СРЕДНЕВЕКОВЫЕ ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ
ВОСТОКА И ЗАПАДА

«ДЖАНАМ САКХИ» - ПАМЯТНИК ЛИТЕРАТУРЫ РАННЕГО СИКХИЗМА

Слово «джанам» означает «рождение, воплощение», «сакхи» (производное от морфемы «глаз»)— «свидетельство». Таким образом, «джанам сакхи» — засвидетельствованные рассказы об эпизодах из жизни основателя сикхизма гуру Нанака, призванные разъяснять те или иные строки из священной книги сикхов «Ади Грантх». В «Джанам сакхи», памятнике сикхской литературы, верующие сикхи склонны видеть пересказанную очевидцами подлинную биографию гуру Нанака (1469-1539). В действительности же наиболее ранние из рукописных рецензий «Джанам сакхи» относятся к XVII-XVIII вв., поэтому речь может идти лишь о том, как изображали жизнь и учение первого гуру религиозные авторы, жившие много позже его кончины. Не исключено вместе с тем, что хотя бы некоторые из соответствующих историй представляют устную традицию, существовавшую уже и в эпоху гуру Нанака. В наше время известны четыре основные рукописные рецензии «Джанам сакхи» — «Пуратан джанам сакхи (ПДжС)», «Михарбанвали джанам сакхи (МДжС)», «Джанам сакхи бхаи Бала», или «Балевали джанам сакхи (БДжС)», «Гйан ратнавали», или «Бхаи Мани Сингхвали джанам сакхи (МСДжС)».

ПДжС представляет собой несколько вариантов собраний текстов, восходящих к общему источнику. Наиболее известны — «Коулбрук», или «Валаитвали джанам сакхи», и «Хафизабад джанам сакхи». Первый был обнаружен в Лондоне в Библиотеке индийской службы в 1872 г. Э. Трумпом. Позднее X. Т. Коулбрук подарил рукопись Библиотеке Восточной Индии, и с тех пор рукопись либо называется его именем, либо именуется «валаитвали», т. е. «заморская». Предпринятое Э. Трумпом в 1877 г. издание «Джанам сакхи» базировалось именно на этой рукописи. Несколько позднее преподаватель лахорского Восточного колледжа Гурмукх Сингх обнаружил в г. Хафизабаде вторую рукопись, впоследствии опубликованную М. А. Маколифом. Эта рукопись и основанное на ней издание именуется «хафизабадской». Оба варианта почти идентичны — различия несущественного характера обнаруживаются лишь в отдельных предложениях и словоформах. Авторство обоих вариантов приписывается одному лицу — некоему Севе Лалу, хотя имеются доказательства того, что это — вымышленная фигура. Исследователи рукописей считают, что запись была осуществлена в первой половине XVII в.

Рукопись МДжС найдена в 1940 г. в гурдваре «Дамдама Сахиб», расположенной в небольшом местечке к югу от Бхатинды (Панджаб). Авторство этой рукописи приписывается традицией Михарбану, внуку четвертого сикхского гуру Рамдаса (1)534-1581). В среде ортодоксальных сикхов эта рукопись и их автор никогда не пользовались признанием, так как Михарбан был тесно связан с сектой мина, вожаки которой, еще начиная со времен Арджуна Сингха (1563-1606), враждовали с остальными сикхами и считались еретиками. Сравнение ПДжС и МДжС обнаруживает большую эрудицию автора последней рукописи: стихи из «Ади Грантха» в ней цитируются точнее, география паломничества гуру Нанака более правдоподобна, отсутствуют описания многих невероятных «чудес», совершенных Нанаком, сами рассказы менее перегружены разнообразными мифопоэтическими деталями и аллюзиями.

Наиболее популярны в сикхской среде сакхи, восходящие к рецензии БДжС. Дешевые современные издания БДжС имеются во многих сикхских семьях, их рассказывают детям. Эти сакхи передаются во время праздников, различных церемоний и ритуалов, связанных с особыми событиями в жизни сикхов. По-видимому, самые ранние варианты рукописи БДжС относятся к началу XVIII в. Таким образом, в сравнении с ПДжС и МДжС — это более позднее собрание. На фоне других коллекций БДжС характеризуется меньшей точностью в передаче собственно биографических подробностей жизни гуру Нанака и соответственно большим пристрастием к вымыслу. Именно этим они и привлекают массового читателя или слушателя. Дополнительную «весомость» БДжС придает и собственно «свидетельский» характер рукописи. Считается, что оригинальная версия этих сакхи была надиктована непосредственно Балой, спутником гуру Нанака, в присутствии гуру Ангада, которого Нанак официально назначил своим преемником.

Авторство МСДжС приписывается Мани Сингху, современнику десятого (и последнего) сикхского гуру Гобинд Сингха (1666-1708). Предполагается, что вторая половина XVII в. и была временем создания сакхи. «Настоящие сакхи» записаны по просьбам ортодоксальных сикхов, обеспокоенных чрезмерной активностью еретиков-мина, распространявших «ложные сведения» о жизни гуру Нанака. Анализ позволил [39] исследователям выявить в МСДжС два пласта — первый, возможно, на самом деле относящийся ко времени правления Г. Сингха, и второй, обнаруживающий многочисленные заимствования из иных рукописных собраний, преимущественно из БДжС. Эти особенности стиля и композиции памятника, а также характеристики языка, весьма близкого к современному стандартному панджаби, позволяют датировать МСДжС временем не более ранним, чем конец XVIII — начало XIX в.

Существуют и другие, менее известные, рукописные собрания сакхи. Из них следует особо отметить приобретенную в 1907 г. Библиотекой индийской службы рукопись «Панджаби Б-40». Начальные сакхи в этой рецензии тождественны соответствующим сакхи хафизабадского варианта ПДжС. Другие сакхи коллекции имеют многочисленные общие места с БДжС (хотя сам Бала, легендарный автор БДжС и спутник Нанака, в них не упоминается). Наконец, имеются и сакхи, представляющие собой более архаичные версии соответствующих историй из МДжС. В целом же сакхи рукописи «Б-40» по языку и стилю изложения наиболее близки к ПДжС и, возможно, являются прототипическими вариантами историй записанных в ПДжС. Рукопись «Б-40» вместе с обширными и тщательными авторскими комментариями к ней была издана и опубликована с сопутствующим английским переводом Мак Леодом. Этому же автору принадлежат и некоторые исследования по философии сикхизма, особенностям истории сикхской литературы и эволюции сикхской общины, В частности, в монографии «Гуру Нанак и сикхская религия» Мак Леод реконструирует на основании анализа памятников сикхской литературы подлинную биографию гуру Нанака.

При чтении «Джанам сакхи» весьма сложно в повествовании реальные события отделить от вымысла. Исторические детали при этом относятся, разумеется, не ко времени жизни гуру Нанака, а ко времени рецензирования и окончательного оформления памятника, т. е. к XVII-XVIII вв. Например, содержащееся в сакхи описание свадьбы гуру Нанака на самом деле—иллюстрация свадебного ритуала, разработанного лишь в XVII-XVIII вв. Теоретически «Джанам сакхи» призваны служить прозаическими комментариями к стихам гуру Нанака (включенным в священную книгу сикхов «Ади Грантх»), однако в действительности акценты при комментировании явно расставляются так, как это было необходимо поздним составителям XVII-XVIII вв. Например, в одной из сакхи гуру Нанаку приписывается высказывание «нет ни хинду, ни мусульманина (на ко хинду: хаи на: ко мусалма:н)». Во включенных в «Ади Грантх» стихах гуру Нанака оно отсутствует. Не исключено, что стихи действительно принадлежали гуру Нанаку и по каким-то случайным причинам не вошли в «Ади Грантх». Более вероятно предположение о том, что неизвестный автор стихов, живший в начале XVII в., поместил эти стихи в сакхи, приписав их гуру Нанаку, дополнительно акцентировав внимание на актуальной тогда теме — возможности равного спасения для представителей обеих основных религий Индии: и индуизма, и ислама.

Внимание индологов «Джанам сакхи» особенно привлекали в качестве источника биографических сведений — реальных и вымышленных — о гуру Нанаке, однако как самостоятельный исторический текст XVII-XVIII вв. и как первый прозаический памятник на панджаби, как произведение, основанное на идеях бхакти панджабской житийной литературы, «Джанам сакхи» никогда не изучался.

Текст памятника представляет также огромный интерес и для индологов-религиоведов, так как, являясь источником сведений о доктрине раннего сикхизма, в идеологическом плане отличается от сакрального «Ади Грантх» не в меньшей степени, чем, скажем, популярный буддизм джатак — от канонического буддизма «Виная-питаки».

Рассмотрим в этой связи, например, проблему, поставленную в двух из нижеприведенных сакхи, — вечную для всех религий проблему божественной справедливости. Почему страдает невинный? Отчего всесильный Бог не обустроит мир так, чтобы порок наказывался, а добродетель торжествовала? Теолог-индуист ответит на эти вопросы скорее, чем христианин, и следуя традиционным объяснениям шастр: в данном рождении человек искупает скверну прошлых существований и его статус в последующем будет определяться суммой прегрешений и заслуг в предшествующих событиях. Основатель сикхизма гуру Нанак дает иной ответ — праведная жизнь может быть вознаграждена уже в данном рождении, и «награда» при этом — божественное озарение. Простому верующему крестьянину-сикху, для которого и составлялись «Джанам сакхи», более импонирует идея вознаграждения в виде горшка золотых монет. Гуру Нанак, вероятно, такой горшок отнес бы к разряду «искушений», привязывающих живое существо к миру сансары, однако обычному верующему сикху подобная награда за добродетельные поступки вполне оправданна и естественна.

