ДОНЕСЕНИЯ РОССИЙСКИХ КОНСУЛОВ О КОНТАКТАХ С Б. Г. ТИЛАКОМ

Донесение генерального консула в Бомбее директору Первого департамента Министерства иностранных дел Н. Г. Гартвигу ¹ от 28 декабря 1904 г. 110 января 1905 г., за № 92

Вчера вечером меня посетил влиятельный маратский брамин Бал Гангадхар Тилак, один из самых известных и деятельных членов Индийского национального конгресса в Бомбейском президентстве. Несколько лет тому назад этот индус был предан суду и присужден к тюремному заключению на три года за статьи в издававшейся им газете, которые признаны были революционными ². Недавно бомбейская администрация пыталась вновь привлечь его к ответственности по одному уголовному делу, но после довольно долгого предварительного заключения и разных мытарств ему удалось добиться полного оправдания, но лишь в высшем бомбейском суде. Поэтому чувства Тилака к англичанам и их владычеству в Индии далеко не дружественные, и он этого отнюдь не скрывает. Я встречался с этим индусом и раньше, и он всегда расспрашивал меня обстоятельно о России, о наших отношениях к инородцам, о правах последних и т. п. Мое заявление, что у нас всякий инородец, получивший надлежащее образование, пользуется равными правами с коренными русскими, производило на него сильное впечатление.

На этот раз Тилак обратился ко мне с вопросом, принимаются ли у нас инородцы в военные школы. Я ответил, что очевидно да, так как у нас в армии, насколько мне известно, есть немало офицеров и даже генералов из мусульман. Тогда он спросил, приняли ли бы индусов в эти школы. «Дело в том, — сказал он, — что мы давно уже тщетно добиваемся открытия военного училища в Индии или допущения молодых индийцев в английские военные школы. Когда герцог Конноутский после службы своей в Индии покидал эту страну, собран был по подписке, в которой участвовали почти все туземные князья, капитал на учреждение военного училища его имени. Его [260] высочеству мысль эта очень понравилась, и он обещал нам свою поддержку, но англо-индийские военные власти, и правительство, и статс-секретарь по делам Индии признали это совершенно нежелательным, и проект не мог быть осуществлен. Теперь, как Вы знаете, в туземной индийской армии индиец может только выслужиться из нижних чинов, и то лишь до чина майора-субадара, для чего ему надо предварительно прослужить по крайней мере лет пять рядовым, в крайне унизительных для порядочного человека условиях. С этим нам приходится мириться, как и с тем обстоятельством, что даже вспомогательные войска туземных княжеств (Imperial service troops) поставлены под начальство английских офицеров. Англичанам и этого, однако, не достаточно, и они теперь добираются до собственных небольших военных контингентов некоторых туземных князей, причем они указывают на то, что войска эти ни к чему не пригодны, так как некому обучать их надлежащим образом, а настоящих офицеров из индийцев неоткуда, мол, взять. Между тем, у всякого раджи ³ есть сыновья и родственники, которых ему надо так или иначе пристроить и для которых военная карьера представляла бы самое лучшее поприще, если б только у них была возможность подготовиться к ней надлежащим образом. Вот у нас и явилась мысль добыть себе в чужой стране то, в чем англичане нам так упорно и неосновательно отказывают, т. е. познания в военном деле. Мы (Подразумевается, очевидно, Национальный конгресс (примеч. консула)) хотели бы послать несколько юношей из хороших семей в какую-либо страну для военного образования, и наиболее подходящею для этого кажется нам Россия. Мы желали бы поэтому знать, могли ли бы индийские юноши поступить в военные школы разных родов оружия в России и получить там полное образование, необходимое для офицерского чина». На мое замечание, что ведь в Индии недавно учреждено было нечто вроде кадетского корпуса для княжеских сыновей, мой собеседник только рассмеялся. «Разве Вы не знаете, — сказал он, — что это просто комедия. Никогда ни один из этих кадетов не попадет не только в британский, но и в туземный полк, потому что английские офицеры решительно отказываются принять их в свою среду равноправными членами. И, наконец, — добавил он, — это совсем не то, что нам нужно. Нам нужны люди, которые были бы действительно равными по познаниям английским офицерам, а по возможности даже выше последних и при этом во всех родах оружия, а не только по пехоте и кавалерии».

Я сказал Тилаку, что не могу ответить ему на его вопрос, не справившись в Петербурге, так как я не могу припомнить случая, чтобы какой-нибудь иностранец воспитывался в русском военном учебном заведении, за исключением только болгар, да еще сына Бухарского эмира, из которых последнего, собственно говоря, нельзя и считать иностранцем. «За сим, — [261] сказал я, — надо иметь в виду, что поступление индусов в русские школы вызовет в Англии сильное раздражение. Если б для русского правительства это и могло быть безразличным, то для родителей этих юношей это было бы сопряжено, быть может, с большими неприятностями». — «Этого мы вовсе не опасаемся, — поспешно перебил меня мой собеседник, — это мы все уже предусмотрели, и дело будет так устроено, что англичанам никак нельзя будет придраться к нам, лишь бы русское правительство по своим политическим соображениям не признало нежелательным навлечь на себя неудовольствие англичан, оказывая нам это одолжение».

