-

КУТАЙСОВ П.

МАГОМЕТАНСКОЕ РЕЛИГИОЗНОЕ ДВИЖЕНИЕ В ИНДИИ

Англичане в Индии держат себя вообще очень далеко от туземцев и, подобно римским правителям провинций времен Августа, всегда избегают благоразумно всякого вмешательства в дела веры управляемых ими народов; но за то измена, прикрытая каким-нибудь религиозным вопросом, может совершенно свободно и беспрепятственно распространяться по всей стране. Ваггабиты это знают и этим пользуются; притом они так ловки, что за ними трудно было бы не только уследить, но даже отгадать их присутствие. Система, введенная ими для сбора податей, весьма проста, но вполне действительна и совершенна. Большая часть Бенгалии, разделена ими на округа; в каждом таком округе известное количество сел составляют фискальную группу, находящуюся в ведении старшего сборщика податей, который, в свою очередь, для каждого селения определяет особого сельского сборщика. Большею частию в каждом селении полагается только один сборщик податей, но в некоторых, где население слишком велико, им помогают муллы, которые лично и через своих помощников ведают еще и светские дела секты. Кроме того, существует особое должностное лицо, на попечительстве которого лежит обязанность [671] посыльных для опасной корреспонденции и для передачи собранных приношений. Подати, или приношения, имеют следующие виды: первый, так — называемый законный, с самого основания секты предназначен был для поддержания священной войны, и состоит из 2 1/2%, взимаемых со всякого имущества, находящегося во владении, в течении лунного года. Подать эта, собираемая, впрочем, только с тех, у которых имущество превосходит известную ценность, весьма скоро оказалась недостаточною для предназначенной цели, так что один из калифов (Унайат-Али) присоединил к ней и добровольные приношения, собираемые в пользу бедных при мечетях во время рамазана, и таким образом деньги, предназначенные для пропитания несчастных, обратились в источник для поддержания грабежей и убийств. Желая еще более увеличить средства секты, этот же самый калиф учредил особого рода подать, от которой не избавляются даже и самые бедные люди: именно, при каждом принятии пищи повелевалось каждому правоверному откладывать одну горсть риса, и по пятницам собранный таким образом рис передавать сборщику податей. Этим способом образовались весьма значительные склады провианта, впоследствии публично продаваемого для увеличения кассы восстания. Впрочем, предусмотрительные калифы постоянно заботились о том, чтобы кроме положенных податей, на которые они смотрели как на законные и им вполне принадлежащие, был бы дан как можно больший простор всем добровольным приношениям, и редко проповедники этим не пользовались. От времени до времени, кроме того, производились чрезвычайные сборы, в особенности во время путешествий самих калифов или известных проповедников. Главные сборщики податей раз в год объезжали места, вверенные их попечению, и чрезвычайно строго наблюдали за тем, чтобы все должное было заплачено сполна и не было бы никаких недоимок.

Легко понять, как такого рода организация опасна для правительства, сколько она уже причинила зла и сколько еще причинит в будущем. В течении последних семи лет, почти постоянно приходилось судить изменников одного за другим, и хроме того каждая экспедиция на границах влекла за собою всякий раз необходимость учреждения во внутренности страны особых государственных генеральных судов. В настоящее время во всех тюрьмах Индии содержатся люди, собранные с самых отдаленных провинций и ожидающие суда за открытую измену или за подготовление к тому. После неудачной [672] экспедиции 1863 года, назначен был на следующий год в Умбалле, под председательством сэра Герберта Эдуарда, государственный суд. Одиннадцать человек мусульман, великобританских подданных, судились за государственную измену; между ними были духовные, принадлежавшие в первостепенным местным фамилиям, богатейший городской мясник в Делли и вместе с тем несколько лет сряду поставщик мяса на всю регулярную британскую армию, городской маклер из Тансвара, солдат-сипай, странствующий проповедник, управляющий домом в Патне, и наконец простой землепашец. Суд, продолжавшийся весьма долго, открыл чрезвычайно много замечательных фактов и дал довольно ясное понятие о страшной силе и превосходной организации и администрации ваггабитской секты.

Подсудимые принадлежали ко всем слоям общества, некоторые из них обладали огромным состоянием, были люди отлично образованные и во всех отношениях замечательные как по уму, так по той необыкновенной энергии и тому таланту, с которыми они вели дело восстания. Оказалось, что вся страна заражена доктринами их учения, но ничем непоколебимая преданность сенаторов, конечно, не дала возможности дойти до полной истины, скорее они соглашались перенести все ужасы казни, чем выдать кого-нибудь из своих. Для сношений между собою у них оказался особой секретный язык, ключ к которому впрочем удалось открыть во время суда. Главные подсудимые были приговорены к смерти, но британское правительство поступило весьма благоразумно не утвердив приговора и заменив его пожизненною каторгою: в случае казни преступников, оно тем в глазах народа даровало бы им мученический венец, обессмертило бы их имена и еще более содействовало бы к распространению фанатизма.

Суд этот доказал тоже, какое ничтожное влияние на распространение ваггабизма имели экспедиции, предпринимаемые от времени до времени в горы. Внутренние раздоры между секаторами действительно давали иногда несколько лет отдыха на границах, но за то в это время они особенно усердно проповедывали священную войну в самом сердце британских владений. В Восточной Бенгалии нет округа где бы измена не пустила глубокого корня, и все мусульманское население по Гангу, от Патны до берега моря, усердно откладывало и вероятно продолжает откладывать свои приношения для поддержания пограничных мятежных колоний.

Кроме того, открыт был еще один весьма [673] многознаменательный факт. Титу-Майан, как мы уже сказали, в 1831-м году с большим успехом проповедовал в восточных округах прилегающих в Калькутте. Последователи его, принявшие название фаранзов, сами называли себя новыми мусульманами и хотя во многом сходились с учением ваггабитов, в сущности все-таки составляли отдельную религиозную секту. В 1843 году, число их так увеличилось, что, вследствие донесения местного начальства, правительство принуждено было обратить особое внимание на этих новых преобразователей, проповедывавших уже не одну священную войну, но и всеобщее равенство и уничтожение всех существующих порядков и различий между людьми. Оказалось, что ваггабиты, заметя возрастающую их силу и верно оценив ее будущее значение, через одного из своих калифов, именно того самого, который судился за государственную измену в 1864 году, действовали так удачно, что соединили обе секты в одну, так что в последние 13 лет их находили и на полях битвы, и в судах и, одним словом, везде рядом с ваггабитами.

С 1864-го по 1868-й год, тратились громадные суммы денег на полицейские средства, и несмотря на это правительство в 1868-м году все-таки вовлечено было в дорогую горную экспедицию. Понятно, что мильярды фунтов стерлингов, затраченные на железные дороги, каналы, фабрики и прочее обязывают Англию заботиться о сохранении своего могущества в Индии, и не только потеря его, но даже временная утрата там влияния была бы для нее равносильна самому страшному бедствию. Главное, в настоящее время чрезвычайно важно для Англии и конечно более всего способствует к поддержанию ее владычества именно то, что между мусульманским населением существуют религиозные раздоры, и ваггабиты, на которых многие правоверные смотрят как на отъявленных раскольников, им быть может еще более ненавистны, чем даже неверные. Аресты, суды, политические гонения, казни и прочее убедили мусульман в опасности соединения с фанатическою сектою, и в самое последнее время некоторые из них, вследствие влияния к. мулл и ученых, решались для собственного же спокойствия формальным протестом от нее отделаться. Самые энергические предводители ваггабитов частью погибли, частью арестованы и ожидают суда, а отчасти и вследствие удаления от них массы их единоверцев, стали бояться слишком деятельно продолжать свою пропаганду, так что фанатическая секта внутри Индии, по крайней мере наружно, как будто бы начала подавать надежды [674] на ослабление, а быть может даже и на распадение. Но за то пограничные колонии, как они сами по себе и ни ничтожны, продолжают существовать и угрожать спокойствию соседей, и несмотря на кажущееся ничтожество опасны уже тем, что могут послужить в соединению мусульман в какую-нибудь огромную религиозную коалицию. В прошлом году, туземная пресса Британской Индии сильно занималась вопросом о возможности другой Афганской войны, и, конечно, если бы такого рода несчастие постигло бы Англию, то заранее можно определить ту роль, которую при этом будут играть пограничные колонии, но пикать нельзя предвидеть, что в это время сделают внутри Индии ваггабитские заговорщики.

