-

СИТАНА. ГОРНАЯ ЭКСПЕДИЦИЯ НА ГРАНИЦАХ АФГАНИСТАНА, В 1863 ГОДУ.

СОЧИНЕНИЕ ПОЛКОВНИКА ДЖОНА ЭДАЙ.

(«Sitana: a mountain campaign on the borders of Afghanistan in 1863, by colonel John Adye».)

(Перевод с английского, М. Н. Анненкова).

(С картою.)

(Окончание.)

(См. «Военный Сборник» 1873 г. № 7.)

IX.

Опасное развитие войны. — Общая коалиция племен. — Прибытие суатского ахунда. — Генералу Чэмберлену присылаются подкрепления.

На другой день после большого дела у Орлиного гнезда, бонэрцы, потерявшие много людей, просили и получили разрешение убрать своих убитых. Они держали себя при этом случае обходительно и запросто, но нисколько не казались унылыми после своего поражения. В последующие дни царствовало как бы затишье, но затем буря разразилась еще с большею силой, и важные события быстро следовали одно за другим.

В донесении генерала Чэмберлена, от 31-го октября, представлен весьма удачный исторический обзор опасного развития войны и объяснение, почему, в виду обширной и сильной коалиции, он не мог двинуться с места и исполнить порученного ему дела.

«В моем письме от двадцать пятого числа», пишет генерал, «я упоминал, что бонэрцы обратились к суатскому ахунду с просьбою оказать им помощь против нашего отряда, и выразил мнение, что если он это сделает, то достижение цели, ради [352] которой выбран путь на Чумлу, будет очень трудно. Теперь я имею честь донести, что ахунд самолично присоединился к бонэрцам и привел из Суата до 100 знамен; каждое знамя представляет никак не менее 20-30 человек пеших, да конных прибыло с ним, говорят, около 120. Кроме непосредственно подчиненного ему племени суатцев, ахунд потребовал людей из отдаленной земли Баджур, в пределах кабульской територии, под начальством их вождя, Гуцзан-хана, и из других далеких племен, самые названия которых почти никому неизвестны, кроме офицеров, долго служивших на границах. Словом сказать, коалиция против нас общая, от Инда до пределов Кабула. Старые усобицы на время забыты, и, под влиянием фанатизма, племена, обыкновенно враждующие между собою, спешат под знамена ахунда, сражаться за общую веру. Сам ахунд до сих пор относился враждебно к ситанской общине, представляющей весьма исключительную магометанскую секту; но в настоящую минуту между ними установились дружественные отношения, и не подлежит сомнению, что вся ситанская колония находится теперь на пути в Умбейлах, если уже не там.

«Я считаю необходимым с особенною подробностью изложить его превосходительству настоящее положение дел, дабы дать понять, до какой степени оно резко изменилось после нашего вступления в Умбейлахское ущелье, и убедить, что вместо того, чтобы иметь дело с одними племенами Махабуиа, с целью согнать ситанцев с этой горы, мы вовлечены теперь в такую борьбу, в которой участвуют не только ситанцы и племена Махабуна, но и суатцы, и баджурцы, и племена, живущие на Инде к северу от Буррендо, не говоря о значительной примеси недовольных и буянов из наших собственных владений. Я убежден, что его превосходительство одобрит мое решение: не входить в долину Чумла с моими настоящими силами, в виду подобной коалиции. Я бы мог это сделать, только уступив врагу Умбейлахский проход. Если бы войско вступило в долину с тем, чтобы повести операции против Махабуна и выполнить первоначальные намерения правительства, оно подвергалось бы денно и нощно непрерывным нападениям с флангов и с тыла, и при таком численном превосходстве неприятеля было бы невозможно прикрывать, как следует, длинную вереницу навьюченных животных и раненых. С другой стороны, если бы войска вышли в долину для того только, чтобы занять позицию на открытом месте, они все-таки лишились бы сообщений с тылом; [353] и каждый раз, как потребовалось бы пополнить припасы, или очистить лагерь отсылкою в тыл больных и раненых, отряду приходилось бы снова брать проход и нести большие жертвы для того, чтобы занять ту самую позицию, которую бы он теперь оставил.

«Далее, нельзя упускать из виду, что если отряд очутится в серьезной опасности, вследствие необдуманного шага вперед, то, на весьма большом расстоянии вокруг, не имеется достаточно войск, на случай замешательств и осложнений, которые, в подобных обстоятельствах, могли бы тотчас возникнуть по ту или по сю сторону нашей границы. Благоразумие говорит мне, что, при наших нынешних силах, единственное средство поддержать честь нашего оружие и интересы правительства состоит в том, чтобы действовать оборонительно, не сходя с занимаемой теперь позиции, и выжидать, пока время и уныние, в которое ряд неудачных нападений не преминет привести врагов наших, ослабят их численность и расторгнут их коалицию.

«Первым результатом союза между ахундом и ситанцами была атака на правые пикеты лагеря, произведенная вчера, рано утром, ситанцами, и почти одновременная атака против фронта лагеря со стороны суатцев. Последняя была отражена, под моим личным начальством, без всякого затруднения, благодаря искуству артилерии, командуемой капитаном Тулло, и огню 17-го полка шотландской легкой пехоты и 101-го полка бенгальских стрелков, стоявших за бруствером, под начальством полковника Гопа и подполковника Сэлисбюри. Многие из неприятелей наступали с необыкновенной смелостью, и дали 5-му полку Гурха случай произвести отважную вылазку. Неприятели оставили на месте сорок мертвых тел, но, вероятно, потеря их была гораздо значительнее, потому что они, по своему обыкновению, уносили убитых, сколько могли.

«Атака ситанцев на правый фланг была, в особенности, направлена против пикета, называемого «Скалистым». Незадолго до рассвета началась эта атака с большими силами, и наш пикет был вытеснен с позиции. Впрочем, позиция эта была на рассвете блистательно взята обратно майором Киз, командовавшим 1-м полком пунджабской пехоты, причем у неприятеля было убито до шестидесяти человек».

Быстрое развитие войны, значительные силы, постоянно прибывавшие к неприятелям, беспрестанные атаки на нашу позицию в ущелье делали безотлагательные подкрепления крайне необходимыми для нас. 14-й феразипорский полк туземной пехоты, 4-й полк [354] Гурха из Пешауэра и два полевые орудия одной из туземных пунджабских батарей присоединились к нам в конце октября; из Пешауэра были присланы и дополнительные припасы, военные, аптекарские и проч., но очевидно было, что этих мер далеко недостаточно.

27-го октября, генерал Чэмберлен телеграфировал: «Все благополучно, и я не опасаюсь за окончательный исход, если мне пришлют еще пехоты и будут постоянно присылать припасов. Племена теряют людей и раньше нас утомятся. Присоединение суатского ахунда к коалиции — обстоятельство важное, потому что его влияние простирается до самого Когата, и другие племена могут еще отозваться на фанатический клич. Советую отправить за Инд все войска, без которых можно обойтись на юге. Всякое промедление может теперь причинить большие несчастия, тогда как, если племена узнают о прибытии войск, те из них, которые еще не высказались, весьма вероятно останутся в покое».

Дела принимали зловещий вид, и пунджабское управление, вполне убедившись, что предполагавшаяся простая военная прогулка в горы приняла грозные размеры пограничной войны, сильно хлопотало о составлении резервной бригады для подкрепления генерала Чэмберлена. Но это было нелегко и требовало времени, так как все северные военные посты уже были ослаблены для первоначальной экспедиции, и даже в Лагоре, столице области, было мало войск, которыми можно было располагать. В то же время, командовавший войсками в Пешауэре доносил, что эта часть границы находится в очень тревожном состоянии, просил подкреплений и также находил необходимым организовать подвижную колонну конной артилерии и кавалерии, чтобы быть всегда готовым дать отпор случайным набегам.