Я объяснил далее Тилаку, что для поступления в русскую школу требуется довольно основательное знание русского языка, что воспитанникам нужно носить установленное форменное платье, жить вместе с другими без всяких кастовых предрассудков и т. п. «Это, — сказал он, — все мелочи, с которыми мы легко справились бы. Само собой разумеется, что юноши явились бы в Россию с некоторым знанием русского языка, в котором они там, на месте, быстро усовершенствовались бы. Мы послали бы, конечно, интеллигентных и способных молодых людей, с достаточными познаниями в разных науках».

В заключение мой собеседник просил меня навести справки по интересующему его вопросу, и притом как можно скорее и по возможности совершенно негласно. «В случае неудачи, — добавил он, — нам останется только попытать счастья в Японии, что, по некоторым соображениям, нам не хотелось бы делать». Я сказал ему, что дело очень быстро сделано быть не может, но что я надеюсь дать ему окончательный ответ не позже начала или середины марта нового стиля.

Разговор мой с Тилаком изложен мною здесь, конечно, лишь в общих чертах. Кроме приведенных слов моим собеседником высказано было еще немало фраз и намеков, из которых я мог вывести следующие предположения. Умеренные члены национальной партии надеются путем определения нескольких юношей в русские военные школы вынудить англичан либо открыть такие школы в Индии, либо допустить индусов в свои военные школы в Англии. Туземные князья желают этим путем создать корпус офицеров, которые могли бы поставить их собственные войска на должную высоту, помимо англичан, а равно устранить возражение последних, что в Индии нет компетентных людей для занятия высших военных должностей, начиная с батальонного командира. В числе этих князей первое место занимает, по-видимому, магараджа гаэквар бародский ⁴. Наконец, крайние националисты, к которым принадлежит и сам Тилак, имеют в виду необходимость создать компетентных руководителей — индусов для неизбежной со временем, по их мнению, открытой борьбы с английским деспотизмом. К России они обращаются потому, что, невзирая на временные наши неудачи на Дальнем Востоке, они не утратили веры в могущество ее, [262] в возможность, почти неизбежность в будущем нашествии ее на Индию для изгнания из нее англичан, и, в частности, в высокую степень постановки в ней военного воспитания. К России их привлекает, кроме того, обходительность русских и их симпатичное отношение к восточным народам, чего они не могут ожидать ни в одной из других европейских стран. Япония стоит у них на втором плане, во-первых, потому, что она как союзница Англии и по крайней мере в настоящем стесненном ее положении не решится, вероятно, возбудить против себя неудовольствия англичан; во-вторых, потому, что японские офицеры, по их мнению, более храбры, чем основательно подготовлены, и, в-третьих, потому, что они верят в окончательное поражение японцев. Но в случае отказа России открыть им двери своих военных училищ, они по необходимости обратятся к Японии. Если бы им удалось поместить своих юношей в русские военные школы и если бы со временем оказалось, что возвращение для них в Индию небезопасно, то юноши эти, вероятно, остались бы в России, приняли бы русское подданство и поступили бы там на службу впредь до того времени, когда им откроется возможность вернуться на родину.

Все это, как уже сказано, я вывел из некоторых не вполне определенных рассуждений и намеков Тилака, но мне кажется, что выводы эти соответствуют действительности.

Представляя о вышеизложенном на благоусмотрение вашего превосходительства и почтительнейше прося снабдить меня указаниями, беру на себя смелость высказать следующее мое мнение по настоящему делу.

Вопрос о том, как смотрят на нас индусы и как они к нам относятся, не может быть для нас безразличным. Бог знает, до каких пор Россия в состоянии будет спокойно терпеть вызывающую и недоброжелательную нам политику Англии и к чему ход событий может нас привести; а борьба с Англией неизбежно должна вызвать с нашей стороны движение на Индию. Как бы трудно осуществимой и даже фантастичной ни была мысль о завоевании нами Индии и как бы далеки мы от нее ни были, обстоятельства могут нас вынудить прибегнуть к походу в эту страну, и тогда, разумеется, будет далеко не безразлично, как отнесутся к нам коренные жители ее. В настоящее время едва ли один процент даже вполне образованных индийцев имеют мало-мальски правильное представление о России по той простой причине, что здесь неоткуда и черпать таковое. Чем более руководящие слои индийской интеллигенций будут знакомиться с нашею страною и проникаться уважением к ней, тем число наше сторонников в Индии будет, очевидно, возрастать. Индийский национальный конгресс уже не фикция, а сила, с которой англичанам приходится ныне до известной степени считаться и которая приобретает все большее влияние на массы населения. Если б несколько сыновей индийских князей получили воспитание в России и явились потом нашими [263] поборниками в Индии, то этим распространению доброй славы нашей в этой стране был бы дан значительный толчок. Вслед за этим мог бы возникнуть прилив индийской молодежи в наши гражданские школы, какой замечается теперь в Японии, начала бы развиваться взаимная торговля и т. д. Но если б даже этих благ для нас от этого и не воспоследовало, то желание членов Конгресса послать сыновей своих в Россию заслуживало бы внимания нашего, хотя бы только в видах предотвращения сближения их с Японией. Отказ с нашей стороны открыть им доступ в наши военные школы, несомненно, побудит их обратиться к нашим теперешним врагам, которые едва ли и после неудачного для них исхода войны откажутся от мечты объединения народов Азии под своей гегемонией.