XI.

Конечно, ваггабитам не удалось растянуть по всей Бенгалия свои сети и именно вследствие довольно серьезного сопротивления со стороны их единоверцев. Не говоря уже о той ненависти, которая существует между различными мусульманскими сектами и которая развита у них не менее сильно, чем у последователей Христа, присутствие ваггабита есть всегда угроза для людей зажиточных или пользующихся вообще какими бы то ни было преимуществами. Революционеры в политике, равно как и в делах совести, они не довольствуются быть только реформаторами или реорганизаторами, как были, например, Лютер и Кромвель, но они, беспощадные разрушители всего старого, и в теориях о свободе и равенстве идут, конечно, далее, чем кто-либо до сих пор. В течении последнего пятидесятилетия, всякий мулла с дюжиною акров земли прикрепленной к мечети, хранитель какой-нибудь гробницы (В Индии у богатых мусульман существует обычай жертвовать, смотря по состоянию, небольшое количество земли для содержания богомольца, которому поручается хранять гробницу умершего родственника.), землевладелец и вообще всякий собственник, упорно восставали против секаторов, а между 1813-м и 1830-м годами ни один ваггабит, без опасения лишиться жизни, не смел открыто показываться на улицах Мекки, и даже в настоящее время он подвергается там публичным оскорблениям или насилиям.

Всякое брожение умов в религиозном или политическом смысле всегда опасно для существующих властей, а ваггабиты, как коммунисты и краснейшие из всех республиканцев, страшны не только для властей, но и для всех тех, [675] которые пользуются какими бы то ни было преимуществами. В самом начале их появления в Индии, при Саид-Ахмате, рука их одинаково тяжело падала как на неверных, так равно и на мусульман, сопротивлявшихся их принципам. Во время восстания около Калькутты, они совершенно равно и без всякого в этом отношении пристрастия жгли и разоряли жилища, принадлежащие как их богатым единоверцам, так и языческим индусам, первым даже доставалось от них хуже, ибо кроме их имущества они от них отбирали еще и дочерей, которых отдавали в замужство за последователей своего учения (Из оффициального донесения о калькуттском возмущении видно, что там собралось 80,000 человек, признавшим между собою полное равенство и уничтоживших всякое различие каст им преимуществ рождения и состояния.). Понятно после этого, что такого рода секта не может пользоваться сочувствием привилегированных и зажиточных классов, хотя в Бенгалии в этом случае представляется довольно замечательное исключение. Представители целого промысла, одного из важнейших и богатейших там, именно скорняки и кожевенники, были и продолжают быть постоянно на их стороне. Происходить это от следующих причин: скорняки и кожевенники пользуются глубочайшим презрением индусов; они налагают свои «нечестивые» руки на трупы священных животных, коров и богатеют от их убийств. Люди эти считаются нечистыми от рождения, вне всякой касты, и ни честность, ни способности, ни богатство не могут возвысить их до общественного уважения. Презренное положение это они переносят с равнодушием, свойственным азиатам, и зная всю невозможность для них выдти из-под этого гнета, никогда и не пытаются делать напрасные усилия, чтобы от него освободиться. Они очень хорошо знают, что если поклонники Брамы получили бы власть хотя только на один день, то они были бы их первыми жертвами, и на этом основании сблизились с мусульманами вообще, не имеющими никаких предрассудков касательно их ремесла, и ваггабитами в особенности, тем более что в последних, долженствующих постоянно вести войну против неверных, то есть их гонителей, они видят надежный залог своего личного существования. Таким образом, обширная кожевенная торговля Индии перешла почти исключительно в руки ваггабитов и дала им возможность сделаться богатейшими представителями одной из главнейших отраслей вывозной торговли края и располагать громадными капталами. Но, конечно, могущество их [676] происходит не от этих причин, а главнейшим образом от того сочувствия, которое оказывают им массы простого народа. Принципы их, как религиозные, так и политические, в высшей степени применены в удовлетворению любимых надежд и упований низших классов народа. Конечно, между ними есть многие тысячи людей, интересующихся политикою, насколько это необходимо для восстановления всей чистоты мусульманской веры, и от полноты души преданные тому, что они считают спасением своих единоверцев. Эти люди не знают жалости к себе, но за то и не имеют пощады в другим и смотрят на самопожертвование, как на одну из первейших обязанностей человека. Обыкновенно этого рода, фанатики отличаются особенно благочестивою и во всех отношениях безупречною жизнью и так глубоко убеждены в правоте своего учения, что ни выгоды, ни угрозы и никакие блага не в состоянии заставить свернуть их с избранного ими пути.

Вообще, быть ваггабигом дело далеко не легкое. Во-первых, каждый сектатор должен непременно жертвовать ежегодно не малое количество, денег для поддержания своей религии, а во-вторых, от него требуется еще и деятельное участие в военных действиях или в распространении пропаганды, так что в течение всей жизни он подвергается постоянно какому-нибудь более или менее значительному риску. Нескончаемыми поборами и различными требованиями, ваггабиты разорили целые тысячи семейств и в последнее время держали в страхе все сельское население. Молодые мусульмане, наэлектризованные их пропагандою, стремились бежать на границы и жертвовать собою для спасения родины и водворения истинной веры, так что ни один отец семейства не мог считать себя обеспеченным и находился в постоянном страхе неожиданно лишиться сына. Молодые люди, отправлявшиеся в фанатические колонии, редко возвращались домой; большая часть из них погибала от меча или от различных болезней, но за то в тех редких случаях, когда им удавалось вернуться на родину, они обыкновенно преобразовывались в самых отъявленных врагов ваггабитов и, разоблачая их обманы, корысть и прочее и тем охлаждая увлечение их последователей, причиняли секте гораздо более вреда, чем все административные преследования и суды, учреждаемые правительством.

В течении последних лет, ваггабиты становились все более и более требовательными и не довольствовались одним нравственным влиянием над массами народа и собираемыми [677] деньгами, а требовали от своих соотечественников обязательного, деятельного и непременно личного участия в священной войне. Естественно, что люди, занимающие некоторое положение в обществе и денежно достаточно обеспеченные, были через это поставлены в весьма критическое положение; исполнить это требование значило, кроме всевозможных рисков, подвергать себя еще опасности быть уличенным в измене и преданным суду, а отказать — влекло за собою не менее страшное обвинение в лицемерии и вероотступничестве. В прежнее время, посредством денежных пожертвований можно было почти без всякой личной опасности участвовать в общем заговоре, но при настоящем развитии системы административных изгнаний из края и арестов, а также более строгого надзора со стороны правительства, открытие и этого преступления влечет за собою тяжелое наказание, так что зажиточные люди стали даже с большею осторожностью и то весьма умеренно отдавать в мечеть свои приношения для поддержания священной войны. Настоящие фанатики делают все, чтобы возбудить ненависть народа и презрение в богатым и влиятельным людям, которые, из боязни неверного правительства, уклоняются от обязанностей, налагаемых на них верою, и для сохранения собственного спокойствия, служа вместе Богу и маммоне, изменяют делу освобождения ислама и угнетенной родины.

