько и о том крытом корридоре, который из дворца идет через мост в галлерею, что делает расстояние около шести сот шагов, и по которому один только гранддюк ходит. В этот день мы нигде более не были, кроме как заходили еще в некоторые церкви, и потом смотрели ту же оперу, а на другой день пошли еще раз в галлерею и по работным горницам, где отправляется мозаическая (или, как итальянцы называют, pietro dura, твердокаменная) работа. Тут показали нам комнату, в которой великое множество разных родов каменья, [631] которыми сия работа следующим образом производится: сделают сперва рисунок той картины, какую из сих каменьев составить надобно, и дадут мастеру напиленные из оных плиты разных цветов, какой где употребить прилично. Он, применяясь тогда к рисунку, выбираете приличные цветы камней и отделывает порознь каждую отдельную частичку посредством проволоки и других маленьких инструментов, потом составляет оные искусно, смазывая так называемою греческою глиною, покуда совсем окончит. Работа сия продолжается впрочем весьма медленно, тем более, ежели вещь должна составлена быть из мелких частиц. Оттуда прошли мы в так называемый старый дворец, где, между прочим, в одной комнате находится около дюжины пребольших шкапов, наполненных разными серебряными и золотыми сосудами, какие в старину были в употреблении, т. е. чеканными превеликими блюдами, подносами, урнами и проч. Между прочим, находится тут конский убор и сабля, подаренные турецким султаном одному Медичи. Как убор, так и сабля усыпаны большими драгоценными камнями, которые, конечно, делают цену их немалою. Оставя сей старый дворец, возвратились мы домой и отобедав пошли смотреть славную святого Лоренца церковь, которая, сказывают, уже девяносто лет строится и еще не совсем отделана, ибо не отработан еще внутренний купол. Сия церковь довольно высока, пространна, имеет фигуру восьмиугольной призмы, архитектура оной весьма прекрасная. Первое, что вошед в нее представится великолепнейшего и огромнейшего очам, суть шесть больших гробниц, приделанных к углам оной в довольной от низа высоте. Четыре из них гранита египетского, а другие две ориентального. Над оными поставлены в нишах четыре большие бронзовые статуи, представляющие Медичей. На простенках внизу сделаны мозаической работы провинциальные гербы; впрочем, вся внутренность церкви отделана сею работою, и употреблено к тому премножество редких и дорогих каменьев, так что когда оная совершена будет, то своим богатством и великолепием едва-ли не превзойдет всякое в Европе здание. В оных великолепных гробницах положатся прахи покойных Медичей, которые ныне лежат в находящемся подле сей церкви пределе, во имя которого она созидается.

По осмотрении оной пошли мы во дворец, а сие мы потому сделать могли, что гранддюк в сие время находился в загородном своем замке. О семь дворце я иного примечания не сделал, кроме что он построен из дикого камня, довольно велик и чрезвычайно кажется прочен; внутренних покоев убранство весьма изрядное: главное украшение состоит в живописных картинах, между [632] которыми один образ Богоматери есть вещь удивительно прекрасная. Находится также много тут картин и столов мозаичной работы. Есть еще внизу покои, в которых иногда гранддюк бывает; в них однако же ничего особливого не находится, кроме что в одном покое несколько мраморных статуй представляют одну испуганную громом семью, из которой один лежит на земле убиен приключившимся ударом. После сего были мы еще в находящемся подле сего дворца саду, который довольно обширен и лежит на горах и долинах, в нем виден порядок и прибранство изрядное; украшен многими водометами, статуями, цветниками, беседками, аллеями, множеством хороших дерев и приятными гульбищами. Впрочем, он не совсем еще отделан и стараются многое к нему прибавить. Побыв часа два тут и не видав почти никого людей в оном, пошли мы домой, но как уже приближался срок явиться нам к своим местам, то и положили мы на завтра по утру ехать ив Флоренции. Таким образом в этот день откланявшись Ивану Абрамовичу Ганибалу, которого мы по приезде своем нашли еще тут, и побывав ввечеру на опере-комик, которая, однако ж, была представлена не весьма удачно, на другой день рано простяся с нашим знакомцем, помянутым офицером, и поблагодаря его за труд, какой он для нас принимал, отправилися мы из Флоренции, ночевали на дороге, поутру обедали в Пизе, а к вечеру приехали обратно в Ливорно, и сим окончили наше путешествие. Прощай.

(Продолжение следует).

Комментарии

1. См. «Русскую Старину», 1897 г. май.

2. Так в подлиннике.

Текст воспроизведен по изданию: Русский путешественник прошлого века за границею // Русская старина, № 6. 1897

© текст - ??. 1897
© сетевая версия - Тhietmar. 2016
© OCR - Андреев-Попович И. 2016
© дизайн - Войтехович А. 2001
© Русская старина. 1897