Правительство начинало серьезно беспокоиться этим неожиданным оборотом дел. В политическом и в военном отношении было опасно долго стоять в Умбейлахском ущелье, а между тем двинуться в Бонэр значило идти на встречу возможности новых осложнений и продолжительной войне. Вопрос был несомненно затруднительный, и некоторое время правительство, как бы не желая признавать фактов, упорствовало в своем первом решении: идти на Мульку; словом сказать, ему хотелось нанести удар и как можно скорее выбраться из гор. Рассуждая отвлеченно, это было довольно естественно; но и генерал Чэмберлен, имея на своем левом фланге такую сильную коалицию, вполне основательно [355] просил не принуждать его к немедленному походу на Мульку с неизбежным последствием: предоставить свои сообщения на произвол неприятеля. Ему оставалось только сохранять свое оборонительное положение и ждать подкреплений.

Неприятель возобновляет атаки и отрезывает одно из прикрытий. — Он берет Скалистый пикет, который, однако, взят обратно. — Генерал Чэмберлен меняет позицию; борьба вследствие того ожесточается.

Из описания нашей позиции в ущелье ясно видно, что сообщения с равнинами Юсофзай были не слишком безопасны и каждую минуту могли быть прерваны неприятелем, отчасти занимавшим горы по обеим сторонам прохода. Поэтому, чтобы не быть в зависимости от Умбейлахского ущелья, мы начали строить дорогу от наших правых укреплений к тылу, по склонам Махабуна, и в тоже время, с целью облегчить себе движение вперед, когда оно станет необходимым, мы стали пролагать широкую тропинку вниз по одному из скалистых отрогов той же горы, сбегающих к долине Чумла. Неприятельские племена, по своему обыкновению, весьма подозрительно следили за нашими движениями и открытое место впереди лагеря давало им возможность сильно беспокоить наших людей. Наконец, 6-го ноября, им удалось почти совершенно отрезать отряд, высланный для прикрытия рабочих. Чтобы понять, как это могло случиться, нужно знать, что Махабун спускается к долине Чумла рядом крутых, почти паралельных скалистых отрогов, отчасти покрытых еловым лесом, и загроможденных страшной величины утесами; между этими отрогами овраги так глубоки и обрывисты, что для охранения людей, работающих на одном кряже, нужно было посылать вооруженные отряды на другие, подальше. Вследствие такого порядка расположения прикрытий, расстояние от них по прямой линии до лагеря было незначительно, но они оставались очень изолированными, так как, благодаря оврагам, нельзя было сообщаться с ними или посылать к ним подкрепления иначе, как поднявшись сперва на гору и потом уже спустившись вдоль известного кряжа.

6-го ноября, майор Гардинг, бомбейского штаба, командовал таким прикрытием; неприятель подполз к нему, укрываясь неровностью местности, и отчасти окружил его. Перед тем, вскоре после полудня, майору Гардингу послан был приказ возвратиться, а позднее, когда стало ясным, что он находится в [356] серьезной опасности, подкрепления были посланы ему на встречу на вершину горы, и полк Гурха старался добраться до него через овраги. Большая часть людей майора Гардинга, ночью, возвратилась в лагерь, в разброд, но этот храбрый офицер, который, как полагают, замешкался из человеколюбивого желания забрать своих раненых, был убит. Его, уже раненого, понес было один храбрый рядовой, но майор был убит у него на спине. Прапорщик Муррей 71-го полка, и поручик Дуглас, 79-го, тоже были убиты, а поручики Олифант и Бэттай были ранены.

Хотя эта случайная схватка не могла иметь решительного влияния на общий ход дед, тем не менее она, до известной степени, ободрила врагов, и так как, в продолжение следующих за тем дней, они получили подкрепление до 3,000 человек, из отдаленной земли Баджур, то опять зашевелились и собрались атаковать наши укрепления правого фланга. Пришлось послать туда людей. Скалистый пикет был расширен и лучше укреплен; его защищали 160 человек и несколько горных орудий, поставленных под ним на плоском выступе.

В ночь 12-го ноября, неприятель произвел сильную атаку против Скалистого пикета, но, к счастью, нашел там майора Броунлоу, готового встретить его. Вот как последний описывает эту атаку:

«Пред наступлением сумерок, я расставил всех людей на ночь по местам, со строгим наказом каждому, что ему делать и куда стрелять, в случае атаки. Около десяти часов вечера, мы увидели, при свете сторожевых костров, что неприятели двигаются и в большом числе спускаются в ложбину перед нами; в полчаса она вся наполнилась ими. Подавленный говор врага превратился в дикие вопли и неприятель всею массою нагрянул на нас. Их было, насколько я мог различить зрением и слухом, до 2,000 человек. Я дал им подойти ярдов на сто, и тогда открыл по ним быстрый и непрерывный батальный огонь. Это, кажется, сильно подействовало: они умолкли и отошли подальше, скрываясь в неровных, лесистых пригорках на лево от нас, или в овраге под нами. Через полчаса они опять собрались с духом и снова кинулись в атаку, чуть ли не в большем еще числе, и на этот раз не только с нашей левой стороны, но и спереди. Они были приняты с большою твердостью и опять отступили перед нашим огнем. Эти атаки повторялись до четырех часов утра все слабее и слабее; часто даже это были фальшивые атаки, с [357] целью унести своих убитых и раненых. В эту ночь мне сильно помогала горная батарея капитана Югза. Со своей позиции, ярдов на 250 ниже нас, и несколько ближе к тылу и правее, он действовал с большим успехом, руководясь нашими указаниями, произносимыми громким голосом. Еще пред началом атак, капитан Югз кинул два разрывные снаряда в самый неприятельский костер и вероятно наделал врагам много бед».

Не смотря на неудачу ночной атаки, неприятель, повидимому, ни мало не отказывался от своего намерения взять Скалистый пикет и, на следующее же утро, возобновил свою попытку, на время даже с успехом. Поручик Давидсон, 1-го полка пунджабской пехоты, командовал пикетом, когда неприятель внезапным, бешеным приступом столкнул его и завладел укреплением. Давидсон дрался как герой и был убит. Эта потеря была делом первой важности. Доступ к пикету пролегал по таким крутым, острым скалам, что взять его обратно у неприятеля, приведенного в азарт успехом, было очень трудно. Между тем, с этого места было так удобно обстреливать все прочие укрепления, что удержаться внизу почти не было возможности. В довершение общей сумятицы, обозные и прислуга с вьючными животными пустились бежать. Майор Киз, майор Росс, капитан Югз и другие офицеры собрали всех людей, бывших у них под рукою, и старались остановить бегущих и заставить их смело смотреть в лицо неприятелю. Минута была критическая.

Генерал Чэмберлен пишет по этому поводу: «Я был внизу, в лагере, когда Скалистый пикет попал в руки неприятеля. Внимание мое привлекла необычайная пыль и смятение от бегущих с горы людей и животных. Я тотчас же понял, что случилось что нибудь не хорошее, и немедленно послал 101-й полк бенгальских стрелков, к счастию, стоявший, в это время, под ружьем».

Подполковник Сэлисбюри командовал этим полком. Он получил приказание подняться в гору, как можно быстрее, и отбить Скалистый пикет, во что бы то ни стало; это был именно такой человек, какой был нужен на подобный подвиг. В гору идти было и высоко и круто, но полк не останавливался, не смотря ни на какие препятствия и через двадцать пять минут уже стоял победителем на верху утеса. Таким образом, вторично был спасен этот ключ позиции.

Опять прошло несколько дней сравнительно спокойно. В эти дни генерал Чэмберлен сделал весьма важное изменение в [358] расположении своего войска. По этому случаю не лишнее будет вкратце исчислить предыдущие события и объяснить причины его нового решения. Мы уже говорили, что позицию в Умбейлахскоы ущелье, первоначально, предполагалось занимать не долго, а случилось иначе, единственно вследствие непредвиденных причин, и генералу, волей неволей, пришлось покориться. Мы также указывали, что главная слабость этой позиции состояла в отдельности флангов, сохранение которых, было, однако, безусловно необходимо, пока главные силы отряда оставались внизу.

