Известие о пребывании в Риме

Известие о пребывании в Риме, в 1774 или 1775 годах, неизвестной принцессы Елисаветы, именовавшей себя дочерью российской императрицы Елисаветы Петровны.

(Почерпнуто из оставшихся о ней сведений в Архиве Италианского департамента бывшего Польского королевства).

Неизвестная принцесса Елисавета, именовавшая себя дочерью российской императрицы Елисаветы Петровны, сколько можно было узнать, появилась в италианских городах прежде всего в Венеции, в сопровождении виленского воеводы князя Радзивилла, и отправилась вместе с ним в Рагузу, дабы проехать потом в Константинополь. Князь и вся свита обходились с нею почтительно. Она хранила строжайшее инкогнито пред частными людьми, но главное намерение ее состояло в достижении Всероссийского престола, на который она тайно объявила свои требования при Рагузском сенате. Сенат заблагорассудил отнестись в Петербург к своему поверенному, который обо всем сообщил графу Панину, а сей поручил ему отписать в Рагузу, что нет нужды обращать внимания на сию побродяжку (aventuriera). Между тем наступивший мир между Россиею и Портою воспрепятствовал ей продолжать путь в Константинополь. Князь Радзивилл расстался с нею и поехал в Венецию, а принцесса отправилась в Рим, в сопровождении трех польских дворян, перешедших в ее службу от Радзивилла. — Поведение ее в Риме было непонятно и покрыто [556] тайною. Она не была ни в чьем доме, никто также и ее к себе не принимал кроме некоторых поляков; она содержала себя с довольным великолепием и прикрывала настоящее свое происхождение с таким искусством, что публика подозревала нечто великое, сокрытое в ее лице, и делала на часть ее множество разных заключений. — О ней писано 3 января 1775 года из Рима следующим образом: «Иностранная дама, родом из Польши, живущая в доме г-на Жуани на Марсовом поле, прибыла сюда в сопровождении одного польского экс-иезуита, двух других поляков и одной горничной служанки. Она платит за квартиру по 50 цехинов в месяц и 35 за карету (Цехин около 3 рублей сер.; следов., за квартиру около 150 р. и за карету около 105 р. в месяц); ни с кем не имеет знакомства и ездит прогуливаться в карете с закрытыми стеклами. На квартире ее экс-иезуит дает аудиенцию приходящим. Теперь он ищет для нее двух или трех тысяч цехинов».

Многие начали ее считать обманщицею по причине ее скрытности и беспрестанного набирания долгов, коих не уплачивала. — Она истощала всевозможный средства и хитрости в Риме и вне Рима к получению денег, и дабы иметь больший кредит, говорила, что имеет за границею великие богатства и много земель в Германии, именно же в Обернштейне, принадлежавших якобы пред сим пресекшейся фамилии графов Линажских, а ныне пожалованных ей владетельным курфирстом Трирским.

Такова была ее домашняя жизнь; приступим ныне к поведению политическому. Расчислив, что можно ожидать пособия со стороны Польши, она тотчас по прибытии своим в Рим обратилась к кардиналу Албани, декану Священной коллегии и протестору Польского королевства и просила назначить ей время для свидания, но так, чтобы о том публика не была известна. — Она посылала к нему письма чрез поляка Станишевского и чрез упоминаемого выше капеллана своего (Канецкого), требуя дозволения видеться с кардиналом в конклаве. Напрасно ее уверяли, что и самые почетнейшие дамы не могут приближаться даже и к внешнему окну конклава; она не переставала упорствовать в своем желании; в последствии времени хотела даже переодеться и едва можно было отклонить ее от сего намерения. Не находя средств [557] переговорить с ним лично, она удовольствовалась перепискою и, вскоре познакомившись с аббатом Рокотани, доставляла письма первому по большей части чрез сего последнего. — В письме от 14 января она следующим образом обнаруживает свои планы: «Наконец я решилась объявить себя со стороны Польши и отправиться в Киев; войска наши в 50 милях оттуда. Прежде сего я было долго колебалась; мне казалось лучше отправиться чрез Неаполитанские владения до Тарента, переехать в Албанию, а потом сухим путем в Константинополь; ибо ныне вся Европа обратила взоры свои на Порту, но с другой стороны я вижу, сколь нужно пособить Польше». При сем письме препроводила она к нему собственноручную выписку из оставленного якобы покойною императрицею духовного завещания, о коем не бесполезно будет упомянуть здесь подробнее.