Другой показательный пример расхождений между ортодоксальным и народным сикхизмом — это представленное во многих сакхи отношение к чудесам. В принципе сикхская доктрина отвергает веру в сверхъестественное, в совершаемые индуистскими святыми чудеса, в необходимость освященных индусской традицией ритуалов. Соответственно в сакхи «Паломничество к Гангу» гуру Нанак разъясняет [40] верующим бессмысленность поминальных обрядов в отношении предков, ибо поминальная жертва никогда не может достичь мира мертвых. Однако простые крестьяне-сикхи ожидали от своего гуру разнообразных чудес, наглядно доказывающих его «отмеченность» и преимущества над другими святыми. Поэтому наиболее популярными и любимыми становились сакхи, повествующие о подобных чудесах. В частности, одна из самых известных — это сакхи «Паломничество в Мекку», рассказывающая сразу о трех чудесах, сотворенных Нанаком в посрамление мусульманских святых.

Примечательно, что для современных исследователей сакхи, находящихся внутри сикхской традиции, характерно отчетливое стремление к рационалистической мотивации соответствующих чудес. Так, во всех вариантах сакхи о паломничестве в Мекку присутствует упоминание о мгновенном пересечении гуру Нанаком Персидского залива на пути в Мекку, тогда как мусульманским паломникам в Мекку для пешего передвижения по побережью требуется год. Очевидно, что описанное в сакхи чудо Нанака стимулировано прежде всего идеологическими соображениями — стремлением обосновать большую эффективность сикхизма в сравнении с исламом. Однако, отталкиваясь от этого упоминания в сакхи, исследователь-сикх доктор Кирпал Сингх выстраивает цепь аргументов, призванных дать рационалистическую мотивировку выбору морского маршрута гуру Нанаком (через Маскат и Аден) и обосновать временные преимущества именно этого морского маршрута в сравнении с сухопутным, предпочитаемым мусульманскими паломниками.

Для специалистов по сикхизму «Джанам сакхи» представляют значительный' интерес в плане изучения условий формирования и эволюции сикхской доктрины на основе тщательного анализа мировоззренческих концепций, отраженных в различные рецензиях памятника. Такую работу лишь предстоит осуществить индологам.

Практически неисследованной остается и вся лингво-текстологическая проблематика, связанная с памятником, вопросы композиции, стиля и языка «Джанам сакхи». В грамматическом отношении язык памятника характеризуется наличием значительного числа вариантов, передающих один и тот же фрагмент содержания. Некоторые из этих варьирующихся форм представляют различные панджабские диалекты, другие могут быть отнесены к формам диалектов группы «западный хинди». В лексическом плане в памятнике трудно провести четкие границы между хинди м панджаби, и «Джанам сакхи» прекрасно иллюстрирует особый по своему статусу ранненовоиндийский культурный стандарт — литературный «садхбхаша», на котором в обширном регионе всей Западной и Центральной Индии в XIV—XVIII вв. создавались тексты религиозной литературы бхактов.

Рукописи «Джанам сакхи» неоднократно уже в новую эпоху издавались в Панджабе. Одна из наиболее известных — полная критическая публикация памятника под редакцией доктора К. Сингха; текст сопровождается его обширным комментарием, относящимся к месту и времени действия соответствующих сакхи. Это издание использовано и авторами приводимых ниже переводов, так, сакхи «Пусть живут» и «Пусть рассеются по миру», основанные на рецензии ПДжС, брались именно из издания К. Сингха. Из этого же издания были взяты для перевода и сакхи, относимые, в отличие от вышеупомянутых, не к ПДжС, но к другим рецензиям: «Нет ни хинду, ни мусульманина», соотносимая с МСДжС, и соотносимые с той же рецензией «Паломничество в Мекку» и «Паломничество к Гангу». При переводе сакхи «Как золотые сделались угольями» (ПДжС), «Об одном обманщике» (БДжС) и «Еще об одном сикхе» (БДжС) использовалась изданная С. С. Коли антология «Старая панджабская проза» (Авторы выражают благодарность за консультации при переводе сакхи преподавателю кафедры панджабского языка и литературы Чандигархского университета Д-ру Кесару Сингху Кесару, а также переводчику издательства «Прогресс» д-ру Гурбакхшу Сингху).

Для адекватного восприятия содержания сакхи необходимо краткое знакомство с главными вехами жизни и проповеднической деятельностью основателя сикхизма гуру Нанака и важнейшими положениями его религиозно-нравственно-философского учения.

Гуру Нанак родился в 1469 г. в Панджабе в деревне Талванди в семье кхатриев, представителей торговой касты, занимавшей довольно высокое место в кастовой иерархии Панджаба и претендовавшей на происхождение от варны воинов и правителей (кшатриев).

По обычаю уже в юном возрасте гуру Нанак вступил в брак и имел двух сыновей. Скоро он начал тяготиться семейными узами и стал, уделяя мало внимания заботам о хлебе насущном, проводить время в обществе святых аскетов (садху) и предаваться различным формам медитации. Подобный образ жизни беспокоил родителей Нанака. Пытаясь избежать конфликта, старшая сестра Нанака, бывшая замужем за управляющим при дворе Даулат Хана в Султанпуре, пригласила брата пожить у себя. Здесь, в Султанпуре, к гуру Нанаку пришло божественное [41] откровение и он окончательно отверг мирскую жизнь, пустился в странствия. География странствий Нанака хорошо известна, имеется даже (составленная значительно позднее адептами сикхизма) тщательная карта маршрутов его паломничеств. Последние продолжались около 30 лет (приблизительно с 1490 по 1520 г.). Мифологизация паломничеств началась, по-видимому, уже вскоре после кончины гуру, но особый размах приобрела в более поздние эпохи. В итоге география странствий Нанака охватила практически всю известную панджабцам XVI-XVIII вв. культурную ойкумену — от Пекина на востоке до Мекки на западе.

По преданию, в большинстве странствий Нанака сопровождал музыкант-мусульманин Мардана, происходивший из довольно низкой касты дум (мираси). Мардана был, безусловно, историческим лицом, и его диалоги с гуру составляют существенную часть многих сакхи.

Последние годы жизни гуру Нанака прошли в деревне Картарпур, на берегу реки Рави. Оттуда гуру совершал лишь кратковременные визиты в соседние городки и деревни. В 1539 г. гуру скончался, провозгласив перед смертью своим преемником любимого ученика Лахина — при посвящении последний получил имя гуру Ангада.

Учение гуру Нанака вполне соотносимо с доктринами других деятелей индуистского религиозного реформаторства (бхакти). В нем обнаруживаются отчетливые признаки влияния идеологии христианства и ислама (особенно суфийского направления в последнем), однако наибольшее воздействие на него оказала известная в Северной Индии того времени религиозно-философская концепция сайтов. В отличие от бхактов-вишнуитов, поклонявшихся «воплощенному» Вишну (в облике Кришны или Рамы), санты почитали божество, являвшееся средоточием высших духовных и нравственных ценностей и не имевшее конкретного облика. Монотеизм, характерный для всего бхакти, свое законченное выражение находит именно в идеях сайтов. При этом, как обычно, в Индии новые религиозно-философские идеи вполне уживаются со старой терминологией.

Подобно сайтам, гуру Нанак ссылается и на традиционных индуистских богов: творца Брахму, хранителя Вишну, разрушителя Шиву. Однако из текстов сочинений, приписываемых гуру, ясно, что в его системе имена традиционных божеств индуизма — лишь варьирующиеся, предполагающие единого Бога-Абсолюта в качестве означаемого. Единый Бог может называться индуистскими именами Брахма, Вишну, Кришна, Рама, Шива, Хари и т. д. или же, как принято у приверженцев ислама,— Аллах, Худа, Сахиб. Это не меняет его «невоплощенной» и абсолютной природы. Себя Бог-Абсолют являет через посредство «хукам» (букв, приказ) — божественную волю, предопределяющую космический миропорядок, который на уровне человеческих существ эксплицируется нравственным законом кармы.

Концепция воздаяния, или кармы, в философии гуру Нанака близка к общеиндуистской, но акцент делается в первую очередь на свободе воли личности: согласовав свой образ жизни с божественной Волей, индивид способен изменить свою карму, отринуть «этот мир», «мир майи», и обрести конечное Спасение в «том мире», Однако «майя» у Нанака — это не абсолютная иллюзия Шанкары: феноменальный «мир майи» реален, однако как все, обусловленное и состоящее из частей, непостоянен и подвержен разрушению. Поэтому ценности «этого мира» мнимы, они и воплощают суть космической Иллюзии и теряют свою значимость для человека с его кончиной. К иллюзорным «посюсторонним» ценностям индивид прикрепляется из-за своей гордыни (хаумаи), именно она обусловливает проявление в нем дурных страстей: сексуального влечения (кам), гнева (кродх), алчности (лобх), безрассудной привязанности ко всему материальному (мох) и эгоизма (ханкар — следует заметить, что в конкретных текстах хаумаи и ханкар нередко функционируют как синонимы). Концепция хаумаи свойственна и другим поэтам-сантам, например Кабиру, но лишь у гуру Нанака она находит полное воплощение и разработку. Для того чтобы постичь подлинный божественный Замысел (сачх) и услышать божественное Слово (шабад), индивид обязан преодолеть гордыню и, разорвав с иллюзорными «посюсторонними» ценностями и улучшив карму, обрести Спасение. Термины «шабад» (божественное Слово) и «нам» (божественное Имя) во многих случаях используются Нанаком как синонимичные, однако ряд контекстов указывает на их противопоставленность: нам — объект постижения, а шабад — средство, способ общения человека с Богом, в ходе которого последний и являет свою Волю. Постижение божественной Сути у сайтов предполагает момент озарения, интуитивной вспышки сознания; гуру Нанак не отвергает его, но считает, что озарению обязательно должен предшествовать определенный период исканий — подтверждением этому должна служить его собственная биография. В этих исканиях путем к постижению Бота призвана служить медитация. Сама медитативная техника, состоящая в построении имени Бога (нам джапан), заимствована сантами и Нанаком из канонического индуизма, однако гуру Нанак особо подчеркивает то, что повторение не должно носить механического характера, оно предполагает сосредоточенное размышление об истинной природе Бога-Абсолюта, и внутреннее повторение и осмысливание имени Бога (нам симран) есть лишь средство постижения последнего. [42]

Таким образом, выбирая между традиционными для индуизма альтернативными понятиями «(ритуальное) действие — знание», сикхи решительно высказываются в пользу последнего, не отвергая при этом действий, относящихся к технике медитации. Кастовые различия в человеческом обществе также отвергаются доктриной сикхизма, во всяком случае для гуру Нанака они, явно, не были значимы. Однако практическая реализация постулатов сикхизма в кастовом индуистском обществе имела следствием (аналогичные процессы происходили и в христианстве и исламе Индостана) сохранение касты как социального института.