В эти три недели союзные племена получили большие подкрепления и, сразу открыв наши слабые пункты, своими беспрестанными атаками наносили нам не только большие потери, но утомляли наши войска, дважды овладевали на мгновение Скалистым пикетом и могли похвастаться еще кое какими неважными успехами. Так как еще не скоро можно было ожидать подкреплений, которые дали бы возможность начать действовать наступательно, то генерал Чэмберлен, с целью сделать свою позицию надежнее, решился совсем бросить пикет на горе Гуру, и сосредоточить все свои силы на занятом им уже пункте на склоне Махабуна. Одним словом, он притянул свои войска левого фланга и сосредоточился на правом. Не подлежит сомнению, что, с военной точки зрения, это было весьма хорошее распоряжение. Вместо того, чтобы защищать ряд разбросанных постов, торчащих на утесах, на двух отдельных горах, а с главными силами стоять в глубоком ущелье, он мог теперь иметь все свои войска под рукою, мог с большим, сравнительно, удобством посылать подкрепления на отдельные пункты, и главною его заботою должно было быть сохранение лишь одного жизненного пункта — Скалистого пикета. Правда, что, бросая гору Гуру, он также лишал себя сообщения с равнинами Юсофзай через Умбейлахское ущелье, но этот путь не был никогда ни удобен, ни безопасен, и новая дорога, только что оконченная, давала полную возможность обходиться без него. Все припасы были предварительно перенесены на правую сторону и когда все было готово, задуманное движение было исполнено в ночь 17-го ноября. Неприятель, не смотря на свою бдительность, ничего не заметил, и когда занялось утро 18-го числа, Орлиное гнездо и все пикеты на горе Гуру, к его крайнему изумлению, были пусты и безмолвны.

Рассерженный, должно быть, успехом нашей затеи, или же воображая, что это движение предвещает отступление, неприятель в [359] огромном числе бросился в покинутое ущелье, размахивая знаменами и, прежде нежели наши войска успели окончательно устроиться на новых местах, напал на некоторые небольшие передовые траншеи, защищаемые 140 человеками феразипорского полка, под начальством майора Росса. Подавленные числом врагов, люди наши сначала подались назад, но, получив подкрепление из двух рот 71-го шотландского полка с майором Паркером, роты 101-го полка с поручиком Чэпмеком, да из нескольких туземных войск, они опять отбили пост. Но число неприятелей все увеличивалось; они обступили траншеи и снова оттеснили наших, заставив их отступить к главным укреплениям. Наши потери при этом случае были очень значительны: в числе убитых было несколько отличных молодых офицеров.

XI.

Новый приступ и взятие Скалистого пикета. — Приступ блистательно отбит 71-м шотландским полком. — Генерал Чэмберлен и полковник Гоп тяжко ранены.

Между тем, союзные племена, состоявшие из фанатиков племен Махабуна, Суата, Баджура и других горных долин, и при них некоторой части людей из наших пограничных селений, до того усилились, что склоны горы буквально кишили ими, и хотя все их попытки кончались до тех пор неудачами, они решились сделать еще одно отчаянное усилие и в третий раз выбрали Скалистый пикет целью своего нападения.

Все большие атаки неприятель исполнял по одному и тому же, весьма простому, плану: он подходил на близкий выстрел, становился за каким нибудь прикрытием, выше атакуемого укрепления, причем только дула ружей мелькали над скалами, затем открывал огонь на столько частый, на сколько позволяли его средства, и принуждал этим наших не показываться из за укреплений. Затем, горцы, которые посмелее, вооруженные только короткими мечами, стало быть вполне решившиеся на рукопашный бой, быстро и смело подходили к самому укреплению, собирались в кучу, укрывались за скалами, чтобы перевести дух и приготовиться к окончательному напору. Иногда град камней сыпался в наши укрепления, прежде нежели люди догадывались о такой близости врагов. Горцы даже доходили до такой смелости, что приносили с собою большие знамена и поднимали их на расстояние нескольких футов от бруствера, как бы поддразнивая нас. [360]

Такому энергическому, смело наступательному способу атаки мы могли противупоставить только несокрушимое упорство в обороне, а такая оборонительная война, если она долго продолжается, всегда наводит некоторое уныние. Люди, принужденные, по несколько дней и ночей сряду, сидеть толпами за каменными стенами, в ожидании неприятеля, который, напротив, имеет полную возможность выбрать удобную для себя минуту и непременно явиться в большом числе, неизбежно падают духом. Продолжительная неизвестность томит их, а бездействие охлаждает у них кровь. Наши солдаты были вооружены несравненно лучше горцев, на их стороне были все выгоды дисциплины и хорошего начальства, и при всем том превосходство их в большой мере уничтожалось. В открытом месте, исход сражения, даже при большом численном перевесе на стороне неприятелей, ни на минуту не мог быть сомнителен. Наши весьма естественно порывались выскочить из укреплений и привести дело к немедленной развязке, но общая безопасность всего войска не допускала такой выходки, потому что нас было еще мало для наступления. Итак, день за днем, наши солдаты должны были покоряться всем условиям этой невыгодной войны, и пагубные последствия уже давали себя чувствовать. Генерал Чэмберлен, потеряв свои пикеты 18-го ноября, послал следующую телеграму:

«Войска уже целый месяц не отдыхают ни днем, ни ночью, а необходимость встречать все свежие неприятельские силы, при постоянных потерях, хоть кого доканает. Мы сильно нуждаемся в подкреплениях. Мне трудно отражать нападения и отделять конвой для отсылки больных и припасов в тыл. Если вы можете прислать несколько свежих отрядов на смену тем, которые больше других потеряли людей и бодрости, то этих последних можно отправить в равнины и употребить для подмоги. Это крайне необходимо».

Утром, 20-го ноября, неприятель опять явился в большом числе на высотах над Скалистым пикетом, который защищали сто человек 101-го полка бенгальских стрелков и сто человек 20-го полка пунджабской пехоты. Атака продолжалась несколько часов и враги постепенно подошли на несколько футов от брустверов; у них развевалось множество знамен. Вдруг, около трех часов пополудни (вследствие непонятного поведения части гарнизона, говорит генерал Чэмберлен), неприятель овладел утесом. Укрепления пикета разделялись на верхние и нижние, и хотя верхние были [361] взяты, офицеры и солдаты держались в нижних до тех пор, пока две трети их были перебиты и оставаться не представлялось уже никакой возможности.

Таким образом, этот столь важный пост был взят в третий раз. Ликующие неприятели толпою ввалились в оставленные укрепления, причем им досталось несколько ружей и зарядных ящиков. При виде наших, отступающих вниз со скал, поднялись с окрестных гор громкие крики торжества. Но победа далась врагам не на долго. 71-й полк шотландской легкой пехоты, отличавшийся в каждом сражении, был и теперь выбран генералом Чэмберленом для восстановления ускользнувшего счастья.

Хотя наши туземные полки вели себя все время безукоризненно, и офицеры из туземцев проявили высокие начальнические достоинства, все же нельзя было забывать, что дело, из за которого происходила борьба на Махабуне, касалось собственно англичан, а потому последнюю надежду подобало возлагать на английские полки. Так всегда бывает в Индии, да иначе и быть не может. Как ни храбры и ни преданы, по большей части, наши туземные солдаты, а все же они не могут быть воодушевлены теми чувствами, тою же привязанностью, которые существуют между английскими солдатами и их офицерами, и в самые критические минуты, когда надобно идти в атаку или отчаянно защищаться, вполне полагаться можно только на англичан. Вот почему генерал Чэмберлен послал 71-й полк отбивать утес, присоединив к нему, впрочем, и полк Гурха, народ мелкий, но очень задорный. В то же время полевые и горные орудия, расставленные на разных пунктах нашей оборонительной линии, были обращены против взятого форта и, усердной бомбардировкой, они не давали горцам пользоваться победою, а принуждали укрываться за скалами.