Завещание сие состояло в следующих пунктах: 1) Всероссийский престол оставляется принцессе Елизавете в вечное и потомственное владение. 2) Во время малолетства ее поручается самодержавное управление Голштинскому герцогу Петру с обязанностию воспитывать ее приличным образом. 3) Ему же предоставляется право иметь и носить императорский титул по смерть; будущий же супруг Елизаветы исключается из сего права и не прежде может восприять таковый титул, как по смерти Петра. 4) Елизавета будет иметь право назначать членов своего совета. 5) Восстановляются прежние права при ее вступлении на трон; в войске же она может делать такие учреждения, какие ей заблагорассудится. 6) Все гражданские и военные присутственный места должны ей давать отчеты всякие три года. 7) Каждую неделю будет происходить публичная аудиенция; прошения будут подаваемы в присутствии императрицы, на которые она одна только будет делать решения, и ей же предоставляется право переменять законы. 8) В совете решаются дела по большинству голосов и мнения оного утверждаются императрицею. 9) Народ русский должен стараться пребывать в мире с соседственными землями. Императрица отправить посланников по всем дворам и будет сменять их каждые три года. 10) Никто из иностранцев и иноверцев не может получать важных государственных должностей. 11) Совет будет назначать ревизоров для осмотра отдаленных областей. 12) Правители отдаленных областей, как-то Сибири и проч., будут от времени до времени доставлять отчеты в управлении своем; если же учинят там какое-либо важное открытие, то сообщаете о сем особому департаменту в столице, из которого сие поступить, по прошествии трех месяцев, на решение [558] императрицы во время публичной аудиенции, и потом будет объявляемо в продолжение девяти дней при звуке бубнов на перекрестках улиц. 13) В Азиатской России должно поделать разные учреждения, для споспешествования торговле и земледелию, и завести колонии при совершенной веротерпимости, но при том под надзором особых чиновников. 14) В разных местах будут поселены разного рода художники и ремесленники, кои будут состоять под непосредственною властию императрицы. 15) Всякое новое изобретение и открытие будет ободряемо и награждаемо. 16) В каждом городе учредятся на казенном иждевении народные училища. 17) Училища сии будут осматриваемы духовенством. 18) Все церкви будут содержаться на иждивении правительства. 19) В каждом уезде будет делано ежегодное исчисление жителей и каждые три года будут посылаемы особые чиновники для собрания сих списков. 20) Учредятся две академии, гражданская и военная; оные будут одна от другой отделены и назначены для воспитания сыновей гражданских и военных чиновников. 21) Для подкидышей и незаконнорожденных детей учредятся особый заведения, в коих они будут воспитываемы и потом отдаваемы в службу, смотря по способностям; отличившихся же императрица может причислить к законнорожденным с предоставлением права носить желтую кокарду с черными краями. 22) Наконец подтверждается всем верноподданным признавать ее настоящею императрицею и проч.

В письмах своих к кардиналу Албани Елизавета объявила требования свои на Всероссийский престол, говоря, что небо назначило ей венец для благосостояния церкви и счастия народов. — Албани ей отвечал, что он благодарит ее за доверенность, что она может во всем положиться на аббата Рокатани, что истина требований ее не подлежит сомнению и что он желает ей возможных успехов. — Тогда Елизавета объяснила ему все свои планы; она писала между прочим: «Мы имеем преимущество; все народы за нас; но все бы погибло, ежели бы можно было проникнуть в наши виды. — Я намеревалась проехать в Константинополь чрез Рагузу. — На что мне было решиться в критических обстоятельствах? я могла лишиться жизни и чести. — Надлежало вооружиться мужеством и избрать другую дорогу. — Все способы истощились; письма мои перехватывали; одно только Провидение укрепляло нас своею силою. — Но возвращаясь к главному предмету, ежели я буду только иметь счастие победить неприятелей, то не примину заключить договор с римским двором, и употреблю все возможный средства, чтобы народ признал власть римской церкви. Все [559] сие никому иному неизвестно, и я заклинаю вас хранить тайну». — Далее она говорит, что будет содействовать кардиналу Албани к достижению папского престола, и наконец просит не опасаться, чтобы пол ее изменил твердости ее намерений.