В соответствии с учением гуру Нанака способностью к постижению божественной Истины обладают не все люди, но только те из них, на которых нисходит милость Бога. Последняя обозначается различными терминами: «взгляд», «божественный взор» (надар, назар); «благосклонность», «благодать», «милость» (крипа, дайа, михар, тарас) и др. Причины избранничества простому смертному понять не дано. Божественная благодать не является Спасением для избранного, благодаря ей лишь приоткрывается дверь к Спасению, и сам индивид должен войти в эту дверь и продвинуться дальше. Как и у сайтов, у последователей Нанака большое значение в этом процессе придается наставнику (гуру), при этом наставник не обязательно — учитель-человек: им может быть, например, «внутренний голос», интуитивное озарение и т. п. Наиак в своих произведениях называет «гуру» божье Слово (нам), божественную Истину (сач) и, наконец, самого Бога-Абсолюта. Со времени Нанака в сикхизме берет начало традиция «очеловеченных гуру», первым из которых стал сам Нанак, перед смертью наделивший этой ролью Ангада. За Ангадом последовали еще несколько гуру, по обычаю преемственности, но на десятом гуру — Гобинде Сингхе — традиция прервалась, и для современных сикхов функцию гуру выполняет священная книга «Ади Грантх». Нанак и его последователи разделяют с приверженцами «воплощенного» бхакти идею личной преданности и любви к Богу. Вместе с тем философия гуру Нанака довольно значительное место уделяет и концепции «страха божьего» (бхай), который должен испытывать адепт, признающий безграничную власть Бога-Абсолюта над миром и человеком.

Священная книга сикхов, именуемая «Ади Грантх» («Изначальная Книга») или «Гуру Грантх Сахиб» («Господин Наставник Книга»), получила письменную фиксацию в 1603—1604 гг.: правивший в то время пятый сикхский гуру Арджан продиктовал текст книги записывавшему на слух бхаи Гурдасу. Источником для «Ади Грантха» послужил, согласно традиции, двухтомный манускрипт, его авторство приписывается третьему сикхскому гуру Амару Дасу. В манускрипт входили сочинения первых трех гуру, а также некоторых поэтов-бхактов, идеологически близких, по мнению составителя, к доктрине сикхизма. Считается, что гуру Арджан добавил к протокниге сочинения своего отца — гуру Рама Даса, собственные сочинения и произведения современных ему поэтов-бхактов. Помимо рецензии Арджана, существуют еще две редакции «Ади Грантха», одна из них принадлежит Банно, другая — десятому сикхскому гуру Гобинду Сингху. Большая часть стихов в нижеприводимых переводах сакхи относится к стандартной рецензии Арджана, но стихи из текстов «Пусть живут» и «В то время пяти страхов» в «Ади Грантхе» Арджана отсутствуют и заимствованы из рецензии Банно.

Композиционно «Ади Грантх» состоит из введения, основной части и заключения. При этом ядром введения служит состоящий из 38 строк текст «джапджи» — утренней молитвы сикхов, — созданный самим гуру Нанаком. Заключение содержит разнородные тексты: двустишия Кабира, шейха Фарида, стихи других поэтов-бхактов; здесь же помещена «Раг мала» («Гирлянда рагов»), представляющая собой попытку классифицировать музыкальные темы-раги, на которые поются стихи основной части. Внутри последней — стихотворные тексты расположены соответственна классификационной шкале, заполненной 31, рагом. В пределах каждой группы однораговых стихов аранжировка производится в соответствии с числом строк в стихе; показывается и то, какому гуру принадлежит — реальное или приписываемое — авторство стихов. Для указания на гуру используется термин «махла» (слово неясной этимологии, традиционно его трактуют как «спуск; жилище», но более целесообразным представляется его соотнесение с пракритским «махаллака» — «старый, почтенный», восходящим к санскритскому «махат»), за ним следует цифра — порядковый номер наставника в цепочке гуру (например, «махла 1» —Нанак, «махла 2» — Ангад и т. д.). За отсылкой на гуру следует номер музыкальной нотации (гхар), всего их различалось 17. Так, в сакхи «Пусть рассеются по свету» после стиха «Есть, пить, смеяться, спать — забыли, [что придется] умирать» записано «раг малар, чаупаде, махла 1, гхар 1, 1254». Ее нужно понимать так: «по классификационной шкале рагов стих соотносится с рагом «малар» (27-й раг); это — четверостишие (Чаупаде); его автор — гуру Нанак (махла 1); ему соответствует музыкальная нотация (гхар); стих записан на 1254-й странице рукописи «Ади Грантха» в редакции гуру Арджана». Аналогично трактуются обозначения и при других стихах.

Согласно традиции сакхи понимаются как прозаические комментарии на стихи из «Ади Грантха»: пересказом конкретного события из жизни гуру Нанака [43] доходчиво — как считается — разъясняется содержание соответствующего стиха. Однако семантическая сложность изначальных стихов была различной, и с увеличением временной дистанции между их сложением и последующим функционированием возрастала потребность в дополнительном комментировании — именно этим объясняется появление в сакхи «внутренних комментариев» и «комментариев на комментарий». При этом необязательно расширять информацию: в некоторых случаях для автора или обработчика сакхи исконный — смысл стиха сужается. Например, в «Сакхи о благородном», интерпретируя стихи «хижины, дворцы... разукрашенные снаружи, будучи разрушенными, не нужны», автор комментария опускает упоминание о «разрушенности», сохраняя при этом идею противопоставленности прекрасной формы внутренней пустоте, но пренебрегая идеей бренности этого мира.

Приводимые ниже переводы сакхи со старого панджаби впервые дают отечественному читателю возможность частично ознакомиться с замечательными произведениями сикхской словесности.

Разговор с кази

Сакхи представляет собой комментарий к стиху «Нет ни хинду, ни мусульманина...» из «Ади Грантха», а также к двум другим, тематически сходным стихам. Контекст появления сакхи следующий: во время пребывания в Султанпуре при дворе правителя Даулат Хана гуру Нанак имел привычку ежедневно совершать омовения в реке. Однажды Нанак отправился на реку в сопровождении слуги, разделся, оставил одежду слуге и, войдя в реку, исчез. По распоряжению Хана лодочники внимательно осмотрели дно реки, но никого не нашли. Однако три дня спустя люди увидели Нанака, выходящим из реки на том же месте, где он совершал омовения. Не обратив никакого внимания на собравшуюся толпу, Нанак отправился в свое жилище и весь день провел в полном молчании. Лишь на следующее утро он произнес: «Нет ни хинду, ни мусульманина...». Об этих словах Нанака донесли Даулат Хану, и тот пожелал узнать их подлинный смысл.

«И когда на второй день сообщили Хану, тот в сопровождении кази пришел побеседовать с Нанаком. И спросил кази: «Что это значит, когда ты говоришь: «Нет ни хинду, ни мусульманина»?» И ответил ему Нанак: «Кто свершает долг хинду — хинду, а кто совершает долг мусульманина — мусульманин». И сказал на то кази: «В чем же долг мусульманина?» В ответ досточтимый прочел стих:

«Просто зваться «мусульманином» — трудно, только ставший мусульманином да называется так!» [Шлок, махла 1, вар маджх (141)].

И услыхав эти слова гуру Нанака, кази погрузился в молчание.

Гуру же, вошел мыслями в Бога, стал бродить по окрестностям и, если хотелось ему есть, съедал пригоршню песка, а то и листок ядовитого молочая. В город он совсем не ходил, а коли хотелось ему спать, складывал себе ложе из камней и лежал на них, чтобы не заснуть.

И ват раз собрался было Хан вновь идти к гуру Нанаку, но кази сказал ему: «Ты, мусульманин, и идешь к хинду?! Его сюда призови!» И люди Хана отправились за Нанаком. Тот же сказал им: «Что мне за дело до вашего Хана и кази?!» Воротились люди к Хану и обо всем ему донесли. Хан повелел тогда: «Пойдите к нему и скажите: пусть явится к нам во имя Бога!» И пришел после этого гуру Нанак во дворец к Хану.

Хан же и кази при гуру принялись совершать намаз, и засмеялся тогда гуру. Нанак. «О Хан! — воскликнул кази. — Этот хинду насмехается над нами, творящими намаз!». И спросил Хан у гуру «Досточтимый, отчего ты смеешься над нашим намазам?» Гуру ответил: «Намаз ваш не услышан Богом!» «Отчего ж не услышан?», — [44] вопросил его Хан. И ответствовал гуру: «Когда, предваряя намаз, вы свершали омовение — уджу, души ваши оборотились было к Богу, но, едва лишь вы принялись творить намаз, душа кази, отворотившись от Бога, устремилась к ложной суете, к миру майи. Вот поэтому-то намаз ваш и не был услышан Бором! Ибо когда душа рекущего не утвердилась в Боге, то с чего бы утвердиться душе того, кто слушает?!» И сказал ему кази: «Коли знаешь, скажи, на что же направлялись мысли: мои!» И ответил досточтимый: «В доме твоем недавно ожеребилась, кобылица, а во дворе дома — колодец, вот ты и сосредоточился мыслью на том, что, как бы жеребенок не свалился в колодец!» И услыхав такое, устыдился кази, а потом спросил досточтимого: «О Нанак, ты хинду иль мусульман?» И ответил ему гуру Нанак:

«Кто зовет бхутом, кто — Веталой,
Кто говорит: «Человек бедный Нанак!» [Мару, махла 1, гхар 1 [7] (991)].