Под градом пуль и каменных масс, бросаемых сверху, полковник Гоп тщательно выстроил своих шотландцев и, послав Гурха обогнуть фланг, сам, во главе своего полка, с хладнокровной решимостью, возбудившею восторженное удивление не только его собственных людей, но каждого солдата в отряде, начал взбираться на гору. Горцы, во всю эту войну, выказывали большую отвагу и стойкость, но вовсе не ожидали этого прямого приступа со стороны шотландского полка, который, после общего залпа, ничем не смущаясь, лез себе на гору прямо в штыки. Получасовой град бомб уже несколько поколебал самоуверенность неприятеля, а тут еще быстро подходил полковник Гоп со своими шотландцами. Горцы бросили [362] укрепления почти в ту же минуту, как до них дошли шотландцы, которые, вслед затем, погнались за ними по отрогам горы. К несчастью, генерал Чэмберлен, никогда не щадивший себя в опасности и считавший долгом идти вместе с войсками в такую критическую атаку, был тяжко ранен в руку, а полковник Гоп получил опасную рану в бедро. Дело окончилось блистательно для нас, но стоило нам двух лучших, и притом высших начальников, которые уже не могли принимать участия в борьбе.

XII.

Обзор политического и военного положения дел. — Лагорское начальство раздумывает, не отозвать ли войска наши из гор. — Энергические меры, принятые сэром Югом Розом и сэром Вильямом Денисоном, новым вице-королем, по смерти лорда Эльгина.

Атака 20-го ноября была последнею попыткою неприятеля согнать нас с нашей позиции на Махабуне. Произошло довольно продолжительное затишье, а когда наступательные действия возобновились, то начали их уже мы. Если бы союзные племена могли догадываться о нравственном действии, произведенном войною в Логоре, они, вероятно, сделали бы еще одно усилие. Но частые неудачи отбили у них храбрость, да и вся-то война порядком уже прискучила им, и они решились ждать прибытия новых подкреплений, направленных к ним издалека. В этом отношении положение их весьма походило на наше.

Дела наши находились не в блестящем положении. Неприятель, хотя и не смог выгнать нас из гор, все же принудил нас остановиться и укрепляться в конце первого же дня похода, и до сих пор совершенно помешал нам исполнить нашу задачу. Потери наши в сражениях были значительны, и люди беспрестанно заболевали от холода, ночных бдений и непосильных трудов. Подкрепления спешили к нам, но были еще не близки. Нельзя сказать, чтобы грозила немедленная катастрофа, да и едва ли крайние усилия всех племен Средней Азии могли нанести серьезный удар могуществу Англии на востоке, но трата сил и денег была слишком несоразмерна с первоначальною целью экспедиции.

Если военная сторона дела наводила на мрачные мысли, то политическая была еще менее отрадна. Переступив границу, мы встревожили и ожесточили не только соседних жителей, но и все пограничные племена, на многие сотни миль. Даже в Кабуле, если и не обещалась деятельная поддержка, то все-таки выражалось [363] сочувствие племенам. Зараза распространялась и в наших владениях: по деревням лежало много раненых, заведомо сражавшихся против нас в горах. Была еще одна опасность, чуть ли не самая большая изо всех. Наши туземные полки проявляли до тех пор полнейшую преданность и храбрость, но нельзя было ожидать, что так и будет продолжаться, потому что было бы противно самой природе человека драться без конца против своих же единоверцев и единоплеменников, с большими потерями и, на сколько можно было судить, без особенной надежды на благополучный исход. Узы дисциплины еще не ослабли, но должен же был прийти конец терпению чужих, наемных войск. Покойный майор Юг Джемс, офицер очень способный и опытный в пограничной политике, только что воротившийся из Англии в эту критическую минуту, и присоединившийся к войску в качестве гражданского комисара, весьма резко выразился в своем отчете о нашем положении. «Волнение, между тем, росло и распространялось», писал он: «момундцы на пешауэрской границе начинали делать враждебные демонстрации в Шубкуддере (Небольшой аванпост в пешауэрской долине, у подножия гор.), в первый раз после полного их поражения, близ того же места в 1852 году, покойным лордом Клайдом. До меня также доходили слухи из Когата об ожидаемых набегах со стороны племен Вузири и Отмап-Хайль. Эмисары из Кабула и Джеллалабада находились при ахунде, к которому, кроме того, пришел на помощь Гуцзун-хан, глава племени Дхер, с 6,000 человек. 5-го декабря, момундцы сделали набег на наши земли близ Шубкуддера, при отражении которого поручик Бишоп был убит».

Майор Джемс присовокупляет, что коалиция была истинно грозная и опасная, и что необходимо было распорядиться энергически и немедленно, чтобы спасти правительство от войны, которая неизбежно привела бы к самым серьезным осложнениям и вовлекла бы нас в столкновение не только со всеми пограничными племенами и многими из наших собственных подданных в Пешауэре и Когате, но и, по всей вероятности, с Афганистаном.

Губернатор Пунджаба долго и тревожно обсуждал затруднительное положение дел, и когда, наконец, пришла телеграма сэра Невиля Чэмберлена, извещавшая о кровавых делах 18-го и 20-го ноября, он до того смутился, что был готов отозвать немедленно все войско и отказаться от экспедиции. В отчете Лагорского управления о ходе войны сказано: «По телеграме генерала Чэмберлена от [364] 19-го, дела оказываются в таком положении, что в уме губернатора возникли серьезные опасения за участь войска в те дни, которые должны пройти до получения посланной ему помощи». Далее говорится, что губернатор, принимая во внимание время, остающееся до прибытия подкреплений, и неудобства, которые войско должно терпеть от беспрестанно повторяющихся нападений, без возможности отвечать на них наступательно, и в виду того, что поражение наших войск было бы большим политическим несчастием, пришел к тому мнению, что, в силу всех этих обстоятельств, следует отозвать отряд. Далее, полагая, что начальнику экспедиции должна быть предоставлена свобода действий, основанная, исключительно, на военных требованиях, без всякого внимания на политические соображения, и полагая также, что, в случае отступления, для генерала Чэмберлена будет большою нравственною поддержкою одобрение местного начальства, губернатор не задумался принять на себя в этом деле ответственность и телеграфировал в таком смысле майору Джемсу.

Генерал Чэмберлен лежал в небольшой палатке на горе, тяжко раненый, слабый телом, но бодрый духом, когда ему была вручена телеграма. «21-го ноября», пишет майор Джемс, «я получил телеграму губернатора от 20-го, разрешающую отступление отряда в Пермули (Небольшое селение на равнинах Юсофзай.), если бы генерал Чэмберлен нашел это желательным по военным соображениям. Генерал в то время страдал от раны и не был способен подробно обсудить вопрос, но объявил, что, по его мнению, такой шаг был бы крайне неразумен».

Майор Джемс сам то же указал лагорскому начальству, какое бедственное влияние будет иметь отступление в эту минуту, как на границе, так и в наших владениях, и как от этого неизбежно затянется война. Гражданские и военные власти на месте борьбы были положительно того мнения, что отступления не должно быть.

Ясно, что губернатор ждал поражения, и очевидно, что он действовал под сознанием тяжкой ответственности за поход через границу, в котором участвовало несколько тысяч английских войск. Последний параграф упомянутого выше отчета его даже прямо говорит об этом, а именно: «В то время, пока совершались описанные события, губернатор находился в необыкновенно трудном положении. Генерал-губернатор, лорд Эльгин, [365] лежал, при смерти больной, в горах, отрезанный от телеграфных сообщений, не в силах заниматься делами. Поэтому, губернатору приходилось поступать единственно по своему усмотрению. Его главною целью, согласно с заявленной политикой правительства, было препятствовать распространению военных действий в горах и привести поход к быстрому концу.