Некоторое время привилегированные классы мусульманского населения молчаливо переносили эти обвинения, и поддержанные духовенством, не менее их самих заинтересованным в этом деле, довольствовались тем, что в защиту себе, от времени до времени, выпускали в свет какую-нибудь ученую брошюру. Но впоследствии, литературная их деятельность получила большее развитие, и первое, что они начали оспаривать, это ваггабитский догмат, обязывающий каждого правоверного вести войну против великобританского правительства, и издали по этому вопросу не только массу различных диссертаций, но и целую фалангу оффициальных решений, написанных первостепенными представителями мусульманского духовенства и имеющих в народе значение закона. Они добились даже до того, что высшее духовенство в Мекке, после тщательного обсуждения дела, признало возможным не требовать от индейских мусульман опасной и тяжелой необходимости восставать против английской королевы.

Коран прямо говорит, что правоверные обязаны силою оружия распространять ислам по всему миру, давая покоренным [678] народам выбор между обращением в истинную веру, вечным рабством или смертью. Обязанность эта ясно выражена в священнейшей мусульманской книге и без всякого изменения перешла и в первостепенные индейские сочинения, так что понято после этого, какого громадного таланта потребовалось со стороны заинтересованных лиц, чтобы взять на себя смелою опровергать главнейший принцип Магомета и успеть дать ему совершенно другое значение. Но как бы то ни было, удар, нанесенный этим ваггабизму, чрезвычайно чувствителен, и если он обеспечивает спокойствие мусульман-аристократов, то он еще более оказывает англичанам неоцененную услугу и, конечно, положительно содействует к поддержанию их владычества в Индии. Трудно достаточно преувеличить ту опасность, которая постигла бы англичан, в случае если бы вопрос об обязанности восстания и ведения священной войны разрешен был бы учеными Индии и Мекки в противоположном смысле. Но вместе с тем, оценивая всю важность значения этого факта, нельзя не придти к тому заключению, что могущество Англии упирается в Индии на весьма шатких началах. Мусульмане, по корану, обязаны верностью только до тех пор, пока правительство не нарушает законы данные Магометом, в противном же случае они от нее самим Богом освобождаются; в Индии, в старинные годы, были примеры кровопролитнейших восстаний против мусульманских государей, и одно из них против Акбара, сильнейшего и могущественнейшего из великих моголов, когда-либо царствовавших в Индии, почти довело его до потери престола, только вследствие того, что джауппурские муллы и ученые объявили восстание против него законным. Следовательно, те же самые люди, которые по личным своим интересам находят теперь священную войну незаконною и взялись это доказать, основываясь на книжных авторитетах, в случае перемены обстоятельств всегда найдут возможность изменить свои прежние решения и уволить британских подданных от той верности, которую в настоящее время они считают для них обязательною.

Решая вопрос об обязанности восстания и ведения священной войны, обе главные мусульманские секты, шииты и суннита, пришли совершенно к одинаковому заключению.

Шииты, несмотря на то, что они составляют только одну десятую часть, то есть меньшинство всего мусульманского населения, тем не менее приняли также весьма деятельное участие в разрешении общего магометанского вопроса. По их верованию, до окончательного утверждения исламизма должны разновременно [679] появиться на земле двенадцать имамов, потомков великого пророка. Одиннадцать таких имамов уже прошли, остается явиться только последнему; до его же пришествия мир обречен на страдания и различные тяжелые испытания, а истинная вера — на гонения и притеснения со стороны суннитов, христиан и других еретиков. Пришествию последнего имама должны предшествовать различные знамения, и Бог, повелев ему идти по земле для обращения всех людей в истинную веру, даст и людям возможность узнать его и отличить от других смертных. Иисус Христос в это время сойдет также с небес, и учинив великую дружбу с имамом, усердно будет помогать ему в утверждении истинной веры. До этого же времени шииты находят, что всякие человеческие попытки утвердить ислам, как-то восстания, войны и проч., ни в чему, не поведут и не достигнут великой цели. Затем, объясняя значение собственно слова «жигад», то есть священная война, они доказывают, что основываясь на словах святых книг, только при семи известных условиях война эта может быть законною и следовательно угодною Богу. Условия эти следующие: 1) Присутствие истинного имама и его благословение; 2) достаточное число опытных воинов, оружия и прочего необходимого для ведения войны; 3) священная война должна быть общею, как против врагов истинной веры, так и против нарушителей спокойствия; 4) участвующий в ней должен обладать полным разумом, не быть сумасшедшим, больным, слепым или увечным; 5) иметь разрешение родителей; 6) не быть несостоятельным должником, и 7) иметь достаточно денег для обеспечения собственных своих нужд, а равно и существования своего семейства. Все несогласные с этими условиями формальным актом признаны шиитами за раскольников наравне с ваггабитами, фараизами и другими, по их мнению, изуверами, искажающими смысл толкований священных книг и только способствующих к удалению своих последователей от милости всемогущего Бога. Первое и непременное условие для законного права ведения священной войны, по их доводам, должно быть личное присутствие и благословение истинного имама; всякое же возмущение без его разрешения неугодно Богу, а следовательно не может иметь успеха и должно быть преследуемо как нарушение закона и порядка.

До какой степени искренни в этом случае мнения шиитов, сказать трудно, но если взять в соображение, что они, за исключением Персии, другими мусульманами везде одинаково презираемы и нетерпимы, то следует полагать, что чувство [680] собственного сохранения должно делать из них весьма преданных и верных подданных Великобритании. Они хорошо знают и твердо убеждены в том, что если сунниты, индусы или в особенности ваггабиты когда-нибудь захватят власть и бразды правления, то религиозные преследования, от которых они при английском правительстве отдохнули, возобновятся с тою же страшною силою и яростью, от которых они в прежнее время так мною и так горько страдали.

Сунниты, составляющие большинство мусульманского населения в Индии, в последнее время оказались более других ревностными в распространении того принципа, что коран нисколько не обязывает их к восстанию или ведению священной войны против правительства английской королевы. Для поддержания этого довода они, после бесчисленных прений, наконец обнародовали через посредство своих и меккских мулл два оффициальных решения (фатва), предназначенных служить толкованием некоторых слов корана и имеющих силу закона. Магометанское литературное общество в Калькутте соединило в одно целое эти два суннитские взгляда на дело восстания и оказало этим действительную услугу как зажиточным мусульманам, так и в особенности англичанам. Труд этот в высшей степени интересен и служит доказательством той громадной ловкости и способности, которыми обладают мусульмане для судебных изворотов. Это есть полнейший триумф адвокатуры, ибо два отдельных силлогизма, истекающие из двух совершенно противоположных начал, вследствие искусства подбора аргументов подведены так, что приходят к одному и тому же желаемому заключению. Так, ученые Северного Индустана, издавшие одно такое решение, начинают с того, что бесспорно признают Индию страною неприятеля (Dar-ul-Harb) и выводят из этого, что, следовательно, религиозное восстание было бы в ней, как в стране неправоверной, незаконно; калькуттские же ученые, поддержанные Меккою, издав другое, наоборот признают Индию страною ислама (Dir-ul-Islam) и на этом основании приходят к тому же самому заключению, что всякое религиозное восстание было бы в ней противно корану, то есть тоже незаконно. Конечно, такого рода толкования при том уважении, какое мусульмане имеют к их духовенству, представляют большое политическое значение и выгодны для правительства уже тем, что служат препятствием к опасному для всеобщего спокойствия соединению последователей пророка в одно религиозное целое. Кроме того, они не менее [681] симпатичны и высшим классам магометанского общества, ибо избавить их от тяжелой необходимости лично участвовать в пополнении рядов пограничных фанатиков. Однако следует заметить, что решения эти, в сожалению, не имеют особенного влияния на массу простого народа, которого фанатизм с одной стороны и надежда на лучшее будущее с другой все-таки увлекают на сторону ваггабитов. Но за то принадлежащие к высшим классам общества, даже и между сектаторами, рады иметь теперь предлог освободить себя от участия в заговоре. Авторитет суннитских ученых дал им возможность выдти из весьма серьезного затруднения и, конечно, не они будут стараться, в настоящее время, подвергать особенной критике акты, представляющие им так много выгод, так что в этом отношении, как уже было сказано выше, магометанское литературное общество в Калькутте, через собрание и издание этих толкований, действительно нанесло тяжелый удар ваггабизму.