И едва только досточтимый произнес эти слова, как Хан воскликнул: «О Нанак, ты отказался от еды и питья, и тело твое никнет!» На что гуру Нанак ответил стихом:

«Лишь от страха пред Богом разрушается тело...» [Сири paг, махла 1 [6] (16Ц.

Паломничество к Гангу

Место действия в сакхи — Хардвар, священный для хинду город в предгорьях Гималаев. Время действия — весенний праздник Васакхи.

«Потом досточтимый направился к Гангу. Идя вдоль реки, он пришел к месту, где собрались праздновавшие Васакхи. Премудрые жрецы и раджи свершали там обряд почитания предков. Досточтимый тогда тоже принялся лить воду из ладони, и люди подступились к нему со словами: «Что ты делаешь?» Он ответил: «Я поливаю свой сад». Люди же возражали: «Как сможет вода достичь сада твоего?» На это досточтимый возразил: «А кому вы даете воду?» — «Предкам», — отвечали ему. «А как далеко до предков ваших», — вновь спросил их учитель. «Сто тысяч йоджан!», — ответили те. «А как же тогда предки ваши получат воду?» — допытывался гуру Нанак. «Всевышний поручил Богу солнца присматривать за этим», — отвечали люди. «Когда мы с молитвой, обращенной к предкам, льем воду и повторяем имя Творца всемогущего, Бог солнца на своих лучах доставляет питье прародителям нашим». — «Так вот, — молвил тогда досточтимый, — водою, что я лью, я устраняю страдание, существующее повсеместно. Душа стремящегося причаститься Знанию моему есть сад, слова мои — капли воды. Знание же мое — это солнце! Солнце, истинного Знания переносит воду слов моих туда, где есть жаждущие познания, и влага утишает пламя страстей в душах людских!» И вняли тогда все, кто там был, таким словам гуру Нанака:

«Тот, кто на конечное Освобождение нацелен, кто Истины жаждет — пусть долго живет!
Устремившийся к святому Знанию и обретший его, натх, гуру и ученик — пусть долго живут!» [Вар бхаи Гурдас]

И, восприняв эти слова, собравшиеся пали к йогам гуру, и досточтимый укрепил их в Истинной Вере». [45]

Сакхи о «благородном»

Прозаический текст сакхи призван служить комментарием к используемым в ней' стихам из «Ади Грантха» Место действия — постоялый двор на окраине расположенного на берегу реки Рави г. Макхдумпура (в древности — Туламба), округ Мултан. Странноприимный дом для сикхов изначально был построен разбойником по имени Саджан (букв, благородный), который грабил и убивал останавливавшихся в нем богатых путников. О преображении злодея в истинно благородного человека под воздействием речей гуру Нанака и повествует сакхи.

«Шел гуру с учениками. Видят: впереди, у ворот странноприимного дома сидит хозяин — в чистых одеждах, на шее — цветочная гирлянда, на лбу — тилак. И, восседая там, говорит «Рам-рам!» всем прохожим, а у ног его стоит новехонький глиняный кувшин с водой для жаждущих — человек любого звания может без боязни подойти и напиться.

Когда приблизились, гуру Нанак сказал Мардане: «Ты, Мардана, ступай-ка к этому дому, но смотри: внутрь не заходи!». — «Досточтимый, — отвечал ему Мардана, — ежели ты со мною, так чего мне бояться?!»

И вот Мардана, одетый в лучшие одежды свои, направился к дому. И тот, что сидел у ворот, человек по имени Саджан (благородный), первым и повстречался с Марданой. А надобно сказать, что жил тот человек для округи как истинный «саджан» — так, как живут вишнуиты высочайшей святости. И Мардана, приблизясь, поприветствовал Саджана, говоря: «Рам-рам!». И Саджан отвечал ему: «Воистину «Рам-рам», брат мой! Откуда бредешь ты?» Мардана отвечал: «Я, почтенный, чужеземец-мираси». — «Ты, должно быть, мираои какого-нибудь знатного господина?» — допытывался Саджан. «Да, почтенный,— отвечал ему Мардана, — я — мираои одного большого человека!». — «А как зовут его?» — не отступался Саджан. «Зовут его Нанаком, почтенный», — сказал в ответ Мардана. «А какой он касты этот господин, твой Нанак?» — «По касте он — кхатрий, но он очень важный, господин, досточтимый!» — «Такой же, как я?» — вопросил Саджан. «О нет, господин, — ответствовал Мардана, — он намного важнее тебя!»

Тогда Саджан сделал знак своим помощникам, говоря: «Это — мираои одного знатного человека. Проводите-ка его в дом, накормите хорошенько и услужайте ему как подобает! А ты, братец, ступай с ними!» И помощники повели Мардану в дом якобы за угощением. А когда вошли внутрь, то сорвали с Марданы одеяния его и стали допытываться: «Говори, брат, что еще у тебя есть!? Ведь ты — мираси знатного человека!». И Мардана, вспомнив о гуру Нанаке, подумал: «В хорошее же место он меня направил! И одежды сорвали, и руки-ноги скрутили!»

В то же мгновение гуру Нанак обратился к другому своему ученику, Бале, говоря: «Ступай, брат Бала, Мардана вспомнил о нас!» — «И вот, почтенный, —рассказывал Бала гуру Ангаду. — Мы — гуру Нанак и я — пошли. Там впереди восседал Саджан — так, как если б он был бхактом великой святости!»

«Благословен Господь!» — молвил гуру Нанак, когда приблизился к странноприимному дому. «Господь благословен! — отвечал ему. Саджан, — садись, досточтимый!» — «Как имя твое, уважаемый?» — вопросил гуру. «Саджан. Меня зовут Саджан, господин», — отвечал тот. И едва произнес эти слова, все деяния его сделались ведомыми гуру. И гуру сказал: «Брат мой, Саджан, сюда только что вошел один [46] человек». — «Ты ошибаешься, почтенный, — возразил Саджан, — никто сюда не входил!» — «Зачем ты отпираешься, брат Саджан?! — настаивал гуру. — Именно в этот дом он и вошел!» — «Ты ведь — святой паломник, досточтимый! — вел свое Саджан. — Что мне с того, что я стану запираться пред тобою?!» И воскликнул тогда гуру Нанак: «Ступай, брат Бала! Выведи на чистую воду этого вишнуита! Извлеки Мардану. из дома сего!»

«Внимай же мне, гуру! — сказал Бала Ангаду. — Вот вошел я после этих слов внутрь, вошел — и вижу: сидит передо мною связанный Мардана!» И говорю я ему: «Встань и иди, Мардана — гуру зовет тебя!» Мардана же возопил: «О ты, взыскующий жертвы, куда же ты направил меня?! Одежды мои сорвали с меня и самого связали по рукам и нотам! Как быть мне?!» И я тогда забрал Мардану с собою и воротился к гуру.

Гуру же Нанак вопросил: «Мардана, а где одежды твои?!» И отвечал ему Мардана: «Вот пред тобою сидит тот, кто притворяется великим почитателем Вишну, на самом же деле он — великий мошенник! Пообещав напоить-накормить меня на славу, он обманом отнял у меня мои одежды! Так не поступают!». При тех словах Мар даны Саджан премного устыдился. Гуру Нанак же опросил его: «Не ты ли зовешься Саджаном, «благородным»?!» — «Да, правда, — отвечал тот, — меня и впрямь зовут Саджаном!» И тогда пропел гуру Нанак шабад на мелодию para «сухи» — о повадках таких вот «саджаное» произнес он слово свое:

«Ярким блеском сверкает бронза, но потрешь — чернота на пальцах!
Хоть сто раз отмывай неправду — никогда не отмыть до блеска!
Саджан — тот, кто ступает рядом: я куда бы ни шел — он со мною!
Призывает Господь к ответу — он готов предстать перед Богом!»

И тайный смысл реченного гуру таков: «Внемли мне, брат Саджан! Хоть ты с виду и яро«, как бронза, но душа твоя, исполненная скверны, черна. Эта неправда твоя куда может деться?! Ибо «саджан» — тот, кто до последнего вздоха остается другом. Даже, когда в смертный час Господь требует описок заслуг и прегрешений человека, саджан неизменно готов явиться и быть с ним рядом».

И, вняв гуру, воскликнул Саджан: «О досточтимый! Какая же ложь окружила меня! Я служу только Богу!». Но гуру ответствовал:

«Пусть бело оперение цапли, что живет у священного пруда,
Но ее, живоглота, кто стал бы «чистой» звать из-за белых одежд?!»

И вот тайный смысл реченного гуру: «Ты, брат мой Саджан, облачился в белые одежды святых и преданных Богу людей, но дела твои черны как одеяния чандала; ты — белая цапля, питающаяся живыми существами!» Возвестил еще гуру Нанак:

«Дворцы, дома и храмы пусть красивы снаружи, но когда внутри пусты —
Кому нужны они? Удел их — разрушенье!»

И вот скрытый смысл реченного: «Душа твоя совершенно пуста — будто заброшенный храм посреди леса или пустыни, в котором не бывает никогда никого; и путник, забредая в такой храм, исполняется ужаса». И еще пропел шабад гуру Нанак:

«Я — ствол дерева «симмал», к которому по ошибке летит попугай!
Но плоды несъедобны мои, и нутро источили пороки!» [47]

И вот тайный смысл этого: «Тот, кто памятью устремлен к Парамешваре, Высшему Брахме, и кто с молитвой к Нему обращается — лишь тот обретает Плод Освобождения. Любой иной же подобен попугаю: прельстившись мнимой красою дерева «симмал», эта птица летит к нему и, усевшись на ветку, срывает несъедобные плоды и цветы, но тотчас выпускает сорванное из клюва, ибо безвкусно растущее на «симмале»! И молвил ему вдобавок гуру Нанак:

«Вот слепец, на главу груз воздвигнув, пред горою крутою стоит,
Нету глаз, что увидели б кручу, а без них как подняться ему?!»