Болезнь лорда Эльгина, действительно лежавшего при смерти в Гималайских горах, в такую критическую минуту, была несомненно очень несчастным обстоятельством; но, с другой стороны, губернатор все таки далеко не оставался без поддержки. Сэр Юг Роз, главнокомандующий и член верховного правительства, уехал от постели лорда Эльгина и приехал в Лагор 14-го ноября. Поэтому, в ту самую минуту как губернатор думал об отступлении и телеграфировал в этом духе, он имел полную возможность узнать непосредственно мнение и руководиться суждениями высшего военного авторитета.

То, что думал сэр Юг Роз о предлагаемом отступлении, было совершенно ясно. Во первых, в письмах к другим членам правительства в Калькуту он высказывался против отступления, указывая на опасность такой политики и на неизбежную потерю всего нашего обаяния. Затем, он приказал значительным подкреплениям отправиться форсированными маршами к границе, так что, по большой северной дороге от Лагора в Пешауэр, все последние дни ноября, не было прохода от кавалерии, артилерии и пехоты. В начале декабря, к северу от Джелума, уже было двадцать пять тысяч человек.

Лорд Эльгин умер 20-го ноября. Его преемник, сэр Вильям Денисон, приехал в Калькуту из Мадраса 2-го декабря и нашел, что большинство совета было в пользу отозвания войск и уже сделано распоряжение в этом смысле. Сэр Вильям уговорил, однако, членов пересмотреть и, наконец, отменить свое решение. В умной и ясной записке об этом предмете, он делает сперва краткий обзор всего происшедшего и приводит доводы губернатора Пунджаба о необходимости отозвать войска, потом продолжает так:

«Правительство, уступая этим настоятельным советам, решилось исполнить желание губернатора, и 26-го ноября отдало приказ отозвать войска как только это можно будет сделать, не рискуя военным разгромом, или не компрометируя нашу военную репутацию. Но пока депеши шли взад и вперед, события подвигались [366] своим чередом. Войска удерживали свою позицию в конце прохода, причиняя большие потери неприятелю, который, вследствие этого, терял бодрость; подкрепления приближались к месту действий; войска, назначенные для сформирования лагеря под Лагором, быстро подходили туда же; приспособлены были лучшие средства перевозки для всяких припасов. Снегу не выпало, как того ждали, а опасения губернатора, чтобы не вспыхнули восстания вследствие движения войск к границе, оказались неосновательными.

«В таком положении застал я дела, когда высадился в Калькуте, и все эти обстоятельства заставляют меня просить совет изменить сделанные перед тем распоряжения об отозвании войск...

«Было принято за несомненный факт, и довольно голословно, что операция, как она первоначально задумана, была вполне проста и легка, заключаясь только в кратковременном походе через дикую страну, причем не могло быть оказано почти никакого сопротивления; между тем, в неудаче экспедиции, стали, по моему мнению, совершенно несправедливо и неосновательно, винить генерала Чэмберлена. Я для того только упоминаю об этих обстоятельствах, чтобы высказать мое мнение, что их не нужно принимать в соображение при обсуждении вопроса. Обсуждению правительства подлежал один простой факт, что отряд, отправленный (благоразумно или нет, не в том дело) в известную местность для известной цели, встретил сопротивление, помешавшее ему достигнуть этой цели, понес некоторые потери, но теперь находится снова в состоянии преодолеть все препятствия и выполнить первоначальную инструкцию по духу, а весьма вероятно буквально; и что если правительство и решилось, при совершенно иных и более неблагоприятных обстоятельствах, приказать войскам перейти к отступлению, то теперь ему предлагается заново обсудить это распоряжение.

«Мое мнение было и остается таким, что отозвание войска из позиции, оказавшейся чисто оборонительной, будет сочтено горными племенами за верный знак их победы, и хотя я не сомневаюсь в возможности отступить без большой потери, но убежден, что нравственное действие такого движения на наших солдат будет самое плачевное. Я был и остаюсь того мнения, что отступление, вероятно, повлечет за собою все финансовые затруднения, столь ярко описанные сэром Чарльзом Тревильяном, потому что оно имело бы непременным последствием такой ряд нападений со стороны горных племен, что мы нашлись бы вынужденными [367] произвести на них более серьезную атаку, чтобы не уронить своего обаяния».

Как только мысль об отозвании войска была оставлена, новый вице-король телеграфировал в Лагор, заявляя о своем полнейшем доверии к мерам, принятым главнокомандующим, и о своем желании, чтоб военные операции продолжались энергически. Результатом было то (как мы увидим далее), что как только до гор добрались достаточные подкрепления, генерал Гарвок, принявший начальство вместо Чэмберлена, вышел из своих укреплений, а на рассвете, 15-го декабря, он встретил неприятеля в большом числе на хребте горы, над селом Лялу, и нанес ему такой удар, от которого тот смешался и отступил в долину Чумла. Наши последовали за ним и снова разбили его у подножия бопэрских гор, в присутствии многих тысяч зрителей, принадлежавших к союзным племенам, и война сразу окончилась сама собою.

Сэр Вильям Денисон оставался вице-королем не более нескольких недель, но успел вынести отрадное сознание, что весьма опасное положение миновалось, благодаря его благоразумию и решимости, с помощью энергии сэра Юга Роза и храбрости войска.

XIII.

Неудачные переговоры о мире. — Генерал Гарвок принимает начальство и разбивает неприятеля в двух сражениях. — Окончание войны.

В конце ноября и в начале декабря, война шла довольно вяло. Неприятель в огромном числе скопился вокруг нашего отряда, мешал сообщениям и угрожал атакою; но хотя Гуцзун-хан и присоединился к ахунду с 6,000 ратниками из отдаленной области, однако союзники не решались снова атаковать наши укрепления, значительно усовершенствованные, тем более, что верхние охранялись англичанами. Между тем ожидавшиеся нами подкрепления были уже близко и майор Джемс, воспользовавшись этим роздыхом для переговоров, убедил нескольких мелких вождей воротиться восвояси. Бонэрцы вообще сильно склонялись к миру. Они несли главную тяжесть войны, потеряли многих людей и вдобавок долина их была наводнена толпами голодных горцев, которые их объедали. За то последние пришельцы, живя на всем готовом и не успев почувствовать на себе тяжесть нашей руки, пылали готовностью сражаться. В итоге, союз был сильнее [368] прежнего численностью, но в его советах начинало сказываться некоторое разногласие.

Наши подкрепления, с другой стороны, продолжали прибывать. Пришли 7-й полк стрелков, 93-й шотландский полк, да несколько туземных отрядов, так что, когда генерал Гарвок приехал из Пешауэра, для принятия начальства, то увидел себя во главе почти 9,000 свежих воинов, нетерпеливо ждавших сражения.

10-го декабря, бонэрские старшины пришли в лагерь и завели с комисаром разговор, об условиях мира. На другой день они ушли, условившись от своего имени отправиться вместе с английскими войсками истреблять Мульку и выгонять ситанцев. Бопэрцы, впрочем, предварили нас, что эти предложения, какими умеренными они не казались, могут, однако, не быть одобрены ахундом и другими влиятельными лицами. Предположения их оказались верными. Но едва ли можно сожалеть, что эти переговоры не удались. Если бы мир был заключен прежде, нежели мы успели доказать свое могущество наступательным движением и победою, то нет сомнения, что обаяние наше сильно пострадало бы от этого. Горцы, весьма естественно, пришли бы к заключению, что, после всех наших трудов, мы слишком рады помириться и уйти с Махабуна. Кроме того, положение наше за последние три недели значительно улучшилось, и хотя, пожалуй, не было, надобности требовать от неприятелей слишком стеснительных для них условий, но все таки, в виду того, что они составили союз и жестоко дрались против нас, да еще ввели нас в большие расходы, желательно было, по крайней мере, показать им, что мы еще только начинаем входить в силу, и что земля их находится совершенно в нашей власти.