В Англии факт поступления молодых индийцев в русские школы произведет, конечно, сильное впечатление. Родители этих юношей, несомненно, навлекут на себя большое неудовольствие, но такие люди, как гаэквар, знают, что они делают, и, в сущности, нельзя себе представить, каким образом англичане могли бы к ним придраться, не навлекая на себя обвинения в вопиющем нарушении чужой свободы, — обвинения, которое даже лорд Керзон ⁵ побоялся бы, вероятно, навлечь на себя. Что касается нас, то с политической точки зрения мне кажется, что английское правительство едва ли рискнуло бы обратиться к нам даже с простым запросом по этому поводу, а с нравственной точки зрения это было бы лишь очень незначительным возмездием с нашей стороны Англии за широкое пристанище, которое она дает нашим революционерам. Вернее всего, что англичане поспешат удовлетворить желание индийцев и откроют военную школу в Индии, а вместе с тем и доступ индийцам к высшим офицерским должностям, по крайней мере в туземной армии, на чем вопрос и будет исчерпан. Но и это последнее обстоятельство будет для нас не без выгоды, так как оно сделает туземную армию еще менее надежною, с точки зрения англичан, чем теперь.

По всем соображениям я решаюсь высказать мнение, что было бы желательно удовлетворить желание членов Индийского национального конгресса, от имени которых говорил Тилак, и разрешить, хоть в виде опыта, некоторым индийским юношам поступить в наши военные училища.

Ввиду большой секретности настоящего дела и ввиду крайней медленности, с которою до меня доходят пакеты из Петербурга по единственному верному пути — через Париж, я беру на себя смелость почтительнейше просить ваше превосходительство не отказать уведомить меня о решении по этому вопросу по телеграфу или шифрованною бумагою via Бриндизи.

С глубоким почтением и проч.

АВПР, ф. Посольство в Лондоне, д. 1, 899, л. 165-170. [264]

Из донесения В. О. Клемма о встрече с Тилаком от 5/18 марта 1905 г.

Брамин Гангадхар Тилак зашел ко мне за ответом. Я сказал ему, что, по полученным мною из Петербурга точным сведениям, иностранные подданные принимаются в наши военноучебные заведения не иначе, как с разрешения их правительств. [Клемм посоветовал Тилаку направить индийских юношей во французское военно-учебное заведение, с тем чтобы «при первой возможности перейти в Россию»]. На это Тилак сказал, что и он и его друзья пришли уже к тому заключению, что в настоящее время было бы, вероятно, не совсем удобно посылать молодых людей в Россию. Он намекнул при этом на внутренние осложнения в России, которым здешняя печать всячески силится придать характер полной революции. «Мысль о Франции, — сказал он, — совсем не приходила нам в голову, и я не премину обсудить ее с моими друзьями. Это действительно самый лучший и простой выход для нас»... В заключение он сказал, что он даст мне знать, к какому решению они придут.

На прощанье я не преминул внушить Тилаку, чтобы сам он и его друзья относились крайне осторожно к сообщениям английских газет как о внутренних событиях в России, так и относительно войны. На это Тилак заметил, что недоброжелательство англичан к России им хорошо известно, так же как и недобросовестность английской печати.

АВПР, ф. Среднеазиатский стол, д. 932, л. 49-50.

Телеграмма В. О. Клемма от 27 апреля/10 мая 1905 г.

Тилак, с которым имел свидание, желает послать [в] Европу для получения высшего военного образования двух людей, из которых один — тридцатилетний капитан туземной армии, другой же — почти что окончивший курс университета юноша. Он просит нас пристроить этих людей как можно скорее к русской или французской офицерской школе. Если это не удастся, он намерен выслать их в Америку. Тилак отказывается послать мальчиков в кадетский корпус, пока не услышит из уст зрелых соотечественников, каковы обстоятельства в Европе для военного образования индусов. Индусы готовы к отъезду и ждут лишь ответа вашего высокородия.

Телеграмма В. О. Клемма от 2/15 мая 1905 г.

Тилак просит [в] виде опыта содействовать возможно скорее приему [в] французское военно-учебное заведение одного [265] отставного капитана туземной армии и одного юноши с университетским образованием. Оба готовы к отъезду.

АВПР, ф. Генеральное консульство в Бомбее, д. 28, л. 2.

Донесение В. О. Клемма от 23 августа/5 сентября 1905 г.