И вот сокровенный смысл реченного: «Как слепцу подняться на гору? Были бы глаза — смог бы увидеть, но он не обладает истинным Знанием и потому слеп. Голова его придавлена находящимся на ней грузом его дурных поступков и всяческой жизненной скверны. И как слепому с этаким грузом пересечь страшный поток бытия?!» И еще сказал гуру Нана«:

«Вот — смоковница у входа в странноприимный дом отбрасывает густую тень,
С виду это дерево столь привлекательно, но изнутри изъедено оно, мертвое!»

И скрытый смысл этого таков: «Вот, брат Саджан, смоковница во дворе дома твоего, и густая прохладная тень от нее на всем странноприимном доме. Но это — обман: испорчено нутро твое и суть твоя неблагородна, как неблагородна фальшивая монета, которую нигде не берут!» И возвестил к тому гуру Нанак:

«На челе твоем — красная тика, а на шее — четыре гирлянды!
Словеса ты плести обучился лишь затем, чтоб обманывать мир!»

И вот тайный смысл реченного: «О Саджан, на лбу твоем тилак, как у святого, а на шее — цветочная гирлянда, но Знание твое — бесплодно, ибо ты сидишь здесь к обманываешь народ! И еще пропел гуру Нанак:

«То добро, что в тебе, пленено. Где тут мудрости истинной быть?
Имя Нанака, Саджан, узнай, чтоб свободу от пут обрести!»

И вот смысл сказанного: «Уловки мошенника тебе, о Саджан, не помогут, и Освобождения ты та« и не достигнешь, ибо освобождаются тогда, когда узнают имя Всевышнего!»

И, вняв словам гуру, Саджан сложил руки перед грудью и пал ему к ногам. «Истину речешь ты! — воскликнул он. — Все эти дурные деяния висят на мне! Если ты, досточтимый, поможешь мне избавиться от скверны, будет славно!» Гугу Нанак же ответил на то: «Всевышний послал меня избавить тебя от скверны. Брось то, чем ты промышляешь!» И оказал тогда Саджан: «О досточтимый, тяжки злые дела, что я совершил, и я все продолжаю пребывать в скверне. Но едва увидал тебя — что-то вошло в мою душу! Слушай же: я устроил здесь ловушку, ожидаю, когда кто-нибудь явится и попадется в нее. Взгляни на деяния мои — я покажу тебе, что тут на самом деле!» И Саджан, взяв за руку гуру Нанака, ввел его внутрь странноприимного дома. Стены того дома были прочны, а помещения чисты я красиво убраны, так что всякий, кто видел ту благодать, входил бестрепетно. Но входящих внутрь убивали, и подземелье дома все более наполнялось мертвыми телами. Все погреба, полные трупов, показал гуру Нанаку Саджан н сказал: «Вот, досточтимый, каким я был, а это все — деяния мои! Я и не ведал о тебе, но смотри, что ты сделал со мной!» [48]

На это гуру Нанак отвечал ему: «О Саджан, брат мой, что ж теперь возвещает тебе душа твоя?» И Саджан молвил: «После того, досточтимый, как я узрел тебя, все вокруг мне кажется ядом!» И поведал тогда гуру: «Разрушив эти стены, о Саджан, построй странноприимный дом на новом месте!» И Саджан сделал все по слову гуру; ушел с того места и выстроил новый дом для странников. И те, что были погружены в скверну, исполнились добродетели. И всякого, кто появлялся на пути гуру, он побуждал вспомнить имя Божье и оделять милостыней святых людей и совершать очистительные омовения. Таким был первый странноприимный дом, возведенный по слову гуру Нанак а, а наставником в доме том сделался Саджан! Повторяй, брат, за мною: велик Господь!»

Пусть себе живут

В этой и следующей сакхи действие происходит в Ассаме во время мифических странствий гуру Нанака. В первом городе население, поклоняющееся Богине-Матери, и отвергает учение гуру; во втором — хинду-бхакты в целом сочувственно относятся к сикхизму. Поведенческая реакция Нанака непредсказуема.

«”Пусть себе живут!”, — сказал гуру Нанак, когда, странствуя, остановился для отдыха в одной деревне. В той деревне приюта ему никто не дал и принялись насмехаться над вероучением его. И молвил тогда гуру Нанак:

«В наше время Пяти Скверн как сохранить достоинство?!
Если заговорю — скажут: «Велеречив»,
Промолчу — говорят: «Капли разума нет!»,
Сяду смирно — твердят: «Не уходит никак!»,
Встану — тотчас несется: «Он нас оскорбил!»,
Нет Спасенья нигде, иное время как сыскать?!
И в этом мире, и в том достоинство наше охраняет лишь Бог!»

Пусть опустеет!

«И гуру с учениками в другой город отправились, где жители всячески услужили Нанаку. И проведя в том городе ночь, наутро отправились дальше. И при этом сказал гуру Нанак: «Пусть опустеет этот город, и жители его да разбредутся по всем восьми сторонам света!» Мардана же в удивлении возразил: «Теперь я в должном свете узрел твою «справедливость», почтенный! О жителях города, где не удалось и передохнуть, ты сказал: «Пусть живут себе!», а тот город, где люди с верою услужили тебе, ты хочешь опустошить!» И молвил на то гуру Нанак: «О Мардана! Ежели кто, из первого города уйдет жить в какой-то еще город, то ведь люди того, другого города тоже исполнятся скверны! А вот ежели из второго города люди перейдут жить в иные города, то ведь и жители тех городов сделаются лучше и достигнут сосредоточенности на высшем!» И Мардана воскликнул тогда: «Да станет так, и да сделаются люди лучше по слову твоему!» Гуру же Нанак спел по этому случаю шабад на мелодию «раг малар»:

«Есть да пить, да смеяться, да спать — вот их жизнь,
Но при этом не помнят, что смерть к ним придет!» [Paг малар, чаупаде, махла 1, гхар 1 [1] (1254)].

Сакхи о сикхе

Традиция приписывает авторство этой сакхи некоему Пайре Мокхе (мокхи — одна из подкаст касты кхатриев). Согласно легенде Пайра Мокха — один из любимых учеников гуру, сопровождавший последнего в его странствиях и составивший первую [49] джанам сакхи, о Нанаке. В комментарии к критическому изданию «Джанам сакхи», написанном д-ром К. Сингхом, какие-либо отсылки на место и время действия сакхи отсутствуют.

«Вот еще история, приключившаяся с одним сикхом. Сикх тот, как говорят, знаменит был своим каждодневным и тщательным служением веем верующим, всем, кто бывал там — и простым сикхам, и ученикам их, и послушникам, и святым людям. И всякий раз, когда сикх хот провожал кого-нибудь, он спрашивал посетителя, какой плод тот обрел от лицезрения святого человека. И отвечали ему одни — одно, другие — другое, но ответами их он не мог удовольствоваться.

И вот как-то явился туда гуру Нанак и сел у ворот дома сикха. И сикх тот принял гуру у себя и всю ночь с тщанием угождал ему. Наутро же сикх, сложив почтительно руки перед грудью, подступился к гуру с всегдашним вопросом: «О почтенный гуру, скажи, какого плода нужно ждать от встречи со святым человеком?» Гуру ответил: «Завтра, брат мой, тебе станет ведомо то, что бывает от встречи со святым! Ты только произнеси: «Вахигуру!» Ступай в лес — я укажу тебе, куда, — и тому, кого увидишь там, задай вопрос: «Какого плода ждать от встречи со святым?» Ответ, надеюсь, придется тебе по сердцу, а ежели нет — снова приди ко мне!» — «Да будет, досточтимый гуру, по слову твоему!» — молвил на то сикх.

И вот наутро сикх отправился в указанное гуру место. Пришел — и что ж он видит там? Сидят на ветке ворон с воронихою, а больше никого нет. Сел тогда сикх возле них, просидел так две-три гхари, потом встал и пошел назад. Пришел к гуру Нанаку и сел рядом. Гуру спросил его: «Ну что, братец, доволен ли ты иль нет?» — «О гуру! — отвечал ему сикх. — Чем же я мог бы удовольствоваться, когда и людей-то там никаких не было?!» На это гуру сказал: «Ты, брат мой, завтра снова ступай в то же место!» — «Быть по сему! Досточтимый гуру!» — согласился сикх.

И на следующий день сикх снова отправился к тому же месту. Пришел — видит: пара аистов сидит, а людей нет. Посидел сикх там опять два-три гхари, встал, отправился обратно и с поклонам явился к гуру. Гуру спросил: «Что, братец сикх, доволен ли ты?» Сикх ответил: «Там, почтенный, видел я лишь пару аистов — чем же мне быть довольным?!» И в третий раз оказал гуру Нанак: «Назавтра ты, братец, снова ступай туда же!»

И вот опять по слову гуру отправился сикх наутро в то же место. И по приходе видит — лебедь с лебедью прохаживаются там, а людей никаких нет. И, посидев подле них два-три гхари, сикх воротился к гуру Нанаку, И опять спросил гуру: «Что, братец, удовлетворен ли ты теперь?» — «Нет, почтенный! — отвечал ему сикх. — Там только и есть, что пара лебедей — какое уж тут удовлетворение?!» — «Наутро, брат сикх, — посоветовал гуру Нанак, — отправляйся еще раз на то же место! Там-то ты и найдешь, что ищешь!».