В продолжение трех дней, последовавших за разрывом переговоров с бонэрскими старшинами, неприятель хвастливо развертывал свои силы в долине и по окрестным горам. Знамена насчитывались дюжинами, а количество сторожевых костров доказывало присутствие многих тысяч. К вечеру 14-го декабря, в лагерь пришел одиночный посланный объявить, что бонэрцы все еще готовы заключить мир, по ахунд и другие не соглашаются на наши условия. Это предвещало немедленную атаку; но генерал Гарвок, досадовавший на промедление, также как и пришедшие с ним войска, был вполне готов и предупредил движение неприятеля. Его войско было разделено на две части; одною командовал подполковник Уайльд, другою — полковник Турнер, 97-го полка. [369] Оставив 3,000 человек охранять укрепления, генерал, на рассвете, 15-го декабря, вывел свои два отряда и скоро наткнулся на неприятеля.

Милях в двух за Скалистым пикетом, стояла маленькая деревушка по имени Лялу, а в нескольких стах ярдах впереди, один из больших хребтов, сбегавших в долину Чумла, начинался высоким пиком, возвышавшимся над всем отрогом. На этом природном укреплении собрались горцы в большом числе, распустив по ветру свои знамена и приготовившись тут выждать окончательного исхода войны. Они увеличили трудность подъема несколькими завалами и брустверами, так что взять это место приступом было делом трудным. Наши застрельщики, с легкостью прогнав выделившихся от прочих горцев, остановились ярдах в 600 от конического пика и, поддерживаемые горными орудиями, стали ждать главных сил обоих отрядов. Эти горные батареи оказались весьма полезными во всю войну. И самые орудия, и лафеты, и заряды, по легкости своей, возились на мулах; стало быть, артилерия эта была вполне независима от дорог и могла сопутствовать пехоте всюду, без различия местности, и сверх того, могла устанавливаться для действия на самом ограниченном пространстве. Жаль только, что драгоценная опытность, приобретаемая в таких горных войнах, остается при одних туземных солдатах, так как прислуга к этим батареям набирается из местных жителей, подобно остальным пунджабским войскам.

Полки обеих бригад, по мере того как подходили, строились за прикрытием неровностей почвы, причем отряд полковника Турнера оказался на правом фланге. Когда все было в порядке, генерал Гарвок приказал протрубить сигнал «вперед!» из середины линии. Поэтому сигналу 5,000 человек кинулись на приступ с громкими криками «ура!» и при ружейных залпах. Сейхи, полк Гурха и другие туземные полки состязались в быстроте с англичанами. Из за каждой скалы, каждого куста у подножия конуса, кучки горцев выскакивали и бежали от настигавших их колонн. В несколько секунд открытое место было пройдено и начался крутой подъем. Нашим приходилось взбираться со скалы на скалу, и правильный строй, конечно, сильно разорвался от этого. Впереди всех можно было различить по красным мундирам 101-й полк стрелков, который, под начальством полковника Сэлюсбюри и майора Ламберта, быстро поднимался в гору и брад укрепления в штыки, одно за другим. Неприятельские знамена падали на трупы наших [370] солдат, разбросанные по скалам, и доказавшие, что и горцы бьются отчаянно. Ничто, однако, не могло устоять против такого напора; храбрость не помогла неприятелям: не прошло нескольких минут, как пик сверху до низу был уже во власти англичан.

Этот прямой приступ был выполнен, главным образом, отрядом подполковника Уайльда, а полковник Турнер, тем временем, обошел правый фланг позиции, быстро прошел к Лялу и взял это селение. Тогда горцы бежали тысячами, устремляясь крутыми прогалинами и еловыми лесами в долину Чумла, лежащую много сот футов ниже.

Генерал Гарвок, быстротою и энергией своих движений, совершенно расстроил план союзных племен. Привыкнув собираться на досуге и выбирать для атаки самое удобное для себя время, они и этот раз рассчитывали также распорядиться; в предыдущую ночь, они, очевидно, собирались большими отрядами на разных точках, думая произвести генеральную атаку, так что, пока генерал Гарвок гнал их целыми массами перед собою, вниз по отрогам под Лялу, другие, не ведая о происшедшей катастрофе, лезли на наш укрепленный лагерь из Умбейлахского прохода — впрочем, нашли всех готовыми встретить их и получили жестокий отпор.

Это было первое большое поражение, понесенное неприятелем, и ему не дали времени опомниться. На другое же утро, на заре, английские войска опять двинулись вперед: отряд Уайльда спустился прямо на Умбейлах, в сопровождении 400 человек кавалерии, вызванных из равнин Юсофзай, в предвидении.. сражения в долине. Лошадей пришлось с большим трудом свести под уздцы и уже под горою сесть на них, готовясь к атаке. Между тем, отряд Турнера обошел кругом, через Лялу, и после утомительного перехода, выйдя в долину, развернулся. Неприятели стояли на небольшом кряже перед Умбейлахом и сначала как будто решались попытать счастие в повой битве; но, видя один отряд перед собою, другой, спускающийся с фланга, и, наконец, отряд кавалерии, готовый немедленно идти в атаку на открытом месте, они благоразумно отступили, обходя краем гор, под прикрытием неровностей местности. К вечеру уже, полковник Турнер с частью своего отряда, состоявшей из двух рот сейхских пионеров и роты 7-го полка стрелков, назначенной для поддержки, быстро перешел долину и подошел к горам, отделяющим Чумлу [371] от Бонэра. Многие тысячи неприятелей, с хребтов и высот, следили за его движениями.

Едва наши подошли на расстояние нескольких сот ярдов к подножию гор, как горцы открыли по ним частый ружейный огонь. Вдруг, из разных оврагов и ложбинок, несколько сот из них, сидевших в засаде, выскочили с мечами, яростно кинулись на пионеров, пробили ряды их, и на мгновение, произвели между ними расстройство; но, по зову своих офицеров и с помощью стрелков, пионеры снова устроились и пошли на неприятелей, из которых почти ни одному не удалось спастись. Хотя эта атака длилась всего несколько минут, однако, неприятели успели убить одного нашего офицера и нескольких ранить.

Между тем, три полевые орудия, привезенные на слонах, и потом уже в долине поставленные на передки с обыкновенной конской запряжкой, обстреливали многолюдные высоты, и горцы, убедившись, что ни открытое поле, ни горы не защищают их, быстро удалились. В эти два дня англичане потеряли убитыми и ранеными 172 человека.

Эти сражения произвели действие немедленное и решительное. Племена из Баджура и Дхера, те самые, которые пришли так издалека и так настаивали на войне, бежали в свои природные твердыни. Ахунд и его последователи куда-то исчезли, и бонэрские старшины, избавленные от присутствия своих властолюбивых союзников, с радостью пришли в лагерь и согласились на прежние условия. Всего естественнее теперь было бы послать колонну истребить Мульку, главную цель экспедиции, лежащую всего в каких-нибудь двадцати пяти милях; но затруднительность быстрого движения, желание скорее покончить и уйти из гор, побудили комисара поручить это дело бонэрцам, с тем, чтобы с ними отправилось несколько офицеров с конвоем наблюдать за исполнением уговора. Это распоряжение имело тот недостаток, что могла случиться измена или даже просто вспышка фанатизма, и тогда возникли бы опять серьезные осложнения.

Мулька оказалась большим красивым селом, недавно выстроенным из соснового леса, высоко, на северном склоне Махабуна. За селом, почти отвесно, возвышались снежные хребты гор, а перед ним, в непроглядную даль, простиралась обширная горная панорама. В селе было много разных мастерских и даже незатейливый пороховой завод, но дома были совсем пусты. Село было сожжено в присутствии английских офицеров 22-го декабря, и [372] огромный столб дыма возвестил нашим войскам, что приказание правительства, наконец, исполнено, и фанатики опять стали бесприютными скитальцами.