Уже два раза брамин Бал Гангадхар Тилак через доверенное лицо справлялся у меня, в каком положении находится дело о принятии в французскую военную школу двух индийцев, упомянутых в моей телеграмме от 2/15 мая сего года. Ввиду сего почтительнейше прошу Ваше превосходительство уведомить меня по телеграфу, есть ли надежда получить согласие французского правительства на поступление индийцев в одно из военных учебных заведений Франции. Один из кандидатов, отставной капитан Мадхаврао Джадхао, уже выехал в Париж, откуда в случае отказа французского правительства он отправится, вероятно, в Америку. По просьбе Тилака я позволил себе снабдить его рекомендательным письмом к нашему генеральному консулу.

АВПР, ф. Среднеазиатский стол, д. 932, л. 154.

Из письма российского генерального консула в Париже А. Н. Карцова от 13126 октября 1905 г. (о переговорах с французскими властями по вопросу о принятии Мадхаврао Джадхао во французское учебное заведение)

Переговоры по сему предмету не привели к желаемому результату, так как французское правительство ввиду своих дружественных отношений с Англией не сочло возможным удовлетворить сие ходатайство.

[После такого же отказа бельгийского правительства российское министерство иностранных дел дало поручение посланнику в Берне.]

...Исходатайствовать согласие швейцарского правительства на прием Мадхаврао в одну из местных военных школ. Ныне Д. С. С. ⁶ Жадовский уведомил, что начальник военной части Миллер заявил, что в виде исключения Мадхаврао будет допущен на военный курс под нравственным ручательством русского правительства в добропорядочности поведения и уважении к установленной дисциплине.

АВПР, ф. Генеральное консульство в Бомбее, д. 28, л. 7. [266]

Донесение В. О, Клемма от 10/23 декабря 1905 г.

На днях посетил меня брамин Гангадхар Тилак, просивший об определении в одно из европейских военно-учебных заведений молодых индусов. Я тотчас же ознакомил его с содержанием секретного письма ко мне управляющего 1-м департаментом от 13 октября сего года за № 1635, которое дошло до меня лишь в последних числах ноября. Я должен пояснить при этом, что из предосторожности я с Тилаком совсем не переписываюсь и потому должен был ожидать его прихода ко мне без вызова. Выслушав содержание упомянутого письма, Тилак сказал, что ему уже известно об этом счастливом для них обстоятельстве из писем капитана Мадхаврао Джадхао и что он явился поблагодарить меня за хлопоты и просит довести до сведения императорского правительства о глубочайшей благодарности его и его партии за оказанное ему содействие. «Мы все сознаем, — добавил он, — что бесконечно обязаны русскому правительству, так как сами мы никогда ни под каким видом не достигли бы этого желанного успеха». За нравственность и безупречность поведения капитана Мадхаврао Джадхао можно, по словам Тилака, спокойно ручаться. Он не сомневается также, что швейцарское начальство, убедившись в дисциплинированности и добросовестном отношении к делу этого офицера, не откажется впоследствии открыть двери своих военных школ я для других молодых индусов.

АВПР, ф. Среднеазиатский стол, д. 1122, л. 54.

Другое донесение В. О. Клемма, также датированное 10/23 декабря 1905 г.

Во время последнего свидания моего с Тилаком он коснулся вопроса о патриотическом движении и открыто сознался мне, что им прикрывается только цель бойкотировать специально английские изделия, главным образом пряжу и ткани, которых Великобритания ввозит в Индию более чем на 22 миллиона фунтов стерлингов в год. «Мы сами понимаем, — добавил он, — что Индия не в состоянии удовлетворить собственные свои нужды и что нам не обойтись без привозных товаров, например, более тонких сортов пряжи, которые у нас не выделываются. Но мы не хотим только иметь их из Англии». К этому он тотчас же присовокупил, что одною из целей его прихода ко мне было именно желание просить меня узнать и сообщить ему цены на тонкие сорта русской пряжи от № 40 до № 100 примерно, а равно адреса русских фирм, торгующих таковою. По его словам, бомбейские фабриканты где-то вычитали, что в [267] России замечается перепроизводство такой пряжи, так что она даже вывозится в Германию по очень низкой цене, а потому фабриканты эти собираются завязать отношения с Россиею. Я обещал, разумеется, Тилаку полное содействие в этом отношении. Но вместе с тем заметил, что англо-индийское правительство, вероятно, вступит в борьбу с иностранной конкуренцией путем наложения дополнительных пошлин на иностранные товары, как только оно заметит, что индийцы отдают последним предпочтение. На это Тилак возразил, что это маловероятно, так как иностранные правительства могли бы ответить на это репрессиями, и что, наконец, на это потребуется время, в течение которого английской промышленности уже нанесен будет известный ущерб. Во исполнение просьбы Тилака я вместе с сим вхожу в сношения с Департаментом торговли о сообщении мне цены на тонкую пряжу и о высылке мне, по возможности, образцов таковой...

АВПР, ф. Среднеазиатский стол, д. 932, л. 199.