И сикх, послушавшись гуру, пошел наутро еще раз, куда было сказано. Пришел — и что же видит там? Сидят там мужчина да женщина. Сикх поприветствовал их почтительно, сел подле них и принялся выспрашивать, каков, мол, плод бывает от встречи со святым человеком? И на это те двое — тоже сикхи — сказали ему: «Брат наш сикх! Тебе, вроде, и сегодня не ведомо, что бывает от встречи со святым человеком, а вот нам лицезрение тебя принесло плоды, ибо очистились мы от скверны прошлых смертей и рождений! Да узнай, что были мы великими злодеями и губителями живых существ: сперва родились воронами, а потом, после встречи с тобою, из воронов [50] превратились в аистов, а как в третий раз тебя увидели — стали уж не аистами, а лебедями! А когда мы, творившие скверну, еще раз узрели лик твой — тотчас же снова сделались людьми! Позволь же нам братец, увидеть теперь и твоего гуру!»

И слыша слова эти, сикх прозрел, и двери разума его открылись для Всевышнего, и истинное Зрение пришло к нему! И отправились тогда сикхи к гуру Нанаку и пали к ногам его. Гуру же вопросил: «Ну что, братец сикх, сегодня ты наконец-то удовлетворился сердцем?!» — «О досточтимый! — отвечал ему сикх. — Ты, воистину, божество для нас; ты ведаешь обо всем, а что нам ведомо?! Но ежели кто обрел истинного гуру, что ж еще ему нужно для удовлетворения?!» И сикхи, счастливые от лицезрения наставника, принялись повторять: «О гуру Гуру!» Нанак же ответил им пением шабада на мелодию «ори paгa»;

«Говорит Нанак: всевластен Всевышний — захочет, и ворону сделает лебедем!»

И пропев это, гуру Нанак поднялся и, распрощавшись с сикхами, пошел далее своим путем».

Сакхи о золотых, превратившихся в уголья

Эта сакхи не привязывается в исследовании К. Сингха к каким-либо реалиям. По некоторым признакам можно предположить, что упоминаемый в начале сакхи «город» — Бенарес.

«И молвил Мардана: «Давай, учитель, переждем где-нибудь это время дождей!» — «Хорошо, — ответил гуру Нанак, — попадется какая-нибудь деревушка — остановимся там!»

И вот пришли они в деревню, что была на удалении одного коса от города, и принялись пережидать в ней пору дождей. А один кхатрий в той деревне возлюбил гуру и прилепился к нему сердцем. Только раз он зашел в дом, чтобы увидеть гуру Нанака, и уж после хаживал всякий день и не затем только, чтобы зреть лик учителя, но и с тем, чтобы услужать ему. Он даже дал клятву, что в утренние часы, покуда не увидит облика гуру, не должен ни вкушать трапезы, ли утолять жажду свою.

Раз сосед-лавочник и спроси кхатрия: «Скажи-ка, братец, зачем ты то и дело ходишь куда-то? Наверное, есть там кто-то, кто влечет тебя?». На это сикх отвечал: «Брат мой, явился туда один святой человек, и я хожу за тем, чтобы видеть лик его!» Тогда лавочник попросил: «Братец, сделай так, чтобы и я узрел его!» — «Ты, — отвечал на то сикх, — тоже сможешь лицезреть его!»

И вот как-то поутру лавочник тоже отправился к гуру вместе с сикхам, но до гуру не дошел, ибо по пути к нему увлекся одной блудницею. И много еще раз случалось так, что выходили они из домов вдвоем, но лавочник не мог уйти далее блудилища, а сикх, что жаждал зреть божественный облик гуру, продолжал каждодневно ходить и услужать ему. И однажды лавочник предложил: «Братец, я каждодневно иду, чтоб свершать дурное, ты же ходишь услужать святому человеку. Давай сегодня выясним, что можешь обрести ты, а что предназначается мне!» И они назначили место встречи и договорились, что пришедший первым должен сидеть и ожидать другого.

Когда лавочник явился в блудилище, красотки там не оказалось. Опечаленный, направился он к условленному месту, сел там и в задумчивости принялся потихоньку ковырять землю. И увидал вдруг [51] золотой. Вынул он тогда нож и стал рыть землю, покуда не отрыл большой горшок полный угольев.

Кхатрий же тем временем, как обычно, посетил туру. Припав головою к стопам досточтимого, он взял прах от ног его и пустился в обратный путь. Но едва ступил за порог обители гуру, как в ногу ему вонзилась колючка. И на место условленной встречи он явился, прихрамывая на перевязанную тряпицей ногу, одна туфля надета, а другая — в руке.

И сказал ему лавочник: «Я сегодня раздобыл золотой, ты же занозил ногу колючкой. Надо бы, чтобы нам растолковали смысл случившегося: ведь ты каждодневно ходил услужать гуру, я же свершал в это время дурное!».

И пришли они к гуру и стали просить того: «О досточтимый, разъясни, отчего с нами содеялось такое!» Но гуру отказался, сказав: «Молчите, молчите же: не должно вздымать покрова над тайною!». Они же, упрашивая: «Яви нам свою милость!», все ж умолили его. И гуру Нанак сказал: «В горшке с угольями прежде были золотые монеты, они — плод посеянного в прошлом рождении. В той жизни своей лавочник не пожалел золотого для бродящего в бездомности и просящего подаяние святого человека, оттого-то и наполнился потом монетами горшок. Но в этой жизни ты, лавочник, творил одно дурное, и золотые в горшке постепенно превратились в уголья! Что до тебя, сикх, то тебе судьбою предназначалось быть посаженным на кол. Но по мере твоего праведного служения кол становился все меньше и меньше, покуда не сделался колючкой, что впилась тебе в ногу. Вот тебе плод службы твоей!»

И тогда те двое пали наставнику в ноги, а встали праведниками, с именем священным на их устах. И сделавшись подлинными сикхами, они потом только и повторяли с благоговением: «О гуру! гуру!»

Паломничество в Мекку

На пути в Мекку гуру Нанак и Мардана присоединились к мусульманским паломникам-хаджи.

«И сказали ему паломники: «На пути следования в Мекку есть место, где надо сесть в лодку, и пускают в лодку того, кто способен повторить калман, хинду же в нее не пускают, так что ты отстань от нас!» — «Когда никто ни с кем не приходит, никому не нужно и отставать, — отвечал на то гуру Нанак, — сами по себе мы пришли сюда, сами и пойдем далее!» И паломники тогда ушли своим путем. Нанак же молвил: «О Мардана, сыграй-ка на рабабе!» И под звуки рабаба, на котором играл Мардана, гуру спел святой шабад.

Только кончил Мардана играть — что ж он видит: пред ними — минареты Мекки. «Господин! — воскликнул Мардана. — Глазам мнятся минареты Мекки!» — «Да, — сказал ему на то гуру, — ты зришь Мекку пред собою!» — «Идем же, увидим Мекку!» — воззвал Мардана. И оба они вошли в город и приблизились к одной из мечетей. Расположившись близ входа, гуру Нанак пропел шабад:

«Сотворив девять, семь, четырнадцать, три и четыре,
Разместил их в четверке вместилищ!» [Басант хандел. махла 1, гхар 2 [8] (1190)].

И вот, сколько ни было в Мекке паломников, все они тотчас сошлись на то место и вопрошали: «Ты откуда явился, о хаджи? Благоволи же быть нашим гостем!» И подали ему козленка и еще зерна [52] и воззвали: «Забей козла в жертву и вкуси трапезы!» Гуру же в ответ пропел шабад в ритме «вар ки маджх»:

«Если кровь на одежду падет, нечисты одеяния станут!» [Шлок, махла 1, вар маджх 16, 140].

И спросили паломники гуру: «Человек ты или ангел, скажи, хинду ль ты, мусульманин — ответь!» В ответ Нанак спел им шлоку:

«Если нет меня — что б мог сказать?!
Коль ничто я — то чем мог бы быть?!
Сотворенное делать мне, сказанное — произносить,
Скверны полный, я грязь отмываю свою!» [Маджх вар, махла 1 [6] (140)].

И остались они в Мекке — гуру с посохом в руке и книгой за поясом, Мардана — с кувшином и молитвенным ковриком в руках. Ночью уснули все паломники, гуру же, сидя возле молитвенного места, пребывал в сосредоточенном размышлении. На рассвете явился в мечеть подметальщик по имени Дживан и узрел гуру спящим, с ногами простертыми к мехрабу. Содрогнувшись от ярости, Дживан пнул гуру Нанака ногою и возопил: «Эй, неверный! Ты пришел узреть Мекку, но место каабы — это дом Господа нашего! Отчего ж ты посмел лечь ногами к мехрабу?!» — «Помести ж мои ноги туда, где нет Дома Господня!» — попросил его гуру Нанак. И Дживан, ухватив гуру за ноги, стал таскать его туда и сюда, но, где бы ни оказывались ступни гуру, туда же перемещался и мехраб Мекки! И вое паломники, что собрались там, в удивлении восславили гуру и с почтением вопрошали его: «Утром ты спишь, а блюдешь ли ты пост и творишь ли молитву?» И гуру отвечал им так:

«Состраданье — мечеть, искренность — вера, заработанное трудом — Коран,
Стыд — обрезание, добродетель — пост! Таким да будет мусульманин!» [Шлок, махла 1, вар маджх, 7, 140].

И услыхав то, спросил кази Рукандин: «А чтишь ли ты Пророка Аллаха, да или нет?!» Гуру же в ответ сказал ему: «Несколько пророков у врат Господних, и есть там еще вожди, и есть шейхи, и есть святые старцы, забытые Господом. Вот им-то Пророк и должен указывать путь, тому же, что рядом с Богом, ничьих заповедей не надобно! Прежде уже являлся к вам Пророк указать путь, но ныне вы свернули с Пути Господнего, [И вот я пришел к вам!» И спросили тогда паломники: «Сколько ж, по-твоему, условий веры?» — «Четыре, — отвечал гуру Нанак, — вот они: общение со старейшими, даяние, очищенность от скверны и всегдашняя память о Боге! Вот это и есть четыре условия веры!» — «А кого называют «факиром»?» — продолжали допытываться паломники. «Фе — фанах (сосредоточенность мысли), каф — канаит (довольствование малым), ре — риазат (святое подвижничество) — эти три составляют факира!»