Свидетелями этой развязки были толпы горцев разных мелких племен, собравшихся вокруг пожарища, с злобными чувствами. Но не одна злоба была у них на душе, а и печаль. В этих племенах прибавилось много свежих могил, и тяжело им было видеть присутствие ненавистных англичан в своих горах, дотоле не оскверненных ими. Так как со стороны горцев предвиделась возможность насилия, то комисар сказал им небольшую речь, а после него говорил еще один из влиятельнейших бонэрских старшин, и они, наконец, молча и угрюмо ушли восвояси, а английские офицеры с конвоем возвратились в Чумлу.

XIV.

Замечания о небезопасном состоянии северо-западной границы Индии и советы на счет нашей будущей политики. — Движение России в Азию.

В день Рождества, английские войска выступили из гор и снова вышли на равнины Юсофзай. Горцы уничтожали за ними укрепления и портили дороги.

Так кончилась пограничная война 1863 года. Задуманная простая военная прогулка, с целью прогнать горсть фанатиков-разбойников, нарушавших спокойствие на границе, быстро разрослась в значительную войну, вследствие коалиции магометанских племен, вообразивших будто их вера и их родные земли в опасности. Правда, мы достигли нашей цели, не смотря на все препятствия; но тревога, расходы, потери наши были совершенно несоразмерны с этою целью, а продолжительная задержка нашего движения все-таки, вероятно, повредила несколько нашему обаянию. Поэтому, в целом, экспедиция представляется не вполне удовлетворительною, но за то из нее вынесен драгоценный опыт, стоющий зрелого размышления.

Оказывается, что племена, живущие в длинных рядах гор, образующих нашу северо-западную границу, хотя и независимы одно от другого, однако так тесно связаны узами религии, племени и земли, что, как бы мы ни желали, при ссоре с одним каким-нибудь племенем, ограничить наши операции, и как бы честно ни удерживались мы от дальнейших завоеваний, намерения наши все-таки будут непременно истолкованы ложно, и если хватит на то время, то против нас составится коалиция. [373]

Во всяком случае, мы должны быть к этому готовы, а так как храбрость горцев, неприступность их страны и ее непроизводительность делают военные операции крайне затруднительными для нас, то следует стараться об усовершенствовании нашей организации прежде, чем нам опять придется двинуться вперед. Все пограничные войска следует снабдить мулами, а офицерам и солдатам надобно внушить, что быстрота движений требует некоторого самоотвержения и самого ограниченного багажа.

Говоря вообще, наше положение на границе представляется небезопасным, и не только по несовершенству военной организации, но и по географическим свойствам. Мы перешли через Инд и завладели узкою полоскою равнины между рекою и цепью гор, а единственная наша защита — несколько плохо укрепленных фортов, редко разбросанных у подножия гор. Стало быть, мы стоим тут, имея большую реку позади себя, а впереди целое сборище непокорных горных племен, смотрящих на нас из своих высоких твердынь. Правда, племена эти не имеют ни военной организации, ни средств к тому, чтобы напасть на нас с завоевательными целями, как в старину; но, спокойные в своих природных крепостях, они спускаются к нам и грабят нас, когда им вздумается, а наказать их, как мы сейчас видели, нелегко.

Наша длинная, слабая пограничная черта охраняется, как было сказано выше, войсками, набранными из местных жителей, не подчиненными главнокомандующему, и нигде, кроме Пешауэра, не видать английских солдат. Давно известен вред, вытекающий из разделения военной власти. Уже в 1850 году, было сделано предложение об уничтожении этой аномалии, но личные раздоры между тогдашними вице-королем, лордом Дальгоузи, и главнокомандующим, сэром Чарльзом Нэпиром, отодвинули решение этого вопроса на неопределенное время, и с тех пор его уже не поднимали.

Один из доводов сторонников, требующих содержания исключительно туземных войск на границе, заключается в том, что у туземцев потребности гораздо ограниченнее и что они лучше выносят климат. Но это едва ли верно. Климат за Индом, даже в жаркое время, не хуже чем во многих фортах на равнинах, занимаемых английскими гарнизонами, а в течение нескольких зимних месяцев становится просто превосходным; забравшись же в горы, англичане, если только они не утратили своих древних мужественных качеств, ни в чем, конечно, не уступят [374] туземцам, даже при трудном походе и несколько скудной пище. Если даже в знойных равнинах сила нашего племени брала свое, то теперь, когда нам предстоит действовать в горных местностях, наше превосходство должно обнаружиться и подавно.

В настоящее время, северо-западная граница составляет самое опасное и почетное место служения в Индии. Там приходится вести борьбу за английское дело, и потому справедливость требует, чтобы впереди стояли англичане, да и опасно было бы дозволить туземным войскам занимать их место.

До сих пор нашею заявленною целью было сохранение вооруженного нейтралитета вдоль всей этой, плохо защищенной границы, прибегая к наступательным мерам, лишь в исключительных случаях буйства со стороны наших соседей. В продолжение тринадцати лет, от 1850 до 1863 года, в горы было посылаемо не менее двадцати экспедиций, и каждый раз численность войска превосходила предшествовавшую. Конечно, при разных усовершенствованиях, есть возможность устроить более правильный военный кордон и этим остановить набеги на наши области; но не возможно ли было бы достигнуть более полного и удовлетворительного результата коренною переменою в политике? Вместо того, чтобы вечно сурово стоять настороже, держать племена так сказать на почтительном расстоянии (такова до сих пор была система пунджабского начальства), не могли ли бы мы надеяться, ласкою и примирительным образом действий, короче сказать — искренним, явным дружелюбием, изменить чувства к нам горцев, так, чтобы они и их дебристая страна сделались для нас оплотом, вместо того, чтобы быть, как теперь, постоянною угрозою? При нашем могуществе и богатстве, при неистощимых средствах всякого рода, не может быть, чтобы мы не могли заслужить доверия и даже теплой дружбы бедных соседей, если мы серьезно зададимся этой целью? Этого нельзя даже предположить. Важные события совершаются в настоящее время в Афганистане, и еще далее в Средней Азии, и, может быть, не далек тот день, когда сильная граница будет бесценным кладом для нашего владычества на востоке.

В начале настоящего рассказа были приведены выдержки из отчета г. Темпля, бывшего секретаря лагорского управления; в этом отчете интересно еще следующее место, потому что в нем, хотя отчет и писан несколько лет тому назад, ясно излагается политика, соблюдаемая доселе, и действующая теперь в полной силе. [375]

«Английское правительство», говорит г. Темпль, «организовало превосходную оборонительную систему; оно построило или вооружило не менее пятнадцати фортов и пятидесяти постов разного рода на этой границе, и устроило по ней разъезды на протяжении многих сот миль. Но шестилетний постоянный опыт доказал, что этим путем успех не может быть достигнут, хотя такой способ защиты несомненно полезен и хорош по своему. Независимые горы прилегают к самой оборонительной черте; как ни выгодно расположены наши укрепления, но между ними и горами, всегда будут селения и возделанные земли; населенная полоса везде под рукою у хищников: во многих местах, наши подданные живут на расстоянии мили или двух от своих грабителей. При таких условиях, самая неусыпная бдительность, самые мудрые распоряжения, могут ли вполне помешать горцам грабить в долинах и равнинах и безнаказанно убираться в свои твердыни? Они могут часто встречать неудачу, но также часто иметь и успех. Чтобы одной этою системою вполне сдержать буйство горцев, потребовалась бы, ни более ни менее, как китайская стена, на протяжении 800 миль, с достаточным комплектом сторожей. Но дело в том, что необходимо задавать этим народам острастку; нужно добираться до корня глубоко въевшегося зла, нападать на главные их центры, в самых горах. Они уже отчасти унялись, из боязни этих экспедиций, но если они перестанут их бояться, то еще пуще прежнего станут разбойничать и буйствовать... Наконец, вся речь клонится к тому, что если не делать экспедиций, то вся земля, на которую в течение одной ночи может быть сделан набег, была бы предана опустошению. Тогда наши заиндские подданные потеряли бы к нам доверие и перестали бы быть нам верны, а неприятель, с другой стороны, ободрился бы.