Доктор Гёнтер, подробно разбирая аргументы, служившие ученым Индии и Мекки к разрешению вопроса о восстании и священной войне, в смысле противоположном учению ваггабит, входит в чрезвычайно интересные подробности и доказывает, основываясь на исторических данных и текстах различных мусульманских священных книг, что несмотря на всю блистательную и кажущуюся убедительность этих аргументов, они все-таки в высшей степени натянуты и при самом небольшом усилии могут получить совершенно другое значение, — а потому приходить в заключению, что удар, нанесенный ваггабитам этими прениями и доследовавшими за ними оффициальными решениями, есть только временный, так что, по его мнению, настоящее затишье в религиозном движении нисколько не служит доказательством того, что вопрос восстания решен окончательно, и вследствие этого положение англичан в Индии изменилось бы в лучшему. Я не вхожу в разбор этой части сочинения доктора Гёнтера и перехожу в указанию причин неудовольствия всех вообще мусульман на британское правительство.

XII.

Причины эти чрезвычайно важны, ибо они-то именно и не дают никакой гарантии в будущем для сохранения спокойствия в крае, более всего содействуют ваггабитам в распространении восстания и служат лучшим доказательством того, что [682] владычество англичан в Индии все еще непрочно и постоянно зависит от всевозможных случайностей.

Как бы ни смотреть на Индию, как на страну ли ислама (Dar-ul-Islam), или неприятеля (Dar-ul-Harb), вследствие признания последних толкований за фатва (то есть имеющих силу закона), мусульмане, без всякого опасения погубить свои души и лишиться блаженства будущей жизни, должны в настоящее время, по собственному же приговору, спокойно и мирно жить под властью британской вороны. Но, по корану, верность в какому бы то ни было правительству для правоверных обязательна только до тех пор, пока оно исполняет все принятая им на себя обязательства и уважает их права и религию. В случае же если; правительство нарушает одно из связывающих его условий, вмешивается в духовные или гражданские дела или препятствует в исполнении обрядов указанных пророком, то всякое, обязательство со стороны правоверных прекращается, и тогда только силою их можно принуждать в повиновению, но верности или спокойствия от них требовать более невозможно. Нельзя не отнести к славе англичан в Индии один весьма важный факт, именно тот, что они заменили военное занятие страны и тиранническое диктаторство всех прежних завоевателей мирным и ограниченным гражданским управлением, принаровленным в нуждам и интересам края и поддержанным расположением и сочувствием в нему народа. Но всякая серьезная обида, нанесенная мусульманам, сделает это мирное управление совершенно невозможным. Даже небольшие промахи в администрации обратятся в этом случае в политические ошибки, могущие иметь страшные последствия, ибо по закону пророка они влекут за собою освобождение от верноподданства, то есть измену, восстание и священную войну.

В сожалению, британское правительство в течении многих лет своего управления сделало не одну, а бесчисленное количество непростительных ошибок и, конечно, никакая власть никогда не обвинялась своими подданными более серьезно, чем в настоящее время англичане в Индии.

Все сказанное до сих пор неопровержимо доказало два факта: во-первых, существование мятежных фанатических оплотов на границах британских владений и, во-вторых, существование хронической измены, распространенной по всей Индии. Без сомнения, невозможно требовать, чтобы англичане вели переговоры или заключали договоры с мятежными своими подданными. Но не в этом дело; Англия довольно сильна, [683] могущественна и вполне в состоянии справиться с мятежниками, но для этого она должна стараться отделить их от спокойных людей и привязал последних в себе так, чтобы в них иметь опору, а в случае нужды даже и защиту против нарушителей всеобщего спокойствия. Правительство не имеет право быть глухим к обвинениям, возводимым на него бенгальскими мусульманами, тем более, что такого рода равнодушие влечет за собою неминуемую опасность. Мусульмане же утверждают, что все честные средства в существованию отняты от ученых и образованных людей их вероисповедания; что введенная система воспитания совершенно не соответствует их требованиям и послужила только в тому, что довела их до нищеты и всеобщего презрения; что упразднение казиев, с незапамятных времен утверждавших брачные договоры и ведавших гражданским судопроизводством правоверных, повергло тысячи семейств в конечное разорение; что запрещением исполнять некоторые обряды, установленные пророком, англичане губят их души и лишают надежды на блаженство в будущей жизни. Но более всего они жалуются на произвольное толкование смысла и искажение самых религиозных мусульманских учреждений и на то право, которое присвоили себе англичане пользоваться принадлежащими им капиталами, пожертвованными и собранными для воспитательной цели. Кроме этих более серьезных причин неудовольствия, существует еще бесчисленное количество других, которые быть может непонятны холодному уму британца, а между тем чрезвычайно чувствительны для жителей Индустана. Они говорят, что англичане обязаны своим положением в Бенгалии призыву доверившихся им и царствовавших тогда мусульманских государей; но впоследствии, когда они сами заменили существующую власть, то в триумфе своем не оказали ни малейшей пощады к их же призвавшим мусульманам и совершенно безжалостно затоптали прежних своих союзников в грязь; одним словом, они обвиняют британское правительство в недостатке в ним сочувствия, отсутствии всякого великодушия, похищении и неправильном употреблении принадлежащих им денег, и вообще за все великие бедствия, обрушившиеся на страну в течение их столетнего владычества.

В настоящее время от низших чиновников до занимающих высшие должности все сознают, что правительство не исполнило своих обязательств относительно магометанских подданных королевы. Мусульмане Индии в числе слишком [684] тридцати миллионов вопиют на тот общий упадок, который постиг их под британским владычеством, и на то, что они, еще так недавно покорители и единственные правители страны, доведены до того, что теперь лишены в ней даже средств к честному существованию. Англичане отвечают на это, что это происходит только от их перерождения, то есть собственного нравственного упадка; но забывают, что если этот упадок и действительно существует, то он есть последствие их политической системы и того невнимания и гнета, которые так упорно и в течение уже стольких лет над ними тяготеют. Перед тем как страна перешла в руки англичан, мусульмане исповедывали ту же самую веру, ели ту же самую пищу и во всем обыденном жили также, как и живут теперь. Следовательно, если при этих условиях раса их была тогда способна к прогрессу, а это был положительный и признанный фат, то нет никаких причин полагать, что при тех же самых неизмененных обстоятельствах, они вдруг стали бы показывать признаки нравственного разложения. Мнение это тем более несправедливо, что и доныне они от времени до времени выказывают свое прежнее сильное чувство любви в независимости и ту способность в военным предприятиям, которая делала их столь предприимчивыми в былое время и давала их расе преимущество над всеми другими населяющими Азию.