Из донесения В. О. Клемма от 6/19 января 1906 г.

Вчера мне удалось вызвать к себе брамина Гангадхара Тилака. Сведения, сообщенные им относительно капитана Мадхаврао Джадхао, сводятся к следующему. Он уроженец Бароды... ему лет тридцать приблизительно, служил в бародских войсках в пехоте и кавалерии, состоял адъютантом при гаэкваре, жалованье получал сто двадцать пять рупий в месяц. По познаниям в военном деле он считается выдающимся среди туземных офицеров и любит свое дело. Гаэквар брал его с собою в поездки в Англию и Францию, и кроме того он недавно побывал в Японии. Он продолжает еще числиться на службе, но верно скоро получит отставку, ввиду того, что гаэквар опасается навлечь на себя гнев правительства, если его поступление в швейцарскую школу обнаружится. Гаэквар виделся с ним недавно в Париже и Берне и пытался, по-видимому, отговорить его от этого шага...

Тилак подтвердил свое прежнее заявление, что материальное положение этого офицера вполне обеспечено партией, пославшей его, и что последняя готова дать денег на это дело, сколько бы ни потребовалось. Затем он тут же предложил внести в консульство 1000 рупий с тем, чтобы наша Миссия в Берне открыла соответствующий кредит Мадхаврао в Берне. На это я изъявил согласие. Как только деньги будут внесены, донесу об этом Вашему превосходительству по телеграфу.

АВПР, ф. Среднеазиатский стол, д. 1122, л. 60. [268]

[Дополнительные сведения о капитане Мадхаврао Джадхао, полученные «со слов Тилака»]

Он уроженец Пуны и несомненно принадлежит к партии патриотов, мечтающих если не о свержении британского владычества, то по крайней мере о полной автономии Индии. Цель изучения им военного дела в Европе очевидно та, чтобы со временем, в случае надобности, он мог принять командование над отложившимися от англичан туземными войсками или над повстанцами. Что касается его личного имущественного положения, то мне пока о нем ничего не известно; но я должен заметить, что содержание его лежит на обязанности пославшей его партии. При первой же беседе с Тилаком по этому делу я предупредил его, что это будет стоить довольно дорого, но он возразил, что за деньгами дело не станет... К сожалению, как я уже заметил в секретном донесении от 10/23 декабря за № 106, я лишен возможности вызвать к себе Тилака, но я полагаю, что он скоро сам явится опять ко мне по делу о пряже... Тогда я не премину расспросить его подробно о Мадхаврао, а равно внушить ему необходимость снабжать этого офицера достаточными денежными средствами.

АВПР, ф. Среднеазиатский стол, д. 937, л. 10.

Телеграмма В. О. Клемма от 21 января/3 февраля 1906 г.

Тилак внес мне 66 фунтов, прося открыть кредит капитану Мадхаврао в миссии в Берне, сказав ему, что деньги от Пикчурфренд.

АВПР, ф. Среднеазиатский стол, д. 1122, л. 56.

Донесение В. О. Клемма от 26 января/7 февраля 1906 г.

Согласно секретной телеграмме Вашей от 21 января, вместе с сим посылаю в Миссию в Берне переводом 1670 франков, полученных по курсу за 1000 рупий и внесенных Тилаком в субботу. Никаких объяснений при этом Миссии дать не могу за неимением шифра для сношений с Берном. Внося означенные деньги, Тилак выразил надежду, что их хватит капитану Мадхаврао на некоторое время, но добавил, что в случае надобности он готов послать еще. Он просил выдать деньги этому офицеру частями или полностью, как он того пожелает, и сказать [269] ему, что они посланы лицом, известным ему под названием «Пикчур френда». Об этом почтительнейше прошу известить Миссию в Берне.

АВПР, ф. Среднеазиатский стол, д. 1122, л. 62.

Из донесения российского поверенного в делах в Берне В. Р. Бахерахта от 23 июня/7 июля 1906 г.

На днях меня посетил капитан Мадхаврао Джадхао, слушающий в настоящее время курс военных наук в Инвердане...

Желание его принять русское подданство, по-видимому, возникло из опасения возбудить против себя, при возвращении в Индию, преследование английских властей за его деятельность в Европе. Ныне капитан Мадхаврао отказался от этого, полагая, вероятно, что принятие им русского подданства не освободит его от преследований, а скорее увеличит возможность таковых.

Письмо директора Первого департамента Министерства иностранных дел А. А. Нератова от 17/30 августа 1907 г. исполняющему обязанности консула в Бомбее С. В. Чиркину

Ввиду предстоящего заключения соглашения между Россией и Англией и нового направления, которое, естественно, должна принять теперь наша общая политика по отношению к последней, императорское правительство представляет крайне неудобным продолжать оказывать поддержку, при посредстве Миссии в Берне, обучающемуся в Швейцарии военным наукам индусу Мадхаврао Джадхао. Поэтому посланнику в Берне было поручено воспользоваться тем, что уже в конце 1906 г. капитан Мадхаврао собирался покинуть Швейцарию, прекратить под тем или иным предлогом могущие лишь компрометировать нас сношения с названным лицом...