«Против нас составилась бы какая нибудь обширная коалиция и, рано или поздно, нам пришлось бы очистить заиндскую територию и правый берег Инда. С потерею правого берега, сама река ускользнула бы из нашей власти, а с потерею Инда сопряжена такая утрата всяких выгод, политических, физических, комерческих и нравственных, о какой не приходится распространяться в этой записке. Но английское правительство имеет всевозможные поводы к тому, чтобы отстаивать свое положение за Индом: будучи в этих местах представителем цивилизующей силы среди племен ныне грубых и диких, но имеющих в себе задатки добра и способных воспринимать нравственные впечатления, оно имеет от [376] Провидения благородную миссию и должно совершить дело обновления и возрождения».

Из этого мы видим, что г. Темпль большой поклонник физической силы, хотя и он сознается в неполноте успеха, и принужден признать, что истинной безопасности можно бы достигнуть лишь сооружением стены на протяжении 800 миль, с большим комплектом защитников.

Сэр Чарльз Вуд был статс-секретарем по индийским делам, когда вспыхнула ситанская война. В начале 1864 года, перечислив события этого похода в депеше к вице-королю, он излагает общие начала, которыми надо руководствоваться в нашей пограничной политике, и которые, если в точности следовать им, должны, без сомнения, примирительно подействовать на пограничные племена.

«На нашей отдаленной границе», говорит он, «сопредельной с горными местностями, населенными бедными и воинственными племенами, гордящимися своею независимостью и с незапамятных времен приученными к хищничеству, не могут не случаться изредка буйства и грабежи. В местности бывшей театром недавней борьбы, это обычное положение ухудшается присутствием сборища индустанцев и других магометанских фанатиков, воодушевленных исступленным религиозным энтузиазмом и ненавистью к английскому владычеству. Правительство ее величества вполне признает своим долгом всеми силами стараться останавливать эти буйства и оказывать всяческое покровительство народам, подвластным Англии. Лица или племена, грабящие наших подданных или делающие набеги на наши области, должны быть строго и безотлагательно наказываемы. Но для этого нет надобности предпринимать далекие и дорого стоющие экспедиции в неприступные горные дебри, где не имеется никакого продовольствия, и где движению дисциплинированных войск представляются всевозможные препятствия...

«Хотя мы с избытком доказали, что можем проникнуть в горы и справиться с этими воинственными племенами на их собственной земле, тем не менее, все невыгоды в таких операциях на нашей стороне. Местные уроженцы, привычные к горной войне, вполне знакомые с местностью, могут двигаться по своему желанию вперед или назад, и на время парализовать движения дисциплинированных войск. В равнинах, на оборот, где нашей артилерии и кавалерии представляется надлежащий простор, они ни [377] как не могут противиться нам. Все эти племена имеют вообще очень плохое оружие и чувствуют большой недостаток в военных припасах. Они мало сплочены между собою, кроме особых случаев, и то не на долго, для защиты своих горных притонов, или под влиянием сильного фанатического раздражения. Для них очень трудно собраться в сколько нибудь значительном числе вне своих пределов. В каком бы большом количестве они ни спустились с гор, племена эти не могли бы устоять против английских войск, с кавалериею и артилериею, и ничего не было бы легче, как хорошо проучить их и прогнать обратно в горы.

«Бывают, бесспорно, случаи, когда необходимо отправить отборные и легко снаряженные отряды в горы, на недалекое расстояние, с целью уничтожить селения, притоны, сборные места буйных племен. Но правительство ее величества желает внушить вашему превосходительству, что наступательная политика, вообще, совершенно противна его желаниям, потому что противна истинным выгодам государства. Успех, во всяком случае, может быть только временный; мы могли бы держаться в этих горных местностях лишь с разорительною тратою жизни и денег. Когда же мы удаляемся, жители тотчас опять принимаются за старое и, в добавок, делаются вдвойне ожесточенными против нас, вследствие понесенных от нас потерь. Самое верное для нас, это — не мешаться в их дела, но заводить и поддерживать дружественные сношения с ними и стараться убедить их нашим снисхождением и ласковым обращением, что для них самих всего выгоднее быть с нами в хороших отношениях и пользоваться теми удобствами, которые непременно вытекают из обмена взаимных одолжений и товаров».

Во всех наших сношениях с этими пограничными племенами мы не должны терять из виду, что хотя они номинально и независимы, но на практике они только представители большого народа, лежащего за ними — Афганистана. Наше могущество бросает тень далеко в Среднюю Азию, следовательно, пограничная наша политика — дело не совсем местное. Как бы мы ни притворялись холодно нейтральными, никто нам не верит, да и самый нейтралитет в сущности невозможен, и каждый раз, как мы входим в горы, жжем деревни, разрушаем жатвы, угоняем скот, мы можем быть уверены, что сеем семена горькой вражды, и что эти семена дадут рост, при первом удобном случае.

Взгляд на карту покажет, что самые физические черты страны [378] почти указывают нам, какой политики нам следует держаться. Большая Гинду-кушская цепь тянется с востока на запад, недалеко за нашими индейскими владениями, и составляет истинную грань между нами и Среднею Азиею. Все же горы, о которых мы сейчас говорили, ни что иное, как южные отроги этой природной преграды из вечных снегов, так что народы Бонэра, Суата, Баджура и проч., даже самого Афганистана, суть наши природные союзники и охранители настоящей нашей оборонительной линии. Если мы захотим исправить нашу нынешнюю границу завоеваниями, то это поведет только к бесконечной и утомительной войне в непроходимой стране, тогда как искусною и последовательною политикою мы могли бы заручиться не только всеми выгодами сильной границы, но и храбрыми защитниками. Опыт, приобретенный в последнюю персидскую войну в 1856-1857 годах, доказывает, что это не пустая фантазия. В то время персидский шах владел Гератом, и, желая прогнать его оттуда, мы заключили договор с Дост-Мохамедом, давали ему до 10,000 ф. стерл. субсидии ежемесячно, пока продолжалась война, дали ему много тысяч ружей — и добились своей цели. Если таким простым средством, как выдача временной субсидии, в критическую минуту, можно было купить поддержку такого правителя, который по прежним опытам едва ли мог относиться к нам дружелюбно, то как не надеяться, что последовательным, примирительным образом действий, мы достигнем гораздо более удовлетворительных результатов, чем нескончаемыми экспедициями, вызываемыми ныне для сохранения кое-какого спокойствия на нашей границе.

Если взглянуть еще далее на север, то нельзя не заметить быстрого, неуклонного движения России в Среднюю Азию. Русские пароходы ходят по Каспийскому и Аральскому морям; вдоль Сыр-дарьи уже давно настроены русские крепостцы. Теперь мы слышим о движении к Кокану и о сражениях в Бухаре (Сочинение г. Эдай относится к 1867 году. Ред.). Результатом всего этого неизбежно будет принятие линии Аму-дарьи границею. Тогда один Афганистан будет отделять нас от России в Средней Азии. Может быть и правда, что соседство с большою державою во многих отношениях выгоднее для нас, нежели сомнительная дружба диких азиятских орд; но в таком случае необходимо будет установить надежную границу.

М. Н. Анненков.

Текст воспроизведен по изданию: Ситана. Горная экспедиция на границах Афганистана в 1863 году // Военный сборник, № 8. 1873