Конечно, мусульмане, по должной справедливости в правам индусов, не могут исключительно пользоваться прежнею своею монополиею государственного управления. Этот старинный источник богатства не может более существовать, и они должны помириться с мыслью повиноваться власти, не признающей между своими подданными различия, происходящего от цвета кожи или веры. Они это, впрочем, отлично понимают и нисколько на это не жалуются, но претендуют на то, что они совершенно исключены от всякого участия в управлении страны ими когда-то покоренной. Им не обидно, что они в Бенгалии, где магометанское население преобладает, поставлены на одинаковую ногу с индусами, но им, как потомкам племени, имеющего великое прошлое, обидно, что индусы принимаются на службу, а именно они лишены этого средства существования и отличия, ибо всюду и постоянно в ней не допускаются. Нельзя не согласиться, что претензия эта вполне справедлива, и никто не может отнять от них права говорить правительству, что при владении тридцатью миллионами мусульманами оно обязано знать, что оно с ними хочет делать. [685]

Население восточной и южной Бенгалии почти исключительно принадлежит к последователям закона пророка и как высшие, так и низшие классы исповедывают там одну и ту же веру. Язык, известный под именем бенгальского, не есть коренное наречие и заметно отличается от говора в северной Индии или Персии, но тем не менее, благодаря деятельности мусульман, до такой степени выработался, что в настоящее время имеется на нем громадная духовная и гражданская литература. Везде в этой части Бенгалии встречаются остатки бывшего могущества мусульман, и полуразвалившиеся мечети, фонтаны и дома их падшей аристократии, разбросанные по всей стране, служат лучшим доказательством отжившего величия. Потомки каких-нибудь князей, приговоренные по недостатку воспитания и недопущению на службу к невыносимой бездеятельности, теперь сурово и гордо убивают горе и скуку среди своих непокрытых дворцов и заросших садов. Разоренные дома их наполнены сыновьями и дочерьми, внуками, племянниками и племянницами, и ни один из этой голодной толпы не имеет даже надежды найти какие-нибудь занятия, могущие дать ему средства избавиться от нищеты и гнетущей его тоски. Безрадостно тянется для них жизнь в обвалившихся верандах или протекающих беседках, и время все глубже и глубже ввергает их в безвыходную пропасть долгов; конец же этому обыкновенно тот, что соседний индус-ростовщик завладевает остатками имения и тем одним разом отнимает от них и положение, и последнее состояние.

Худшего положения, чем то, в котором находятся высшие классы бенгальских мусульман, придумать нельзя: у них отнято все, а взамен не дано ничего. Доступ в различным отраслям государственной администрации, как-то: финансы, полиция, суды и прочее, для них более не существует. Даже армия, составлявшая всегда их элемент, окончательно для них недоступна (В английской регулярной армии нет ни одного офицера, принадлежащего к мусульманскому населению страна, который имел бы королевский патент на чин. Адъютант вице-короля Хидайат-Али есть единственное исключение; впрочем и он, несмотря на многие оказанная им услуги, пользуется только почетным чином капитана, по патенту местного правительства. Мусульмане не принимаются на службу иначе как простыми рядовыми в туземные полки и никакого повышения ожидать не могут, даже почти нет примеров, чтобы кому-нибудь из них удавалось получить хотя почетное, имеющее только местное значение звание офицера.). Лет сто тому назад, бенгальский мусульманин не мог сделаться нищим, а теперь наоборот, даже имеющий [686] состояние почти не может избавиться от конечного разорения. Не говоря о придворной службе, бывшей всегда средством к обогащению, главные источники могущества и благосостояния мусульман истекали из командования войсками, сбора податей и занятия юридических или административных должностей, в настоящее время, как уже сказано выше, армия для них совершенно закрыта; боязнь образовать хороших офицеров, которые при первом же восстании применили бы приобретенные на службе познания для действия против своих же учителей, служила постоянным препятствием в допущению их в войска, и теперь даже опасение это еще так развито, что англичане продолжают упорно держаться принятой системы и отдаляют мусульман от звания, которое те привыкли считать наследственным и для себя обязательным.

Другой источник богатства мусульманской аристократии состоял в сборе поземельных и других доходов. Требование от покоренного народа платежа повинностей было прямым последствием победы, и завоевателям доставался не только доход, но еще и выгодная обязанность его сбора. Нельзя впрочем не упомянуть о том, что в Индии отношения мусульман к туземному коренному населению основаны были гораздо более на политических принципах, чем на деспотических законах корана Магомета. Гордые пришельцы, сохраняя для себя только высшие финансовые должности, пренебрегали подробностями сбора податей и предоставляли непосредственные сношения с производителями своим индусским чиновникам. Система финансового управления не была основана на каких-нибудь положительных законах, а на силе, которою располагали покорители; индусы постоянно старались заплатить менее, чем от них требовали, а мусульмане — получить более чем следовало им, и все между ними недоразумения решались не судебным порядком, а острием меча.

Англичане вначале сохраняли этот общепринятый в мусульманском мире способ сбора доходов, но впоследствии постепенно его изменили и наконец ввели ту систему, которая существует теперь, и совершенно удалили всех мусульман от участия в деле, в котором они действительно не могли быть более терпимы. При этой реформе правительство не могло оставить без должного внимания и вопрос о праве владения землею и терпеть, чтобы индусы по старому продолжали бы, кроме государственной подати, платить еще такую же и мусульманскою дворянству, привыкшему смотреть на Индию как на свою [687] собственность, добытую силою оружии, а на ее жителей как на арендаторов или работников, труд которых должен идти на поддержку их роскоши и тунеядства. Понятно, что англичане, из чувства человеколюбия, должны были прекратить эти уродливые отношения, оскорблявшие всякую справедливость, и разрешить поземельный вопрос на таких началах, которые признали бы как мусульман, так и индусов, равноправными для владения землею.

Поземельный вопрос стоил огромных денег правительству, но разрешен был вполне удачно, а с европейской точки зрения и совершенно справедливо, так что мусульмане, которые в сущности никогда не были собственниками в нашем смысле этого слова, а пользовались доходами с земли только через то влияние, которое они имели на действительных владельцев, получили в вечную собственность известные, смотря по занимаемому ими положению, более или менее значительные наделы; затем индусы были признаны также собственниками, необязанными платить за занимаемые ими земли никому другому, кроме правительства. Насколько эта важнейшая реформа оказала выгодные последствия на индусов, настолько же она послужила к окончательному разорению мусульманской аристократии. Непривыкшие в труду, изнеженные развратом и жившие в роскоши и неге, мусульмане, не будучи совершенно в тому подготовлены воспитанием, оказались вполне неспособными в поддержке своего благосостояния собственною работою и скоро стали делать огромные шаги по пути разорения. В настоящее время они страшно упрекают в этом англичан, но всякий согласится, что упрек этот совершенно неоснователен, и поймет, что никакое образованное государство в мире не решилось бы терпеть систему налогов, обогащающую нескольких людей и угнетающую массу трудолюбивого населения. Но мусульмане не хотят этого понять и видят в действиях правительства только свое разорение и утрату преимуществ, добытых ими когда-то силою меча.

Занятие высших и низших юридических и гражданских должностей составляло не менее важный источник благосостояния мусульманской аристократии. Вначале, должности эти были исключительною монополиею их расы, и даже довольно долго при английском правительстве они сохраняли преимущество заседать с правом голоса в английских судах; но впоследствии, при постепенном изгнании из судопроизводства закона Магомета, вместе с ним стали удаляться и они, а должности их [688] замещаться индусами. В гражданской администрации случилось то же самое: места занимаемые прежде мусульманами стали предпочтительно отдаваться индусам, так что если взглянуть теперь на оффициальный список должностных лиц Бенгалии, где, как известно, преобладает магометанское население, то окажется, что из 2111 чиновников — 1338 англичане, 681 индусы и только 92 мусульмане, и те между прочим занимают самые ничтожные места. Сто лет тому назад, мусульмане занимали все важнейшие должности в государстве, и индусы с благодарностью принимали второстепенные места, которые те им предоставляли, а англичане имели единственными представителями коммерческих факторов или делопроизводителей в магометанских же конторах.