Ввиду состоявшегося ныне подписания русско-английского соглашения Вам надлежит тщательно воздерживаться от всего, что противоречило бы дружественному духу, которым проникнуто это соглашение, и в особенности избегать дел, подобных настоящему, которые без всякой нужды и — ввиду изменившихся ныне обстоятельств — без всякой пользы для нас могут лишь компрометировать нас в глазах англичан.

АВПР, ф. Генеральное консульство в Бомбее, д. 29, л. 15. [270]

Донесение консула А. А. Гейкинга от 22 июля/4 августа 1908 г.

За последний истекший месяц враждебное отношение индийского народонаселения к англичанам не улеглось, но скорее еще возросло. Со своей стороны, англичане продолжали применять репрессивные меры привлечением к законной ответственности редакторов газет, напечатавших статьи мятежного содержания, ораторов, произносивших речи революционного- направления, и бунтовщиков, чинивших публичные беспорядки и оказавших властям явное сопротивление.

Так, например, издатель газеты «Kal» был осужден за напечатание мятежных статей, некий Гари Сарватама Ра наказам за революционные статьи в издаваемой им же на телегусском ⁷ языке в Безваде газете «Swaraj», издатель выходящей на маратском языке газеты «Arunadaya» попал под суровую кару за статью, в которой он старался возбудить ненависить индийцев, против англо-индийского правительства. Экстремист Этирай Сурендранат Ареа, основатель революционного общества Chenai Jenna Sangam, арестован за возбуждающие толпу против правительства речи, некий Готилал Варма присужден в Алигархе к семилетней ссылке за отправку телеграммы мятежного содержания газете «Bande Mataram» и за хранение писем, указывающих способ учинения бомб высокой взрывчатой силы. В Калькутте судья вынес приговор шести бенгальцам, во владении которых найдены были взрывчатые вещества. Наконец, несколько человек, бросавшие камни и чинившие беспорядки после осуждения издателя газеты «Hind Swaraj», были присуждены к. тюремному заключению.

Но самым громким делом, имевшим тяжелые последствия для публичного порядка в Индии, был уголовный процесс против издателя маратской газеты «Кесари», известного пунского брамина Тилака. Это интересное судебное дело разбиралось в Бомбее под председательством парсийского судьи Давара с девятью присяжными заседателями, из которых двое были парси ⁸ и остальные — англичане. Преобладание англичан в составе присяжных, оказавшее сильное влияние на их вердикт, было решено по жребию из общего числа 242 европейцев и 158 индийцев, стоявших на списке выбираемых.

Привлечением Тилака к ответственности правительство доказало бесповоротную свою решимость бороться против революционного движения, ибо этого высокообразованного и ловкого адвоката и ориенталиста не без основания здесь считают отцом экстремистов и лидером бенгальских националистов. Он давно возбудил против себя подозрение выражением симпатий к бомбометателям. Но ближайшим поводом к его аресту служил ряд при сем прилагаемых статей, публикуемых в органе на маратском языке «Kesari», в котором Тилак старался вселить в своих маратских читателей ненависть к англо-индийскому [271] правительству и превозносил бомбу как “обворожительный амулет” и новое чудное средство для водворения нового порядка. Он при этом часто ссылался на Россию, говоря, что даже российский царь должен был повиноваться бомбе, и хотя он многократно сделал попытки покончить с Думою, он, наконец, был принужден признать ее существование по необходимости. В одной из статей Тилака, перевод которой мне, к сожалению, не удалось достать, этот последний подробно распространился на Россию с тем, чтобы доказать, что конституционный строй и гражданские свободы в нашем государстве были дарованы лишь путем устрашения правительства бомбами. Мне показалось необходимым частным образом поставить прокурора в известность о действительных обстоятельствах, под которыми в России был водворен конституционный строй, и особенно о том, что наше правительство никогда не поддалось устрашению и на революционное направление двух первых дум и деяния бомбистов хладнокровно ответило мерами реакционными, как, например, сужением избирательных прав и т. д. Когда прокурор произнес свою речь, он не преминул упомянуть о том, что приведение Тилаком России, как пример политического успеха бомбометания, вовсе не соответствует действительности. Слова прокурора, относящиеся к этому, подчеркнуты красными чернилами на прилагаемой при сем вырезке газеты «Times of India» от 23 июля.

На суде Тилак не пользовался услугами адвоката, защищался сам и произнес продлившуюся пять дней речь, в которой он часто совершенно забывал, что защищается, а вместо того направил страстные обвинения против существующего в Индии строя и угодил судье и присяжным разными инсинуациями, не: могущими принести ему пользы. Он открыто метил в мученичество, и когда по вынесении вердикта присяжных (7 англичан отдали свои голоса за виновность, остальные 2 присяжных — парси вотировали «не виновен») судья объявил свой приговор, осуждающий Тилака к 6 годам и к уплате 1000 рупий, то этот последний торжественно воскликнул: «Высшая власть правит над участью людей и наций, и может быть, что для моего дела (cause) мое страдание будет более благоприятно, чем была бы моя свобода».