В то же время принцесса сия обращалась к польскому министру маркизу Античи и искала случая с ним объясниться лично, но обстоятельства заставляли его не обращать на то внимания. Принцесса писала к нему письма, из коих в последнем уведомляла, что ей должно поговорить об делах, касающихся до польского короля, и министр согласился.

В личном свидании с Античи принцесса сказывала о себе что она дочь императрицы российской Елизаветы, рожденная от тайного брака ее с князем Разумовским, гетманом казацким; что воспитана в Персии при одном из родственников сего князя, что персидскими деньгами возбудила в России народное волнение в свою пользу, что имеет все средства к доставлению себе успеха, и что по сей причине желает. отправиться прежде в Берлин, а потом в Варшаву для личного свидания с королем, коему намерена сообщить многие планы, могущие послужить к собственной его и Речи Посполитой пользе, и посему требовала она Античи совета и преподания средств к свиданию.

Античи усмотрел хитрости ее разговора; ему казалось, что она должна быть воспитана в Германии, ибо она говорила хорошо по-французски, играла на арфе, прекрасно рисовала и показывала большие сведения в архитектуре.

Принцесса сия имела прекрасный вид и стан, прекрасную грудь, белое тело, румянец на лице, левый глаз немного косой, — имела много ума, большие познания, глубокие сведения тогдашних политических систем, о состоянии Дворов и в особенности Польши и Севера, прекрасно изъяснялась на французском языке и при том, с таким искусством и ловким изложением мыслей, что могла привести в замешательство всякого, не очень осторожного.

Вскоре Античи уразумел, что все ее намерения клонились к получению денег, коими она надеялась поддерживать кредит свой для достижения главной цели своей; она не щадила никаких учтивостей и выдумок. — В письме от 17-го января она изъясняла: «В собеседовании моем с Вами я нашла в Вас столько благородности, ума и добродетелей, что даже и по сие время нахожусь [560] в океане размышлений и удивления... вчера ввечеру я получила множество писем, адресованных ко мнев Рагузу; в то же время получила я известие, что мир будет ратификован. — Невозможно изобразить смятений, царствующих теперь при Порте». — Потом она объясняет, что намерена обратиться к Польше, и что отправить курьера в Берлин, — и продолжает: «Я ничего для себя не желаю, но хочу только иметь славу восстановления Польши; я имею к тому средства, не замедлю доставить королю нужные суммы денег из Персии для ведения войны, с ним соединится и наш народ; что же касается до короля Прусского, я это принимаю на себя, и потому должно о сем подумать особо! Курьер, которого мы отправим в Константинополь, будет иметь депеши и в Персию. — Увидевшись с королем, отправлюсь в Польскую украйну (Cosaquie appartenante a la Pologne), а едучи в Польшу, повидаюсь также и с королем Прусским; на пути же отсюда в Берлин будет мне довольно времени надуматься о депешах, кои он получил с нашим курьером; никто сего не будет подозревать, ибо все думают, что я отправляюсь в Германию в Имперские земли. Какой бы ни приняли оборот дела наши, я всегда найду средство воспрепятствовать злу, — Небо, поборающее нам, доставить нам успех, ежели станут нам помогать; в противном случае я оставляю всех и устрою для себя приятное убежище». — Письмо сие заключает она испрашиванием совета у Античи и уверением, что благодарность ее будет вечна.