В настоящее время все изменилось до такой степени, что в некоторых управлениях с трудом можно даже найти человека, который был бы в состоянии прочесть что-нибудь на языке бывших властителей страны, и единственные должности, на которые им еще можно претендовать в гражданской администрации, не превышают положения привратника, рассыльного или сторожа. Такое систематическое удаление мусульман от всякой коронной службы, истекающая из этого невозможность для их высших классов сохранить свое значение в крае и посредством занятия административных должностей иметь хотя небольшое влияние на ход управления родиною, возбуждают между ними страшнейшее неудовольствие против британского правительства, и в этом они совершенно правы. У них нет никакой будущности, и понятно, что верно оценивая свое положение, они кричат против системы угнетающей их и низводящей до окончательной нравственной гибели. [689]

XIII.

Спрашивается, кто же в этом виноват? Быть может, индусы всегда были лучше одарены природою, чем мусульмане, и требовали только поприща для того, чтобы применить свои способности? Или, быть может, мусульмане имеют столь много средств в существованию вне деятельности оффициальной жизни, что, будучи заняты своими собственными делами, равнодушны к государственным должностям и предоставляют их индусам? Но при знании обстоятельств к такого рода заключениям придти невозможно. Индусы несомненно народ с дарованиями, но признать за ними такого рода способности, которые давали бы им право на исключительное занятие всех должностей в администрации, положительно несправедливо и совершенно противоречью бы их прошлому. Выше было замечено, что мусульмане, вследствие недостатка воспитания, не в состоянии с успехом заниматься сельскими делами; то же самое можно заметить и относительно других занятий, так что все выгоднейшие профессии, как-то медицинская, адвокатская и другие перешли в руки индусов и почти совершенно у них отняты. Следовательно, должна же быть какая-нибудь причина, которая довела мусульман до того, что лишила их всякой деятельности как в государственной администрации, так равно и в частной жизни. Известно, что когда страна перешла во власть Англии, то они составляли там высшую породу людей, и не только по отважности или бывшей славе их оружия, но и по тем административным талантам и развитию наук, которые отличали их от других жителей Индии. Беспристрастная справедливость заставит каждого близко их знающего сказать, что они далеко не лишены интеллектуальных способностей; лень, в которой их упрекают, также не есть принадлежность их характера и, кроме того, честолюбие и постоянно угнетающая их бедность принуждают их искать деятельности и занятий, могущих улучшить их положение.

Правительство покрыло всю Бенгалию школами, и что школы эти вероятно хороши, можно заключить из того, что ежегодно. из них выходят развитые и хорошо приготовленные индусы, с успехом продолжающие потом свое образование в университетах и впоследствии завладевающие всеми путями, ведущими к почестям и богатству. А между тем, влияние этих же [690] самых школ на мусульман совершенно другое, и они не тонко не служат в развитию между ними образования, но напротив того, скорее закрывают им всякий доступ к какой бы то ни было карьере. Следовательно, во внимательном разборе вопроса о воспитании должно заключаться объяснение того факта, что мусульмане удалены почти от всякого рода деятельности и как будто приговорены погибнуть в тунеядстве и нищете.

Дело в том, что система общественного образования, введенная англичанами, пробудившая порабощенных индусов от векового сна и возбудившая в их неподвижных массах благородные побуждения, ненавистна мусульманам, нисколько не соответствует их требованиям и совершенно противоположна как их традициям, так и их религии.

Под мусульманским владычеством индусы покорялись своей судьбе точно также покорно, как они это делают и теперь. В прежнее время для службы требовалось знание персидского языка, в настоящее время необходим английский, и индусы смиренно изучали тогда точно также, как они это делают и теперь, наречие одинаково для них чуждое, но необходимое, как средство для достижения известного рода целей.

Мусульмане находятся в совершенно другом положении. До водворения английской власти, они составляли не только политическую, но и интеллектуальную силу Индии. У них существовала своя собственная система воспитания, которая, быть может, была хуже введенной теперь, но, тем не менее, несравненно выше всех известных в то время в Азии, содействовавши им в развитии между их молодежью как умственных, так и физических способностей и в приготовлении тех деятелей, которыми страна тогда изобиловала. В течение первых 75-ти лет британского владычества, мусульманские школы сохранялись в неизменном виде, англичане им покровительствовали и были того мнения, что окончание в них образования было необходимо для тех, которые посвящают себя в будущем для государственной службы. Но со введением школ, устроенных по английскому образцу, и как только школам этим удалось подготовить новое поколение людей, старая мусульманская система воспитания была отброшена, и результатом этого вышло то, что всякий доступ мусульманам к какой бы то ни было общественной деятельности оказался вдруг прекращенным. Конечно, будь мусульмане дальновиднее, они должны были бы признать силу совершившегося факта и примениться к своему новому положению, но они этого не сделали, и оно отчасти понятно — почему. [691] Воспоминание их могущества было еще так свежо, что они не были в состоянии смиренно покориться судьбе и забыть свои старые традиции. Система воспитания, введенная англичанами, била ими отвергнута с негодованием, главнейшим образом потому, что она не представляла им никаких преимуществ над индусами, над которыми они так долго властвовали, ненавидели как идолопоклонников и презирали как порабощенную и низшую расу. Религия поддерживала народное предубеждение против нововведения, и долго вопрос о возможности магометанскому мальчику, без опасения погубить свою душу, посещать общественную школу, оставался нерешенным. Если бы англичане ввели свою систему воспитания и проводили ее через посредство английских учителей, то мусульмане далеко не сделали бы из этого вопрос религии, ибо хотя они и не любят христиан, но не презирают их до такой степени, как, индусов, и видят в учении Христа удалившуюся от истины и еретическую религию, но все-таки боговдохновенную. Но несчастие состояло в том, что правительство ввело в общественные школы английский и индустанский языки, а места учителей заместило индусами, так что мусульмане этот промах объяснили распространением язычества через посредство ненавистных им язычников.

Три чрезвычайно важные обстоятельства служат препятствием к распространению образования между мусульманами, при помощи общественных и сельских школ. Первое, как уже сказано, индусы-учителя и индустанский язык; второе то, что ни одна из этих школ не учит языкам, необходимым мусульманам как в общественной жизни, так и для совершения их религиозных обрядов; так, например, арабский или персидский, без знания которых правоверные не могут даже молиться, там совершенно не проходятся; и в-третьих, школы эти чисто светские, реальные, оставляют всякое религиозное образование в стороне и, следовательно, не дают ни малейшего понятия ни о коране, ни о других священных книгах.