Из прилагаемого при сем портрета Тилака можно угадать его решимость и неустрашимость. Он из себя представляет интересный тип ярого революционера. Ввиду того, что я пользовался отличным почетным местом on the bench, т. е. рядом с судьей, я мог следить за всеми движениями и выражениями лица Тилака. Он действительно производит впечатление человека крайнего направления, и не удивительно, что англичане боятся оказываемого им влияния.

Ближайшие последствия осуждения Тилака так и озадачили правительство, и еще неизвестно, какие оно будет иметь последствия в будущем. За исключением английских и [272] движущихся в фарватере ост-индского правительства индийских газет, пресса не только крайних, но и умеренных партий высказала свою симпатию Тилаку и критиковала в более и менее резких выражениях приговор, выпавший на его долю. Так, например, бомбейская газета «Bombay Samachar» выставляет на вид, что приговор над Тилаком неправилен, раз присяжные, за исключением двух парси, не владели маратским языком, на котором инкриминируемые статьи Тилака были написаны. Газета «Bande Mataram» содержит следующее излияние: «Иди, Тилак, твое тело может быть уничтожено, но твой пример будет вдохновением для всех содержимых под стражею. Твои цели врежутся в твое тело, но в одно и то же время послужат стимулом для всех сердец в стране к исполнению их долга». Орган умеренных «Phoenix» спрашивает, предполагают ли англичане подобными процессами и наказаниями вожаков националистического движения остановить настоящее брожение и недовольство в стране и думают ли они, что такими мерами можно заручить английскому владычеству более популярности между индийцами. Листок «Mahratta» упоминает о том, что Тилак посвящал свою жизнь служению родине и работал над политическим воспитанием страны. «Gujaratee» находит, что приговор над Тилаком слишком строг, и «Rast Gottar» высказывает свою полную симпатию с осуждением. Газета «Sari vatan» высказывается против самого привлечения Тилака к ответственности, предполагая, что предпринятое разбирательство судебного дела против Тилака вызовет опасное брожение. Того же мнения бомбейский орган «Indu Prakash», предупреждая своих читателей, что осуждение Тилака будет чревато серьезными последствиями, и прибавляет: осуждение Тилака, может быть, правильно по закону и служит выражением власти, но оно несправедливо и лишено всякого отцовского снисхождения. Оно не является тактичным для заручения себе симпатии, не есть дело дальновидного практического государственного человека. «Dnyan Prakash» провозглашает траур всей Индии по несчастию, жертвою которого пал Тилак. «Rashtramat» упоминает, что из девяти присяжных 2 парси дали свои голоса за невиновность Тилака, и не скрывает своего волнения по поводу осуждения его. Наконец, вся туземная пресса Мадрасской провинции вооружается против осуждения Тилака.

По случаю приближающейся годовщины провозглашения движения свадеши и бойкота английских товаров 7 августа 1905 года известный Бабу Сурендранат Банерджи ⁹ устроил в Калькутте сборище, на котором он назвал наказание Тилака незаслуженным и чрезвычайно строгим. Мы всегда будем стремиться, продолжал он, к самоуправлению наподобие уже существующего в других британских колониях, и свадешизм послужит нам великим средством для промышленного и политического возрождения. Успех нашего движения уже превзошел всякие ожидания, и все более укрепляется национальный дух [273] Индии. Велики перспективы, открывающиеся перед нашим народом в будущем. Другой Бабу, Сасанко Джибан Рой, на сборище, состоявшемся также в Калькутте под председательством издателя «Modern Review» Раманундро Чутерджи, воскликнул: “Пусть сошлют Тилака, на его место встанут сто Тилаков. Народ проснулся, и никто уже не может подавить национальную жизнь Индии”.

Симпатии к Тилаку приняли еще более осязательную форму закрытием лавок и заявлением национальной стачки и учинением публичных беспорядков в разных городах чуть ли не по всей Индии. Но движение дошло до своего апогея в Бомбее, где мятеж принял опасные формы. Уже до осуждения Тилака судья, присяжные, редакции английских газет и т. д. были завалены угрожающими письмами, один образец которых при сем приложен в копии. Судья Давар получил не менее 60 таких писем, и стачка началась еще до окончания процесса. Бомбей служит промышленным центром Индии и имеет большое население фабрично-заводских рабочих. Весь этот люд перестал работать. Заводы остановили свое производство, базары прекратили торговлю, и большие массы праздношатающегося народа стали выбивать окна европейских домов, разрушать газовое освещение и нападать на прохожих-европейцев и совершать разного рода безобразия и хулиганство. Полиция скоро не оказалась в силах держать толпу в покорности, и войска были вызваны на помощь со включением артиллерии. Толпа приняла их градом камней, и после бесполезных увещеваний началась стрельба. Беспорядки продлились почти две недели, и за это время убито без малого двести индусов, по приблизительному подсчету. Положение европейцев было далеко не завидное. В городе имелось войско количеством не более 5000 человек, оказавшихся далеко не достаточными для водворения порядка в городе с населением в слишком миллион жителей. Были в предместьях случаи осаждения домов европейцев, защищавшихся выстрелами из ружей и револьверов. Европейцы сбежались в европейском квартале — Fort — и расквартировались там по домам.