И наставляли его так паломники: «Первое имя — Бога, второе, Наби Расул, — Пророка Его! Будешь, Нанак, помнить святую молитву-калман — Бог приблизит тебя к Себе!» Но отвечал им на то гуру Нанак: «Одно лишь имя Бога, но сколько «Наби Расул» пророков?! Учит Нанак: кто в вечной Истине пребывает, того и приближает Господь!»

И в таких беседах гуру с паломниками прошел год (эти беседы описаны в книге почтенного Рукандина «О сказанном и услышанном в ходе бесед в Мекке», и потому о них здесь не говорится). И вот наконец-то явились в Мекку те самые хаджи, что разошлись с гуру Нанаком при переправе, и стали спрашивать: «Давно ль тут у вас этот [53] факир?» — «Да уж год миновал, как он пришел сюда», — отвечали ям другие паломники и рассказали вопрошавшим о делах гуру в Мекке и обо всем,- что происходило с ним. Весьма удивившись, посоветовали тогда им хаджи: «Перекройте воду в мечети, а после скажите этому факиру, что, мол, для омовения перед намазом нужна вода, добудь ее нам!» Вот так они насоветовали, и сотворили те по слову их, а когда появился гуру На« а к, то сказали ему: «Требуется нам вода для омовения!» Гуру же посохом своим постучал в четыре стены, окружавшие Мекку, и тотчас водопадом полилась вода. И все люди омылись и свершили намаз, а потом уже стали допытываться, откуда же взялась вода. И отвечал им на то Господин: «Здесь сокрыт лингам Шивы, и на этом благостном месте ангелы, доставляя воду, купают Шиву, выплеснутая же им влага с шумом вытекает наружу!»

Комментарии

Кази — судья у мусульман, знаток Корана и шариата (права).

Кто свершает долг... — ответы Нанака относительно определения религиозной принадлежности вполне традиционны для хинду: исполнение предписанного религиозно-нравственного долга (дхармы) служит основанием для членения политеистического индусского социума на конфессии.

Намаз — ежедневная молитва, обязательная для приверженцев ислама; описываемый в сакхи намаз идентичен индусскому богослужению-пудже.

Майя — стимулированная неведением сила космической Иллюзии, предопределяющая мнимое существование феноменального мира.

Бхуты — духи-призраки (злые или добрые), чаще всего представляющие голодные души предков, которым по каким-то причинам, обычно из-за отсутствия мужчин в роду, живущие перестали приносить жертвы.

Ветала — имя предводителя злокозненных бхутов.

Натх (букв, «повелитель») — приверженец индуистской секты натхов, члены которой считали, что через «йогу знания» можно добиться слияния индивидуального «я» (Атмана) с мировым Духом (Брахманом) и тем самым достичь прижизненного Спасения.

Саджан (букв, «праведник», «благородный») — может быть именем собственным, что и обыгрывается в сакхи; «саджанами» нередко именовали себя также приверженцы вишнуитского бхакти, считавшие, что Бог наделен первичными качествами (сагуна). Нанак же, как и его последователи, принадлежал к направлению, предполагавшему отсутствие каких-либо качеств у Бога-Абсолюта (ниргуна). Таким образом, в философском плане «Сакхи о "благородном”» содержит в себе завуалированный намек на полемику бхактистов-«качественников» с бхактистами-«бескачественниками».

Мираси — слуга.

Чандал — представитель одной из самых низших каст, выполняющий наиболее оскверняющую с точки зрения ортодоксального хинду работу: разделка трупов животных, обработка кож, уборка нечистот и т. п.

Тика — символизирующая «третий глаз» искусственная «мушка» в межбровии; по-видимому, уже во времена Нанака, как и теперь, являлась лишь средством украшения, но в сакхи слово «тика» употребляется в качестве синонима «тилака» — особого знака правоверного вишнуита или шиваита, проставляемого сандаловой пастой, охрой, сухой глиной и т. п. жрецом-брахманом на челе адепта.

Цветочная гирлянда — в Индии традиционно цветы нижут в гирлянды, и последние как признак уважения и почитания одеваются на почитаемый объект.

Освобождение — мокша — избавление от цепи перерождений и слияние индивидуального «я» с Духом-Абсолютом, цель живых существ.

Время Пяти Скверн — «кали-йуга», последний из четырех периодов очередного Цикла мировой эволюции, с завершением этого периода наступает «свертывание мира», после чего процесс развертывания циклов начинается сначала; Пять Скверн — могут предполагаться различные перечни из пяти основных пороков, чаще всего имеются в виду убийство, кража, нечистота, ложь, прелюбодеяние.

Вахигуру (букв, «благословен (будь) наставник!») — сикхская формула почитания.

Гхари — период времени, равный 24 минутам.

Время дождей — дождливый сезон, в Северной Индии начинается обычно во второй половине июня и длится три месяца. Старинная традиция предписывала в период дождей царю с войском возвращаться домой, а бродячим отшельникам-философам собираться в каком-нибудь защищенном от дождей месте.

Плод посеянного в прошлом рождении — в соответствии с представлениями хинду и сикхов добрые и злые поступки в прошлых рождениях определяют статус человека в данном существовании (закон кармы).

Повторяли... «о гуру, гуру» — так называемая «нама-джапа» (повторение имени) — внутренняя молитва, посвященная гуру и призванная очистить творящего ее.

Калман (букв, «слова») — слово-гибрид: арабское имя «кал:м» «слово, речь, аргумент + иранский суффикс множественености -а:н; имеются в виду «слова» важнейшей мусульманской молитвы: «Нет бога, кроме Аллаха...»; однозначное употребление термина в сакхи в значении «важнейшая мусульманская молитва» указывает на то, что основателями сикхизма термин был освоен через посредничество мусульман-иранцев.

Где надо сесть в лодку...— комментируя эту сакхи, доктор К. Сингх утверждает,, что во времена гуру Нанака паломники добирались до Мекки двумя путями. По суше — через Багдад и Медину и водным путем — через Оманский залив в Маскат, затем огибали Аравийский полуостров и плыли до порта Джидда. Популярное у сикхов чудо мгновенного перемещения гуру в Мекку получает в комментарии К. Сингха рационалистическое объяснение: паломники — спутники Нанака шли по суше, что отнимало больше времени, гуру Нанак достиг Мекки водным путем гораздо раньше их, что и послужило основанием для рассказов о чуде его мгновенного перемещения. Попытки материализовать мифологическое время и пространство сакхи вообще очень характерны для современных панджабских комментаторов, пытающихся как можно- больше фактов, описываемых в сакхи, представить в виде реальных событий.

Рабаб — трехструнный смычковый инструмент, напоминающий скрипку.

Девять, семь... — смысл шабада приблизительно таков: «сотворив девять частей суши, семь материков, четырнадцать миров, три первичных качества (или три «горизонтали» мироздания) и четыре мировых периода (йуги), Бог соотнес их все с четырехсословным членением социума». Деление наблюдаемого мира на девять частей-кханд и семь материков или островов (двипа) стандартно для индусской космогонии и широко представлено в пуранической литературе, в частности в «Бхагавата-пуране», откуда, вероятно, и заимствована соответствующая информация. «Бхарат-кханд» (Индия) в числе девяти «частей суши» и «Джамбу-квипа» (Индостан) в числе семи «материков», плавающих в Мировом океане, считаются в соответствующих рядах наиболее важными понятиями. Под «четырнадцатью мирами» в Пуранах и других индуистских текстах подразумеваются соотнесенные со «срединной» (земной) частью- мироздания семь «раев» (бхус, бхувас, свар, махат, джанах, тапас, сатья) и семь «адов» (аталь, суталь, виталь, талаталь, махаталь, расаталь, паталь). «Три» может равно предполагать и три первичные качества-гуны (сатья, раджас, тамас) — таково мнение Кахана Сингха, сформулированное им, в частности, в «Большом Словаре», — и три «горизонтали», вертикально устроенного мироздания: верх (небо) — середина (земля) — низ (подземный мир). Последняя точка зрения, выражаемая большинством комментаторов «Ади Грантха», разделяется и авторами: бескачественный Бог-Абсолют сикхов едва ли имплицирует связь с тремя гунами. «Четыре» скорее всего подразумевает четыре мировых периода (иуги), в исходе последнего из которых (кали-иуге) пребывает, по мнению индусских теологов, земная цивилизация. Под «четверкой вместилищ» (или «дворцов»), согласно позиции большинства комментаторов, имеются в виду четыре изначальных сословия (варны) древнеиндийского общества (соответственно жрецы — воины — ремесленники — услужающие), в соотнесенности с представлениями еще ведийской эпохи связывавшиеся с четырьмя фрагментами тела Первочеловека-Пуруши, принесшего себя в жертву. Таким образом, в своем лаконичном шабаде гуру Нанак, едва достигнув иноверческой «Мекки», спешит изложить окружающим основы индусской космогонии и теологии.

Если кровь... — гуру цитирует лишь первую из строк двустишия из «Ади Грантха»: «Если на одежду попадет кровь, одежда становится нечистой // Разве ж чисты тс, кто пьет кровь людей? // Мусульмане считают запачканные кровью одежды нечистыми. Нахождение человека в такой одежде в мечети или вблизи нее, чтение намаза считается святотатством. Общий смысл двустишия — осуждение лицемерия тех, кто неукоснительно выполняет все религиозные предписания, но при этом творит зло по отношению к себе подобным, не соответствует контексту, в котором произносится в данной сакхи: здесь он призван служить мотивировкой для отказа гуру Нанака от собственноручного умерщвления живого существа. Цитируя лишь первую строку двустишия, гуру как бы смягчает свой отказ участвовать в принесении жертвы, ссылаясь на то, что сами мусульмане считают запачканные кровью одежды нечистыми.