Англичане никогда не хотели обратить должного внимания на школы и устроить их на таких началах, чтобы получаемое в них воспитание могло быть применимо и одинаково полезно как мусульманам, так и индусам. В отдалении мусульман от источника даруемого им просвещения, они видели только упорство и суеверие закоренелых изуверов, но не понимали, что у магометан вера фанатическая и страшно требовательная составляет всю основу жизни, и что всякая у система [692] воспитания, не соединяющая религиозное и светское образование вместе, никогда у них не применится и всегда им будет ненавистна. А так как с этим нельзя не согласиться, ибо это есть неоспоримый фат, то после этого понятно, иго мусульмане страшно нападают на англичан и обвиняют их в обращении вносимых ими на воспитание детей денег исключительно на пользу одних только индусов. Факт этот тем более чувствителен, что правительство, введя систему образования, несоответствующую потребностям мусульман и развивая и поддерживая ее на счет доходов, собираемых для этой цели со всех жителей Индии безразлично, кроме того еще лишило мусульман и тех капиталов и земель, которые издавна существовали у них, как фонды для поддержки их собственных старых школ. В прежнее время в Бенгалии всякая значительная фамилия содержала на свой счет в центре своих поместий учебное заведение, в котором как ее дети, так и дети бедных соседей получали даровое воспитание. С утратою значения и богатства мусульманской аристократии, школы такие сократились в числе, а остающиеся, за неимением надлежащих средств в существованию, стали приходить в весьма быстрый упадок, так что этот способ воспитания детей скоро совершенно превратился. Но утрата этих учебных заведений хотя и была чувствительна для мусульман, все-таки еще не лишила их всяких средств для воспитания детей, у них оставались другие школы, точно также хорошие и дававшие тоже даровое воспитание. С незапамятных времен существовал обычай жертвовать капиталы и земли для постройки и содержания мечетей и школ; обычай этот был так вкоренен, что почти все великолепные постройки в крае обязаны ему своим происхождением. По убеждению магометан, порочная жизнь и целый ряд преступлений вполне искупаются предсмертным пожертвованием такого рода, и на этом основании всякий правоверный, имевший возможность распорядиться чем бы то ни было, считал для себя непременно обязательным это сделать. Мусульмане, как покорители и распорядители страны, нисколько не стеснялись в раздаче таким образом земель, которые в сущности принадлежали им, или, лучше сказать, захватывались ими только по праву сильного, а не на основании какого-нибудь документа, и, конечно, злоупотребляли своею властью. Когда Индия перешла в ведение англичан и лет 50 спустя был поднят поземельный вопрос, то оказалось, что четверть всех земель, принадлежащих [693] государству, находилась в руках мусульман. Англичане нашли это невыгодным, и с 1772 по 1828 год производили тщательный расследовании этого дела, но долго колебались и не решались на какие-нибудь крутые меры, пока, наконец, достаточно окрепши, не пришли в тому заключению, что земли эти следует возвратить короне, и действительно, начиная с 1828 г. по 1836 год, мера эта постепенно приводилась в исполнение. Последствием этого была страшная паника, и всякий мусульманин стал дрожать за то, что он считал своею собственностью; сотни аристократических семейств были в конец разорены, а школы, только и существовавшие вследствие владения такими незаконно пожертвованными им землями, через отнятие их получили смертельный удар.

С точки зрения юридической, владение чужою собственностью есть насильственный захват, но с другой стороны, давность этого владения должна была бы быть принята в соображение, тем более, что самые законы Индии и в особенности положение мусульман в крае, могли достаточно извинить последних как в этом захвате, так равно и в неимении документов на право владения. Но англичане были в этом случае безжалостны и, конечно, действия их тогда не мало содействовали в развитию той глубочайшей ненависти, которую питают к ним разоренные мусульмане, лишенные через это одним разом и состояния, и школ для воспитания детей.

Отнятие незаконно занимаемых земель может еще быть юридически объяснено, но присвоение некоторых капиталов, неоспоримо принадлежащих мусульманам, со стороны англичан действительно непростительно и вызывает против них между последователями пророка сильнейшие негодования. Мусульмане доказывают, что если бы британское правительство не злоупотребляло властью и не обращало пожертвованные с известною целью деньги на предметы, конечно не имевшиеся в виду жертвователями, то в настоящее время они имели бы превосходнейшие учебные заведения в Бенгалии и конечно не были бы доведены до того печального положения, в котором находятся теперь.

В 1806 году умер один богатейший мусульманин и оставил огромное состояние на благотворительные учреждения, между которыми первое место должна была занять обширная коллегия для дарового воспитания бедных детей магометанской веры. Между исполнителями его завещания вышли недоразумения, [694] тянувшиеся до 1810 года и превратившиеся наконец в судебное дело. Правительство, чтобы его прекратить, взяло имение в опеку и приняло на себя исполнение завещания умершего богача, но вместо того чтобы, согласно его воле, устроит мусульманскую школу, обратило оставленные им деньга на учреждение английской коллегии, то есть высшего христианского учебного заведения, куда мусульмане, вследствие различных вышеописанных причин, почти не поступают. Училище это, одно из лучших в Индии, существует и теперь исключительно на проценты с капитала, оставленного названным мусульманином, дает отличное воспитание молодым англичанам и индусам, вполне рациональное и практическое, но не учит ни арабскому, ни персидскому языкам и не жертвует даже ни одной минуты в год для преподавания религии пророка (Правительство, вследствие жалоб мусульман, устроило для удовлетворяй их при коллегии небольшую отдельную школу, в которой преподаются арабский и персидский языки, а также и закон пророка. Но уступка эта нисколько не успокоила мусульман, ибо капитал, оставленный на коллегию, приносит 5250 фунтом стерлингов в год, и англичане, удерживая на свое заведение 5000 фунтов, только остальные отдают на содержание мусульманского отделения.). И таких примеров весьма много, так что понятно после этого, что мусульмане правы, обвиняя правительство в похищении принадлежащих им капиталов, и конечно никогда не простят действия, которые они считают за верх злоупотребления силы.

Но этим далеко еще не кончаются все причины существующего неудовольствия на настоящих властителей страны.

Жалуясь на то, что англичане отняли у них всякие средства к честному существованию, мусульмане обвиняют их еще и в покушении погубить души их и лишить блаженства в будущей жизни. Все религии допускают известное число праздников, то есть особенные дни, предназначенные для совершения духовных обязанностей. Магометане, как и все другие, с тем же чувством любви относятся в своим торжественным дням, и быть может гораздо более прочих дорожат исполнением обрядов, требуемых от них кораном. В большей части Индии англичане уважали это чувство, но в нижней Бенгалия магометане в последнее время так были упущены из вида, что религиозные их потребности и обычаи были постепенно забыты, а праздники наконец совершенно уничтожены. В прошлою году, общество мусульманских адвокатов обратилось в правительству с прошением по этому предмету и указывало на то, что число праздничных дней, допускаемых законом, достигает [695] ежегодно у христиан до 62-х, а у индусов до 52-х. Мусульманам же между тем даровано всего 11 дней в году тогда, когда прежде правительство признавало их 21. Все, что общество осмеливалось просить, это то, чтобы правительство по крайней мере не убавляло тот минимум праздников, которые им оставлены были теперь. Прошение это вызвано было указом, постановляющим, чтобы мусульманские праздники, допускаемые в судах, не превосходили числом и были те же самые, какие допущены в других государственных учреждениях. Но дело в том, что в других государственных учреждениях не признаются вовсе никакие мусульманские праздники, а просто начальнику каждого управления даровано право, служащего у него магометанина увольнять от занятия по службе для совершения его религиозных обязанностей, но с тем чтобы отпуски эти не превосходили 12-ти дней в году; работа же в это время не прекращается, и управления остаются открытыми. Мусульманские адвокаты доказывали, что подобная система не может быть применена в судам, ибо если во время магометанских праздников они будут открыты и в них будут разбираться дела, касающиеся мусульман, без участия их адвокатов, только на том основании, что одна из тяжущихся сторон может принадлежать нации, не признающей мусульманских торжественных дней, то всякая справедливость этим будет нарушена, и суд рискует быть совершенно пристрастным. Одним словом, указ этот вопреки обычая, существовавшего 72 года, уничтожал совершенно мусульманские торжественные праздники и обращал дни, назначенные для удовлетворения религиозных требований и перед этим признаваемые законом, просто в обыкновенные отлучки, зависящие от произвола начальника (Впрочем, в настоящее время, по распоряжению лондонского кабинета, указ этот отменен, так что теперь мусульмане пользуются несколькими праздничными днями в году, но все-таки не в том количестве, как они этого желали и как требует это их закон.).