Замечательно, что за все время продолжавшихся беспорядков у ни одного индуса не оказалось огнестрельного оружия, ни бомб; их агрессивность ограничивалась швырянием камней и разорением имущества. Этот факт доказывает бдительное надзирание полиции над ввозом и продажею оружия и, с другой стороны, робость и боязливость индусов. Англичане, относящиеся так осторожно к человеческой жизни в самой Англии, здесь не стеснялись пустить в ход огнестрельное оружие, тогда как в этой крайней мере, собственно говоря, еще не было необходимости. Чрезмерно жестокий отпор был признаком слабости. Англичане пытались устрашить индусов жестокостью предпринятых против них мер, хорошо соображая, что за неимением на месте достаточного количества войск они подвергались [274] опасности быть подавленными бессметным количеством туземцев... Бомбейский губернатор, сэр Джордж Кларк, старался смягчить неблагоприятное впечатление, произведенное крайними мерами полиции и войска, посещением раненых в лечебницах, но все-таки бомбейская бойня поведет к дальнейшему ожесточению индийцев против англичан. В Берампоре уже появился на улице аншлаг, в котором народ подстрекается к оптовому убийству белых, будто бы необходимому для возрождения народа.

Возрастающая ненависть индийцев к англичанам высказывается при самых разнообразных случаях. Так, например, а Калькутте во время игры в футбол в присутствии и деятельном: участии громадной толпы индийцев завязалась драка и свалка между англичанами и туземцами. Почти все европейские игроки получили более или менее серьезные повреждения. Полиция, пытавшаяся водворить порядок, подверглась нападению и оказалась бесполезною.

Все эти тревожные признаки глубоко обеспокоивают англичан. Правительственные круги еще не потеряли надежды привлечь индийцев на свою сторону разными политическими уступками по отношению к самоуправлению, но частные люди упали духом и прямо заявляют, что по истечении 50 лет англичан: больше не будет в Индии. Действительно, трудно предвидеть,, каким образом англичанам ладить с “свадеши” и “сварадж”. Одно направлено к экономической самостоятельности Индии, тогда как главный интерес британского владычества над Индией состоит в ее искусственном экономическом порабощении и высасывании ее ресурсов метрополиею, другое — сводится к политическому отторжению страны от Англии. Предполагаемые англичанами политические уступки для успокоения разбушевавшихся националистических волн будут только паллиативами, не могущими противодействовать все более распространяющимся опаснейшим для английского владычества мятежным движениям.

Копии настоящего донесения препровождаются в императорское посольство в Лондон и туркестанскому генерал-губернатору.

С глубоким почтением и таковой же преданностью имею честь быть,

милостивый государь,
Вашего превосходительства
покорнейшим слугою
Бар. Гейкинг (подпись)

АВПР, ф. Генеральное консульство в Бомбее, д. 947, л. 65-68.

Комментарии

1. Здесь и далее В. О. фон Клемм адресовал свои донесения Н. Г. Гартвигу.

2. Б. Г. Тилак был предан суду по обвинению в «подстрекательстве индийцев к мятежу» в сентябре 1897 г. и приговорен к 18 месяцам строгого тюремного заключения. См.: Гольдберг Н. М. Бал Гангадхар Тилак — вождь демократического крыла национального движения в Махараштре, — Национально-освободительное движение в Индии и деятельность Б. Г. Тилака. М., 1958.

3. Раджа — правитель индийского княжества, находившегося под полным контролем английских колонизаторов. В колониальной Индии их насчитывалось более 600.

4. Барода — княжество в Западной Индии. Гаэквар — титул правителя этого княжества.

5. Д. Н. Керзон — вице-король Индии в 1899-1905 гг.

6. Д. С. С. — действительный статский советник — четвертый гражданский чин в царской России по табели о рангах.

7. На языке телугу.

8. Парсы — немногочисленные потомки выходцев из Ирана, переселившихся в Индию в VII-X вв. Живут в основном в Бомбее. Характерно, что англичане избрали в качестве присяжных их, а не коренных индийцев в надежде, что парсы поддержат обвинение против Тилака.

9. Сурендранатх Банерджи (1848-1925) — видный деятель индийского освободительного движения, один из основателей и лидеров Индийского национального конгресса.

Текст воспроизведен по изданию: Русские путешественники в Индии XIX - начало XX вв. Документы и материалы. М. Наука. 1990

© текст - Райков А. В. 1990
© сетевая версия - Тhietmar. 2014
© OCR - Станкевич К. 2014
© дизайн - Войтехович А. 2001
© Наука. 1990