Ангел — используется иранский коранический термин «фаришта», т. е. «посланник»;

Если нет меня... — в шлоке сжато излагается религиозная философия Веданты, составляющая суть индуизма; на некотором «профаническом» уровне постижения истины человек и мир предстают как всецело обусловленные божественным замыслом сущности, как «результаты», тождественные Первопричине; в мыслях, словах и поступках человек поэтому лишь воспроизводит соответствующие божественные матрицы. На более же высоком и абсолютном уровне постижения и феноменальный мир в целом, и присутствующее в нем отдельное живое существо предстают как иллюзорные сущности: нет ничего, кроме Абсолюта-Брахмана, и только порождаемая «нечистотой» незнания космическая Иллюзия-Майя каузирует ложные чувства и сознание отдельности «я». В контексте раннего сикхизма акцент при восприятии этой шлоки делается на идее «вторичности» индивидуального «я», которое призвано лишь претворять волю Бога-Абсолюта.

Гуру с ... книгой за поясом — комментаторы единодушны в том, что гуру обычно носил за поясом книгу своих собственных стихов.

Гуру ... пребывал в сосредоточенном размышлении — Нанак находился в глубоком медитативном трансе, стимулированном соответствующими йогическими процедурами (самадхи); именно этот транс подметальщик Дживан ошибочно принимает за сон. Примечательно, что психофизиологические основания чередующихся в жизни живого существа состояний яви — сна со сновидениями — глубокого сна без сновидений уже с весьма ранних времен привлекали пристальное внимание индусских теологов, дававших им соответствующую мистическую интерпретацию. В частности, способность индивидуального «я» находиться в состоянии глубокого сна без сновидений считалась доказательством тождества «я» и абсолютного «Я» и реальности только последнего.

Ты пришел узреть Мекку — в панджабском тексте сакхи использован характерный для хинду оборот «делать даршан (букв, «зрение») Мекки», т. е. мусульманский подметальщик использует стандартную терминологию последовательных хинду, для которых реальное или воображаемое «зрение» бога и символизировало установление контакта с ним.

Сострадание — мечеть... — «формальным» и потому «ложным» ценностям ислама (молитвы, посты, мечети, Коран и т. п.) гуру Нанак противопоставляет нравственные ценности индуистского бхакти. Комментаторы соответствующего стиха из «Ади Грантха» акцентируют внимание на идее «искренности», поясняя ее следующим образом: Господь не признает тех, кто в надежде, что никто ничего не узнает, втихомолку творит дурное; такие люди, «не ведая, что творят», не ведают и самих себя, и с этих позиций они вполне могут признаваться безумцами; искренность в помыслах, словах и делах — абсолютное условие подлинной веры.

Кази Рукандин — вымышленная фигура; как и приписываемое ему сочинение «О сказанном и услышанном в ходе бесед в Мекке» (см. в тексте), не существовавшее в действительности, он введен в текст для придания ему (мнимой) исторической достоверности.

Пророк — использован иранский термин «пайг.а:м-бар» (букв, ’’носитель вести”) — еще одно свидетельство того, что сведения об исламе и коранической экзегезе средневековые панджабцы приобретали исключительно из иранских источников.

Ничьих, заповедей не надобно — в тексте использован термин «хукам» (букв, ’’приказ, завет, заповедь”), означающий «Волю Господню».

Четыре условия веры — отвечая на вопросы мусульман, гуру Нанак излагает им четыре типовых заповеди индуистского бхакти: необходимо чтить наставников (гуру) и старших, подавать святым людям и жертвовать на благие дела, не совершать ухудшающих карму дурных поступков и творить добро в стремлении очиститься от скверны прошлых существований, любить Бога и всей душой устремляться к нему в помыслах, словах и делах.

Факир — древняя индусская традиция мистического истолкования букв или звуков, составляющих словесные знаки, в данном случае перенесена на арабский коранический термин. При этом гуру Нанак демонстрирует отличное знание арабской грамматики: из существительного фак.и:р (’’нищий”, позднее — ’’святой странник”), являющегося именем деятеля от арабского трехконсонантного глагольного корня Ф — к—р ’’ломать, гнуть (спину)”, он без труда выделяет грамматический трансфикс: -а-...-и:- и остаточный трехбуквенный корень, соотнося далее с каждым из трех составляющих корень согласных соответствующие арабские термины: буква «эф» (арабск. фе) связывается с арабским термином фана: (букв, ’’растворение, распад, смерть”), который трактуется как синоним санскритского сама:дхи «медитативный транс». Буква «ка» (арабск. к.а:ф) ассоциируется с арабским к.ана:ит ’’скромность, довольствование малым . Наконец, буква- «эр» (арабск. ре) соотносится с арабским риа:зат «подвижничество», понимаемым как синоним санскритского тапас «аскеза». Таким образом, на место арабского термина фак.ки:р «странствующий дервиш», по существу, подставляется специфичное для индийской действительности понятие йогин, т. е. «странствующий и питающийся подаянием аскет, пытающийся через соответствующий набор йогических процедур (включающих и медитативный транс), практикуемых на самом себе, осуществить соединение «я» с «Я», достичь «Спасения».

Наби: — расу.л — арабск. (букв, ’’пророк-посланник”), Мухаммад.

Перекройте воду — речь идет о священном источнике, в иранской коранической традиции именуемом «аб—е зам зам» (букв, ’’булькающая, поющая вода”), которым наполняется священный колодец «зам-зам» (звукоподражание) в Мекке; разумеется, подземный водный источник не подвластен человеку.

Лингам Шивы — индуистское бхакти, испытавшее сильное воздействие суфийских идей ислама, создало немало легенд-апокрифов, демонстрирующих индо-мусульманский культурный синтез; в соответствии с одной из них расположенная в Мекке мусульманская святыня кааба (черный метеорит) — не что иное, как почитаемый шиваитами лингам Шивы.

Влага с шумом... — обыгрывание звукоподражательного арабского «зам-зам» (индианизированного как «сим-сим» — подражание плеску воды), служащего названием священного колодца в Мекке.

ЛИТЕРАТУРА

1. Avtar Singh. Ethics of the Sikhs. Patiala, 1983; 2. Balwant Singh Anand. Guru Nanakl Religion and Ethics. Patiala, 1969; 3. Daljeet Singh. Sikhism. A comparative Study of its Theology and Mysticism. New Delhi, 1979; 4. Darshan Singh. Indian Bhakti Tradition and Sikh Gurus. Chandigarh, 1979; 5. Guru Nanak and Indian Religious Thought/Ed. Taran Singh. Patiala, 1970; 6. Grewal J. S. Guru Nanak in History. Chandigarh, 1969; 7. Grewal J. S. A Perspective on Early Sikh History // Sikh Studies. Comparative Perspectives on a Changing Tradition. Berkeley, 1979; 8. Guru Nanak. His Life, Time and Teachings / Ed. Gurmukh Nihal Singh. New Delhi, 1981; 9. Jodh Singh. The Religious Philosophy of Guru Nanak. Delhi-Varanasi-Patna, 1983; 10. Kala Singh Bedi. Guru Nanak sabd ratna:kar/Ed. Lai Singh. Panjarb, 1969; 11. Kirpa:l Singh Na:rang. Janam sa:khi: parampara: // Janam sa:khi: parampara: itiha:sak drishTikoN toM. Patia:la:, 1969; 12. McLeod W. H. The В 40 Janam Sakhi. Amritsar, 1980; 13. McLeod W. H. Guru Nanak and the Sikh Religion. Oxford, 1968; 14. McLeod W. H. The Janam Sa:khi:s // The Evolution of the Sikh Community. Delhi-Bombay-Calcutta-Madras, 1975; 15. Papers on Guru Nanak. Panjab History Conference. Patiala, 1970; 16. Perspectives on Guru Nanak/Ed. Harbans Singh. Patiala, 1975; 17. Santokh Singh. Philosophical Foundations of the Sikh Value System. Delhi, 1982; 18. Sikhism/Ed. L. M. Joshi. Patiala, 1969; 19. Surindar Singh Kohli. A Critical Study of A:di Granth. Delhi, 1961; 20. Surindar Singh Kohli. Outlines of Sikh Thought. Delhi, 1978; 21. Surindar Singh Kohli. Pura:tan panja:bi: va:rtak. Mukkh bandh // Pura:tan Panja:bi: va:rtak. Chandi:gaRh, 1973; 22. Teachings of Guru Nanak Dev/Ed. Taran Singh. Patiala, 1977; 23. Textual Sources for the Study of Sikhism / Ed. W. H. McLeod. Manchester, 1984; 24. Wazir Singh. Philosophy of Sikh Religion. New Delhi, 1981.

ИСТОЧНИКИ

I. Антология: Kirpa:l Singh Na:rang. Janam sa:khi: parampara: (Традиция «Джанам сакхи»)/ Д1апат sa:khi: parampara: itiha: sak drishTikoN toM (Традиция «Джанам сакхи» с исторической точки зрения). Patia:la:, 1969: «Пусть себе живут» (с. 23—24); «Разговор с кази» (с. 341—342); «Паломничество к Гангу» (с. 346-347); «Паломничество в Мекку» (с. 378-380).

II. Антология: Surindаr Singh Kohli:. Pura:tan panja:bi: va:rtak. Mukkh bandh // Pura:tan panja:bi: va:rtak. Chandi:gaRh, 1973: «Сакхи о «благородном»» (с. 33-41); «Сакхи о сикхе» (с. 43-44); «Сакхи о золотых, превратившихся в уголья» (с. 45-46).

В антологии К. Сингха стихи снабжены отсылками на соответствующие места «Ади Грантха», в антологии С. С. Коли такие ссылки отсутствуют. При переводе сохранен принцип построения текста оригинала.

Поступила в редакцию 22.03.91