Остается рассмотреть еще одно весьма важное обвинение, взводимое на британское правительство. Мусульмане жалуются, что англичане не только удалили их от всякого участия в юридической деятельности, но еще лишили их казиев, необходимых им в частной жизни, а также и для исполнения духовных треб. При магометанском правительстве и весьма долго при английском, казии соединяли в себе все судопроизводство по уголовным, гражданским и духовным делам. Первые [696] судебные уставы, писанные англичанами для Индии, вполне признавали важность их значения, и до сих пор еще сохранился в своде законов длинный ряд указаний, относящихся до их обязанностей. Вообще казии до такой степени необходимы для внутренней жизни мусульман, что муллы и ученые, решавшие вопрос о священной войне, признали, что Индия останется страной ислама (Dar-ul-Islam) до тех пор, пока сохранятся в ней казии, и наоборот, превратится в страну неприятеля (Dar-ul-Harb), с того времени, когда должность эта перестанет существовать. К сожалению, близкое знакомство с магометанской народными чувствами приобретено англичанами весьма недавно и то только вследствие тех кровавых изъявлений неудовольствия, которые в последнее время так часто нарушали спокойствие страны. В 1863 году, один из правителей провинции возбудил вопрос о возможности упразднения должности казия, и правительство после некоторых колебаний, несмотря на сильнейший протест со стороны бомбейского начальства, одобрило этот проект и издало указ о приведении его в исполнение, так что в течение последних семи лет большая и постоянно увеличивающаяся часть мусульманского населения была лишена лица, необходимого для совершения брачных и других не менее важных обрядов и духовных церемоний. С самого начала, упразднение казиев еще не было так чувствительно, ибо занимавшие эти должности оставлены были на местах до выбытия их через смерть или по каким-нибудь другим причинам, но так как новых назначений решено было более не делать и вакантные места впредь более не замещать, то вскоре большая часть общин очутилась без казиев. Главные обязанности казиев состояли в утверждении духовных завещаний, совершении браков и исполнении некоторых чисто религиозных обрядов. Упразднение этой должности имело первым последствием наводнение судов всевозможными бракоразводными делами в таком количестве и столь запутанными, что самые образовавшие и деятельные судьи постоянно были затрудняемы в справедливом их решении. Все жалобы на неверность жен обыкновенно не могли быть разрешаемы, по главнейшему затруднению доказать не неверность, а действительность самого брака и, следовательно, прав мужа. Похищение невест ставило судей в такое же затруднение, ибо невозможно было доказать, с какою целью совершился увоз, с целью ли добыть себе жену, или наложницу; первое по магометанским обычаям допускаемо, а второе непростительно. Затруднения, встречаемые при [697] доказательстве законности брака еще более усложняли дела о наследствах в подавали повод в тяжбам и страшнейшим злоупотреблениям. Едва ли можно допустить, чтобы магометанская жизнь могла сложиться по правилам их веры там, где не существует настоящего законного казия. Не только иные обряды требуют его утверждения, но постоянно возникают такие мелкие религиозные вопросы, которые могут быть разрешены только через его посредство. Если в общине не существует подобное лицо, заинтересованное в сохранении порядка, то этим самым уже дается большой простор действиям людей злонамеренных, и это так справедливо, что теперь доказано и не подлежит никакому сомнению тот факт, что успех религиозного движения ваггабитов очень много обязан отсутствию казиев, то есть лиц, пользовавшихся всеобщим уважением и могших противодействовать влиянию их учения. В политическом отношении, англичане сделали громадную ошибку, упустивши из вида, что признание назначенного им казия служило бы выражением полного признания со стороны мусульман и законности британского правительства, ибо в Индии лица для занятия этих должностей никогда не избирались народом, а всегда назначались только тою властью, которую жители признавали за законную и имеющую на то неоспоримое право. Впрочем, следует заметить, что в настоящее время, вследствие инициативы бывшего вице-короля графа Майо, признавшего уничтожение должности казия одною из величайших правительственных ошибок, дело это вновь поднято, и есть надежда, судя по сочувствию к нему лондонского кабинета, что весьма в скором времени оно будет разрешено удовлетворительно.

XIV.

В заключение скажем вместе с доктором Гёнтером, что настоящее положение англичан в Индии во всех отношениях тяжелое, опасное и непрочное; но вместе с тем автор глубоко убежден, что все это могло бы изменяться к лучшему, если бы англичане, чистосердечно сознав все свои ошибки, приняли надлежащие меры для их исправления. Корень всего зла происходить с одной стороны от умственного застоя и недостатка образования у мусульман, а с другой — от слишком недостаточного знания их истории, обычаев и религии со стороны англичан. Если бы правительство применило воспитание, [698] даваемое в общественных школах, к мусульманским требованиям, то нет сомнения в том, что они посещались бы ими и послужили бы, конечно, лучшим средством в примирению и сближению всех национальностей. Достаточно одного поколения, чтобы изменить положение Индии, и из слишком тридцати-миллионного населения сделать если не совершенно преданных, то по крайней мере не враждебных подданных.

Общественные школы должны быть устроены на таких началах, чтобы ни в каком случае не лишать мусульман возможности, через посредство единоверцев, изучать их веру и языки, необходимые как для внутренней их жизни, так и да совершения религиозных обрядов. Просвещение сделает, без всякого сомнения, из них менее слепых последователей ислама. Разумное воспитание должно иметь на них такое же влияние, какое оно имело на индусов, которые еще так недавно были самые суеверные люди в мире, а теперь стали более или менее равнодушны в религиозным вопросам и даже склонны к принятию христианства. Веротерпимость, как первое практическое последствие приобретенного в школе, отличает грядущее поколение последователей Брамы и Будды от отжившего и отживающего и превратила, как непременно прекратит и у мусульман, преступления, восстания и кровавые ужасы, совершавшиеся во имя лживого учения фанатической и варварской религии.

Правительство должно быть сильно, ибо без этого оно не может быть уважаемо, но не на штыки и страх преследований и казней должна упираться эта сила, а на тех чувствах любви и доверия, которые должны питать к нему его подданные. На этом основании, англичане обязаны вникнуть во все причины, восстановляющие против них мусульман, и не только удовлетворить ид справедливым требованиям, но лишить их и в будущем необходимости желать перемены правительства, или, как они теперь говорят, низвержения угнетающего их ненавистного ига.

Сознаться в ошибке не стыдно, но поддерживать ее, вопреки истины и справедливости, непростительно, а в политике — в высшей степени опасно: такого рода упорства кончаются обыкновенно кровавыми развязками.

В настоящее время правительство имеет трудную задачу в Индии, и много осторожности и такта нужно, чтобы вернуть сочувствие мусульманского населения. Кроме общего неудовольствия, пустившего глубокие корни в народонаселения, присоединилось еще, для усложнения дела, религиозное движение, грозящее [699] разрушить и без того уже не слишком прочное здание. Силою остановить его и победить невозможно: слово побеждается словом, а не мечем, и притом смерть за веру, во все века, всегда очищала в глазах современников даже самую порочную жизнь. «Правительство должно это помнить — заключает Гёнтер и рекомендует англичанам постоянно иметь в виду факт из своей, христианской истории: Георгий Каппадокийский, говорит он, сперва ведший порочную жизнь презренного паразита, потом бывший неисправным и недобросовестным поставщиком мяса на римские войска и, наконец, порочным священником, через насильственную смерть за веру получил венец святости и преобразился в Георгия, чтимого и поклоняемого теперь всею Англиею». Справедливость, внимание в нуждам народа и просвещение, сделают больше, чем меч и эшафот, а так как настоящее правительство, как кажется автору, это поняло, то он и выражает надежду, что положение дел в Индии изменится, и мусульмане, из собственных же выгод, впоследствии станут спокойно переносить владычество могущественной Англии.

Гр. П. Кутайсов.

Лондон, 17/29-го января 1873 г.

Текст воспроизведен по изданию: Магометанское религиозное движение в Индии // Вестник Европы, № 4. 1873