Античи отвечал 19 января, что он не знает лучше соответствовать ее доверенности, как чистосердечным советом: — «И так позвольте, чтобы я Вам предложил избрать то самое намерение, которое я усматриваю в Вашем письме, то есть, чтобы, оставя всякие планы, удалиться в приятное уединение. — Всякое иное намерение покажется для благомыслящих людей опасным, и даже противным долгу и гласу совести; оно может даже показаться химерическим, или по крайней мере источником бедствий».

5 февраля Елисавета благодарила его за совет, хвалила его благоразумие, проницательность, просила извинить в причиненном ею беспокойстве и обещала удалиться в Германию. Античи поздравил ее вежливо с предпринятым намерением.

Из оставшихся писем, касательно пребывания ее в Риме, явствует, что она не щадила рассказов для поддержания высокого о себе мнения. — Она говорила, например, что имеет на Архипелаг в распоряжении своим целый флот, что может жаловать кавалерский Голштинский орден с инвеститурою богатых [561] командарств, что первый министр Трирский есть ее великий друг и предлагает ей свои услуги в заключении трактата о сочетании ее браком с герцогом Голштинским, но при сем надлежало бы ей согласиться переменить религию и отказаться от прав на Всероссийский престол. — Говоря о своих планах, она хвастала, что может доставить блаженство Польше, что оставить для Екатерины Петербурга и уголок Лифляндии, что короля прусского постарается усыпить, и что ничего не опасается со стороны австрийцев. — В письме к графу Орлову изъясняла между прочим, что Разумовский предводительствует частию ее народа под именем Пугачева и пользуется особенною любовию народною, каковою одушевлены все русские к законным наследникам престола.

Достойны также замечания некоторые из разных о ней заключений. — По словам Чиадсея, происхождение ее знатно; он говорил, что помнит, как видел ее неоднократно в императорском дворце в Петербурге, где он служил в военной службе, и слышал тогда, что она была обручена сыну дяди Петра ІІІ-го, который был внуком Георгие, герцога Голштинского. — Он присовокупляет, что принцесса сия, по смерти мужа и тестя, бывшего ревельским губернатором, уехала в Петербург и пребывала в Кенигсберге, куда принуждена была удалиться по причине перемены правительства. Другой современник, Г. Лескарис, уверял, что она дочь императора турецкого. Многие почитали ее также знатною польскою уроженкою.

Между тем прибыл в Рим русской службы майор Христианецкий, один из свиты находившегося в Ливорно графа Орлова, и приездом своим привел принцессу в великое опасение. — Вскоре замечено, что недоверчивость их обратилась во взаимную приязнь, и что русский чиновник стал ее навещать очень часто. Потом граф Орлов осведомлялся о ней чрез одного англичанина и в случае нужды поручил ему снабдить ее деньгами на дорогу. Сначала она было отвергнула предложение сие с негодованием, но после, вследствие личного свидания с англичанином, приняла оное и, уплатив долги свои, выехала неожиданно из Рима по утру 11 числа февраля.

Что с нею последовало потом, неизвестно; но 20 марта писано из Пизы о ее пребывании в сем городе. — В сем письме сказано, что граф Орлов нанимал для нее квартиру, ездил с нею на прогулку и в театр и обходился с нею почтительно. — Никто из русских чиновников не садился в ее присутствии; если же кто говорил с нею, то, казалось, стоял на коленах. — Замечено [562] также, что госпожа Демидова (Давыдова), до того времени неразлучная с графом, уже нигде более с ним не являлась. — Из Пизы отправился он с принцессою в Ливорно, а оттуда, как сказывали, в Бордо, где, по словам некоторых, она была взята под стражу контр-адмиралом Грейсом, а в Пизе велено забрать оставшуюся ее свиту. — Наконец, пронесся там слух, что Елисавета и сопутник ее лишились жизни в Бордо.

Текст воспроизведен по изданию: Известие о пребывании в Риме, в 1774 или 1775 годах, неизвестной принцессы Елисаветы, именовавшей себя дочерью российской императрицы Елисаветы Петровны // Русская старина, № 9. 1907